Шикарный зал казино поражал богатым убранством. Люди, склонившиеся над рулеткой или сидящие за карточными столами, как нельзя лучше соответствовали обстановке. В пестрой толпе мелькали белые летние костюмы мужчин и яркие вечерние платья женщин, бордовая униформа крупье гармонировала с глубоким, насыщенным цветом зеленого сукна на игорных столах. Самошин никогда не видел столько богатых людей в одном месте. На миг ему показалось, что он присутствует на съемках какого-то американского блокбастера про жизнь богачей, недоступную ему, простому смертному.
Он держал в руках бокал с коньяком и наблюдал за своей спутницей. Полина Остенбах была так поглощена игрой, что практически не замечала его. Ее алое, струящееся по изгибам тела платье прекрасно сочеталось с помадой точно такого же цвета и рубиновым ожерельем, которое маняще поблескивало на ее изящной шейке. Открытое декольте выгодно показывало нежную кожу спины. Черные волосы, уложенные в аккуратную прическу, были заколоты крохотной бриллиантовой шпилькой. В ее глазах мелькали искорки азарта, щеки пылали здоровым румянцем. Совсем по-детски она обидчиво выпячивала губки, когда крупье называл указанное рулеткой число, сообщая ей о проигрыше. Но внезапно ей повезло, и Самошин увидел, как она запрыгала от радости, когда крупье сдвинул в ее сторону большую гору фишек. Выпив до дна бокал шампанского, она вновь погрузилась в игру и только через полчаса вышла из-за стола, бросив на ходу:
- Пойдемте, Володя.
- А…
- Ты хочешь знать, сколько я проиграла? Не спрашивай. - Она рассмеялась. - Гораздо больше, чем ты думаешь.
Через пять минут они сидели в ресторане отеля и слушали звуки тягучего блюза, плывущие с небольшой сцены из глубины зала. Со стороны открытой террасы доносились шум прибоя и влажное дыхание ночного моря. Официант с красной бабочкой тихо, словно призрак, возник перед ними.
- Добрый вечер. Меню, пожалуйста, - произнес он и так же бесшумно исчез, предоставив сидящим за столом мужчине и женщине изучить содержание принесенных им тисненых кожаных папок.
Полина деловито уткнулась в меню. Ее глаза жадно бегали по строчками. Она сидела с таким сосредоточенным видом, как будто читала контракт. Самошин же, едва приоткрыв папку, сразу же захлопнул ее. Цены казались вполне доступными, если бы не маленькое «у.е.», добавляемое к каждой цифре. Отыскав в разделе «напитки» стакан минеральной воды, он решил, что такое вполне может себе позволить.
- Что вы будете заказывать, Володя?
- Я не голоден, Полина Петровна. Если только стакан минеральной воды.
- Не стесняйтесь, - поняла причину его замешательства Полина. - Фирма оплачивает все. Очень рекомендую форель в винном соусе. Себе же я закажу салат с крабами и морепродуктами.
Официант, снова возникнув из полумрака зала, выслушал заказ Полины и робкое бормотание Самошина, о том, что ему «то же самое», и удалился. Полина, достав из пачки тоненькую сигарету «Вог» и чиркнув зажигалкой, на мгновение осветившей ее очаровательное лицо, закурила и, выпустив маленькое колечко дыма, поинтересовалась:
- Вы курите?
- Нет, - ответил Самошин, откровенно любуясь ее изящными пальцами с длинными алыми ногтями, держащими зажженную сигарету.
- Это правильно, - произнесла Полина, выпуская струйку сизого дыма. - Курение вредно для вашего здоровья, - закончила она наставительным тоном.
Официант уже катил в их сторону маленький блестящий столик на колесиках. Остановившись, он принялся, как фокусник, ставить перед ними изысканно красивые блюда, источавшие приятный аромат.
Полина затушила сигарету и разложила на коленях накрахмаленную салфетку. Официант откупорил бутылку «Наполеона» и разлил коньяк по бокалам. Заменил пепельницу, он медленно удалился, увозя пустой столик.
Самошин посмотрел на сверкающие во тьме глаза своей спутницы, в которых отражались отблески зажженной официантом свечи.
- Полина, - произнес Самошин, решив, что настал подходящий момент. - Я люблю вас. Я полюбил вас с первого дня нашей встречи, еще тогда, в офисе. Вы самая необыкновенная женщина, которую мне когда-либо приходилось видеть. Поверьте, мои чувства к вам искренни. Я не требую от вас ничего, просто позвольте мне надеяться…
Улыбка Джоконды играла на лице Полины во время его короткого монолога. Она привыкла слышать такое от мужчин. При ее положении в обществе, при ее деньгах и красоте ни один мужчина не мог устоять от соблазна и, попадаясь в ее сети, повторял те же самые слова, которые она только что услышала от Самошина. Полина Остенбах опустила глаза и через мгновение подняла их вновь, но взгляд был жестким, с губ уже сошла улыбка, и она спросила:
- А вы вообще-то любили когда-нибудь? - ее тон был серьезен. - Способны ли мужчины любить? Будь я девочкой из деревни, вы смогли бы сказать мне то, что сказали сейчас? Вы так легко бросаетесь словами, совсем меня не зная.
- Нет, я никогда не любил ранее, - ответил Самошин, еще не чувствуя подвоха в вопросе Полины. - Вы первая женщина, разбудившая во мне это прекрасное чувство.
- Вы уверены? А несчастная дочка профессора? Значит, это был брак по расчету? Браво!
Самошин понял, что выдал себя, и замолчал.
- А я любила… - продолжала Полина. - Любила так, что не могла жить без него… - Она задумчиво уставилась в глубину темно-янтарной жидкости на дне бокала. - Он бросил меня, выбрав женщину, которая оказалась привлекательней и сексуальней, а я, повзрослев, пошла по жизни дальше, доказывая себе, что нет ни одного мужчины, который бы мог остаться ко мне равнодушным.
Она тяжело вздохнула и закурила очередную сигарету.
- Человек любит всего один раз в жизни… Все остальное лишь туман… - Она замолчала, глубоко затянувшись. Тлеющий кончик ее сигареты засветился еще ярче.
Полина подняла свой бокал и произнесла:
- За нас.
- За вас, - перефразировал тост Самошин, их бокалы соприкоснулись с тихим мелодичным звоном.
В течение ужина они молчали. Полина ковыряла вилкой нежное мясо форели и пила коньяк, изредка поглядывая на своего спутника, погрузившегося, видимо, в совсем невеселые мысли. Самошин машинально съел все, что было на тарелках, но даже не почувствовав вкуса. В его голове стучала только одна мысль: «Она меня не любит». Вспомнив слова из старого детского мультика, он подумал: «Меня не любят - это минус, но и не гонят - это плюс. Не такой уж я плохой. Красив, молод, талантлив, к тому же ректор Первого меда, и в постели, как мне показалось, ей было хорошо со мной. Я смогу сделать так, чтобы она полюбила меня».
Наблюдая за Самошиным, Полина видела, как изменялось его лицо. Ей нравился этот симпатичный, немного застенчивый молодой человек, не лишенный тщеславия и эгоизма. И при этом она понимала, что он, как мальчишка, купился на ее красивую внешность, на обеспеченный образ жизни и положение в обществе. Она казалась себе большой пушистой кошкой, играющей с попавшим в ее когти мышонком.
Когда они вернулись в номер, Полина уселась на кровать и протянула Самошину стройные ноги в модных босоножках на высоких каблуках. Тот послушно расстегнул ремешки на щиколотках, положил босоножки на пол и коснулся губами гладкой бархатистой кожи ее ног. Она не оттолкнула его, и он, осмелев, стал осыпать поцелуями ее икры, колени, бедра… Полина подняла его голову за подбородок и страстно прижалась губами к его губам. Через миг они скатились с кровати на пол, сжимая друг друга в неистовых объятиях.
* * *
На следующее утро Полина, заказав завтрак в номер, в белом махровом халате сидела за столиком и пила кофе из маленькой чашечки, наблюдая за Самошиным в приоткрытую дверь ванной, пока он старательно водил по щекам жужжащей электробритвой.
После завтрака она натянула яркий купальник-бикини и, прихватив полотенце, отправилась в бассейн. Самошин ненавидел жару, солнце и места скопления большого количества людей, взгляды которых его нервировали, но оставить Полину одну не решился. Она, скинув платье, прикрыла лицо соломенной панамой и, протянув ему защитный крем для загара, попросила его нанести тонким слоем на ее нежную кожу. Самошин, поглаживая ее ножки, животик и упругие полушария грудей, выглядывавших из узенького лифчика бикини, внезапно понял, что не сможет снять брюки, которые вновь стали ему тесны. Так и улегся одетым в соседний шезлонг под огромным разноцветным зонтиком.
- Рай на земле, - мечтательно произнес он, глядя в голубое небо из тени зонтика.
- Да, - улыбнулась Полина и направилась по гладкому кафелю к бассейну.
Подойдя к краю, она сняла тапочки и нырнула в прохладную воду.
- Володя, идите сюда!
Самошин, уже успевший прийти в себя после необычной роли не то косметолога, не то массажиста, наконец разделся и последовал за ней. Нырнув, он почувствовал, как освежающая вода ласкает нагретое на солнце тело. Вдоволь наплававшись, они вылезли из бассейна. Самошин услужливо подал Полине полотенце.
- Володя, завтра прилетает папа. Мы должны встретить его в аэропорту. Поедете со мной?
- Да, конечно, - нахмурился Самошин. «Как же я мог забыть об этом», - думал он. Но Полина поспешила сообщить ему приятное:
- Я уже говорила, что он не помешает нам. Его номер будет на третьем этаже, папа безумно боится высоты. К тому же, - она выдержала паузу, - он не против наших с тобой отношений.
С этими словами она завернулась в полотенце и направилась к стойке бара, чтобы выпить стаканчик апельсинового сока со льдом.
* * *
Питер Остенбах сошел с трапа самолета в окружении десятерых здоровенных телохранителей. Переложив в другую руку черный дипломат, он достал из кармана белый платочек и вытер пот, обильно струившийся со лба. Это был еще достаточно крепкий, хотя и весьма пожилой немец, с заметной сединой на висках и объемистым брюшком, успевшим вырасти за годы спокойной и сытой жизни в благоустроенной Германии. Полина, увидев его через прозрачные двери зала ожидания, подлетела к отцу и, обняв, поцеловала в гладко выбритую щеку.
- Здравствуй, папа! - защебетала она - Познакомься, это Владимир Витальевич Самошин, ректор Первого медицинского института, помощник вице-мэра города Санкт-Петербурга и наш партнер по бизнесу здесь, в России. - Володя, знакомьтесь. Мой отец - Питер Остенбах. Владелец компании, на которую мы с вами работаем.
Самошин улыбнулся и пожал протянутую руку этого, без сомнения, уже уважаемого им человека.
- Пойдемте к машине, - предложила Полина и повела мужчин сквозь толпу прибывающих и встречающих к синей «вольво». Телохранители, озираясь по сторонам, проследовали за ними.
По дороге в отель отец Полины рассказывал о напряженной ситуации на рынке фармацевтических препаратов в Европе, о том, что появилось множество мелких фирмочек, которые понемногу отъедают прибыль, что хоть процент их доли незначителен, но в общей массе они приносят миллионные убытки компании «Остенбах ГМБХ», что расширение деятельности на восток позволит восстановить былую мощь компании.
В отеле у него действительно был забронирован номер на третьем этаже. Покинув лифт пятнадцатью этажами раньше, Питер не стал мешать молодым наслаждаться жизнью. У бизнесмена были свои дела, помимо отдыха и симпозиума, который должен был начаться на днях в этом же отеле.
* * *
Город на берегу Черного моря погрузился в объятия темной южной ночи. Влажный и в то же время душный, нагретый за день воздух, полный запаха цветущих магнолий, не давал свободно дышать, сдавливал легкие и вызывал головную боль. Полина вертелась на широкой кровати и никак не могла уснуть. Откинув простыню, которой укрывалась, она встала и, закрыв окно, включила кондиционер. Но его тихий мерный шум показался ей оглушающим гулом. Полина снова отворила окно - внизу раскинулся прибрежный городок с его ярко горящими фонарями, прячущимися в густой растительности, и редкими машинами, проносящимися по спящим улицам.
- Володя, - тихо позвала Полина, - вы спите?
- М-м… - пробурчал Самошин, отрывая голову от подушки. - Сколько сейчас времени?
- Два часа ночи. Начало третьего.
- Полина, ложитесь-ка спать…
- Не хочется, Володя. Посмотрите, как там хорошо! - сказала она, показывая рукой за окно. - Пойдемте гулять.
Самошин приподнялся на кровати, недовольно приоткрыв один глаз, но ничего не сказал, а только посмотрел на Полину и подумал: «чего только не придет на ум этим женщинам».
Через полчаса они уже шли, обдуваемые теплым ночным ветерком, по берегу моря и любовались отражением лунной дорожки в воде. Прибой ласкал их босые ноги, то накатывая, то отступая. Пена лежала на мокрых камнях и казалась ослепительно белой на фоне черной воды. Полина прижалась к широкой груди Самошина и коснулась губами его щеки. Он поймал губами рот женщины и страстно раздвинул языком ее горячие губы. Она задрожала и прижалась к нему еще крепче. Он стянул с нее платье, оставив в одном кружевном белье. Полина в ответ принялась расстегивать меленькие белые пуговицы его рубашки. Разъединив застежки лифчика, он освободил два соблазнительных соска, уже торчавших в ожидании его ласк. Полина ловко разобралась с его брючным ремнем, послышалось стрекотание молнии. Самошин с трудом оторвался от ее сладких губ и двинулся ниже, лаская языком изящную шейку и плечи. Спустившись еще ниже, он уткнулся носом в теплую ложбинку между ее грудей и затем, аккуратно взяв в ладони нежные полушария, стал сосать один из розовых затвердевших сосков. Полина громко застонала. Тем временем его руки уже скользили по ее упругой попке, освобождая ягодицы от прохладного шелка трусиков. Полина небрежно перешагнула через них и опустилась на колени. Освободив напряженный член Самошина, она коснулась его губами и провела язычком по самому кончику. Затем позволила ему проникнуть между полуоткрытых губ. Самошин обезумел от возбуждения. Полина зажала головку его члена губами и стала ритмично двигаться, одновременно лаская рукой яички. С трудом сдерживаясь, он поднял партнершу с колен. Они вошли по пояс в теплую морскую воду, она повисла на нем и обвила его ногами. Он резким толчком проник в нее.
Полина обнимала его руками и ногами и, закрыв глаза от наслаждения, сладострастно стонала в такт его движениям. Вода ласкала сплетенные воедино тела, волны приподнимали и опускали их, как на качелях, перекатывая под ногами гладкие отшлифованные камушки. Пустынный пляж был немым свидетелем их любви, а шум прибоя заглушал сладострастные стоны Полины. Их губы, соленые от морской воды, вновь соединились в глубоком поцелуе. Самошин зарычал и с силой вогнал член в податливую теплую пещерку Полины, извергаясь струей спермы. Через минуту они оба лежали на берегу, а прибой то легко подталкивал сплетенную в объятиях парочку подальше на сушу, то, отхлынув, тянул за собой в черную бездну.
Полина встала, оделась и, не обращая внимание на прилипшее к мокрому телу платье, протянула руку Самошину. Тот нехотя поднялся, и они, прижавшись друг к другу, побрели по пустынному ночному пляжу в направлении своей гостиницы.
* * *
На утро была запланирована морская прогулка. Питер Остенбах уже ждал дочь с ее спутником на борту дорогого, сияющего судна, покачивающегося на волнах у причала. Он был одет в бриджи цвета сафари, такую же футболку и кепку. Рядом с ним толпились его телохранители. Один из них, огромный негр, занял место у штурвала.
Полина под руку с Самошиным спустились по каменным ступеням к самой воде.
- Привет, папа, - произнесла дочь и коснулась губами его щеки.
- Доброе утро, - выдавил из себя Самошин, еще не пришедший в себя после бессонной ночи.
- Доброе, доброе, - улыбнулся им Питер Остенбах и пригласил пройти на борт.
Яхта взревела мощным двигателем и взяла курс в открытое море, оставляя позади пенный след. Солнце поднялось уже достаточно высоко и палило нещадно, отражаясь многочисленными бликами в никелированных поручнях яхты. Судно неслось вдоль берега, выбрасывая из под винта тонны воды, и сбавило скорость лишь тогда, когда исчезли из виду многолюдные пляжи Сочи. Полина, скинув платье, лежала в кресле на верхней палубе, подставляя уже достаточно потемневшую от загара кожу спины жарким лучам солнца, и разглядывала модный журнал. Ее отец и Самошин, сидели на нижней палубе. Из маленького переносного холодильничка торчали несколько запотевших бутылок «Хольстена». Мужчины потягивали из высоких стеклянных бокалов горьковатый напиток и разговаривали за жизнь.
В бездонном голубом небе носились кричащие чайки. Все было как во сне, из которого очень не хотелось возвращаться. Волны покачивали медленно плывущую яхту, и опытный в судоходстве негр лишь изредка корректировал направление, чтобы течение не вынесло ее на берег.
- Жить хорошо… - ректор Первого меда блаженно зажмурился, потом отхлебнул добрый глоток пива и потянулся за кусочком соленой рыбки. - А хорошо жить еще лучше, - попытался он блеснуть остроумием, вспомнив фразу из старой комедии.
- Это точно, - согласился Остенбах, который очень любил советский кинематограф.
Хмельной дух в сочетании с южной жарой ударил ректору в голову, и, расслабившись, он сделался словоохотлив. Говорил об институте, о медицине и еще много о чем.
- Питер, а вы были в Санкт-Петербурге? Мне кажется, это самый красивый город во всей Европе, - с гордостью сказал Самошин.
- Да, конечно, - ответил Остенбах. - И не раз. Но мне больше нравится старушка Вена. А еще я обожаю Париж.
- На вкус и цвет, как говорится… Если вы соберетесь в нашу Северную столицу, то мы с Полиной можем показать вам достопримечательности. Возможно, ваше мнение изменится.
Остенбах пожал плечами и благодушно улыбнулся. Он был человеком с весьма устоявшимися принципами и вкусами. Россия не внушала ему ни доверия, ни симпатии.
- Я могу познакомить вас с известными людьми Санкт-Петербурга. На моем посту помощника вице-губернатора мне приходится общаться с очень влиятельными людьми, - говоря это, Самошин был чрезвычайно горд собой.
- Ваш вице-губернатор занимается вопросами фармацевтики? - неожиданно поинтересовался Остенбах.
- Да, именно ими. Все резолюции на торговлю и расширение предпринимательской деятельности проходят через его кабинет. В том числе и на лекарственные препараты.
- Несомненно нам будет полезно познакомиться с ним. А вот еще какой вопрос… - тут Остенбах замялся. - Два месяца назад Международная Федерация Здравоохранения предоставила бесплатную гуманитарную помощь странам Третьего мира, к которым причислена и Россия, в виде огромных партий инсулина. Так вот, часть инсулина, поставляемого в Россию, исчезла по пути, так и не дойдя до потребителя.
- Да… я помню эту историю… - Самошин задумался. - Бумаги на эту партию я действительно видел в кабинете моего патрона. Но куда они потом исчезли, я не имею понятия. Это дело осело в его сейфе, потом о нем забыли.
- Из достоверных источников мне известно, что на счет вашего вице-губернатора в швейцарском банке была переведена крупная сумма денег.
Самошин пожал плечами.
- Я ничего об этом не слышал.
Остенбах встал со стула:
- Ладно, все это грязные денежные делишки. Главное свою честь сохранить и не запачкаться. Хочешь дружеский совет - не лезь в бизнес, чистыми оттуда не выходят, а некоторые и не выходят вообще, их выносят.
Похлопав Самошина по плечу, он взял с блестящего откидного столика бокал с недопитым пивом и поднялся на верхнюю палубу.
- Полиночка, ты не сгоришь? Много такого горячего солнца вредно. Посмотри, оно уже почти в зените.
- Нет, папа. Я осторожна.
Полина встала с кресла и ловко прыгнула в воду, подняв фонтан переливающихся в лучах солнца брызг. Остенбах смотрел на дочь и умилялся. «Как же она похожа на мать, так же ладно сложена и так же красива. А ум она взяла, конечно же, от меня. Холодный, расчетливый, совсем не женский», - подумал Остенбах. - «Она - достойное продолжение моего бизнеса. И в этот раз дочка сослужила огромную службу. Подозрения, возникшие по поводу гуманитарного инсулина, подтвердились. Действительно, все концы уходят в кабинет вице-мэра, который, провернув эту аферу, нагло нажился, продавая полученный бесплатно инсулин».
Полина, поднимаясь по лесенке из воды, вся в прозрачных капельках на нежной поверхности кожи, прервала ход его мыслей:
- Пап, вода чудесная! Не хочешь искупаться?
- Нет, доченька. Вон, возьми герра Самошина.
Полина вытащила из кресла немного пошатывающегося от выпитого пива Самошина и заставила его составить ей компанию в принятии водных процедур.
Глава седьмая
ДОЛГ ПЛАТЕЖОМ КРАСЕН
Самошин лежал в кромешной тьме фешенебельного гостиничного номера и не мог уснуть. Беспокойство, возникшее после разговора с Питером Остенбахом, не покидало его. Рядом мерно посапывала Полина, положив очаровательную черноволосую головку на его плечо.
Самошину не спалось, он вспоминал историю с бесплатным инсулином. Именно вице-губернатор втянул Владимира в эту аферу, будь она неладна. Воспользовавшись своим высоким положением, он напомнил несчастному Самошину о его почетной должности в городской администрации, которой молодой ректор обязан прежде всего вице-губернатору, и закончил простыми подсчетами его доли в прибыли от проданного на сторону инсулина. Осторожность Самошина и намерение не ввязываться в незаконные сделки были окончательно сломлены именно этим веским аргументом. «И зачем я согласился?» - думал он. - «Как теперь спасти свою задницу, не говоря уже о карьере?» Ректор Первого меда, по совместительству помощник вице-губернатора, в ярких красках представил себе скандал, который может разразиться вокруг этого дела, представил заголовки газет, пестрящих громкими фамилиями, и рядом с фото вице-губернатора свою собственную кислую физиономию.
Несомненно, все то, чего он достиг с таким трудом за эти годы, в течение нескольких дней полетит к чертям собачьим. Самошин поморщился. Он уже видел себя на краю бездны, стоящим на одной ноге и пошатывающимся от порывов резкого ветра. И всему виной Питер Остенбаха. Этот человек, так понравившийся ему сначала, оказывается, представлял серьезную угрозу благополучию и надеждам Самошина. И как противостоять этой внезапно возникшей угрозе, он не знал. Самошин пытался отыскать хоть какое-нибудь правильное решение, но так и не находил. Наконец он решил, что лучше будет посоветоваться с вице-губернатором. «Да, но как? Полина не отходит от него ни на минуту. И все-таки завтра надо обязательно добраться до телефона и позвонить в Петербург». С мыслью о том, что вице-губернатор точно сможет решить эту проблему, Самошин немного успокоился и погрузился в сон.
Утром он с трудом оторвал взлохмаченную голову от подушки. Налитые кровью белки и темные круги под глазами красноречиво свидетельствовали о беспокойной ночи, проведенной в состоянии нервного напряжения. Попытавшись приподняться, он вновь рухнул на кровать и крепко заснул. Полина, бросив на него недоуменный взгляд, спросила, что это с ним? Но, так и не получив ответа, села на край кровати и принялась пить кофе с тостами.
Через час она, держа под руку Самошина, уже нажимала кнопку лифта. Блестящие створки кабинки открылись, пропуская пару внутрь. Выйдя из лифта, они направились к стеклянным дверям, ведущим в салон красоты. Самошин уселся в кресло напротив входа, а Полина прошла внутрь, дабы привести себя в порядок. Пока она путешествовала от косметолога к парикмахеру, а затем сидела полчаса в кресле маникюрного кабинета, Самошин, вспомнив о своем неотложном деле, бегал по коридорам отеля в поисках телефона.
- Простите, вы не подскажете, где здесь можно позвонить? - обратился он к администратору гостиницы.
С каменным выражением на лице тот выставил на стойку телефонный аппарат. Самошин, с трудом попадая пальцами на кнопки, нажал выход на межгород. Телефон ответил короткими гудками.
- Черт! - выругался Самошин.
- Междугородный телефон вы можете найти в нашем бизнес-центре на втором этаже, - невозмутимо пояснил администратор и убрал аппарат под стойку.
Кинувшись к лифту, Самошин нервно забарабанил пальцами по стене, и когда тот подъехал, непутевый помощник вице-губернатора едва не внес лифтера вглубь кабинки и сам нажал на кнопку с цифрой «два», приведя лифт в движение.
На втором этаже располагался бизнес-центр. Здесь напротив длинного светлого коридора находились просторные офисы, в которых сидели молоденькие девушки и толпились бизнесмены. Самошин кинулся к симпатичной секретарше:
- Мне, пожалуйста, телефон. Межгород.
- Налево по коридору.
Секретарша удивленным взглядом проводила стремительно удаляющегося мужчину.
- Ни здрасте, ни до свидания, - пробурчала она, обиженно пожимая плечиками. Этот мужчина ну никак не похож на богача, приехавшего сюда отдыхать.
Самошин добрался до цели и схватил трубку. Трясущимися пальцами стал нажимать на кнопки. Восемь… гудок… Восемьсот двенадцать… Триста шесть-де… - Потная горячая рука легла ему на плечо.
- Добрый день, Володя, - услышал он голос Питера Остенбаха.
- Добрый день, Питер… - пробормотал Самошин, кладя трубку на место и отвечая на дружеское рукопожатие.
- Я вам помешал? - Питер указал взглядом на телефон. - Вы можете позвонить. Я подожду вон там, пока вы освободитесь. - Он указал на кресло у окна.
- Нет, нет… - Самошин по-идиотски улыбнулся, задержав взгляд на громадном негре-телохранителе, не покидавшем Остенбаха ни на минуту. - Я хотел позвонить маме. Сказать, что все в порядке. Но сделаю это завтра. А сейчас прошу меня извинить, мне надо идти. Полина ждет меня в салоне красоты.
И Самошин понесся обратно, а Питеру Остенбаху осталось только в недоумении пожать плечами.
* * *
Вечером Полина Остенбах сбросила халат на спинку стула и, прыгнув в постель, ласково обняла Самошина, прижимаясь к нему всеми изгибами своего обнаженного тела, но он, погруженный в свои мрачные мысли, как будто не чувствовал ее ласк, способных вызвать эрекцию даже у покойника. Так и не дождавшись ответной реакции, Полина отвернулась, и уже через пять минут послышалось ее негромкое сопение. Самошин полежал какое-то время с закрытыми глазами, потом, взглянув на спящую женщину, опустил одну ногу с кровати на пол… Затем вторую… нащупал тапочки… Осторожно сел на краешек кровати и включил бра. Полина повернулась к нему и, чуть-чуть приоткрыв глаза, сладко зевнула. Самошин лег обратно. Женщина во сне нашла его и, водрузив свою голову ему на плечо, крепко обняла.
«Вот попал!» - думал Самошин, притворяясь спящим - «Как же вырваться и позвонить?»
Так они полежали еще немного. Самошин поглядел на часы. «Пора!» Он аккуратно сдвинул руку Полины со своей груди, вытащил из-под ее головы плечо и медленно встал. Оглянувшись, он полюбовался соблазнительным видом спящей женщины, затем, подхватив свою одежду, выглянул в коридор. Там никого не было. Неслышно выскользнув из номера, Самошин прикрыл за собой дверь и натянул брюки. Затем вызвал лифт, на ходу застегивая пуговицы рубашки. Лифтер был крайне удивлен, увидев на восемнадцатом этаже полураздетого мужчину с развязанными шнурками. Кое-как приведя себя в порядок, Самошин выскочил из отеля и поймал такси.
- На вокзал.
Ночное такси быстро уносило Владимира по улицам спящего Сочи в направлении железнодорожного вокзала.
Остановив машину на привокзальной площади, он попросил водителя подождать, а сам зашел в зал ожидания, где в ряд стояли телефонные будки с автоматами. Самошин порылся в карманах и вспомнил, что забыл мелочь. Громко выругавшись, он отправился к круглосуточной кассе менять сторублевую купюру. Через пять минут он уже стоял в телефонной будке и, тяжело дыша в трубку, крутил диск аппарата. После нескольких неудачных попыток он все же услышал на том конце провода заспанный голос вице-губернатора.
- Алле?
- Владимир Николаевич. Это Самошин Владимир Витальевич. Простите, что беспокою вас так поздно, но, увы, обстоятельства.
- Володя, вы знаете, сколько сейчас времени? - выразил недовольство столь поздним звонком вице-губернатор.
- Да, да…
- Тогда перезвоните утром. И убедительная просьба - не беспокоить меня по ночам. До свидания, - собрался было положить трубку Владимир Николаевич.
- Обождите, не кладите трубку, у меня очень важные новости для вас.
- Важные? Ладно, валяйте.
- Помните историю с бесплатным инсулином?
- Да… припоминаю… Что-то произошло?
- Да. Этот человек… Он все знает…
- Кто знает? Успокойтесь и говорите понятнее.
- Питер Остенбах, президент компании «Остенбах ГМБХ». Он спрашивал меня на днях об этом деле.
- И вы, разумеется, ему ничего не сказали?
- Нет… как можно… абсолютно ничего…
- Та-а-ак. - В трубке наступило молчание, очевидно, вице-губернатор думал. - Хорошо, Володя, спасибо, вы, как всегда, выручили меня. Я решу этот вопрос.
- Это наш общий вопрос, - напомнил о своей роли в этом деле Самошин.
- Да, конечно, общий. Всего хорошего, Володя. Спокойной ночи.
- Спокойной ночи. Еще раз извините за беспокойство.
- Ничего, ничего.
Послышались короткие гудки. Самошин повесил трубку и направился к тому месту, где оставил такси.
Вернувшись в гостиницу, он быстро разделся и с чувством выполненного долга нырнул в постель. Глубокий сон не заставил себя долго ждать.
* * *
Владимир Николаевич Жуков повесил трубку и сел на кровати.
- Что-то случилось, Вова? - поинтересовалась жена, подняв на мужа заспанные глаза.
Жуков посмотрел на ее опухшее со сна лицо и растрепанные волосы, в которых болтались бигуди, и отвернулся.
- Ничего не случилось, Машенька… Спи.
- Когда так поздно звонят, значит, не все так хорошо, - пробурчала жена, повернувшись к стенке.
- Ничего не случилось… Все хорошо… - снова повторил муж и про себя добавил: - Пока не случилось…
От проницательных глаз жены, несомненно, не могло укрыться его волнение, вызванное, этим ночным звонком, но, будучи умной женщиной она не стала допытываться, в чем тут дело. Она знала, что это бесполезно. Если муж хочет что-то скрыть, то он не признается в этом даже под пытками.
