На следующий день Самошина вызвали в кабинет ректора Первого медицинского. Признаться, он не на шутку испугался: что, если Леля рассказала о вчерашнем отцу? «Да нет, все это глупости, право», - успокаивал он себя и оказался прав.
      - О, проходите, голубчик! - тут же развеял все его тревожные мысли улыбающийся Вульф. - Спешу поздравить, у вас прекрасная диссертация вырисовывается. Пишите, будет ваша докторская.
      - Спасибо, Аркадий Генрихович, - не скрывая радости, поспешил поблагодарить Самошин.
      - Но это еще не все, уважаемый Владимир Витальевич. Кстати, как насчет чашечки кофе? Или чего покрепче?! Да, да. Именно коньячку-с. И не вздумайте возражать. Уверяю вас, есть прекрасный повод. Присаживайтесь, голубчик, поудобнее, чтобы случайно не упасть.
      С этими словами Вульф достал из шкафа бутылочку «Рэми Мартин» и две хрустальные рюмочки.
      - Что ж, через месяц у вас предзащита, - вытирая капельки пота со своей лысины, начал профессор.
      - Но… - попытался было что-то возразить Само-шин.
      - И никаких «но». У вас все получится. Не сомневайтесь. И добро пожаловать ко мне в институт. Место на кафедре вам обеспечено.
      - Я даже не знаю, как… - снова попытался что-то сказать доцент.
      - Отблагодарите потом, коллега. А теперь… - Вульф наполнил рюмки, - теперь держитесь крепче за стул. После вашей защиты добро пожаловать ко мне в заместители.
      Ректор опустошил свою рюмочку, а Самошин так и застыл с коньяком в руках, словно кто-то невидимый нажал на кнопку стоп-кадра. Мог ли он когда-то, приехав из Выборга поступать в медицинский, мечтать о таком карьерном росте? Он сидел, в недоумении уставившись на профессора, и не верил своей удаче.
      - А вы, голубчик, выпейте. Полегчает.
      Самошин залпом выпил рюмку, даже не успев толком прочувствовать вкус дорогого французского коньяка.
      - Да, кстати, чуть было не забыл. В субботу жду вас на своей даче в Репино. И не вздумайте не приехать.
 

 
      Дача профессора Вульфа, точнее, роскошная трехэтажная вилла, располагалась на берегу Финского залива. Вековые репинские сосны защищали ее от холодных ветров, налетающих с Балтики.
      - Аркадий Генрихович, это Самошин. - произнес Владимир в микрофон переговорного устройства, встроенного в двухметровый кирпичный забор возле входной двери, аккуратно врезанной в массивные стальные ворота.
      В двери что-то пикнуло, и она подалась вперед. Самошин вошел и буквально остолбенел от красоты и изысканности профессорского особняка.
      - Расслабьтесь, Самошин. Чувствуйте себя как дома и так далее и тому подобное. В общем, проходите, - загрузила его прямо с порога вышедшая навстречу Леля Вульф.
      - Здравствуйте, Леля, - несколько смущенно поздоровался Самошин, памятуя подробности их последней встречи, и спросил: - А папа дома?
      - А как бы вам хотелось? - своим, как всегда, игривым тоном окончательно ввела в краску доцента Леля.
      Затем она втолкнула Владимира в гостиную, интерьер которой поражал не меньше, чем вид особняка снаружи, и, усадив на шикарный кожаный диван, приказала закрыть глаза. Он безропотно, словно провинившийся школьник в кабинете директора, повиновался.
      Быстро скинув с себя шелковый халатик с вышитыми драконами и оставшись совершенно голой, Леля повернулась к Владимиру своей соблазнительной попкой и, облокотившись на стол, произнесла:
      - Мама с папой будут здесь часа через три. А теперь откройте глаза и вперед. Действуйте. И можете делать со мной чего пожелаете.
      Через мгновение дачу профессора Вульфа огласили ее страстные стоны…
 

 
      После урока я оставалась в аудитории и дожидалась Самошина, который, как всегда, закончив свои дела, провожал меня до общежития.
      Но сегодня он задерживался. Волнуясь, я уже целый час смотрела на стрелки больших белых часов на стене, которые предательски накручивали минуту за минутой.
      Наконец Володя вошел. Было видно, что он чем-то взволнован. Я улыбнулась в предвкушении признания в любви, но каким-то тайным женским чутьем почувствовала - что-то с ним не так.
      Почему-то не поцеловав меня и даже отстранившись, он произнес:
      - Мне надо серьезно поговорить с тобой, Лика. Ты очень нравишься мне. Но нам необходимо расставить все точки в наших отношениях.
      После недолгой паузы, за время которой Самошин тщательно старался подобрать слова, он продолжил:
      - Лика, нам нужно расстаться. Я люблю другую женщину. И к тому же мы не пара друг другу.
      Мое сердце невольно сжалось, а потом забилось быстрее. Спина стала мокрой от холодного липкого пота. В голове пролетали со скоростью света мысли. «Почему? За что?» Тяжелый комок подкатил к горлу, мешая дышать. Я смотрела на него полными слез глазами и не могла вымолвить ни слова.
      - Лика, ты обалденная девушка, ты красива и умна. Ты еще встретишь свою настоящую любовь. А я… Ты забудешь обо мне. Сейчас у тебя просто первое увлечение. Это не любовь.
      - Подонок!!! - крик отчаяния сорвался с моих уст, и слезы потекли по щекам. - Убирайся отсюда!
      Он попытался обнять меня за вздрагивающие от рыданий плечи. Но я грубо оттолкнула его и выбежала из аудитории.
      Как добралась до общежития, не помню. Долго лежала на кровати и смотрела в пожелтевший потолок. Слезы душили меня и словно бы изнутри выжигали глаза. Не хотелось больше жить.
      Прошло несколько дней. Я ходила на занятия с безучастным видом, совершенно не реагируя на окружающих меня людей. Самошина временно заменял другой преподаватель. С каждым днем мне становилось все хуже. Я почти перестала есть и спать, целый день лежала, уткнувшись лицом в подушку. Как-то, поднимаясь по лестнице общежития, почувствовала тошноту и головокружение. «Наверное, от недоедания», - подумала я. Но мне было все равно. Хотелось умереть.
 

 
      - Королева, - протараторила медсестра училища, протягивая медкарту, - вам нужно пройти врачебный осмотр: лора, окулиста, стоматолога, гинеколога, и вот здесь получить подпись терапевта.
      Я потащилась в поликлинику и, простояв в очереди часа полтора, наконец-то прошла через кабинет лора и окулиста. Затем, миновав стоматолога, очутилась в кабинете гинеколога.
      Женщина в чистом белом халате долго ощупывала низ живота, потом произнесла:
      - Беременность семь-восемь недель. В остальном - все в норме.
      Я вздрогнула. Ее слова прозвучали, как приговор. По моим щекам потекли слезы. Но это были не слезы радости: страх, боль и отчаяние смешались в моей душе за несколько секунд.
      - Я… я не хочу… не хочу…
      Врач подняла на меня строгие глаза.
      - Думать надо было, - произнесла она холодно. - Вот направление на аборт и список того, что нужно взять с собой.
      И она протянула мне маленький белый листочек…
 

 
      Приближался назначенный день. Я пыталась вызвать в себе хоть какие-нибудь чувства к маленькому существу, которое жило у меня внутри. Но в душе были лишь пустота и ненависть к человеку, который обрек меня на такие страдания. В тот ужасный день я лежала на столе под ярким светом медицинских ламп и думала - хоть бы умереть. Потом провалилась в наркотический сон и очнулась уже в палате. С трудом встала, оделась и побрела в общагу, погрузившись в тягостные мысли.
      «Зачем жить?» - думала я, воскресив в памяти образ Самошина. - «Жизнь потеряла смысл. Мечта - как близко она была, но ей так и не удалось сбыться».
      Я вернулась в общежитие и, оказавшись в своей комнате, тупо уставилась на стол. Взгляд остановился на кухонном ноже. И тут мне в голову пришло решение всех моих проблем. Я дотянулась до ножа, провела кончиками пальцев по его холодному острому лезвию.
      - Прости меня, Господи, - прошептала я.
      И что есть сил рубанула вдоль запястья левой руки. Кровь брызнула пульсирующим фонтаном: на меня, на стол, на пол… В глазах потемнело. Должно быть, я потеряла сознание.
      Очнувшись, я увидела склонившуюся надо мной медсестру.
      - Как ты себя чувствуешь? - спросила она.
      Не ответив, я отвернула голову и только крепче сжала губы.
      В моей душе начала подниматься волна новых чувств. Былую любовь сменила безграничная ненависть. Единственный мужчина, которого я по-настоящему любила, предал мою любовь. Нет больше прежней доброй и наивной Лики. Она повзрослела.
 

 
      Наступила зима. Снег то выпадал, то таял - обычное явление для Петербурга. Жизнь Анжелики Королевой текла однообразно: занятия в медучилище - общежитие. Иногда поход в библиотеку за новыми книгами по медицине.
      Самошина она больше не видела. С момента тех печальных событий он перестал читать лекции в училище и больше не давал о себе знать. Да и Лика не искала с ним встреч.
      За это время в жизни Владимира Витальевича произошли большие изменения. Он готовился защищать докторскую диссертацию, получил обещанное место на кафедре и готовился вступить в новую должность - проректора Первого медицинского института. Его личная жизнь протекала также со знаком плюс. Интимные встречи с Лелей Вульф, которым всячески способствовали ее родители, переросли в бурный роман. В результате Самошин сделал ей предложение. Это произошло в один из воскресных обедов у Вульфов, прямо за столом. То ли антикварная обстановка профессорской квартиры так подействовала на Владимира, то ли еще что-то, но он, словно на дворе был не конец двадцатого века, а середина девятнадцатого, прежде всего попросил лелиной руки у ее достопочтенных родителей.
      - Считаю великой для себя честью просить у вас, уважаемые Виолетта Борисовна и Аркадий Генрихович, руки вашей славной дочери. Надеюсь, что и Леля не откажет мне в счастье стать моей законной супругой, - торжественно произнес новоиспеченный жених.
      Леля бросилась Владимиру в объятия, а растроганные родители дали свое благословение.
      Началась подготовка к свадьбе, которая по своим размахам обещала быть грандиозной и громкой: шутка ли - сам ректор Первого медицинского, член-корреспондент Аркадий Вульф выдает свою единственную дочь замуж.
      Сочетаться браком решили во дворце на Английской набережной. А свадебный обед устроить не где-нибудь, а в одном из ресторанов пятизвездочного отеля «Европа». Отеля, который по своей помпезности и фешенебельности по праву считается лучшим на европейском континенте. Гостей же, по предварительным расчетам Вульфа, набиралось не менее пятисот человек.
      Все были поглощены предсвадебными заботами: кольца, платья, кортеж, музыка, фото- и видеосъемка, телевидение и пресса, меню и развлечения. Времени до свадьбы оставалось всего ничего - каких-то две недели, а успеть нужно было так много.
 

 
      Серым слякотным утром, какими в особенности отличается зимняя пора в Санкт-Петербурге, по улице шла болезненного вида девушка с бледным лицом. Она куталась в простенькое демисезонное пальто, не спасавшее от пронизывающего ветра и больших хлопьев мокрого снега. Жалкая одинокая фигурка брела по тротуару, обходя лужи и грязное месиво снега, стараясь не наступить в него легкими ботинками. Глубоко запавшими, ничего не видящими глазами девушка поймала свое отражение в витрине магазина. «Неужели это я?» - ужаснулась Лика. - «А впрочем, не все ли равно?»
      Пережив то, что случилось осенью, я думала: ничего страшнее уже не будет. Жизнь представлялась прожитой, и прожитой совершенно бесполезно. За какой-то месяц рухнули все мои надежды. Я ненавидела людей и, сторонясь, обходила их. Мир, казавшийся поначалу таким дружественным, повернулся ко мне спиной. Единственным желанием, оставшимся после того, как мне даже не позволили умереть, было увидеть ту, что перешла мне дорогу. Я шла медленно, вся промокшая и замерзшая от пронизывающего до костей ветра. И вдруг возле одного из многочисленных ресторанов остановилась машина. Из нее выскочил красивый молодой человек и приготовился подать руку даме, выходившей следом за ним. Это был ОН! Все мои мышцы напряглись, и по телу пробежала дрожь. Еще секунда, и толпа скрыла от меня этих двух молодых людей. «ОНА!» - подумала я, с ненавистью глядя в ту сторону, куда только что удалились Володя и его девушка. Совершенно не контролируя себя, я пошла следом за ними. Пока парочка сидела в ресторане, наслаждаясь изысканной кухней и дорогим вином, я успела разглядеть разлучницу. Симпатичная девушка примерно моих лет с серыми глазами и шикарными пепельно-русыми волосами ниже пояса. Модная стильная одежда свидетельствовала о том, что она - дочь обеспеченных родителей. И тут я вспомнила, что на вступительных экзаменах в медицинский институт уже видела эту девушку. Еще тогда какой-то парень, раздосадованный провалом на экзамене, съязвил, что дочка профессора точно поступит, а куда уж нам - простым смертным. Дочка профессора - того самого, что так жестоко и незаслуженно отсеял меня на экзамене по биологии. Того самого, который был научным руководителем у Самошина. Ненависть сконцентрировалась в кончиках пальцев, заставив кулаки сжаться так, что ногти впились в ладони. С трудом мне удалось сдержать себя, чтобы не кинуться на эту влюбленно воркующую парочку. Я повернулась и исчезла в толпе спешащих по своим делам людей.
 

 
      Поезд, мерно постукивая колесами, увозил меня прочь из города, прочь от Самошина, от профессора и его дочки, прочь от противных девок из общаги. За окном проносились дома, чередующиеся лесами, платформы станций с названиями на больших табличках и поля, смотрящие в мокрое серое небо своими оголенными бороздами. Я ехала обратно, но не домой.
      На краю села Любытино Новгородской области жила старая колдунья Марьяна. От матери она унаследовала таинственные силы знахарки и предсказательницы. Жила эта женщина в старом некрашеном доме, ставни которого были наглухо заперты, а на крыше гнездились вороны. По всей округе ходили легенды о загадочном доме и не менее загадочной его обитательнице. Говорили, что она по ночам превращается в ворону и летает над селом, а днем спит черной кошкой на чердаке. Я не верила ничему, но знала, что чудодейственная сила этой женщины способна мне помочь.
      Добравшись до Любытино на автобусе и пройдя пешком через все село, я очутилась прямо перед домом ведьмы. Толкнув калитку, заскрипевшую от старости, вошла во двор, заросший крапивой, чертополохом, кустами калины и бузины - сухими, как и положено в это время года, и зловещими.
      Поднявшись на крыльцо, постучалась. На стук никто не ответил. Тогда, отворив дверь, я вошла внутрь.
      - Есть тут кто? - робко спросила я. - Добрый день.
      Из комнаты послышался шорох, и маленькая сухонькая старушка-цыганка вышла мне навстречу.
      - Знаю, знаю, зачем ты пришла. Только ты уверена, что хочешь знать то, зачем пришла?
      Я оторопело смотрела на нее. «Откуда ей известно, что мне надо?» Словно угадав мои мысли, старуха произнесла:
      - Мне все известно даже раньше, чем человек успеет подумать об этом.
      - Потому и пришла к вам, - робко ответила я.
      - Тогда проходи и садись за стол.
      Марьяна проводила меня в комнату и усадила за большой круглый стол, накрытый синим бархатом. Сама села напротив.
      - Приоткрыть завесу будущего… - сиплый голос старухи звучал как бы издалека, - это супротив Господа. О том, что уготовила судьба, нам шепчет сам дьявол. Готова ли ты? - закончила колдунья, зажигая свечи.
      - Готова, - услышала я чей-то голос и с трудом поняла, что он принадлежит мне.
      На столе появилась колода больших старинных карт. Морщинистые, с узловатыми венами руки Марьяны разложили карты передо мной. Я должна была выбрать из них семь штук. Карты легли в виде треугольника.
      - В прошлом - звезда… - бормотала ведьма, - внутренний свет, озаряющий дух. Обоснованные и ложные надежды, беспечность, - и, взглянув на соседнюю пятерку пентаклей, добавила: - Любовь разбитая рядом со смертью ходила. В настоящем - отчуждение, мысли темные, недобрые. В будущем, - старуха нахмурилась, - знак перемены, являющий окончание всего в мире, как добра, так и зла. Конец, в котором скрыто зерно нового начала, надежды на освобождение. Колесо судьбы рядом означает жизнь новую, перемены большие. Но зло и смерть рядом лежат. Перемены эти не к добру, - закончила свой рассказ старуха.
      - Спасибо, бабушка, - прошептала я и в глубоком раздумье направилась к выходу.
 

 
      Снова Питер. Снова проклятая общага. Снова я сижу в своей обшарпанной комнате и рассматриваю плакаты с голливудскими героями боевиков, которыми сама же и обклеила стены, чтобы в этой клетушке стало хоть как-то повеселей. Размышляю над тем, что мне напророчила колдунья. Мои мысли никак не могут обрести стройности. Я то виню в моих бедах всех подряд, то прихожу к выводу о полной своей никчемности, то утешаю себя мыслями о том, что и в моей жизни еще будет место праздникам.
      «Боже», - думала я, - «как же так могло произойти, что я, всегда мечтавшая стать врачом и возвращать людям жизнь, по сути стала убийцей собственного, пусть еще и не родившегося, ребенка. Самошин, конечно, подлец и подонок, но ведь ребенок не виноват. Многие бабы залетают, сами толком не зная, от кого, и все равно рожают и воспитывают своих чад, потому как ведь это самое дорогое, что есть на земле».
      Оторваться от тягостных раздумий меня заставил стук в дверь. Я встала, подошла к двери и, даже не поинтересовавшись кто там, отворила.
      В комнату бесцеремонно вошел Тофик и закрыл за собой дверь.
      Я, отпрянув в предчувствии явно чего-то недоброго, спросила как можно спокойнее:
      - Что-то произошло?
      Тофик не ответил и, пройдя к столу, сел на табурет. Затем он достал из кармана шприц с коричневой жидкостью и положил его подле себя.
      Страх сковал все мои мышцы, и я лишь только тихо наблюдала, что он будет делать дальше.
      Не обращая на меня пока никакого внимания, будто он один находился в комнате, Тофик резко снял с себя кожанку и бросил ее на пол.
      Коснувшись пола, куртка громыхнула чем-то тяжелым. Тем, что находилось, по всей видимости, в ее внутреннем кармане.
      «Пистолет?!» - промелькнуло в моей голове.
      После этого татарин засучил левый рукав свитера, и я увидела, насколько исколоты его вены.
      Взяв со стола шприц и с трудом отыскав местечко для нового укола, он перетянул резинкой предплечье, с наслаждением вогнал в себя содержимое шприца и уставился на меня остекленевшим взглядом. Мне стало совсем страшно. Все же, набравшись храбрости, я поинтересовалась:
      - Может, вам лучше уйти?!
      - Говно вопрос, красавица. Только сначала отсоси.
      - Да как вам не стыдно?!
      - Ну, ладно-ладно, девочка. Не хочешь, как хочешь.
      С этими словами он встал и направился к выходу. Но я рано радовалась. Поравнявшись со мной, он неожиданно повернулся, якобы для того, чтобы забрать свою куртку. В следующую секунду я почувствовала сильнейший удар по голове и, теряя сознание, повалилась на пол.
      Воспользовавшись коротким отрезком времени, пока Лика пребывала без сознания, Тофик стянул с нее треники - традиционную одежду всех общежитий, сорвал трусы и раздвинул ее красивые ноги. Затем вытащил из своих джинсов огромный разбухший член…
      Сознание вернулось ко мне от резкой боли, когда этот жирный подонок попытался проникнуть своим массивным орудием в меня. Я громко вскрикнула, пытаясь высвободиться, но громадная ладонь Тофика зажала мне рот, подавив крик. Тофик резко развернул меня и, бросив на пол, приставил к моим губам свой отвратительный отросток.
      - А теперь соси, сука.
      Но я уже знала, что делать. Морщась от отвращения, я исполнила его приказание, одновременно шаря рукой по полу в поисках кожанки, во внутреннем кармане которой лежало мое спасение. Когда пистолет оказался в моих руках, я вспомнила уроки этого ублюдка и взвела курок. Еще секунда, и грянул выстрел. Жирная туша Тофика начала медленно оседать, подмяв меня и заливая пол кровью.
      Выбравшись из-под массивного Тофика, я застыла с красивым никелированным пистолетом в руках.
      «Что же я наделала?!» - Ужас охватил меня. - «Я только что убила человека. Грех-то какой взяла на душу. И как теперь с этим жить? Что же дальше?»
      Тяжелый пистолет выскользнул из моментально ослабевших пальцев и с громким стуком упал на пол. Я взглянула на уже остывающее тело этого извращенца, наркомана, сутенера и… подняла пистолет трясущейся рукой. «Теперь моя очередь», - подумала я и засунула ствол «Беретты» себе в рот. - «Сейчас наконец-то все кончится».
      Передо мной стремительно проносились эпизоды моей еще такой короткой жизни. Потом я вспомнила предсказания деревенской колдуньи. Затем снова эпизоды из детства и юности, события последних месяцев. Наши встречи с Самошиным. Мои мечты стать хирургом и спасать людей…
      «Спасать людей», - повторила я про себя. - «Все теперь рухнуло. Теперь я - убийца. Но разве смогла бы я жить дальше после всего того, что вытворяла со мной эта мразь? Нет, я поступила так, как должна была поступить. Я отомстила. Я никому больше не позволю себя обидеть».
      В этот момент за окном раздалось противное вяканье милицейской сирены. К нам?! Кто-то вызвал?!
      - А теперь надо бежать, - произнесла я, глядя на накачанных супергероев на плакатах и как бы ища в их глазах поддержку и одобрение.
      Наспех обтерев с себя кровь Тофика, я натянула свои старые потертые джинсы, зимние сапоги, любимый, связанный мамой свитер, надела дубленку, которую отец как-то приволок из лесничества. Пистолет засунула за пояс джинсов. Быстро собрала документы и, прихватив накопленные за это время сто рублей, выскочила и закрыла дверь на ключ.
      Понимая, что меня не должны заметить, я прошмыгнула в туалет и через окно, благо второй этаж, спустилась во внутренний двор. На мое счастье там никого не оказалось, и я, перемахнув через невысокую оградку, оказалась на достаточно людной улице и смешалась с толпой.
 

 
      Опасаясь погони, я бежала все дальше и дальше от ненавистной общаги. Шла быстро, не замечая попадающихся навстречу людей, сворачивая на улицы, которые сменялись переулками. Казалось, что я внутри какого-то немыслимого лабиринта. «Этот дом, кажется, уже проходила… но это другая улица. Или та же самая?» Окончательно заблудившись, я остановилась и тут увидела, как по направлению ко мне медленно движется милицейская машина. «Уже ищут. Наверное, обнаружили Тофика», - промелькнуло в голове. Но машина патрульной службы проехала мимо. Шарахнувшись в сторону, я оказалась в подъезде и там буквально скатилась по грязной лестнице, ведущей вниз. В подвале было тепло и сыро. Где-то капала вода, отдаваясь многочисленным эхом в мрачных переходах. Тусклая лампочка освещала замысловатое переплетение труб вдоль стены и песочный пол. Забившись в угол, я села на корточки и обхватила голову руками. Я плакала. Слезы катились по щекам, текли тонкими ручейками по шее и подбородку. Постепенно плач перешел в редкие всхлипывания, и, утомленная тревогами сегодняшнего дня, я уснула.
      Новый день я встретила в полумраке подвала. Мне хотелось пить, но страх быть обнаруженной заставлял сидеть в этом убежище. Только к вечеру я нашла в себе силы выбраться на улицу. Тихо, как тень, я пробралась туда, где жил ненавистный профессор с дочкой-разлучницей и где, очевидно, каждый вечер должен был появляться Самошин. Адрес Вульфа всплыл у меня в памяти: он был указан на красивой визитке, показанной мне когда-то этим предателем. Взбежав по лестнице их подъезда, я села на подоконник и стала ждать. Сейчас… Я потрогала холодный металл пистолета, оттягивающего карман дубленки. Парочка не заставила себя долго ждать. Они вошли в подъезд и, поднявшись по лестнице, остановились двумя пролетами ниже.
      - Завтра ты станешь моей женой.
      - А ты моим мужем.
      Я услышала их голоса, перемежающиеся звуками поцелуев и шуршанием одежды.
      Гнев, скопившийся в моей груди, искал выхода, с нарастающей силой заставляя сжимать рукоятку пистолета. Но я медлила. Расстрелять их прямо здесь? Нет…
      - Папа пригласил много именитых гостей, - щебетала Леля. - Машина заедет за нами за час до церемонии, ровно в одиннадцать утра. До Английской набережной отсюда пятнадцать минут езды.
      Прислушиваясь, я начала спускаться вниз. Ступенька, еще одна… Еще…
      - До завтра, Самошин, - прошептала Леля и звучно чмокнула жениха. Хлопнула дверь профессорской квартиры.
      Послышались шаги спускающегося по лестнице Самошина, потом внизу раздался скрип старинной двери, тут же захлопнувшейся под своей тяжестью.
      Я перевела дух. «Значит, свадьба назначена на завтра».
      Вернувшись в свой подвал, я уже знала, что завтра смогу отомстить им всем. Самошину, профессору, его дочке… «Убить Самошина?» - думала я, - «Смотреть, как он валяется, заливая кровью ковер во дворце бракосочетания, затем убить ее… Нет… он должен жить! Должен жить и знать, что он подонок. Знать, как тяжело жить с грузом вины за плечами и искупать свои грехи страданиями. Значит, убить только ее. В ней источник зла и всех моих бед».
      Я решила прийти во дворец к назначенному времени - в полдень, предварительно купив на последние деньги букет цветов и сделав новую прическу, чтобы не привлекать внимание охраны и гостей. «В полиэтиленовом пакете пронесу оружие и затеряюсь среди многочисленных гостей. В обойме, я сосчитала, шестнадцать патронов. Хотя бы один из них нужно оставить себе. Когда молодоженов начнут поздравлять, я подойду к ним и, достав заранее взведенную „Беретту“, выстрелю разлучнице в грудь. Затем пущу пулю себе в висок. Нет, лучше в рот. Чтобы уж точно покончить с собой».
      План был прост и представлялся мне легко выполнимым. Утомленная, я забылась беспокойным тревожным сном.
 

 
      У дворца бракосочетания на Английской набережной выстроилась вереница шикарных автобусов. День выдался солнечным, снежным и не очень морозным. Приглашенные на свадьбу каждый по-своему ожидал начала торжеств: одни курили у входа во дворец, другие сидели в автобусах, некоторые прогуливались по набережной, наслаждаясь видом скованной льдом Невы. Тут и там сновали журналисты в надежде проинтервьюировать особо важных персон, приглашенных со стороны Вульфов.
      Сами Вульфы, а также родители Самошина и близкие к обоим семьям родственники находились во Дворце, с волнением поглядывая на часы. До церемонии бракосочетания оставалось не более двадцати минут.
      Владимир и Леля находились в комнате жениха и невесты.
      - Как странно, Самошин, - обратилась к будущему мужу Леля. - Сейчас мы обменяемся кольцами, а ты ведь до сих пор так и не признался мне в любви.
      - Но ведь и ты, дорогая, не говорила мне о своих чувствах, - попытался обратить свой ответ в шутку Владимир.
      - Ты прав, Самошин, но дело в том, что я…
      Но Леля так и не успела закончить фразу. К молодоженам подскочила работница дворца и попросила занять место у огромных белых дверей, ведущих в церемониальный коридор, за которым располагался зал торжеств.