На столе перед огромным зеркалом лежала искусно сделанная веточка белых атласных цветов. Красивая девушка с длинными пепельно-русыми волосами сидела на высокой вертящейся табуретке и нетерпеливо пожимала обнаженными плечиками, выглядывающими из глубокого декольте свадебного платья. Вызванная на дом парикмахерша, стоя с расческой в одной руке и флаконом блестящего лака в другой, колдовала над ее прической. Наконец, справившись с густыми упрямыми локонами, она приколола веточку и длинную полупрозрачную фату. Невеста встала с табуретки, повернулась, любуясь своим отражением в зеркале, и улыбнулась.
       Раздался робкий стук в дверь.
       - Кто там?
       - Это Володя. Леля, мы уже опаздываем. Машина давно стоит у подъезда.
       Дверь в комнату приоткрылась, и Володя, уже одетый в черный строгий костюм, застыл на пороге, пораженный красотой своей молодой невесты.
       Счастливая пара вышла из подъезда. Жених приоткрыл дверцу лимузина, украшенного шелковыми лентами и двумя переплетенными золотыми кольцами, и помог невесте сесть внутрь.
       Свадебный кортеж тронулся и через несколько минут уже мчался по набережной Невы в сторону дворца бракосочетания.
       Во дворце все было приготовлено к встрече молодых. Многочисленные гости толпились в фойе здания, некоторые курили, стоя на улице, другие прогуливались по набережной, любуясь красотой петербургских мостов и ледяным пленом Невы. Телерепортеры, как стайка настороженных воробьев, ожидающих крошек со стола, суетились, стараясь выбрать место поудобнее для наблюдения за торжеством.
       Свадебный кортеж остановился возле огромных старинных дверей дворца бракосочетания на Английской набережной. Из машин, не торопясь, вышли жених с невестой, родители и самые близкие гости. Пройдя внутрь дворца, они присоединились к ожидавшим церемонии. Жениха с невестой проводили в комнату молодоженов.
       Зазвучал вальс Мендельсона, и под его торжественные величавые звуки, заставившие особо сентиментальных пустить слезу, в зал вошли счастливые улыбающиеся Володя и Леля.
       - Сегодня, в этот важный для вас день, мы собрались тут, чтобы скрепить ваши отношения законными узами брака, - разносился, отдаваясь эхом в церемониальном зале, женский голос администратора.
       Леля посмотрела в счастливые глаза Володи и улыбнулась.
       - Вульф Леля Аркадьевна, согласны ли вы взять в законные мужья Самошина Владимира Витальевича?
       - Согласна, - прозвучал голосок невесты в застывшей тишине зала.
       - А вы, Самошин Владимир Витальевич, согласны ли взять в законные жены Вульф Лелю Аркадьевну?
       - С-согласен, - заикнувшись, ответил Самошин.
       - Распишитесь здесь.
       Шелестя пышной юбкой, Леля изящно подплыла к столу и, взяв блестящий перьевой «паркер», поставила маленькую подпись. Затем Володя размашисто начирикал свою фамилию.
       - Теперь свидетели.
       В образовавшейся паузе к столу подошли свидетели.
       - В знак своей любви, пожалуйста, обменяйтесь обручальными кольцами, - снова обратилась к молодоженам администратор.
       Жених взял с позолоченной тарелочки колечко и легко насадил его на тонкий безымянный пальчик невесты. Леля взяла второе кольцо и также надела его на палец жениха.
       - Согласно нашему законодательству, вы объявляетесь мужем и женой. Можете поздравить друг друга.
       Володя обнял Лелю и, прижав к себе, нежно коснулся ее губ. Пространство зала наполнилось звуками вальса, и, едва оторвавшись от губ своей невесты, жених вспомнил, что они не одни.
       - Теперь родители и приглашенные могут поздравить молодых, - продолжала командовать церемонией администратор.
       Выслушав поздравления приглашенных, Леля передала свидетелям огромный ворох подаренных цветов и взяла жениха под руку. Под яркими вспышками фотокамер молодожены, выйдя из церемониального зала, стали спускаться по красивой лестнице вниз. Там их уже ждали…
       Ждали не только водители кортежа и не только работники дворца. Ждала невысокая девушка, зажав в руках букет цветов и темный пакет. Ни гости, ни молодожены, увлеченные столь торжественным событием, не заметили ее. И так же не заметили, как из темного пакета в ее руках мгновенно появился блестящий предмет. Это был пистолет. Направив его ствол на белоснежное платье Лели, девушка нажала на курок. Прогремели выстрелы, и стройная фигурка молодой невесты начала оседать на ступеньки. По белому атласу шикарного свадебного платья быстро расплылись алые кровавые пятна. На ее по-детски наивном лице, обращенном к жениху, отразилась гримаса недоумения, а в широко открытых глазах застыл немой вопрос: «За что?». На несколько секунд в наступившей гробовой тишине все замерли, как будто кто-то невидимый нажал на кнопку «пауза». Затем лица людей, искаженные ужасом, повернулись к убийце. Все смешалось в суматохе. Трещали фотокамеры, истерически кричали родители невесты, жених, пребывая в ступоре, тупо рассматривал свои запачканные кровью руки.
       Еще минута, и стрелявшая девушка оказалась на мраморном полу с заломленными за спину руками, разбитым носом уткнувшаяся в лужу собственной крови. Кто она? Откуда в ней столько ненависти и жестокости? Что привело ее к роковой черте? Почему она встала на кровавый путь убийцы?…
 

 

УБИЙЦАМИ НЕ РОЖДАЮТСЯ

 

 

ДО СВИДАНЬЯ, ЧУДОВО, Я БЕГУ ОТСЮДОВА

 
      - Королева. Пять! - торжественно произнес учитель, объявляя оценки за очередную контрольную по биологии.
      Лика улыбнулась. Но скорей машинально, нежели искренне радуясь. Она и не ожидала другого результата. Тем более по биологии - предмету, в котором для нее просто не существовало темных пятен. Вообще за одиннадцать лет, проведенных в школе, Анжелика Королева крайне редко получала оценки ниже четверки. И вот теперь, когда за окном стоял май и до окончания школы оставалось всего ничего, она не сомневалась, что покинет стены чудовской школы золотой медалисткой.
      - Мои поздравления, - нагловато дернув ее за плечо, произнес с задней парты одноклассник Игорь. - Может, после школы в киноху забуримся, а?
      - Может… - без всяких эмоций ответила Лика и погрузилась в свои мысли.
      А думала она о том, как поедет летом в Питер поступать в медицинский институт. Как станет хирургом и будет вытаскивать из объятий смерти людей. Как она, дочка обыкновенного инженера районного лесничества Александра Петровича Королева и Марии Игнатьевны Борко (в девичестве) - бухгалтерши, работавшей вместе с отцом, станет предметом гордости для своих ничем, в общем-то, не выдающихся родителей.
      Мысли возвратили ее в детство, когда она чуть не потеряла отца. Людей в лесничестве тогда не хватало, и его обязали, несмотря на инженерскую должность, принять участие в облаве на браконьеров. Облава прошла удачно. Взяли всех. Но отца тяжело ранили, и жизнь его буквально висела на волоске. Спас отца гостивший у своих знакомых в Чудово известный питерский хирург.
      - Если бы не он, - виновато оправдывались тогда местные врачи, - не выжил бы батька.
      Вот с этого-то момента и запала в маленькую Анжелику мечта стать хирургом. Но чтобы им стать - необходимо поступить в мединститут. А для этого надо для начала с отличием закончить школу. Из такой глуши, как Чудово, без золотой медали соваться в Первый мед так же наивно, как верблюду пытаться пролезть в игольное ушко.
      Прекрасно это сознавая, потому как с детства была не по годам самостоятельна и умна, горда и в меру вспыльчива, Лика все свои силы бросила на учебу в школе, после которой часами сидела в библиотеке. К концу одиннадцатого класса она перечитала почти все книги, которые обитали на ее полках. Ко всему прочему она была в прекрасной физической форме. Этим девушка была обязана танцевальной студии, которую посещала на протяжении всех школьных лет.
      Танцы научили ее находиться в гармонии с собственным телом. Книги же открывали ей, что жизнь на самом деле не такая серая и однообразная, как в ее городке. Что в мире есть много прекрасных городов и стран. Что где-то - конечно, не здесь, не на новгородчине, среди деревенских гопников, - все-таки можно встретить настоящую чистую и светлую любовь.
      Думая обо всем этом и возвращаясь в реальность, Лика понимала, что и этот ее воздыхатель, одноклассник Игорь, кроме совместного просмотра в местном клубе какого-нибудь фильма под непременный аккомпанемент булькающего пива и хруста дешевых чипсов, а также похода на прокуренную дискотеку в обществе таких же, как и он, недалеких уродцев, - совсем не то, чего хотелось бы ей в этой жизни.
      - Можно Машку за ляжку? - вновь, дернув Лику за плечо, напомнил о себе Игорь. - Так пойдешь или не пойдешь?
      - Нет настроения.
      - Вот, блин, ломаешься. Пятак по биолке оттяпала, а все настроения нет. Мне так банан всадили, и ничего, не жужжу, - не отставал он.
      - У меня сегодня дела есть, - зачем-то соврала Лика.
      Если честно, у нее не было никаких дел. Даже по дому. Утром родители на три дня укатили на рыбалку. Как-никак нерест, и пропустить было обидно. Ей же хотелось воспользоваться их отсутствием, чтобы просто выспаться. За последние дни она ужасно устала от бесконечных предэкзаменационных контрольных.
      - Ну тогда на дискач вечером? - не унимался Игорь.
      - В другой раз, ладно? - отрезала Королева таким неприветливым тоном и окинула липучку столь выразительным взглядом, что Игорю сделалось как-то не по себе. Однако подействовало, и он, обидевшись, отвязался.
      Нет, Анжелика вовсе не была противницей мужского пола. Ей, как и другим ее сверстницам, вовсе небезынтересна были тема сексуальных отношений между мальчиками и девочками. Просто она была настолько увлечена учебой, что думала о сексе крайне редко. Да и потерять девственность ей хотелось не просто с каким-нибудь гопником в кустах после дискотеки, а совсем по-другому. Парень, с которым она могла бы решиться на такое, должен был быть воспитанным, сильным, смелым и красивым, не в пример чудовским белобрысым балбесам, которые и двух слов-то без матерщины связать не могут.
 

 
      Придя после уроков домой, Анжелика Королева с тоской оглядела родное двухкомнатное гнездышко, скромность и бедность которого наводили тоску и уныние. Взглянула в зеркало, из которого на нее смотрела очаровательная синеглазка с длинными каштановыми волосами и точеной балетной фигуркой.
      - Привет, Анжелика! - произнесла она, глядя в зеркало.
      Кстати, на таком ее имени настояла мать, находившаяся под сильнейшим впечатлением от просмотра фильма «Анжелика - маркиза ангелов» и прочих фильмов про похождения этой отважной красавицы. Правда, чудовской Анжелике ее имя в общем-то не нравилось, и она предпочитала, чтобы ее называли Ликой. Ликина же мать была непреклонна и называла дочь только Анжеликой и никак иначе.
      Покружившись перед зеркалом и сделав реверанс, Лика снова подумала о своем будущем избраннике - непременно молодом и талантливом враче, желательно - хирурге. О том, как они вместе будут работать в одной клинике и помогать людям вновь обрести самое дорогое, что может быть, - жизнь и веру в нее. Лика представила себя в операционной со скальпелем в руках. Одно неверное движение, и вот она уже не врач, а убийца. Сможет ли она себе это простить?
      - Нет, со мной такого никогда не случится, - размышляла она. - Я буду прилежной студенткой. Освою все тонкости профессии и стану первоклассным специалистом.
      Переодевшись, Лика тщательно вымыла руки, как это делают перед каждой операцией уважающие себя хирурги, поставила на огонь чайник и включила магнитофон.
       Доктор твоего тела, Доктор твоего тела…
      Эту песню «Наутилуса» Анжелика могла слушать бесконечно. Ей вообще нравилось слушать музыку, особенно русский рок, в отличие от ее сверстников, балдевших лишь от «Ласкового мая» и Алены Апиной.
      Наспех выпив чаю и проглотив намазанный маслом кусок хлеба, посыпанного сверху сахаром, она отправилась в свою комнату, чтобы наконец-то немного поспать.
      Ей приснился совершенно дурацкий и одновременно кошмарный сон, будто бы она уже работает врачом в одной из солидных больниц и ее вызывают на срочную операцию. Она надевает белый халат и идет по коридору. Вот и стеклянные двери операционной. Заходит. Но что это? Она уже посреди огромной дворцовой залы. Внутри никого. Ни врачей, ни больного. Только возле окна с видом на какую-то реку стоит столик с хирургическим инструментом. Она инстинктивно тянется рукой за скальпелем, но с ужасом отдергивает ее, понимая, что коснулась чего-то большого и тяжелого, что никак не может соседствовать со стерильными мединструментами. Одернув руку и увидев на ней кровь, она переводит взгляд на хирургический столик. На том самом месте, где по инструкции во время операций всегда должен находиться скальпель, угрожающе, словно бы ожидая своего часа, лежит огромный, игриво отливающий никелем, окровавленный пистолет…
      Что было дальше, Анжелика так и не увидела, разбуженная настойчивым звонком в дверь. Нехотя она встала с кровати и прошла в прихожую.
      - Кто там?
      - Это Игорь. Пустишь?
      «Этого еще не хватало», - подумала Лика, а вслух сказала:
      - Сейчас родители должны вернуться…
      - Да ладно брехать-то, - перебил ее Игорь. - Я же знаю, что твои предки умотали на три дня на рыбалку. Не хочешь видеть, можешь не открывать. А я вообще-то не с пустыми руками - кой-чего тебе из книг по медицине надыбал.
      Игорь, хоть умом особо и не блистал, но чем подкупить одноклассницу, знал прекрасно. И это уже неоднократно срабатывало. Сработало и на этот раз. Лика отворила и впустила гостя.
      - Ладно, проходи, только не надолго, - немного раздраженно сказала она.
      - Спасибо за приглашение.
      - Вообще-то я тебя не приглашала. Я же тебе еще в школе сказала, что у меня сегодня дела.
      - И где ты брехать-то так научилась? - недовольным тоном произнес Игорь. - Дела, видите ли, родители…
      - Чай будешь? - решила сменить тему разговора Лика, приглашая липучку-Игоря пройти внутрь дома.
      - Не откажусь, - противно причмокивая языком, ответил он и по-хозяйски проследовал в гостиную.
      - Ну, показывай, чего принес, - выказывая нетерпение, сказала Лика.
      - Сначала чай. Впрочем, возьми.
      И он вытащил из внутреннего кармана своей засаленной джинсовой куртки две маленькие брошюрки. Одна из книжечек касалась паталогоанотомии, что в принципе ее мало интересовало. Зато вторая была достаточно любопытна, если не сказать полезна, и посвящалась наркосодержащим препаратам с подробным перечнем таковых.
      - Где достал?
      - Где, где? В Караганде. Где достал, там уже нету, - с гордостью произнес Игорь и, вытащив из наружного кармана грязный обломок пластмассовой расчески, зачем-то принялся расчесывать свои белесые сосульки.
      Пока Лика разливала чай, он бросал вожделенные взгляды на ее стройные ножки и упругую попку, едва прикрытую коротеньким халатом.
      - Ну, если не хочешь, можешь и не говорить, - сделала вид, что обиделась, Лика. - Как приставать, то здесь вы первые, а вот правду рассказать - слабо.
      - А что толку к тебе приставать? Приставай не приставай - ты ж все время из себя целочку строишь.
      - Ничего я из себя не строю. Это и на самом деле так, - уже всерьез возмутилась она.
      - А вот это мы сейчас и проверим, проведем, так сказать, практикум по гинекологии, - отставив чашку с чаем в сторону, произнес Игорь, решительно вставая из-за стола и делая шаг в направлении Лики, которая в тот момент возилась с испорченным умывальником.
      Пораженная такой наглостью и хамством, Анжелика, однако, не растерялась и, призвав на помощь интеллект, спокойно произнесла:
      - Знаешь что, милок, ты бы лучше умывальник мне починил. Мужик ты в самом деле или где? А я, уж так и быть, вечером составлю тебе компанию на дискотеку. Будешь там моим парнем.
      Сказав это, Лика попала в самое яблочко. Игорь тут же стал послушным, покорным, начал рассыпаться в извинениях. Деловито осмотрел умывальник, заключил, что, дескать, необходима какая-то прокладка.
      - Лик, я сейчас домой сгоняю, посмотрю у отца в инструментах. У него вроде бы была. А ты пока собирайся.
      - Давай, Казанова, иди, только смотри не заблудись, - произнесла Лика, закрывая за Игорем дверь.
      Облегченно вздохнув, девушка прошла в гостиную, села за стол и… расплакалась. Она снова вернулась в мечтах к принцу в белом халате - умному, вежливому, способному понять ее утонченную женскую натуру. Потом бросила взгляд на висевший на стене календарь и посчитала дни, когда наконец-то она покинет родительский дом и поедет в Питер поступать в медицинский.
 

 
      Количеством дискотек Чудово, этот провинциальный городишко в Новгородской области, не мог похвастаться. Одна находилась в Доме Культуры. Другая же, куда Игорь и повел Лику, располагалась на первом этаже гостиницы «Званка». В отличие от первой, здесь продавали спиртное. Еще одной характерной особенностью этой дискотеки являлось то, что завсегдатаями на ней были чечены и лица других кавказских национальностей. Этим фактором дискотека была обязана своему расположению: гостиницу контролировали чечены, которых в Чудово обитало предостаточно.
      Редко когда дискотечные свистопляски в «Званке» заканчивались без вмешательсва милиции. Нет-нет да и возникал какой-нибудь конфликтик между представителями коренной чудовской молодежи и горячими «миссионерами» горных и солнечных республик. Конфликтики эти возникали словно бы из ничего, но непременно на почве так называемой межнациональной неприязни. Ну а это, в свою очередь, перерастало в массовую драку - вечную головную боль чудовской милиции.
      - Я так благодарен тебе, дорогая, что ты согласилась провести сегодняшний вечер со мной, - утрированно изображая галантного кавалера, шаркнул ножкой Игорь, когда они оказались в дискотечном зале.
      Он обнял Лику правой рукой и попытался прижать ее к себе. В это время его левая рука проделала путь от ликиной груди к бедру.
      - Убери руки, козел! Ты вообще что себе позволяешь?! - зардевшись, сказала Лика и оттолкнула наглого ухажера.
      - Повтори, чего ты сказала!
      - Что слышал, - отрезала Лика и поспешила затеряться в толпе потных, трясущихся под музыку парней и девиц.
      Переместившись в другой конец зала, Лика остановилась, чтобы перевести дыхание. Не прошло и минуты, как она услышала за спиной голос, явно обращенный к ней:
      - Дэвушка, нэ могли бы вы рассудыт мэня с братом?
      Она обернулась. Перед ней стояли два симпатичных кавказца лет двадцати пяти.
      - Дэло в том, что я паспорыл с Мусой на пятсот баксов, что у вас кантактные лынзы. А он, короче, говорыт, что нэт - эта на самом дэле такие сыние глаза у дэвушки. У вас, короче.
      Лику рассмешил такой необычный предлог познакомиться, и она, сама себе удивляясь, не стала противиться и ответила:
      - Тогда Муса может считать себя победителем.
      - Это нэ мешало бы отмэтить, - улыбаясь, вступил в разговор Муса. - Считаю своим долгом угостыть вас мартыни.
      - А что?! Охотно.
      Еще раз удивившись своей смелости, Анжелика проследовала с новыми знакомыми в бар.
      К тому времени Игорю удалось наконец-то обнаружить сбежавшую спутницу. Она уже сидела у стойки бара. По обе стороны от нее - кавказцы.
      - Что ж, - пробормотал Игорь, - ладно, посмотрим, что будет дальше.
      Спустя час, он, проходя мимо бара, обнаружил, что Лики там больше нет. Да и тех двух кавказцев тоже. Тревожное предчувствие заставило его пойти на поиски одноклассницы. Не обнаружив ее на танцполе, он бросился к выходу.
      Картина, которая предстала его глазам, не предвещала ничего хорошего. Возле входа стояла грязная белая восьмерка, в которую кавказцы пытались затолкать упирающуюся Лику. Ее лицо было искажено гримасой отчаяния, измазано растекшейся от слез тушью. Порванная блузка оголяла плечо.
      - Давай залазь. Я каму говорю, - шипел Муса.
      - Как пить с нами, так сагласна, а как трахаца - так пашли мы на фуй? - подзадоривал Мусу брат.
      В два прыжка Игорь подскочил к машине и точным ударом ногой в пах заставил кавказца принять привычную ему позу молящегося мусульманина.
      Воспользовавшись ситуацией, Лика вырвалась и побежала за помощью. Брат Мусы вытащил из под переднего сиденья монтировку и опустил ее на голову школьника. Через минуту поднялся оклемавшийся Муса и принялся зверски избивать ногами уже находившегося без сознания Игоря.
      - Замачу суку! - хрипел кавказец, нанося все новые и новые удары.
      Шум мотора и ослепительный свет фар милицейского уазика заставил кавказцев ретироваться, оставив Игоря на запятнанном кровью асфальте.
 

 
      Сквозь какую-то странную дрему, сковывающую тисками все тело, Игорь слышал отдаленные голоса людей и непонятный гул - то нарастающий, то стихающий, отдающийся болью в каждой клеточке головного мозга. Усилием воли он попытался открыть глаза. Перед его взглядом медленно поплыла старая, вылинявшая от времени цветная занавеска, закрывавшая часть огромного окна. Так ничего и не поняв, Игорь снова провалился в небытие. Очнулся он оттого, что кто-то настойчиво тряс его за руку. Приподняв тяжелые веки, он увидел стоящую над ним женщину в белом халате, которая, повернув голову, сказала кому-то, кого не было видно:
      - Он очнулся. Слава Богу.
      Пожилая медсестра начала возиться с капельницей.
      - Здорово же бедняге досталось. Сотрясение мозга, перелом трех ребер, обширная гематома правого глаза. Я всегда говорила: не доведут до добра эти похождения на дискотеки. Вот сына бы уберечь от такого «счастья»… - ворчала она, напоминая Игорю своим жужжанием большую назойливую муху.
      Закончив с капельницей, женщина вышла, и Игорь попытался оглядеться, но каждое движение глаз доставляло ему мучительную боль. Белые стены и железные кровати по обе стороны развеяли его сомнения - он в больнице. Его мутило, и, снова закрыв глаза, Игорь погрузился в целительный сон.
      Прошел день, а может, и не один, прежде чем он стал реагировать на окружающий мир. Приподнявшись на руках, Игорь присел на кровати и облокотился на подушку. Сломанные ребра отдались резкой болью во всем теле, несмотря даже на то, что все туловище Игоря было плотно стянуто бинтами. Соседями по палате оказались мужчина средних лет со сломанной ногой, каждое утро совершавший прогулку на костылях из одного угла в другой, и старый дед, мучившийся болями в спине и вовсе не встававший с кровати.
      «Да уж», - подумал Игорь. - «Ну и соседи. Даже побазарить не с кем… Скукотища».
      Спустя неделю в палате показалась процессия, состоящая из главврача и двух медсестер, которые несли с собой подносы с лекарствами и шприцами. Когда очередь дошла до Игоря, врач присел на край кровати и спросил:
      - Ну, как чувствуешь себя, герой?
      - Лучше, - пробубнил Игорь и отвернулся. - Выпустят-то меня скоро?
      - Это хорошо, что лучше, - дыхнув чесноком, которым, видно, только что заел выпитую где-нибудь в амбулаторной заветную стопку спирта, прогнусавил доктор. - Но еще несколько дней тебе, боец, все же придется отдыхать здесь.
      Игорь отвернулся к окну и стал разглядывать облупившуюся краску на подоконнике. Больничные стены наводили тоску, и единственным приятным моментом во всем этом деле был лишь пропуск ненавистной контрольной по алгебре по причине, так сказать, уважительной.
      Тишину, установившуюся в палате после ухода врача, нарушил мелодичный женский голосок:
      - Добрый день!
      Игорь вздрогнул и резко повернулся к двери, сразу же узнав голос Лики. Он и не ожидал, что она придет его проведать. Но Лика уже раскладывала на его тумбочке печенье и несколько огромных яблок.
      - Прости меня. Это я во всем виновата. Вела себя глупо. Но ты тоже хорош!!! Ты же знаешь, терпеть не могу, когда кто-нибудь пытается вести себя со мной так, - обратилась она к Игорю. - Как сам? Тебе уже лучше?
      - Ничего, Лик. Со мной полный порядок, - соврал Игорь и скривился от боли, пытаясь занять сидячее положение на кровати.
      - Уезжаю я через пару дней: досрочно сдала школьные экзамены. Можешь меня поздравить с золотой медалью. Вот попрощаться пришла. Совестно было так уехать. Потому как оказался ты здесь из-за меня. Глупо я себя там повела.
      - Жаль… - в глазах Игоря читалась грусть. - Ты хоть приезжай иногда. На выходные.
      - Может быть, когда-нибудь вернусь сюда врачом. - Окинув взглядом палату, Лика добавила: - А может быть, и нет… Ладно, засиделась я тут с тобой… Пока.
      Рука Игоря потянулась к ее красивой коленке, обтянутой тонким капроном. Но Лика перехватила его запястье и, бросив гневный взгляд на больного, быстро вышла из палаты.
 

 
      Еще на лестнице Лика почувствовала сладкий запах свежей выпечки. Отворив дверь, она поняла - родители дома, и по случаю завтрашнего отъезда в Питер мама напекла пирожков. Стянув в прихожей старую кофту и скинув туфельки, она проскользнула в гостиную, где за большим, празднично накрытым столом собралась вся ее небольшая семейка.
      - Где тебя носит? - сдвинув брови, обратилась к Анжелике мать, но тут же сменила гнев на милость. Как-никак, единственная дочь завтра покидает стены родительского дома.
      Тщательно вымыв руки, Лика уселась за стол. Отец разлил из запотевшей бутылки «Столичную», как обычно, оставив стопку дочери пустой. Лика знала, что к концу застолья он напьется и будет толкать напутственные речи.
      - Завтра очень важный день в твоей жизни, дочь, - громко произнес отец, подняв стопку. - Ты становишься самостоятельной. Все, что мы могли тебе дать, - уже дали. Теперь тебе придется самой брать от жизни то, что тебе нужно. И мы, - он многозначительно посмотрел на мать, - возлагаем большие надежды на тебя и надеемся, что ты их оправдаешь.
      Почетная речь главы семейства закончилась глухим звоном дешевых стопок и довольным возгласом отца:
      - Хороша, чертовка!
      Оставив родителей за столом, Лика незаметно выскользнула из квартиры, сбежала вниз по лестнице грязного подъезда и оказалась во дворе. Она подошла к детским качелям и села на маленькое деревянное сиденье. Лика вспомнила, как качалась здесь в детстве, как каталась с этой горки зимой, как потеряла свою варежку под кустом возле песочницы, как с подружками играла в забавную игру, называемую «Секрет». Суть игры заключалась в том, что нужно было сделать в песке ямку, сложить на дне красивые цветочки и камушки, накрыть все это кусочком стекла и закопать. Потом аккуратно счистить песочек и любоваться сквозь стеклышко на цветы в их таинственной темнице. Вот так и Лика была готова разгрести песок жизни, но не знала, что игра давно закончилась, и уж тем более и не ведала, что ожидает ее там, по ту сторону стекла, и какие сюрпризы приготовила для нее жизнь…
 

 
      Утром, чтобы случайно не разбудить отца, злого и нервного с похмелья, Лика тихо и быстро умылась, оделась и вышла на кухню пить чай: мама собирала в дорогу кое-что из продуктов, не забыв положить в пакет и вчерашние пирожки. Пока Лика прихлебывала горячий сладкий чай, Мария Игнатьевна давала ей подробнейшие наставления:
      - Как приедешь, сразу позвони. Ночами - никаких дискотек: сиди, готовься к экзаменам. Плохих людей нынче много, выбирай знакомых тщательно, будь умной девочкой. Страшно отпускать тебя: там, в Питере, один разврат, наркотики и алкоголь. В новостях все время такое показывают. Береги себя.
      - Мам, да успокойся. Все хорошо будет, - поспешила заверить мать Лика, чмокнула ее в щечку и, подхватив тяжелую сумку, направилась в сторону вокзала.
      Поезд уже подошел, и Лика, купив билет, села возле окна, глядя с тоской на городок, в котором родилась и выросла, в котором прошло ее детство и юность. Наконец, сбросив с себя груз ностальгических мыслей, она подумала о том, что еще минута, и поезд тронется, застучит колесами, унося ее туда, в большой и неизвестный город, все ближе и ближе к заветной мечте.
 

 

ГОРОДСКОЙ РОМАНС

 
      Аркадий Генрихович Вульф сидел за огромным письменным столом, освещенным светом настольной лампы с зеленым абажуром, подаренной ему одним знакомым комитетчиком. Маленькая чашечка кофе, принесенная его женой, была не тронута. Он работал. В домашнем кабинете члена-корреспондента Академии медицинских наук, ректора Первого медицинского института Санкт-Петербурга царила тишина, которую нарушало лишь тиканье старинных напольных часов с маятником. Бесчисленное количество книг смотрело своими золочеными корешками на каждого, кто входил сюда. Никто, почти никто, не имел права потревожить профессора, когда тот работал, никто, кроме…
      Тихий стук разрушил барьер тишины, и в приоткрытую дверь заглянула очаровательная девушка:
      - Привет, папусик, к тебе можно?
      Девушка проскользнула внутрь и, обняв отца, нежно коснулась пухлыми губками его щеки.
      - Здравствуй Леля. Как дела в школе? - строго спросил он.
      - Хорошо, папочка. Ни одной четверки! - прищурив серые глаза, опушенные длиннющими черными ресницами, улыбнулась дочка.
      - Помни, ты должна заниматься усиленно, ведь уже через месяц экзамены. А в этом году решением вступительной комиссии в связи с очень большим количеством абитуриентов мы подписали приказ об отмене льгот на поступление для медалистов на некоторые факультеты, где конкурс особенно высок. Так что даже если ты закончишь школу с золотой медалью, то тебе все равно придется сдавать все три предмета. Поступишь ты несомненно. Но я не хочу краснеть за тебя на вступительных перед коллегами. Как-никак ко мне поступаешь. Так что принимайся за книги.
      - Фи, папусик, - капризно протянула Леля. - Опять ты про экзамены. Ты же сказал, что я поступлю. Ну ладно, обещаю, что завтра же начну заниматься. А теперь можно я пойду? Меня подруги ждут.
      - Ладно, - покачал головой отец, вытирая накрахмаленным платочком капельки пота с блестящей лысины. - Веди себя хорошо! И чтобы к десяти часам вечера была дома!
      - Хорошо, папусик. Я буду умницей. До вечера.
      Как только дверь за дочкой закрылась, отец поднял глаза к потолку и подумал: «Когда же эта несерьезная девчонка возьмется за ум?»
      Оказавшись в своей комнате, Леля подошла к огромному зеркалу и высыпала на столик содержимое косметички. Наложив тени, она аккуратно подвела карандашом глаза, накрасила густые черные ресницы, расчесала длинные пепельно-русые волосы, струящиеся по плечам мягкими волнами, - особый предмет ее гордости. Натянула свитерок и обтягивающие джинсы. Затем извлекла из потайного кармашка косметички малюсенький целлофановый пакетик с белым порошком. Высыпала содержимое на стеклянную поверхность столика трюмо и, разделив белую кучку на две тонкие дорожки, втянула порошок в нос через свернутую из салфетки трубочку.
      Самокритично осмотрев себя в зеркале, Леля поправила волосы и осталась вполне довольна собой. На цыпочках, пробравшись мимо кухни, где по хозяйству хлопотала мама, Леля тихо вышла из квартиры.
 

 
      - Пригородный электропоезд Новгород - Санкт-Петербург прибывает к третьей платформе, левая сторона, - доносился из громкоговорителей Московского вокзала металлический голос диктора.
      Электричка еще не успела остановиться, а пассажиры уже потянулись к выходу из вагонов, образовав там очередь. Анжелике Королевой не терпелось выйти на перрон и поскорее окунуться в суету большого города.
      «Ну вот наконец я и в Санкт-Петербурге. Я с наслаждением вдыхаю пусть и загрязненный, но воздух северной столицы. Воздух моей свободы, моей надежды, моей мечты. Чувствую, что начинаю жить этим городом, его жизнью и по его законам. Прохожу сквозь огромный зал Московского вокзала, и я уже на Невском. Люди вокруг спешат, каждый по своим делам. Им нет совершенно никакого дела до скромно одетой, симпатичной девушки, впервые оказавшейся в большом городе. Оглядываюсь по сторонам, останавливаюсь у красивых витрин, любуюсь солнышком, отражающимся в блестящих дверцах дорогих автомобилей, удивляюсь чистоте тротуаров, иду все дальше, проникаясь этим бешеным ритмом пятимиллионного мегаполиса».
 

 
      - Алло, - сняв трубку сделанного под старину телефонного аппарата, кокетливо произнесла Леля.
      - Лелька, салют! Оттопыриться вечерком не желаешь? - спросил на другом конце линии приятный мужской голос.
      - Ваще неплохая мысля, Майк. Но ты же знаешь - у меня экзамены на носу. Да и потом, я вчера так наколбасилась с подругами, что голова до сих пор ватная.
      - Тебе ли экзаменов бояться с таким-то папочкой? Он же все устроит, Лель. Так что давай, соглашайся. Сегодня у нас как раз сейшн в «Спартаке». Там и башню поправишь.
      - Уговорил, коварный, - в предвкушении хорошей вечеринки наконец согласилась дочка профессора.
      - Тогда в шесть часов на «Чернышевской», наверху, у эскалатора.
      Положив трубку и взглянув на часы, стрелки которых показывали половину пятого, Леля поспешно принялась за марафет.
      Облачившись в короткую, из черной кожи, юбочку и черный топик, она убрала свои роскошные пепельно-русые волосы в хвост, закрепив его аккуратненьким кожаным бантиком тоже черного цвета. Ее сегодняшний наряд завершали модные, тоже черные, хаккинги, привезенные папой из Штатов.
      Трусики Леля вообще решила не надевать для удобства при оперативном сексе, которым она так любила заниматься с Майком и его музыкантами в самых неожиданных местах. Последний раз, к примеру, это произошло прямо во время выступления майковской группы «Тяжелый нидер» с ударником Панкратом, который умудрялся, не сбиваясь с ритма, стучать по барабанам и одновременно драть Лелю, сидевшую у него на коленях.
      Музыканты группы «Тяжелый нидер», придерживающиеся панковского стиля не только в музыке, но и в жизни, всегда с большим пониманием были рады поддержать такие проявления лелиной сексуальности.
      Сегодняшний поход Лели на концерт «Тяжелого нидера» не стал для нее исключением из правил в смысле подобного общения с музыкантами этой, по большому счету, ничем не выдающейся рок-группы. Встретившись, как и было условлено, на «Чернышевской» с Майком, еще по дороге в «Спартак» ненасытная Леля умудрилась не только затащить музыканта в подъезд ближайшего дома, кстати, того самого, где когда-то квартировал известный проходимец Гришка Распутин, и перепихнуться с ним на лестнице, но и сделать кое-что другое. Этим другим явилось совместное с Майком нюханье кокаина, который всегда имелся у рокера в достатке. Парнишка он был непростой, из семьи весьма обеспеченной, а следовательно, при деньгах. Достать же дури для него вообще проблемы не составляло, поскольку круг его знакомств и интересов был весьма широк.
      - Ништяк вставило, - заключила Леля, обтерев остренький носик и поправив юбочку. - Ну, теперь я полностью готова поглощать ваши музыкальные испражнения. Пошли быстрей.
      Взяв Майка за руку, девушка повлекла музыканта на улицу, и они двинулись к «Спартаку» навстречу новым оттягам.
 

 
      Солнце уже скользило своими лучиками по одеялу, пробиваясь в окно сквозь ажурную занавеску. Я проснулась и сладко потянулась в гостиничной постели. В моих пальцах, не разжавшихся даже во сне, был прочно зажат «Справочник нормальной анатомии человека». Я не сомневалась в своих знаниях. Мне казалось, что нет ни одного вопроса, в котором я бы не чувствовала себя компетентной, и, тем не менее, я целую ночь провела без сна, повторяя в сотый раз все, что имело отношение к биологии. Тем более что два экзамена были уже позади - сочинение и химия, остался последний - по любимому предмету - биологии.
      Будильник резким звоном нарушил тишину. Я вылезла из уютной кровати и, нащупав ногами тапочки, направилась в ванную. Классно все-таки в гостинице. Спасибо родителям - дали денег, которых у них вообще-то кот наплакал, чтобы я смогла снять на три дня где-нибудь номер и в спокойной обстановке подготовиться к сдаче.
      Умывшись, надев самое нарядное платье и выпив чаю с бутербродом, я помчалась в институт. Сегодняшний день должен был стать решающим. Последний экзамен - и моя мечта обретет вполне реальные очертания. В моей душе не было страха, только смелость уверенного в себе человека.
      Возле аудитории толпились абитуриенты, но вся эта масса людей не заботила меня. Усевшись на подоконник в коридоре одного из корпусов Первого меда, я наблюдала, как выходят студенты из дверей аудитории, где проходил экзамен. Радость или слезы, отчаяние или надежда - что же ждет меня там, за этими дверями?
      - Королева Анжелика.
      Я вздрогнула, услышав голос секретаря, назвавшего мое имя среди тех, кто сейчас должен будет сдавать экзамен. Справившись с волнением, взяла в руки карточку абитуриента и направилась к заветным дверям.
      Внутри огромной светлой аудитории недалеко от доски стоял стол, накрытый зеленым сукном. За столом сидели несколько человек, входивших в приемную комиссию: профессора и доценты.
      Подойдя к столу, я взяла билет и громко прочитала вслух:
      - Билет номер тринадцать, вопрос номер один: строение кости и скелет человека, вопрос номер два: вирусы и способы борьбы с ними.
      - Хорошо, - ответил пожилой профессор с лысиной, покрытой блестящими капельками пота. - Идите готовьтесь.
      Через пятнадцать минут, довольная собой, я вышла к доске и протянула билет профессору. Подойдя к скелету, стоящему в углу, начала отвечать на первый вопрос:
      - Скелетная система человека состоит из 206 костей, связанных между собой различными способами. Кость имеет сложное строение…
      Профессор Аркадий Генрихович Вульф внимательно слушал ответ. В голове его роились мысли. Эта самонадеянная девчонка, приехавшая откуда-то из деревни, в этом нелепом платье, которое, возможно, носила еще ее мама, отвечает с такой уверенностью и ведет себя так, будто не сомневается в том, что уже осенью будет учиться здесь. Ну уж нет.
      - Хорошо, - произнес он вслух. - Расскажите, пожалуйста, что вы знаете о переломах костей.
      - Переломы бывают закрытые и открытые. При закрытом переломе кости первым признаком является неестественное положение конечности, а…
      Я начала говорить все, что знала о переломах.
      - Скажите, - выдержав паузу, спросил меня профессор Вульф, - вам знаком метод крепитации при диагностике перелома?
      Мое лицо, должно быть, побледнело, и глаза приняли паническое выражение. Этот термин был мне незнаком. Я молчала и, тупо уставившись в пол, пыталась отыскать выход из этой ситуации.
      - Каким врачом вы хотите стать? - задал вопрос профессор.
      - Хирургом.
      - Да, милочка, и не знать, как определить - есть перелом или нет. Похоже, придется нам с вами встретиться через годик-другой. А пока - до свидания.
      И он подал мне мою карточку абитуриента, где напротив надписи «биология» стояла оценка «неуд» и красивая подпись. Я вышла из здания института, слезы застилали мне глаза, и в горле застрял комок. Пройдя несколько метров, я опустилась на лавочку, до меня наконец дошло: крах надежд и несбыточность мечты - вот что приготовила мне судьба. Я тихо заплакала, сетуя не то на судьбу, не то на себя. Так прошло около часа. Спешить больше было некуда. Но каким-то непостижимым образом я нашла в себе силы взять верх над минутной слабостью, я решила бороться дальше, пообещав себе, что на следующий год выйду из этого здания студенткой. А пока… пока я поступлю в медицинское училище. Такие мысли вернули мне надежду, и уже на следующий день я была принята на первый курс медучилища.
 

 
      - Здравствуйте, девочки. Меня зовут Лика! - сказала я и перешагнула порог общежитской комнаты, где мне предстояло жить почти целый год, до следующей попытки поступить в институт.
      Три пары глаз уставились на меня с любопытством и каким-то заведомым пренебрежением. Не услышав ответного приветствия, я поинтересовалась, какую кровать могу занять, и, когда одна из обитательниц комнаты указала мне на левую от входа, положила туда свой скромный чемодан. Затем присела сама.
      Повисшее в комнате молчание нарушила та, что указала мне спальное место:
      - Значит, так, подруга. Слушай сюда. Я в этой комнате старшая. Зовут Светой. С остальными, если они, конечно, захотят, познакомишься сама. Но суть не в этом. Если хочешь спокойно жить и со всеми ладить, должна усвоить следующее - за все надо платить. Понятно?
      - Не совсем, - ответила я.
      - Хорошо. Объясняю для непонятливых. Каждый месяц ты должна мне отстегивать двести рублей. Из них пять процентов я забираю себе, как старшая, остальные отдаю Тофику. Но это уже детали.
      - Но у меня нет таких денег. Стипендия в пять раз меньше, чем та сумма, которую ты назвала, - ответила я возмущенно.
      - Коли так, придется работать. Клиентурой обеспечит Тофик, - спокойно произнесла Света. - Так что можешь начинать.
      - Начинать что?
      - Ты что, на самом деле такая тупая или прикидываешься? Или, может быть, ты целка?
      - Да как ты смеешь? - встав с кровати, сказала я и собралась выйти из комнаты.
      - Гляньте, бабы. Точно целка! - сказала Света, обращаясь к двум своим соседкам. - Ну так сейчас мы это поправим.
      Я попыталась было выйти, но не тут-то было. Все трое подскочили ко мне и попытались завалить на кровать. Особенно старалась рыжая толстушка, которая повисла у меня на руке, как бульдог.
      Больше всех досталось Свете, которой я, изловчившись, нанесла точный удар ногой поддых. Она скрючилась и упала. Зато две других все же сумели повалить меня.
      - Снимай с нее трусы! - придя в себя, заорала Света подружкам.
      Взяв со стола пустую бутылку из-под портвейна, она с остервенением бросилась ко мне, навалилась всем телом и сама, ее подружкам этого сделать так и не удалось, сумела сорвать с меня трусы. Силы уже начали меня покидать. Следующим движением эта озверевшая сучка пропихнула бутылку мне между ног и… Страшно подумать, что могло произойти в этот момент, если бы дверь в комнату внезапно не открылась.
      - Вы чего, сучки, с ума посходили? - произнес вошедший в комнату жирный мужичок с черными волосами, мгновенно оценивший ситуацию.
      Как по команде, все три обитательницы злосчастной комнаты отпрянули от меня. Я же, вся заплаканная и исцарапанная, завернувшись в одеяло и забившись в угол кровати, с опаской уставилась на своего случайного спасителя.
      - Тофик, - представился он и добавил: - Одевайся и пойдем.
 

 
      Проводив меня к коменданту общежития, Тофик сумел договориться об отдельной комнате. Признаюсь, после того, что со мной только что произошло, меня это несказанно порадовало. Правда, я прекрасно сознавала, что, получив в лице Тофика такого авторитетного покровителя, так просто мне от него не отделаться. «За все надо платить», - вспомнила я слова моей недавней обидчицы Светы. Но, как бы там ни было, на данный момент я испытывала благодарность к человеку, избавившему меня от такого кошмара.
      Тофик довел меня до дверей моего нового жилья - восьмиметровой обшарпанной комнаты на втором этаже - и спросил:
      - Может, прокатимся со мной? Тебе надо успокоиться, а для того, чтобы привести свои нервы в порядок, лучшего места, чем тир, не найдешь.
      Я согласилась и уже через пятнадцать минут сидела у него в машине.
      По дороге Тофик красочно втирал мне, насколько он крут. Рассказывал, что, хоть и татарин, является петербуржцем аж в четвертом поколении. Что он в свои тридцать пять контролирует не одну такую общагу. Что в сфере его основных интересов находится проституция, но, вместе с тем, ничего в этом плохого нет. Всем, мол, помогать надо, особенно бедным провинциальным девочкам, которые сами же с радостью на него работают.
      В тире Тофик многозначительно заявил:
      - Вот видишь, Ликочка, у меня и тир свой собственный имеется.
      Затем, явно желая прихвастнуть передо мной, достал из внутреннего кармана кожаной куртки никелированную «Беретту» и сказал:
      - Хочешь, научу стрелять?
      - Хочу, - с некоторым страхом и в тоже время любопытством перед неизведанным согласилась я.
      В свое время я посмотрела несколько боевичков со Шварцем и Сталлоне, поэтому мне хотелось научиться стрелять. И теперь, когда представилась такая возможность, надо было бы быть последней дурой, чтобы отказаться.
      - Снимаешь с предохранителя - взводишь, тем самым досылая патрон в патронник, - прицеливаешься и плавно нажимаешь на спусковой крючок, - объяснял мне татарин.
      Я старательно повторила все манипуляции с этим никелированным красавцем, и, бац, - грянул выстрел. Ничего сложного, зато какой кайф. Потом еще и еще. Я осталась довольна собой. У меня получалось, и, что вдвойне приятно, стреляю я, как выяснилось, достаточно метко.
      Потом Тофик отвез меня обратно в общежитие. Снова проводил до дверей моей комнаты.
      - Я зайду? - спросил он тоном, не терпящим никаких возражений.
      - Конечно, заходите.
      Как я могла ему отказать?
      Но, очутившись у меня в комнате, он тут же полез обниматься, и мне пришлось оттолкнуть его. Нет, не грубо, но явно давая понять, что не стоит заходить так далеко. Я снова вспомнила слова Светы, что за все надо платить, и тут же выпалила:
      - Уважаемый Тофик, вы подарили мне чудесный день. Давайте не будем его омрачать.
      - Послушай, девочка, - начал было Тофик, злобно глядя на меня своими маленькими глазками, но вынужден был прерваться из-за зазвонившего у него мобильника.
      Поговорив с кем-то о поставках какого-то там стекла, он оставил меня в покое, пообещав обязательно скоро наведаться.
 

 
      - И где это ее черти носят? Полночь, а Лельки до сих пор нету дома, - возмущенно произнес профессор Вульф.
      - Успокойся, Аркаша. Дочь стала студенткой Первого меда. Надо же отметить такое событие. Да и взрослая она уже, - принялась защищать Лелю мать.
      - Взрослой станет, когда замуж выйдет, - не унимался Аркадий Генрихович.
      В этот момент раздался телефонный звонок, и мужской голос сообщил, что у Лели Вульф возникли большие проблемы. Ее вместе с музыкантами из группы «Тяжелый нидер» задержали по подозрению в хранении и употреблении наркотических веществ. Сейчас она находится в дежурной части ГУВД на Литейном, 4.
      - Вот и доигралась, - с этими словами профессор вызвал машину, оделся и быстро вышел из дома…
      - Если бы не ваше имя, уважаемый Аркадий Генрихович, - загнусавил старший оперуполномоченный отдела по борьбе с незаконным оборотом наркотиков главка Морозов, беря из рук Вульфа, только что приехавшего на Литейный, 4, бумажный конверт. - Так уж и быть, забирайте свою непутевую дочь.
      Вся зареванная, Леля проследовала за отцом в служебную «Волгу» профессора. По дороге Вульф не произнес ни слова, в очередной раз подумав: «Да уж, определенно пора выдавать ее замуж. От греха подальше».
 

 
      Наступила осень, а вместе с ней занятия в медучилище.
      До лекции оставалось еще несколько минут. Я сидела в классе и смотрела в окно. За окном лил дождь, громко стуча по карнизу и стекая мутными каплями по стеклу. День был серым и неприветливым. С мокрых деревьев осыпалась желтая листва. Через открытое настежь окно доносился шум машин, и прохладный влажный воздух заполнял помещение.
      - Здравствуйте, - послышался голос, на который сразу обернулись все присутствующие в классе учащиеся. - Я ваш преподаватель по основам медицины. Зовут меня Самошин Владимир Витальевич.
      Голос принадлежал приятному мужчине с темными, слегка вьющимися волосами и выразительными глазами орехового цвета. Широкоплечий и хорошо сложенный, он был одет в солидный костюм светло-серого цвета. В глазах девушек отразился интерес к преподавателю. Я сразу подметила это. И подумала: «Что они нашли в нем? Фи». Но по мере того как он с увлечением рассказывал о медицине он мне нравился все больше и больше. Этот молодой кандидат наук из Первого медвуза, бывший аспирант и правая рука самого профессора Вульфа, который так беспощадно завалил меня на экзамене, к тому же работал практикующим врачом на скорой помощи.
      Я сидела и наблюдала за тем, как его тонкие длинные пальцы, пальцы настоящего врача, держали мел. Боже, какие красивые у него руки. Руки, способные помочь человеку в недуге. Я густо покраснела, представив, какими ласковыми и сильными могут они быть.
      Прочитав лекцию, Владимир Витальевич сложил книги в черный дипломат. Его взгляд скользнул по моей парте.
      - Ко мне вопросы есть?
      - Да, - раздался голос откуда-то с последних парт. - Вы женаты?
      Самошин смутился:
      - Вопрос не по теме. И поспешил покинуть аудиторию.
 

 
      Наступила ночь. Я долго не могла уснуть. В моей комнате было душно и темно. Привстав на кровати, я посмотрела в окно. Дождь прекратился, и небо расчистилось, обнажив мириады звезд - эдакое решето вечности. Прижалась носом к прохладному стеклу и закрыла глаза. Представила, как Владимир Витальевич, нет, Володя, подходит ко мне, берет меня за руку, и мы идем с ним туда, к самым звездам.
      На следующее утро я сидела в классе и не могла унять сердце, которое бешено колотилось от мысли, что сейчас увижу его. Он вошел и начал лекцию. За эти два часа он часто останавливал на мне взгляд своих очаровательных манящих глаз, заставляя каждый раз трепетать от непонятного чувства в груди. Неужели я влюбилась? Да. Это действительно тот человек, о котором я мечтала всю свою жизнь, к которому шла на протяжении этих длинных лет.
      Сдавая на проверку тетрадь с домашним заданием, я надписала в уголке: «Давайте встретимся где-нибудь». И на следующий день, получив тетрадь обратно, прочла ответ: «Давайте» - простой и короткий, но как много он значил для меня.
 

 
      - Добрый день, Аркадий Генрихович. Мне передали, что вы меня ищете?
      Профессор Вульф оторвался от бумаг, поднял глаза и увидел перед собой только что вошедшего к нему в ректорский кабинет Самошина.
      - Да, голубчик. Я действительно очень хотел вас видеть. Как продвигается ваше исследование?
      - Движется к завершению. Я как раз захватил несколько глав. Посмотрите?
      - А давайте поступим вот как, уважаемый Владимир Витальевич. На самом деле сегодня я весьма занят и, каюсь, не смогу уделить вам должного внимания. Но готов исправиться и потому приглашаю вас в ближайшее воскресенье к себе домой. Пообедаем, так сказать, в кругу моей семьи, а заодно обсудим и ваши научные изыскания, - ответил Аркадий Вульф Самошину, протягивая свою визитку с домашним адресом, и добавил: - Как вы на это смотрите?
      - С радостью принимаю ваше предложение, профессор.
      - Ну вот и славно, - произнес Вульф, встав из-за стола, чтобы проводить Самошина до дверей своего кабинета.
 

 
      Оказавшись в пятикомнатной квартире Вульфа, Самошин не мог скрыть своего восторга, который вызвала у него шикарная обстановка, сплошь составленная из предметов антиквариата. В домашнем кабинете профессора, в который его проводил Вульф и ненадолго там оставил, Владимира настолько поразила библиотека хозяина квартиры, что Самошин сидел, открыв рот, с завистью разглядывая золоченые корешки редчайших изданий.
      - Здравствуйте.
      Самошин обернулся и увидел красивую сексапильную блондинку, которая настолько тихо и внезапно вошла в кабинет, что гость от неожиданности даже не успел закрыть рта.
      - Вы и есть Владимир Витальевич Самошин, - то ли спросила, то ли констатировала блондинка. - А меня зовут Леля. Папа приглашает вас к столу отобедать с нами.
      Кинув взгляд на стройные ножки Лели и несколько смутившись, Самошин произнес:
      - Да-да, конечно, с удовольствием.
      Войдя в гостиную, Владимир вновь был поражен. На этот раз гастрономической изысканностью обеденного стола. Ему, живущему на зарплату преподавателя и врача скорой помощи, никогда в жизни еще не приходилось не то что пробовать, но даже видеть многое из тех деликатесов, которыми был заставлен стол.
      Да и сам обед в кругу профессора Вульфа, его жены и дочери прошел очень мило и весело. Глава семьи остроумно шутил, как это умеют делать, пожалуй, только врачи. Его жена Виолетта Борисовна интересно рассказывала о разных странах, где ей посчастливилось побывать благодаря своему любимому мужу, чем совершенно не мог похвастаться Самошин, не выезжавший за пределы Ленобласти. Леля завораживающе улыбалась и заразительно, но не пошло, смеялась, когда отец отпускал очередную остроумную шутку.
      Гость, впрочем, тоже не ударил в грязь лицом, поведав семейству суть своих открытий в интереснейшей науке - генетике.
      В завершение этого поистине званого обеда Аркадий Генрихович заявил:
      - Не могу не заметить, уважаемый Владимир Витальевич, что вы очень понравились моим домочадцам. Смею надеяться, что теперь вы будете у нас частым гостем. А может, и больше…
 

 
      После занятий Владимир Витальевич сам подошел ко мне и, облокотившись на парту, произнес:
      - Куда пойдем?
      - Не знаю, - ответила я, скромно пожав плечами, и опустила светившиеся от счастья глаза.
      Мы вышли из здания училища и пошли так близко друг к другу, что мне было не по себе. Иногда наши руки случайно соприкасались, и мне с трудом удавалось сдерживать себя, чтобы не взять его за руку.
      Он рассказывал мне о медицинской практике, о забавных случаях, происходивших с ним во время дежурства. Вдоволь смеялся над лысым профессором Вульфом, завалившим меня на экзамене. Даже похвастался тесным знакомством с ним, продемонстрировав его дорогую визитку с домашним адресом. И говорил, что обязательно сделает все, чтобы я на следующий год поступила учиться в мединститут. Мне так хотелось верить этому веселому добродушному человеку! Сознавая, что без оглядки влюбилась в него, я вдруг выпалила:
      - Владимир Витальевич, простите мне мою смелость, но я не могу больше скрывать свои чувства. Я люблю вас.
      - Называйте меня Володя. И давай на ты, - ответил он и крепко сжал меня в объятиях.
      Я почувствовала, как его сильные руки ласкают мое тело. Даже сквозь пальто. Почувствовала его горячие настойчивые губы на своих губах и, задрожав от обжигающей волны нежности, ответила на его страстный поцелуй.
      Мы шли дальше, уже не таясь, и я держала Володю под руку, каждую минуту прижимаясь к нему всем телом. Самошин крепко держал мою руку в своей, и я, к своему удовольствию, заметила, как вспыхивают искорки нежности в его темных глазах. «Это любовь», - подумала я. - «Он тоже любит, просто не говорит, может быть, стесняется. А если нет?» Стараясь гнать от себя дурные мысли, я шла рядом с ним, вернее, не шла, а летела на крыльях любви, едва касаясь ногами земли. Мы собирали красивые желтые листья и любовались ярким убранством отходящей ко сну природы. Огненно-рыжая листва тихо опадала с деревьев, и они оставались с неприкрытыми черными ветвями. Возле пруда мы раскрошили бутерброды и кормили забавных уток и селезней, которые, подплывая к самому берегу, не боялись брать кусочки белого хлеба прямо из рук.
      - Здесь недалеко общага Первого меда. Там я живу. Может, зайдешь? Попьем чаю с печеньем.
      - Не знаю. Мешать не хочется никому, - робко протянула я.
      - Сейчас в комнате никого нет, - возразил Володя. - Пойдем?!
      И, подумав, я согласилась.
      Мы прошмыгнули мимо старой ворчливой вахтерши и поднялись на второй этаж. Открыв ключом дверь, Володя галантно пропустил меня вперед. Комната была, судя по количеству кроватей, рассчитана на двух человек.
      - Проходи, располагайся, - сказал Володя, помогая мне снять пальто. - Будь как дома.
      Пока он возился с электрическим чайником, я успела оглядеться - кругом все было завалено книгами по медицине. Такого количества медицинской литературы даже в нашей чудовской библиотеке я не видела.
      - Все эти книги - твои? - спросила я.
      - Да. Вот в библиотеке набрал. Готовлюсь к защите диссертации по генетике. Это про наследственность. - И добавил, в попытке разъяснить подробней: - То есть, как передаются гены от родителей к их детям и о перспективах выявления закономерностей этого.
      - Я знаю.
      - Ну и молодец, - улыбнулся он. - Ты не переживай, я помогу тебе подготовиться к экзаменам на следующий год.
      Самошин смотрел на эту симпатичную, добрую и ласковую девушку, почти девочку, прихлебывающую горячий чай из маленькой синей чашки, и умилялся ее наивности, и чувствовал, что тоже любит ее. «Люблю? - пронеслось у него в голове - Нет, не может быть, это заблуждение. Просто нравится она мне, и все тут».
      Володя встал, пересек комнату и сел рядом со мной, так близко, что я почувствовала щекой его дыхание. Повернув голову, я встретилась с его взглядом, и мое сердце бешено забилось. Он наклонился и поцеловал меня. Сначала нежно. Потом с нарастающей страстью. Его язык проник мне в рот и жадно играл там с моим осторожным язычком. Затем горячие губы скользнули ниже и обожгли шею нежным поцелуем. Его нетерпеливые пальцы уже теребили верхнюю пуговицу на моей блузке. «Что я делаю? Мы едва знакомы. Надо оттолкнуть его. Сказать НЕТ! Но я не могу. А если быть откровенной, то просто не хочу». Блузка соскользнула с обнаженных плеч, открыв взорам восхищенного Самошина девственные грудки, затянутые в кружево нижнего белья. Затем и юбка, как ненужный предмет, была отброшена на стул. Я стояла перед ним почти нагая, стыдливо прикрывая себя руками, и смотрела, как красиво играли мышцы загорелого тела Володи, когда он наспех скидывал с себя одежду.
      Он легко поднял меня на руки и отнес на кровать. Наши губы опять слились в страстном поцелуе, но я была очень скована. Я стеснялась. Мне еще никогда не приходилось быть в таком виде перед мужчиной, и тем более так близко.
      Я вспомнила, что опытные в амурных делах подруги говорили мне о первой ночи. По их словам, это было больно, стыдно и противно. Но у них же было все по-другому - не так, как со мной. Что могли дать им в любви деревенские увальни? Я, поморщившись, вспомнила Игоря. А Володя - самый лучший, и я безумно его люблю.
      Тем временем губы Володи жадно припали к моей груди. А руки ласкали бедра, медленно поднимаясь вверх, к самому сокровенному местечку. Раздвинув мои ноги, он оказался сверху, и что-то горячее и твердое уперлось в меня. Володя ощутил преграду и, сделав резкое движение, проник внутрь, заставив меня громко вскрикнуть от резкой боли. Но боль вскоре сменилась безумным желанием, и я, прижавшись к нему, только тихо стонала в такт его движениям, которые становились все быстрее. Я едва не потеряла сознание от нахлынувшей волны дикого звериного наслаждения, заставившего меня на несколько секунд оторваться от земли и упасть в глубокую пропасть блаженства. Мой стон слился с его стоном, и мы, обессиленные, расслабились.
      Так, молча, мы пролежали около часа. Мне было хорошо и спокойно. Казалось, так будет всегда. Но я ошиблась. Володя поднялся и, увидев пятна крови на белой простыне, нахмурился.
      - Почему ты не сказала мне, что у тебя не было мужчин до меня? - сердито спросил он.
      Ему было неприятно, что девочка, влюбившаяся в него, оказалась девственницей. Ответственность, которая теперь легла на его плечи, пугала.
      «Вот глупец», - думал он. - «Как я сразу не догадался? Но что поделать. Все же она хорошая девчонка, и к тому же очень нравится мне. Может, все еще обойдется».
      Посмотрев на часы, я ужаснулась: половина десятого. Наше общежитие закрывалось на вход и выход в десять вечера. Быстро одевшись, мы выбежали на троллейбусную остановку. К счастью, это медлительное транспортное средство вскоре подошло, и через пятнадцать минут я уже стояла в вестибюле своего общежития и прощалась с Володей.
 

 
      Карета скорой помощи мчалась к ДК Ленсовета, оглашая улицы и проспекты Петербурга тревожно-заунывным воем сирены. На очередное дежурство Самошина выпала массовая драка, вспыхнувшая между «реперами» и «алисоманами» во время концерта «Алисы» - культовой рок-группы, которой позволено выступать в Питере не больше двух раз в год из-за постоянных беспорядков, учиняемых ее фанатами.
      В этот раз драка на концерте была настолько серьезной, что девятерым подросткам, получившим тяжелейшие ранения, срочно требовалась госпитализация.
      Приняв одного из пострадавших, Самошин уже было садился в машину, как услышал за спиной знакомый голос:
      - Здравствуйте, Владимир Витальевич! Не знала, что вы еще и на скорой помощи работаете.
      Владимир обернулся. Перед ним стояла Леля Вульф и улыбалась, искренне радуясь неожиданной встрече со своим недавним знакомым.
      - А можно мне с вами? - заговорщически спросила она.
      - Хорошо. Только быстрее залезайте в машину, - не смея отказать дочке профессора, ответил он.
      - Вау! - воскликнула Леля и забралась на переднее сиденье.
      Сдав раненого алисомана дежурным врачам больницы, Самошин произнес:
      - Ну вот и все. Сейчас беднягу будут штопать, а мой рабочий день, слава Богу, закончился.
      - На самом деле я перед вами в долгу, - проникновенно и в тоже время кокетливо глядя Самошину в глаза, произнесла Леля. - Вы - мой спаситель. Ко мне на этом концерте привязались какие-то гопники, а вы так вовремя оказались рядом.
      И она, бесцеремонно обвив своими нежными ручками его шею, поцеловала аспиранта в губы.
      - А может, в кафе какое-нибудь зайдем? Что-то прохладно, - взяв инициативу в свои руки, предложила Леля.
      И вновь Самошин не смог ей отказать.
      После посещения какого-то попавшегося им на пути кафеюшника Владимир вызвался проводить профессорскую дочку домой.
      Догадываясь о скромных заработках аспиранта, Леля поймала машину и, сразу же расплатившись, назвала адрес.
      Весь путь до дома они целовались, а когда оказались в подъезде лелиного дома, Самошин, опомнившись, начал спешно прощаться. Но Леля так и не дала Владимиру полностью прийти в себя.
      - Вы что, не доведете меня до квартиры?
      И тут же потащила Самошина наверх.
      Между вторым и третьим этажом она заставила его остановиться, снова обвив шею руками и кружа ему голову умопомрачительными поцелуями. Потом слегка подтолкнула к подоконнику. Присела на корточки и, расстегнув молнию на самошинских брюках, извлекла наружу затвердевший член.
      Он и опомниться не успел, как его напряженный орган оказался у нее во рту. Ее голова ритмично задвигалась вперед-назад. Через пару минут все закончилось. Леля быстро встала, сплюнула сперму и со словами «звоните в любое время» скрылась за поворотом лестничного пролета.
      Звук захлопнувшейся двумя этажами выше двери сумел вывести Самошина из оцепенения.
      - Что же я делаю? - произнес он вслух и после минутной паузы добавил: - Вот вам и профессорская дочка.
 

 
      На следующий день Самошина вызвали в кабинет ректора Первого медицинского. Признаться, он не на шутку испугался: что, если Леля рассказала о вчерашнем отцу? «Да нет, все это глупости, право», - успокаивал он себя и оказался прав.
      - О, проходите, голубчик! - тут же развеял все его тревожные мысли улыбающийся Вульф. - Спешу поздравить, у вас прекрасная диссертация вырисовывается. Пишите, будет ваша докторская.
      - Спасибо, Аркадий Генрихович, - не скрывая радости, поспешил поблагодарить Самошин.
      - Но это еще не все, уважаемый Владимир Витальевич. Кстати, как насчет чашечки кофе? Или чего покрепче?! Да, да. Именно коньячку-с. И не вздумайте возражать. Уверяю вас, есть прекрасный повод. Присаживайтесь, голубчик, поудобнее, чтобы случайно не упасть.
      С этими словами Вульф достал из шкафа бутылочку «Рэми Мартин» и две хрустальные рюмочки.
      - Что ж, через месяц у вас предзащита, - вытирая капельки пота со своей лысины, начал профессор.
      - Но… - попытался было что-то возразить Само-шин.
      - И никаких «но». У вас все получится. Не сомневайтесь. И добро пожаловать ко мне в институт. Место на кафедре вам обеспечено.
      - Я даже не знаю, как… - снова попытался что-то сказать доцент.
      - Отблагодарите потом, коллега. А теперь… - Вульф наполнил рюмки, - теперь держитесь крепче за стул. После вашей защиты добро пожаловать ко мне в заместители.
      Ректор опустошил свою рюмочку, а Самошин так и застыл с коньяком в руках, словно кто-то невидимый нажал на кнопку стоп-кадра. Мог ли он когда-то, приехав из Выборга поступать в медицинский, мечтать о таком карьерном росте? Он сидел, в недоумении уставившись на профессора, и не верил своей удаче.
      - А вы, голубчик, выпейте. Полегчает.
      Самошин залпом выпил рюмку, даже не успев толком прочувствовать вкус дорогого французского коньяка.
      - Да, кстати, чуть было не забыл. В субботу жду вас на своей даче в Репино. И не вздумайте не приехать.
 

 
      Дача профессора Вульфа, точнее, роскошная трехэтажная вилла, располагалась на берегу Финского залива. Вековые репинские сосны защищали ее от холодных ветров, налетающих с Балтики.
      - Аркадий Генрихович, это Самошин. - произнес Владимир в микрофон переговорного устройства, встроенного в двухметровый кирпичный забор возле входной двери, аккуратно врезанной в массивные стальные ворота.
      В двери что-то пикнуло, и она подалась вперед. Самошин вошел и буквально остолбенел от красоты и изысканности профессорского особняка.
      - Расслабьтесь, Самошин. Чувствуйте себя как дома и так далее и тому подобное. В общем, проходите, - загрузила его прямо с порога вышедшая навстречу Леля Вульф.
      - Здравствуйте, Леля, - несколько смущенно поздоровался Самошин, памятуя подробности их последней встречи, и спросил: - А папа дома?
      - А как бы вам хотелось? - своим, как всегда, игривым тоном окончательно ввела в краску доцента Леля.
      Затем она втолкнула Владимира в гостиную, интерьер которой поражал не меньше, чем вид особняка снаружи, и, усадив на шикарный кожаный диван, приказала закрыть глаза. Он безропотно, словно провинившийся школьник в кабинете директора, повиновался.
      Быстро скинув с себя шелковый халатик с вышитыми драконами и оставшись совершенно голой, Леля повернулась к Владимиру своей соблазнительной попкой и, облокотившись на стол, произнесла:
      - Мама с папой будут здесь часа через три. А теперь откройте глаза и вперед. Действуйте. И можете делать со мной чего пожелаете.
      Через мгновение дачу профессора Вульфа огласили ее страстные стоны…
 

 
      После урока я оставалась в аудитории и дожидалась Самошина, который, как всегда, закончив свои дела, провожал меня до общежития.
      Но сегодня он задерживался. Волнуясь, я уже целый час смотрела на стрелки больших белых часов на стене, которые предательски накручивали минуту за минутой.
      Наконец Володя вошел. Было видно, что он чем-то взволнован. Я улыбнулась в предвкушении признания в любви, но каким-то тайным женским чутьем почувствовала - что-то с ним не так.
      Почему-то не поцеловав меня и даже отстранившись, он произнес:
      - Мне надо серьезно поговорить с тобой, Лика. Ты очень нравишься мне. Но нам необходимо расставить все точки в наших отношениях.
      После недолгой паузы, за время которой Самошин тщательно старался подобрать слова, он продолжил:
      - Лика, нам нужно расстаться. Я люблю другую женщину. И к тому же мы не пара друг другу.
      Мое сердце невольно сжалось, а потом забилось быстрее. Спина стала мокрой от холодного липкого пота. В голове пролетали со скоростью света мысли. «Почему? За что?» Тяжелый комок подкатил к горлу, мешая дышать. Я смотрела на него полными слез глазами и не могла вымолвить ни слова.
      - Лика, ты обалденная девушка, ты красива и умна. Ты еще встретишь свою настоящую любовь. А я… Ты забудешь обо мне. Сейчас у тебя просто первое увлечение. Это не любовь.
      - Подонок!!! - крик отчаяния сорвался с моих уст, и слезы потекли по щекам. - Убирайся отсюда!
      Он попытался обнять меня за вздрагивающие от рыданий плечи. Но я грубо оттолкнула его и выбежала из аудитории.
      Как добралась до общежития, не помню. Долго лежала на кровати и смотрела в пожелтевший потолок. Слезы душили меня и словно бы изнутри выжигали глаза. Не хотелось больше жить.
      Прошло несколько дней. Я ходила на занятия с безучастным видом, совершенно не реагируя на окружающих меня людей. Самошина временно заменял другой преподаватель. С каждым днем мне становилось все хуже. Я почти перестала есть и спать, целый день лежала, уткнувшись лицом в подушку. Как-то, поднимаясь по лестнице общежития, почувствовала тошноту и головокружение. «Наверное, от недоедания», - подумала я. Но мне было все равно. Хотелось умереть.
 

 
      - Королева, - протараторила медсестра училища, протягивая медкарту, - вам нужно пройти врачебный осмотр: лора, окулиста, стоматолога, гинеколога, и вот здесь получить подпись терапевта.
      Я потащилась в поликлинику и, простояв в очереди часа полтора, наконец-то прошла через кабинет лора и окулиста. Затем, миновав стоматолога, очутилась в кабинете гинеколога.
      Женщина в чистом белом халате долго ощупывала низ живота, потом произнесла:
      - Беременность семь-восемь недель. В остальном - все в норме.
      Я вздрогнула. Ее слова прозвучали, как приговор. По моим щекам потекли слезы. Но это были не слезы радости: страх, боль и отчаяние смешались в моей душе за несколько секунд.
      - Я… я не хочу… не хочу…
      Врач подняла на меня строгие глаза.
      - Думать надо было, - произнесла она холодно. - Вот направление на аборт и список того, что нужно взять с собой.
      И она протянула мне маленький белый листочек…
 

 
      Приближался назначенный день. Я пыталась вызвать в себе хоть какие-нибудь чувства к маленькому существу, которое жило у меня внутри. Но в душе были лишь пустота и ненависть к человеку, который обрек меня на такие страдания. В тот ужасный день я лежала на столе под ярким светом медицинских ламп и думала - хоть бы умереть. Потом провалилась в наркотический сон и очнулась уже в палате. С трудом встала, оделась и побрела в общагу, погрузившись в тягостные мысли.
      «Зачем жить?» - думала я, воскресив в памяти образ Самошина. - «Жизнь потеряла смысл. Мечта - как близко она была, но ей так и не удалось сбыться».
      Я вернулась в общежитие и, оказавшись в своей комнате, тупо уставилась на стол. Взгляд остановился на кухонном ноже. И тут мне в голову пришло решение всех моих проблем. Я дотянулась до ножа, провела кончиками пальцев по его холодному острому лезвию.
      - Прости меня, Господи, - прошептала я.
      И что есть сил рубанула вдоль запястья левой руки. Кровь брызнула пульсирующим фонтаном: на меня, на стол, на пол… В глазах потемнело. Должно быть, я потеряла сознание.
      Очнувшись, я увидела склонившуюся надо мной медсестру.
      - Как ты себя чувствуешь? - спросила она.
      Не ответив, я отвернула голову и только крепче сжала губы.
      В моей душе начала подниматься волна новых чувств. Былую любовь сменила безграничная ненависть. Единственный мужчина, которого я по-настоящему любила, предал мою любовь. Нет больше прежней доброй и наивной Лики. Она повзрослела.
 

 
      Наступила зима. Снег то выпадал, то таял - обычное явление для Петербурга. Жизнь Анжелики Королевой текла однообразно: занятия в медучилище - общежитие. Иногда поход в библиотеку за новыми книгами по медицине.
      Самошина она больше не видела. С момента тех печальных событий он перестал читать лекции в училище и больше не давал о себе знать. Да и Лика не искала с ним встреч.
      За это время в жизни Владимира Витальевича произошли большие изменения. Он готовился защищать докторскую диссертацию, получил обещанное место на кафедре и готовился вступить в новую должность - проректора Первого медицинского института. Его личная жизнь протекала также со знаком плюс. Интимные встречи с Лелей Вульф, которым всячески способствовали ее родители, переросли в бурный роман. В результате Самошин сделал ей предложение. Это произошло в один из воскресных обедов у Вульфов, прямо за столом. То ли антикварная обстановка профессорской квартиры так подействовала на Владимира, то ли еще что-то, но он, словно на дворе был не конец двадцатого века, а середина девятнадцатого, прежде всего попросил лелиной руки у ее достопочтенных родителей.
      - Считаю великой для себя честью просить у вас, уважаемые Виолетта Борисовна и Аркадий Генрихович, руки вашей славной дочери. Надеюсь, что и Леля не откажет мне в счастье стать моей законной супругой, - торжественно произнес новоиспеченный жених.
      Леля бросилась Владимиру в объятия, а растроганные родители дали свое благословение.
      Началась подготовка к свадьбе, которая по своим размахам обещала быть грандиозной и громкой: шутка ли - сам ректор Первого медицинского, член-корреспондент Аркадий Вульф выдает свою единственную дочь замуж.
      Сочетаться браком решили во дворце на Английской набережной. А свадебный обед устроить не где-нибудь, а в одном из ресторанов пятизвездочного отеля «Европа». Отеля, который по своей помпезности и фешенебельности по праву считается лучшим на европейском континенте. Гостей же, по предварительным расчетам Вульфа, набиралось не менее пятисот человек.
      Все были поглощены предсвадебными заботами: кольца, платья, кортеж, музыка, фото- и видеосъемка, телевидение и пресса, меню и развлечения. Времени до свадьбы оставалось всего ничего - каких-то две недели, а успеть нужно было так много.
 

 
      Серым слякотным утром, какими в особенности отличается зимняя пора в Санкт-Петербурге, по улице шла болезненного вида девушка с бледным лицом. Она куталась в простенькое демисезонное пальто, не спасавшее от пронизывающего ветра и больших хлопьев мокрого снега. Жалкая одинокая фигурка брела по тротуару, обходя лужи и грязное месиво снега, стараясь не наступить в него легкими ботинками. Глубоко запавшими, ничего не видящими глазами девушка поймала свое отражение в витрине магазина. «Неужели это я?» - ужаснулась Лика. - «А впрочем, не все ли равно?»
      Пережив то, что случилось осенью, я думала: ничего страшнее уже не будет. Жизнь представлялась прожитой, и прожитой совершенно бесполезно. За какой-то месяц рухнули все мои надежды. Я ненавидела людей и, сторонясь, обходила их. Мир, казавшийся поначалу таким дружественным, повернулся ко мне спиной. Единственным желанием, оставшимся после того, как мне даже не позволили умереть, было увидеть ту, что перешла мне дорогу. Я шла медленно, вся промокшая и замерзшая от пронизывающего до костей ветра. И вдруг возле одного из многочисленных ресторанов остановилась машина. Из нее выскочил красивый молодой человек и приготовился подать руку даме, выходившей следом за ним. Это был ОН! Все мои мышцы напряглись, и по телу пробежала дрожь. Еще секунда, и толпа скрыла от меня этих двух молодых людей. «ОНА!» - подумала я, с ненавистью глядя в ту сторону, куда только что удалились Володя и его девушка. Совершенно не контролируя себя, я пошла следом за ними. Пока парочка сидела в ресторане, наслаждаясь изысканной кухней и дорогим вином, я успела разглядеть разлучницу. Симпатичная девушка примерно моих лет с серыми глазами и шикарными пепельно-русыми волосами ниже пояса. Модная стильная одежда свидетельствовала о том, что она - дочь обеспеченных родителей. И тут я вспомнила, что на вступительных экзаменах в медицинский институт уже видела эту девушку. Еще тогда какой-то парень, раздосадованный провалом на экзамене, съязвил, что дочка профессора точно поступит, а куда уж нам - простым смертным. Дочка профессора - того самого, что так жестоко и незаслуженно отсеял меня на экзамене по биологии. Того самого, который был научным руководителем у Самошина. Ненависть сконцентрировалась в кончиках пальцев, заставив кулаки сжаться так, что ногти впились в ладони. С трудом мне удалось сдержать себя, чтобы не кинуться на эту влюбленно воркующую парочку. Я повернулась и исчезла в толпе спешащих по своим делам людей.
 

 
      Поезд, мерно постукивая колесами, увозил меня прочь из города, прочь от Самошина, от профессора и его дочки, прочь от противных девок из общаги. За окном проносились дома, чередующиеся лесами, платформы станций с названиями на больших табличках и поля, смотрящие в мокрое серое небо своими оголенными бороздами. Я ехала обратно, но не домой.
      На краю села Любытино Новгородской области жила старая колдунья Марьяна. От матери она унаследовала таинственные силы знахарки и предсказательницы. Жила эта женщина в старом некрашеном доме, ставни которого были наглухо заперты, а на крыше гнездились вороны. По всей округе ходили легенды о загадочном доме и не менее загадочной его обитательнице. Говорили, что она по ночам превращается в ворону и летает над селом, а днем спит черной кошкой на чердаке. Я не верила ничему, но знала, что чудодейственная сила этой женщины способна мне помочь.
      Добравшись до Любытино на автобусе и пройдя пешком через все село, я очутилась прямо перед домом ведьмы. Толкнув калитку, заскрипевшую от старости, вошла во двор, заросший крапивой, чертополохом, кустами калины и бузины - сухими, как и положено в это время года, и зловещими.
      Поднявшись на крыльцо, постучалась. На стук никто не ответил. Тогда, отворив дверь, я вошла внутрь.
      - Есть тут кто? - робко спросила я. - Добрый день.
      Из комнаты послышался шорох, и маленькая сухонькая старушка-цыганка вышла мне навстречу.
      - Знаю, знаю, зачем ты пришла. Только ты уверена, что хочешь знать то, зачем пришла?
      Я оторопело смотрела на нее. «Откуда ей известно, что мне надо?» Словно угадав мои мысли, старуха произнесла:
      - Мне все известно даже раньше, чем человек успеет подумать об этом.
      - Потому и пришла к вам, - робко ответила я.
      - Тогда проходи и садись за стол.
      Марьяна проводила меня в комнату и усадила за большой круглый стол, накрытый синим бархатом. Сама села напротив.
      - Приоткрыть завесу будущего… - сиплый голос старухи звучал как бы издалека, - это супротив Господа. О том, что уготовила судьба, нам шепчет сам дьявол. Готова ли ты? - закончила колдунья, зажигая свечи.
      - Готова, - услышала я чей-то голос и с трудом поняла, что он принадлежит мне.
      На столе появилась колода больших старинных карт. Морщинистые, с узловатыми венами руки Марьяны разложили карты передо мной. Я должна была выбрать из них семь штук. Карты легли в виде треугольника.
      - В прошлом - звезда… - бормотала ведьма, - внутренний свет, озаряющий дух. Обоснованные и ложные надежды, беспечность, - и, взглянув на соседнюю пятерку пентаклей, добавила: - Любовь разбитая рядом со смертью ходила. В настоящем - отчуждение, мысли темные, недобрые. В будущем, - старуха нахмурилась, - знак перемены, являющий окончание всего в мире, как добра, так и зла. Конец, в котором скрыто зерно нового начала, надежды на освобождение. Колесо судьбы рядом означает жизнь новую, перемены большие. Но зло и смерть рядом лежат. Перемены эти не к добру, - закончила свой рассказ старуха.
      - Спасибо, бабушка, - прошептала я и в глубоком раздумье направилась к выходу.
 

 
      Снова Питер. Снова проклятая общага. Снова я сижу в своей обшарпанной комнате и рассматриваю плакаты с голливудскими героями боевиков, которыми сама же и обклеила стены, чтобы в этой клетушке стало хоть как-то повеселей. Размышляю над тем, что мне напророчила колдунья. Мои мысли никак не могут обрести стройности. Я то виню в моих бедах всех подряд, то прихожу к выводу о полной своей никчемности, то утешаю себя мыслями о том, что и в моей жизни еще будет место праздникам.
      «Боже», - думала я, - «как же так могло произойти, что я, всегда мечтавшая стать врачом и возвращать людям жизнь, по сути стала убийцей собственного, пусть еще и не родившегося, ребенка. Самошин, конечно, подлец и подонок, но ведь ребенок не виноват. Многие бабы залетают, сами толком не зная, от кого, и все равно рожают и воспитывают своих чад, потому как ведь это самое дорогое, что есть на земле».
      Оторваться от тягостных раздумий меня заставил стук в дверь. Я встала, подошла к двери и, даже не поинтересовавшись кто там, отворила.
      В комнату бесцеремонно вошел Тофик и закрыл за собой дверь.
      Я, отпрянув в предчувствии явно чего-то недоброго, спросила как можно спокойнее:
      - Что-то произошло?
      Тофик не ответил и, пройдя к столу, сел на табурет. Затем он достал из кармана шприц с коричневой жидкостью и положил его подле себя.
      Страх сковал все мои мышцы, и я лишь только тихо наблюдала, что он будет делать дальше.
      Не обращая на меня пока никакого внимания, будто он один находился в комнате, Тофик резко снял с себя кожанку и бросил ее на пол.
      Коснувшись пола, куртка громыхнула чем-то тяжелым. Тем, что находилось, по всей видимости, в ее внутреннем кармане.
      «Пистолет?!» - промелькнуло в моей голове.
      После этого татарин засучил левый рукав свитера, и я увидела, насколько исколоты его вены.
      Взяв со стола шприц и с трудом отыскав местечко для нового укола, он перетянул резинкой предплечье, с наслаждением вогнал в себя содержимое шприца и уставился на меня остекленевшим взглядом. Мне стало совсем страшно. Все же, набравшись храбрости, я поинтересовалась:
      - Может, вам лучше уйти?!
      - Говно вопрос, красавица. Только сначала отсоси.
      - Да как вам не стыдно?!
      - Ну, ладно-ладно, девочка. Не хочешь, как хочешь.
      С этими словами он встал и направился к выходу. Но я рано радовалась. Поравнявшись со мной, он неожиданно повернулся, якобы для того, чтобы забрать свою куртку. В следующую секунду я почувствовала сильнейший удар по голове и, теряя сознание, повалилась на пол.
      Воспользовавшись коротким отрезком времени, пока Лика пребывала без сознания, Тофик стянул с нее треники - традиционную одежду всех общежитий, сорвал трусы и раздвинул ее красивые ноги. Затем вытащил из своих джинсов огромный разбухший член…
      Сознание вернулось ко мне от резкой боли, когда этот жирный подонок попытался проникнуть своим массивным орудием в меня. Я громко вскрикнула, пытаясь высвободиться, но громадная ладонь Тофика зажала мне рот, подавив крик. Тофик резко развернул меня и, бросив на пол, приставил к моим губам свой отвратительный отросток.
      - А теперь соси, сука.
      Но я уже знала, что делать. Морщась от отвращения, я исполнила его приказание, одновременно шаря рукой по полу в поисках кожанки, во внутреннем кармане которой лежало мое спасение. Когда пистолет оказался в моих руках, я вспомнила уроки этого ублюдка и взвела курок. Еще секунда, и грянул выстрел. Жирная туша Тофика начала медленно оседать, подмяв меня и заливая пол кровью.
      Выбравшись из-под массивного Тофика, я застыла с красивым никелированным пистолетом в руках.
      «Что же я наделала?!» - Ужас охватил меня. - «Я только что убила человека. Грех-то какой взяла на душу. И как теперь с этим жить? Что же дальше?»
      Тяжелый пистолет выскользнул из моментально ослабевших пальцев и с громким стуком упал на пол. Я взглянула на уже остывающее тело этого извращенца, наркомана, сутенера и… подняла пистолет трясущейся рукой. «Теперь моя очередь», - подумала я и засунула ствол «Беретты» себе в рот. - «Сейчас наконец-то все кончится».
      Передо мной стремительно проносились эпизоды моей еще такой короткой жизни. Потом я вспомнила предсказания деревенской колдуньи. Затем снова эпизоды из детства и юности, события последних месяцев. Наши встречи с Самошиным. Мои мечты стать хирургом и спасать людей…
      «Спасать людей», - повторила я про себя. - «Все теперь рухнуло. Теперь я - убийца. Но разве смогла бы я жить дальше после всего того, что вытворяла со мной эта мразь? Нет, я поступила так, как должна была поступить. Я отомстила. Я никому больше не позволю себя обидеть».
      В этот момент за окном раздалось противное вяканье милицейской сирены. К нам?! Кто-то вызвал?!
      - А теперь надо бежать, - произнесла я, глядя на накачанных супергероев на плакатах и как бы ища в их глазах поддержку и одобрение.
      Наспех обтерев с себя кровь Тофика, я натянула свои старые потертые джинсы, зимние сапоги, любимый, связанный мамой свитер, надела дубленку, которую отец как-то приволок из лесничества. Пистолет засунула за пояс джинсов. Быстро собрала документы и, прихватив накопленные за это время сто рублей, выскочила и закрыла дверь на ключ.
      Понимая, что меня не должны заметить, я прошмыгнула в туалет и через окно, благо второй этаж, спустилась во внутренний двор. На мое счастье там никого не оказалось, и я, перемахнув через невысокую оградку, оказалась на достаточно людной улице и смешалась с толпой.
 

 
      Опасаясь погони, я бежала все дальше и дальше от ненавистной общаги. Шла быстро, не замечая попадающихся навстречу людей, сворачивая на улицы, которые сменялись переулками. Казалось, что я внутри какого-то немыслимого лабиринта. «Этот дом, кажется, уже проходила… но это другая улица. Или та же самая?» Окончательно заблудившись, я остановилась и тут увидела, как по направлению ко мне медленно движется милицейская машина. «Уже ищут. Наверное, обнаружили Тофика», - промелькнуло в голове. Но машина патрульной службы проехала мимо. Шарахнувшись в сторону, я оказалась в подъезде и там буквально скатилась по грязной лестнице, ведущей вниз. В подвале было тепло и сыро. Где-то капала вода, отдаваясь многочисленным эхом в мрачных переходах. Тусклая лампочка освещала замысловатое переплетение труб вдоль стены и песочный пол. Забившись в угол, я села на корточки и обхватила голову руками. Я плакала. Слезы катились по щекам, текли тонкими ручейками по шее и подбородку. Постепенно плач перешел в редкие всхлипывания, и, утомленная тревогами сегодняшнего дня, я уснула.
      Новый день я встретила в полумраке подвала. Мне хотелось пить, но страх быть обнаруженной заставлял сидеть в этом убежище. Только к вечеру я нашла в себе силы выбраться на улицу. Тихо, как тень, я пробралась туда, где жил ненавистный профессор с дочкой-разлучницей и где, очевидно, каждый вечер должен был появляться Самошин. Адрес Вульфа всплыл у меня в памяти: он был указан на красивой визитке, показанной мне когда-то этим предателем. Взбежав по лестнице их подъезда, я села на подоконник и стала ждать. Сейчас… Я потрогала холодный металл пистолета, оттягивающего карман дубленки. Парочка не заставила себя долго ждать. Они вошли в подъезд и, поднявшись по лестнице, остановились двумя пролетами ниже.
      - Завтра ты станешь моей женой.
      - А ты моим мужем.
      Я услышала их голоса, перемежающиеся звуками поцелуев и шуршанием одежды.
      Гнев, скопившийся в моей груди, искал выхода, с нарастающей силой заставляя сжимать рукоятку пистолета. Но я медлила. Расстрелять их прямо здесь? Нет…
      - Папа пригласил много именитых гостей, - щебетала Леля. - Машина заедет за нами за час до церемонии, ровно в одиннадцать утра. До Английской набережной отсюда пятнадцать минут езды.
      Прислушиваясь, я начала спускаться вниз. Ступенька, еще одна… Еще…
      - До завтра, Самошин, - прошептала Леля и звучно чмокнула жениха. Хлопнула дверь профессорской квартиры.
      Послышались шаги спускающегося по лестнице Самошина, потом внизу раздался скрип старинной двери, тут же захлопнувшейся под своей тяжестью.
      Я перевела дух. «Значит, свадьба назначена на завтра».
      Вернувшись в свой подвал, я уже знала, что завтра смогу отомстить им всем. Самошину, профессору, его дочке… «Убить Самошина?» - думала я, - «Смотреть, как он валяется, заливая кровью ковер во дворце бракосочетания, затем убить ее… Нет… он должен жить! Должен жить и знать, что он подонок. Знать, как тяжело жить с грузом вины за плечами и искупать свои грехи страданиями. Значит, убить только ее. В ней источник зла и всех моих бед».
      Я решила прийти во дворец к назначенному времени - в полдень, предварительно купив на последние деньги букет цветов и сделав новую прическу, чтобы не привлекать внимание охраны и гостей. «В полиэтиленовом пакете пронесу оружие и затеряюсь среди многочисленных гостей. В обойме, я сосчитала, шестнадцать патронов. Хотя бы один из них нужно оставить себе. Когда молодоженов начнут поздравлять, я подойду к ним и, достав заранее взведенную „Беретту“, выстрелю разлучнице в грудь. Затем пущу пулю себе в висок. Нет, лучше в рот. Чтобы уж точно покончить с собой».
      План был прост и представлялся мне легко выполнимым. Утомленная, я забылась беспокойным тревожным сном.
 

 
      У дворца бракосочетания на Английской набережной выстроилась вереница шикарных автобусов. День выдался солнечным, снежным и не очень морозным. Приглашенные на свадьбу каждый по-своему ожидал начала торжеств: одни курили у входа во дворец, другие сидели в автобусах, некоторые прогуливались по набережной, наслаждаясь видом скованной льдом Невы. Тут и там сновали журналисты в надежде проинтервьюировать особо важных персон, приглашенных со стороны Вульфов.
      Сами Вульфы, а также родители Самошина и близкие к обоим семьям родственники находились во Дворце, с волнением поглядывая на часы. До церемонии бракосочетания оставалось не более двадцати минут.
      Владимир и Леля находились в комнате жениха и невесты.
      - Как странно, Самошин, - обратилась к будущему мужу Леля. - Сейчас мы обменяемся кольцами, а ты ведь до сих пор так и не признался мне в любви.
      - Но ведь и ты, дорогая, не говорила мне о своих чувствах, - попытался обратить свой ответ в шутку Владимир.
      - Ты прав, Самошин, но дело в том, что я…
      Но Леля так и не успела закончить фразу. К молодоженам подскочила работница дворца и попросила занять место у огромных белых дверей, ведущих в церемониальный коридор, за которым располагался зал торжеств.
 

 
      И вот я у заветного входа во Дворец. «Но что это? Где же гости? Неужели я опоздала?» Видимо, так и есть: слишком много времени пришлось потратить на парикмахерскую, избавляясь от роскошных длинных волос.
      «Успокойся, Лика», - говорила я себе. - «Смотри, сколько навороченных автобусов выстроились цепочкой. Этот транспорт наверняка для профессорских гостей. Следовательно, все внутри. Значит, еще не поздно».
      Я вошла в вестибюль. Миновав фойе, устремилась к парадной лестнице.
      - Девушка, сначала необходимо раздеться, - услышала я откуда-то сбоку молодой мужской голос.
      «Ну да, точно. Я забыла раздеться», - пронеслось в моей голове.
      Тут я услышала шум со стороны лестницы. А потом увидела ИХ, спускающихся прямо ко мне. ОНА смотрела на НЕГО, взяв его под руку. ОН смотрел… на меня. Без сомнения, ОН узнал меня. Девушку, подарившую ЕМУ свою любовь, красоту, молодость, невинность. ОН узнал меня, несмотря на свадебную эйфорию. Несмотря на то, что я сменила прическу. ОН узнал меня, потому что просто не мог меня не узнать.
      Он с ужасом смотрел в мои глаза, в которых, должно быть, сумел прочитать только одно - неудержимую жажду мести.
      Времени на раздумья больше не оставалось. Я погрузила правую руку в полиэтилеовый пакет, из которого торчал шикарный букет желтых роз, и, нащупав там ствол никелированной «Беретты», крепко сжала рукоятку. Потом сняла с предохранителя заранее взведенный пистолет и молниеносно извлекла его из пакета. Отбросив пакет в сторону и держа «Беретту» обеими руками, я направила оружие на невесту, которая к тому моменту заметила меня и глаза у нее, как и у Самошина, тоже были расширены от ужаса.
      - Умри, сука! - не своим голосом закричала я и нажала на спусковой крючок.
      Прогремела очередь, и я поняла, что, снимая пистолет с предохранителя, случайно перевела его в режим атоматического огня.
      По белому атласу шикарного лелиного платья быстро расплывались алые кровавые пятна. Казалось, это произошло даже раньше, чем стройная фигурка молодой невесты начала оседать на ступеньки. На ее по-детски наивном лице, обращенном к Самошину, отразилась гримаса недоумения, а в широко открытых глазах застыл немой вопрос: «За что?»
      - Я сделала это, - прошептала я и в надежде на то, что в обойме еще остались патроны, засунула ствол «Беретты» себе в рот.
      Еще раз нажала на спусковой крючок. Но пистолет ответил пустым щелчком, дав мне понять, что его магазин пуст.
      Еще секунда, и многочисленные свидетели разыгравшейся драмы, опомнившись, повалили меня на мраморный пол и принялись с остервенением избивать.
      Чьи-то ноги в дорогой обуви, кровь, вспышки фотокамер, - все это, слившись воедино, завертелось передо мной. Снова кровь. Ее кровь. Моя кровь. Все смешалось. А потом темнота.
 

 

А ВОКРУГ КОШМАРЫ, МУСОРА ДА НАРЫ

 
      Резкий дневной свет обжег глаза и вновь погас. Сознание лишь на мгновение вернулось ко мне в виде яркого луча, и голова вновь закружилась. «Наверное, я уже умерла», - промелькнула в голове мысль. - «Но как же болит все тело. Разве у покойников может болеть тело?» Я попыталась пошевелиться, и дикая боль пронзила меня тысячами огненных стрел. «Еще жива», - догадалась я. - «Но… что же случилось со мной? Почему я не чувствую ничего, кроме боли, как будто меня перемалывали вчера огромными каменными жерновами? Или это было не вчера? Тогда сколько же я пролежала без сознания?»
      На эти вопросы мне не удалось ответить, поэтому свое внимание я решила сосредоточить на том, чтобы вспомнить, что же произошло. Но память предательски скрывала от меня подробности. В воспаленной памяти всплыло: красивый лакированный ботинок, сильно ударивший в живот. Крики, яркий свет, лестница, которую видела, уже корчась на полу, поваленная и забитая. Затем мощный удар, обрушившийся на голову, и красная пелена, опускающаяся на глаза. И больше ничего до настоящего момента, кроме адской боли, раздирающей меня на тысячи кусочков. Перед глазами поплыл опять какой-то свет… Но это не свет, это яркое белое пятно, медленно принимающее очертания стройной женской фигурки в пышном красивом платье. Свадебном платье. Я не вижу ее лица, потому что ее голова повернута к нему, вижу лишь пепельные волосы. Волосы, ниспадающие завитками на плечи, спрятаны под белоснежной фатой. И вдруг это пятно начинает медленно пропитываться красным. Это кровь. Она стекает с длинного подола кровавыми ручейками и капает на лестницу. Девушка поворачивается ко мне, и ее искаженное гримасой лицо превращается в…
      Мой крик, должно быть, всполошил всех обитательниц палаты. Я металась по кровати, пытаясь прогнать остатки кошмара. Каждое движение причиняло невыносимую боль, заставляя меня стонать. Едва успев заметить, как ко мне со шприцем в руке метнулась медсестра, я вновь погрузилась в сон.
      Постепенно я вспомнила, что случилось тогда, и мне несложно было догадаться, что нахожусь я теперь в тюремной больнице.
      Кошмары снились почти каждый день, изматывая психику и расшатывая и без того натянутые до предела нервы. Как-то ночью в темноте ко мне пришел Тофик. Он навалился на меня всем телом. Я стала сопротивляться и вдруг поняла, что он холодный и от него странно пахнет. В лунном свете я с ужасом обнаружила, что это полуразложившийся труп. Дикий крик пронесся по больничному этажу, разбудив дежурный персонал и спавших соседок по палате. С тех пор я стала оставлять свет возле своей кровати включенным до утра.
      Но прошло несколько дней, и мне стало заметно легче. Я уже смогла открыть глаза и сесть. Ко мне тут же подсела молодая бойкая женщина лет тридцати и бесцеремонно окинула взглядом мою забинтованную голову.
      - Слушай меня внимательно. Тут я главная, будешь делать то, что я тебе прикажу. Понятно?
      Я слишком плохо себя чувствовала, чтобы отвечать ей что-либо, и просто отвернулась. Мне было неизвестно, как следует вести себя с ней. Этому не учат в школе, не учат и в медучилище. Но я вспомнила жестокий урок, преподанный мне в общежитии, и решила остерегаться подобных особей женского пола, которых назвать женщинами можно лишь с точки зрения анатомии. Приближающиеся шаги в коридоре спугнули нежелательную собеседницу, и она, зыркнув злобными глазками, убралась на свою кровать в другом конце палаты.
      Молодой человек в форме капитана милиции вошел в палату, подошел к моей кровати и, пододвинув себе стул, плюхнулся на него обтянутой серой материей штанов задницей.
      - Так… - пробасил он. - Королева - это вы… Да?
      - Н-ну, - безразлично ответила я.
      - Баранки гну. Уполномочен заявить, что вам предъявлено обвинение в убийстве Лели Вульф. Могу я задать вам пару вопросов?
      - Я не хочу отвечать на ваши дурацкие вопросы. Вы и сами все знаете.
      - Хорошо. Молчание - ваше право. Ознакомьтесь с материалами следствия и распишитесь вот здесь. - Он протянул мне ручку.
      Пробежав равнодушными глазами листки с машинописным текстом, я взяла ручку и, ставя подпись, подумала: «Про Самошина им неизвестно. И про то, что я убила Тофика, тоже… Но какая теперь разница? Моя жизнь подобна разбитой рюмке, некогда наполненной до краев ядом и желчью…»
      Наутро сняли бинты, и я, с трудом подойдя к маленькому разбитому зеркалу в туалете, наконец-то увидела себя. Синяки с лица уже сходили, превратившись в желтые пятна с еще кое-где багровыми следами. Круглый череп с куском пластыря - и ни намека на то, что когда-то на этой гладкой коже были волосы. Ужасающая худоба продавила глаза в глазницы, заострила подбородок и сделала заметно выступающими ключицы, видневшиеся из ворота серой тюремной рубахи с инвентарным номером-штампом на груди. Я закрыла глаза. Жить не хотелось.
 

 
      Высокий худощавый человек в форме сотрудника милиции подошел к большому письменному столу и включил настольную лампу. Поудобнее разместившись в кресле и закурив сигарету, он вытащил из ящика стола дело об убийстве Лели Вульф, затем достал из своего портфеля пачку свежих газет и углубился в чтение. Пробежав глазами последние новости, он задумался.
      Следствие по делу Анжелики Королевой было поручено вести молодому, но уже достаточно опытному следователю Санкт-Петербургского ГУВД капитану милиции Андрею Куликову. И хотя само преступление в раскрытии не нуждалось, Куликову во чтобы то ни стало хотелось докопаться до сути - что толкнуло восемнадцатилетнюю девушку на этот шаг? К тому же само по себе убийство дочери такого именитого человека, каким являлся профессор Вульф, вызвало нежелательный общественный резонанс, постоянно подпитываемый средствами массовой информации.
      Особенно преуспевали журналисты печатных изданий, буквально накинувшиеся на бедного профессора и чуть ли не обвиняющие его в свершившемся. Пишущая братия припомнила Вульфу многое: и то, что Анжелика Королева провалилась у него на вступительном экзамене, тогда как его дочь преспокойно поступила в Первый мед, и то, что жених Лели Владимир Самошин так стремительно поднялся по служебной лестнице. Раскопали даже историю взаимоотношений профессорской дочки с ребятами из «Тяжелого нидера», которые в настоящий момент находились под стражей за хранение наркотиков.
      Все эти сведения надо было тщательно проверять. Хотя нередки случаи, когда журналисты, которые всегда стремятся бежать впереди паровоза, докапываются до истины раньше, чем те, в чьи непосредственные задачи это входит.
      Выясняя, кто же такая Анжелика Королева и что она, собственно, делала в Питере, поскольку по паспорту, обнаруженному у нее, прописана убийца была в Чудове, Куликов зацепился именно за факт ее поступления в медицинский, точнее, провала на экзамене у Вульфа при поступлении.
      Зазвонил телефон. Куликов снял трубку.
      - Товарищ капитан?
      - Да.
      - Это сержант Голиков. По вашему запросу поступил ответ из чудовского УВД.
      - Да. И что у них там?
      - Ее родители подтвердили, что Королева действительно поехала в Питер поступать в Первый мед. Это было еще летом. Но поступила или нет - они так и не узнали. За все это время от нее не было ни весточки.
      - Вот как. Ну и дела. А чего же они-то не побеспокоились, как там дочка?
      - Ну, об этом в запросе ничего не говорится.
      - Ну да, конечно, провинциальные нравы. Ладно. Спасибо, Голиков.
      Следователь повесил трубку массивного черного аппарата и снова закурил.
      «Наверно, сошлась с каким-нибудь хачиком, работала на него или вообще в проститутки подалась, девка-то она симпатная», - думал Куликов.
      В дверь кабинета постучали, и уже через пару-тройку секунд перед следователем на приставленном к передней части стола табурете сидел бледный молодой человек с прямоугольным бланком повестки в руках.
      - Спасибо, что откликнулись и не заставили нас приглашать вас повторно, Владимир Витальевич, - строго произнес милиционер и добавил, как бы извиняясь: - Хотя я понимаю, у вас такое горе. Но поймите и нас - служба.
      - Не беспокойтесь. Все нормально. Чем могу быть полезен? - явно нервничая, выдавил из себя Самошин.
      - Как вам кажется, - начал Куликов, - были ли у Лели Вульф враги?
      - Думаю, что нет.
      - А эта девушка, которая совершила убийство? Вам приходилось ее видеть раньше?
      Самошин задумался, но вспомнив, где он находится, коротко ответил:
      - Нет. Что-то не припоминаю.
      «Зачем я соврал?» - думал Владимир. - «Ведь рано или поздно все равно докопаются. Хотя, с другой стороны, за это не посадят. Скандала тогда, конечно, не миновать. Крах карьере и все такое, но тем не менее: чем позже узнают о моем романе с Ликой, тем лучше».
      - А сам профессор при вас когда-нибудь называл имя - Анжелика Королева?
      - Нет.
      На этот раз Самошин не врал. В его частых беседах с Вульфом речь о Лике не заходила никогда.
      - Боюсь, что мне больше нечего вам рассказать, - проговорил Самошин, протягивая Куликову повестку.
      Следователь, не выказав внешне и тени раздражения, возникшего у него по отношению к Самошину, взял повестку и расписавшись, спросил:
      - Могу я вам задать еще один вопрос, вполне возможно, не имеющий к этому делу никакого отношения?
      Самошин насторожился, но как можно спокойней ответил:
      - Да, конечно.
      - В прессе пишут, - Куликов провел правой рукой по вороху свежих газет, - что вашему карьерному росту вы якобы обязаны женитьбе на дочке профессора Вульфа…
      - В прессе, как и на заборе, много всякого пишут. Думаю, что ваш вопрос не по адресу. На него вам может ответить сам Аркадий Генрихович. А лично меня просто тошнит от того, что позволяют себе всякие там борзописцы.
      Взяв из рук следователя завизированную повестку, Самошин откланялся и покинул кабинет. Андрей Куликов снова закурил. Тяжело вздохнув, вспомнил свой недавний визит к Королевой в тюремную больницу, во время которого он, при всем своем таланте сыщика и врожденном, как он считал, обаянии так и не сумел получить от обвиняемой совершенно никакой информации, кроме признания в содеянном.
      Следователь встал из-за стола и подошел к окну. Снег на Литейном искрился в свете вечерних фонарей, освещавших проспект. Куликов продолжал напряженно думать о Королевой, точнее о мотивах, побудивших ее совершить такой шаг. Потом его мысли переключились на Самошина, Вульфа, журналистов. Он опять сел в рабочее кресло и… заснул.
 

 
      Через несколько дней в палату зашел человек в белом халате и, бегло осмотрев мою голову, сказал сопровождавшей его медсестре:
      - Эту можно выписывать.
      Меня вывели в темный длинный коридор, в конце которого была стальная решетчатая дверь.
      - Лицом к стене, руки за голову, ноги на ширине плеч, - скомандовал женский голос у меня за спиной. Послушно приняв требуемую позу, я почувствовала, как на моих запястьях защелкнулись холодные металлические наручники.
      - Вперед. - Женщина загремела ключами, открывая дверь. - Теперь налево. Вниз по лестнице, - направлял меня ее голос. - Все. Пришли. Лицом к стене, руки за голову. Здесь до суда будет твой дом, - с усмешкой и плохо скрываемым отвращением ко мне сказала женщина-надзиратель.
      С тоской я посмотрела на тяжелую железную дверь с массивными засовами и маленьким оконцем посередине. Сзади вновь послышался звон ключей - надзиратель отпирала замок, затем, отодвинув тяжелый засов и приоткрыв дверь камеры, втолкнула меня внутрь.
      Страх скребся в моей душе противной серой мышкой. То, что рассказывали соседки по больничке, не было похоже на нормальную жизнь, а скорее напоминало кошмар. Может, так и было на самом деле, а может, им просто хотелось запугать меня. Сломить волю. Я не знала этого и, очутившись перед дверью камеры, испытывала самый настоящий ужас, колени дрожали, в желудке начались спазмы, так продолжалось в течение нескольких секунд, а потом я подумала: ну что ж, если меня, как котенка, выкинули на арену к разъяренным львам, то пусть будет что будет. Я по-хозяйски шагнула в камеру и, приняв безразличное выражение лица, громко сказала:
      - Добрый день.
      Мне никто не ответил. Обитательницы камеры с удивлением смотрели на меня, разглядывая с ног до головы. Мне сразу стало не по себе, и я с большим трудом взяла себя в руки.
      - Какую можно занять койку? - твердо спросила я. Мне опять никто не ответил, все смотрели в сторону уже немолодой потрепанной жизнью женщины, которая с интересом наблюдала за моими действиями.
      Позже я узнала, что эту женщину звали бабой Галей и что в камере она была самой главной: ее положение здесь носило название «смотрящей». Она уже трижды топтала зону. В первый раз ее взяли за вымогательство. В криминальном мире она пользовалась редким для женщины авторитетом даже среди братвы. И вовсе не потому, что баба Галя являлась младшей сестрой вора в законе Артема Стилета - смотрящего за питерским общаком. Она и сама по себе была в деле и успешно проворачивала разнообразные темы.
      - Смелая ты… - рассмеялась женщина, и вслед ее гадкому смеху раздались смешки со всех сторон. - Захочу - на полу будешь спать! Поняла?
      - Да, - робко ответила я, поняв, что передо мной авторитетная баба.
      - Вот и хорошо. А пока займи вон ту дальнюю койку, - женщина показала рукой туда, где был свободен верхний ярус кровати.
      Я отошла и поставила скромный пакет с вещами, выданными мне здесь, в СИЗО, на кровать.
      - А теперь сюда иди, - вновь услышала я ее голос. - Присядь рядом и расскажи - кто ты, за что ты здесь оказалась, и не вздумай ничего утаивать.
      - Анжелика меня зовут, Королева Анжелика. Здесь оказалась…
      Я рассказывала долго и подробно. Пожалуй, это был единственный человек, которому я посчитала нужным рассказать все до мелочей. Когда рассказ закончился, было уже поздно, и все разошлись по своим койкам. Свет погасили, но я лежала и смотрела ничего не видящими глазами в потолок и думала, что же будет дальше. Пока было непонятно, как восприняли меня сокамерницы, для которых и так мало места в этом тесном душном помещении, рассчитанном на явно меньшее количество человек, чем находилось здесь. Не сомкнув глаз, я пролежала всю ночь до утра. В шесть часов загремела дверь, и женщины стали подтягиваться к кормушке за едой. То, что протянули мне в алюминиевой миске через окошко в двери, на воле даже нищенствующим гражданам может присниться лишь в кошмарном сне: горстка сухой, недоваренной перловки и похожий на ком сырой темной глины хлеб. Именно этому хлебу я позже была «благодарна» за сильные боли в моем и без того постоянно ноющем животе. Интересно, кто его печет?
      После завтрака сокамерницы занялись каждая своим делом. Я залезла на койку и хотела немного поспать, но ко мне ловко запрыгнула спортивного вида женщина:
      - Привет, - произнесла она улыбаясь. - Чифирчику погоняем?
      Я была удивлена таким вниманием. А мне ведь так необходим был кто-нибудь, кто помог бы прижиться здесь, в мире этих волчьих законов. Я обрадовалась и, тоже улыбнувшись, ответила:
      - Доброе утро.
      Моя новая знакомая представилась Леной и, весело болтая, поделилась со мной старыми журнальчиками «Вне закона» и «Крим-курьер», а также книгами типа «Педагогической поэмы» Макаренко. Время в этом мире, ограниченном толстыми бетонными стенами и решетками с толстыми ржавыми прутьями на маленьких окнах под самым потолком, тянулось невероятно долго. Часов в камере не было, и узнать о том, что наступил вечер, можно было лишь по зычным крикам надзирательниц: «Отбой!». Проведя прошлую ночь совершенно без сна, я мгновенно провалилась в сладостные объятия морфея. Проснулась посреди ночи, почувствовав, что кто-то сидит у меня на кровати. По силуэту во тьме я узнала свою новую знакомую.
      - Лена, это ты? Что ты здесь делаешь? - прошептала я.
      - Ти-ш-ше… - почему-то зашипела она на меня.
      В тот же момент ее рука медленно скользнула по одеялу туда, где была видна часть моей коленки. Я вскочила и откинула прочь нахальную руку. Мой отпор разозлил сокамерницу, и в следующее мгновение сильный удар кулаком сбросил меня со второго яруса шконки. Сразу зажегся свет, и Лена, стоящая уже надо мной, ласково и заботливо произнесла:
      - Ты не ударилась?
      - Нет, - резко ответила я и вновь залезла на свой второй ярус.
      Прошло еще несколько дней, каждый из которых был как две капли воды похож на предыдущий. Меня никто не трогал, и я старалась не трогать никого. Не вникая в женские разборки и пытаясь быть нелюдимой, я понимала, что только в этом заключается мое спасение. А сдаваться я была не намерена. Но в историю все же попала. Она-то и решила мою дальнейшую судьбу.
      В одну из темных ночей среди шконок прошмыгнула одна из заключенных - злобная женщина, которая держалась особняком и, казалось, ненавидела всех. Я, притворившись спящей, вскоре и правда уснула. Утром, проснувшись, первым делом увидела толпу женщин, окруживших плотным кольцом койку бабы Гали. Протиснувшись поближе, я увидела, что та лежит на кровати и не может встать из-за дико распухшей ноги.
      - Можно мне пройти? - попросила я, и сокамерницы расступились, пропуская меня к пострадавшей. Я присела перед койкой и произнесла: - Потерпите, пожалуйста.
      Осмотрев ногу бабы Гали, я, положив два пальца на опухшее место, поочередно понажимала. Не обнаружив неприятного хруста обломков кости, я поставила диагноз:
      - Перелома нет! - а про себя радостно отметила, что именно этот способ необходим для определения наличия переломов костей конечностей. Как же он там называется?… Не помню. На экзамене тогда тоже не вспомнила… Помрачнев, я добавила: - Зато есть серьезный вывих в голеностопном суставе. Придется потерпеть - будет больно.
      С этими словами я оттянула ступню моей пациентки и резким движением поставила ее на место. Баба Галя шумно выдохнула, но стерпела, не закричала. Разорвав простыню на длинные полосы, я туго забинтовала ногу и вернулась на свою шконку. В течение всего дня я навещала смотрящую каждый час. Опухоль стала постепенно спадать, и уже на следующий день, несмотря на еще оставшиеся боли, нога стала приобретать нормальные очертания.
      - Откуда ты знаешь, как лечить такое? - спросила меня баба Галя.
      - Я хотела быть врачом. Когда-то, когда я была маленькой, мой отец чуть не погиб, и его жизнь зависела только от хирурга, делавшего ему операцию. С тех пор я хочу быть врачом. Жаль, но судьбе, очевидно, не угодно, чтобы эта мечта осуществилась.
      А уже следующим утром из камеры выносили ту злобную тетку. На носилках. Ее лицо было спокойно, она так и не успела проснуться, когда упала с кровати и стукнулась об острый угол тумбочки головой. В ее черепе зияла открытая рана.
      На ее место привели другую женщину, очевидно, перенесшую нечто страшное. В полуостекленевших глазах этой новенькой застыл ужас. Она сидела на отведенной ей шконке, смотрела на тумбочку с пятнами крови, которые еще не успели стереть, и отрешенно молчала. Потом забилась в истерике и стала кого-то проклинать. Баба Галя подозвала ее и, попытавшись успокоить, начала распрашивать обо всем.
      Так мы узнали, что женщина убила своего мужа, изнасиловавшего и убившего ее малолетнюю дочь. Она потеряла в одночасье единственного ребенка, семью и свободу. Ночью новенькая вскрыла себе вены непонятно откуда взявшимся у нее гвоздем. Услышав шум, я вскочила и, перетянув ей запястье куском тряпки, позвала врача. Несчастную увезли в больничку. Больше мы ее не видели.
      И что бы я ни делала, меня преследовало ощущение, что за мной следят. Неожиданно оборачиваясь, видела мудрые глаза бабы Гали и находила в них поддержку. Жить становилось легче.
 

 
      Капитан Куликов открыл глаза.
      «Вот черт. Это же надо было так вчера ухайдокаться, что даже не заметил, как заснул в собственном кабинете», - подумал Андрей, протирая глаза. - «Однако уже утро. И что ж нам день грядущий готовит в этот раз?»
      Посмотрев на часы, стрелки которых указывали, что через пятнадцать минут начнется рабочий день, следователь вытащил из под стола термос с остатками вчерашнего кофе. Вылил содержимое в кружку с надписью «МЕНТ ВСЕГДА ПРАВ» и жадно припал губами к ее фарфоровым краям.
      - Холодный, зараза, - произнес он и отставил кружку в сторону.
      Потом снял телефонную трубку и соединился с дежуркой:
      - Утро доброе, ребята. Есть чего интересного? - поинтересовался он.
      - За прошедшие сутки только полуразложившийся трупак в бабской общаге, - ответили ему с другого конца провода.
      - А, понятно. Глухарь, наверно?
      - По крайней мере, известно имя убитого. Некто Тофик Юсупов. «Курировал» женские общежития от медицинских училищ.
      - А, это уже интересно. У нас есть свободная машина?
      - Для вас найдем, товарищ капитан.
      - Тогда я спускаюсь.
      Уазик с надписью «ОПЕРАТИВНЫЙ ДЕЖУРНЫЙ ГУВД» быстро доставил Куликова к тому самому общежитию, в одной из комнат которого было обнаружено тело Тофика. Оно пролежало в запертой на замок комнате две недели после того, как произошло убийство.
      Убитый Ликой татарин мог бы пролежать еще дольше, если бы не отвратительный запах, который почувствовали обитательницы второго этажа этого общежития.
      Когда Андрей Куликов, прикрыв нос платком, зашел в комнату, там уже вовсю работали криминалисты. Попросив их оповестить его о результатах экспертизы, следователь вышел из зловонного помещения и направился к коменданту. От него-то он и узнал то, что так надеялся услышать еще по дороге сюда. Чутье не обмануло молодого милиционера - в этом общежитии, и мало того, в комнате, где было совершено убийство, проживала та, что вот уже больше недели не давала ему покоя.
      «Значит, Королева все это время жила здесь, обучаясь в одном из питерских медучилищ», - размышлял Куликов, возвращаясь обратно на Литейный, 4. - «Что ж, Андрюша, уже тепло».
      На следующий день он получил результаты экспертизы. Факты были ошеломляющие и красноречиво указывали на то, что убийство Тофика совершила все та же Анжелика Королева. По крайней мере, причин думать именно так было предостаточно. Во-первых, оба убийства совершены из одного и того же оружия - пистолета марки «Беретта» 38-го калибра. Во-вторых, Тофик Юсупов застрелен в комнате, где проживала обвиняемая в убийстве Лели Вульф. В-третьих, этот самый Тофик лично и пристроил Королеву в отдельное помещение общаги. В-четвертых, несомненны были и мотивы убийства татарина - множественные отпечатки пальцев на пистолете принадлежали не только Королевой, но и ему, что наводило на мысль, что Тофик являлся истинным хозяином никелированной «Беретты» и, следовательно, вполне мог угрожать Анжелике оружием. Следы же спермы, оставшиеся на брюках Юсупова, лишний раз свидетельствовали, что Тофик перед тем, как покинуть этот мир, пытался изнасиловать или изнасиловал девушку, за что и был так жестоко наказан.
      А когда к вечеру стажер Голиков отрапортовал Куликову о том, что в медучилище, где обучалась Королева, какое-то время преподавал Самошин, для следователя практически не осталось в этом деле темных пятен.
      «Жаль», - думал Куликов - «что не удастся привлечь этого карьериста Самошина. Очень жаль. Ведь наверняка совратил девушку, а потом бросил, словно окурок с оплавленным фильтром. Но ничего. Он сам подсказал мне, что нужно делать. Вот теперь, видимо, самое время побеседовать с профессором Вульфом. Как бы тяжко для него это ни было, но он должен знать всю правду. А тогда пусть сам решит, как ему с зятьком рассчитаться».
      Куликов, довольный собой, развел в стороны руки и, потянувшись, расправил плечи. Его взгляд упал на стопку газет.
      «А что», - подумал он, - «можно и без Вульфа справиться. Допустим, прессу к этому подключить. Но все-таки не стоит пороть горячку. Сначала необходимо все досконально проверить. А потом уже действовать наверняка».
      Прекрасно сознавая, что Королева совершила очень тяжкие преступления, по крайней мере, одно из них точно, Андрей Куликов, тем не менее, искренне сочувствовал провинциальной девчушке, попавшей под невидимый пресс большого города и оказавшейся заложницей обстоятельств. Обстоятельств, которые навсегда изменят ее судьбу…
 

 
      Проснулась я засветло. Пробежалась глазами по шконкам. С облегчением отметила, что все спят. Тихонечко дошла до параши и как можно плотнее уселась на унитаз. «Самое главное», - вспомнила я наставления баб - соседок по больничке, - «справляя нужду, не сделать западла. Все должно быть тихо и без запаха». Желудок, видимо, на нервной почве, крутило так, что, казалось, он сейчас взорвется и разлетится на мелкие кусочки. «Хорошо, должно быть, тем, у кого жопа большая», - думала я, сидя на холодном металлическом унитазе.
      Сделав все, как учили, я направилась к своей шконке. Проходя мимо бабы-галиных «покоев», на секунду задержалась и посмотрела на эту еще не старую женщину, которую уже достаточно успела потрепать жизнь. Неожиданно баба Галя открыла глаза.
      - Присядь, молодка, - властно приказала она и указала мне на край шконки.
      Я повиновалась.
      - А из тебя, чувствую, выйдет толк. Деваха ты грамотная. Все понимаешь правильно и на ус мотаешь, че как. А будешь бабу Галю слушать, то, глядишь, и вовсе авторитетной зэчкой станешь. Здесь, конечно, тебе париться недолго, но что успею, то расскажу.
      - Спасибо, баба Галя, - с благодарностью произнесла я, а потом уж совсем как-то по-детски выдала: - Я во всем буду вас слушаться.
      - Да, молодка, и то верно: будешь слушать бабу Галю - дольше проживешь. А жить надо. Жизнь, она одна. Еще, может, и встретишь свое счастье.
      Баба Галя вытащила из-под матраца смятую пачку «Примы» и, предложив мне сигарету, продолжила, выпуская замысловатые кольца табачного дыма от только что прикуренной бесфильтровки:
      - Слушай меня внимательно. Урок первый. Попадешь на зону - «подвигами» своими не кичись: о тебе раньше все узнают, чем ты там окажешься, или сами попросят рассказать. Урок второй: в обиду себя никогда не давай и отмороженных коблих отшивай сразу. Попытайся завоевать уважение. А будешь в авторитете - море тебе по щиколотку покажется. Урок третий: всегда держи язык за зубами и ухо востро. Лучше прослыть суровой да нелюдимой, чем болтливой и, следовательно, доступной. Помни, что на любой зоне всегда найдутся свои авторитетные зэчки. Понятия уважай, но на выю не давай садиться. И вот еще что: всегда будь опрятной и чистой, чтобы не попасть в разряд «помоек». Ты, как я заметила, не очень на этот счет. Или же совсем сюда не собиралась. По твоему рассказу я поняла, что скорее второе, чем первое.
      Я тоже закурила. Первый раз в жизни. Закашлялась, но сигарету не бросила.
      - Слушай, - вдруг оживилась моя наставница. - А погоняло у тебя имеется?
      - А что это? - в недоумении посмотрела я на бабу Галю.
      - Кличка по-нашему, темнота ты темнющая. Погоняло в нашем мирке всем необходимо. Тем более тебе, которая аж двоих на тот свет прописала. Да, кстати, насчет татарина этого, Тофика, не беспокойся. Я похлопочу, чтоб проблем у тебя по мести за него не возникло.
      - Спасибо, баб Галь. А коль нужна кличка, то пусть будет «Королева».
      - Да ты чо, девица красная-распрекрасная, совсем рамсы, что ль, попутала? По фене «Королевой» унитаз, с которого ты только что слезла, кличут. Еще ведро помойное, а также проституток. Но ни первое, ни второе, ни третье, я думаю, тебе не подходит.
      - Чего делать тогда? - расстроившись, спросила я.
      - Ну, ты тут нюни не распускай. Вот лучше о чем покумекай. Имя у тебя, на самом деле, офуенное. Подумать только - Анжелика. Я, помнится, оторваться не могла от фильмов про эту очаровашку.
      - А меня так мать назвала как раз из-за этих фильмов. Но, признаюсь, мне мое имя не нравится, потому всем представляюсь просто Ликой.
      - Нравится-не нравится. Ты тут не в салоне модных платьев.
      - Да, баба Галя, извините.
      - Ничего, проехали. Я уже придумала. Опять же один из фильмов про нее вспомнила. «Анжелика - маркиза ангелов» назывался. Так что будешь «Маркизой». А теперь, Маркиза, иди и досыпай. Днем познакомлю тебя с самой молчаливой обитательницей нашей камеры, кореянкой Чоей. Пока ты здесь - будешь учиться драться. Без этого, молодка, далеко не уедешь. Да, кстати, по поводу платьев. Мне тут дачку с воли принесли. Кой-чего для тебя заказывала. На, возьми. Думаю, подойдет.
      И баба Галя передала мне бумажный сверток. В нем я с большой радостью обнаружила новый спортивный костюм, классные кроссовки на липучках, смену нижнего белья и кое-какие туалетные принадлежности. Сейчас это было как нельзя более кстати, поскольку с момента выхода из больнички моя одежда уже требовала основательной стирки.
      Я забралась на свою шконку и попыталась заснуть. Тщетно. Мысли сменяли одна другую, и каждая была мрачнее предыдущей. «Теперь я уже не я. Теперь я Маркиза. Что еще мне подкинет судьба? Страшно. Непонятно. Безысходно». Размышления о смерти снова подобрались ко мне и завладели сознанием. Так я пролежала до самого завтрака. От пресной подгоревшей пшенки я отказалась, потому как желудок так толком и не успокоился, а садиться на «королеву», когда все вокруг бодрствуют, я еще стеснялась.
      В полдень баба Галя выполнила свое обещание и представила меня кореянке Чое:
      - Чоя, научи Маркизу всему, что знаешь сама. Думаю, она справится.
      Эта узкоглазая хрупкая женщина, ростом едва доходившая мне до плеча, проделывала такие вещи, которые, признаюсь, я видела только в кино.
      Тренировались мы почти целый день. По окончании тренировок Чоя сказала, что я хороший материал и из меня можно слепить неплохого бойца. Я обрадовалась и поблагодарила в душе бальные танцы, которым была обязана превосходной растяжкой.
      Под вечер баба Галя, как смотрящая, объявила, что сегодня в камере убирает Маркиза. Она прекрасно видела, как я вымоталась за целый день, но тем не менее ее выбор пал именно на меня. Понимая, что это тоже неотъемлемая часть моей новой жизни, я безропотно принялась за уборку. Валясь с ног, все равно буквально вылизала эту душную камеру до блеска.
      А когда наступила ночь, уткнулась в подушку и беззвучно заплакала. Мне не хотелось жить. И в то же время я для себя решила, что пока живу, буду бороться.
 

 
      К радости петербуржцев, последняя неделя перед наступлением Нового года была богата снегом, а температура воздуха не превышала минус пяти градусов. Радовался погоде и следователь Куликов. Но еще больше он радовался возможности покончить с делом Анжелики Королевой и наконец-то скинуть его с плеч долой, передав в прокуратуру, которая, в свою очередь, вряд ли станет затягивать проверку и преспокойно отправит материалы следствия в суд.
      Андрей вообще не любил что-либо оставлять недоделанным в старом году и потому торопился поставить последний штрих, а именно нанести визит в женский следственный изолятор на Лебедева и посетить Королеву, чтобы уже потом наверняка поставить в расследовании убийства профессорской дочки жирную точку.
      Оказавшись на территории следственного изолятора, он поймал себя на мысли, что женский СИЗО посещает второй раз в жизни, в отличие от «Крестов», где ему приходилось бывать довольно часто.
      «Все-таки тетки сознательнее мужиков», - почему-то подумал он и зашел в помещение, маленькую камеру в пять квадратных метров с выкрашенными в зеленый цвет стенами.
      Охранник, попросив следователя подождать, вышел из камеры и запер за собой дверь.
      «Что в мужском изоляторе, что в женском - инструкции везде одинаковые», - продолжал размышлять Куликов, ожидая, когда ему приведут Королеву.
      Его размышления прервали скрежет отпираемой двери и голос охранника:
      - Королева. Заходи.
      Лика с невозмутимым видом зашла в камеру и села напротив следователя. Охранник запер дверь с обратной стороны. Повисло молчание.
      «Смотри-ка, какие мы уверенные и гордые, - думал капитан, глядя на подследственную. - И выглядим очень даже неплохо, несмотря на короткий ежик остриженных волос. Складывается такое впечатление, что передо мной сидит не восемнадцатилетняя оступившаяся девчонка, а опытная, знающая свое дело киллерша».
      - Значится, так, - прервал молчание следователь. - Я не стану ходить вокруг да около. В убийстве Лели Вульф вы чистосердечно сознались. Теперь я хочу услышать еще об одном убийстве…
      - Вы об этом жирном уроде Тофике? - не задумываясь ответила Лика.
      - Именно так. Его тело обнаружили в комнате медицинского общежития. В вашей комнате. И потом пистолет, из которого…
      - Давайте ваши бумаги - я все подпишу, - не дала закончить фразу следователю Лика.
      - То есть вы признаете, что убили Тофика Юсупова?
      - Да.
      - И что вас, простите, подвигло на такой шаг?
      - Давайте бумаги. От меня вы больше ничего не услышите.
      - Ну, как знаете, Анжелика Александровна. Дело ваше. - И, повысив голос, Куликов добавил: - Слушай внимательно, красавица. Не надо передо мной разыгрывать крутую киллершу. До тебя там, в главке, в прокуратуре, в суде, никому нет абсолютно никакого дела. Все они озабочены только одним, а именно тем, что ты замочила дочку именитого профессора Вульфа и довольно авторитетного в криминальном мире бандита Юсупова. И это неопровержимо. Так вот, если кому и есть дело до тебя, так только тому, кто сидит сейчас напротив, потому как понравилась ты мне. Нет, не в том смысле, как ты, возможно, подумала. Просто понравилась: смелостью своей и бойцовским нравом. Когда тебя изнасиловал Тофик, ты, в отличие от сотен подобных тебе девушек, с которыми этот ублюдок поступил так же, не стала безропотной овечкой, его очередной рабыней. Ты решила вопрос по законам чести. Когда твою любовь растоптал Самошин, а потом еще и надругался над самым светлым чувством, какое только может быть у человека, ты снова решила вопрос по законам своей собственной чести. А сейчас ты идешь в отказ, не желая мне, который и так все прекрасно знает, - здесь Куликов явно пошел ва-банк, - рассказать об истинных причинах, подтолкнувших тебя к самому краю пропасти. Поверь, этот край страшнее, чем смерть, потому как засадят тебя лет так на пятнадцать, если вышку не впаяют. И при всем при этом тебе придется жить, вернее выживать. Но если ты сейчас засунешь гордость в свою красивую задницу и выложишь мне под запись все, что с тобой произошло с самого приезда в Питер, я, возможно, смогу сделать так, чтобы дали тебе не больше десятки. Поняла?
      Когда Куликов закончил, Лика, опустив голову, разрыдалась, а потом твердо произнесла:
      - Ненавижу.
      И снова слезы покатились из ее прекрасных синих глаз.
      - Простите за откровенность, Анжелика Александровна, - голос Андрея стал мягче, - я действительно хочу вам помочь.
      - Пишите, - тихо произнесла Лика и, сдерживая рыдания, добавила: - Вам и так почти все известно.
      Закончив с Королевой и выйдя за пределы СИЗО, довольный собой следователь подошел к киоску и попросил свежих газет. Взгляд Андрея сразу же уцепился за броский заголовок «Смены». Прямо на передовице крупным шрифтом было напечатано: «Кровавое послевкусие неразделенной любви», а чуть ниже подзаголовок гласил: «Профессор Вульф стал жертвой собственной ошибки».
      «Скоры на руку эти журналюги, мать их. Ведь просил же раньше завтрашнего дня эту информацию не выдавать!» - выругался про себя Куликов. - «Ну ладно. Теперь, когда Королева все рассказала, уже можно и оглашать».
      Перейдя на противоположную сторону, Андрей уткнулся взглядом в табличку с надписью «кафе-бар».
      «А что, рюмочка-другая сейчас как нельзя кстати», - подумал он и вошел в заведение.
      Домой Куликов засобирался только к вечеру. Слегка пошатываясь, он поднялся из-за столика и направился к выходу. Но у самых дверей что-то заставило его остановиться и оглянуться туда, где в углу под потолком висел телевизор. На следователя с экрана проникновенным взглядом смотрел журналист Радин и вещал, вещал, вещал. Много всякого и разного. Но расслышал, а точнее услышал из всего этого Андрей только одно: «Сегодня в 18.00 от обширного инфаркта скоропостижно скончался ректор Первого медицинского института, член-корреспондент Академии Медицинских Наук, профессор Аркадий Генрихович Вульф».
 

 

ВСЕ ПОЗАДИ: И КПЗ, И СУД

 
      Кончились новогодние и рождественские праздники. Подошел к концу запас китайской пиротехники у бесчисленных питерских лоточников. Поснимали бесконечные елки, украшавшие проспекты и улицы Северной столицы. Убрали с витрин магазинов яркие гирлянды. Горожане постепенно приходили в себя после почти двухнедельных возлияний. Город трезвел, жизнь плавно перетекала в свое обычное русло серых рабочих будней.
      Судебный процесс над Анжеликой Королевой был назначен на 22 января. В этот день у здания городского суда на Фонтанке было настоящее столпотворение: репортеры, чиновники разных мастей, преподаватели из Первого меда, шишки из ГУВД и прокуратуры и простые граждане - ненасытные поедатели всевозможной жаренки, состряпанной на скорую руку поварами печатного слова.
      Процесс был открытый, но ровно настолько, насколько позволяла площадь судебного зала заседаний. Поэтому в самом зале можно было заметить, не считая родственников, лишь основных свидетелей по делу, потерпевшего - доктора медицинских наук Владимира Витальевича Самошина, а также сотрудников правоохранительных органов, адвокатов и особо приближенных к шершавому телу судебной машины журналистов.
      Суд начался зловещим гулом заполнивших зал людей, когда привели закованную в наручники подсудимую. Пожилая судья, подписавшая не один смертный приговор, потребовала тишины и огласила:
      - Слушается дело Королевой Анжелики Александровны, 1981 года рождения, уроженки города Чудово Новгородской области, обвиняемой в убийстве Лели Аркадьевны Вульф, 1980 года рождения, уроженки города Ленинграда, и Тофика Ильясовича Юсупова, 1965 года рождения, уроженца города Казани республики Татарстан.
      В зале воцарилась тишина. На миг даже показалось, что слышно, как начали раскачиваться невидимые чаши пресловутых весов Фемиды.
      Помню происходившее отрывочно, как в тумане…
      Вот прокурор оглашает обвинительное заключение. Потом в зал по очереди приглашают и допрашивают свидетелей. Вот наконец вызывают Самошина. Он кажется совершенно спокойным.
      - Потерпевший Самошин, ответьте, какие отношения были между вами и подсудимой?
      В зале нарастает гул.
      - А какие отношения могут быть между преподавателем и учащимся?
      - В данном случае учащейся, а не учащимся. Отвечайте на вопрос.
      Снова гул в зале. Как только Самошин начинает говорить, все стихает.
      - Я понимаю, на что вы намекаете. Так вот, не знаю, что там себе возомнила моя бывшая ученица, но я не то что не был с ней в какой-то связи, как сейчас это преподносят журналисты, но даже не сразу вспомнил ее по имени и фамилии, названной мне следователем на допросе. - Произнеся эту тираду, мой первый мужчина смотрит в сторону Андрея Куликова, который сегодня тоже здесь.
      - Ваша честь, позвольте защите задать вопрос потерпевшему Самошину? - приподнимаясь со своего места, слегка картавя, обращается к судье лысоватый мужчина. Это мой адвокат.
      - Задавайте, - разрешила судья.
      - Господин Самошин, моя подзащитная утверждает, что любила вас, состояла с вами в связи, была беременна от вас, но, когда вы настояли на разрыве отношений, сделала аборт, а потом попыталась покончить жизнь самоубийством. Факты аборта и попытки суицида я готов подтвердить документально. Хотя, конечно, лично я не смею стопроцентно утверждать, что ребенок был именно от вас. Генетической экспертизы органы следствия и суд не проводили. Тем не менее… - адвокат выжидающе смотрит на Владимира.
      - Какие еще картины может нарисовать больное воображение этой девушки? Это бездоказательно. Что она вообще себе позволяет! Она забрала у меня самое дорогое - жизнь моей невесты, жены, - патетично говорит Самошин и смотрит в мою сторону.
      Я не отвожу взгляд, он бледнеет и отворачивается. Зал снова неодобрительно гудит.
      - Подлец!!! - я продолжаю смотреть на Самошина в упор.
      - Подсудимая, у вас есть право сказать что-либо в свою защиту. Суд готов вас выслушать, - строго говорит судья.
      Я не могу сказать им, что всю жизнь мечтала спасать жизни, а не отнимать, что не хотела убивать собственного ребенка, а дважды хотела убить себя.
      Я говорю:
      - Я не хотела убивать. Больше мне добавить нечего.
      Затем слово берет прокурор. Он требует для меня пятнадцати лет лишения свободы за преднамеренное убийство и убийство в результате превышения меры самообороны. После него говорит адвокат, который пытается скостить срок до пяти лет. Он напоминает о том, что Тофик изнасиловал меня, о моей истории с Самошиным и о двух попытках самоубийства.
      - Моя подзащитная очень молода и неопытна. Оба преступления она совершила в состоянии аффекта…
      Но последнее слово за судом.
      - Судебная коллегия удаляется на обсуждение вопроса о вынесении приговора, - говорит судья.
      Лику вывели под конвоем из зала и отвели в специально оборудованное помещение для подсудимых, находящееся в этом же здании. Сейчас она ловила себя на мысли, что ей совершенно безразлично, каким будет приговор. Главное, чтоб быстрей. Неизвестность давила и душила. И это было хуже всего, особенно, когда осознаешь, что жизнь все равно уже сломана…
 

 
      - Лицом к стене, руки за голову, ноги на ширине плеч! - словно молот по наковальне, прогремел грубый голос надзирательницы.
      И вот я снова в знакомых стенах женского изолятора. Снова стою, уткнувшись лицом в шершавую холодную стену перед дверью в душную камеру - моего бесплатного обиталища, которое скоро покину навсегда.
      Надзирательница открыла тяжелую дверь, и вот я уже в камере перед моими, ставшими почти родными, соседками по несчастью.
      - Ну че, Маркиза? Сколько судак-то впаял? - вывела меня из оцепенения баба Галя.
      - Семь лет, - ответила я и почему-то вопросительно посмотрела на смотрящую.
      - А где рога мочить будешь, естественно, не знаешь? Ничего, дело поправимое. Брата попрошу, чтобы по братве пробил. А пока иди отдыхай - у тебя был тяжелый день.
      Сокамерницы одобрительно закивали. Я залезла на шконку и провалилась в глубокий сон.
      Снились мне родители, которые так почему-то ни разу меня не навестили. Наверное, стыдно им было за дочь. Не было их и на суде. В моем сне они вели себя как-то странно. Будто бы смотрели на меня и не видели. А потом отвернулся отец и словно растворился. А за ним уже и мать. Когда они вот так вот внезапно исчезли, я обнаружила у себя в руках кулечек с мамиными пирожками. Достала один. Надкусила. И, о ужас, по моим губам, подбородку, груди потекла кровь. Я посмотрела на надкушенный пирожок и поняла, что кровь эта в нем вместо начинки…
      Утром меня разбудил голос надзирательницы. Она в сопровождении еще двух таких же заставила всех подняться со шконок. Затем нас построили, и начался шмон. Прошерстив всю камеру сверху донизу и ничего не найдя, они вышли. А когда нам принесли завтрак, через окощечко кормушки сообщили, чтобы я собиралась, поскольку часа через два мне придется покинуть изолятор для этапирования в колонию.
      - Не трухай, Маркиза, - успокаивала меня баба Галя. - Помни все мои наставления. Помни уроки Чои - они тебе еще пригодятся. Я, со своей стороны, как только братва пробьет, где ты кости бросила, свяжусь с братцем. А он уж подсуетится с малявой. Это тебе на зоне поможет. Но ты и сама не плошай. Запомни, авторитет завоевывать трудно, а еще трудней его не растерять.
      Я понимающе посмотрела на бабу Галю и с благодарностью произнесла:
      - Жаль, что никак не могу отблагодарить вас за все то, что вы для меня делаете.
      - Видит Бог, еще отблагодаришь, - сказала наставница и по-матерински меня обняла, а потом шепнула на ушко: - Выйдешь на волю, найди меня - помогу устроиться. Чтобы выйти со мной на связь, оставишь шифрованную записку в ячейке номер 73 с кодом 0103 в камере хранения на Московском вокзале. Для шифровки используй работу Ленина «Апрельские тезисы».
      Баба Галя объяснила, что, составляя записку, я должна буду зашифровать свое послание таким образом, чтобы она по порядковым номерам слов статьи великого вождя революции смогла из начальных букв каждого используемого слова сложить непосредственно мое послание к ней. Шифр был простой, но выдуманный бабой Галей прямо сейчас и потому известный только нам двоим, а следовательно, практически не подлежащий разгадке.
      - Все запомнила? - спросила баба Галя и первый раз за все это время позволила себе улыбнуться.
      - Да, - со всей серьезностью ответила я.
      - Тогда собирайся и прощайся с народом.
      Через некоторое время дверь в камеру отворилась, и меня увели в неизвестность.
      «Прощай, Питер», - думала я, вскарабкиваясь по неудобным ступенькам фургона автозэчки. - «Прощайте, все мои светлые мечты, которые рухнули и испарились, как воздушные замки. Что ждет меня впереди? Семь лет за колючкой с озлобленными зэчками - даже подумать страшно».
      Я вспомнила суд. Подлеца Самошина. «Боже, а ведь я когда-то любила этого человека. Как же я могла так ошибиться? Почему я не положила его тогда там, во дворце, рядом с его невестой? Да, конечно, я хотела, чтобы жизнь для него стала еще мучительней. А может, я его еще любила тогда. А может, люблю и сейчас? Ну уж нет. Теперь я уже не та наивная Лика, мечтательница с синими глазами. Теперь я - Маркиза».
      Я почувствовала, как силы возвращаются ко мне. Потихоньку я начинала созновать, что этот внезапно обрушившийся на меня крах всех моих надежд - только начало чего-то нового, доселе неизведанного. Что это лишь испытание, которое я должна пройти, чтобы обязательно выйти из него победительницей.
 

 
      Прошло минут тридцать моей одиночной тряски в фургоне, прежде чем водила заглушил двигатель. За это время я успела рассмотреть фургон внутри, не в пример тому разу, когда меня везли на суд и обратно. Он был разгорожен изнутри решетками, а по бокам имелось два так называемых стакана, как мне потом объяснили, для тех заключенных, которых по каким-то причинам необходимо было изолировать от остальных.
      Наконец дверь фургона открылась, и я услышала уже привычные команды конвоиров. Ко мне подсадили еще десять женщин. Стало тесновато.
      Потом снова затарахтел двигатель, и машина тронулась с места.
      Пожилая женщина, которая уселась рядом со мной, видимо, сразу поняв, что я новичок в тюремном житье-бытье, принялась рассказывать:
      - Десять-пятнадцать пассажиров в автозаке - это, считай, просторно. Бывали случаи, когда из экономии бензина набивали до сорока человек. Вперед в таком случае лучше вообще не лезть: последний хоть у решетки подышать может.
      Она рассказала, как трудно в такой ситуации сердечникам, особенно в жаркую погоду. Не всем удается добраться до места назначения.
      - Иногда, - продолжала она свой рассказ, - придавливают нарочно: какую-нибудь извращенку, например. Менты и сами частенько помещают подобную сволочь не в отдельный «стакан», а в общую массу. «Задохнулась на этапе, сердце слабое, ничего не поделаешь». Тюрьма спишет, а суду - работы меньше; или зоне - забот…
      Пока мы ехали, от своей разговорчивой соседки я узнала массу интересных вещей, касающихся данного способа конвоирования.
      Так например, фургоны некоторых автозаков делятся на две части продольной перегородкой. Делается это для того, чтобы обезопасить конвой от раскачки автомобиля. Раскачка же, с последующим переворотом и падением автозака, - один из способов борьбы бесправного зека за свои малые права.
      При погрузке часто используются служебные овчарки. Скажем, фургон уже полон, а остается еще человек десять. При помощи команды «Фас!», кулаков и прикладов и эти десять вбиваются в плотную массу «пассажиров». Здесь многое зависит от начальника конвоя и от самого личного состава. В советские времена зеков сопровождали так называемые «русофобы» - прибалты или жители среднеазиатских республик. Если с азиатами еще можно было договориться, то прибалты, особенно литовцы, просто свирепствовали. Да и со «своими», русскими, договориться было тоже нелегко. Известная поговорка «вологодский конвой шутить не любит» часто получала реальное воплощение в виде битья прикладами в самые неожиданные места.
      Моя новая знакомая прервалась. Машина, заметно сбавив скорость, начала выполнять какие-то маневры.
      - Похоже, приехали, - толкнув меня локтем в бок, проинформировала она.
      И действительно, не прошло и пяти минут, как автозэчка, вплотную подъехав к вагонным дверям вагонзака, застыла, как вкопанная. Конвоиры открыли фургон, выстроили караул в метровом промежутке между вагоном и машиной, и началась погрузка. Порциями нас переправили в коридор вагона, второй конец которого был блокирован не только закрытой дверью, но и конвоем. Затем началась сортировка по купе. Все это шоу происходило на каком-то отдаленном перроне, подальше от любопытных глаз. Я, переходя из автозэчки в вагон, успела разлядеть его снаружи. Внешне он очень напоминал обыкновенный почтовый.
      Оказавшись в купе, я напряженно стала ждать, кого подселят ко мне, и была очень обрадована, когда конвоиры привели мою соседку по автозаку.
      - Ну что, будем знакомы. Метла, - представилась она.
      - Маркиза, - добродушно ответила я.
      - Красивое погоняло. Не то что у меня. Но сама виновата, болтливая очень и мужиков люблю.
      - А куда нас везут? - спросила я у Метлы.
      - Да кого куда, и кто ж их знает. Сложно угадать маршрут поезда. Обычно зеки ориентируются по станционным динамикам, которые объявляют посадку на тот или иной поезд. Скажем, прозвучало: «Поезд “Москва-Павлодар” отходит с такого-то пути» - состав спустя несколько минут тронулся - есть вероятность, что повезут куда-нибудь, где потеплее. По вокзальным громкоговорителям опытный зек может определить даже вокзал, а значит, и направление состава: восточное, северо-восточное или же прочие. Да и вертухаи знают немного. Тюремные дела конвой получает в запечатанных конвертах с небольшим вырезом, где читается место отбытия наказания. Большего им знать не положено. Случается, что зек изловчится и прочитает город или край на каком-нибудь деле, которое несет по коридору охранник. Конечно, когда знаешь направление, ехать веселей.
      Но вот состав тронулся. Поезд начал набирать скорость. Под мерный стук колес Метла, поистине ходячая тюремная энциклопедия, продолжала рассказывать об истории и особенностях перевозки заключенных на поездах.
      От нее я узнала, что вагонзак, именуемый в официальных бумагах специальным вагоном для перевозки заключенных, среди зеков зовется «столыпинским», или просто «Столыпиным». Во времена каторги этапы проходили пешим порядком и на повозках в лошадиных упряжках. Перевозить арестантов поездами тогда считалось неоправданной роскошью. Длинные каторжные колонны шли в Сибирь или еще дальше - на Сахалин. В конце девятнадцатого века многие ссыльные отправлялись по этапу в вагонах третьего и четвертого класса. На окнах купе крепились двойные решетки, из обихода изымались все режущие предметы. На этом и заканчивалось переоборудование обычного вагона. Поначалу купе принимало всего четверых, затем шестерых, десятерых и так далее.
      А первый вагонзак запустили в 1908 году при Столыпине (кому и обязан он своим вторым, неформальным названием). В спецвагонах возили переселенцев, которых депортировали в восточные регионы России. По обе стороны вагона имелись подсобные отсеки, которые со временем превратились в карцеры. Вагон был ниже пассажирского, но выше товарного. В начале 30-х годов пассажирами спецпоездов были не столько поселенцы, сколько заключенные красноармейцы.
      В спецвагоне для зеков отведено не девять купе, как обычно, а пять. Остальные - для караула и обслуги. Арестантские купе отгорожены от коридора не фанерной перегородкой, а решеткой, сквозь которую просматриваются вагонные камеры. Косые прутья тянутся от пола до самого потолка. От строгого караульного глаза тяжело укрыться даже на третьей полке. Средние полки переоборудованы под сплошные нары с отверстием для лаза у дверей. На верхних багажных полках также лежат зеки. Окна коридора, по которому гуляет «вертухай», закрыты такими же косыми решетками. В купе вообще нет окон. Вместо них - небольшая слепая выемка, также закрытая изнутри решеткой.
      Бежать из «столыпинского» вагона намного тяжелей, чем из автозака, тюрьмы или колонии. Попытку побега осложняют многие факторы, которые характерны только для вагонзака. Во-первых, все купе просматриваются из коридора, и конвоир может следить за зеком, даже не открывая дверь. Во-вторых, прыгать на скорости очень рискованно, а сходить или сползать во время стоянки - глупо. На каждой остановке из вагона выходят по два солдата и внимательно обследуют стенки и днище этой тюрьмы на стальных колесах. И еще. В дороге, какой бы длинной она ни была, заключенный покидает купе только для того, чтобы справить нужду. Но в эти считанные минуты, пока он дуется в туалете, его караулят три человека. Для примера, известный писатель, а в прошлом политзаключенный Александр Солженицын сравнивал оправку в вагонзаке с ответственной и даже боевой операцией для караула. В вагоне выставляются два поста - один в конце коридора, чтобы зек не бросился туда, другой - возле туалета. Третий солдат открывает и закрывает дверь купе. По отдельности справлять нужду не принято. Справляют ее также по расписанию. Охранник отодвигает решетчатую дверь и орет: «Вперед! По одному!» Дверь в туалете приоткрыта, и солдат внимательно смотрит, чем зек там занимается. За первым зеком к туалету бежит второй, на смену ему - третий и так далее. Инструкция запрещает выпускать контингент по двое или по трое. Иначе уголовники могут броситься на конвой, обезоружить и затеять бунт.
      Слушая все это, я ловила себя на мысли, что сама никогда бы не решилась на побег. По крайней мере, сейчас я об этом даже не думала. Может, и оттого, что еще толком не осознала всю «прелесть» неволи.
 

 
      Прошло около суток, и среди конвоиров почувствовалось явное оживление. Я услышала звуки отпираемых решеток и грубые команды вертухаев. Через пару минут открыли и нашу дверь.
      - Королева, с вещами на выход, - скомандовал солдат.
      Поняв, что вызывают только меня, я попрощалась с Метлой и проследовала перед конвоиром к выходу из вагона. Напротив стоял еще один железнодорожный состав с открытой в такой же вагонзак дверью. Туда-то меня и пересадили. Пересадка длилась не больше десяти секунд. Но мне повезло - за этот кратчайший отрезок времени я успела расслышать из станционных репродукторов одно лишь слово «Рузаевка». «Это где-то недалеко от Саранска», - вспомнила я географию. - «Следовательно, в Мордовии».
      Я вспомнила рассказы Метлы, и мне действительно стало веселее. Теперь я хотя бы знала, где нахожусь. Определенность придавала уверенности.
      В купе, где меня разместили, случился еще один радостный момент - на том месте, где окно наглухо закрывалось металлическими пластинами, я обнаружила малюсенькую щель, через которую можно было видеть волю.
      Поезд простоял еще час. За это время ко мне поместили трех женщин, одна из которых показалась мне до боли знакомой. Но она узнала меня раньше.
      - Вот уж не думала, что так встретимся, - с каким-то ехидством произнесла она.
      Я промолчала, узнав в ней ту самую Свету из общаги, и с отвращением отвернулась.
      - Вообще-то я с тобой разговариваю. Чего, глухая, что ли?! - все более и более распалялась Света. - Все целочку из себя строишь, курва? Так вот из-за кого я теперь здесь кандыбаюсь! Ну, сейчас ты у меня спляшешь танец маленьких блядей, падла.
      Она бросилась ко мне, но тут же наткнулась на точный удар ноги в горло. Уроки кореянки не прошли даром. В следующее мгновение я прыгнула на нее и начала душить. Я впомнила все - и общагу, и жирного Тофика, и Самошина, и его невесту. Неудержимая ярость завладела мной целиком и полностью. И если бы не прибежавшие на крики двух других «пассажирок» моего нового купе конвоиры, Свете пришлось бы попрощаться с жизнью.
      Получив резиновой дубинкой по голове, я отключилась. А когда пришла в себя, Светы в купе уже не было: видимо, ее пересадили в другое. На меня смотрели с опаской и уважением лишь две пары глаз молодых попутчиц.
      Голова раскалывалась, и я попыталась заснуть, сконцентрировав внимание на мерном стуке колес уносящего меня в неизвестность поезда.
 

 
      Стук колес становился медленнее и глуше. Вагон, раскачиваясь во все стороны, выезжал на запасные пути, чтобы оттуда отправиться дальше, во двор женской зоны, находящейся в суровых лесах Мордовии.
      Я приникла к заветной щели в стене вагона и увидела, как среди густого леса начинаются постройки, окруженные высоким бетонным забором с колючей проволокой поверху. Тоска подкатила к горлу и не давала дышать, застряв где-то в глубине слезным комом несбывшихся надежд. Состав еще раз качнулся и, громко скрипнув тормозами, остановился. Решетка купе со скрежетом отъехала в сторону, и грубый голос вертухая скомандовал:
      - Выходим по одному: Афанасьева, Бурунян… - голос громко перечислял фамилии, и вагон медленно пустел. - Королева…
      Услышав свою фамилию, я поднялась с полки, подобрала пакет с вещами и поплелась к выходу из вагона. Два солдата-срочника с «калашами» и две женщины-контролера ИТК, одна из которых держала в руках список, конвоировали нас до здания управления колонии. С цепей рвались захлебывающиеся лаем и истекающие слюной громадные овчарки. В холодном помещении нас ждал медицинский осмотр и обыск. Медосмотр происходил в маленькой комнате со стенами, обложенными кафелем. Тетка с внешностью откормленного годовалого поросенка потребовала полностью раздеться, затем осмотрела на предмет вшей, кожных и венерических заболеваний. Она заглядывала куда только можно, засовывала пальцы в холодной мокрой перчатке в отверстие заднего прохода в поисках спрятанных там наркотических веществ или завернутых в полиэтилен денег. Тем временем надзирательницы тщательно прощупывали каждый сантиметр одежды. После посещения парикмахерской мой начавший было отрастать ежик волос вновь исчез, и фотограф запечатлел меня в фас и в профиль именно в таком уродливом виде.
      Тюремная баня представляла собой длинное темное помещение со скользкими заплесневелыми полами. Мне отвели на мытье всего несколько минут в чуть теплой воде с крошечным куском мыла. Через полчаса этих унизительных процедур меня повели по длинным темным коридорам. Это были не те коридоры, которые за последние месяцы, проведенные в СИЗО, я запомнила, как свои пять пальцев, это было нечто незнакомое и пугающее. Казалось, такие лабиринты я видела в своих кошмарных снах, когда бежала, по холодному обледеневшему полу, натыкаясь на железные прутья заградительных решеток, и падала. И каждый раз просыпалась в ужасе от ощущения, что никогда не найду выхода и обречена вечно бродить по закоулкам жизни, представляющей собой сплошной тюремный коридор.
      Благодаря урокам бабы Гали, полученным в СИЗО, во мне не было страха или отчаяния, когда меня подвели ко входу в барак. Я смело шагнула внутрь и уже вечером рассказывала свою историю смотрящей за камерой, женщине неопределенного возраста с серыми, почти прозрачными выцветшими глазами и волевым, я бы даже сказала, мужским подбородком. Ее величали Рысью. По ходу моего рассказа она кивала, и я заметила явное уважение в ее глазах, когда я упомянула о своих отношениях с бабой Галей.
      - Все, что ты рассказала, очень хорошо, - сказала Рысь. - Располагайся вон на той койке. Отдохни с дороги. Говоришь, рекомендация будет? Маляву твою подождем. Через месяц-другой, верняк, докатится.
      - Спасибо, - ответила я и отправилась на отведенное мне место.
      Усевшись на койку, я стала разглядывать обитательниц барака. В огромном холодном помещении разместилось около сотни таких же, как я, несчастных с искалеченных судьбой. Человеку, не знакомому с нравами и обычаями женской зоны, трудно представить, что такое «коллектив», состоящий примерно из сотни разновозрастных женщин-преступниц, среди которых есть «хозяйственницы», детоубийцы, воровки, наркоманки и прочие. День за днем они годами варятся в своем наглухо закрытом котле. Там, незримо для неопытного глаза, постепенно нагнетается давление, и беда, если оно достигнет критической точки. Напрочь рвущие нервы истерики и щедро сдобренные заковыристым матом и личными оскорблениями скандалы с выдиранием волос на коммунальной кухне, где собачатся два десятка разъяренных соседок, - это ничто по сравнению с тем, что вытворяют доведенные до края бабы, сидящие за колючей проволокой. Обусловленная нервным истощением истеричность, непростые женские физиологические особенности, питание на грош в сутки, практически полное отсутствие лекарств и мало-мальски нормальных бытовых условий, - все это неизбежно приводит к последней черте. И эта большая, сложная, многоликая семья должна стать моей на ближайшие семь лет, иначе она раздавит меня, превратит в бесправный элемент, медленно погибающий под прессом унижений и неприятия.
      В шесть утра прозвучала команда «подъем», и погруженная в сон камера стала оживать. Женщины выстроились в очередь возле умывальника и сортира, отгороженных деревянной перегородкой от спального помещения. Через десять минут они уже небольшими группами тянулись в общую столовую.
      Каша, подаваемая в столовой на завтрак с куском трудно перевариваемого черствого хлеба, напоминала жидкий клейстер. Но еще в СИЗО мой желудок привык к тюремной баланде. Наскоро выхлебав эту безвкусную массу, размочив черствый хлеб в несладком спитом чае, я отправилась с остальными к месту работы.
      Работа представляла собой пошив спецодежды, солдатской формы, ватных фуфаек, рукавиц и прочих изделий, не требующих высокой квалификации. В цеху постоянно шумели машины. Пахло пылью и сыростью. Огромное помещение цеха не в силах была сделать теплым убогая старинная котельная зоны.
      - Шить умеешь? - бросила мне на ходу бригадирша.
      - Нет… - ответила я.
      - Тогда бери щетку, чисти готовые изделия и упаковывай их в тюки. Вон посмотри там, как девушки делают.
      Через минуту я уже стояла рядом с упаковочным столом и крутила неподъемные тюки, увязывала бесконечные узлы и относила на склад готовой продукции. Так прошел день. К концу смены мои руки опухли и представляли собой сплошную мозоль. Вернувшись в барак, я с облегчением опустила их в тазик с холодной водой. Пальцы горели, как от ожогов.
      - Подходи, садись к нам, - позвала меня Рысь за стол, составленный из четырех тумбочек, где рядом с ней сидели еще четыре женщины. - Познакомлю с девочками.
      Когда я подсела к этому импровизированному столу, мне пододвинули стакан с чаем, и Рысь произнесла, представляя меня:
      - Анжелика Королева, погоняло Маркиза, мокрая статья, на семь лет с нами. Маркиза, - продолжила она, обращаясь ко мне, - это Рита, она же Марго, дальше Воробей, Решка и Мария.
      Марго кинула на меня взгляд, в котором читалась неприкрытая злоба. Хотя чем она была вызвана, понять я так и не смогла. Пока не смогла…
      После такого своеобразного ужина Рысь попросила меня задержаться, и мы долго говорили с ней «за жизнь». Мне была приятна беседа с этой умной, достаточно начитанной женщиной, оказавшейся случайно на воровской тропе. Единожды оступившись, она не смогла сойти с этой дороги и топтала зону уже в пятый раз. Я симпатизировала ей и чувствовала, что это взаимно.
 

 
      В темноте послышались осторожные шаги босых ног по скрипучему деревянному полу, затем тихий шепот, и стройная женская фигурка нырнула под одеяло к Рыси.
      Я слышала о подобных отношениях на зоне и поэтому тактично отвернулась, стараясь не обращать внимания на возню на соседней койке.
      …Марго была когда-то скромной симпатичной девчонкой. И, как все ее сверстницы, она в один прекрасный день стала женщиной. Но избавиться от воспоминаний об этом событии она не могла, как ни пыталась, и все ее представления о сексуальных отношениях с мужчинами сводились к грязным лапам, нагло щупавшим ее в темном подъезде, слюнявым неумелым губам прыщавого одноклассника, а затем резкой боли в промежности. После такого опыта ей стало казаться, что все мужчины омерзительные похотливые свиньи. Превратившись в убежденную мужененавистницу, она стала замечать, что обращает внимание исключительно на особей своего пола. На уроках физкультуры она любовалась упругими грудками однокласниц, спрятавшимися под их тесными маечками, ловила их хитрые и в то же время искушающие взгляды, адресованные, к сожалению, не ей, а ненавистным мальчишкам. И тем не менее, оставаясь слабой и женственной, она тянулась к сильным ярким женщинам. Окончив школу, поступила в техникум, который вскоре бросила, связавшись с опытной воровкой, обучившей ее не только приемам воровства, но и всем премудростям лесбийской любви. Попав на зону, Марго поначалу чувствовала себя совершенно беззащитной, но, благодаря нестандартной ориентации, ей вскоре удалось завоевать расположение Рыси, которая взяла ее под покровительство, прельстившись красотой молодой лесбиянки. Марго, восхищенная силой и своеобразной харизмой Рыси, вскоре начала испытывать к ней отнюдь не детские чувства. Ревниво охраняя свои отношения, она готова была дать отпор любой зэчке, посягнувшей на установившуюся идиллию…
      И вот теперь, скинув со своего стройного крепкого тела серую рубаху, служившую ночнушкой, Марго прижалась к своей покровительнице. Та медленно наклонилась и коснулась тонкими губами нежных пухлых губ Марго. Затем Рысь, обняв подругу, поцеловала ее взасос; их языки переплелись, женщины буквально готовы были съесть друг друга в страстном поцелуе. Временами Рысь отрывалась от губ подруги и начинала целовать ее в шею, мочки ушей, закрытые в блаженстве веки. В поцелуях смотрящей было столько нежности, что Марго просто утопала в ней. Рысь обхватила рукой одну грудь партнерши, слегка сжав пальцами сосок, а другую с жадностью всосала ртом. Это были чудесные мгновения, Рысь то всасывала грудь, создавая ртом вакуум, то слегка выпускала ее, но не переставала теребить сосок язычком, вылизывая нежную кожу вокруг него. От этих действий Марго сразу же расслабилась и стала слегка прижимать голову Рыси к своей груди, погрузив пальцы в каштановую гриву волос. Руки Рыси уже скользили по бархатистой коже Марго: одной рукой она обняла ее за талию, а другой раздвинула половинки очаровательной попки и просунула указательный палец в анус, а большой во влагалище. Марго с трудом сдержала стон. Перевернувшись, она игриво повалила хозяйку на постель, положила ее ноги к себе на плечи и раздвинула своими нежными пальчиками половые губы Рыси, засунув свой опытный язычок как можно глубже. Она работала языком, то складывая его трубочкой, то вновь распрямляя. Рысь тихо застонала и изогнулась в судороге оргазма.
      Через минуту в руке Рыси появился искусственный орган внушающих размеров, вырезанный из дерева каким-то умельцем и оберегаемый зэчками, как самое ценное. Проведя его кончиком по жаждущим губам Марго, она спустилась по дорожке между грудей до пупка, потом до крутых завитков волос на лобке. Марго в нетерпении опрокинулась на спину, закатила глаза и раздвинула колени, обнажая жаждущую пещерку. Рысь дотронулась членом до влажных от возбуждения складочек, покрытых завитками волос. Женщина задрожала, как в лихорадке, и изящно изогнулась, когда почувствовала, как гладкий твердый предмет входит в нее, доставляя неописуемое наслаждение. Через минуту все кончилось. Марго, нежно поцеловав свою подругу, покинула ее койку и, прошлепав босиком к своей, забралась под одеяло.
 

 
      Утром я проснулась от крика. Ругань грозила перейти в скандал. Прислушавшись, я поняла, что у одной из зэчек украли кусок мыла. Одевшись и умывшись, я уже хотела было идти на завтрак, но тут Марго нагло заявила, что видела меня ночью ходившей между коек. Женщина, оставшаяся без необходимого предмета гигиены, потребовала осмотреть мою тумбочку. И каково же было мое удивление, когда именно там нашли ее мыло. Я стояла в растерянности и не знала, что делать. Толпа готова была разорвать меня на куски. Посмотрев в глаза Марго, я поняла, что это ее рук дело, и без лишних слов резким ударом ноги свалила клеветницу с ног. Мы покатились по полу, норовя вцепиться друг другу в глаза. Вспомнив уроки Чои, я извернулась и, бросив Марго грудью на пол, болевым приемом вывернула ей руку.
      - Говори, сука! Это твоя подстава? - прокричала я, выворачивая руку еще больше.
      - Н-е-ет. То есть да, да. Отпусти… Прости меня! - она взвыла нечеловеческим голосом.
      Я отпустила ее и, гордо отвернувшись, отправилась на завтрак. Постепенно женщины стали расходиться. С Марго больше никто не общался.
      - Почему она так поступила? - спросила я во время завтрака у Марии.
      - Это все Рысь, - объяснила Мария. - Ты ей понравилась, она женщина сильная и справедливая, но относится к так называемым «коблам». Марго - ее «жена». Будь осторожна с Марго. Она еще и не на такое способна.
      Прошло несколько дней. Марго стала изгоем. Глаза ее сверкали совсем уже бешеной злобой. Но я была готова постоять за себя. Моя уверенность в собственных силах могла мне дорого обойтись, но тогда я этого еще не понимала…
 

 
      Рабочий день начался как обычно. Я уже привыкла к работе на «упаковке». Мозоли на руках огрубели, а кожа ладоней и пальцев стала толстой и шершавой. Перед обедом, машинально сворачивая последний тюк, я поймала себя на мысли, что даже не особо устаю, совсем не так, как в первые дни.
      Одна из женщин, работавших вместе со мной, произнесла:
      - Вон в той кладовке есть швабры. Принеси, пожалуйста, подмести надо этот мусор.
      Зайдя в кладовку, я почувствовала, как тяжелая рука закрыла мне рот, и меня потащили в дальний угол. Там стояла Марго и гадко улыбалась, скаля свои ровные, не успевшие еще прийти в негодность на зоне зубы.
      - Любви тебе хочется? Да? К Рыси зачем полезла? Сейчас мы тебе устроим «любовь».
      Две страшные женщины, одна из которых крепко зажимала мне рот, а другая пыталась стянуть с меня комбинезон, были «коблихами» из другого отряда. Я сопротивлялась как могла, но им все же удалось стянуть с меня робу, затем трусы. Одна из них держала мои ноги разведенными. Марго взяла швабру и подошла ко мне. Я задергалась сильнее, пытаясь укусить руку, зажавшую мне рот.
      - Нет, - прошептала Марго и, сломав черенок швабры об коленку, продемонстрировала мне острый конец, ощетинившийся занозами, - вот так лучше. Держите ее крепче.
      Тут дверь отворилась, и в кладовую вошла Рысь. Резким прыжком подлетев к Марго, она вырвала швабру у нее из рук. Затем ударом кулака сбила с ног державшую меня коблиху. Мне удалось добраться до ненавистной руки, и мои зубы сомкнулись - я почувствовала хруст костей пальцев. Брызнула кровь, и дикий вопль огласил помещение швейного цеха. «Коблихи», видя такой поворот дела, ретировались. Тогда я повалила Марго на пол и стала бить ее ногами. Рысь пыталась меня оттащить.
      Потом я почувствовала, что бьют уже меня. Я упала, и последнее, что видела, перед тем как потеряла сознание, был грязный бетонный пол и валяющаяся на нем Марго.
 

 
      Темнота. Мокрый, пахнущий плесенью пол. Тело ломит так, что пошевелиться кажется невозможным. «Живучая же ты, Лика», - пронеслось в моей раскалывающейся от боли голове. Мне очень хотелось пить, но подползти к двери и попросить не представлялось реальным. Я только облизнула распухшим языком потрескавшиеся губы и уронила голову на бетонный пол ШИЗО. Мое тело сковал холод. Казалось, он добирался до самых костей. Онемевшие ноги не двигались. «Неужели парализована?» - неприятно заворочались мысли. - «Нет…» - убедилась я, перевернувшись на спину и пошевелив пальцами ног. Я огляделась. Карцер представлял собой маленкую бетонную коробку два на два метра с грязным бетонным полом. Холод стоял невыносимый. Наверное, в морозильной камере мясокомбината теплее, чем здесь. По крайней мере, мне так казалось. Опираясь на руки, я поползла к двери.
      - Пи-и-и-ть!
      С моих губ срывался лишь хриплый шепот.
      Собравшись с силами я крикнула:
      - Пи-и-и-и-ть!!
      Но опять раздался лишь хрип. Я закашлялась и, стараясь прогнать тошноту и головокружение, вновь легла на пол. Опять подняла голову и, набрав воздуха в легкие, хотела крикнуть, но сознание снова покинуло меня.
      Очнулась я от скрежета двери. Надзирательница поставила на пол передо мной металлическую кружку и положила корку хлеба. Едва дотянувшись, я припала к холодному краю кружки и, наслаждаясь прохладной водой, начала пить. Руки не слушались, распухший язык не ворочался, горло словно стискивали клешни. Я выпила все до капли и почувствовала себя лучше. Есть не хотелось. Закрыв глаза, я пролежала так еще несколько часов.
      Проснулась от непонятной возни рядом. Прямо перед моим лицом две огромные наглые крысы делили оставленную мной корку хлеба. Они визжали и дрались, пытаясь укусить друг друга. Раньше я закричала бы от ужаса, увидев это, но сейчас лишь спугнула их движением руки и отвернулась.
      Так прошло, должно быть, несколько дней. Я потеряла счет времени, не в силах наблюдать в маленьком окошке смену дня и ночи. Так и не привыкнув к ужасному холоду, я сидела на полу, обняв дрожащие колени онемевшими руками, и пыталась согреться. Однажды мне показалось, что я умираю от этого дикого холода, но потом вдруг стало жарко, настолько жарко, что хотелось сорвать с себя одежду. Я поняла, что заболела. Потом опять стало холодно. В бреду мне чудилось, что я прошу маму простить меня и кричу, что убью этого подонка Самошина… Очнулась я в своей кровати в бараке. Женщины уже ушли на работу, надо мной сидела Рысь и заботливо поправляла одеяло. На тумбочке лежали несколько таблеток и стояла кружка с холодной водой.
      - Пить, - прошептала я и услышала, как стучат мои зубы о холодную кромку поднесенной к губам эмалированной кружки.
      Меня перевели в лазарет. Простуда, полученная в карцере, осложнилась бронхитом, перешедшим в воспаление легких. Я заходилась диким кашлем, которого так боялась. Подозрение, что это может быть туберкулез, усиливало мои опасения. Как человек, знакомый с медициной, я знала, что туберкулез практически неизлечим, тем более тут, на зоне. Сиплые глухие хрипы раздавались в легких при каждом вздохе, как в изношенных порванных мехах старого баяна. Грудь болела, и, лежа на спине, я чувствовала, где именно внутри находится тот орган, который называется легкими. Несколько раз ко мне заходил фельдшер, но, кроме таблеток, аспирина и парацетамола, в его сундучке ничего не было. Кашель с каждым днем становился все тяжелее и тяжелее. Смерть черной тенью ходила совсем рядом. Казалось, ночью она садилась на краешек койки и смотрела на меня пустыми глазницами из-под своего белого капюшона. Выжидала. Ну уж нет! Во мне еще никогда не было такой жажды жизни, как сейчас. Я знала, что мое дело не закончено. Что я должна выжить! Просто обязана выжить, чтобы отомстить ненавистному предателю Самошину.
      Мне повезло. Лекарю, ожидавшему привоза лекарств, доставили долгожданный пенициллин, и мое здоровье пошло на поправку.
 

 
      И вот я снова в бараке. Еще слабая после перенесенной болезни, но закалившаяся морально, начавшая верить в то, что и здесь, в этом жутком мирке, могу за себя постоять. Осознавшая, что самое страшное, что может быть, - это смерть. Но и ей можно противостоять, когда в тебе есть желание жить. И это желание у меня было. Точнее, оно вновь вернулось ко мне.
      От работ в цехе я пока была освобождена и поэтому все время проводила в бараке, занимаясь бесконечным наведением порядка. Как-то, в один из таких дней, когда все зэчки ушли на работы, а я принялась за мытье окон, ко мне подошла оставшаяся в этот день в бараке пожилая, лет шестидесяти, женщина-казашка из моего отряда и заговорила:
      - Видела я твою разборку с Марго. Неплохо дерешься, Маркиза.
      Я была удивлена тем, что эта обычно молчаливая зэчка вдруг заговорила со мной. Насколько я могла заметить, она даже с Рысью не особо разговаривала. Всегда держалась особняком. Но и ее никто не трогал. Звали ее Гульнара, а кличка была Гуля-каратэ. Это погоняло она получила отнюдь не с потолка. Она действительно в совершенстве владела многими видами восточных единоборств. Поэтому и не трогали Гульнару, так как опасались этих ее знаний. Поговаривали даже, что она могла убивать на расстоянии.
      - Спасибо, - только и смогла ответить я, оторопело уставившись на Гулю-каратэ.
      - Очень похоже, что тебя кто-то обучал некоторым приемам.
      - Еще в изоляторе со мной в одной камере была одна кореянка. Вот она меня немного успела потренировать.
      - А ее, случаем, не Чоей звали? - вдруг спросила она.
      - Точно. А как вы догадались?
      - Это я поняла по некоторым твоим движениям, которые очень характерны для Чои. А Чою я помню еще маленькой девочкой, когда и она, и я жили в Казахстане. Она была сирота и волей судьбы попала под мою опеку. С восьми лет я занималась с ней, передавая свое мастерство. А в восемнадцать моя ученица выполнила свой первый заказ. И пошло-поехало. А потом она перебралась в Питер, и наши дорожки разошлись. Очень талантливая девочка. Она сумела научиться убивать руками.
      Увидев, что моя собеседница стала со мной откровенна, я осмелилась и спросила:
      - Гульнара, а правду говорят, что вы владеете искусством убивать на расстоянии?
      - Чего только люди не выдумают, - осадила она меня, а потом добавила: - Хочешь, я с тобой позанимаюсь?
      - Это будет большой честью для меня, - тут же согласилась я, несказанно обрадованная такой возможности.
      - Тогда с завтрашнего дня, Маркиза, приступим. Но предупреждаю сразу, тренировки будут изнурительными.
      Уже через месяц занятий я поняла, что приемы, которым я успела научиться у Чои, да простит меня кореянка, просто детский лепет по сравнению с тем, что мне смогла передать эта старушка, умудрявшаяся выделывать такие вещи, что дух захватывало. Именно с Гулей-каратэ я осознала, что восточные единоборства - это не только умение владеть своим телом и наносить удары, но и способность концентрировать волю таким образом, что страх перед противником становится не более чем орудием, направленным против него самого.
 

 
      Монотонное стрекотание швейной машинки прервала команда: «На обед!» Оставив рабочее место, я поспешила на построение в столовую.
      За обедом села рядом с Рысью. Еще в швейном цеху одна из зэчек оповестила меня, что у Рыси ко мне базар.
      - Что-то произошло, Рысь? - спросила я, посмотрев в ее проникновенные глаза.
      - Малява с воли пришла. Рекомендательная. Относительно тебя, - произнесла она, прихлебывая безвкусный кисель.
      - А я уж начала думать, что обо мне забыли.
      - Грешным делом, и я уже стала сомневаться, что ты тогда про бабу Галю правду ворковала. Начала было думать, что для весу все плела. Извини, здесь у тебя завистниц много имеется. А злые языки, особенно бабьи, сама понимаешь… Хотя я-то тебе сразу поверила.
      - Дело понятное. Я не в обиде.
      - Короче, Маркиза, поручилась за тебя не только баба Галя, но и ее братец Артемка Стилет. А это уже серьезно. Я Артемку хорошо знаю. Вор он авторитетный и старых понятий придерживается. В общем, могу сказать одно, на этой зоне такими рекомендациями, как у тебя, никто похвастать не может. И что вдвойне приятно - не ошиблась я в тебе.
      - Спасибо, Рысь. За доверие. Для меня оно очень дорого, - поблагодарила я, доедая ставшую уже привычной омерзительную тюремную хавку.
      - Да, кстати, - вспомнила Рысь, - тебе еще какая-то Чоя привет передает. Дело ее, пишут, рассыпалось, и ее из зала суда прямиком на волю определили.
      - Рада за нее. Вот уж где везение - ведь в умышленном убийстве обвинялась, а сумела выползти.
      - Видать, не простая она, эта твоя Чоя. Так просто с умышленного мокряка не соскакивают.
      - Я не знаю подробностей ее дела. Она не рассказывала, а я и не спрашивала. Да и по-русски Чоя практически ни бум-бум. Зато драться она могла - мужики позавидуют…
      - Похоже, что кое-чему она и тебя обучить успела?!
      - Угу.
      - Не удивлюсь, если эта твоя Чоя - на деле крутая киллерша.
      «Крутая киллерша», - думала я после обеда, прокладывая иглой очередную строчку. - «Должно быть, в этом мире такое уважают. Особенно когда наемный убийца - женщина». Я вспомнила, что мне уже приходилось слышать это определение - «крутая киллерша». Когда меня допрашивал тот молодой барбос Куликов. Причем по отношению к себе. «А что?! Даже забавно. Представить только: Анжелика - маркиза киллеров…»
      Вечером Рысь собрала обитательниц барака и зачитала содержание малявы. Женщины внимательно слушали и одобрительно кивали, то и дело поглядывая в мою сторону. В тот момент мне очень хотелось видеть реакцию Марго, но после инцидента в кладовой ее перевели в другой отряд, и теперь она обитала в соседнем бараке.
      Я легла спать в приподнятом настроении. Это казалось странным, но малява с воли была для меня как весточка от родных и близких мне людей. Тем более что ни на одно мое письмо родителям я до сих пор так и не получила ответа.
 

 

УДАЧНОЕ ЗНАКОМСТВО

 
      Теплый летний ветерок нежным дуновением пронесся сквозь открытую форточку в кабинет ректора Первого медицинского института Владимира Витальевича Самошина. Новоиспеченный ректор сидел в удобном кожаном кресле и предавался воспоминаниям.
      В памяти Владимира всплывали различные эпизоды тех последних полутора лет, которые пролетели так стремительно - с момента скандальных событий, вызванных скоропостижной смертью профессора Вульфа и судом над Анжеликой Королевой.
      Самошин вспоминал, как сумел обернуть этот грандиозный скандал в свою пользу и даже выиграл пару судов со средствами массовой информации, отстаивая честь и достоинство… Только не свое. Здесь он схитрил. А покойного Аркадия Генриховича.
      После убийства Лели и последовавшей за этим журналистской травлей профессора Самошин приложил все усилия, чтобы в столь трудный для любой женщины-жены-матери период стать как можно ближе ко вдове Вульфа Виолетте Борисовне. И это ему удалось. Он не отходил от несчастной женщины, снискав тем самым уважение ее друзей, среди которых, как несложно догадаться, имелись весьма влиятельные персоны. А выигранными судами над газетчиками Самошин сумел добиться положительного к себе отношения в глазах петербургской интеллигенции и даже простых граждан.
      Награда за все это не заставила себя долго ждать, и уже в конце апреля Владимир Витальевич был утвержден в должности ректора первого меда. А спустя еще полмесяца ему предложили занять по совместительству пост первого помощника вице-губернатора, контролирующего фармацевтическую отрасль. Самошин не стал отказываться от такого хлебного места, поскольку всю жизнь просиживать штаны в кресле ректора мединститута он не собирался. Проникновение же в фармацевтические джунгли сулило не только большие деньги и возможность в дальнейшем открыть собственное дело, но и приобретение контактов на международном уровне.
      Воспоминания плавно перетекли в мечты, и Самошин представил себя разъезжающим на белом мерседесе, ужинающим в самых шикарных ресторанах, носящим самую дорогую и элегантную одежду, живущим… Тут он задумался и вспомнил, что с жильем вопрос пока остается открытым. После смерти профессора он временно переселился из своей аспирантской общаги к Виолетте Борисовне Вульф, после же, когда стали позволять средства, снял однокомнатную квартиру на Васильевском острове, неподалеку от гостиницы «Прибалтийская».
      «Ничего», - думал он. - «Это вопрос времени. Будут деньги, будет квартира. Надо как следует раскрутиться. Семьей себя обременять не стану, поживу еще для себя. Ну, а потом посмотрим, как карта ляжет».
      «Боже», - продолжал он мысленный разговор с самим собой, - «ну какой же был бы я дурак, если бы тогда связал жизнь с Анжеликой. Кем бы я был сейчас? В лучшем случае каким-нибудь ассистентом хирурга в средненькой больнице. И то неизвестно. Профессор вряд ли бы мне простил, если бы я не женился на его избалованной дочурке. Да уж: Чудово - Выборг, Выборг - Чудово - это как раз и есть то исключение из правил, при котором минус на минус не всегда дает плюс. Да и любви-то, если честно, я к Лике не испытывал. Так, увлекся синеглазой красавицей. С кем не бывает. Ну, зато теперь в моей жизни все встало на свои места. Королева на зоне, откуда она вряд ли вернется. А моя получасовая жена и, по большому счету, самая обыкновенная блядь, ну разве что из привилегированной семьи, слава Богу, на том свете. Лысый профессор тоже не заставил себя долго ждать. Это ж просто праздник какой-то».
      Воодушевленный собственными мыслями, Самошин встал и подошел к заветному барчику-сейфу, встроенному в стенку итальянского гарнитура. Извлек оттуда бутылку «Абсолюта» и, наполнив рюмку, произнес вслух:
      - Пусть земля им будет пухом, а ей… - он вспомнил последние слова Лики на суде, - ну, а ей чтоб зона стала землей.
      Но выпить он так и не успел. В дверь постучали. И через секунду, за которую молодой ректор все-таки изловчился спрятать рюмку, на пороге нарисовалась его секретарша.
      - Марина Юрьевна, - строго обратился к ней Самошин, - у вас что, телефона нет? Что за привычка врываться ко мне в кабинет без звонка?
      - Извините, пожалуйста, Владимир Витальевич, но вам срочный звонок из Академии Медицинских Наук. Наверно, по поводу вашей защиты. А это же так важно. Вы же сами…
      - Вы можете помолчать? - пресек ее словесный поток ректор. - Что, так трудно нажать на кнопку и соединить меня?!
      - Но на моей мини-АТС высветилось, что ваш телефон неисправен.
      Самошин повернулся к столу, на котором стоял его телефонный аппарат, и сразу понял, в чем дело: телефонная трубка лежала неаккуратно.
      Он поправил телефон и недовольным тоном произнес:
      - Хорошо. Идите и соедините меня с Академией.
      Секретарша, словно пробка из бутылки шампанского, вылетела из кабинета. Через мгновение Самошин подобострастным голосом говорил со своим официальным оппонентом:
      - Да, конечно. Сделаю обязательно, Валерий Абрамович. Как скажете, уважаемый профессор…
      - И будьте готовы, Володя, - отвечали Самошину с другого конца провода, - через неделю у вас защита.
 

 
      Тема диссертации, которую представлял на суд медицинских светил Самошин, касалась клонирования человеческих органов для дальнейшей их трансплантации. И хотя Владимир отдавал себе отчет в том, что в этой области научных изысканий он, скажем прямо, не был особенно продвинут, тем не менее выбрал он именно клонирование. Во-первых, модно. Во-вторых, непонятно. В-третьих, не придерешься там, где придраться, собственно говоря, и не к чему. На это и делал ставку без пяти минут доктор наук.
      Да и занимаемая Владимиром должность вкупе с его постом в городской администрации не оставляли сомнений, что защита пройдет на ура. Лишившись поддержки Вульфа, он за это время основательно доработал тему. Уверенность Самошина в беспрепятственном получении докторского звания была настолько сильной, что накануне самой защиты он уже отдавал последние распоряжения, касающиеся торжественного банкета по случаю получения им очередной ученой степени.
      И вот наконец для Владимира наступил этот долгожданный день. Который должен упрочить достигнутое и стать мостом в будущее.
      Служебная «Волга», на которой некогда разъезжал его предшественник по ректорству в Первом меде, припарковалась прямо у парадного входа в гостиницу «Невский Палас». Именно в этом отеле должна была пройти защита Владимира, а потом и ее празднование в банкетном зале. Такое нетрадиционное для подобного мероприятия место было предоставлено Самошину благодаря его связям по линии городской администрации. Да и степенные члены комиссии особо не возражали по поводу данного местоположения, уже предвкушая банкет.
      Защита, как и следовало ожидать, прошла без сучка без задоринки. Убеленные сединами академики и членкоры не задали ни одного каверзного вопроса. Более молодые члены комиссии вообще помалкивали, дабы, не дай Бог, не прослыть выскочками или умниками в глазах старших товарищей. Таким образом диссертация Владимира Самошина была признана блестящей и даже новаторской.
      Со всех сторон посыпались поздравления, рукопожатия, поцелуи.
      А когда Владимиру кто-то из его особо приближенных студентов осторожно шепнул, что в здании находится сам губернатор Северной столицы, который специально приехал поздравить молодого ученого с защитой, Самошин предложил всем переместиться в банкетный зал, дабы отметить событие и пообщаться, что называется, в неформальной обстановке.
 

 
      В этот день, день, когда Владимир Самошин стал доктором наук, банкетный зал «Невского Паласа» набился до отказа. И кого тут только не было. Помимо ученых-медиков, уже упомянутого питерского губернатора, сослуживцев и родственников виновника торжества, на банкете были замечены представители городской богемы - актеры, художники и музыканты, верные городским властям журналисты, представители различных зарубежных фирм…
      Гостей рассадили за столики, ломившиеся от всевозможных яств. Тут и там сновали халдеи, еле успевавшие наполнять бокалы и рюмки присутствующих разнообразными элитными напитками. На небольшой сцене в обнимку с двумя длинноногими девочками тряс своей кучерявой шевелюрой Укупник, открывая рот под фонограмму собственной песни. Из мощных динамиков разносились слова:
 
      Клево, все очень клево…
 
      Композитора, отправившегося за свой столик дожевывать бутерброд с черной икрой, сменил раскрасневшийся губернатор:
      - Очень радостно, - начал он свою речь, - что в нашем великом городе живут и работают такие талантливые молодые люди, как Владимир Витальевич Самошин. От имени городской администрации и от себя лично хочу искренне поздравить господина Самошина, надеюсь, что и все сидящие в зале присоединятся к моим поздравлениям с сегодняшним событием. Событием, которое так важно для всякого, кто решил посвятить себя науке и двигать ее вперед. К сожалению, так у нас часто бывает, что у тех, кто действительно достоин нормальных условий, способствующих научной деятельности, этих условий, мягко говоря, недостаточно. Так и в случае с Владимиром Витальевичем, труд которого я могу оценить лично, поскольку он активно сотрудничает с городской администрацией, - нет нормальных, да что нормальных, элементарных условий для созидания. Самого обыкновенного, что должно быть у всякого человека, - жилья. А потому, уважаемый Владимир Витальевич, позвольте мне преподнести вам подарок от министерства здравоохранения и министерства народного образования - ключи от однокомнатной квартиры в недавно построенном доме на Черной речке.
      Губернатор торжественно передал ключи поднявшемуся на сцену Самошину и крепко пожал ему руку. Владимир, рассыпаясь в благодарностях, густо зарделся и, подождав, когда прекратятся бурные аплодисменты, объявил об окончании официальной части банкета.
      И началось…
      Тосты сменялись звоном бокалов. Звон бокалов тостами. Потом - ритмическая пауза в виде танцев, во время которых уже подвыпившие кавалеры начинали подсчитывать количество облапанных ими женских попок, а женщины примериваться, кого бы себе выбрать в качестве сексуального партнера на ночь.
      Надо отдать должное Самошину, который, как и подобает настоящему карьеристу, вдобавок занимающему солиднейший пост, вел себя скромно, если не сказать строго. Стараясь выглядеть гипергалантно, он умудрялся так мило отказывать дамам в танце, что у тех не возникало даже мало-мальского намека на обиду. Да и вообще этот банкет для Владимира был интересен прежде всего с деловой точки зрения - новые знакомства, отнюдь не сексуальные, укрепление и без того крепких позиций в ученом мире, «выбивание» денег на нужды вверенного ему института и прочее.
      - Владимир! - услышал Самошин за спиной незнакомый голос и обернулся.
      Перед ним стоял холеный дядечка лет пятидесяти пяти с прикольными черными усиками а-ля Адольф Гитлер, который, воспользовавшись кратковременным одиночеством Самошина, тут же изъявил желание с ним познакомиться.
      - Мое имя Герхард, - с едва заметным немецким акцентом представился незнакомец и протянул Владимиру визитку.
      На светло-зеленом фоне ее лицевой части белая надпись гласила: «“Остенбах ГМБХ” - фармацевтическая компания». А чуть ниже черные буковки сообщали имя, фамилию и должность владельца прямоугольной картонки: «Герхард Герке, консультант».
      - Очень приятно. Самошин Владимир, - на западный манер, без отчества, представился ректор Первого меда и, извинившись, что не может дать Герхарду свою визитку, которой у Самошина не было, поскольку уже успел все раздать, вежливо поинтересовался, чем обязан такому вниманию.
      - Нашей компании небезынтересно сотрудничество с властными структурами вашего города, курирующими фармацевтическую отрасль, - несколько обтекаемо ответил немец.
      - Я бы мог прямо сейчас познакомить вас с вице-губернатором, отвечающим непосредственно за фармацевтику. Он как раз находится здесь, - поторопился было отделаться от обладателя фюрерских усиков Самошин.
      - Нас интересуете именно вы, Владимир. На то есть свои причины. В дальнейшем, я надеюсь, вы обязательно о них узнаете. А пока я лишь уполномочен пригласить вас завтра на деловой разговор в офис представительства нашей компании в Санкт-Петербурге, которое возглавляет Полина Петровна Остенбах. Завтра в полдень она будет рада вас видеть.
      «А что», - подумал Самошин, - «возможно, мой завтрашний визит положит начало большому делу».
 

 
      Позади остались защита диссертации, банкет. Служебная «Волга» несла Владимира и его довольных родителей, Виталия Евгеньевича и Ольгу Максимовну, в сторону района Черной речки. Им не терпелось посмотреть на собственную квартиру.
      Опытный водитель без труда отыскал нужный дом. Им оказалось современное двадцатиэтажное здание с подземным гаражом и консьержем в подъезде.
      Изумление Самошина и его пожилых родителей, вызванное такой навороченностью нового обиталища, достигло апогея, когда они, поднявшись на лифте на восемнадцатый этаж, открыли обшитую дорогой древесиной стальную дверь квартиры и переступили порог апартаментов.
      Квартира была отделана «под ключ», по европейскому стандарту. Комната без мебели казалась огромной, прихожая выглядела как холл, а в просторной светлой кухне была даже встроенная бытовая техника - плита, вытяжка, посудомоечная машина. Не только родители, а и сам Самошин обомлел. И вот эта роскошь вдруг стала его собственностью?! Он будет здесь жить?
      - Да, сынок, наверное, ты вспомнил сейчас свою любимую сказку из детства про скатерть-самобранку? - не веря своим глазам, произнесла Ольга Максимовна.
      - И не говори, мам.
      - Да уж, - причмокнул губами отец. - Может, и нам сюда перебраться?
      - Почему бы и нет? - произнес Владимир, а про себя подумал: «Только вас здесь мне и не хватало».
 

 
      Элегантно одетый молодой человек небрежным жестом откинул прядь темных волос со лба, бросил взгляд на стрелки наручных часов и направился к тяжеленной старинной двери здания. Взявшись за дверную ручку, он поднял глаза и прочитал надпись на табличке. Надпись гласила: «Международное представительство фармацевтической компании Остенбах ГМБХ в Санкт-Петербурге». Улыбнувшись, мужчина исчез в темноте дверного проема. Миновав освещенный холл и поднявшись по лестнице на второй этаж, он подошел к столу, за которым сидела секретарь, и произнес:
      - Добрый день. Я - Самошин Владимир Витальевич, по вопросу сотрудничества.
      В этот момент дверь напротив отворилась, и… в приемную вышла ОНА.
      Самошин знал, что ему придется беседовать с женщиной, но почему-то ему казалось, что Полина Петровна должна быть дамой неопределенного возраста, или, если точнее сказать, возраста бальзаковского. Непременно с суровыми бровями и волевым подбородком, насквозь пропахшая запахом таблеток и нашатырного спирта. Образ аптечной продавщицы плотно засел в его воображении и никак не выветривался по пути на собеседование. И вот…
      Та, что предстала его глазам, заставила его замереть на мгновение и потерять дар речи. Ее черные глаза в обрамлении густых длинных ресниц встретились с его взглядом. Она совершенно не была похожа на ту, чей образ рисовало его воображение еще минуту назад.
      - Здравствуйте, - прошептал одними губами Самошин.
      - Здравствуйте. Вы ко мне? - спросила она. - Ну да, конечно. Проходите. Людочка, два кофе, пожалуйста, в кабинет, - добавила она, обращаясь к секретарше.
      - Да, Полина Петровна, - звонким голоском отозвалась Людочка.
      Самошин, воспользовавшись приглашением, шагнул в кабинет следом за этой невысокого роста женщиной, одетой в дорогой деловой костюм, и с удовольствием заметил, что лекарствами от нее вовсе не пахнет. Она источала запах изысканных французских духов. «Что-то я отвлекся», - подумал Самошин. - «Надо сосредоточиться на работе».
      Полина Остенбах села в большое, черной кожи, кресло и предложила Самошину занять место напротив.
      - Как вы уже, наверное, знаете, меня зовут Полина Петровна, - представилась она. - А вы, насколько я поняла, Самошин Владимир Витальевич.
      - Да.
      - Не будем терять времени и перейдем к делу. Наша фирма занимается поставками лекарств и медикаментов во многие страны мира. В сфере деятельности компании как производство лекарств, так и их продажа. Я возглавляю Российское представительство компании в Санкт-Петербурге. Нас, как активно развивающуюся отрасль, интересует высококвалифицированный персонал. И вы, - она сделала упор на последнем слове, - очень интересны нам в качестве делового партнера.
      - Очень лестно, Полина Петровна, но… - подбирал слова Самошин, - чем же я могу быть вам полезен?
      - Не скромничайте, Владимир Витальевич. С вашим положением в обществе, с вашими связями мы сможем своротить горы. Вам, насколько я понимаю, нужен стабильный высокий доход. А нам необходим свободный выход на российский рынок фармпрепаратов. Нам нужно вести эффективную борьбу с конкурирующими фирмами, а также увеличивать объем продаж наших товаров.
      Полина провела по алым пухленьким губкам золоченым кончиком «паркера» и, протянув Самошину несколько листков бумаги, сказала:
      - Ознакомьтесь с условиями предлагаемого контракта.
      Он взял листки и погрузился в чтение. Через пять минут он поднял глаза на собеседницу и улыбнулся. Сумма в контракте превышала зарплату ректора в десятки раз.
      - Сотрудничая с вами, я смогу продолжать ректорскую деятельность?
      - Да, несомненно.
      - Тогда я согласен. - Самошин достал из внутреннего кармана пиджака ручку и попытался поставить свою подпись. Но ручка лишь царапала бумагу, отказываясь оставлять след. Он занервничал и, взяв протянутую Полиной бумажку, попытался расписать на ней непослушный стержень.
      - Возьмите мою. - Полина протянула «паркер».
      - Спасибо.
      Самошину наконец-то удалось поставить подпись под контрактом.
      - Если вопросов больше нет, тогда, позвольте, я вас провожу. У меня сегодня назначена еще одна важная встреча.
      Владимир встал и, поправив пиджак, направился к двери. Полина поднялась вслед за ним, заставив его еще раз обернуться.
      - Позвоните мне завтра, - сказала она, протягивая визитку. - Буду ждать звонка во второй половине дня. Если освобожусь пораньше, мы сможем вместе поужинать. До свидания.
      - До встречи, Полина Петровна.
      Самошин пересек приемную и сбежал вниз по лестнице. «День был удачным», - подумал он, выходя на улицу. - «И вообще жизнь - классная штука».
 

 
      На следующий день Самошин, сидя в своем кабинете, с нетерпением поглядывал на медленно ползущие стрелки часов. Как только меньшая из них коснулась двойки, он снял трубку телефонного аппарата и набрал заветный номер:
      - Фармацевтическая компания Остенбах ГМБХ. Добрый день.
      - Алло. Можно мне поговорить с Полиной Петровной?
      - Представьтесь, пожалуйста.
      - Владимир Витальевич Самошин.
      - Подождите, пожалуйста, я сейчас попробую вас соединить.
      Минуты две Самошин слушал в телефонной трубке какой-то вальс. Вальс цветов, кажется. И еще какую-то классическую, как ему казалось, дрянь. А потом ему ответил нежный голос Полины Остенбах:
      - Добрый день, Владимир.
      - Здравствуйте, Полина Петровна.
      - Как я и планировала, сегодняшний вечер у меня свободен, и мы можем провести его вместе. Я подъеду за вами на машине к семи. Вас устроит?
      - Да, конечно…
      - Тогда до встречи.
      - До встречи, Полина Петровна. Самошин положил трубку и, откинувшись на спинку кресла, чрезвычайно довольный собой, потер вспотевшие от волнения руки. «Встреча с такой женщиной, которая к тому же еще и проявляет ко мне явную симпатию…»
 

 
      Серебристый «мерседес» мягко выплыл из-за угла дома и притормозил возле платной стоянки.
      - Приятный все же молодой человек. - Полина потянулась, раскинув руки, в удобном водительском кресле и, вспомнив время, проведенное за ужином вместе с Самошиным, закрыла глаза.
      Она находилась в том возрасте, когда, не потеряв еще женской прелести и очарования, женщина в совершенстве овладевает наукой обольщения. Ее интересовали мужчины, коих принято называть сильными мира сего, бизнесмены, политики, ученые, имена которых у всех на слуху. Ее не смущало семейное положение избранников. Она шла напролом, растаптывая чужие чувства, разбивая семьи и оставляя позади шлейф восхищений с одной стороны и проклятий с другой.
      В работе Полина придерживалась тех же принципов, которые и помогли ей достичь серьезного положения на мировом рынке фармпрепаратов. Ее отец - владелец фармацевтической фирмы «Остенбах ГМБХ» - передал ей все свои знания, которые, в сочетании с гибким женским умом, тонкой интуицией и очаровательной внешностью, сделали ее главным помощником и представителем отцовского дела. Она была способна провернуть любую сделку, уладить самые неожиданные спорные ситуации. Полина не была ханжой и пускала в ход любые средства. Излюбленным ее приемом было соблазнить и повергнуть к своим стройным длинным ногам очередного противника. Не гнушалась она также шпионажем и даже шантажом. Гигантская немецкая машина папиной фирмы и его капиталы обеспечивали ей полную безопасность.
      И теперь эта женщина откинулась на спинку кресла и, полуприкрыв глаза черными мохнатыми ресницами, вспоминала встречу с Самошиным. Талантливый, умный, общительный и со светящимися тщеславием глазами, он нравился ей и уже достиг определенного положения, защитив диссертацию. Она понимала, что в нем есть что-то, присущее ей самой. Именно люди, похожие на нее, притягивали Полину. «Хорошо, что мы будем работать вместе, - подумала она. - Такие сотрудники ценны в реальных условиях рынка фармацевтики». И особенно… Полина потерлась щекой о мягкий плюш подголовника, вспомнив, каким горячим и страстным был его взгляд, которым он откровенно раздевал ее во время беседы… От возбуждения ее алые от помады губы приоткрылись, обнажая ряд белых ровных зубов.
      Последние часы они провели вместе в полумраке маленького ресторана на Московском проспекте. Они сидели за аккуратненьким столиком со свечами и наслаждались изысканным меню и хорошей спокойной музыкой. Скромный ужин, состоящий из салата с крабами и мидиями, которые она обожала, и крохотная чашечка кофе подогревали дружескую непринужденную беседу, во время которой Полина старалась узнать как можно больше о своем новом знакомом. Но Самошин старательно избегал темы своей личной жизни.
      Он самозабвенно рассказывал Полине о кровеносной системе и оперативном лечении болезней сердца, пересадке, которая уже скоро будет возможна даже в рядовой больнице. Жаловался на недостаток лекарственных препаратов в отдаленных районных центрах, на недоступность отдельных видов лекарств малообеспеченным слоям населения. А Полину больше всего интересовали отношения Самошина с профессором Вульфом, смерть профессорской дочки и крупный общественный скандал вокруг этого. Но собеседник упорно замалчивал подробности, столь интересные для Полины, тем самым интригуя и провоцируя на дальнейшие отношения.
      Она не сводила глаз с его тонких губ и представляла, как эти губы будут покрывать поцелуями ее грудь. От этого по телу разливалась теплая волна возбуждения, сердце начинало биться быстрее, пульс становился частым, а дыхание прерывистым. Ее взгляд поминутно заставлял рассказчика становиться пунцовым от подбородка до корней волос. После ужина она подвезла Самошина до подъезда его дома и, улыбнувшись плотоядной улыбкой, не оставила ему никаких сомнений насчет их дальнейшей встречи, проговорив:
      - Увидимся завтра. Я буду ждать вас в офисе, чтобы обсудить дальнейшие условия нашей совместной работы. А после у меня есть для вас предложение. Но это пока секрет.
      - Хорошо, Полина, - по-лакейски улыбнулся в ответ Самошин и произнес: - До завтра.
      Когда за ним захлопнулась дверь ее «мерседеса», Полина, заглянув в зеркало заднего вида, поправила аккуратную стрижку, достала из косметички алую помаду «Ревлон» и провела ее кончиком по контуру чувственных губ. Забросив косметичку обратно в сумочку, она повернула ключ зажигания и надавила на педаль газа. «Мерседес» медленно поплыл по пустынному ночному проспекту в направлении ее дома.
 

 
      Самошин, не чувствуя земли под ногами, взлетел, как на крыльях, благо лифт был скоростной, на свой восемнадцатый этаж и от волнения долго не мог попасть ключом в замочную скважину. «Вот это Женщина!!!» - думал он. - «Женщина с большой буквы! Не чета деревенской дуре Анжелике или потаскухе Лельке. Это же не женщина, это мечта!»
      Разобравшись с мудреным замком, Самошин наконец проник в свою новую квартиру, скинул модные, начищенные до блеска ботинки и длинное черное пальто. В комнате на стуле оставил пиджак, затем туда же кинул брюки и, расстегнув пуговицы рубашки, отнес ее в ванную. Через пять минут разомлевший от впечатлений Самошин уже лежал в горячей воде, предаваясь мечтам о будущей карьере.
 

 
      На следующее утро, в одиннадцать, Самошин уже находился в числе ожидавших в приемной Полины Остенбах. Тут были разные люди - директора больниц и поликлиник, менеджеры городских аптек и просто люди, пришедшие сюда со своими проблемами. У Самошина проблем не было. Кроме одной. Ему не терпелось увидеть ЕЕ. За этой дверью, вход в которую охраняла бдительная секретарша, находилась Женщина, потрясшая его воображение.
      Бесшумной кошачьей походкой Самошин переместился к столу секретаря.
      - Людочка, - вспомнил он имя, которым позавчера Полина называла свою секретаршу. - Доложите обо мне Полине Петровне.
      - Представьтесь, пожалуйста. - Людочка подняла головку с аккуратно зачесанными назад волосами.
      Взгляд ее огромных синих глаз выражал недоумение, как будто она видела его впервые: - Вам назначено?
      Самошин вздрогнул. «А ведь у нее глаза точь-в-точь как у Лики», - подумал он, но тут же прогнал от себя неприятное воспоминание.
      - Да, я приглашен, - ответил он. - Я Самошин. Владимир Витальевич Самошин. Разве вы меня не помните?
      - Подождите, пожалуйста, я сейчас доложу о вас, - словно не услышав его вопроса, ответила Людочка.
      Нажав несколько кнопок телефона, она произнесла в трубку:
      - Полина Петровна, к вам Самошин Владимир Витальевич.
      - Впустите, - услышал он голос, от которого у него замерло дыхание и в глазах потемнело.
      Робко приоткрыв дверь, Владимир Витальевич протиснулся в образовавшийся проем.
      - Здравствуйте, Полина. Она подошла к нему, овеяв его запахом дорогих духов, и произнесла:
      - Здравствуйте, Володя. Проходите. Садитесь на диван, - и, выглянув в приемную, предупредила секретаря: - Меня не беспокоить, приема сегодня не будет.
      Повернув ключ в замке, она подошла к маленькому шкафчику в углу, достала бутылку «Hennessy» и два пузатых бокала. Затем аккуратно, тоненькими колечками нарезала на блюдечке лимон. Плеснула из бутылки по глотку на дно бокалов. Тонкими пальцами элегантно взяла бокал за ножку и протянула его Володе. Самошин с трудом справлялся с волнением, возникавшим в нем всякий раз при виде этой женщины.
      - За встречу! - сказала Полина, и два бокала, соприкоснувшись, мелодично зазвенели.
      Опрокинув коньяк в себя, Самошин почувствовал, как потеплело у него внутри и как медленно отступает на задний план волнение, сменяясь так необходимой сейчас уверенностью в себе. Полина лишь пригубила и, вдохнув запах коньяка, произнесла:
      - Это мой любимый напиток. Он крепкий и выдержанный. Как настоящий мужчина. А вы, Володя, какое спиртное предпочитаете?
      - То же самое… - пробормотал Самошин.
      Не согласиться с этой красивой стервой было невозможно.
      Полина откинулась на спинку дивана и закинула ногу на ногу. Из-под короткой юбки стала видна ажурная резинка чулков. Самошин поднял голову, встретился с ее откровенным взглядом и густо покраснел. Полина встала с дивана и направилась к столу. Но, не успев дойти до него, почувствовала, как сильные руки обнимают ее сзади, мнут ее пышную грудь, пытаются справиться с непослушными пуговицами на белоснежной блузке. Полина развернулась, и ее губы впились в его полураскрытый рот. Ее остренький язычок бойко проник внутрь и уже хозяйничал там, мгновенно возбудив Самошина. Еле справившись с пуговицами блузки, он почти сорвал с нее лифчик и приник к маленьким вишенкам сосков. Приподняв и усадив ее на краешек стола, опустился на колени, сдвинул вниз уже влажные трусики и коснулся языком ее горячей промежности. Женщина изогнулась, из ее полураскрытых губ вырвался тихий стон. Самошин резко поднялся и, расстегнув брюки, высвободил рвавшийся наружу член. Полина запрокинула голову и легла спиной на кипы договоров и различных бумаг, разбросанных на столе. Обняв женщину за тонкую талию, он, не в силах больше сдерживаться, резко вошел в нее. Она впилась длинными красивыми ногтями в его плечи и притянула к себе. Ее аккуратная прическа растрепалась, глаза плотно закрылись, и на лице застыло выражение блаженства. Груди сотрясались в такт его движениям. Самошин положил ее стройные ноги в чулках на свои плечи и мощными толчками проникал все глубже и глубже.
      Полина захрипела и, издав дикий, почти звериный вопль наслаждения, замерла.
      Минуту они не двигались, затем Самошин отодвинулся от Полины, позволив ей привести себя в порядок. Присев на диван, он налил себе коньяка и, залпом осушив бокал, попытался собраться с мыслями. Полина, уже вновь одетая в свой строгий деловой костюм, села напротив.
      - Мое предложение, - начала она, - касается симпозиума, который состоится в июле, в городе Сочи. Вы, наверное, слышали о нем?
      - Да, да… - пролепетал Самошин, еще не в силах отойти от пережитого только что.
      - Вы смогли бы меня сопровождать?
      - Да… конечно… если позволите…
      Даже если бы ее надо было сопровождать к черту на кулички, Самошин согласился бы, не раздумывая. А тут море, Сочи и такая обалденная женщина рядом.
      - Тогда завтра же я закажу нам билеты и забронирую номера люкс в лучшей гостинице Сочи. Правда, есть одно маленькое неудобство, но, будь уверен, оно нам не помешает. С нами поедет папа.
      Покидая кабинет Полины, Самошин, чрезвычайно довольный собой, улыбнулся секретарше. Людочка проводила его долгим взглядом огромных синих глаз… Точно таких же, как у Анжелики.
 

 

А БЕДА НА ДОЛГИЙ СРОК ЗАДЕРЖАЛАСЯ

 
      «Человек», - думала я, - «странная тварь». Пока функционирует организм, мозг словно включает невидимую программу общей самозащиты. Условия или ситуации, в которых индивидуум оказывается по той или иной причине, кажущиеся сначала невыносимыми или неразрешимыми, постепенно перестают висеть над тобой Дамокловым мечом и, обретая реальные очертания, становятся вполне приемлемыми для дальнейшего с ними сосуществования. Иными словами, человек способен привыкнуть практически ко всему, с чем может пойти на компромисс его сознание.
      Так и со мной. Прошел год с небольшим, как я очутилась на территории мордовской женской исправительно-трудовой колонии, и меня совершенно перестало тяготить это обстоятельство. Я - привыкла. Привыкла к распорядку, к здешним законам, к постоянному отсутствию ласки и тепла, к работе… За это время я сумела неплохо освоить швейное дело и уже больше не ворочала тяжелые тюки в цехе готовой продукции. Строчила себе преспокойно ватники, штаны, робы, кепки… Даже отмечала про себя, что получается совсем неплохо. Иногда, мечтая о том, что когда-нибудь вернусь домой, думала, как смогу на первое время куда-нибудь пристроиться по вынужденно приобретенной здесь специальности.
      Вспоминала ли я о Самошине? Пожалуй что нет. Пару раз он мне снился, оставляя омерзительное послевскусие от увиденного сна. Находясь здесь, я скорей ловила себя на мысли, что меня совершенно перестал заботить этот человек. Признаюсь, поначалу я фантазировала, как подонка привозят сюда. Заводят, связанного, в барак, и изголодавшиеся зэчки устраивают ему ночь смертельного оргазма. Как наутро он с оголенным, цвета спелой сливы, членом валяется на кафельном полу уборной, и эта извращенка Марго засовывает ему в задний проход обломанный черенок от швабры и, провернув его там несколько раз, ехидно приговаривает что-нибудь типа «лучше нет влагалища, чем жопа у товарища». А я стою рядом и наблюдаю, как эта падаль корчится от боли, а затем медленно и мучительно умирает.
 

 
      Моя жизнь за колючкой становилась спокойнее. Даже те зэчки в отряде, которые раньше относились ко мне с недоверием, как-то заметно потеплели, а некоторые из них уже передо мной заискивали. Позже я поняла, что дело здесь вовсе не в положительных рекомендациях бабы Гали и Стилета. За всем этим незримо стояла Рысь, она как будто готовила женщин нашего отряда к чему-то серьезному.
      И действительно, вскоре произошло событие, в корне изменившее все мое дальнейшее житье-бытье на зоне и ставшее определяющим в моей судьбе.
      Как-то вечером Рысь пригласила меня к себе чифирнуть.
      - Знаешь, Маркиза, - как-то загадочно и в то же время мечтательно произнесла она, сделав глоток, - а я ведь скоро откинусь.
      - Как? - не сразу сообразила я.
      - Да вот так, девочка. Вышел срок. Пора на вольные хлеба.
      Сначала я обрадовалась. Затем, когда представила, что останусь здесь без такого сильного покровителя, заметно погрустнела.
      - Понимаю твои чувства, - заметив это, произнесла Рысь. - Знаю, сложно тебе без меня придется. Но надо бороться и идти до конца.
      Я ясно представила себе, что может начаться здесь после освобождения Рыси, и, еле сдерживая эмоции, чтобы, не дай Бог, не расплакаться, выдавила:
      - Рысь, я так благодарна тебе за все, что ты для меня сделала. Коли будет на то божья воля, мы обязательно встретимся там, на свободе. Правда, в лучшем случае лет так через пять с половиной.
      - Ну, не сокрушайся так, Маркиза. Возьми себя в руки. Да и потом, тебе все равно придется это сделать, ведь я решила назначить тебя смотрящей вместо себя.
      И мой тебе совет - стремись стать авторитетной бабой. Но при этом помни…
      Тут Рысь повторила фразу в точности совпадающую с той, которую когда-то, давая мне уроки, произнесла баба Галя: «Авторитет завоевать трудно, а еще труднее его не растерять».
      - Ты думаешь, я справлюсь, Рысь?
      - Я уверена в этом, - твердо ответила она.
      Ее слова придали уверенности и мне, вытесняя из сознания мрачные мысли, овладевшие мной, когда я узнала, что остаюсь здесь одна.
      Но я ошибалась. Я уже не была одна. Тихонько подошедшие к нам Решка, Мария и Воробей сели рядом на соседнюю койку. По их довольным лицам я поняла, что им известно решение Рыси и они его одобряют.
      А потом Воробей сказала то, что заставило поверить - здесь у меня есть друзья:
      - Не дрейфь, Маркиза. Мы с тобой. Можешь на нас рассчитывать.
      Через неделю Рысь объявила о своем решении всем женщинам нашего барака. Убедившись, что доведенная ею до зэчек информация не принята в штыки, она успокоилась и начала постепенно передавать мне бразды правления. С удовлетворением я отмечала, что женщины меня слушаются и, что более ценно, прислушиваются к моим словам.
      За день до того, как покинуть зону, Рысь привела меня на сходняк всех лагерных смотрящих, чтобы огласить официально свой выбор. Сходняк проходил в лагерной подсобке. Помимо нас с Рысью на нем присутствовали еще пять зэчек. Две молодых, чуть постарше меня, Глория и Осина, и три пожилых - Мадлен, Генеральша и Танк. Последняя была авторитетнейшей бабой, с которой считались все остальные смотрящие, включая Рысь. Танк, в миру известная рецидивистка Татьяна Кончатова, отличалась злобным и своенравным характером и была способна, как о ней говорили, на любую подлость. Вдобавок ко всему, эта жирная пятидесятипятилетняя зэчка, которую за глаза называли Тортиллой, являлась коблихой.
      Когда Рысь начала со смотрящими разговоры разговаривать и представлять им меня, я отчетливо уловила презрительный взгляд Кончатовой.
      - Молода еще овечка, - взяла она слово. - Не слишком ли ты торопишься, Рысь, в своем решении.
      Рысь вытащила из потайного кармашка своей робы маляву и протянула Танку. Кончатова внимательно изучила содержание записки и больше не произнесла ни слова до самого конца сходки, только периодически зыркая глазами, полными непонятно откуда взявшейся ненависти, в мою сторону. Я поняла, что приобрела очень опасного врага.
 

 
      - Слышь, Марго, просыпайся. Тебя Танк зовет.
      Вымотавшаяся за трудовой день Марго, растерявшая после той драки с Маркизой, пожалуй, все - привилегированное положение, уважение остальных зэчек, - кроме красоты, недовольно открыла глаза и увидела перед собой Кончатовскую шестерку Белку.
      - Чего тебе, Белка? - зевая, спросила Марго.
      - Пойдем, красуля, там все узнаешь.
      Марго повиновалась и, спустившись со второго яруса, поплелась вслед за Белкой в другой конец барака. Когда она очутилась подле Танка, та, взглядом приказав Белке удалиться, начала разговор:
      - Слышала новость, девочка?
      - Новостей по зоне много, - осторожно ответила Марго.
      - Рысь вчера откинулась.
      - Ну, это уже не новость.
      - А перед тем, как откинуться, новую смотрящую назначила. Знаешь, кого?
      - Пока не знаю. Да и нет мне особого дела до их барака. Я - здесь. А здесь главная - ты. Да и на всей зоне тоже. - Марго явно нервничала, потому что не могла понять, к чему клонит Танк.
      - Маркизу. - Сказав это и сделав небольшую паузу в разговоре, Танк внимательно следила за реакцией зэчки.
      Марго всю передернуло, и ее глаза налились дикой злобой. Но она не произнесла ни слова, не понимала, к чему Кончатова затеяла этот разговор.
      - Базарят, что у вас с ней терки с разбором были. Расскажи-ка мне об этом поподробнее, - приказала Танк и добавила: - Особенно меня интересуют причины.
      Что-либо утаивать было бесполезно, и Марго поведала Танку все, что произошло, закончив свой рассказ историей взаимоотношений с Рысью.
      - Так, значит, ты у Рыси в женах ходила. Теперь мне понятен твой гнев. Без любви тяжело…
      Произнеся эти слова, Кончатова откинула в сторону серое байковое одеяло, задрала пижаму и раздвинула жирные ляжки, открывая вид на морщинистое, заросшее седыми волосами влагалище.
      - Теперь моей женой будешь, девочка. Давай делай, что положено.
      Марго безропотно опустилась на колени и принялась, сдерживая тошноту, ублажать Танка, доводя ее своим языком до исступления.
      Насытившись, Танк прижала к себе Марго и пропыхтела:
      - Умница, девочка. Рысь тебя не ценила. Как она могла променять тебя на эту синеглазую тварь?
      - А у Рыси с ней ничего и не было, - как можно ласковей, понимая, что быть женой такой авторитетной бабы - значит жить без бед, поспешила сказать Марго.
      - Ах, вот как. Ну, тогда я вообще не понимаю, как Рысь могла на такое «бездорожье» пойти. А касаемо Маркизы скажу одно: она мне сразу, еще на сходняке, не понравилась. Что-то в ней не то. Да я и вообще не люблю выскочек.
      После ночи, проведенной с самой авторитетной на зоне бабой, Марго расправила крылья. К ней опять вернулся ее хамский тон. В бараке ее стали бояться не меньше, чем Танка, и выполняли любые прихоти новоиспеченной жены смотрящей.
      Так, однажды она непонятно за что ополчилась на одну из женщин и проделала с ней следующее: во время завтрака, незаметно для своей жертвы, Марго добавила ей в чай нечистот. Когда бедняга, не заметив провокации, взяла в руки кружку и почуяла характерный запах, было поздно: жена Тортиллы сразу же подняла шум, указав на жертву пальцем. Подставленную женщину опустили в тот же день, заставив жрать экскременты и переведя в разряд презираемых. Через три дня несчастная повесилась.
      Но больше всего Марго хотелось отомстить Маркизе. И как-то раз, в одну из ночей ублажения необъятного и неуемно похотливого Кончатовского тела, Марго набралась храбрости и обратилась к Танку с просьбой разобраться с Королевой.
      - А это, девочка, дело только твое. Поэтому и разбор устраивать придется самой. Можешь списать в расход, можешь заткнуть, можешь просто зацепить. По-любому все на уважуху потянет, - рассудительно ответила рецидивистка.
      - Я поняла, Танк. Найди мне заточку.
      - Это не проблема, Марго. Только обдумай все хорошенько, прежде чем кровопускание устраивать. Лучше всего для этого столовая подойдет. Будешь проходить мимо, незаметно ткнешь. Только бей точно: со спины и в сердце. Никто ничего и понять не успеет. Начнется паника. А если тебя и вычислят, я у кума тебя отмажу, будь уверена.
 

 
      Команды надзирательниц известили о перерыве на обед. Последние полтора часа я просто изнывала от голода. Желудок резкими болями настойчиво напоминал о том, что время обедать давно подошло. Я выбралась из-за швейной машинки, отложила в сторону кипу готовых рабочих крагов и осмотрелась. Воробей, Мария и Решка тоже заканчивали работу. Мы жили как бы одной семьей, отдельной от всего барака. За последние полгода стали ближе друг к другу. Поистине между нами возникло такие отношения, в существование которых я никогда не верила, - мы стали почти сестрами.
      Шумной компанией мы вывалились из цеха и направились на предобеденное построение.
      - М-м-м, - потянула воздух жадно раскрывшимися ноздрями Решка. - Судя по запаху, сегодня куриный супчик в столовой.
      - Да уж… Это только запах. Раскатала губенки, - оборвала ее Мария и, как бы напоминая старый анекдот про чай, добавила: - Может, вам в кипяток еще мяса и макарошек добавить?
      - Цыц, бабы! - шуганула их Воробей. - Ишь развеселились!
      Стук алюминевых ложек о металлическую посуду был характерным звуком женской зоны, обедающей в составе всех своих шести отрядов численностью около пятисот человек. В огромном, мрачном бараке, отведенном под столовую, рядами стояли столы с придвинутыми к ним деревянными скамейками.
      Мы подошли к толпе зэчек, ожидающих на раздаче, и, взяв по тарелке и ложке, стали ждать своей очереди. Подойдя к окошечку, я назвала свою фамилию, номер отряда и, получив в тарелку скромную порцию супа, поднесла эту странную жидкость к носу. Теплая баланда в миске, и правда, отдавала слабым куриным запахом, и в ней действительно плавали желтые куриные пальцы. «Фу, какая мерзость, накормить бы этим Самошина, чтоб подавился», - промелькнула в моем мозгу нелепая мысль. Заняв место за столом, я зачерпнула первую порцию этих помоев и опрокинула ложку в рот. Напротив меня с интенсивностью роботов махали ложками Мария и Решка. Воробей подошла позже и, поставив тарелку на стол, присела рядом со мной. Заглянув в ее глаза, я поняла, что она хочет мне что-то сказать по секрету. Ответным взглядом я дала ей понять, что сразу после обеда готова ее выслушать. С минуту мы ели молча, потом Воробей наклонилась ко мне и шепнула:
      - Соберись.
      Я даже еще не успела услышать шаги сзади - я их почувствовала. Шаг, еще один, еще - громким стуком они отдавались в сознании, заставив натянуться каждую струнку моих нервов. Я почувствовала, как напряглась каждая мышца, словно пружина, готовая в любой момент развернуться. Шаги все приближались, и когда тот, кто желал мне зла, остановился у меня за спиной, я резко повернулась и провела подсечку - не прошли даром уроки Гюльнары. Марго, а это была именно она, рухнула во весь рост на холодный каменный пол. Заточка, крепко зажатая в ее потной от волнения руке, пропорола ей шею. Из сонной артерии брызнул фонтан крови, и глаза, начинающие мутнеть, уперлись стекленеющим взглядом в носки моих кроссовок.
      - Ай, как же так получилось, - покачала я головой. - Надо же быть аккуратнее, смотреть под ноги и не носить с собой острых предметов в общественных местах.
      Все произошло так быстро и тихо, что зэчки, увлеченные обедом, даже не успели обернуться на шум. Да и надзирательницы опомнились лишь тогда, когда возле остывающего тела Марго уже столпились женщины, успевшие наполнить желудки теплым бульоном из куриных отходов. Надзирательницы, вооруженные дубинками, оттеснили толпу любопытствующих подальше и, вызвав лекаря с санитаром, которые тут же зафиксировали факт смерти, погрузили тело на носилки и унесли.
      Все, кто находился в столовой, шумно обсуждали случившиеся, многие открыто восхищались Маркизой, и лишь у Кончатовой на лице было написано разочарование. «Глупая девчонка», - думала она. - «Надо же было быть осторожней. А ведь хороша была как жена», - и Танк с вожделением вспомнила ласковые губы Марго. - «Ну ничего, я за тебя отомщу, моя дорогая девочка».
 

 
      Гибель Марго не вызвала каких-то сильных волнений на зоне. Расследование этого инцидента никак не отразилось на Анжелике. И сколько ни пыталась Кончатова убедить кума в том, что виновницей этой смерти была Королева, хозяин лагеря был неколебим.
      - Слушай, ты, конечно, баба уважаемая, но супротив улик не попрешь. Марго напоролась на собственную заточку, - говорил он ей в доверительной беседе.
      Поняв, что законным путем, если так можно выразиться, с Маркизой не разобраться, Танк решила действовать по-иному. Побеседовав наедине с каждой из смотрящих, она, пользуясь своим неоспоримым авторитетом, сумела их всех настроить против Лики, хотя и понимала, что этого все равно недостаточно, чтобы лишить Маркизу ее привилегий. По законам женской колонии смотрящую по бараку могли свергнуть только лишь зэчки, проживающие в этом бараке. Решение сходки смотрящих носило как бы рекомендательный характер. Положение же Лики в ее отряде было весьма крепким. Особенно после того, как она сумела дать такой виртуозный отпор Марго.
      В арсенале Кончатовой оставалось только два способа решения проблемы - травля Королевой или ее физическое устранение. Для начала Танк остановилась на первом.
      Не было дня, чтобы она не сделала Лике какую-нибудь пакость. То толкнет где-нибудь в столовой. То кинет в ее адрес обидную фразу. То подстроит что-то по типу внезапного отключения электричества как раз в то время, когда в швейном цеху трудится Ликина бригада.
      Анжелика изо всех сил сдерживала себя и не реагировала на происки этой подлой бабы. Но долго так продолжаться не могло, поскольку любому терпению рано или поздно приходит конец. Да и потом, игнорирование Маркизой кончатовских выпадов начинало негативно сказываться на отношении лагерного контингента к самой Королевой. Она стала ощущать, что постепенно начинает терять уважение к себе. Даже в собственном бараке. Уважение, которого ей удалось с таким трудом добиться, могло быть потеряно в любую минуту.
 

 
      Прозвучала команда «подъем!» Я сладко потянулась в койке, приоткрыв один глаз, потому что второй открыть было невозможно. Яркий лучик летнего солнца уже прополз по подушке, коснулся щеки и остановился как раз на моих сомкнутых ресницах. Почему-то вспомнились дом, моя комната, мягкая домашняя постель, в которой можно было проваляться до обеда, и летнее солнышко, пробивающееся сквозь тюль занавесок. Но здесь, на зоне, мордовское солнце было не таким, как там, дома. Оно было жестоким и каким-то далеким, как будто его тоже загородили решеткой и обмотали колючей проволокой.
      Тюремные порядки, однако, не давали возможности понежиться в койке, и я, вскочив, быстро натянула комбинезон и отправилась приводить себя в порядок. Посмотревшись в грязное зеркало перед умывальником, я расчесала волосы, уже успевшие отрасти, и стянула их в хвостик на затылке. Набрала в ладони холодной воды и с наслаждением выплеснула ее в лицо, фыркая и брызгаясь. Сзади неслышно подкралась Решка.
      - Ой, мамочки, Маркиза, мне сон сегодня приснился страшный.
      - Решка, ты что как ребенок маленький…
      - Да нет, правда. В том сне ты была. Приснилось, что уходишь ты от нас. И так далеко уходишь. А сама как будто и не хочешь уходить. И страшно нам всем стало. Вот туточки я и проснулась.
      - Брось ботву гнать. Пошли завтракать.
      «Всего боится», - подумала я, - «снов там, к примеру, и прочей чепухи. Чего их бояться? Помолчала бы ты лучше, подруга. Не показывала бы тут, на зоне, свою бабскую суеверную натуру».
      После скудного завтрака, неизменно состоявшего из черствого хлеба и сухой недосоленной пшенки, зэчки отправились на работу. В цеху загремели швейные машины, и я, усевшись за свой стол, взяла первую на сегодня пачку раскроенных рабочих комбинезонов. С тех пор, как я попала сюда, благодаря умению легко и быстро усваивать навыки мне удалось пройти путь от упаковщицы до мастера цеха. А способности управлять коллективом вскоре принесли мне славу справедливого и уважаемого начальника. В мои обязанности входило управлять процессом швейного производства, распределять задания и разрешать неминуемо возникающие на почве работы конфликты между женщинами. И вот сейчас, услышав возню в дальнем углу цеха, я оглянулась на надсмотрщиц, проигнорировавших это, и отправилась проверить, что там случилось. На самом деле ничего страшного не происходило, и надзирательницы, успокоенные моим присутствием, отправились в подсобку пить чай. Я тоже повернулась и хотела было возвратиться на рабочее место, но тут проход мне загородила Танк. Подняв глаза, я почувствовала, как холодеют у меня кончики пальцев. Выражение лица Кончатовой не предвещало ничего хорошего. По крайней мере доброй дружеской беседы уж точно.
      - Говорят, ты теперь в авторитете, - начала она угрожающим тоном. - Ты же впервой зону топчешь. Думаешь, можно не уважать наши понятия?
      - Понятия уважаю и веду себя по чести, будь спокойна, - уверенно ответила я, стараясь придать голосу твердость.
      - Засохни, курва, тебе слова не давали.
      - Сама засохни, гнида казематная. Одной ногой в могиле, а ума так и не на…
      Сильный удар в живот свалил меня с ног. Я больно ударилась головой о ножку железного стола. Волнение и страх моментально исчезли, осталось лишь желание достойно ответить. Сжав кулаки, я вскочила и обрушила на жирное тело Кончатовой град ударов, стараясь вложить в каждый всю свою ненависть к ней. Стычка продолжалась несколько секунд, но я уже чувствовала, что начинаю уставать. Из последних сил, стараясь уворачиваться от ее зубодробительных кулаков, иногда все-таки достигавших цели, я наносила ответные удары. Ей удалось повалить меня и придавить своей тушей, она уже тянулась к моему горлу. «Неужели это смерть?» - подумала я. - «Нет, еще есть силы…» - и, сумев ударить коленкой в бок противницы, я заставила ее перевернуться на спину. Оказавшись сверху, я размахнулась и ударила ее по лицу. Еще раз… и еще раз…
      Меня уже оттаскивали от лежащей на полу туши Танка. Я встала, развернулась, вытерла кровь, сочившуюся не то из разбитой губы, не то из начавшего распухать носа, и уже хотела идти к своему рабочему месту, но тут Танк вскочила и кинулась к окну. Послышался звон, и я с ужасом увидела в ее руке грязное острие стеклянного осколка. Она наступала на меня, ее губы расплылись в мерзкой улыбке, обнажающей полусгнившие зубы, перемежаемые золотыми коронками. Я инстинктивно подалась назад, потому что знала - «расписать» стеклышком могут почище, чем отточенным «финарем» или опасной бритвой. Чаще всего норовят попасть по лицу, чтобы изуродовать навсегда, или целят в живот - могут выпустить кишки. Неминуемая смерть: если не наступит сразу, то наверняка придет от заражения крови. Дистанция между мной и Танком сокращалась. Отступая, я уперлась задом в стол. Надо было что-то делать, как-то сопротивляться. Я попыталась ударом ноги выбить стекло из цепко сомкнутых пальцев Кончатовой. Но острая грань пропорола ткань рабочего комбинезона и поцарапала ногу. Я отпрыгнула, успев заметить, как стремительно темнеет от крови штанина. Затем инстинктивно стала шарить рукой по столу. Нащупав огромные портновские ножницы, тут же схватила их и, бросившись на Кончатову, вонзила железное острие ей в глаз. И в тот же момент почувствовала, как смертоносный осколок вспарывает мне живот. Танк завизжала, держась за вытекающий глаз, и завертелась волчком. Я с недоумением посмотрела на зияющую рану в животе и, придерживая руками вываливающиеся внутренности, рухнула на окровавленный пол. «Смерть…» - мелькнуло в моем тускнеющем сознании.
 

 
      Очнулась я в больничке. Возле меня сидела Решка. Увидев, что я открыла глаза, она защебетала:
      - Ой, Маркиза, как повезло-то тебе! Здесь с такими дырами умирают. А тебя залатали. «Лепила» сказал, что здоровье у тебя отменное. Ты молчи пока, тебе говорить вредно. Танка после того случая в «трюм» заперли. А рану ты ей сурьезную нанесла. Кобла старая через два дня тама и окочурилась. Видать, куму она не угодна была, вот в карцере ее и сгноили.
      - Пить, - прошептала я.
      - Нельзя тебе сейчас, - наставительно произнесла Решка.
      Я опустила налитые свинцом веки и провалилась в глубокий сон.
 

 
      Оправившись после недолгого путешествия на тот свет, я вернулась в свой барак, казавшийся теперь почти родным домом. Абсолютно все его обитательницы встретили меня взглядами, в которых я не без удовольствия читала неподдельное уважение. Дни вновь потекли своим чередом, сменяя друг друга. Но не прошло и недели, как меня вызвали в главный штаб ИТУ. Идя по коридору, я раздумывала, что же хочет от меня начальник зоны. Тактично постучавшись в массивную дверь, обитую дермантином, из прорех в котором торчали клочья ваты, сопровождавшая меня надзирательница заглянула внутрь:
      - Михал Юрич, привела. Ввести?
      - Да, Оленька, давай ее сюда, - услышала я мужской голос.
      Оленька втолкнула меня в кабинет кума и прикрыла за мной дверь.
      Передо мной сидел маленький толстенький мужичок с поросячьими глазками и огромной проплешиной на лбу, спрятанной под активно лысеющей шевелюрой.
      - Королева Анжелика. Второй отряд. Статья сто седьмая, - отрапортовала я, как положено.
      - Знаю, знаю, - поморщился он. - Присаживайся. Разговор к тебе серьезный имеется.
      Я присела на краешек старого стула с продавленным сиденьем напротив его стола и приготовилась слушать.
      - Маркиза, я так понимаю, ты добилась авторитета среди своих. - Он помолчал, выдерживая паузу и подбирая слова. - И, как ты понимаешь, без нашего покровительства тебе невозможно было бы это сделать. Мы, со своей стороны, помогли тебе: вылечили после травмы, полученной на производстве. Я лично заказывал сильнодействующие дорогие лекарства, чтобы ты сидела сейчас передо мной. И прекрасно знал, что Кончатова не выдержит в карцере и дня… Ну, ты сама понимаешь.
      - Не понимаю, к чему вы все это мне говорите, - уперла я в него свой настороженный взгляд. - Чего вам нужно от меня?
      - Пустяки, да и только. Я хочу, чтобы ты сотрудничала с нами.
      - Как? - меня даже передернуло. - Стучать на своих? Вы хотите использовать меня как орудие управления?
      - Вот умненькая девочка! - заискивающе улыбнулся кум.
      - Ни-ког-да!!! - вскочила я со стула.
      - А вот это ты зря. - вдруг стал серьезным кум и, обойдя стол, подошел ко мне. - Знаешь, что бывает за непослушание?
      Схватив за шею, он придавил меня к стене. Я начала задыхаться, пытаясь оторвать его руку, перекрывшую доступ кислорода. Другой рукой он начал шарить под моей курткой и больно сдавил грудь. Потом его рука скользнула по спине вниз, и я почувствовала, как он, пользуясь моим беспомощным положением, нагло лапает ягодицы.
      - Нравится? - прошептал он, и его зловонное дыхание заставило меня зажмуриться от отвращения. - А ты хорошенькая. Сколько месяцев уже без мужика? Разве не хочется? У тебя будет все.
      Стук в дверь заставил его отпустить меня и отойти к столу.
      Я шумно дышала, пытаясь привести в норму дыхалку.
      - Оленька, уведите ее, - словно ничего не произошло, спокойно сказал кум и направился к столу.
      Мрачнее тучи я вернулась на свое рабочее место.
      - Что с тобой? - сразу оказалась рядом Воробей, - Тебя били?
      Я отрицательно покачала головой.
      - Угрожали? - не унималась подруга.
      - Ой, отстань, Воробей. Правда, не спрашивай ни о чем, мне надо подумать.
      Больше ко мне никто не подходил. Но предчувствие беды не оставляло меня.
      Вернувшись после ужина в барак, мы застыли на пороге, онемев от увиденного. Посреди помещения на полу сидела Зойка - дежурная по отряду в этот день - и в растерянности мяла в трясущихся руках тряпку. Вокруг нее грудами были навалены вещи, открытые тумбочки зияли пустотой, матрацы и подушки, скинутые с коек, громоздились нелепыми кучами.
      - Это все они… Пришли и все раскидали… - заныла Зойка. - Все забрали. Чай, сигареты, кипятильники… Даже утащенные из столовой ложки… Даже… - она замялась, - его…
      Все поняли, что она говорила о вырезанном из дерева со всеми мельчайшими анатомическими подробностями, любовно отполированном до блеска макете мужского полового органа в «боевом» состоянии.
      Я сдвинула брови, посмотрела ненавидящим взглядом на разгром и поняла, что это не последняя мера. Но согласиться пресмыкаться перед руководством зоны означало потерять авторитет. Значит, надо бороться, даже если эта борьба будет стоить мне жизни.
      Ночью кум преподнес еще один сюрприз. Исчезла Решка. Утром она не пришла на построение, не было ее и в столовой. Сдерживая волнение, я пыталась представить, где может быть эта симпатичная хрупкая женщина, так похожая на подростка. Может, она лежит в больничке? Тогда почему никто об этом не знает? Или в карцере? Тогда за что? Может, пустилась в бега?… Нет, иначе была бы тревога. Да и не смогла бы трусливая Решка, всегда прятавшаяся за спиной Рыси, решиться на соскок. Нет… Что-то здесь не так!
      Тревога не давала сосредоточиться на работе. Вечером, вернувшись в барак, я увидела толпу женщин возле койки Решки.
      Решка лежала с полузакрытыми глазами, все ее лицо было покрыто ссадинами и синяками, растрепанные волосы разметались по подушке, мутные глаза выражали полное безразличие ко всему на свете. Одежда на ней была разорвана, через прорехи виднелись ожоги, словно кто-то прижигал ей кожу сигаретами.
      - Что случилось? - спросила я ее, присев на кровать.
      - Они продали меня… - почти беззвучно произнесла Решка. - Продали местным ментам, подъехавшим к воротам зоны вчера ночью. Они били меня и насиловали, потом били и снова насиловали. Их было двенадцать человек. Они трахали меня одновременно вдвоем и даже втроем. Ты знаешь, что такое «вертолет»? А «кузнечик»? А я теперь знаю…
      И она закрыла глаза.
      Зэчки переглянулись и вопросительно посмотрели на меня… Я стояла, закусив губу, и скрипела сжатыми от бессильной ярости зубами. Ропот возник в толпе, но мгновенно затих, когда я подняла руку, давая понять, что буду говорить.
      - То, что творит с нами начальство, это произвол. И если мы не положим этому конец сейчас, то, значит, они будут издеваться над нами и в дальнейшем. С завтрашнего дня отказываемся выходить на работу и объявляем голодовку. Держаться кучками, по одному никуда не отлучаться. На ночь в бараке выставим дежурных.
      Несколько дней в столовой не слышно было стука ложек, хотя запах оттуда становился все вкуснее и голодные желудки и без того истощенных женщин урчали и сжимались от отсутствия еды. Шум швейных машин в цеху стих, конвейер женской зоны остановился.
      Женщины бродили по бараку, словно привидения, некоторые падали в обморок от истощения, других из-за физической слабости поместили в лазарет. Карцер был переполнен.
      В кабинете начальника зоны висела густая пелена табачного дыма. Кум ходил от одной стены к другой, нервно теребя в пальцах давно потухший окурок.
      - Черт бы их побрал, так ведь подохнут все. - Он ударил кулаком в стену. - Завтра еще проверка, как назло. Оля, или кто-нибудь там. Королеву ко мне.
      Через пятнадцать минут я стояла перед ним с гордым и независимым видом, потому что после пережитого мне уже ничто не было страшно.
      - Королева Анжелика. Второй отряд. Статья сто седьмая.
      - Так, Королева, я, как ваш непосредственный начальник… - Он повысил голос до крика: - Не могу допустить, чтобы все тут передохли!!!
      - Надо будет, так сдохнем все до одной!
      - Ладно, иди, - сказал кум уже тихо. - Передай своим, что ужесточения мер больше не будет, из карцера всех выпустим. Пускай выходят на работу.
      С победным блеском в глазах я вернулась в барак и сообщила его обитательницам хорошие новости. Но моя борьба была не закончена, я просто обязана была отомстить за Решку.
 

 
      Черная «Волга», посигналив, медленно въехала в ворота зоны и остановилась возле кума, ожидавшего гостей с самым что ни на есть подобострастным видом. Из нее вышел пожилой мужчина в генеральской форме в сопровождении двух офицеров и изъявил желание осмотреть территорию зоны.
      С удовлетворением он отметил, что в бараках порядок, в столовой чистота и цех работает на полную мощность. В штрафных помещениях ни души, и зона живет спокойной размеренной жизнью.
      - Хорошо, Михаил Юрьевич! - произнес генерал-майор, садясь в машину. - Будете у нас в Саранске, не забудьте навестить.
 

 

ШЕРШЕ ЛЯ ФАМ

 
      - Она уже здесь. Впустить?
      Услышав за спиной слова своего телохранителя, пожилой худощавый мужчина, не вставая, повернулся в кресле в сторону вошедшего верзилы.
      - Да, Кувалда, конечно. Пускай войдет.
      Открыв дверь, верзила сделал знак рукой, и в комнату вошла миниатюрная азиатка.
      - Моя почтеня, Артем, - сказала она.
      - Рад тебя видеть, Чоя, - ответил он и движением бровей дал понять Кувалде, чтобы тот оставил их наедине. - Присаживайся. Есть у меня для тебя кое-что.
      - Чоя понимать. Стилет так проста не звать, - с трудом подбирая слова, произнесла Чоя и добавила: - Я слушать. Говори.
      - Тяжелые времена наступили, Чоя. Даже таким, как я, старым законникам, не всегда понятны мотивы, которыми руководствуются сегодня некоторые нечистоплотные бизнесмены, возомнившие себя черт знает чем и вдобавок имеющие мощную комитетскую крышу. Но это все, я думаю, тебя мало касается. Буду краток. Мне, как смотрящему за питерским общаком, грозит опасность потерять свое влияние. И что самое противное, виновником этого может стать какой-то фуфел из бывших комсомольцев, сколотивший свое состояние на махинациях с нефтью.
      Чувствуя, что начинает нервничать, Стилет вытащил из красивой коробки, стоящей на столе, настоящую гаванскую сигару и, закурив, продолжил:
      - Когда он отказался с нами делиться, я спустил это дело на тормозах. Не хотел, признаюсь, лишний раз с комитетчиками связываться. Но в своей безнаказанности он решил двигаться дальше. Теперь этот барыга начал кампанию по перетягиванию на свою сторону братвы с целью посадить собственного смотрящего в Питере. Иными словами, он занес руку на святая святых - общак. А такое простить нельзя.
      Стряхнув пепел, Стилет проникновенно посмотрел на кореянку и спросил:
      - Ты догадываешься, о ком идет речь и почему я обращаюсь именно к тебе?
      - Да, Артем, - вымолвила Чоя.
      - Теперь ты понимаешь, кто тебя вытащил из изолятора и зачем?
      - Да.
      - Ты сможешь мне помочь?
      - Думаю, Чоя суметь.
      - Ну, вот и славно. А за ценой я не постою.
      Стилет встал из-за стола и подошел к Чое.
      - Я верю в тебя. У тебя получится, - по-отечески обняв ее, произнес хозяин комнаты, и в его руке, словно на сеансе у Копперфильда, возник объемный рулончик зеленоватого цвета. - Здесь тридцать кусков. Это аванс. Остальное - сама понимаешь.
      Попрощавшись поклоном, кореянка покинула апартаменты законника, а затем и его трехэтажный кирпичный особняк в Сестрорецке. Из окна Стилет видел, как эта хрупкая черноволосая женщина исчезла за необъятной спиной Кувалды, который услужливо открыл дверцу ее спортивной изумрудной «Тойоты-Селика». «Мал золотник, да дорог», - подумал Стилет. - «У нее получится».
      Оставшись один, он предался воспоминаниям. Перед ним проносились фрагменты его жизни. Вот он на малолетке. Угодил туда в голодные послевоенные годы, за кражу из магазина бутылки с молоком. Вот ему уже девятнадцать - и снова зона. Уже взрослая. И воровал он уже по-взрослому, обнес не одну квартиру немногочисленных в те годы богатеев. Отсидел - вышел. Снова взяли. Снова освободился. Уже в авторитете. Опять зона. Короновали. Небольшой кусочек воли до следующей отсидки. «Как мало было свободы», - думал он. - «Всю жизнь с этапа на этап. И вот уже старость подбирается. А тут еще такое говно творится».
      - Кувалда, загляни ко мне! - крикнул Стилет, увидев, что входная дверь в комнату закрыта неплотно.
      Перед вором выросла мощная фигура телохранителя.
      - Чего там новенького? - спросил у него Стилет.
      - Поговаривают, воры сходку готовят. Вроде как по поводу нового смотрящего вопрос решать собираются.
      - Что ж, пусть готовят. Порешаем, - твердо ответил законник, а про себя подумал: «Только бы у Чои все получилось».
      - Есть и хорошая новость. - Кувалда расплылся в немного глуповатой улыбке. - Завтра вашу сестру выпустят под подписку. Адвокат все устроил.
      - А это действительно хорошая новость. Значит, завтра будем праздновать Галину свободу. Чего там адвокат говорит, развалить дело удастся, али как?
      - Говорит, что к Новому году развалит окончательно.
      - Будем надеяться, что очкарик не зря свой хлеб кушает.
      Отдав распоряжение усилить охрану особняка, Стилет отпустил Кувалду. Затем подошел к одной из четырех дверей, находящихся в комнате, где он принимал Чою. За резной дверью была спальня. Чувствуя смертельную усталость, Стилет потянул дверь на себя и отправился спать.
 

 
      Белый шестисотый «мерс» и три огромных черных джипа «Навигатор» подъехали к зданию нарсуда Калининского района. Через какое-то время там же припарковался скромный «опель», из которого вылез невысокий мужчина в очочках и направился прямиком к белому «мерседесу». Стекло задней двери шестисотого плавно опустилось, и из салона послышался хрипловатый голос:
      - Ну что, уже привезли?
      - Думаю, что да, - ответил очкарик.
      Не вылезая из «мерса», Стилет набрал на мобильнике номер:
      - Пора.
      Пока законник убирал мобилу обратно в карман, из джипов выскочили коротко стриженные громилы и, создав небольшое оцепление перед входом в здание суда, застыли в ожидании.
      В сопровождении Кувалды Стилет вылез из машины, поручкался с очкариком-адвокатом, и все трое вошли в здание суда. К ним примкнули еще шестеро из тех, что подъехали на джипах и пятью минутами раньше устроили импровизированное оцепление.
      А уже через час все они плюс освобожденная под подписку о невыезде баба Галя рассаживались по автомобилям.
      - Здравствуй, сестренка. Считай, полгода не виделись, - не скрывая радости, произнес Стилет, внимательно рассматривая бабу Галю.
      - Что, Артемка, плохо выгляжу, да? - поинтересовалась освобожденная.
      - Конечно, не Мерилин Монро, но в целом ничего. Неделя саун да соляриев, и можно в Голливуд, - ответил он и обнял сестру. - Кстати, в Голливуд можно и прямо сегодня. Точнее, в «Голливудские ночи», что на Невском. Вечером у меня там арендован зал. По случаю твоего выхода.
      - Ты - чудо, братец. - И уже далеко не молодая женщина по-детски чмокнула Стилета в щеку. А потом спросила:
      - Поговаривают, что у тебя проблемы с «положением»?!
      - Есть немного. А тебе откуда известно?
      - Тюрьма что земля, тоже слухами полнится.
      - Ничего, сестра. Нет таких проблем, которые нельзя решить, - произнес Стилет, протягивая бабе Гале открытую пачку «Парламента», и, явно желая сменить тему разговора, сказал:
      - Небось бесфильтровки-то уже поперек горла встали?
      - Чою для этого отписал? - не отставала любопытная сестра.
      - Галь, давай о делах не сегодня и не здесь, - законник оставил вопрос сестры без ответа.
      Через полчаса колесни по городу «мерседес» Стилета и сопровождавший его джип-кортеж припарковались у современного двухэтажного здания. Над входом красовалась зеркальная табличка со светящейся надписью «Арт-салон для новых русских».
      - Здесь, Галина, тебя помоют, причешут и оденут. В общем, тебе самой видней, что нужно делать по части женского марафета. Персонал салона предупрежден, - пояснил Стилет сестре. - И вот еще что: в салоне тебя будут охранять шесть моих бойцов.
      Стилет снова извлек из кармана мобильник и, соединившись, отдал необходимые указания в один из джипов.
      - Видать, братец, проблемы у тебя и вправду серьезные, если ты так о безопасности заботишься. Представляю, что будет вечером в «Голливудских ночах». Не иначе как целый взвод автоматчиков по периметру выставишь.
      - Галь, давай иди. Часа через три мы за тобой заедем. У меня еще встреча с Дедом Хасаном.
      - Деду от Бабы пламенный привет. Жаль, что не могу поехать с тобой. Действительно, надо в порядок себя привести. В таком виде старому шалунишке Хасанке стыдно на глаза показываться.
      Баба Галя хлопнула дверью «мерседеса» и, сопровождаемая стилетовскими братками, скрылась за дверями арт-салона.
      За то время, пока она наводила на себя красоту, Артем Стилет нанес визит Деду Хасану. Этот законник придерживался первозданных воровских понятий, «живя скоромно и отрицая всяку роскошь». Обитал он в квартире одного из старых полуразрушенных домов в районе Шпалерной улицы.
      Стилет приехал к Хасану не столько за советом, сколько за поручительством относительно поддержки на случай, если воры все же решат собрать сходку по вопросу о перемене смотрящего.
      - Заходи, мил человек. Я как раз чайник поставил. Давненько тебя не видел, Артемчик. А верзилы твои пусть на лестнице подождут, - произнес Хасан, закрыв дверь перед носом Кувалды, и проводил Стилета в гостиную, оклеенную, по всему было видно, очень давно, дешевыми полосатыми обоями.
      Усадив гостя за круглый, видать, еще дореволюционный стол, Хасан сходил на кухню за чайником и, вернувшись, разлил кипяток в обычные граненые стаканы, вставленные в подстаканники, по всей видимости, украденные когда-то им в каком-нибудь поезде дальнего следования.
      - А вот заварка, извини, только в пакетиках осталась. Черт бы побрал все эти новшества.
      Стилет не стал ходить вкруг да около и в лоб спросил:
      - Уверен, брат, что знаешь, зачем я здесь. Потому спрошу без обиняков - могу я рассчитывать на твою поддержку?
      - Знаю, Артемчик. Все знаю, - заговорил Хасан, прихлебывая чаек. - И вижу, что дело твое правое. А еще знаю, что запах у твоей проблемы не питерский.
      - Ты хочешь сказать…
      - Именно. Без Москвы здесь не обошлось. Потому мой тебе совет: езжай немедля в столицу и понюхай там, че да как.
      Поблагодарив Хасана и передав привет от сестренки, Стилет откланялся и, терзаемый смутными сомнениями, вышел из квартиры старого вора.
      - Кувалда, - обратился он к телохранителю, очутившись на лестничной площадке. - Забронируй в Москве три номера в «Балчег Кэмпински». Завтра едем. А сейчас - за сестрой и в «Голливудские». Делу, как говорится, время - потехе час.
 

 
      Чоя прекрасно понимала, почему для устранения Вадима Вениаминовича Яшко Артем выбрал именно ее. Во-первых, она была единственной женщиной в окружении Стилета, работающая на исполнение заказа. Во-вторых, ее знания восточных единоборств позволяли ей без труда умертвить противника голыми руками. И в-третьих, Чоя была… азиаткой. А это, пожалуй, являлось главной причиной, побудившей законника выбрать именно ее. Дело в том, что подобраться к нефтяному магнату Яшко было практически невозможно. На публике он появлялся крайне редко, общаясь с теми, с кем решал иметь дело, в основном посредством компьютера либо через особо приближенных к нему лиц. Обитал он в одноэтажном строении, уходящем под землю еще на три этажа, оборудованном по типу стратегического бункера. Да и служба его личной безопасности состояла из таких профессионалов, которым, наверное, и сам президент мог позавидовать. Вдобавок наличие у него уже упомянутой комитетской крыши делала Вадима Яшко почти неуязвимым.
      Но была у него одна слабость - женщины. Точнее, конкретный тип женщин. Женщины-азиатки. Со всеми другими - белыми, черными, да хоть серо-буро-малиновыми в крапинку - Яшко превращался в абсолютного импотента. И здесь бессильны были любые светилы медицины вкупе с «виагрой» и подъемным краном. Зато когда в его постели оказывалась азиатка, нефтяной магнат становился половым гигантом и проделывал с узкоглазыми девушками такие вещи, что их, бедных, зачастую увозили из его бункера в бессознательном состоянии. Партнерш же для своих сексуальных утех Яшко находил в интернете на сайте знакомств для извращенцев и маньяков.
      Зная о таких пристрастиях своей будущей жертвы, Чоя вложила в улучшение своей внешности огромные деньги и за какие-то два дня превратилась из серой корейской мышки в настоящую восточную красавицу. Затем она разместила весьма откровенные фотографии себя, любимой, на сайте знакомств и стала ждать.
      Ожидание длилось недолго. На третий день рыбка клюнула.
      Прекрасно понимая, что, перед тем как получить доступ к долговязому телу Яшко, ей придется подвергнуться проверке службы безопасности магната, Чоя сняла скромную однокомнатную квартиру в Купчино и поменяла паспорт. Теперь она была Ли Ван Хо, приехавшая из Пекина поступать в университет на биолого-почвенный факультет.
      Чтобы комар носа не подточил при проверке «достоверности» ее данных, Чое пришлось выложить еще весьма круглую сумму. Но игра стоила свеч. Тем более что заказ был получен от Стилета, которого она очень уважала и ценила.
      Как она и ожидала, бдительные секьюрити Яшко, пробив кореянку через ФСБ, так ничего и не заподозрили, настолько грамотно она подготовилась.
      И вот наконец-то ее доставили в бункер и проводили к изнемогающему от нетерпения насладиться очередной фарфоровой азиатской куклой Яшко.
      Когда дверь в спальню извращенца захлопнулась и Чоя осталась наедине со своей жертвой, она, не теряя ни секунды, начала действовать. Яшко только успел подумать, что таких обалденных азиаток он еще не встречал, а потом для него наступила вечная темнота: Чое хватило одного точного удара локтем в висок, чтобы отправить Вадима Веньяминовича на вечный покой. Задание Стилета было выполнено. Но теперь надо было спасать собственную шкуру. Цинично послав охладевающему нефтемагнату воздушный поцелуй, Чоя тихо подошла к двери и прислушалась. Сомнений не было - ее кошачий слух явно уловил за дверью вожделенное дыхание одного из охранников.
      По заранее продуманному плану отступления, кореянка резко открыла ногой дверь, ведущую из спальни в коридор, таким образом, что охранник, стоявший за ней, сразу же ушел в отключку. Взяв его пистолет киллерша устремилась к выходу, по пути расстреливая застигнутых ею врасплох секьюрити и одновременно пополняя свой боезапас: одного, второго, третьего, четвертого… Так она добралась до лифта, который, на удачу, был открыт. Кореянка зашла внутрь и нажала на кнопку. Поднявшись на лифте наверх и дождавшись открытия дверей, она, предварительно вооружившись внизу у одного из убитых ею охранников вторым пистолетом, уже с двух стволов, открыла огонь по скопившимся в холле наземного этажа бункера охранникам, но…
      Бесстрашная кореянка явно не рассчитала своих сил. Секьюрити было слишком много на одну хрупкую женщину. Уложив еще пятерых в холле и истратив все патроны, она оттолкнулась от пола и сделала прыжок в сторону надвигающихся на нее бесчисленных сотрудников службы безопасности уже мертвого нефтяного магната. Прыжок навстречу своей смерти.
      До неузнаваемости изрешеченное десятками автоматных очередей тело Чои опрокинулось на пол и затихло, представилась журналистам и возможность заработать на очередных сенсационных событиях…
 

 
      - Кувалда, есть что-нибудь из Питера? - спросил Стилет, закуривая уже третью подряд сигару.
      Пожилой законник явно нервничал. Вот уже неделю он, в окружении своих братков, томился в столичной гостинице. Те несколько встреч с московскими ворами, которые Стилету удалось провести за это время, лишь укрепили его в мысли, что поправить плачевное положение может только ликвидация нефтяного магната Вадима Яшко.
      - Питер молчит, - сухо ответил телохранитель и добавил: - Артем, вы бы не курили так много.
      «Неужели у нее не получилось?» - напряженно думал Стилет. - «Но тогда бы хоть что-нибудь известно было».
      А потом его словно что-то кольнуло, и он вновь обратился к Кувалде:
      - Будь любезен, ящик включи. Там через пару минут выпуск новостей начнется.
      Кувалда мгновенно исполнил просьбу, нажав на кнопку дистанционного управления. Рекламный блок сменился новостийной заставкой, и на большом экране телевизора появилась миловидная дикторша.
      «Сегодня днем в Санкт-Петербурге…»
      Стилет бросил сигару в глубокую стеклянную пепельницу и попросил сделать громче.
      - «…было совершено дерзкое убийство известного бизнесмена Вадима Веньяминовича Яшко. Он был убит прямо в своей резиденции. Убийца-женщина застрелена сотрудниками службы безопасности нефтяного магната на месте преступления. Уже удалось установить личность преступницы. Убийцей оказалась гражданка Китая Ли Ван Хо. По предварительной версии следствия не исключено, что это убийство связано с активизацией преступной деятельности “триад” и их экспансией в северо-западный регион России».
      Несколько минут Стилет и Кувалда, уставившись друг на друга, молчали. Затем вор, выйдя из оцепенения, сказал:
      - Кувалда, свяжись с Питером. Пусть делают что хотят, но достанут тело той, кому мы все теперь обязаны. Хоть похороним как положено. И ненужных улик меньше будет. Да, и вот еще что. Наше дело в Москве можно считать законченным. Завтра возвращаемся.
      «Хорошая была девушка. Таких профессионалов днем с огнем не сыщешь», - сокрушался про себя Стилет. - «Отчаянная. Верная. Жаль, очень жаль, что все так обернулось».
 

 
      Вечером Стилет решил отужинать в ресторане «Прага». Ему просто необходимо было оторваться после стольких дней непрекращающегося нервного напряжения.
      Вместе с заказанным графинчиком водки официант принес записку. Законник развернул сложенную треугольником бумажку и прочитал: «Что же ты, Артемушка, старых подруг не замечаешь?»
      Вор покрутил седой головой, окинув пристальным взглядом соседние столики, но так никого и не приметил.
      - Здравствуй, любимый, - услышал он за спиной показавшийся ему очень знакомым грубоватый женский голос.
      Вор резко повернулся и, не поверив своим глазам, расплылся в улыбке:
      - Не может быть. Рысь. Ты?! Черт побери, какими судьбами?
      Он встал и, галантно взяв ее за руку, усадил на свое место. Сам, жестом указав одному из своих братков, чтобы погулял, уселся рядом на освободившийся стул.
      - Да вот, откинулась. А ты что, никак в Москву перебрался?
      - Да нет. Так, по делам.
      Стилет снова вспомнил Чою, и его лицо погрустнело.
      - А ты чего такой грустный, Артем?
      - Сегодня потерял лучшего своего бойца. Точнее, девушку-бойца, которой любой мужик в подметки не годится. Она была единственная в своем роде. А теперь ее больше нет.
      Рысь задумалась, что-то прикинула, сопоставила и, пристально посмотрев Стилету в глаза, спросила:
      - А ее, случаем, не Чоей звали?
      - Откуда ты знаешь? - удивился законник. - Не знал бы я тебя в деле, решил бы, что ты где-нибудь в ГРУ работаешь.
      - Кочумай, Артемушка: телевизоры у нас тепереча всем доступны. Просто кое-что проанализировала. Короче, с ученицей я ее знакома была. В одном бараке парились. Да ты и сам о ней должен был слышать, когда совместную с Галькой рекомендательную маляву стряпал.
      - Да-да-да, припоминаю чего-то. Девушка, что с сестрой в изоляторе была. Маркизой, кажется, кличут.
      - Точно, - опрокинув стопку водки, произнесла Рысь. - Крутая, замечу, девушка. Я ее после себя смотрящей назначила.
      - Да уж, есть женщины в русских селеньях, - заключил Стилет, и старые знакомые плавно сменили тему разговора, предавшись воспоминаниям о своей бурной молодости.
      - А может, со мной в гостиницу? - предложил уже захмелевший Стилет. - Освежим в памяти то, что давно поросло травой.
      - Нет, Артемушка. Не обижайся. Что было, то прошло. И я уже не та. За столько лет скитаний по лагерям и тюрьмам охладела я к мужикам. Пойми.
      - Чего ж не понять. Понимаю. В общем-то, и мне сегодня до дому дорога. Но из-за тебя, дорогуша, до утра, как бывало, остался бы.
      - Мне лестно это слышать, но, увы, годам не прикажешь.
      Они обнялись, выпили еще по рюмочке и, попрощавшись, возвратились каждый к своей реальности.
 

 
      На следующий день Артем Стилет и сопровождавшие его Кувалда с четырьмя бойцами вернулись в Петербург. Город приветствовал их солнцем и теплым июньским ветерком. Радость от сознания, что все проблемы смотрящего за питерским общаком решены, омрачала лишь смерть верной кореянки, достойная замена которой вряд ли будет найдена в ближайшее время.
      Именно с такими тяжелыми мыслями законник ступил на родную питерскую землю, спустившись по ступенькам скорого поезда «Москва-Санкт-Петербург».
      На платформе его уже ожидала братва, почему-то заметно приунывшая и особо не выказывавшая радости по случаю возвращения пахана. Этого не мог не заметить и Стилет, который сразу же что-то шепнул на ухо Кувалде. Тот, в свою очередь, подскочил к бригадиру встречающих и принялся его о чем-то расспрашивать. Бригадир, опустив голову, словно напроказивший ребенок, слушал вопросы Кувалды, не разу не перебив громилу. Кому-кому, а ему было прекрасно известно, что телохранитель Стилета, эта двухметровая стотридцатикилограммовая гора мышц, способная нанести смертельную травму просто при случайном толчке, ой как не любит, когда его кто-либо перебивает. За исключением Стилета, конечно, и еще нескольких уважаемых воров, вроде Деда Хасана. Когда Кувалда закончил расспрашивать, бригадир, потупив глаза, стал держать ответ.
      Без тени каких-либо эмоций внимательно выслушав бригадира, Кувалда вернулся к Стилету и поведал ему о причинах уныния, исказившего лица встречающей авторитета, братвы.
      - Как так не сумели? - пришел он в неописуемую ярость от услышанного. - Она, значит, сумела, эта маленькая хрупкая девушка, а вы не сумели… - обратил он уже свой гнев к браткам. - Не сумели выполнить такой малости - забрать тело Чои из морга! Тело нашей с вами спасительницы!
      Те, кто в этот момент видел Стилета и братков со стороны, могли стать свидетелями поистине забавной картины: десятка два вжавших головы в плечи здоровенных амбалов, выстроившихся кружком, в центре которого пожилой мужчина, почти старичок, словно воспитатель в детском доме, свирепо размахивает руками, явно отчитывая их за какую-то провинность.
      - И кто вы после этого? Кто?! - уже перешел на крик Стилет. - А может, вы вообще не со мной? Может, только и ждали, что кто-нибудь там порешает, да и уберет старого Стилета куда подальше? А? Я вас спрашиваю! Отвечайте живо!
      - Да нет, что вы. Как можно. Да мы за вас, - забубнили братки.
      - Заткнитесь. Видеть вас не желаю. И чтобы к вечеру тело кореянки было похоронено как положено по ее вероисповеданию. Вам ясно?! - гаркнул Стилет и в сопровождении Кувалды и тех четверых, которых он брал в Москву, направился к выходу из вокзала, где его уже ожидал заранее подготовленный автомобиль.
      - Кувалда, позаботься, чтобы эти балбесы все сделали чисто. И чтоб, не дай Бог, на меня каких подозрений не налепилось.
      - Не беспокойтесь, все будет в лучшем виде. Возьму под личный контроль со всеми вытекающими, как говорится, - заверил вора телохранитель.
      По приезде в Сестрорецк Кувалда демонстративно проводил не на шутку взбешенного законника в его апартаменты на третьем этаже. Затем, спустившись вниз, построил во дворе нерадивых братков и заявил:
      - Значит, так, бойцы. Сейчас вернетесь в Питер, облюбуете какой-нибудь ресторан и затеете там драку. Да чтоб шумной была и с последствиями. Для вас. Иными словами, придется вам некоторое время на казенных харчах посидеть. Ваша задача - создать полное впечатление, что братва Стилета не имеет никакого отношения к исчезновению трупа нашей любимой кореянки. Ясно?
      Бригадир со своими братками одобрительно закивали бритыми головами.
      - Чою я беру на себя. И это уже моя головная боль. Но предупреждаю, если кто-нибудь из вас проболтается - всех в расход пущу. Думаю, вы не сомневаетесь, что я за свой базар отвечаю.
      Когда тяжелые ворота захлопнулись за покинувшими владения Стилета братками, Кувалда принялся за дело. Вызвонив своих знакомых казахов, проживавших в Сестрорецке, он детально очертил им план действий. Согласно этому плану, казахи должны были подъехать на пазике к дверям морга судебно-следственной экспертизы, всеми правдами и неправдами отыскать там тело кореянки, которую они хорошо знали, поскольку когда-то все вместе бежали из Алма-Аты в Россию, и, забрав его, доставить в условленное место в лесном массиве под Сестрорецком. Основным для казахов являлось обязательно засветить лица и не перепутать точки, в которых им придется менять автомобили. На случай, если они попадутся к ментам, Кувалда раздал им ампулы с цианидом, напомнив, кому они обязаны тем, что вообще живут на свете.
      Спустя четыре часа тело Чои было доставлено в условленное место: исполнительные казахи все сделали правильно, засветившись перед работниками морга ровно настолько, насколько это входило в планы Кувалды.
      Прощание с убитой прошло быстро и скромно. Приехавшие на последнюю встречу с Чоей Стилет с Кувалдой сами подожгли облитое бензином тело кореянки и, дождавшись, когда огонь, согласно буддийской религии, сделает свое скорбное дело, собрали прах, чтобы потом развеять его по ветру.
      Потрудившимся на славу казахам Стилет отдал причитавшуюся Чое за исполнение заказа на Яшко сумму - семьдесят тысяч долларов. Эти деньги были не только вознаграждением за помощь в столь нестандартном деле, но и неким гарантом молчания его узкоглазых исполнителей.
      Этим же вечером в питерских теленовостях вновь заговорили о китайском следе в деле об убийстве нефтяного магната. А уже ночные новости на все лады обсасывали подробности погрома, который учинили пацаны Стилета в ресторане «Кавказ».
      - Грамотно сработано, Кувалда, - произнес законник, досмотрев до конца выпуск ночных новостей. - Спасибо. Порадовал старика.
 

 
      Весть о последних событиях из жизни мордовской женской зоны дошла и до Питера. «Вот тебе и раз, вот так Маркиза», - присвистнула баба Галя. - «Кто бы мог подумать, что из этой девчонки сможет получиться такое. Представляю удивление брата, когда он узнает об этом», - продолжала она свои раздумья, несясь в перламутрово-сером «ауди» по трассе в направлении Сестрорецка.
      Стилета она застала грустным. Молча проводив ее в свои апартаменты и усадив в дорогое старинное кресло, он велел Кувалде распорядиться насчет обеда в честь приезда сестры. Сам же, сев напротив нее и закурив свою любимую гаванскую сигару, заговорил:
      - Вчера мы попрощались с Чоей, сестра.
      - Как? - баба Галя не знала о случившемся, но, сопоставив события последних дней, сразу же поняла, о чем идет речь. - Жаль. Это большая потеря для всех нас. Для нашего дела. Хороша была кореянка, что тут сказать.
      Стилет пододвинул к себе бар, сделанный в виде большущего глобуса на колесиках, и предложил сестре помянуть кореянку. Откинув в сторону верхнюю половинку этого забавного хранилища для спиртных напитков, он плеснул в рюмки прозрачно-зеленой жидкости из графинчика, покоившегося внутри южного полушария, и продолжил:
      - Она, не побоюсь этого слова, сумела выполнить невыполнимую задачу. И вот теперь мы можем быть спокойны, если вообще в нашем деле можно быть спокойным, и за собственные шкуры, и за общак, и за сохранение пошатнувшихся в последнее время воровских традиций.
      С этими словами вор опустошил содержимое своей рюмки и, взяв из пепельницы дымящуюся сигару, затянулся. Баба Галя, последовав примеру брата, также залпом избавила рюмку от налитого в нее семидесятипятиградусного абсента. Потом, вспомнив, зачем она приехала, начала рассказывать:
      - Артем, помнишь, я тебя просила маляву в мордву на женскую зону переправить?
      - Разумеется, - ответил Стилет.
      - Так вот, братец, вчера я узнала, что на этой зоне был бунт и что зачинщицей его явилась наша рекомендованная. Маркиза то бишь. И что самое главное - теперь она там в непререкаемом авторитете. Поговаривают, что ей даже удалось завалить Таню Кончатову по кличке Танк. А я-то эту Тортиллу лично знала. И могу тебе со всей ответственностью заявить, Артемка, что замахнуться на Танка себе еще никто не позволял. Она из тех людей, про которых говорят: не тронь говно, и сам не захлебнешься.
      - М-да, - удивленно вымолвил Стилет. - Не проста, как я погляжу, эта твоя Маркиза. Здесь Тофика, правда, туда ему и дорога, мочканула. Там - Танка. Она, случаем, не на комитетчиков работает?
      - Да типун тебе на язык и два на жопу. Какие комитетчики! Она еще совсем девочка. Девятнадцать лет. Окстись, Артем, - обидевшись, завелась баба Галя.
      - Ну ладно, ладно тебе. Остынь, - попытался успокоить сестру законник.
      - У тебя, видимо, из-за всех этих передряг последнего времени совсем крышу снесло. Везде тебе мальчики в строгих костюмах мерещатся.
      - Да, сестра, есть такое дело. Тяжелые времена наступили. Да вот еще и Чою потерял. Она ведь лучшая была. - Глаза Стилета снова погрустнели.
      - А я тебе на что намекаю? Может, нам Маркизу к делу приобщить? Ей все равно теперь дорожка одна. Вряд ли после такого послужного списка она выйдет, что называется, на путь исправления. Да и потом, та же Чоя многому ее обучила. Подумай, Артемка. Я на полном серьезе.
      Стилет снова затянулся ароматной сигарой. «А что?!» - подумал он. - «За последние три дня я уже дважды слышу об этой Маркизе. Причем не от кого-нибудь, а от таких авторитетных баб, как моя сестра и Рысь. А они-то женщины умные и хитрые. Людей насквозь видят. Да и потом, мне же надо как-то решать проблему замены. Мало ли еще будет у меня таких дел, где на роль киллера подойдет только женщина».
      - Что ж, Галь, я подумаю. В любом случае, спасибо за информацию и за заботу. А теперь пойдем отобедаем, чем Бог послал.
      С этими словами Стилет встал, затушил сигару в огромной хрустальной пепельнице и, подав сестре руку, предложил ей переместиться в столовую залу на первый этаж его недосягаемой для простых смертных крепости.
 

 
       ПОД ЮЖНЫМ СОЛНЦЕМ, КАК ПОД ГРУДЬЮ У МАДАМ
      Новенький блестящий самолет стремительно набирал скорость и уже через секунду оторвался от земли, на ходу пряча черные шасси в свое серебрянное брюхо.
      Самошин сидел в самолете и нервно теребил бумажку с инструкцией об использовании спасательных жилетов и способах выхода из авиалайнера в случае аварийных ситуаций. Бумажка эта в течение пятнадцати минут, пока самолет выруливал на взлетную полосу, намокла в его потных пальцах и превратилась в комочек.
      Признаться сидящей рядом Полине, что он жутко боится летать, Владимир не мог. В последний раз он летал на самолете еще ребенком, и неприятные воспоминания об этом навсегда остались в его памяти. Страх перед высотой и, вдобавок, вспомнившиеся некстати сводки новостей по телевизору о крушениях самолетов заставили его в момент взлета крепко зажмурить глаза и вжаться в кресло. Самошин представлял уже свое исковерканное обугленное тело на белом кафеле морга и родителей, мечущихся от одного холодного неопознанного трупа к другому. Когда через минуту он открыл глаза, далеко внизу уже проплывала зеленая бескрайняя равнина, испещренная темными пятнами озер и блестящими ниточками рек. Полина смотрела на него с недоумением:
      - С вами все в порядке, Володя? У вас было такое лицо… Я испугалась, что вам стало плохо.
      - Все в порядке, Полина Петровна. Но мне нужно выйти.
      От волнения Самошин еле дошел до туалета. Уткнувшись в унитаз, он избавился от завтрака. «Останови самолет - я слезу» вспомнились ему слова из песни питерской группы «АукцЫон», которую когда-то ставила Лика, принося кассету в его аспирантскую общагу.
      Осмотрев в зеркале свое зеленовато-желтое лицо, он умылся, прополоскал рот и вернулся на свое место.
      - С вами точно все в порядке? - не унималась спутница.
      - Да-да… Просто я ненавижу самолеты.
      Он откинулся в кресле, закрыл глаза и так, не говоря ни слова, просидел до конца полета.
      - Компания «Аэрофлот» приветствует вас на борту нашего лайнера. Через пятнадцать минут мы совершим посадку в аэропорту города Адлер. Надеюсь, перелет был для вас приятным. Мы будем рады видеть вас вновь на борту нашего лайнера. А теперь убедительная просьба занять свои места и пристегнуть ремни безопасности. Счастливого пути!
      Полина отыскала свой ремень и ловко застегнула его. Самошин крутил в руках два металлических конца и никак не мог сообразить, как они соединяются. Полина звонко рассмеялась и помогла ему застегнуть непослушный ремень.
      Самошин случайно бросил взгляд в окно и обомлел. Самолет летел над морем и уже достаточно снизил высоту, чтобы было видно, как бегут рябью волны, как крошечные катера и лодки застыли на водной поверхности. Ему показалось, что самолет накренился. «Падаем», - запаниковал Самошин. - «Вот она, смерть…» Самолет развернулся и быстро пронесся мимо пляжа, на котором яркими пятнами выделялись разноцветные зонтики.
      Коснувшись земли, авиалайнер сбавил скорость и начал медленно поворачиваться, освобождая посадочную полосу. Когда Самошин спускался по трапу, у него дрожали колени. Оступившись на последней ступеньке, он чуть было не упал. Полина и стоящая внизу стюардесса успели подхватить под руки жертву «самолетной болезни».
      Ощутив под ногами твердую почву, Самошин почувствовал себя гораздо лучше.
      - Ну и жарко же здесь, - промолвил он, сидя в автобусе, направляющемся к зданию аэропорта. - Наверное, градусов сорок жары.
      - Тридцать восемь, - улыбнулась в ответ Полина.
      Возле выхода их уже ждала синяя «вольво» с надписью «Рэдиссон Отель Лазурная».
      Всю дорогу от Адлера до Сочи Самошин, уже вполне пришедший в себя, держался за коленку Полины Остенбах. Потная рука Владимира время от времени пыталась продвинуться выше, под короткую юбку, но всякий раз Полина тактично пресекала его поползновения.
      - Приехали, - произнес водила.
      Получив из рук мадмуазель Остенбах крупную купюру, соответствующую половине месячной зарплаты ректора Первого меда, при виде которой у Самошина защемило сердце, водитель вышел из машины и, достав из багажника сумки, побрел, склонившись под их тяжестью, к стеклянным дверям четырехзвездочного отеля «Рэдиссон Отель Лазурная».
      Полина яркой летней бабочкой пролетела через огромный холл и, взяв у портье ключи от номера, направилась к лифту, увлекая за собой Самошина.
      Лифтер в гостиничной униформе и белых перчатках нажал на кнопку с цифрой восемнадцать, и скоростной лифт унес их в земной рай двухместного номера «люкс» с огромной французской кроватью, джакузи и кондиционером.
      Оказавшись в номере, Полина скинула элегантную шляпку, бросила на кровать сумочку и подошла к распахнутому окну, из которого тянуло в комнату морской прохладой:
      - Володенька, посмотрите, как красиво!!!
      - Да, - обнял ее сзади Самошин.
      Из окна и правда открывался прекрасный вид. Синяя гладь Черного моря с мелькающими вдали парусами яхт разбивалась о берег пенистым прибоем. Внизу раскинулся городок Сочи, утопающий в зелени магнолий и акаций. По другую сторону бухты виднелись горы с густыми лесистыми склонами, плавно спускающимися к самому берегу.
      - Володя, расстегните мне, пожалуйста, молнию на платье, - попросила Полина и, высвободив очаровательные плечики, опустила платье к стройным ногам. Перешагнув через него, она ловко подхватила со спинки кровати белое махровое полотенце, и уже через полминуты Самошин услышал звук льющейся воды из душевой кабинки.
 

 
      Вечером, элегантно одетые, Полина и Самошин спустились в казино отеля. Игра на деньги была еще одной тайной страстью Полины Остенбах, и, привыкнув ни в чем себе не отказывать, она предавалась ей безудержно. Шикарный зал казино поражал богатым убранством. Люди, склонившиеся над рулеткой или сидящие за карточными столами, как нельзя лучше соответствовали обстановке. В пестрой толпе мелькали белые летние костюмы мужчин и яркие вечерние платья женщин, бордовая униформа крупье гармонировала с глубоким, насыщенным цветом зеленого сукна на игорных столах. Самошин никогда не видел столько богатых людей в одном месте. На миг ему показалось, что он присутствует на съемках какого-то американского блокбастера про жизнь богачей, недоступную ему, простому смертному.
      Он держал в руках бокал с коньяком и наблюдал за своей спутницей. Полина Остенбах была так поглощена игрой, что практически не замечала его. Ее алое, струящееся по изгибам тела платье прекрасно сочеталось с помадой точно такого же цвета и рубиновым ожерельем, которое маняще поблескивало на ее изящной шейке. Открытое декольте выгодно показывало нежную кожу спины. Черные волосы, уложенные в аккуратную прическу, были заколоты крохотной бриллиантовой шпилькой. В ее глазах мелькали искорки азарта, щеки пылали здоровым румянцем. Совсем по-детски она обидчиво выпячивала губки, когда крупье называл указанное рулеткой число, сообщая ей о проигрыше. Но внезапно ей повезло, и Самошин увидел, как она запрыгала от радости, когда крупье сдвинул в ее сторону большую гору фишек. Выпив до дна бокал шампанского, она вновь погрузилась в игру и только через полчаса вышла из-за стола, бросив на ходу:
      - Пойдемте, Володя.
      - А…
      - Ты хочешь знать, сколько я проиграла? Не спрашивай. - Она рассмеялась. - Гораздо больше, чем ты думаешь.
      Через пять минут они сидели в ресторане отеля и слушали звуки тягучего блюза, плывущие с небольшой сцены из глубины зала. Со стороны открытой террасы доносились шум прибоя и влажное дыхание ночного моря. Официант с красной бабочкой тихо, словно призрак, возник перед ними.
      - Добрый вечер. Меню, пожалуйста, - произнес он и так же бесшумно исчез, предоставив сидящим за столом мужчине и женщине изучить содержание принесенных им тисненых кожаных папок.
      Полина деловито уткнулась в меню. Ее глаза жадно бегали по строчками. Она сидела с таким сосредоточенным видом, как будто читала контракт. Самошин же, едва приоткрыв папку, сразу же захлопнул ее. Цены казались вполне доступными, если бы не маленькое «у.е.», добавляемое к каждой цифре. Отыскав в разделе «напитки» стакан минеральной воды, он решил, что такое вполне может себе позволить.
      - Что вы будете заказывать, Володя?
      - Я не голоден, Полина Петровна. Если только стакан минеральной воды.
      - Не стесняйтесь, - поняла причину его замешательства Полина. - Фирма оплачивает все. Очень рекомендую форель в винном соусе. Себе же я закажу салат с крабами и морепродуктами.
      Официант, снова возникнув из полумрака зала, выслушал заказ Полины и робкое бормотание Самошина, о том, что ему «то же самое», и удалился. Полина, достав из пачки тоненькую сигарету «Вог» и чиркнув зажигалкой, на мгновение осветившей ее очаровательное лицо, закурила и, выпустив маленькое колечко дыма, поинтересовалась:
      - Вы курите?
      - Нет, - ответил Самошин, откровенно любуясь ее изящными пальцами с длинными алыми ногтями, держащими зажженную сигарету.
      - Это правильно, - произнесла Полина, выпуская струйку сизого дыма. - Курение вредно для вашего здоровья, - закончила она наставительным тоном.
      Официант уже катил в их сторону маленький блестящий столик на колесиках. Остановившись, он принялся, как фокусник, ставить перед ними изысканно красивые блюда, источавшие приятный аромат.
      Полина затушила сигарету и разложила на коленях накрахмаленную салфетку. Официант откупорил бутылку «Наполеона» и разлил коньяк по бокалам. Заменил пепельницу, он медленно удалился, увозя пустой столик.
      Самошин посмотрел на сверкающие во тьме глаза своей спутницы, в которых отражались отблески зажженной официантом свечи.
      - Полина, - произнес Самошин, решив, что настал подходящий момент. - Я люблю вас. Я полюбил вас с первого дня нашей встречи, еще тогда, в офисе. Вы самая необыкновенная женщина, которую мне когда-либо приходилось видеть. Поверьте, мои чувства к вам искренни. Я не требую от вас ничего, просто позвольте мне надеяться…
      Улыбка Джоконды играла на лице Полины во время его короткого монолога. Она привыкла слышать такое от мужчин. При ее положении в обществе, при ее деньгах и красоте ни один мужчина не мог устоять от соблазна и, попадаясь в ее сети, повторял те же самые слова, которые она только что услышала от Самошина. Полина Остенбах опустила глаза и через мгновение подняла их вновь, но взгляд был жестким, с губ уже сошла улыбка, и она спросила:
      - А вы вообще-то любили когда-нибудь? - ее тон был серьезен. - Способны ли мужчины любить? Будь я девочкой из деревни, вы смогли бы сказать мне то, что сказали сейчас? Вы так легко бросаетесь словами, совсем меня не зная.
      - Нет, я никогда не любил ранее, - ответил Самошин, еще не чувствуя подвоха в вопросе Полины. - Вы первая женщина, разбудившая во мне это прекрасное чувство.
      - Вы уверены? А несчастная дочка профессора? Значит, это был брак по расчету? Браво!
      Самошин понял, что выдал себя, и замолчал.
      - А я любила… - продолжала Полина. - Любила так, что не могла жить без него… - Она задумчиво уставилась в глубину темно-янтарной жидкости на дне бокала. - Он бросил меня, выбрав женщину, которая оказалась привлекательней и сексуальней, а я, повзрослев, пошла по жизни дальше, доказывая себе, что нет ни одного мужчины, который бы мог остаться ко мне равнодушным.
      Она тяжело вздохнула и закурила очередную сигарету.
      - Человек любит всего один раз в жизни… Все остальное лишь туман… - Она замолчала, глубоко затянувшись. Тлеющий кончик ее сигареты засветился еще ярче.
      Полина подняла свой бокал и произнесла:
      - За нас.
      - За вас, - перефразировал тост Самошин, их бокалы соприкоснулись с тихим мелодичным звоном.
      В течение ужина они молчали. Полина ковыряла вилкой нежное мясо форели и пила коньяк, изредка поглядывая на своего спутника, погрузившегося, видимо, в совсем невеселые мысли. Самошин машинально съел все, что было на тарелках, но даже не почувствовав вкуса. В его голове стучала только одна мысль: «Она меня не любит». Вспомнив слова из старого детского мультика, он подумал: «Меня не любят - это минус, но и не гонят - это плюс. Не такой уж я плохой. Красив, молод, талантлив, к тому же ректор Первого меда, и в постели, как мне показалось, ей было хорошо со мной. Я смогу сделать так, чтобы она полюбила меня».
      Наблюдая за Самошиным, Полина видела, как изменялось его лицо. Ей нравился этот симпатичный, немного застенчивый молодой человек, не лишенный тщеславия и эгоизма. И при этом она понимала, что он, как мальчишка, купился на ее красивую внешность, на обеспеченный образ жизни и положение в обществе. Она казалась себе большой пушистой кошкой, играющей с попавшим в ее когти мышонком.
      Когда они вернулись в номер, Полина уселась на кровать и протянула Самошину стройные ноги в модных босоножках на высоких каблуках. Тот послушно расстегнул ремешки на щиколотках, положил босоножки на пол и коснулся губами гладкой бархатистой кожи ее ног. Она не оттолкнула его, и он, осмелев, стал осыпать поцелуями ее икры, колени, бедра… Полина подняла его голову за подбородок и страстно прижалась губами к его губам. Через миг они скатились с кровати на пол, сжимая друг друга в неистовых объятиях.
 

 
      На следующее утро Полина, заказав завтрак в номер, в белом махровом халате сидела за столиком и пила кофе из маленькой чашечки, наблюдая за Самошиным в приоткрытую дверь ванной, пока он старательно водил по щекам жужжащей электробритвой.
      После завтрака она натянула яркий купальник-бикини и, прихватив полотенце, отправилась в бассейн. Самошин ненавидел жару, солнце и места скопления большого количества людей, взгляды которых его нервировали, но оставить Полину одну не решился. Она, скинув платье, прикрыла лицо соломенной панамой и, протянув ему защитный крем для загара, попросила его нанести тонким слоем на ее нежную кожу. Самошин, поглаживая ее ножки, животик и упругие полушария грудей, выглядывавших из узенького лифчика бикини, внезапно понял, что не сможет снять брюки, которые вновь стали ему тесны. Так и улегся одетым в соседний шезлонг под огромным разноцветным зонтиком.
      - Рай на земле, - мечтательно произнес он, глядя в голубое небо из тени зонтика.
      - Да, - улыбнулась Полина и направилась по гладкому кафелю к бассейну.
      Подойдя к краю, она сняла тапочки и нырнула в прохладную воду.
      - Володя, идите сюда!
      Самошин, уже успевший прийти в себя после необычной роли не то косметолога, не то массажиста, наконец разделся и последовал за ней. Нырнув, он почувствовал, как освежающая вода ласкает нагретое на солнце тело. Вдоволь наплававшись, они вылезли из бассейна. Самошин услужливо подал Полине полотенце.
      - Володя, завтра прилетает папа. Мы должны встретить его в аэропорту. Поедете со мной?
      - Да, конечно, - нахмурился Самошин. «Как же я мог забыть об этом», - думал он. Но Полина поспешила сообщить ему приятное:
      - Я уже говорила, что он не помешает нам. Его номер будет на третьем этаже, папа безумно боится высоты. К тому же, - она выдержала паузу, - он не против наших с тобой отношений.
      С этими словами она завернулась в полотенце и направилась к стойке бара, чтобы выпить стаканчик апельсинового сока со льдом.
 

 
      Питер Остенбах сошел с трапа самолета в окружении десятерых здоровенных телохранителей. Переложив в другую руку черный дипломат, он достал из кармана белый платочек и вытер пот, обильно струившийся со лба. Это был еще достаточно крепкий, хотя и весьма пожилой немец, с заметной сединой на висках и объемистым брюшком, успевшим вырасти за годы спокойной и сытой жизни в благоустроенной Германии. Полина, увидев его через прозрачные двери зала ожидания, подлетела к отцу и, обняв, поцеловала в гладко выбритую щеку.
      - Здравствуй, папа! - защебетала она - Познакомься, это Владимир Витальевич Самошин, ректор Первого медицинского института, помощник вице-мэра города Санкт-Петербурга и наш партнер по бизнесу здесь, в России. - Володя, знакомьтесь. Мой отец - Питер Остенбах. Владелец компании, на которую мы с вами работаем.
      Самошин улыбнулся и пожал протянутую руку этого, без сомнения, уже уважаемого им человека.
      - Пойдемте к машине, - предложила Полина и повела мужчин сквозь толпу прибывающих и встречающих к синей «вольво». Телохранители, озираясь по сторонам, проследовали за ними.
      По дороге в отель отец Полины рассказывал о напряженной ситуации на рынке фармацевтических препаратов в Европе, о том, что появилось множество мелких фирмочек, которые понемногу отъедают прибыль, что хоть процент их доли незначителен, но в общей массе они приносят миллионные убытки компании «Остенбах ГМБХ», что расширение деятельности на восток позволит восстановить былую мощь компании.
      В отеле у него действительно был забронирован номер на третьем этаже. Покинув лифт пятнадцатью этажами раньше, Питер не стал мешать молодым наслаждаться жизнью. У бизнесмена были свои дела, помимо отдыха и симпозиума, который должен был начаться на днях в этом же отеле.
 

 
      Город на берегу Черного моря погрузился в объятия темной южной ночи. Влажный и в то же время душный, нагретый за день воздух, полный запаха цветущих магнолий, не давал свободно дышать, сдавливал легкие и вызывал головную боль. Полина вертелась на широкой кровати и никак не могла уснуть. Откинув простыню, которой укрывалась, она встала и, закрыв окно, включила кондиционер. Но его тихий мерный шум показался ей оглушающим гулом. Полина снова отворила окно - внизу раскинулся прибрежный городок с его ярко горящими фонарями, прячущимися в густой растительности, и редкими машинами, проносящимися по спящим улицам.
      - Володя, - тихо позвала Полина, - вы спите?
      - М-м… - пробурчал Самошин, отрывая голову от подушки. - Сколько сейчас времени?
      - Два часа ночи. Начало третьего.
      - Полина, ложитесь-ка спать…
      - Не хочется, Володя. Посмотрите, как там хорошо! - сказала она, показывая рукой за окно. - Пойдемте гулять.
      Самошин приподнялся на кровати, недовольно приоткрыв один глаз, но ничего не сказал, а только посмотрел на Полину и подумал: «чего только не придет на ум этим женщинам».
      Через полчаса они уже шли, обдуваемые теплым ночным ветерком, по берегу моря и любовались отражением лунной дорожки в воде. Прибой ласкал их босые ноги, то накатывая, то отступая. Пена лежала на мокрых камнях и казалась ослепительно белой на фоне черной воды. Полина прижалась к широкой груди Самошина и коснулась губами его щеки. Он поймал губами рот женщины и страстно раздвинул языком ее горячие губы. Она задрожала и прижалась к нему еще крепче. Он стянул с нее платье, оставив в одном кружевном белье. Полина в ответ принялась расстегивать меленькие белые пуговицы его рубашки. Разъединив застежки лифчика, он освободил два соблазнительных соска, уже торчавших в ожидании его ласк. Полина ловко разобралась с его брючным ремнем, послышалось стрекотание молнии. Самошин с трудом оторвался от ее сладких губ и двинулся ниже, лаская языком изящную шейку и плечи. Спустившись еще ниже, он уткнулся носом в теплую ложбинку между ее грудей и затем, аккуратно взяв в ладони нежные полушария, стал сосать один из розовых затвердевших сосков. Полина громко застонала. Тем временем его руки уже скользили по ее упругой попке, освобождая ягодицы от прохладного шелка трусиков. Полина небрежно перешагнула через них и опустилась на колени. Освободив напряженный член Самошина, она коснулась его губами и провела язычком по самому кончику. Затем позволила ему проникнуть между полуоткрытых губ. Самошин обезумел от возбуждения. Полина зажала головку его члена губами и стала ритмично двигаться, одновременно лаская рукой яички. С трудом сдерживаясь, он поднял партнершу с колен. Они вошли по пояс в теплую морскую воду, она повисла на нем и обвила его ногами. Он резким толчком проник в нее.
      Полина обнимала его руками и ногами и, закрыв глаза от наслаждения, сладострастно стонала в такт его движениям. Вода ласкала сплетенные воедино тела, волны приподнимали и опускали их, как на качелях, перекатывая под ногами гладкие отшлифованные камушки. Пустынный пляж был немым свидетелем их любви, а шум прибоя заглушал сладострастные стоны Полины. Их губы, соленые от морской воды, вновь соединились в глубоком поцелуе. Самошин зарычал и с силой вогнал член в податливую теплую пещерку Полины, извергаясь струей спермы. Через минуту они оба лежали на берегу, а прибой то легко подталкивал сплетенную в объятиях парочку подальше на сушу, то, отхлынув, тянул за собой в черную бездну.
      Полина встала, оделась и, не обращая внимание на прилипшее к мокрому телу платье, протянула руку Самошину. Тот нехотя поднялся, и они, прижавшись друг к другу, побрели по пустынному ночному пляжу в направлении своей гостиницы.
 

 
      На утро была запланирована морская прогулка. Питер Остенбах уже ждал дочь с ее спутником на борту дорогого, сияющего судна, покачивающегося на волнах у причала. Он был одет в бриджи цвета сафари, такую же футболку и кепку. Рядом с ним толпились его телохранители. Один из них, огромный негр, занял место у штурвала.
      Полина под руку с Самошиным спустились по каменным ступеням к самой воде.
      - Привет, папа, - произнесла дочь и коснулась губами его щеки.
      - Доброе утро, - выдавил из себя Самошин, еще не пришедший в себя после бессонной ночи.
      - Доброе, доброе, - улыбнулся им Питер Остенбах и пригласил пройти на борт.
      Яхта взревела мощным двигателем и взяла курс в открытое море, оставляя позади пенный след. Солнце поднялось уже достаточно высоко и палило нещадно, отражаясь многочисленными бликами в никелированных поручнях яхты. Судно неслось вдоль берега, выбрасывая из под винта тонны воды, и сбавило скорость лишь тогда, когда исчезли из виду многолюдные пляжи Сочи. Полина, скинув платье, лежала в кресле на верхней палубе, подставляя уже достаточно потемневшую от загара кожу спины жарким лучам солнца, и разглядывала модный журнал. Ее отец и Самошин, сидели на нижней палубе. Из маленького переносного холодильничка торчали несколько запотевших бутылок «Хольстена». Мужчины потягивали из высоких стеклянных бокалов горьковатый напиток и разговаривали за жизнь.
      В бездонном голубом небе носились кричащие чайки. Все было как во сне, из которого очень не хотелось возвращаться. Волны покачивали медленно плывущую яхту, и опытный в судоходстве негр лишь изредка корректировал направление, чтобы течение не вынесло ее на берег.
      - Жить хорошо… - ректор Первого меда блаженно зажмурился, потом отхлебнул добрый глоток пива и потянулся за кусочком соленой рыбки. - А хорошо жить еще лучше, - попытался он блеснуть остроумием, вспомнив фразу из старой комедии.
      - Это точно, - согласился Остенбах, который очень любил советский кинематограф.
      Хмельной дух в сочетании с южной жарой ударил ректору в голову, и, расслабившись, он сделался словоохотлив. Говорил об институте, о медицине и еще много о чем.
      - Питер, а вы были в Санкт-Петербурге? Мне кажется, это самый красивый город во всей Европе, - с гордостью сказал Самошин.
      - Да, конечно, - ответил Остенбах. - И не раз. Но мне больше нравится старушка Вена. А еще я обожаю Париж.
      - На вкус и цвет, как говорится… Если вы соберетесь в нашу Северную столицу, то мы с Полиной можем показать вам достопримечательности. Возможно, ваше мнение изменится.
      Остенбах пожал плечами и благодушно улыбнулся. Он был человеком с весьма устоявшимися принципами и вкусами. Россия не внушала ему ни доверия, ни симпатии.
      - Я могу познакомить вас с известными людьми Санкт-Петербурга. На моем посту помощника вице-губернатора мне приходится общаться с очень влиятельными людьми, - говоря это, Самошин был чрезвычайно горд собой.
      - Ваш вице-губернатор занимается вопросами фармацевтики? - неожиданно поинтересовался Остенбах.
      - Да, именно ими. Все резолюции на торговлю и расширение предпринимательской деятельности проходят через его кабинет. В том числе и на лекарственные препараты.
      - Несомненно нам будет полезно познакомиться с ним. А вот еще какой вопрос… - тут Остенбах замялся. - Два месяца назад Международная Федерация Здравоохранения предоставила бесплатную гуманитарную помощь странам Третьего мира, к которым причислена и Россия, в виде огромных партий инсулина. Так вот, часть инсулина, поставляемого в Россию, исчезла по пути, так и не дойдя до потребителя.
      - Да… я помню эту историю… - Самошин задумался. - Бумаги на эту партию я действительно видел в кабинете моего патрона. Но куда они потом исчезли, я не имею понятия. Это дело осело в его сейфе, потом о нем забыли.
      - Из достоверных источников мне известно, что на счет вашего вице-губернатора в швейцарском банке была переведена крупная сумма денег.
      Самошин пожал плечами.
      - Я ничего об этом не слышал.
      Остенбах встал со стула:
      - Ладно, все это грязные денежные делишки. Главное свою честь сохранить и не запачкаться. Хочешь дружеский совет - не лезь в бизнес, чистыми оттуда не выходят, а некоторые и не выходят вообще, их выносят.
      Похлопав Самошина по плечу, он взял с блестящего откидного столика бокал с недопитым пивом и поднялся на верхнюю палубу.
      - Полиночка, ты не сгоришь? Много такого горячего солнца вредно. Посмотри, оно уже почти в зените.
      - Нет, папа. Я осторожна.
      Полина встала с кресла и ловко прыгнула в воду, подняв фонтан переливающихся в лучах солнца брызг. Остенбах смотрел на дочь и умилялся. «Как же она похожа на мать, так же ладно сложена и так же красива. А ум она взяла, конечно же, от меня. Холодный, расчетливый, совсем не женский», - подумал Остенбах. - «Она - достойное продолжение моего бизнеса. И в этот раз дочка сослужила огромную службу. Подозрения, возникшие по поводу гуманитарного инсулина, подтвердились. Действительно, все концы уходят в кабинет вице-мэра, который, провернув эту аферу, нагло нажился, продавая полученный бесплатно инсулин».
      Полина, поднимаясь по лесенке из воды, вся в прозрачных капельках на нежной поверхности кожи, прервала ход его мыслей:
      - Пап, вода чудесная! Не хочешь искупаться?
      - Нет, доченька. Вон, возьми герра Самошина.
      Полина вытащила из кресла немного пошатывающегося от выпитого пива Самошина и заставила его составить ей компанию в принятии водных процедур.
 

 

ДОЛГ ПЛАТЕЖОМ КРАСЕН

 
      Самошин лежал в кромешной тьме фешенебельного гостиничного номера и не мог уснуть. Беспокойство, возникшее после разговора с Питером Остенбахом, не покидало его. Рядом мерно посапывала Полина, положив очаровательную черноволосую головку на его плечо.
      Самошину не спалось, он вспоминал историю с бесплатным инсулином. Именно вице-губернатор втянул Владимира в эту аферу, будь она неладна. Воспользовавшись своим высоким положением, он напомнил несчастному Самошину о его почетной должности в городской администрации, которой молодой ректор обязан прежде всего вице-губернатору, и закончил простыми подсчетами его доли в прибыли от проданного на сторону инсулина. Осторожность Самошина и намерение не ввязываться в незаконные сделки были окончательно сломлены именно этим веским аргументом. «И зачем я согласился?» - думал он. - «Как теперь спасти свою задницу, не говоря уже о карьере?» Ректор Первого меда, по совместительству помощник вице-губернатора, в ярких красках представил себе скандал, который может разразиться вокруг этого дела, представил заголовки газет, пестрящих громкими фамилиями, и рядом с фото вице-губернатора свою собственную кислую физиономию.
      Несомненно, все то, чего он достиг с таким трудом за эти годы, в течение нескольких дней полетит к чертям собачьим. Самошин поморщился. Он уже видел себя на краю бездны, стоящим на одной ноге и пошатывающимся от порывов резкого ветра. И всему виной Питер Остенбаха. Этот человек, так понравившийся ему сначала, оказывается, представлял серьезную угрозу благополучию и надеждам Самошина. И как противостоять этой внезапно возникшей угрозе, он не знал. Самошин пытался отыскать хоть какое-нибудь правильное решение, но так и не находил. Наконец он решил, что лучше будет посоветоваться с вице-губернатором. «Да, но как? Полина не отходит от него ни на минуту. И все-таки завтра надо обязательно добраться до телефона и позвонить в Петербург». С мыслью о том, что вице-губернатор точно сможет решить эту проблему, Самошин немного успокоился и погрузился в сон.
      Утром он с трудом оторвал взлохмаченную голову от подушки. Налитые кровью белки и темные круги под глазами красноречиво свидетельствовали о беспокойной ночи, проведенной в состоянии нервного напряжения. Попытавшись приподняться, он вновь рухнул на кровать и крепко заснул. Полина, бросив на него недоуменный взгляд, спросила, что это с ним? Но, так и не получив ответа, села на край кровати и принялась пить кофе с тостами.
      Через час она, держа под руку Самошина, уже нажимала кнопку лифта. Блестящие створки кабинки открылись, пропуская пару внутрь. Выйдя из лифта, они направились к стеклянным дверям, ведущим в салон красоты. Самошин уселся в кресло напротив входа, а Полина прошла внутрь, дабы привести себя в порядок. Пока она путешествовала от косметолога к парикмахеру, а затем сидела полчаса в кресле маникюрного кабинета, Самошин, вспомнив о своем неотложном деле, бегал по коридорам отеля в поисках телефона.
      - Простите, вы не подскажете, где здесь можно позвонить? - обратился он к администратору гостиницы.
      С каменным выражением на лице тот выставил на стойку телефонный аппарат. Самошин, с трудом попадая пальцами на кнопки, нажал выход на межгород. Телефон ответил короткими гудками.
      - Черт! - выругался Самошин.
      - Междугородный телефон вы можете найти в нашем бизнес-центре на втором этаже, - невозмутимо пояснил администратор и убрал аппарат под стойку.
      Кинувшись к лифту, Самошин нервно забарабанил пальцами по стене, и когда тот подъехал, непутевый помощник вице-губернатора едва не внес лифтера вглубь кабинки и сам нажал на кнопку с цифрой «два», приведя лифт в движение.
      На втором этаже располагался бизнес-центр. Здесь напротив длинного светлого коридора находились просторные офисы, в которых сидели молоденькие девушки и толпились бизнесмены. Самошин кинулся к симпатичной секретарше:
      - Мне, пожалуйста, телефон. Межгород.
      - Налево по коридору.
      Секретарша удивленным взглядом проводила стремительно удаляющегося мужчину.
      - Ни здрасте, ни до свидания, - пробурчала она, обиженно пожимая плечиками. Этот мужчина ну никак не похож на богача, приехавшего сюда отдыхать.
      Самошин добрался до цели и схватил трубку. Трясущимися пальцами стал нажимать на кнопки. Восемь… гудок… Восемьсот двенадцать… Триста шесть-де… - Потная горячая рука легла ему на плечо.
      - Добрый день, Володя, - услышал он голос Питера Остенбаха.
      - Добрый день, Питер… - пробормотал Самошин, кладя трубку на место и отвечая на дружеское рукопожатие.
      - Я вам помешал? - Питер указал взглядом на телефон. - Вы можете позвонить. Я подожду вон там, пока вы освободитесь. - Он указал на кресло у окна.
      - Нет, нет… - Самошин по-идиотски улыбнулся, задержав взгляд на громадном негре-телохранителе, не покидавшем Остенбаха ни на минуту. - Я хотел позвонить маме. Сказать, что все в порядке. Но сделаю это завтра. А сейчас прошу меня извинить, мне надо идти. Полина ждет меня в салоне красоты.
      И Самошин понесся обратно, а Питеру Остенбаху осталось только в недоумении пожать плечами.
 

 
      Вечером Полина Остенбах сбросила халат на спинку стула и, прыгнув в постель, ласково обняла Самошина, прижимаясь к нему всеми изгибами своего обнаженного тела, но он, погруженный в свои мрачные мысли, как будто не чувствовал ее ласк, способных вызвать эрекцию даже у покойника. Так и не дождавшись ответной реакции, Полина отвернулась, и уже через пять минут послышалось ее негромкое сопение. Самошин полежал какое-то время с закрытыми глазами, потом, взглянув на спящую женщину, опустил одну ногу с кровати на пол… Затем вторую… нащупал тапочки… Осторожно сел на краешек кровати и включил бра. Полина повернулась к нему и, чуть-чуть приоткрыв глаза, сладко зевнула. Самошин лег обратно. Женщина во сне нашла его и, водрузив свою голову ему на плечо, крепко обняла.
      «Вот попал!» - думал Самошин, притворяясь спящим - «Как же вырваться и позвонить?»
      Так они полежали еще немного. Самошин поглядел на часы. «Пора!» Он аккуратно сдвинул руку Полины со своей груди, вытащил из-под ее головы плечо и медленно встал. Оглянувшись, он полюбовался соблазнительным видом спящей женщины, затем, подхватив свою одежду, выглянул в коридор. Там никого не было. Неслышно выскользнув из номера, Самошин прикрыл за собой дверь и натянул брюки. Затем вызвал лифт, на ходу застегивая пуговицы рубашки. Лифтер был крайне удивлен, увидев на восемнадцатом этаже полураздетого мужчину с развязанными шнурками. Кое-как приведя себя в порядок, Самошин выскочил из отеля и поймал такси.
      - На вокзал.
      Ночное такси быстро уносило Владимира по улицам спящего Сочи в направлении железнодорожного вокзала.
      Остановив машину на привокзальной площади, он попросил водителя подождать, а сам зашел в зал ожидания, где в ряд стояли телефонные будки с автоматами. Самошин порылся в карманах и вспомнил, что забыл мелочь. Громко выругавшись, он отправился к круглосуточной кассе менять сторублевую купюру. Через пять минут он уже стоял в телефонной будке и, тяжело дыша в трубку, крутил диск аппарата. После нескольких неудачных попыток он все же услышал на том конце провода заспанный голос вице-губернатора.
      - Алле?
      - Владимир Николаевич. Это Самошин Владимир Витальевич. Простите, что беспокою вас так поздно, но, увы, обстоятельства.
      - Володя, вы знаете, сколько сейчас времени? - выразил недовольство столь поздним звонком вице-губернатор.
      - Да, да…
      - Тогда перезвоните утром. И убедительная просьба - не беспокоить меня по ночам. До свидания, - собрался было положить трубку Владимир Николаевич.
      - Обождите, не кладите трубку, у меня очень важные новости для вас.
      - Важные? Ладно, валяйте.
      - Помните историю с бесплатным инсулином?
      - Да… припоминаю… Что-то произошло?
      - Да. Этот человек… Он все знает…
      - Кто знает? Успокойтесь и говорите понятнее.
      - Питер Остенбах, президент компании «Остенбах ГМБХ». Он спрашивал меня на днях об этом деле.
      - И вы, разумеется, ему ничего не сказали?
      - Нет… как можно… абсолютно ничего…
      - Та-а-ак. - В трубке наступило молчание, очевидно, вице-губернатор думал. - Хорошо, Володя, спасибо, вы, как всегда, выручили меня. Я решу этот вопрос.
      - Это наш общий вопрос, - напомнил о своей роли в этом деле Самошин.
      - Да, конечно, общий. Всего хорошего, Володя. Спокойной ночи.
      - Спокойной ночи. Еще раз извините за беспокойство.
      - Ничего, ничего.
      Послышались короткие гудки. Самошин повесил трубку и направился к тому месту, где оставил такси.
      Вернувшись в гостиницу, он быстро разделся и с чувством выполненного долга нырнул в постель. Глубокий сон не заставил себя долго ждать.
 

 
      Владимир Николаевич Жуков повесил трубку и сел на кровати.
      - Что-то случилось, Вова? - поинтересовалась жена, подняв на мужа заспанные глаза.
      Жуков посмотрел на ее опухшее со сна лицо и растрепанные волосы, в которых болтались бигуди, и отвернулся.
      - Ничего не случилось, Машенька… Спи.
      - Когда так поздно звонят, значит, не все так хорошо, - пробурчала жена, повернувшись к стенке.
      - Ничего не случилось… Все хорошо… - снова повторил муж и про себя добавил: - Пока не случилось…
      От проницательных глаз жены, несомненно, не могло укрыться его волнение, вызванное, этим ночным звонком, но, будучи умной женщиной она не стала допытываться, в чем тут дело. Она знала, что это бесполезно. Если муж хочет что-то скрыть, то он не признается в этом даже под пытками.
      Владимир Николаевич встал с кровати и, шаркая тапочками, направился на кухню. Там, не торопясь, он сварил себе кофе и, прихлебывая горячий ароматный напиток, погрузился в тягостные раздумья.
 

 
      Вице-губернатор был весьма уверенным в себе человеком. Его волевой подбородок с ямочкой посередине свидетельствовал о жестком и непримиримом характере. Несмотря на то, что седина рано тронула его волосы, выглядел он достаточно молодо. Умудренный жизненным опытом, Владимир Николаевич был из тех людей, про которых говорят, что он учится на чужом примере. Именно это качество и помогло ему достичь такого высокого положения.
      Естественно, он не всегда был вице-губернатором. Ни для кого не секрет, что вице-губернаторами не рождаются, ими становятся. И Владимир Николаевич им стал.
      Его мать была санитаркой, а отец врачом, и трудились родители в одном из отделений Смольнинской больницы. Еще будучи маленьким мальчиком, Вова определил для себя другой путь.
      С малых лет он хотел стать врачом, мечтал помогать людям. И родители одобряли его желание. В домашней библиотеке было огромное количество специальной литературы по медицине, и Вова, забираясь по старой стремянке, грозящей каждое мгновение обрушиться, доставал с полок книги и с увлечением их читал. Иногда в детских снах он представлял себя врачом в белом халате, шапочке и стерильных перчатках посередине сверкающей белым кафелем операционной. Вот он стоит с блестящим, острым, как бритва, скальпелем в руке… Шли годы, мальчик прилежно учился, переходил из класса в класс, упорно занимаясь биологией и химией. И вот уже позади школьный выпускной. Его друзья и подруги, так незаметно повзрослевшие, разошлись каждый по своей дороге. Вова твердо знал, какая дорога предназначена ему. Целевое направление, составленное главврачом отцовской больницы, в том, что по получении профессии Вова займет там место врача, дало ему лишние шансы поступить в медицинский институт. Не прошло и месяца после того, как прозвенел последний школьный звонок, а молодой Владимир Николаевич уже знал о своем зачислении в Первый мед. Студенческие годы пролетели в вихре сессий и каникул, чередующихся бесконечными занятиями и практикой. И в знаменательный день защиты диплома Вова, чрезвычайно гордый собой, представил госкомиссии серьезный проект и закончил институт с красными корочками. В больнице, не зная, что такое усталость, он работал с утра до вечера. Отец и мать по праву гордились своим сыном.
      Однажды его пациенткой стала молоденькая девушка Маша - дочь райкомовского работника. После ее выписки юноша с девушкой продолжали встречаться и через два месяца отпраздновали пышную свадьбу. Молодой талантливый хирург обзавелся новыми связями в кругах известных и уважаемых людей. Именно эти связи, а также интересное положение молодой супруги сделали возможным получить однокомнатную, но зато отдельную квартиру в хрущевке на проспекте Большевиков. Дом располагался не в самом престижном районе и окна их квартиры на первом этаже выходили на пустырь, но молодые жили счастливо и беззаботно.
      Прошло десять лет. Авторитет Владимира Жукова неуклонно рос. Безупречная репутация врача, прекрасного семьянина, его ум и способности руководителя позволили ему завоевать уважение политиков, бизнесменов и впоследствии даже вице-губернатора Санкт-Петербурга по здравоохранению. Поступило предложение занять должность помощника вице-губернатора. Несмотря на то, что Владимиру очень не хотелось оставлять любимую работу в больнице, он согласился. Через два года вице-губернатор ушел в отставку, оставив после себя преемником Жукова.
      Тут в жизни Владимира Николаевича наступил переломный момент. Став вице-губернатором, он увидел изнутри весь этот аппарат власти, познал весь механизм методов управления. Видел, как приносят в белых конвертиках взятки, как ворох незаконных бумаг оседает в сейфе губернатора, как люди, желающие заняться бизнесом, просиживают очереди возле кабинетов в надежде получить разрешение, как отъезжает губернатор на новой иномарке от здания городской администрации. Приходя же домой, он ложился на уже старенький диван и не мог заснуть из-за шума допотопного холодильника. Не радовал и цветной телевизор «Горизонт», по которому без конца крутили рекламу суперплоских телевизоров «SONY Trinitron». Его стала доставать ругань жены, ворчащей на подтекающую стиральную машину «Сибирь». Нет, зарплаты вице-губернатора хватило бы, чтобы постепенно купить все новое и крутое. Но Владимиру хотелось сразу и побыстрее.
      «А почему бы и нет? Другие же живут взяточничеством, и ничего. Что такого, если я помогу кому-то за вознаграждение? Или сам займусь каким-нибудь бизнесом?»
      Сделав для себя такие выводы, он тогда сам еще толком не сознавал, что встал на скользкую дорожку незаконных махинаций и взяточничества, за которые когда-нибудь придется заплатить.
      Теперь, спустя несколько лет, он сидел на своей шикарно обставленной кухне, пил дорогой кофе и клял себя за то, что ушел в свое время из Смольнинской больницы. Жуков прекрасно понимал, что, если он не сделает решительный шаг, все достигнутое за эти годы полетит ко всем чертям.
      Двое его детей преспокойно спали в соседней комнате. Он на цыпочках прокрался в детскую, вытащил из зажатых ручонок пятилетней дочки плюшевого мишку и положил его рядом на стул. Затем подошел к уже почти взрослому сыну и заботливо поправил одеяло. «Неужели из-за каких-то пятидесяти-шестидесяти тысяч долларов, вырученных с бесплатно полученного инсулина, теперь весь этот мир, так тщательно построенный и бережно охраняемый, рухнет в один момент?» - думал вице-губернатор. - «Нельзя этого допустить». Потянувшись к окну, он как можно тише закрыл форточку и поправил штору. Также бесшумно прошел к выходу из комнаты и, на минуту осветив ее лучом из дверного проема, прикрыл за собой дверь. Войдя к себе, он, тяжело вздохнув, присел на кровать. Посмотрел на спящую жену, лег и выключил светильник.
 

 
      - Артем, извините, что прерываю ваши банные процедуры, но вам звонок по спутниковому. Человек представляться отказался, но сказал, что очень важно! - выпалил ворвавшийся в парную Кувалда, протягивая Стилету внушительную трубку с огромной антенной.
      Вор взял у телохранителя аппарат и сказал:
      - Слушаю.
      - Это я. Узнал, надеюсь?
      - Разумеется. - У Стилета была феноменальная память на голоса. А уж бас звонившего он не смог бы спутать никогда и ни с чьим другим.
      - Надо встретиться. Есть разговор.
      - Не вопрос. Давай в Спасо-Преображенском на утренней литургии. Завтра как раз воскресенье.
      - Хорошо. Лучше места не придумаешь, - пробасили на другом конце спутникового сигнала.
      - Тогда до встречи. - Законник нажал на кнопку прерывания связи.
      «Вот уж не ожидал, что я ему понадоблюсь», - размышлял Стилет, лежа на полке и покрякивая под хлесткими ударами березового веничка, наносимых старающимся изо всех сил Кувалдой. - «И чего это ему понадобилось от старого Артема. Ну да ладушки, завтра поглядим».
      На следующее утро белый «мерседес» Стилета в сопровождении на этот раз только одного черного джипа остановился в переулке неподалеку от Спасо-Преображенского собора. Авторитет вышел из своего шестисотого, вслед за ним Кувалда. Свита осталась в машинах. Бандиты заранее договорились о такой дислокации, дабы не привлекать к своим колоритным фигурам и к не менее заметным автомобилям лишнее внимание.
      Перед входом в церковь Стилет трижды перекрестился. Затем шагнул внутрь. Кувалда, проделав то же самое, вошел следом. Смешавшись с толпой воскресных прихожан, вор принялся высматривать того, ради которого он, собственно говоря, и приехал сюда.
      Владимир Николаевич Жуков не заставил себя долго искать и, первым завидев Стилета, принялся протискиваться в его направлении. Законник зажигал свечу перед иконой Божьей матери, когда услышал позади себя знакомый бас:
      - Ну, здравствуй, Артем. Не оборачивайся только и слушай. Хорошо?
      - Здравствуй, коль не шутишь, Владимир. Признаться, я и не думал оборачиваться. Говори, чего хотел?
      - Проблемы у меня серьезные, Артем.
      - А у кого их сейчас нет. Ты, кстати, один пришел?
      - Ну да. Мне лишних свидетелей не надо.
      - Хорошо. Говори, пока никто не мешает.
      - Короче, дорожку мне перешел один фриц. Некто Питер Остенбах. Владелец фармацевтической компании «Остенбах ГМБХ». Причем перешел так, что в лучшем случае я полечу со своей вице-губернаторской должности. Но скорей всего, отправлюсь зону топтать, чего, как ты понимаешь, мне бы очень не хотелось.
      - И что ты хочешь от меня?
      - Надо, и как можно быстрее, сделать так, чтобы эта компания осталась без владельца.
      - Господи, и как у тебя язык-то поворачивается о таких вещах в церкви базлы точить, да еще перед иконой Богородицы?!
      - Ты сам место выбрал, Артем.
      - Хорошо, Владимир, я подумаю. Не могу тебе ответить вот так вот сразу и здесь.
      - Но, Артем, медлить нельзя.
      - Я два раза не привык повторять, - отвечал все таким же спокойным голосом Стилет, наблюдая за своей свечкой, которая к тому моменту догорела уже до половины.
      - Артем, я, конечно, понимаю, кто старое помянет… но хочу тебе напомнить…
      - Я все помню, Владимир, - перебил Жукова законник. - В долгу не останусь, не беспокойся.
      Произнеся последнюю фразу, Стилет перекрестился и, не попрощавшись с вице-губернатором, направился к выходу из храма.
 

 
      Покинув собор, вице-губернатор вышел на улицу Пестеля и пошел по направлению к Летнему саду.
      Сказав Стилету, что на встречу он пришел один, Жуков не врал. Сегодня он был даже без машины. В целях дополнительной конспирации Владимиру Николаевичу пришлось воспользоваться услугами метрополитена, к которым за последние пять лет он, признаться, ни разу не прибегал.
      И вот, когда встреча с его давним знакомым, которого Жуков даже считал другом, свершилась и, прямо скажем, не придала чиновнику уверенности в завтрашнем дне, он просто решил прогуляться и освежить в памяти некоторые эпизоды своей прошлой жизни, связанные с Артемом Стилетом. Лучшего места для этого, чем Летний сад, Владимир Николаевич, с детства влюбившийся в свой родной город на Неве, сейчас выдумать не мог.
      Несмотря на воскресный день, народу в Летнем было немного: сказывался период отпусков. Оказавшись на территории сада, Жуков вспомнил детство, когда он пятилетним мальчишкой вместе с мамой приходил сюда кормить лебедей. Его поражали тогда эти гордые независимые птицы с длинными красивыми шеями. Еще тогда он для себя решил, что, когда вырастет, станет таким же гордым и независимым. И вот теперь, когда он оказался лицом к лицу с опасностью потерять в одночасье все, к чему он так долго шел, ему стало безумно жаль себя. После сегодняшней встречи с Артемом ему показалось, что от него отвернулся весь мир. «Но Артем - это еще не весь мир», - успокаивал он себя. - «И в то же время только в его власти решить возникшую у меня проблему». Проблема мучила его вот уж третьи сутки, и пока он не видел способов ее разрешения. А результат встречи с Артемом ранил его самолюбие.
      «Как же так?» - думал Жуков. - «Где же элементарная человеческая благодарность? Недаром говорят, что ворам верить нельзя, а тем более рассчитывать на их помощь. Но я же вытащил его с того света». И тут память вице-губернатора начала прокручивать историю десятилетней давности, историю его знакомства с вором в законе по кличке Стилет.
      Тогда Жуков еще не был вице-губернатором. Да и вообще не имел никакого отношения к чиновничеству, работал обычным, правда, весьма перспективным, хирургом.
      Как-то поздним вечером, возвращаясь со смены домой, в свой весьма неприятный райончик с самокритичным названием Веселый поселок, на пустыре у самого дома хирург услышал выстрелы. Жуков поспешил спрятаться за дерево. Стрельба усилилась, пистолетные хлопки сменились автоматными очередями. Перестрелка происходила совсем рядом. Выстрелы не умолкали, перемешиваясь с леденящими кровь криками, переходящими в предсмертные стоны. Минут через десять все стихло, и Жуков, выйдя из-за своего укрытия, побежал в сторону дома. Но, снедаемый любопытством, он все же заглянул на пустырь.
      Жуткая картина предстала его глазам. В пяти метрах друг от друга с открытыми настежь дверьми стояли два изрешеченных пулями «жигуленка» восьмой модели. Вокруг автомобилей в неестественных позах лежали недавние участники перестрелки, не подавая никаких признаков жизни.
      Надо отдать должное Владимиру Жукову, врачом он был по призванию, и потому клятва Гиппократа для него не являлась набором пустых фраз. Понимая, какая смертельная опасность ему грозит, он тем не менее не струсил и поспешил туда, где произошла, по всему было видно, самая обыкновенная бандитская разборка - обычное явление для Северной столицы тех лет. За что, собственно говоря, впоследствии и окрестили Петербург криминальной столицей России.
      Жуков со знанием дела проверил пульс у всех участников перестрелки и констатировал - восемь трупов. Он уже было собрался уносить с этого проклятого места ноги, как услышал слабый стон, донесшийся до него из салона одной из восьмерок. «Точно, - подумал хирург, - ведь в машинах я и не проверил, есть ли там кто».
      Мгновенно оказавшись у автомобиля, из которого доносился стон, Жуков обнаружил там истекающего кровью мужчину лет сорока. «Ранение в живот», - тут же определил опытный врач.
      - Помоги, браток! - услышал Владимир слабый хрип. - Только ментам не сообщай.
      В этот момент Жуков услышал звуки милицейской сирены. Быстро оценив ситуацию и поняв, что успеет, хирург вытащил раненого из автомобиля, перемотал собственной курткой кровоточащую рану и, взгромоздив его себе на плечи, потащил к дому.
      «Только бы никого не встретить», - с надеждой думал Владимир. Но, как назло, уже дотащив подстреленного до парадной и оказавшись в подъезде, Жуков услышал двумя этажами выше звук спускающихся шагов. Хирург, однако, не растерялся и, заметив, что дверь в подвал не заперта, поспешил там укрыться вместе с жертвой кровавой разборки. Когда угроза миновала, он собрал последние силы и допер-таки раненого до собственной квартиры, впервые порадовавшись тому, что живет на первом этаже.
      Оказавшись в квартире, Жуков аккуратно положил бедолагу на пол.
      - Умоляю, только не в больничку, - снова подал голос раненый и отключился.
      Владимир, прекрасно отдавая себе отчет в том, что рана практически смертельна, все-таки принял решение оперировать. Он живо расстелил на полу простыни. Затем освободил нежданного пациента от одежды, разрезав ее ножницами, и переместил его на импровизированный хирургический стол, а точнее пол.
      Осмотрев ранение и обнаружив, что пуля прошла навылет, практически не задев жизненно важные органы, Жуков принялся за операцию.
      Спустя шесть часов он облегченно вздохнул и, глядя на прооперированного, произнес:
      - Жить будет.
      Через месяц пациент уже смог встать на ноги. Все это время Владимир, специально взяв отпуск, практически не отходил от него, отлучаясь лишь в аптеку за лекарствами да в гастроном за продуктами. Как-то, возвращаясь из магазина и подходя к дому, Жуков наткнулся на припаркованную у подъезда темно-серую «BMW». Зайдя к себе в квартиру, он с удивлением обнаружил там четверых коротко стриженных здоровяков, одинаково одетых в спортивные штаны и кожаные куртки.
      - Не беспокойся, Владимир, это за мной, - произнес обитатель жуковской квартиры. - Меня уже можно выписывать?
      - Ну, неделю-другую тебе еще необходим стационарный режим. Список лекарств я дам.
      - Ну, вот и славно. А ведь мы так толком и не знакомы.
      Тут Жуков поймал себя на мысли, что и вправду за все это время он был так поглощен чисто медицинской частью взаимоотношений со своим обитателем, что ни разу не поинтересовался, как его зовут.
      - Не знаю, право, как и благодарить тебя. Ты же мне не только жизнь спас, но и шкуру прикрыл. Так что если понадоблюсь, то разыскать меня несложно - Артема Стилета многие знают. А пока, в качестве маленькой компенсации за труды твои праведные, вот тебе ключи от трехкомнатной квартиры на Петроградской стороне. Ребята мои помогут оформить, как положено. А то что за дела - такой талантливый врач, а живешь, как бомж какой-нибудь. Пора уже и о семье подумать, ну и вообще. Семья-то, кстати, где?
      - На юге, у родственников. Как раз за день до нашей встречи жену с детишками сплавил отдыхать.
      - Удачно. Тем более квартира тебе кстати будет.
      - Но я не могу взять… - начал было упорствовать Жуков.
      - Не желаю слушать. Бери, когда дают. Не сумлевайся, все по закону - я же в законе.
      Приехавшие за авторитетом братки громко заржали, но, увидев взгляд того, кто только что представился Жукову Стилетом, тут же замолкли и, в свою очередь поблагодарив Жукова, вместе со своим боссом покинули убогую однокомнатную хрущобу врача.
 

 
      В то время как вице-губернатор Владимир Николаевич Жуков бродил по аллеям Летнего сада и ворошил в лабиринтах памяти события давно минувших лет, шестисотый «мерседес» Стилета мчал его в Сестрорецк. Чем дальше от Питера удалялся белоснежный красавец, тем сильнее законник начинал ощущать, как что-то неудобное и неуютное свербит у него в области затылка, грубо подползая ко лбу, растекаясь с внутренней стороны висков и снова возвращаясь в затылок. С каждым новым намотанным по трассе километром Стилет все более и более осознавал, что эти неприятные ощущения не что иное как угрызения совести. Он вспомнил неуверенный голос Жукова в конце их встречи и те события десятилетней давности, и ему вдруг стало жаль этого человека, хотя доселе старому законнику еще не приходилось когда-либо испытывать подобные чувства.
      «Видать, не напрасно говорят, что, типа, долг платежом красен», - размышлял Стилет. - «Как бы там ни было, я должен ему помочь. Он как-никак жизнь мне спас».
      Размышления Стилета были прерваны откуда ни возьмись появившейся автомашиной ГИБДД. Белая с синей полосой «Волга» поравнялась с «мерседесом», и из динамика ее матюгальника донеслось «прижаться к обочине».
      Стилет приказал водителю повиноваться, и шестисотый, плавно съехав на обочину, остановился. Впереди тормознула и «Волга». Джип со стилетовскими братками проехал вперед и замер перед «Волгой», ощетинившись приоткрывшимися дверцами.
      Молодой розовощекий лейтенант ГИБДД-шник уверенно подошел к водительской двери «мерседеса» и, представившись лейтенантом Сидоровым, сказал укоризненно:
      - Нехорошо скорость-то превышать.
      Услышав его претензии, Стилет достал из портмоне стодолларовую купюру и протянул ее своему водителю со словами:
      - На, Витек. Отдай этому козлу. Пускай ни в чем себе не отказывает.
      Витек через окно протянул хранителю дорожного порядка зеленую бумажку, но в ответ услышал нагловатое:
      - Не мало?
      Реакция Стилета на такое хамство была незамедлительной. Отдав команду Кувалде и Витьку выйти из машины и забрав у водителя ключи, законник и сам вылез наружу.
      Доблестный сотрудник ГИБДД при виде могучей фигуры Кувалды сразу сник и почувствовал в кишечнике резкий спазм.
      Но бить наглеца не стали.
      Вместо этого к нему подошел высокий седовласый мужчина и, презрительно посмотрев в его глаза, произнес:
      - Лейтенант, как там тебя, не расслышал, Пидоров, кажется?! Вот тебе ключи от моего «мерса». Теперь он твой.
      Кувалда и Витек недоуменно посмотрели на авторитета, а милиционер, съежившись, начал рассыпаться в извинениях.
      - Так-то лучше, - фыркнул Стилет. - А теперь поезжай, куда ехал. Служи честно, фраер.
      И розовощекий лейтенант, став к тому моменту совершенно пунцовым, поспешил забраться в свою служебную «Волгу», которая тут же, развернувшись, умчалась в противоположном направлении.
      - Ловко вы с ним, - сказал Кувалда.
      - Круто, - подхватил Витек.
      - Совершенно нюх потеряли, - заключил Стилет. - Никакого воспитания, - а про себя подумал: - «Никогда еще такого со мной не было. Может, знак какой? Определенно, я должен помочь Владимиру».
      Вернувшись в свой особняк, Стилет, попросив пару часов не беспокоить его, поднялся в гостиную, налил себе стопку абсента и сел в кресло. Выпив содержимое стопки, он закурил. Минут через сорок, когда сигарета была докурена, он связался с Кувалдой и попросил принести спутниковый телефон.
      - Владимир?!
      - Да, - ответил бас на другом конце спутниковой связи.
      - Я готов тебе помочь. Но мне нужен максимальный расклад по этому вопросу. У тебя собака есть? - неожиданно спросил законник Жукова.
      - Да, немецкая овчарка. А что, собственно? - ошарашенно поинтересовался вице-губернатор.
      - В котором часу вечером ты ее выгуливаешь?
      - Сегодня у нас воскресенье. Значит, в девять.
      - Хорошо. На прогулке к тебе подойдет мой человек. Его характерная примета - разные глаза: правый - карий, левый - серый. Вот ему все и расскажешь.
      - Спасибо, Артем.
      - Ты можешь и не благодарить. Твои проблемы - мои проблемы.
      Закончив разговор, Стилет снова вызвал Кувалду и попросил срочно доставить к нему Вельзевула.
      Через час перед законником уже стоял элегантный мужчина с разными глазами и внимательно слушал указания авторитета.
      - Получишь у Владимира расклад и можешь действовать, - наставлял его Стилет.
      Ближе к ночи Вельзевул отзвонился законнику и сообщил, что для выполнения задания необходимо ехать в Сочи.
      Получив добро, он утренним рейсом вылетел для решения проблемы вице-губернатора. А спустя еще два дня опытнейший киллер по кличке Вельзевул, так окрестили его как раз за необычность глаз, стоял перед Стилетом и, виновато опустив голову, докладывал:
      - Артем, у меня ничего не вышло. Подобраться к этому Остенбаху просто невозможно. Немец поселился в шикарном отеле на третьем этаже. Со всех сторон обложил себя охраной. Никуда не высовывается. В общем, прости, но я умываю руки. С таким заданием могла бы справиться Чоя. Но… К сожалению, ее больше с нами нет.
      Стилет, нервно попыхивая дорогой сигарой, разочарованно смотрел на Вельзевула. А услышав про Чою, вообще вышел из себя:
      - Да езаный в рот! Мы вообще без Чои что-то можем сделать или нет? Ответь, Вельзевул! Ты же профессионал!
      - Артем, можете делать со мной, что хотите. Но я уверяю вас как профессионал: если кто и может к нему подобраться, так только женщина.
      Выпустив пар и немного остыв, Стилет вновь обратился к киллеру:
      - А у тебя есть такая кандидатура?
      - Была бы, уже бы воспользовался.
      - Хорошо, ступай. Внизу найдешь Кувалду и изложишь ему все детали по этому долбаному немцу. Понятно?
      - Да, Артем.
      Дверь за Вельзевулом закрылась. Стилет, мрачнее тучи, подошел к окну и начал что-то прикидывать. Потом, вернувшись к столу, открыл глобус-бар, но, передумав, резко захлопнул сферическую крышку. Снова подошел к окну. «Рысь - сестра - Маркиза», - выстраивались в его мозгу цепочки умозаключений. - «Маркиза - Галя - Рысь - Чоя. Хм. Маркиза? А может, и правда?… Нет, абсурд. Да кто она такая? А кто еще? Маркиза. Зону на бунт смогла поднять в каких-то девятнадцать с хвостиком. Танка порешила. Хм. Ну, ведь еще совсем девчонка. А у меня есть выбор? Вот именно, Артемчик, что нету… Значит, Маркиза?! Хорошо. Маркиза так Маркиза. Чем черт не шутит, когда даже у черта ни хрена не получается». - Тут Стилет снова вспомнил про неудачную попытку Вельзевула убрать Остенбаха. - «Пусть попробует Маркиза».
 

 

АНЖЕЛИКА - МАРКИЗА КИЛЛЕРОВ

 

 

ПРОЩАЙ, ЗОНА!

 
      Утро над Сестрорецком выдалось пасмурное. Затянутое тучами небо готово было в любую минуту пролиться ливнем. Стилет стоял на балконе своего особняка. Рядом Кувалда тщетно пытался развеселить его пошлыми анекдотами.
      - «Но ты, ты же обещал на мне жениться! - Да мало ли что я на тебе обещал», - усердствовал телохранитель.
      - Кувалда, - прервал хохмача Стилет, - совсем забыл тебя спросить: тебе Вельзевул вчера изложил расклад по Сочи и Остенбаху?
      - Разумеется. Вы ж его сами ко мне с этим отправили.
      - Ну, да, да, конечно. И какие твои соображения?
      - Да чего тут мудрить. Вельзевул прав. Шерше ля фам.
      - Значит, говоришь, прав Вельзевул?
      Стилет посмотрел на небо, которое становилось все темнее. В отдалении послышались первые раскаты грома.
      - Артем, а пойдемте в дом. Похоже, гроза и до нас докатится.
      - Кувалда, скажи, дорогой, а что ты вообще-то о грозе знаешь?
      - Ну, что, что. Гроза, это типа грома с молнией. И когда ливень чисто как из ведра.
      - Понятно. Уровень твоих познаний оставляет желать лучшего, - усмехнулся авторитет.
      - Ну, чего знал, то сказал, - расстроился телохранитель.
      - Так вот, Кувалда, гроза - это такое атмосферное явление, при котором между облаками или облаками и земной поверхностью возникают эти самые твои любимые молнии. Причем все это происходит при очень мощном восходящем потоке воздуха, вызванном напором холодного фронта или нагреванием поверхности земли. На высоте водяной пар конденсируется в капли, а еще выше эти капли замерзают, а выделившееся тепло увеличивает вертикальную тягу. Понятно?
      Кувалда с недоумением смотрел на Стилета и думал: «Была бы жара, точно бы посчитал, что босс перегрелся».
      - Увеличивает вертикальную тягу, - как первоклассник повторил Кувалда последние слова Стилета.
      - Облака поднимаются в атмосфере до тропопаузы, - продолжал законник, - где восходящее движение воздуха прекращается и возникает характерная, как у наковальни, форма грозовых облаков.
      - Про наковальню - это сильно, - вставил Кувалда.
      - Капли и градины, соударяясь, быстро растут, тяжелеют и накапливают электрические заряды. В итоге, Кувалда, бьет молния и идет ливень.
      В этот момент раскат грома прогремел совсем близко, и начался ливень.
      - А вот теперь можно и в дом, - произнес Стилет и, похлопав по плечу Кувалду, пригласил его присоединиться. - Успокойся, со мной все в порядке. Просто я думал таким вот образом и кое-что прикидывал и взвешивал. А сейчас, будь любезен, вышли за моей сестрой джип. Она мне срочно нужна.
      Часа через два баба Галя уже сидела в уютном кресле подле камина рядом с братом.
      - Галь, я долго думал и решил с тобой вот о чем посоветоваться, - обратился к сестре Стилет.
      - Да, слушаю, - баба Галя вопросительно посмотрела на брата.
      - Со дня на день в Сочи начнется медицинский симпозиум. В нем будет принимать участие один немец по фамилии Остенбах. Короче, его надо убрать. Это, поверь, для меня очень важно. Но пикантность ситуации заключается в том, что подобраться к нему может только женщина. Вот я и подумал, может, эта твоя Маркиза сумеет справиться.
      - Ну и дельце ты затеял, родное сердце.
      - Давай по существу. Мне не до шуток.
      - Я тебе уже говорила, что Маркиза непроста. Почему бы не попробовать? Все равно Чое замену искать надо. Но сложность в том, что она-то сейчас на зоне.
      - Это для тебя и для нее сложность. Только не для Артема Стилета. От тебя мне нужно лишь подтверждение, что она действительно та, которая нам нужна. Остальное я беру на себя. - Стилет достал из кармана мобильник - Ну, что скажешь, Галь?
      - Да, брат, я чувствую, что Маркиза нам поможет.
      Стилет тут же набрал какой-то номер и заговорил:
      - Султан, здравствуй, это Темка Стилет. Не забыл еще старых коллег?
      - Как можно, Тема. Обижаешь.
      - Короче, Султан. Тут дельце одно есть к тебе. Ответь сразу, твои пацаны сумеют одного человечка с вашей женской зоны забрать?
      - Для тебя, Тем, и самого кума заберут, - ответил мордовский вор Стилету.
      - Ну вот и славно. Остальную информацию моя сестра с тобой по спутниковому перетрет. Харэ?
      - Тема, все будет в лучшем виде. Султан за базар всегда отвечает.
      - Спасибо, брат. Жди звонка моей Галины.
 

 
      В одно пасмурное утро, после завтрака, меня вызвали в досмотровую комнату. Придя туда, я увидела кума и двух надзирательниц, склонившихся над небольшой картонной коробкой.
      - Королева, тебе дачка. - С этими словами они вывернули содержимое коробки на стол и, тщательно осмотрев, сложили обратно.
      В коробке лежало целое богатство: чай, какие-то дешевые конфеты и пластмассовый пузырек с витаминами, сверху еще палка копченой колбасы и пара пакетиков супа быстрого приготовления. Каким образом все это прошло досмотр и почему не было изъято полуголодными надзирательницами, оставалось загадкой. Возможно, кум, напуганный бунтом, предпочел не обострять отношения. Я возвращалась в барак чрезвычайно довольная своей драгоценной ношей. Как я поняла, дачка была передана через местную братву моей старой знакомой бабой Галей.
      Ознакомившись с содержанием коробки, на самом дне я обнаружила совсем необычную вещь, поставившую меня в тупик. Это была пачка дешевых сигарет-бесфильтровок. «Баба Галя же знает, что я не курю. Или может, она решила, что я начала смолить потихоньку?» - подумала я, но отвергла эту мысль. И почти сразу же меня осенило. - «В дачке это была единственная вещь, на которую надзирательницы не позарятся». Раскрыв пачку, я выудила оттуда аккуратно свернутый в трубочку, по размеру сигареты, листочек. Он был плотно испещрен шифрованными значками. Отдав сигареты курящим зэчкам, несказанно обрадовавшимся такому подарку, я села на подоконник и начала разбирать шифры, которым когда-то в СИЗО меня учила баба Галя.
      В бумажке был изложен краткий план моего побега с зоны. А план состоял в том, что в назначенный час машина, забирающая готовую продукцию из цехов зоны, подъедет к погрузке, и я должна буду проникнуть в кузов и зарыться в тюках. Запомнив намертво эту назначенную дату, я чиркнула спичкой, и языки пламени за мгновение сожрали крохотный мятый клочок. Избавившись таким образом от улики, я не на шутку задумалась. «Зачем понадобилось бабе Гале вытаскивать меня отсюда? Неспроста все это. Хочет чего-то старая ведьма. Ладно», - подумала я, - «поживем - увидим, а коли свободу предлагают пташке, так почему бы не воспользоваться. Все равно жизнь загублена, зачем же добрую ее половину на зоне чалиться? Хуже ведь, чем есть, уже не будет».
 

 
      Из открытого окна старенького «зила», быстро бегущего по ухабам и колдобинам проселочной дороги, неслись веселые звуки попсовой песенки Ирины Салтыковой, то и дело заглушаемые ревом мощного двигателя. Миновав знакомый поворот, водитель резко прибавил газу и понесся в горку по дороге, ведущей через мост к светлому березовому лесу. Он, уставший от постоянных разбитых дорог, утомленный жарким солнечным днем и не привыкший к осторожной езде в этом малонаселенном поселке, не обратил внимания на вынырнувшую неизвестно откуда милицейскую машину, пристроившуюся за несколько сотен метров позади него.
      Машина с синим проблесковым маячком и воем сирены обогнала старый громоздкий «Зил» и, подрезав его, свернула к обочине.
      - Что за черт? - Водила резко надавил на тормоз. Завизжали колодки. Машина еще несколько метров протащилась по инерции, подняв с дороги клубы пыли. Из задней двери легковушки выскочил человек в милицейской форме и знаком приказал грузовику остановиться.
      - Куда торопимся?
      - Да тут недалече, - ответил водитель, здоровенный белобрысый детина деревенского вида. - На бабскую зону везу продукты и обратно с их… как там его… - сказал он, делая руками движения как при шитье иглой.
      - Документы ваши предъявите.
      Водила протянул права и потянулся показать, где у него закреплен техталон.
      - А почему у вас задний номер отсутствует?
      - Как отсутствует? - оторопел детина. - Утром выезжал - все на месте было. - Выпрыгнув из кабины, он пошел смотреть, что случилось с задним номером.
      Тяжелый удар по голове свалил его с ног. В глазах потемнело, и последнее, что он увидел, это как на его водительское место садится высокий светловолосый бык, вылезший из ментовской машины. Оставляя позади себя клубы сизого дыма, грузовик с грохотом скрылся за поворотом.
      Спустя некоторое время он медленно подъехал к воротам зоны. С КПП помахала признавшая машину женщина в форме. Подошли два молодых солдата-срочника, посмотрели документы и, открыв ворота, пропустили грузовик внутрь.
      «Как хорошо, что я похож на того лоха», - думал Гром, сидя за рулем чужой машины и выполняя задание, данное братвой из Питера.
      Миновав двор, машина развернулась и подъехала к открытым дверям столовой. Водила со знанием дела распахнул дверцы кузова и позвал принимающую. Пока зэчки таскали продукты на склад, водила успел оглядеться, сосчитал вышки и часовых. Он понял, что если близко подъехать к воротам цеха, то никто даже и не заметит, как нужная ему девушка проскочит внутрь машины. С удовлетворением посмотрев на освобожденный от продуктов кузов, Гром развернул грузовик и медленно стал сдавать задом к огромным дверям барака, служившим и цехом и складом одновременно. Вплотную подъехав к проему в стене, он вышел из машины и стал наблюдать за погрузкой.
      Через полчаса машина была загружена почти до краев, а девушки все не было. Гром начал волноваться, не перепутали ли чего. Но Лика прекрасно помнила время своего выхода, просто у нее было еще одно маленькое дельце.
 

 
      Выскочив из цеха, я осмотрелась. Со всех сторон по периметру двора стояли вышки с караульными, вооруженными автоматами. «Черт, как же мне добраться до этого жирного уродца?…»
      И тут мне в голову пришла гениальная мысль. Забежав в кладовку, я взяла грязную половую тряпку, швабру и ведро с водой и смело направилась через весь двор к штабу. Войдя в коридор, я кинула тряпку в ведро, отжала ее и, натянув на швабру, принялась намывать полы. Прямо по коридору на меня, возившую тряпкой по полу, шла надзирательница. О, если б кто знал, как похолодело у меня внутри. Я готова была вжаться в пол, раствориться в лужах воды, разлитых мною. Но надзирательница прошла мимо, решив, что сегодня я дежурная. Дождавшись, когда ее толстая задница исчезнет за поворотом, я кинулась к двери кабинета, в котором заседал кум. Он обалдело уставился на незваную гостью, а я, подлетев к нему, провела мощный удар ногой в голову. Он без звука отрубился.
      Порывшись у него в ящиках стола, я обнаружила то, что искала, - объемный рулон скотча. Оторвав зубами кусок, я заклеила куму рот от уха до уха, затем, крепко связав ему руки, примотала мерзавца скотчем к стулу. Затем расстегнула на нем брюки и, потянув за штанины, стащила их вместе с трусами. «Ха», - подумала я, - «веселенький будет момент, когда его обнаружат женщины-надзирательницы. Будет еще смешнее, когда над ним начнет потешаться вся зона. Жаль, что мне этого уже не застать». Кум начал приходить в себя. Он открыл глаза и ощутил голой задницей холодную поверхность сиденья стула. Кричать он не мог, только нелепо мычал и вращал глазами. Я, злорадно ухмыляясь, повернула колесико дверного замка, чтобы, выходя, захлопнуть дверь. Щелкнул замок, и бедный кум остался наедине с позором и с крошечным, сморщившимся мужским достоинством. И это он, начальник зоны, в таком нелепом виде вскоре будет обнаружен, страшно подумать, женской частью обслуживающего персонала зоны!
      Подхватив в коридоре швабру и ведро, я поспешно покинула штаб. Моя месть была осуществлена. Теперь куму, потерявшему авторитет, будет совершенно невозможно управлять зоной.
      Пробежав сквозь цех, я забросила швабру и ведро в кладовку и подошла к складу, где меня должна была ждать машина. Грузовик уже стоял, заполненный продукцией, с открытыми дверьми, и я, осторожно прокравшись к выходу из склада, поймала многозначительный взгляд водителя и нырнула в кучу готовых тюков. Зарывшись на самом дне, я затаила дыхание, прислушиваясь к доносившимся звукам. Я слышала, как надзирательницы проверяют машину, как водитель закрывает створки кузова, как машина трогается с места и тормозит. Сердце бешено стучало, стремясь выпрыгнуть из груди. Лай овчарок и крики солдат говорили о том, что мы подъехали к КПП. Потом, по знакомому скрипу ворот, догадалась, что грузовик выехал за территорию зоны. Я долго не решалась выглянуть из своего укрытия, лежала там до тех пор, пока не затекли ноги и руки. В душном пыльном воздухе было тяжело дышать. Я прижимала ладонь ко рту и, задыхаясь, старалась не кашлять. Но вылезти наверх так и не решилась. Грузовик трясло на ухабах и кочках. Он то поворачивал куда-то, то разгонялся, грохоча всеми своими железками. Тюки больно били меня, подпрыгивая в кузове. Казалось, все тело уже покрылось синяками.
      Белый свет проник в темную коробку кузова из приоткрытых дверей, и я почувствовала, как сильные руки начали раскидывать надо мной тюки. Я с ужасом представила, что сейчас увижу человека в милицейской форме и, как следствие, получу добавление срока за побег. А уж тогда мне не миновать мести злющего кума. Но, к счастью, это оказался водитель грузовика.
      - Гром, - представился он.
      - Маркиза, - ответила я.
      - Не ошибся… - рассмеялся двухметровый громила. - Надо сменить машинку. Вылезай.
      Гром подхватил меня на руки, помогая слезть с высокого кузова грузовика, и подвел к белой «девятке», в которой сидели еще двое парней. Двигатель взвыл, и с пронзительным визгом машина рванула с места, оставляя позади пыльную дорогу. Набрав приличную скорость, «девятка» быстро удалялась от грузовика, оставленного на обочине. Гром достал пакет из большой сумки.
      - На, переоденься, - он протянул мне спортивный костюм и кроссовки. - В зоновской робе нельзя на воле разгуливать.
      Я попросила их отвернуться, но в ответ услышала лишь громкий бестактный смех.
      - Не стесняйся, здесь тебя никто не тронет, тут все свои. А того, кто хоть пальцем посмеет, удавлю на месте. Я за тебя головой отвечаю.
      Кое-как извернувшись и прикрываясь зоновской курткой, я переоделась. Открыв окно, Гром вышвырнул мою робу.
      - Теперь ксива, - он, оказывается, шепелявил. - Вот тебе пашпорт. Это на случай, ешли остановят менты. В Питере тебе новую корку выпиш-шут.
      Гром протянул мне паспорт. Я открыла вторую страницу: Маслова Алеся. «Вот как меня теперь зовут», - подумала я. С фотографии на меня смотрела молоденькая темноволосая девушка, очень похожая на меня, такую, какая я была сейчас.
      - Подъеш-жаем, не дергаться, - скомандовал Гром.
      «Девятка», снизив скорость, миновала первый пост ГИБДД перед Саранском. Проехав по городским улицам, я впервые почти за полтора года увидела нормальную человеческую жизнь. «Вот они, люди, живут, радуются, спешат куда-то. А я…» - тяжело вздохнув, я откинулась на спинку сиденья. А машина мчалась вперед, унося меня все дальше и дальше от ненавистной зоны, навстречу свободе… К тому далекому Петербургу, к бабе Гале и ожидавшей меня там неизвестности.
 

 
      После Саранска мы проехали еще километров сто пятьдесят и остановились.
      - Что-нибудь не так, Гром? - спросила я.
      - Нет, все идет по плану. Мы остановились в условленном месте. Сейчас подъедет машина, и я передам тебя твоим питерским.
      Огромный черный джип подкатил минут через десять. Из него вывалились двое улыбающихся, спортивного вида парней в кожаных куртках. Немного помявшись у обочины, они направились в нашу сторону. Гром тоже вылез из машины и издали поприветствовал:
      - Здорово, пацаны.
      - Ты и есть Гром? - ответил один из приехавших в джипе.
      - Ну да.
      - А где Маркиза?
      - Маркиза со мной.
      - Спасибо, Гром. Будем знакомы. Адреналин. А это, - Адреналин указал на того, что пониже, - Беркут.
      - Что ж, жабирайте тогда девуш-шку. Отдаю ее, как говорится, в целости и сохранности.
      - Все без проблем прошло? - Адреналин вопросительно посмотрел на Грома.
      - Обишаешь. Все в лучш-шем виде. И хвоста я никакого не заметил.
      Я к тому времени уже вылезла из машины и тоже подошла к своим новым компаньонам.
      - Привет, парни. Маркиза, - смело представилась я.
      - Наслышаны о твоих подвигах. Давай прощайся с Громом и забирайся в машину. Там места много. Если хочешь, можешь спать хоть до самого Питера.
      Я обняла Грома и, поблагодарив его, подошла к огромному черному джипу. «Крутая тачка, - подумала я, - Даже и мечтать не могла, что когда-нибудь удастся покататься на такой». Открыв заднюю дверь, залезла внутрь и мгновенно ушла в сон.
      - Ну, Гром, теперь и нам пора, - произнес Адреналин - Да, кстати, Беркут, достань.
      Беркут извлек из под куртки объемный сверток и передал Адреналину.
      - Здесь для Султана от Стилета. Передай, хорошо?
      - Сделаю. - Гром забрал сверток и, попрощавшись с питерскими, вернулся в «девятку». «Жигуленок» завелся и, развернувшись, устремился обратно, в сторону Саранска.
      Проводив его внимательным взглядом, Адреналин и Беркут запрыгнули в свой джип. Взревел мощный двигатель, и внедорожник помчался туда, где уже с нетерпением ждали Маркизу, в город, где почти полтора года назад начались ее злоключения. В Санкт-Петербург, который может быть одновременно и безумно любим и люто ненавидим.
 

 
      Прошло не меньше часа, а может и двух, с тех пор как захлопнулась дверь кабинета кума за Ликой. Кум по-прежнему сидел в одной и той же позе на стуле и, тщетно пытаясь освободиться, изливал про себя поток грязных ругательств. После многочисленных попыток ему удалось лишь немного сдвинуть скотч, стягивающий распухшие посиневшие руки. Сделав нелепое движение, кум подпрыгнул вместе со стулом, пытаясь придвинуться к столу, и, потеряв равновесие, рухнул на пол, больно стукнувшись головой о край стола. Окончательно потеряв надежду на свободу, он закрыл глаза, и по его щеке скатилась крупная слеза. Беспомощный, как червяк, которого только что перерубили лопатой, он извивался на холодном полу своего кабинета. В довершение ко всему он еще и находился в очень щекотливом положении.
      Робкий стук в дверь нарушил тишину и заставил замереть корчившегося на полу кума. Стук повторился с большей настойчивостью, и спустя некоторое время по коридору раздался звук удаляющихся шагов. Кум задергался в очередной попытке высвободить руки.
      Так прошло еще несколько часов. Дневной свет из окна сменился туманными сумерками. Кум лежал и пытался определить, сколько же прошло времени, но его часы по-прежнему оставались на руке за спиной. Он уже не чувствовал пальцев, конечности затекли. И, окончательно поняв, что без посторонней помощи ему не освободиться, кум решился позвать на помощь. В очередной раз в дверь тихо постучали, и кум ответил на стук громким мычанием. Еще через минуту надзирательница и двое солдат, сломавших замок на двери, вошли внутрь.
      Картина, представшая их взорам, была нелепой. Начальник с заклеенным ртом, лежащий на полу, привязанный накрепко скотчем к стулу, со спущенными штанами. Все трое застыли и, пряча едкие смешки под маской безразличия, поспешили освободить пленника.
      Потирая руки, кум встал, и почти перейдя на крик, сказал:
      - Ну что стали, Королеву ко мне!
      Узнав, что Королева сбежала, кум пришел в еще большую ярость. Трясущимися пальцами набрал номер городского отдела милиции, и уже через минуту Лика значилась в розыске как особо опасный преступник.
 

 
      - Маркиза, просыпайся! Мы уже почти на месте.
      Бодрый голос Адреналина заставил меня открыть глаза. Увидев справа парк Победы, я поняла, что снова в Санкт-Петербурге. «Ну, здравствуй, Питер. Город мечты, которой уже не суждено сбыться. Город больших надежд и потерянных иллюзий», - думала я.
      Адреналин вытащил мобильник и набрал номер:
      - Баб Галь, мы уже в городе. Встречай гостью, - и, повернувшись ко мне, добавил: - Часа так через пол будем у хозяйки.
      Баба Галя жила на Старо-Невском, неподалеку от Лавры, в добротной четырехкомнатной квартире, и совершенно одна. Правда, одной ей приходилось бывать крайне редко. Та жизнь, которой она себя посвятила, или, правильней сказать, жизнь, которая затянула ее, подразумевала постоянные контакты с теми или иными людьми, наличие охраны, да и вообще, женщина она была еще не старая, и не коблиха, а поэтому к мужикам кое-какой интерес у нее имелся.
      В этой-то квартире я и оказалась. Впервые за последние полтора года в нормальном, не тюремно-лагерном помещении.
      - Рада тебя видеть, Маркиза.
      - Здравствуйте, баба Галя, - обрадовалась я встрече с ней.
      - Ну, пойдем в гостиную. Поужинаем. Мне есть что тебе сказать. А ты поведаешь мне все, что было с тобой там. Про тебя такие легенды ходят, что страшно становится.
      - А я думала, вы еще в изоляторе.
      - Сейчас под подпиской. Дело мое разваливается. А новых еще не накопилось.
      Она провела меня в гостиную, и я, поразившись тем, насколько со вкусом была обставлена эта комната, не выдержала и поинтересовалась:
      - Это вы сами здесь все так придумали, баб Галь?
      - Не стану скромничать. Сама.
      - Как здорово.
      - Как ни крути, я ж когда-то строительный закончила. По специальности архитектор. Какое-то время дизайном интерьеров занималась. А потом на этой почве недвижимостью увлеклась. Аферы там всякие проворачивать стала. И пошло-поехало. - Посадив меня за накрытый стол и налив мне и себе водки, она добавила: - За удачное возвращение! Давай кушай и слушай.
      Тут Баба Галя рассказала мне о гибели кореянки Чои, о том, что Артем остался без верного исполнителя-женщины, и о том, что у него есть какое-то для меня серьезное дело. А потом я поведала ей про свое зоновское житье-бытье. Про Марго и Кончатову, про Рысь и кума, про бунт и побег.
      Баба Галя внимательно слушала, затем встала, подошла к шкафу и, порывшись в нем, извлекла оттуда роскошный парик.
      - На, примерь.
      Я подошла к зеркалу и, напялив на себя это рыжеволосое чудо, увидела, как из зеркала на меня смотрит совсем незнакомая мне девушка с длинными кудрявыми огненными волосами.
      - Отлично, - сказала баба Галя. - Так Маркизу никто не узнает. А ищут ее сейчас усиленно, не забывай об этом ни на секунду. У питерских ментов на тебя сто процентов уже ориентировка есть.
      - Спасибо, баб Галь. Вы всегда так заботитесь обо мне, - произнесла я и с благодарностью посмотрела на свою покровительницу.
      - Иди прими ванну. Одежду я тебе дам другую. Эту сверни в тюк. По дороге избавимся, - отдавала она распоряжения. - Как помоешься и приведешь себя в порядок - попьем чаю и поедем к брату. Его особняк в Сестрорецке находится.
      Я сделала все, как велела баба Галя, и уже вечером сидела в гостиной стилетовского особняка и вновь рассказывала свою историю.
      - Хорошо, Маркиза. Значит, так, - сурово произнес Стилет, когда я закончила свой рассказ. - Жить будешь в моем особняке. Кувалда тебе все покажет. Завтра начнем тренировки. А теперь ступай спать. Утро вечера мудренее.
 

 
      Прошла неделя, как меня поселили в гостевой комнате у Стилета в его неприступном трехэтажном особняке. После скудного зоновского пайка питание здесь было поистине королевским, но баба Галя все равно заставляла меня поддерживать специальную диету, богатую белками и протеинами. Каждое утро Артем Стилет со своими братками спускался в подвал, где был оборудован шикарный тренажерный зал. Меня всегда брали с собой. За эти дни мои мышцы окрепли, и я почувствовала себя сильной. Какая-то внутренняя энергетика, появившаяся во мне за последнее время, укрепила не только дух, но и тело. Получив у одного из лучших бойцов Стилета несколько уроков бокса, я с наслаждением лупила по большой кожаной груше, подвешенной к потолку. С каждым днем мои удары становились сильнее и точнее, а научившись сочетать приемы бокса с полученными когда-то уроками Чои и Гюльнары, я стала, как мне казалось, почти непобедимой, даже для братков Стилета. Артем устраивал поединки, и я все чаще уходила с ринга победительницей, уложив на лопатки соперника, превосходящего меня по физической силе и массе.
      - Браво, браво, Маркиза! - прищелкнув языком, сказал Стилет, глядя, как я подсечкой опрокинула на спину очередного быка. - Теперь я понимаю, почему сестра так гордится тобой.
      Я молча поклонилась ему, сложив руки на груди лодочкой, как китайский болванчик, и, схватив со стула полотенце, отправилась в душ. Мне льстило внимание такого уважаемого человека, как Стилет.
      Однажды Кувалда, аккуратно постучавшись ко мне в комнату, вошел и внес с собой тяжелый железный предмет. Это была не то штурмовая винтовка, не то профессиональный карабин с небольшим магазином и оптическим прицелом.
      - Наш! Расейский! - с гордостью сказал он. - «Тигр» называется. Секретная военная разработка. Вот с этой насадкой дневной прицел, вон с той - для ночной работы. Лазерный тоже имеется. Пойдем, Стилет велел научить тебя ей пользоваться.
      Мы вышли на задний двор, и Кувалда расставил на доске десять банок из-под пива. Затем подошел ко мне и объяснил, как снаряжать магазин, заряжать винтовку, взводить, целиться и, наконец, стрелять. Я легла на траву и, положив ствол на предусмотрительно положенный Кувалдой кирпич, приложила глаз к оптическому прицелу. В крестике прицела виднелась стена. Наведя резкость, я увидела блестящие банки и маленькие красные точки на каждой из них. Прицелившись в первую банку, я нажала на курок. Раздался выстрел, и, блеснув в воздухе, подлетевшая банка со звоном плюхнулась на землю.
      Кувалда восхищенно охнул. Одну за другой я подбила все банки.
      Тогда их сменила мишень. После того как я разрядила в нее весь магазин, удивленный Кувалда побежал показывать продырявленный листочек Стилету.
      Я же подошла к разбросанным банкам и подняла одну из них. В ней были две аккуратненькие сквозные дырочки с оплавленными краями. «Да уж», - подумала я, - «кто бы ни был этот человек и какая бы мощная ни была у него охрана, с такой лапушкой», - я погладила холодный ствол снайперской винтовки, - «я быстро отправлю его к праотцам».
      Однажды в особняк приехала баба Галя и, пройдя ко мне в комнату, заявила:
      - Этот Питер Остенбах довольно нелюдимый человек, он слишком осторожен, чтобы легко идти на контакт с незнакомыми людьми, особенно с женским полом. Поэтому своих партнерш он выбирает крайне тщательно. Ты сама понимаешь, девочка, какой должна быть женщина, чтобы этот старый пень обратил на нее внимание. Ты должна стать такой женщиной, роковой для него во всех смыслах этого слова. На зоне тебя жизнь потрепала. Никого еще колючка не украшала, - с тоской продолжила баба Галя, очевидно, вспомнив молодость. - Так вот, сейчас мы едем в косметический салон.
      - Но… - попыталась было возразить я.
      - Никаких но! Собирайся.
      Через полтора часа мы уже подъезжали к красивому двухэтажному зданию с табличкой «арт-салон». Войдя в стеклянные двери, я почувствовала запах дорогих духов. Баба Галя уселась в дальнем углу холла с чашечкой капуччино и раскрыла модный журнал. Я полностью отдалась в руки специалистов по наведению красоты. Поскольку я еще никогда не подвергалась таким процедурам, мне было немножко неловко, когда одна девушка приводила в порядок мои ногти, другая занималась чисткой кожи моего лица и питательными масками. Затем молодой симпатичный мужчина усадил меня в кресло на колесиках перед большим парикмахерским зеркалом. Тщательно вымыв мои волосы и высушив их феном, он вооружил одну руку специальными ножницами, а другую - расческой и начал творить у меня на голове что-то сверхъестественное. Краешком глаза я видела, как падают на пол мои срезанные темные волосы, потом закрыла глаза и отдалась полностью во власть его волшебных рук. Когда я вновь открыла глаза, из зеркала на меня смотрела очаровательная незнакомая блондинка. Пышные волосы светло-соломенного цвета, стильная прическа каре, все это прекрасно гармонировало с глазами, которые на фоне волос казались василькового цвета… Тонкие брови правильной формы плавно взлетали от переносицы к вискам, бархатистую кожу щек тронул легкий румянец, а по-детски припухлые губы со слоем блестящей помады делали лицо чувственным и притягательным. «Неужели эта девушка и вправду я? - не верилось мне - Никогда бы не узнала, если бы не знала».
      Баба Галя от неожиданности раскрыла рот, когда я неторопливой походкой вышла в холл. Мужчины, ждавшие там своих дам, резко обернулись в мою сторону.
      Потом мы вышли из салона. Шофер бабы Гали галантно, несмотря на свои бычьи манеры, открыл мне дверцу «опеля» и, подав руку, помог залезть внутрь.
      - Летчик, останови здесь, пожалуйста, - попросила баба Галя, и «опель» плавно прижался к обочине, управляемый мощной волосатой рукой бандита.
      Выглянув в окно, я увидела огромные стеклянные витрины с красивыми манекенами внутри.
      - Нам туда, - произнесла баба Галя, приглашая меня выйти из машины.
      Целый час я примеряла то одно, то другое платье, но строгий вкус бабы Гали отвергал почти все, что приносила мне продавщица. Порядком измучившись, мы вышли из бутика с коробками и пакетами. Проехав еще несколько метров, баба Галя вновь велела затормозить.
      - Платье! Тебе необходимо еще вечернее платье.
      - Зачем?
      - Этот мужчина может пригласить тебя в ресторан, в театр или казино. Мало ли…
      С этими словами баба Галя затащила меня в салон вечерних платьев.
      Декольтированное васильковое бархатное платье до пола сразу понравилось нам обеим, и я, примерив его, долго вертелась перед огромным зеркалом, разглядывая свою стройную крепкую фигурку, затянутую в мягкую приятную материю. И тут мой взгляд упал на… Шикарное свадебное платье было надето на манекен. Белый атлас отливал перламутром в ярких лучах многочисленных лампочек. Ворох воланов и кружев ниспадал до пола пышной юбкой.
      Я вспомнила Самошина, белое платье его невесты с расплывающимися, как алые маки, пятнами крови, потом СИЗО, суд и зону. Моя короткая, но уже вся переломанная жизнь пролетела перед глазами в одну секунду. Баба Галя уже расплачивалась за покупку.
      - Девятнадцать тысяч девятьсот девяносто девять рублей, пожалуйста, - проворковала продавщица.
      - Что? - я в ужасе уставилась на бабу Галю.
      - Возьмите, пожалуйста, - протянула она продавщице крупные купюры и, взяв меня под руку, поспешила увести из магазина.
      Стилет, встретивший нас на пороге особняка, только восхищенно покачал головой, увидев мое новое обличие.
      Я пошла в свою комнату и вспомнила об увиденном мною сегодня свадебном платье. Я-то думала, что мне давно наплевать на Самошина, но почему же меня так растревожили воспоминания о нем? Лежа на меховом покрывале, я смотрела в потолок и молчала. На душе было невыносимо тяжело. Повернувшись на кровати, я достала с тумбочки новый номер «Комсомолки» и принялась за чтение.
      Меня больше всего интересовало, пишут ли что-нибудь о моем побеге, но, дойдя до раздела криминальных новостей, я не нашла об этом ни слова. Пролистав газету почти до конца, я вдруг застыла в немом удивлении: в разделе светских новостей на меня смотрел с фотографии улыбающийся Самошин. Рядом с ним была очаровательная брюнетка с томным взглядом и хищной улыбкой. Быстро пробежав глазами строчки, я поняла, что Володя, будучи ректором Первого меда, достиг каким-то образом и должности помощника вице-губернатора и сейчас является партнером представительства крупной фармацевтической компании в Санкт-Петербурге «Остенбах ГМБХ». «Остенбах ГМБХ»? Где-то я уже слышала это название. Или оно просто показалось знакомым? - подумала я. - Впрочем, мне все равно теперь», - попыталась убедить я себя, но ревность продолжала скрестись в сердце своими противными коготками. «Хоть бы услышать его голос… ну хоть раз», - подумала я и, посмотрев на часы, полезла в телефонный справочник. Найдя там телефон ректора Первого меда, я набрала номер. Приятный голос секретарши ответил:
      - Кабинет ректора Первого Медицинского института. Добрый день.
      - Самошина Владимира Витальевича можно услышать?
      - Его сейчас нет. Представьтесь, пожалуйста.
      Я со злостью бросила трубку и, зарывшись в подушки, зарыдала в бессильной ярости, со всей силы вбивая кулаки в мягкую перину.
 

 

КАК СОВЕРШИТЬ ЗАКАЗНОЕ УБИЙСТВО

 
      За то время, что Лика провела в Сестрорецке, Стилет, постоянно наблюдавший за ней, уже успел сделать для себя определенные выводы относительно своей гостьи. В целом его устраивала кандидатура Маркизы на роль киллерши. Ему понравилась эта смелая, ловкая и, что самое главное, честная и бескорыстная девушка. Но старого законника смущал ее возраст. «Всего ведь девятнадцать лет, - размышлял вор. - А дело, на которое мы ее готовим, очень серьезное. Сумеет ли она справиться? Даже Чоя, при всем ее опыте, чуть не провалилась. Конечно, задание она выполнила. Но какой ценой…»
      Стилет спустился во двор. Лика как раз отрабатывала удары, используя в качестве макивары гиганта Кувалду.
      - Слышь, Маркиза, - обратился к ней вор, - отдохни немного. Пойди почитай чего-нибудь. У меня хорошая библиотека. Ум ведь, девочка, в нашем деле не меньше крепких кулаков нужен.
      - Что вы, Артем, я не устала, - ответила Лика, совершая очередной прыжок и нанося точный, но полуконтактный удар ногой Кувалде в затылок.
      - И все-таки притормози немного. Еще напрыгаешься, - тон Стилета посуровел. - Давай, иди почитай, мне тут с Кувалдой почирикать нужно.
      Лика повиновалась и отправилась в библиотеку. Стилет же, предложив Кувалде пройтись по двору, начал разговор.
      - Знаешь, Кувалда, что-то мне не нравится эта Маркиза. Какая-то она странная. Может, засланная? - Стилет шел на явную провокацию.
      - Да я же сам ее пробивал по всем пунктам, Артем. Чистая она. Да и потом, - впервые в жизни осмелился возразить своему боссу Кувалда, - отличная она деваха. Таких еще поискать. Не знаю, Артем, но вы последнее время слишком подозрительны стали.
      - И ты всерьез полагаешь, что эта малявка справится? - не отставал законник.
      - А почему бы и нет?
      - Ну, не знаю, Кувалда. Я бы на твоем месте повнимательнее к ней присмотрелся.
      Отдав озадаченному Кувалде распоряжение, чтобы братки съездили за сестрой, Стилет ушел обратно в дом.
      Ожидая прибытия сестры, авторитет думал о Маркизе. Потом вспомнил достаточно резкую для Кувалды реакцию на выказанное подозрение. «А может, этот громила просто запал на нее? Так я его яйца быстро остужу. Да нет, это исключено. Ничего-ничего, сейчас приедет Галя, и с ней я тоже проведу провокационную беседу», - решил Стилет.
      Не успел законник до конца продумать канву разговора с сестрой, как она, совершенно ошарашив старого вора своим внезапным появлением, вошла в его комнату.
      - Ты че, сестра, с неба, что ли, свалилась? Еще и полчаса не прошло, как за тобой мои братки поехали.
      - А у меня и свои братки имеются, чтобы к тебе доставить. Тем более что твои никуда и не уезжали. Мне Кувалда позвонил, когда до тебя от силы минут сорок езды было.
      - Чего-то стряслось, Галь? - Стилет внимательно посмотрел на сестру.
      - Да, Артемка. Послезавтра суд над Анархией. По слухам, этот его мерзкий адвокатишка Гурфинкель собирается окончательно развалить дело Анархии. Наковырял каких-то новых доказательств чистоты и невиновности своего подзащитного и собирается их представить суду. А ты сам знаешь, чем это нам грозит.
      - Снова этот скользкий Абрам Исаакович у нас на пути встает! Сколько уже говна успел нам сделать ярый защитничек Анархии! Сколько еще сделает! Но нет, моему терпению пришел конец.
      Артем Стилет прекрасно понимал, чем ему может грозить освобождение весьма именитого и уважаемого в Питере вора в законе по кличке Анархия. На сегодняшний день это был единственный достойный конкурент Стилета в борьбе за положение смотрящего за питерским общаком. Дотошный адвокат Гурфинкель действительно знал очень многое из того, что могло сильно ударить по репутации Стилета и в итоге поменять его местами с Анархией.
      Нет, Стилет не мог такого допустить. Выиграв сложнейшую схватку с нефтяным магнатом Яшко, потеряв Чою, теперь вот так вот взять и проиграть все? «И кому?! - негодовал он. - Этому вонючке адвокату, привыкшему вечно совать нос туда, куда собака свой х… не засунет! Пидору гнойному, который привык стряпать свои делишки путем шантажа и интриг. Гондону штопаному, распространяющему по всему городу сплетни, сливая их, вдобавок, во всевозможные газетенки и журнальчики, не брезгуя даже желтой прессой».
      - Вижу, что привезла тебе плохие новости, брат. Ты взбешен. Но успокойся. У нас есть тот, точнее, та, кому, если ты согласишься, мы поручим решить и эту проблему.
      - Ты про Маркизу, что ли?
      - Артем, когда я узнала, что ты срочно хочешь меня видеть, я все поняла. Ведь я сестра твоя и «трудимся» мы в одной упряжке. За эти годы я слишком хорошо научилась чувствовать своего брата, чтобы понять, что тебя до сих пор мучают сомнения относительно Маркизы. Ну так вот и подвернулся случай, чтобы проверить, на что наша красавица способна.
      - Галя, ты гениальная баба. Если бы понятия позволяли мне жениться и ты бы не была моей сестрой…
      - Если бы да кабы, то сам знаешь, что и где бы выросло, Артемчик. Ну да ладно, я тебя тоже люблю.
 

 
      Вечером Стилет снова позвал к себе строго очерченный круг лиц, в который традиционно для последних дней входили баба Галя, Кувалда и я.
      - Маркиза, не стану ходить вокруг да около, - начал законник. - Для тебя пробил час больших испытаний. Мы решили тебя проверить перед тем, как отправлять на суперответственное задание. И эта проверка не будет тренировкой. То, что тебе придется сделать послезавтра, - реальный заказ на человека, из-за которого моей империи может наступить конец. Скажи, Маркиза, ты готова вот так запросто отправить на тот свет человека, которого ты даже не знаешь?
      - Ближе к делу, Артем, - удивившись себе самой, хладнокровно ответила я.
      - Что ж, видать, зона успела научить тебя многому, - произнес законник. - Хорошо, слушай и запоминай.
      Внимательно выслушав Стилета, я уяснила для себя задачу и запомнила план действий, который вор, по всей видимости, придумал прямо на ходу. Потом он показал мне фотографии того, кого я должна была исполнить. С них на меня смотрело лицо с лошадиной челюстью.
      - Маркиза, стрелять будешь из уже знакомой тебе винтовки «Тигр», - добавил к изложенному Стилетом плану Кувалда. - Я спрячу винтовку в кейс от гитары. А завтра отвезу инструмент на условленное место.
      «Ну прям как Бандерас из “Десперадо”», - подумала я.
      - Скажи мне, Маркиза, - хриплый голос Стилета звучал настороженно. - Почему ты так легко соглашаешься?
      - Артем, вы все еще сомневаетесь во мне? Хорошо, послезавтра ваши сомнения рассеются. А соглашаюсь я потому, что выполнить ваше задание считаю для себя большой честью и, если хотите, своим долгом. Вы, ваша сестра, Кувалда уже сделали для меня очень много. Да и я, несмотря на свой юный возраст, уже далеко не та девчонка, которую можно было в школе дергать за косички.
      - Молодцом держишься, Маркиза. Приятно, черт возьми, - поставила точку в этом разговоре баба Галя.
 

 
      На следующий день Кувалда, облачившись в рваные джинсы и цветную рубашку, надев парик (длинные черные волосы) и взяв в руки чехол от гитары, зашел за мной в гостевую комнату.
      - Давай, Маркиза, собирайся. Поедем осматривать место, - сказал он. - Уверен, что тебе необходимо предварительно побывать там.
      - Конечно, - ответила я и поинтересовалась: - А ты чего так прикинулся?
      - Типа рок-музыкант теперь. Лишняя конспирация не помешает. Ты, кстати, тоже изобрази из себя чего-нибудь тусовочное. Как бы типа подругой музыканта обозначишься.
      - Поняла. Подожди меня тогда во дворе. Через десять минут стану тебе типа подругой.
      Натянув приобретенные в салоне, куда меня водила баба Галя, тесные кожаные джинсы черного цвета и голубую джинсовую рубашку, я надела огненно-рыжий парик и вышла к Кувалде.
      - Ништяк прикинулась, - одобрил он, используя тусовочный слэнг, который ему пришлось скоропалительно осваивать ночью в библиотеке. - Теперь, герла, на электричку.
      - Не так грубо, пожалуйста, - ответила я. - Ты же не хочешь, чтобы я всю дорогу тебя чуваком называла?!
      Мы оба рассмеялись и, выйдя за ворота стилетовских владений, двинулись в сторону вокзала.
      В электричке было немноголюдно. Поезд, постукивая колесами, снова нес меня в Петербург. «Боже, как давно я не ездила в электричках», - подумала я, а потом вспомнила, что не так уж и давно. Меньше двух лет. Но мне казалось, что прошла вечность. Я посмотрела на Кувалду, который сидел напротив меня и думал о чем-то своем. Потом мой взгляд упал на гитарный кейс. Я вспомнила, что когда-то часами могла слушать музыку. Русский рок, который учил меня жизни. «Могла ли я тогда хотя бы представить себе, какая жизнь меня ждет? Конечно же, нет. Об этой жизни русский рок молчал. И школу этой жизни мне пришлось осваивать без его помощи».
      По мере того как поезд приближался к Петербургу, электричка наполнялась народом. Мне вспомнилась песня, автором которой был малоизвестный питерский рок-н-ролльщик Wiking NorDSun.
       А что нам делать летом: дача, сад и огород - В зеленых электричках туда ползет народ. Мужчины едут с водкой, а женщины с вином В который раз отметить посевной сезон. Бабульки и дедульки с тележками в руках На муравьиных тропах опять наводят страх. На лисопедах дети, подростки на игле, Родители в ответе, а президент в Кремле Сидит в огромном кресле и тупо смотрит в стол. Ну а в программе «Вести» один сплошной пейнтбол. Такие вот расклады: дача, сад и огород. В зеленых электричках там давится народ.
       Спасибо Бобу с Майком, спасибо Шевчуку За то, что разогнали древнерусскую тоску, За ром и пепси-колу, за мир, который ноль, За комсомол и школу, за хлеб, ну, и за соль. Теперь, как рыбки в банке, потея и лоснясь, На дачи спозаранку народ кишит, как грязь.
       Спасибо Джони Деппу, спасибо Кьяну Ривз За то, что не в совдепе ребята родились. Спасибо Тарантино, он нам открыл глаза, Что главное в картине не рынок, а базар. Такие вот расклады, такие вот дела. В зеленых электричках трамбует нас страна… В зеленых электричках нас посылают на…
      И вот мы уже на Финляндском. Выходим на площадь, в середине которой возвышается памятник вождю пролетариата Ульянову-Ленину, символично указывающему правой рукой на здание Большого дома, что на Литейном, 4. Мы доходим до Литейного моста. Переходим на другую сторону Невы. Проходим половину Литейного проспекта, сворачиваем на Пестеля, выходим к Фонтанке. И тут меня словно током ударило. Вот оно, то самое здание городского суда, где мне прочитали приговор, где я последний раз видела Самошина.
      Четко следуя плану Стилета, мы заходим в одну из парадных расположенного рядом с судом дома и устремляемся на чердак. Находим там необходимый нам люк. Кувалда, достав из кейса ломик, вскрывает люк, и я пролезаю в самое междукрышие. «Хорошо, что он взял меня с собой, - пронеслось у меня голове - С его-то габаритами он бы точно сюда не вписался».
      Когда я оказалась наверху, он передал мне кейс с инструментом и посоветовал расположить его там как можно удобнее, что я и сделала. Затем вылезла обратно, а Кувалда, закрыв люк, спрятал ломик в электрический щиток, находившийся рядом.
      Затаив дыхание, мы прислушались к звукам на лестнице и, убедившись, что все тихо, спустились с чердака. А потом по одному, с пятиминутной паузой, покинули выбранный Стилетом дом, заранее договорившись встретиться в грузинской пивной «Метехи», что в десяти минутах ходьбы по набережной Фонтанки в сторону Невского проспекта, если идти от здания горсуда. Мы оба устали, по большей части из-за нервного перенапряжения, и нам банально хотелось есть.
 

 
      Огромное помещение конференц-зала «Рэдиссон Отеля Лазурная» было наполнено ярким светом хрустальных люстр и гулом нескольких сотен голосов.
      Полина была сегодня в белом костюме, красиво оттеняющем ее загорелую кожу, отец - в светло-бежевом. Самошина с ними не было. Он задержался в номере, заявив, что подойдет позже.
      Полина и Питер Остенбах протиснулись между рядами обитых темным бархатом кресел и заняли свои места. Как только все расселись, на сцену вышел седовласый господин и попросил тишины.
      - Дамы и господа, только что нам сообщили, что сегодня утром автомобиль президента Международной Ассоциации Здравоохранения Кристофа Валенберга попал в автокатастрофу. Сам президент жив, состояние его оценивается как среднетяжелое и в настоящий момент он госпитализирован. Являясь, как вы знаете, одним из главных учредителей симпозиума, он очень попросил перенести мероприятие ровно на месяц, поручившись взять на себя большую часть издержек, связанных с внезапно возникшими неудобствами.
      Запыхавшийся Самошин влетел в зал уже к концу выступлений, и, завидев Полину и Питера Остенбахов, он, стараясь не шуметь, полез между рядами к их креслам. Со всех сторон послышался негодующий шепот:
      - Молодой человек, аккуратнее, пожалуйста. Вы наступили мне на ногу.
      - Ой, приношу свои извинения! Простите… - продолжал протискиваться Самошин.
      - Как же можно быть таким бескультурным!…
      Наконец Самошин все же добрался до своего кресла и плюхнулся рядом с Полиной.
      - Извините за опоздание, Полина Петровна…
      Полина лишь смерила его недоверчивым взглядом и отвернулась.
      - Что-то произошло?
      - Симпозиум переносится, - прохладно ответила она. - Сам господин Валенберг попал в автокатастрофу. Слава Богу, жив и попросил отложить официальное открытие на месяц.
      - И что? - словно не понял Самошин.
      - А то, что будем отдыхать здесь еще целый месяц, - встрял в разговор Питер Остенбах. - Надеюсь, вы не покинете нас, герр Самошин.
      - Что вы, что вы. Для меня такая честь находиться рядом с вами и вашей очаровательной дочерью. С вашего позволения, я оставлю вас ненадолго - пойду позвоню в Выборг, предупрежу родителей, чтобы не волновались.
      Оставив Остенбаха и Полину и выйдя за пределы конференц-зала, Владимир тут же помчался в бизнесцентр к заветному телефону.
      - Алло! - услышал он в трубке голос Владимира Николаевича Жукова.
      - Здравствуйте, Владимир Николаевич, это Самошин.
      - А… Здравствуйте, голубчик, - голос у вице-губернатора был достаточно бодрый, что значительно успокоило Самошина. - Как дела там, в Сочи? Как наш немецкий «друг» поживает?
      - Хорошо, Владимир Николаевич. Сегодня сообщили, что президент Ассоциации Здравоохранения попал в автокатастрофу. Жив, госпитализирован, просит отложить симпозиум на месяц. Как я понял, месяц мы с «другом» ждем его здесь.
      - Отлично, следовательно, у нас на решение проблемы есть еще месяц. Значит, так, Володя, этой проблемой я уже активно занимаюсь. Так что не волнуйся, подключены серьезные люди, которые не подведут.
      - Да, Владимир Николаевич, я все понял. Спасибо, вы меня успокоили. А сейчас, извините, мне надо идти, пока меня не хватились.
      - До свидания, Володя.
      - До свидания.
      Положив трубку, Самошин с облегчением вздохнул и поспешил в конференц-зал, чтобы его длительное отсутствие не вызвало каких-либо подозрений у Полины и ее отца.
 

 
      Судебный процесс над вором в законе по кличке Анархия проходил в здании городского суда. С раннего утра на прилегающих к набережной Фонтанки улицах наблюдалось оживление. Возле дверей дежурили сотрудники милиции, провожая цепкими взглядами проезжающие мимо шикарные иномарки, бдительно следя за припарковавшимися поблизости машинами, из приоткрытых дверей которых были видны здоровенные бритые затылки, а также морды, не особо обремененные признаками интеллекта, сидящие на коротких толстых шеях, возвышающихся над крупными мускулистыми телами. В воздухе повисло настороженное ожидание. До заседания оставалось не более часа. Все ждали прибытия адвоката. Именно от него зависел исход процесса. На кону были крупные деньги и исход борьбы за власть между двумя авторитетными законниками криминальной власти.
      Я прошла мимо здания суда, окинув беглым взглядом машины братков, и заметила, что у некоторых из этих амбалов оттопыриваются полы пиджаков от спрятанного под ними оружия. Менты предпочитали не связываться и не проверяли братков на наличие оружия, хотя не могли не предполагать возможное его применение. Поднявшись по ступенькам парадной, я нажала код на замке и потянула на себя тяжелую старинную дверь. В подъезде было темно и сыро, пахло квашеной капустой и еще непонятно чем. Стремительно взлетев на последний этаж, я достала из электрического щитка спрятанный там накануне Кувалдой ломик и полезла по лестнице, ведущей на чердак. Взломав фомкой небольшой навесной замок, я приподняла люк, открывающий путь наверх. Прямо перед моим носом деловито пробежала огромная серая крыса. После лагерного карцера эти мерзкие животные больше не вызывали у меня никаких эмоций. Кинув фомку на пол, я подтянулась на руках. Оказавшись наверху, я задвинула обратно крышку люка, подошла к окну и посмотрела вниз. Люди, казавшиеся отсюда такими мелкими, словно насекомые, кишели у здания суда и ползли направленным потоком по тротуарам.
      Но я пришла сюда не любоваться городом с высоты чердака пятиэтажного дома. Достав из темного угла огромный футляр от гитары, я положила его на пол. Щелкнули замки, и моим взорам предстала отливающая холодным металлическим блеском снайперская винтовка «Тигр», оснащенная самой современной оптикой и лазерным прицелом. Аккуратно достав ее, я вновь подошла к окну и заглянула в глазок оптического прицела. Наведя резкость, оглядела мостовую, затем перевела черный крест мишени на ментов, стоящих у входа, далее на ожидающих бандитов. Удовлетворенная результатом, я начала готовиться к встрече адвоката. Проверила патроны в магазине винтовки, навернула на ствол длиннющий глушитель, затем, присев на подоконник, достала кусок веревки и, попробовав на прочность деревянную стойку, начала приматывать к ней ствол, чтобы зафиксировать его в необходимом мне положении. Приоткрыв на пару сантиметров старую облезлую раму, вставила в образовавшуюся щель кончик ствола. Затем достала тонкие кожаные перчатки без пальцев и натянула их на потные от волнения руки. Приготовив рабочее место, я села к окну и стала сквозь грязное стекло наблюдать за происходящим снаружи, держа палец на курке, готовая в любую минуту его спустить. Не знаю почему, но у меня возникло жуткое желание покурить, несмотря на то, что я курила всего один раз в жизни. По оживлению повылазивших из своих джипов бандитов, по настороженности ментов, готовых в любой момент выхватить оружие, я поняла, что нужный мне человек подъезжает. Антрацитовый пятисотый «мерседес» в сопровождении джипа подрулил к зданию суда. Я сосредоточилась и не спускала черного креста на линзе прицела с лаковой крыши мерседеса, ожидая, когда откроется дверца. Верзилы, выбежавшие из джипа, окружили «мерседес», и дверца наконец-то открылась. Из нее показалась мелкая лохматая голова адвоката. Я прицелилась. На темно-рыжих, беспорядочно растущих волосах адвоката на мгновение появилась красная точка, и в следующую секунду я нажала на спусковой крючок. Раздался еле слышный хлопок. Я заглянула в проем между рамами и увидела, как падает с простреленной головой адвокат, заливая кровью и выбитыми пулей мозгами асфальт, как мечутся в панике братки, оглядывая окрестные дома и крыши. Достав платок, я быстро протерла винтарь, а также ручку и замки гитарного футляра, и кинулась по чердаку к выходу на крышу. Выбравшись через узкий лаз, про который отметила, что мужчина средней комплекции тут бы не пролез, я стремительно побежала по бурым железным листам покатой крыши, стараясь не оступиться. Железо, обросшее зеленым мелким мхом, словно плесенью, громко стучало под жесткими подошвами моих ботинок. Добравшись до крыши соседнего дома, я перепрыгнула на нее и нырнула в чердачное окошко. Через этот чердак я проникла в подъезд и уже там достала маленькое зеркальце, подкрасила губы и припудрила нос, стряхнула пыль с обтягивающих джинсов и черной маечки. Черт! На куртке, которой я облокотилась о чердачную стену, остались грязные следы. Сняв и перекинув джинсовую курточку через плечо, я с непринужденным видом спустилась по лестнице и вышла на улицу. К зданию суда уже подъехала совершенно ненужная белая с красным крестом машина скорой помощи, подтянулись наряды милиции. Возле открытой двери подъезда соседнего дома, куда я заходила, стояли братки, и, оживленно жестикулируя, орали в свои мобильники. Часть их, очевидно, уже побывала на чердаке и обнаружила мое недавнее место работы. Их лица выражали отчаяние, смешанное со страхом. Я с чувством выполненного долга, с кипящей от прилива адреналина кровью, перешла дорогу и направилась в противоположную от них сторону.
 

 
      Через час я стояла в кабинете Стилета и выслушивала его скупые, но столь значимые для меня похвалы. Мне даже не пришлось ему докладывать о результатах операции, телевизионные новости опередили меня.
      - Ты блестяще исполнила этого поганца. Молодец! Я не ожидал такого успеха, - говорил, улыбаясь одними глазами, Стилет. - Как ты сама понимаешь, это был экзамен, и ты сдала его на отлично. Дело, которое мы тебе собрались поручить, весьма необычное.
      - Да, мне об этом известно.
      - Значит, так, Маркиза. Сейчас иди отдыхай, а вечером я жду тебя здесь для обсуждения плана наших действий.
      Я встала и направилась к двери.
      - Постой, - остановил меня Стилет. - Работа, которую ты сегодня выполнила, стоит больших денег.
      С этими словами он достал из сейфа несколько перевязанных бумажной лентой стопок долларовых купюр и положил их передо мной. Я еще никогда не видела таких денег. Даже не представляла, как выглядит такое количество денег в одной кучке.
      - Здесь пятьдесят кусков.
      Я, замерев, уставилась на деньги, лежащие на столе, затем на Стилета, стоящего надо мной.
      - Ты свободна, Маркиза, до вечера.
      Стилет вышел, прикрыв за собой дверь. Следом за ним вышла я, держа в руках свои первые заработанные деньги. Вот уж не думала никогда, что именно таким будет мой первый заработок. Странно, но меня совсем не мучили угрызения совести по поводу гибели невинного человека. Для меня сегодня открылась простая истина: моя душа настолько очерствела, что убить человека для меня стало не сложнее, чем раздавить таракана. Так я получила редкую для женщины профессию киллерши. Мне казалось странным, что по иронии судьбы я, всегда мечтавшая возвращать людям жизнь, теперь оказалась в роли палача. Где та добрая, ласковая, чувствительная к чужому горю девушка, приехавшая когда-то в Питер? Ее больше нет. Она стала хладнокровной убийцей, способной лишить человека жизни по заказу.
 

 
      Я открыла глаза и потянулась. Взглянув на часы и на сумерки за окном, поняла, что наступил вечер и меня уже ждут в гостиной. Одевшись в спортивный костюм, я подошла к зеркалу, пригладила волосы и спустилась вниз. В креслах перед камином сидели Стилет и баба Галя. Рядом, в нетерпении потирая огромные руки, прохаживался Кувалда. Услышав мои шаги, все трое одновременно обернулись.
      - Здравствуй, Маркиза, - произнесла баба Галя. - Мы уже ждем тебя. Присаживайся.
      Баба Галя сделала глоток горячего кофе и отставила чашку.
      - Для тебя не секрет, зачем мы тебя позвали?
      - Да, знаю, - спокойно ответила я.
      - Этот человек - президент фармацевтической компании «Остенбах ГМБХ». Его имя Питер Остенбах.
      «Остенбах! - вдруг осенило меня - Точно! Я уже натыкалась на эту фамилию в “Комсомолке”».
      Кувалда выложил на стол передо мной несколько фотографий мужчины почтенного возраста в окружении здоровенных охранников.
      - Итак, подведем итоги наших разработок, - сказала баба Галя. - Сейчас объект отдыхает со своей дочерью в Сочи. Приехал он туда на симпозиум, который начинается через месяц и продлится две недели. Расположился объект на третьем этаже «Рэдиссон отеля Лазурная». Рядом с ним находятся постоянно телохранители. Эти фотографии сделаны одним из наших людей, который, при всей своей компетентности, не смог выполнить порученное ему задание, потому что этого человека просто невозможно удержать в прицеле снайперской винтовки. Согласно нашему плану, тебе необходимо наладить с ним контакт. Войти в доверие и, оставшись наедине, привести приговор в исполнение.
      Я слушала молча, изредка кивая головой. Стилет, сидя в кресле напротив, в клубах сигарного дыма, молча наблюдал за мной.
      - Сложность операции заключается также в том, - продолжала баба Галя, - что даже если ты останешься с немцем наедине, охранники будут ждать у дверей и, услышав хлопок, похожий на выстрел, ворвутся всей толпой. Поэтому, как говорили классики, «действовать нужно без шума и пыли». В силу этого мы с братом разработали план «А»…
      Суть плана состояла в том, что я должна была прилететь в Сочи, устроиться в том же отеле, на том же этаже, где уже забронирован для меня двухместный номер. При этих словах на журнальный столик передо мной лег новый паспорт с гербом на обложке и билет на рейс Аэрофлота. Затем, используя все свое женское очарование и кажущуюся беззащитность, нужно познакомиться с Остенбахом. Во время ужина в его номере влить ему в бокал с «Амаретто» смертельную дозу цианистого калия. Только этот яд способен наверняка отправить человека на тот свет. Избежать смерти удалось лишь проходимцу Гришке Распутину. И только вышеупомянутый ликер может скрыть характерный миндальный запах цианида. Кувалда тут же передо мной выставил на стол пузырек с надписью «Настой валерианы». Выполнив задание, я должна тихо уйти из номера и, взяв такси, до рассвета прибыть в Красную Поляну, к деду Геворгу, который передаст мне документы на новое имя. Кувалда положил на стол еще одну бумагу, на этот раз с адресом деда Геворга. У него можно укрыться и переждать несколько дней, пока все стихнет.
      - Это план «А». А план «Б» имеется? - спросила я, озадаченная сложностью задания.
      - Несомненно!
      Я вопросительно посмотрела на всех.
      - В случае, если отравить объект не удастся, ты посетишь все того же деда Геворга, который закажет для тебя любую пушку в соседней «дружественной» Чечне. Как ты понимаешь, девочка, пронести в самолет тебе такую игрушку не дадут. Приедешь на место и выберешь ствол под себя, благо в оружии ты теперь разбираешься. И тогда сама знаешь, как действовать. Но учти, это намного опаснее, чем яд, и го-о-раздо громче, даже с глушаком. Все понятно? - закончила баба Галя.
      - Да, вот еще что, - вставил слово Стилет. - При таком способе не забудь контрольный в голову. Поняла, Маркиза?
      Я молча кивнула.
      - Вопросы есть? - обвел глазами присутствующих Стилет.
      Все отрицательно покачали головами.
      - Тогда всем спасибо, все свободны. Спокойной ночи. - Стилет, одетый в длинный темно-синий махровый халат, направился наверх по лестнице в свою спальню.
 

 

ЧТО РУССКОМУ ХОРОШО, ТО НЕМЦУ - СМЕРТЬ

 
      Черный «мерседес» Стилета несся по направлению к аэропорту Пулково. Красивая женщина с бездонными синими глазами и волосами соломенного цвета смотрела сквозь тонированное стекло на столь же синее и такое же бездонное небо, в котором каждые пять-десять минут взлетали самолеты, подобные большим серебристым птицам. Женщина, немного нервничая, покусывала кончик дужки стильных темных очков с зеркальными стеклами. Машина, подъехав к месту стоянки, плавно затормозила, и водитель, обойдя авто и открыв дверцу, предложил даме свою сильную твердую руку. Через мгновение на его ладонь легла маленькая изящная ручка дамы с длинными ухоженными пальцами, и из-за нижнего края двери показалась стройная ножка в черной замшевой туфельке на высоком каблучке. Женщина вышла из машины и захлопнула дверцу. Мужчина-великан извлек из багажника чемодан и направился за ней к зданию аэропорта.
      - Уважаемые пассажиры. Объявлена регистрация билетов на рейс номер семьсот двадцать шесть Санкт-Петербург - Адлер. Убедительная просьба пройти на регистрацию к кассам пять, шесть и восемь.
      Женщина подошла к окошку регистрации и с замиранием сердца протянула паспорт и билет. Сотрудница бегло посмотрела их, отметила что-то в компьютере и произнесла:
      - Следующий!
      Женщина вошла в соседний зал. Поставила на ленту транспортера дорогой чемодан из крокодиловой кожи и пройдя под воротами металлоискателя, улыбнулась.
      Она повернулась к провожавшему ее мужчине, одарила его улыбкой и, приложив пальчики к губам, послала ему воздушный поцелуй. Мужчина улыбнулся в ответ и, помахав ей, направился обратно к машине.
 

 
      Только сидя в уютном кресле самолета, я успокоилась. Паспорт хоть и был поддельным, но я зря нервничала. Открыв свою новую ксиву, я посмотрела в него с мыслью не забыть, как же меня теперь зовут. За последний месяц мне второй раз пришлось сменить имя. Княгинина Ангелина Владимировна. «Похоже на мое настоящее имя», - подумала я. Самолет тем временем набирал скорость, под крылом неслась зеленая трава газона, мелькали белые линии разметки на сером асфальте взлетной полосы. Еще минута, и я почувствовала, как самолет отрывается от земли и взмывает в небо. Земля стремительно удалялась, и дома, и речка, и машины, бегущие по Пулковскому шоссе, казались совсем игрушечными. Через несколько минут самолет достиг белых и пушистых, словно вата, облаков, а пейзаж внизу слился в одно темное бескрайнее пятно. Солнце на высоте десяти тысяч метров светило ярко, играя бликами на серебристых закрылках лайнера. Вскоре и облака остались внизу. Я, прикрыв глаза, задремала. Но поспать мне не дали. Меня разбудил приятный мужской голос:
      - Девушка, простите меня, пожалуйста, но я просто хотел сказать, что вы прекрасно выглядите.
      - Спасибо, - сказала я и повернулась к тому, кто посмел меня потревожить.
      Голос принадлежал красивому молодому человеку с длинными волосами, стянутыми сзади в аккуратный хвостик. Его черные, как ночь, глаза притягивали и внушали доверие. Я улыбнулась и, сославшись на усталость, отвернулась, оставив попутчика в недоумении. Очевидно, этот мужчина привык, что женщины не могут оставаться спокойными к его вниманию. Но мне было все равно. Закрыв глаза, я обдумывала нелегкий план, составленный бабой Галей и ее братом. Сложность заключалась в том, чтобы, переломив себя, перешагнув через свое собственное самолюбие, общаться с человеком, который, возможно, будет мне даже неприятен. Хорошо если просто общаться. Представить себя в объятиях старого хрыча казалось просто невозможным.
      За этими размышлениями я не заметила, как самолет начал снижать высоту и на стене загорелась лампочка с надписью «Пристегнуть ремни». Вскоре я увидела внизу море и песчаную полосу пляжа. А еще через несколько минут я покидала самолет, спускаясь по новенькому белому трапу, сразу ощутив жаркий душный воздух курортного города. Такси быстро домчало меня до высотного здания со множеством окон бирюзового цвета. Оно возвышалось среди густого леса акаций, магнолий и каштанов. Услужливый швейцар открыл дверь, а носильщик внес за мной чемодан. Забрав у стойки администратора ключ, я поднялась на лифте на третий этаж и, открыв дверь номера, забрала у носильщика чемодан. Оставшись одна в тишине гостиничного номера, я огляделась: шикарные двухместные апартаменты с душем и широченной кроватью, огромные окна с видом на море. Распахнув окно, я впустила в комнату влажный солоноватый морской воздух и, скинув жесткие туфли на высоких каблуках, расстегнула белую шелковую блузку. Затем, выгнув спину, стянула короткую кожаную юбку. Встав под струю прохладного душа, я почувствовала ласковые прикосновения воды, стекающей по спине, по упругой груди и плоскому животу. Я гладила кончиками пальцев свою нежную, вздрагивающую от прикосновений кожу и ловила себя на мысли о том, как давно не была с мужчиной. А потом вспомнила, каким был опыт общения с противоположным полом, и меня передернуло от отвращения. Я резко завернула душевой кран и закуталась в огромное махровое полотенце.
      Отдохнув с дороги на бескрайней мягкой кровати, я решила приступить к делу сегодня же. Надев облегающее платье из белой джинсовой материи, я специально сдвинула собачку молнии чуть вниз, чтобы в смелом разрезе платья было видно, что я без нижнего белья. Умело нанеся легкий вечерний макияж и уложив пышные локоны в прическу, я втиснула ножки в узкие туфли и, достав дорогие французские духи, подарок бабы Гали, нанесла легкие мазки на запястьях и шее. Оставшись довольна собой, я еще раз повернулась перед зеркалом и вышла из номера.
 

 
      Красивая молодая женщина вошла в зал ресторана, приковав к себе взгляды большей половины представителей сильного пола, находившихся здесь в данный момент. Эта синеглазая блондинка в белом платье медленно проследовала мимо рядов столиков, овеяв сидящих за ними мужчин запахом дорогих духов и заставив их сердца стучать быстрее. Негодующие взгляды женщин стрелами летели ей в спину, но ее это мало тревожило. Заняв место за столиком у самой террасы, выходящей к берегу моря, она изящным жестом подозвала официанта. Вышколенный халдей положил перед ней на столик папку меню и застыл в ожидании заказа.
      - Салат «морской прибой» и чашечку кофе, пожалуйста.
      - Позвольте посоветовать вам наше фирменное блюдо «Розовое золото». Это форель, приготовленная особенным образом. Также одними из самых изысканных блюд нашего ресторана «Морской Бриз» являются эскалоп из осетрины «Нисуаз» и тигровые креветки по-провансальски. Возьму на себя смелость предложить вам ванильное пирожное «Тысяча лепестков». У нас отличный шеф-повар Эрик Мопен из Франции.
      - Нет, спасибо. Впрочем, от ванильного пирожного я не откажусь, - сказала она, улыбаясь.
 

 
      Официант, отправившись выполнять мой заказ, позволил мне насладиться тягучими звуками медленного фьюжн, доносящимися из зала. На сцене стоял тот самый мужчина, который пытался познакомиться со мной в самолете. В его руках был блестящий саксофон. Мелодия лилась из-под тонких длинных пальцев, то переходя на игривые альты, то спускаясь до бархатистых баритонов. Я откровенно любовалась его фигурой в белом фраке с черной бабочкой. Внезапно мое внимание привлекла вошедшая в зал женщина. Она была не одна, ее сопровождали несколько мужчин, и в одном из них я узнала старого знакомого… Самошина! Мое сердце бешено забилось, и чувство ненависти мгновенно заполнило зияющую пустоту в душе. Второй спутник, его я тоже признала сразу, был тем, за чьей жизнью я сюда прилетела. Последним вошел огромный негр, очевидно, телохранитель. Вся эта компания уселась за соседний столик. Вернее, негр расположился в кресле чуть поодаль. Шумно о чем-то споря, мужчины подозвали официанта и сделали заказ. Самошин, почувствовав на себе мой взгляд, обернулся. Страх быть узнанной вдруг сковал меня. Я отвернулась и, попросив счет у официанта, расплатилась и покинула ресторан в полном замешательстве. Уходя быстрым шагом, я спиной ощутила его обжигающий взгляд. «А вдруг он меня узнал?» - промелькнула мысль. - «Тогда все пропало! Он может помешать мне. Как же я не учла его возможное присутствие здесь. Ведь видела же в газете его фотографию рядом с этой кошкой - дочкой Остенбаха». Я почувствовала себя в безопасности, лишь войдя в свой номер и захлопнув дверь.
      И все-таки мне нужно было убедиться, что он не узнал меня. Набравшись смелости, я снова вышла из номера и вернулась в ресторан. Подойдя к своему столику, я незаметно швырнула под стол сережку и, сделав вид, будто что-то уронила, присела на корточки.
      - Вы что-нибудь потеряли? - услышала я над самым ухом голос Самошина.
      - Да… - ответила я, стараясь скрыть волнение. - Серьгу. Вот такую, - я вытащила из уха вторую и протянула ему.
      Самошин наклонился и полез под стол. Через минуту он, протягивая мне обе сережки, воскликнул:
      - Вот она! Закатилась за ножку стола.
      - Спасибо. Вы меня так выручили, - стараясь не смотреть на него, чтобы не выдать себя глазами, произнесла я.
      - Володя, что там у вас? - раздался недовольный голос Полины Остенбах.
      - Нам будет очень приятно, если вы к нам присоединитесь, - пролепетал Володя, обращаясь ко мне.
      - Нет, спасибо, в другой раз, - ответила я и поспешила покинуть зал.
 

 
      Питер Остенбах был уже в том возрасте, когда мужчина, лишенный женского внимания, не впадает по этому поводу в депрессию. Ему уже не нужны были дикие безумные ночи и длинноногие страстные красавицы. Ему хотелось спокойствия и тепла домашнего очага, любви и понимания со стороны милой жены.
      Когда-то он был счастлив. Счастлив простым человеческим счастьем. Его семья, состоящая из любимой жены русского происхождения и маленькой веселой дочурки, жила в небольшом домике на окраине Мюнхена. Своим благополучием Остенбахи были обязаны собственным аптекам, раскинувшимся по городу целой сетью. Но внезапно беда постучалась в их дом. Его жена, возвращаясь домой дождливой ночью, не справилась с управлением, и ее маленький «Пежо» скатился с моста. После смерти жены смысл жизни для Питера сосредоточился в его дочери. Он вложил в нее всю свою любовь, дал ей хорошее образование, научил всему, что знал сам. И с каждым годом замечал, как она становится все больше похожей на мать.
      Дочь стала взрослой. А дети, как птицы, рано или поздно улетают из семейного гнезда. Вот и Полина теперь живет своей жизнью. А он один. Всегда один. Нет, выбор, конечно, был, но женщины, охотившиеся за состоянием и положением в обществе, его не интересовали. Он мечтал найти такое же одинокое сердце, с которым можно было бы создать крепкую семью и спокойно коротать оставшиеся десять-пятнадцать лет жизни.
 

 
      Возвращаясь в гостиничный номер, Самошин думал о прекрасной незнакомке, которую он встретил сегодня в ресторане. Кого-то она ему напомнила… А, вот в чем дело! Она похожа на Анжелику, но… Нет, это исключено… Лика находится в местах не столь отдаленных, и отдыхать там ей еще как минимум лет пять, даже если скостят срок за примерное поведение». Совершенно отбросив мысли о сходстве незнакомки с Ликой, Самошин успокоился и решил, что все же надо держаться от этой женщины подальше.
 

 
      Я вернулась в свой номер. Размышляя об иронии судьбы, столь неожиданно вновь столкнувшей меня с Володей, я подошла к открытому окну и вдохнула свежий ночной воздух. Спать мне не хотелось. Я решила прогуляться по берегу моря и покинула номер. Возле лифта столкнулась с Питером Остенбахом, которого сопровождал негр-великан. У меня уже не было сомнений в том, что этот черный является его главным телохранителем. Пропустив меня вперед, Остенбах поймал мой взгляд и неожиданно улыбнулся, заставив и меня улыбнуться в ответ. Я вышла из отеля и пошла по дорожке вдоль каменистого берега, наслаждаясь теплой южной ночью. Море шелестело прибоем. Волны накатывались на берег одна за другой, шлифуя гальку. Я свернула на причал и подошла к самой воде, подставив лицо порывам свежего, чуть солоноватого ветра.
      - Вы не боитесь гулять одна? - услышала я сзади тихий мужской голос.
      Вздрогнув, резко обернулась: Питер Остенбах стоял в нескольких шагах от меня. Немного поодаль белела в темноте рубашка чернокожего телохранителя.
      - Я ничего не боюсь, - решительно ответила я.
      - Здесь опасно. Вы очень привлекательны, а тут можно повстречать очень нехороших людей. Так что позвольте составить вам компанию.
      - Позволю, - мило улыбнувшись, разрешила я.
      - Меня зовут Питер.
      - Очень приятно. Я - Ангелина.
      - Взаимно.
      Питер Остенбах подошел ко мне совсем близко и посмотрел на черные волны, разбивающиеся о причал. Я присела и, подняв камешек, с размаху швырнула его в темную бездну.
      - Вы отдыхаете? - спросил он. - Или по делам?
      - Отпуск… - соврала я. - Хочется побыть подальше от шумного города и душного офиса.
      - Да, вы правы. Иногда необходимо хоть немного отдохнуть.
      Нашу беседу вдруг прервал звонок мобильного телефона.
      - Алло, - сказал Остенбах. - Нет, не беспокойся. Все нормально. - Голос его вдруг стал жестким. - Неужели я даже не могу полюбоваться на море? Что «опасно»? А за что я тогда вам деньги плачу? Так вот и охраняйте. Все!
      Питер нажал на кнопку, прекратив разговор, и снова повернулся ко мне.
      - Это был начальник охраны, - пояснил он. - Иногда я завидую простым людям. Уже в течение многих лет я вынужден терпеть подле себя чужих людей в качестве охранников - и опасаться выстрела в спину. Это лишает меня элементарного удовольствия пройтись по бульвару, затеряться в толпе людей, чтобы банально побыть наедине с самим собой. Вот и сейчас стою тут с вами, наслаждаюсь этой ночью и вашей очаровательной улыбкой, а они, как тени, не отстают от меня ни на шаг.
      Сзади послышался шорох, и я, обернувшись, заметила, что к силуэту охранника-негра прибавилось еще несколько здоровенных фигур.
      - К сожалению, надо возвращаться в отель, но я не могу оставить вас тут одну, - сказал Питер. - Это действительно опасно. Позвольте пригласить вас на чашечку кофе где-нибудь в уютном кафе отеля?
      - Да, конечно, Питер.
      - Вы можете взять меня под руку, если вас это не скомпрометирует.
      - Нет.
      Остенбах повернулся и дождался, когда я возьму его под руку. Вместе мы вернулись в отель. В уютном баре играла тихая медленная музыка, и Питер Остенбах, усадив меня за столик, сказал:
      - Ангелина, позвольте мне взять на себя смелость и заказать бутылку шампанского. Надо же отметить наше знакомство.
      Я кивнула и равнодушно посмотрела на охрану, расположившуюся за соседними столиками.
      «Интересно, а в туалет они тоже его сопровождают?»
      Через минуту Остенбах вернулся и, потирая руки, сел за столик.
      - «Вдова Клико», - произнес официант, ставя на стол ведерко со льдом, из которого торчало горлышко бутылки, два высоких фужера и вазочку, наполненную дорогими шоколадными конфетами.
      Пробка, громко хлопнув, полетела в потолок, освободив томившееся в бутылке игристое вино. Пенистый шипящий напиток был разлит по хрустальным фужерам.
      - За знакомство? - произнес Питер.
      - Да, за знакомство.
      Два бокала столкнулись, издав приятный звон. Сделав глоток, я почувствовала сладкий вкус шампанского и приятную теплоту на душе. Странно, но я не испытывала отвращения к этому уже немолодому мужчине. Даже поймала себя на мысли, что он мне нравится, что чем-то напоминает отца, но тут же одернула себя. «Это же задание. Никаких чувств и эмоций. Только работа».
      После шампанского мы выпили еще по чашечке кофе и съели по маленькому слоеному пирожному.
      - Ангелина, позвольте вас спросить…
      - Да, Питер.
      - Могу я надеяться, что вы согласитесь со мной завтра поужинать?
      - Хорошо. Мы поужинаем завтра вместе, - ответила я, улыбнувшись. Он сам роет себе могилу.
      - Тогда я зайду за вами в восемь часов вечера. Вам удобно?
      - Да. До завтра, Питер.
      Вернувшись в номер, я достала из чемодана спутниковый телефон и позвонила Стилету.
      - Артем, докладываю. Контакт есть. Все идет по плану.
      - Отлично, продолжай в том же духе.
      - До связи.
      - Удачи.
      Надавив длинным ногтем кнопку отбоя, я отложила тяжелую трубку и задумалась. «Завтра предстоит очень серьезная операция. Во время ужина надо заказать “Амаретто” и незаметно подлить яд в бокал Остенбаха. Но как избавиться от вездесущих охранников? Как сделать все незаметно от пристальных серых глаз Питера?» Оставалось надеяться только на удачу.
      Я высыпала содержимое сумочки на покрывало и извлекла из кучи косметики склянку с ядом. «Может, лучше сразу воспользоваться оружием?» Достав маленькую блестящую монетку, я подкинула ее вверх и поймала на ладонь, загадав на способ исполнения задания. Разжав пальцы, я увидела двуглавого орла, означавшего - яд. «Что ж, яд так яд».
 

 
      Половину следующего дня я провела в салоне красоты и к вечеру, одетая в короткое белое с алыми маками платье, ждала в номере появления Остенбаха. Наконец раздался осторожный стук в дверь.
      - Вы прекрасно выглядите, Ангелина! - произнес Остенбах, входя в номер.
      На пороге застыл его неизменный спутник - черный громила. Питер обернулся к нему и, махнув рукой, велел подождать в коридоре. Негр послушно вышел, затворив за собой дверь.
      - Питер, простите меня, но мне немного нехорошо сегодня, - сказала я, держась за голову. - Вы не будете против, если мы никуда сегодня не пойдем, а поужинаем в номере?
      - Хорошо, Ангелина. Может, вы хотите отложить ужин? - Питер явно был огорчен.
      - Нет… Я приняла лекарство, и мне должно стать лучше, но сейчас я чувствую себя не слишком хорошо.
      - Тогда закажем ужин в номер? - предложил Остенбах.
      - Да.
      - Что для вас заказать?
      - Форель в белом соусе и салат из морепродуктов, - немного подумав, ответила я.
      - А вино? Или, может, шампанское?…
      - Мне бы хотелось «Амаретто».
      - Отлично! - Питер Остенбах снял трубку телефона в номере и сделал заказ.
      Подойдя ко мне, он достал черный продолговатый футляр и протянул мне:
      - Ангелина, таких красивых синих глаз, как ваши, я еще не встречал. Это правда. Сегодня в ювелирном магазине я увидел лишь жалкое подобие цвета ваших глаз. И позволил себе приобрести его для вас. Не откажите в любезности принять этот скромный подарок.
      С этими словами немец открыл футляр, в котором на черном бархате лежало золотое колье, отделанное ярко-синими сапфирами в окружении россыпи мелких бриллиантов.
      Раздался вежливый стук в дверь, и молодой официант в гостиничной униформе доставил в номер заказ.
      Я открыла окно, впустив в комнату влажный морской воздух и лучи заходящего солнца, села и ласково посмотрела на Питера:
      - Как славно, что мы остались наедине, не правда ли?
      - Да, Ангелина. Вы необыкновенная девушка. Я наслаждаюсь общением с вами. Не побоюсь сказать, что горжусь знакомством с такой женщиной, как вы. Мне бы очень хотелось, чтобы вы подружились с моей дочерью Полиной и ее молодым человеком Володей. Если вы не против, конечно.
      - Нет, не против. Но позднее… Сегодня такой чудесный день, и мне хочется побыть с вами наедине.
      Я встала с кресла и подошла к раскрытому окну. Закат тронул золотом море, сделав зрелище необыкновенным, почти волшебным. Тысячи солнечных огоньков отражались в уходящей к горизонту блестящей дорожке. Солнце осветило мое лицо, и я улыбнулась ему.
      - Стой!… Только не шевелись!… Я за камерой! - крикнул Остенбах и выскочил из номера.
      Воспользовавшись его отсутствием, я кинулась к сумочке и извлекла оттуда пузырек с ядом. Попыталась отвернуть крышку… Не поддавалась… Инстинктивно поднесла ее ко рту, надеясь вытащить упрямую пробку зубами. Опомнившись, схватила столовый нож и, поддев пробку, наконец-то вытащила ее. Вытряхнула несколько капель в пустой бокал и туда же налила густой ликер «Амаретто». Затем спрятала склянку со смертью в тумбочку. Взяла в руки бутылку с «Амаретто», свой бокал и, подойдя к окну, приняла прежнюю позу. Постаравшись придать лицу спокойное выражение, я посмотрела на запыхавшегося Питера Остенбаха, вбежавшего в комнату с фотоаппаратом и… бутылкой коньяка. Позволила Питеру сделать несколько снимков. Несколько раз щелкнул затвор фотоаппарата. Подойдя к столу, я протянула Питеру наполненный бокал.
      - За вас!
      - Нет, Ангелина… Простите великодушно, но сладкие ликеры, типа «Амаретто», не для настоящих мужчин. Я лучше коньячку, с вашего позволения.
      С этими словами он отставил бокал в сторону и, пододвинув к себе стакан, плеснул в него коньяку.
      - Теперь за вас! - он поднял стакан, и мне ничего не оставалось, как чокнуться с ним краем своего бокала.
      За ужином я в основном молчала, а если приходилось отвечать на вопросы Остенбаха, то делала это весьма неохотно и зачастую невпопад, чем очень огорчила своего собеседника. Потом сослалась на плохое самочувствие и попросила позволения лечь. Питер Остен-бах присел на краешек моей кровати. Потрогал мой лоб и объявил, что ничего страшного, просто переутомление, вызванное резкой сменой климата. Еще немного посидел рядом, держа мою руку в своей, а когда я притворилась спящей, неслышно вышел из номера, прикрыв за собой дверь.
      Оставшись одна, я заметалась по комнате как подстреленная птица. Подумать только, он не пьет «Амаретто»! Мы даже и предположить не могли такого «сюрприза судьбы». План «А» с треском провалился. Что ж, завтра перейдем к запасному варианту. Я посмотрела на стол, где в центре стоял нетронутый бокал со смертельным напитком. Заметила забытый Остенбахом фотоаппарат. Приоткрыла крышку и, засветив пленку, снова закрыла ее. Затем бросилась к столу и со злостью швырнула уже не нужный бокал с ядом в темноту за окном. Внизу послышался звук бьющегося стекла.
 

 
      На следующее утро я быстро собралась, взяла со столика темные очки, сумочку и незаметно выскользнула в коридор отеля. Спустившись вниз, я вышла на улицу и подняв руку, остановила такси.
      - Красная Поляна.
      - Садитесь, довезу, - ответил водитель желтой «волги» с шашечками наверху. - На экскурсию? Или в гости?
      - Быстрее!… - ответила я и недовольно посмотрела на слишком разговорчивого водителя.
      Крутая узкая дорога шла вдоль отвесных скал. С одной стороны был крутой обрыв, на дне которого текла бурная горная речка.
      «Волга» смело неслась по этой дороге, унося меня в горы. Вот уже вдалеке показались вершины, покрытые снегом. Между горами, в уютной впадине, и расположился поселок с небольшими глиняными хатами, увитыми виноградной лозой и рододендронами. Возле самой дороги мирно копались в пыли белые курицы, отыскивая себе вкусных насекомых. Где-то мычала корова. Запахи дыма от сгоревшей травы и домашнего борща щекотали нос. Водитель ехал очень медленно, стараясь не пропустить нужный мне дом. А я во все глаза смотрела на маленькие синие таблички с номерами домов и названиями улиц.
      - Приехали, - наконец произнесла я. - Подождешь?
      - Да, конечно.
      Я вылезла из машины и направилась к выкрашенным голубой краской железным воротам с витым узором сверху. Постучавшись, услышала шаги. Дверь открыла маленькая сухонькая старушка.
      - Вам кого? - настороженно спросила она.
      - Здравствуйте, бабуля, - ответила я. - Мне бы Геворга повидать.
      - Так, доченька, он с утра в горы ушедши. Скоро должон воротиться. А ты проходи, не стесняйся, обожди его тут.
      Расплатившись с таксистом, я отпустила машину и прошла во двор дома. В тени виноградника стоял большой деревянный стол, накрытый скатерью. По обе стороны от дорожки росли цветы. Сперва я подумала, может быть, я не туда попала. Разве может человек, торгующий оружием, жить в таком уютном маленьком домике, с такой милой клумбой и виноградником?
      - Как зовут-то тебя, красавица?
      - Ангелина.
      - А меня зови Раей. Проходи, Ангелина, в хату. Пообедаешь, может?
      Тут я вспомнила, что ничего не ела со вчерашнего вечера, и бедный желудок уже начал ныть от голода. Проходя по чистым половицам в дом, я осмотрелась. Внутри тоже были беленые стены. В углу висела православная икона.
      - Если я вам не помешаю, мне бы хотелось немного перекусить.
      Через пять минут на столе уже стояли горячие домашние пирожки и огромная тарелка борща со сметаной. Опустошив тарелку, я пододвинула к себе стакан с предусмотрительно налитым старушкой парным молоком и надкусила пирожок. После обеда вышла во двор и, погладив маленького рыжего котенка, уселась на скамейку в тени виноградника.
      В ворота громко постучали, и бабуля пошла открывать. Во двор вошли двое высоких темноволосых мужчин. Один постарше, уже в годах, другой совсем молодой. Деловито подойдя ко мне, тот, что постарше, представился:
      - Меня Геворг зовут. А ты, если я правильно понял…
      - Да. Маркиза.
      - Я ждал тебя. Пойдем со мной.
      Мы вошли в горницу.
      - Сынок, подмогни, - позвал Геворг молодого парня.
      Мужчины скинули половицы и приподняли вдвоем тяжелую деревянную крышку, открывающую вход в подвал. Спустившись по шаткой полусгнившей лестнице, я почувствовала запах земли, и на меня словно пахнуло могильным холодом. Геворг повернул выключатель, и под самым потолком зажглась тусклая лампочка. Моим глазам предстала необычная картина. Словно в оружейном магазине, на стелажах и полках были разложены, наверное, все виды оружия, какие только были изобретены со времен Великой Отечественной. Некоторые просто лежали на клеенке, расстеленной на земляном полу. Внимательно осмотрев ассортимент, я остановила свой выбор на аккуратненьком дамском «браунинге», поинтересовавшись, есть ли к нему глушитель. Глушитель оказался совсем рядом, в коробке с патронами. Геворг сгреб все это в охапку ладони и полез наверх. На свету он продемонстрировал мне отличное состояние оружия и пригласил отобедать с ними. Я отказалась, сказав, что уже обедала, но по законам кавказкого гостеприимства должна была составить компанию за столом. После обеда я попрощалась с бабулей и Геворгом. Сын Геворга, которого звали Рустам, предложил подвести меня до Сочи. Выйдя за ворота, я обнаружила маленький внедорожник с необычными колесами.
      - На таких удобно по горам ездить, - объяснил мне Рустам, показывая на глубокие протекторы покрышек.
      Открыв дверцу, он помог мне залезть на высокое сиденье, а сам, обойдя машину, прыгнул за руль. Двигатель взревел, и машина помчалась, подпрыгивая на кочках горной дороги, обратно, в сторону более цивилизованного Сочи.
      - Маркиза, как ты сегодня вечером? Свободна? Может, в кино или на дискотеку куда-нибудь?
      Мне очень понравился этот молодой симпатичный горец, но у меня была работа, от которой зависело очень многое.
      - Нет, Рустам, извини, не могу, работа.
      - Понимаю.
      - Вот сделаю работу и приеду к вам отдыхать на несколько дней.
      В красивых черных глазах парня засветились озорные огоньки.
      - А что, правда, приезжай. В горы сходим на родники, покупаемся в горных речках, на шашлыки съездим.
      - Хорошо, уговорил, - улыбнулась я и уставилась на дорогу.
      Помолчав немного, я вдруг спросила:
      - Рустам, а сложно водить машину?
      - Не-а… Нажимай на педали, и все тут.
      - А можно я попробую?
      - Давай.
      Рустам притормозил возле обочины, и мы поменялись местами. Повернув ключ в замке зажигания, я почувствовала, как мелкая дрожь работающего двигателя передалась машине.
      - Так, теперь нажимаешь эту педаль до конца, а эту чуть-чуть. Теперь ту медленно отпускаешь.
      Машина несколько раз дернулась и медленно тронулась с места.
      - Выжми сцепление. - скомандовал Рустам и переключил передачу. - Теперь можно и на газ. Э-э, не так сильно, детка, это же горная дорога.
      - Поняла…
      - Вот и умничка.
      У меня было такое ощущение, что за спиной выросли крылья и я могу летать. Набрав скорость, я уже не ехала, а неслась по извилистой дороге. Рустам смотрел на меня не отрываясь…
      - Э, тормози!… - заорал он, когда из-за поворота резко вылетела встречная машина. Визг тормозов эхом отразился от стен ущелья. Вывернув руль, Рустам свернул к обочине, опасаясь, что автомобиль вынесет в другую сторону к обрыву.
      Я пожала плечами и вышла из машины, чтобы пересесть обратно на свое место. Рустам тоже вышел и, подойдя к отвесной стене, сказал:
      - Иди сюда, Маркиза. Кое-что хочу тебе показать. Это место называется «девичьи слезы». Скала здесь «плачет». Понимаешь, горы - они живые, они так же, как люди, живут и умирают, смеются и плачут. Я вырос здесь, научился их любить и понимать. Нас не зря называют сыновьями гор. Смотри.
      Подойдя к резко уходящей вверх отвесной стене ущелья, я с удивлением увидела, что ее поверхность, увитая ползучими растениями, мокрая. Тонкие ручейки сочились из крошечных расселин и стекали вниз крупными прозрачными каплями. Потрясенная необычным природным явлением, я долго не могла прийти в себя. Рустам окликнул меня. Мы вновь сели в машину и помчались дальше.
      Остановив машину возле отеля, он долго смотрел мне вслед. Я обернулась, помахала ему рукой и скрылась за стеклянными дверьми отеля.
 

 
      Полина взглянула на развалившегося в кресле Самошина.
      - Кажется, папе очень нравится та блондинка, которую мы несколько дней назад видели в ресторане, - произнесла она, коснувшись алой помадой чувственных губ. - Знаешь, сколько я помню себя, папа был всегда равнодушен к женскому полу. Уже двадцать с лишним лет как он один. Иногда мне жаль его. Каждое воскресенье, когда он в Мюнхене, он приходит к гранитному надгробию на городском кладбище и подолгу сидит там один. Папа очень любил мою маму. И поэтому до сих пор не женился. Я искренне обрадовалась, когда увидела, как он смотрел на эту незнакомку. Он уже не молод, и ему необходима женская ласка, внимание, забота. Страшно на старости лет остаться в одиночестве. Может быть, у них что-нибудь получится. Сегодня ведь у него юбилей. Седьмой десяток разменял.
      - Не наше это дело, Полина Петровна. И потом, я уже полчаса вас жду. Как можно так долго собираться? Не понимаю.
      - Я уже все, дорогой. Пойдем.
      Полина еще раз осмотрела себя в зеркало, убедилась, что в этом алом платье выглядит прекрасно, поправила прическу и взяла Самошина под руку. Вместе они вышли из номера и направились в ресторан.
      Войдя туда, Полина стала искать взглядом сидящего за столиком отца. Но его нигде не было.
      - Странно… Пригласил нас, а сам еще не пришел, - недоуменно произнесла она, удивляясь отсутствию всегда такого пунктуального отца.
      Официант подошел к ней и, указав на празднично сервированный стол, произнес:
      - Проходите, пожалуйста. Питер Остенбах задерживается.
      - Спасибо. Он ничего не передавал? - спросила Полина.
      - Нет.
      - Странно. - Полина повернулась к Самошину: - Дорогой, может, сходишь посмотришь, все ли в порядке? И узнай, долго ли его ждать и что за сюрприз он нам приготовил.
      - Хорошо, Полина.
      С этими словами Самошин встал из-за стола и направился к двери. Пройдя по длинному светлому коридору, он оказался возле номера Остенбаха. Рядом с дверью стоял негр-охранник.
      - Самюэль, господин Остенбах у себя? - спросил Самошин.
      - Да, но он велел никому его не беспокоить. Он не один.
      - Странно… И давно они там? Просто он нас пригласил, а сам опаздывает.
      Охранник пожал плечами.
      Самошин прошел пару раз туда и обратно по коридору и произнес:
      - Самюэль, там в ресторане ждет Полина. Пойди, пожалуйста, объясни ей, почему отец задерживается.
      Обычно бдительный негр на этот раз почему-то поступился своими принципами и послушно отправился в ресторан. Самошин же постучал в дверь и прислушался. В номере было тихо. Охваченный каким-то смутным предчувствием, он повернул ручку. Дверь неожиданно легко подалась. Первое, что увидел Владимир, это Питера Остенбаха, лежащего на полу в багровых пятнах крови. Его глаза были устремлены в пустоту, на губах застыла удивленная улыбка. В груди и на лбу темнели два маленьких отверстия - следы профессионально выполненных выстрелов. Самошин вспомнил свою давнюю работу на скорой помощи, когда ему часто приходилось видеть смерть. Лица умерших зачастую были искажены гримасами боли, страха. Тут этого не было. «Неужели застрелился?» - подумал было Самошин, озираясь в поисках пистолета. - «Нет, его убили». Страх сковал его. Спиной он почувствовал чей-то пронзительный холодный взгляд…
 

 
      Спрятав пистолет с глушителем в маленькую блестящую сумочку, я начала готовиться. Надев свое лучшее синее бархатное платье, прекрасно оттеняющее глаза и белокурые волосы, я достала из черного футляра сапфировое колье, подаренное Остенбахом. Застегнув замочек на шее и замерев на секунду, поразилась переливам камней, не без удовольствия про себя отметив, что мои глаза блестят не хуже сапфиров. Поправила прическу и макияж. Слегка попрыскала духами изящную шею и запястья. Еще раз посмотрев на себя в зеркало, вышла из номера, захлопнув дверь. Прошла по коридору мимо негра-охранника и, постучавшись, проникла в номер Остенбаха. Питер стоял у окна и смотрел куда-то вдаль. Услышав, как я вошла, он обернулся и застыл, глядя на меня с восхищением.
      - О Боже, Ангелина! Вы выглядите сегодня просто великолепно. У меня нет слов. Пойдемте скорее. Нас уже ждут…
      Я поняла, что сейчас самый подходящий момент и другого такого судьба может мне уже не предоставить. Подойдя сзади к Остенбаху, я ласково положила руку ему на плечо. Он вздрогнул и аккуратно, словно боясь, что я его оттолкну, обнял меня за плечи. Наклонился к моим губам и легко коснулся их своими.
      - Питер, я должна признаться вам… - смущенно сказала я. - вы очень нравитесь мне.
      - Ангелина, вы богиня. Смею ли я надеяться, что вы сможете полюбить меня когда-нибудь? Вы, конечно, можете не поверить ни единому моему слову, но я полюбил вас с первой минуты, как только увидел.
      Я посмотрела ему в глаза и медленно начала расстегивать пуговицы на его рубашке.
      - Подожди минутку. - Остенбах отстранился от меня и, выглянув в коридор, произнес: - Самюэль, у меня просьба, никого не впускай и не беспокой меня, пожалуйста.
      Закрыв дверь, он повернулся ко мне лицом. Ствол моего пистолета с глушителем был направлен на него. Питер даже не успел ничего сообразить, как тихий выстрел опрокинул его на спину. Вторая пуля пришлась чуть выше переносицы. На лице Остенбаха застыло недоуменное выражение. Работа была выполнена. Теперь следовало выбираться отсюда.
      Подбежав к открытому окну, я заглянула вниз. Прыгать было слишком высоко: третий этаж и асфальтированная дорожка в качестве посадочной площадки. Оставался только один выход - через дверь. В коридоре стоял негр-телохранитель, мимо которого проскользнуть незаметно невозможно. Осмотрев себя, я увидела на руке капли крови. С такими пятнами было крайне опасно пытаться пройти мимо охранника. Кинувшись в ванную, я сунула руку под струю воды и услышала стук в дверь. Выглянув, я увидела Самошина в оцепенении замершего над телом Остенбаха. Направив на него пистолет, я ждала, когда он обернется. Он обернулся. В его глазах отразился неописуемый ужас…
      - Кто ты? - срывающимся голосом произнес он. - А впрочем, я знаю. Как же я сразу не узнал? Анжелика… Ты сильно изменилась. Но глаза остались прежними. Я никогда не забуду выражение этих глаз, точно такое же, как тогда, во дворце бракосочетания. Но как ты оказалась здесь? Ты же в тюрьме!
      - Как видишь, уже нет. Это твой страшный сон, Володя.
      - Ты хочешь убить меня?
      - Н-е-ет. Я хочу чтобы ты жил в мучениях и вспоминал все. Хочу, чтобы совесть каждый раз вгрызалась в твою гнилую душу до тех пор, пока не сожрет тебя полностью.
      С этими словами я опустила ствол пистолета, целясь Самошину чуть пониже живота. Меня развеселила гримаса, исказившая его лицо, когда он понял, куда я собираюсь стрелять. Он инстинктивно прикрыл интимное место руками. Раздался хлопок выстрела, и Самошин, неловко согнувшись, начал оседать на пол, держась за живот. Но я же не могла промахнуться! Не может быть! Просто Самошин опередил выстрел и, присев, получил пулю не туда, куда я намеревалась ее всадить!
      Вытерев рукоятку пистолета платком, я бросила оружие.
      В коридоре послышался шум. Осторожно выглянув наружу, я увидела, что там никого нет, и, скинув туфли, чтобы стук каблуков не привлекал внимание, побежала к лифту. Спокойно спустившись на лифте, я выскочила из отеля и выбежала на дорогу. Быстро поймав такси, доехала до вокзала, затем пересела в другую машину, которая, стремительно набирая скорость, уносила меня все дальше от города в направлении Красной Поляны. Я откинулась на спинку сиденья. Все прошло гладко, но на душе скребли кошки. Худо-бедно разбираясь в медицине, я понимала, что Самошин получил тяжелейшую рану и несомненно умрет если не от потери крови, то от повреждения жизненно важных органов брюшной полости. А мне-то всего лишь хотелось лишить его возможности быть с женщиной, отомстить за прошлую обиду. Я НЕ ХОТЕЛА ЕГО УБИВАТЬ! Не хотела. Слишком легкий конец для такого человека. Но что сделано, то сделано. Назад не воротишь. С этими мыслями я закрыла глаза и задремала. После перенесенного нервного стресса мне необходим был отдых.
 

 
      Когда я добралась до дома деда Геворга, темная южная ночь уже спустилась с гор, затмив дневной свет.
      С трудом найдя нужный дом, я постучалась. За воротами залаяла собака, и я услышала шаркающие шаги бабы Раи, подошедшей к воротам.
      - Кто?! - громко спросила она.
      - Свои, баба Рая, открывайте. Маркиза это.
      Ворота приоткрылись, и узнавшая мой голос баба Рая впустила меня внутрь. Во дворе за столом сидели дед Геворг и Рустам.
      - Добрый вечер, - поздоровалась я со всеми.
      - Добрый, добрый. Судя по тому, что ты пришла, все удалось. Можешь не отвечать. Слово - серебро, а молчание - золото.
      Я села за стол рядом с ними.
      - Ужинать будешь?
      - Нет, спасибо. Я не голодна.
      - Тогда выпей немного, - дед Геворг протянул мне стакан.
      Взяв в руки стакан, выпила его содержимое целиком. Огненная жидкость обожгла горло, по телу разлилось тепло. С непривычки я закашлялась.
      - Что это? - спросила я. - Спирт?
      - Нет, - мужчины дружно рассмеялись, - это наш национальный напиток. Чача называется. По крепости, ты права, спирту не намного уступает. Но тебе это необходимо сейчас. На, выпей еще немного.
      Я смотрела, как огненная вода вновь наполняет мой стакан. Мне стало хорошо и спокойно. Воспоминание об окровавленном Самошине вдруг перестало меня волновать. Выпив еще немного, я почувствовала себя значительно лучше.
      - У тебя был тяжелый день, Маркиза. Иди отдохни, выспись. Баба Рая постелила тебе в горнице.
      От принятого на голодный желудок «лекарства» деда Геворга все плыло перед глазами. Я встала и, опираясь на плечо бабы Раи, отправилась спать.
 

 
      Солнце уже светило вовсю, когда я, лежа в мягкой пуховой постели, открыла глаза. В моих ногах мурлыкал рыжий котенок. За открытым окном слышались громкое стрекотание кузнечиков и возня каких-то летучих насекомых. Я уловила запах печеной картошки и жареной курицы, посмотрела на стул, где вчера оставила свое синее вечернее платье, но вместо платья я увидела белую мужскую рубашку и брюки до колен. Облачившись в это необычное одеяние, я отметила, что рубашка немного велика, а брюки в самый раз. Я вышла во двор и подошла к навесному умывальнику. Набрав в ладони прохладной воды, фыркая и брызгаясь, я умылась, насухо вытерлась махровым полотенцем и села за стол.
      - Баба Рая, а где дед Геворг и Рустам?
      - А они еще с раннего утра уехали по делам. Да ты не смущайся, завтракай. Вот картошечка, курочка, тушеные баклажанчики. Попей молочка. Я недавно доила корову. Так оно еще даже теплое.
      - Спасибо, баба Рая, за заботу.
      - А как же не позаботиться? Сам Артем просил об этом. А для нас его друзья это наши друзья. Не беспокойся, Маркиза, кушай.
      Плотно перекусив, я посадила к себе на колени мяукающего котенка и задумалась. Перед глазами опять возник призрак Самошина. Я представляла, как он, истекая кровью, корчится в предсмертных судорогах. Как закатываются его глаза и застывает лицо, искаженное гримасой ужаса. Тряхнув головой, я попыталась прогнать назойливое видение. Но Самошин не был мне посторонним человеком, и мне хотелось разобраться в своих чувствах к нему. К чувству жалости, ненависти, обиды примешивалось еще что-то непонятное.
      Мои размышления прервали вошедшие в ворота отец и сын.
      - О, проснулась уже наша Маркиза! С добрым утром!
      Я улыбнулась.
      - С добрым утром.
      - Как самочувствие? Настроение?
      - Отлично.
      - А мы тут в городе были, - с этими словами Рустам протянул мне пакет. - Тут для тебя одежда, обувь и еще кое-что.
      - Маркиза, паспорт твой будет готов послезавтра, - добавил дед Геворг и, сев за стол, пододвинул к себе блюдо с курицей. - Присоединяйся, Рустам, перекусим.
      После завтрака Рустам присел на корточки передо мной и, не сводя с меня восхищенных глаз, произнес:
      - Маркиза, у тебя красивое погоняло.
      - Да… Мое настоящее имя Анжелика. Крещение Маркизой я получила в СИЗО именно из-за моего имени. Это благодаря киношному сериалу про Анжелику.
      - Да, я помню, где-то в горнице лежит пара видеокассет про нее. Маркиза, не хочешь прогуляться со мной? Я покажу тебе горы, холодное голубое озеро с прозрачной водой и водопад, падающий с высоты нескольких сотен метров.
      - Конечно, покажи. - Мне было действительно интересно. Горы всегда вызывали у меня ощущение неприступности и величия. Побывав здесь, глупо было бы отказываться от такого предложения.
      Взяв меня за руку, Рустам подвел меня к джипу. Он помог мне сесть в машину, сел за руль и повернул ключ в замке зажигания. Стальной конь послушно задрожал в предвкушении путешествия и легко тронулся, управляемый твердой рукой молодого горца. Притормозив на окраине поселка, Рустам выскочил из машины, сорвал с дерева на обочине несколько спелых персиков и протянул их мне. Дальше мы ехали по заросшей лесной колее, уходящей в гору. Молодые тонкие осины сменились вековыми буками. Когда дорогу нам преградил массивный поваленный ствол, Рустам вышел из машины и подал мне руку. Дальше мы шли пешком. Я устала, но не хотела в этом признаваться. Тропинка иногда терялась между огромных валунов, а иногда шла по высохшему руслу ручья. Потом мы шли вдоль нависающей, густо заросшей растительностью, скалы. Приходилось наклонять голову сгибать ноги в коленях, чтобы не удариться головой об острые выступы.
      Стал слышен равномерный шум воды. Скала вдруг резко ушла вверх и в сторону, и тут моим глазам предстала картина необыкновенной красоты. Я застыла в немом изумлении, увидев, как с громадной высоты низвергается блестящий на солнце поток, вливаясь в голубое горное озеро. Натолкнувшись на барьер из песчаника, горный ручей пробил в скале узкий ход. Холодная вода чистого горного источника устремляется в это узкое ущелье и затем сплошной массой падает вниз. Не слышно ничего, кроме грохота водопада, напоминающего раскаты грома. В озере вода бушует, поднимая волны. Миллиарды частиц водяной пыли носятся в нагретом солнцем воздухе, оседая на камнях.
      Рустам снова взял меня за руку и подвел к водопаду.
      - Правда, необыкновенное зрелище?
      Я молча кивнула. Он улыбнулся и повел меня дальше между отвесно падающей стеной воды и неприступной скалой.
      - Страшно? - улыбаясь, спросил Рустам.
      - Нет, - твердо ответила я, осторожно ступая за ним по скользким камням.
      Обойдя озеро, мы подошли к месту, откуда вытекала горная речка. Рустам стянул футболку, обнажив сильный развитый торс.
      - Будешь купаться? Давай наперегонки через речку туда и обратно?
      В его глазах блеснул огонек азарта.
      - Давай.
      - Будь осторожна, здесь быстрое течение, - предупредил он, наблюдая, как я скидываю брюки и рубашку, оставаясь в одном нижнем белье.
      Я тронула кончиками пальцев ноги холодную чистую воду и смело шагнула по каменистому дну.
      - Готова?
      Я кивнула и нырнула в бурный поток. Течение понесло меня, завертело, и я, отчаянно работая руками, поплыла к противоположному берегу. Проплыв несколько метров, почувствовала, что мои ноги коснулись дна. Я обернулась и увидела отставшего Рустама. Вновь набрав в легкие воздух, я поплыла обратно. Но усталость уже брала свое, и быстрое течение стало относить меня. Испугавшись, что мне не хватит сил, я начала барахтаться, пытаясь справиться с течением.
      - Плыви! Плыви, Маркиза! - услышала я крик Рус-тама, уже стоящего на берегу. - Борись, не сдавайся.
      «Борись, не сдавайся. А ведь все моя жизнь такая вот борьба», - подумалось мне. - «Всю свою жизнь я борюсь с судьбой, которая бросает меня из одного водоворота в другой, затягивает в омуты и шарахает об острые камни. Сколько же сил надо иметь, чтобы назло ей, злодейке, выходить из борьбы победительницей».
      Собрав последние силы, я сделала рывок и коснулась ногами долгожданного дна. Я вышла из бурной речки на пару десятков метров ниже по течению, чем заходила, и, обессиленная, упала на берег. Рустам подошел и сел рядом.
      - Ты потрясающая девушка. Ты не побоялась ручья, переплыть который под силу разве что здоровенному мужчине.
      Я лишь слабо улыбнулась в ответ, но в душе была горда своей победой над стихией. Поднявшись с камней, мы вернулись к оставленной на берегу одежде и, облачившись в нее, решили возвращаться домой.
      Открыв ворота, Рустам загнал джип во двор. Сказались усталость и невыносимая жара сегодняшнего дня, и я, не в силах совладать с дремой, отправилась отдыхать.
      Так прошел день, за ним еще один. К вечеру на пороге горницы появился дед Геворг, держа в руках паспорт на новое имя и билет.
      - Завтра твой самолет на Санкт-Петербург, - сказал он, и вдруг его голос дрогнул. - Маркиза, вот что я тебе скажу. Я прожил долгую жизнь, но таких, как ты, не встречал. Мы будем очень рады, если ты вернешься и согласишься работать с нами. Работа у нас опасная и трудная, но ты справишься. К тому же Рустаму ты очень понравилась. И мне бы очень хотелось иметь такую дочь, как ты.
      - Деда Геворг, вы тоже мне очень понравились. И Рустам хороший парень. Вы помогли мне, и встретили гостеприимно, но я вынуждена вам отказать. Сами понимаете.
      - Да, да, дочка, понимаю. Тем более твердость твоего характера уважаю. Но будешь в наших местах, в гости ждем обязательно. Уж мы-то тебя не обидим.
 

 
      На следующий день в Адлер на полной скорости въехал джип. Свернув с Курортного проспекта к аэропорту, он остановился. Просто и скромно одетая девушка в темных очках и двое мужчин вошли в здание аэропорта. Проходя мимо двери с надписью «МИЛИЦИЯ», девушка остановилась возле огромного стенда. На нем крупными буквами было выведено «В РОЗЫСКЕ». Снизу был приклеен грязный листок с ее портретом. Она приподняла очки и вгляделась в рисунок, отметив про себя, что изображение не имеет ничего общего с оригиналом.
      Отойдя от стенда, девушка прошла в зал регистрации, затем сложила свой нехитрый багаж для досмотра.
      Пожилой мужчина обнял ее за плечи и произнес:
      - Удачи тебе. Передавай привет Артему.
      - Обязательно передам.
      Девушка подошла к молодому парню и, приподнявшись на цыпочках, коснулась губами его щеки, заглянув в полные печали черные глаза.
      - Прощай, Рустам. Даст Бог, свидимся.
      - Прощай. Я люблю тебя.
      Подняв с ленты транспортера свои вещи, девушка обернулась и помахала провожающим рукой.
      Оказавшись в самолете, она откинулась в кресло и, закрыв глаза, крепко уснула.
 

 
      Во дворе трехэтажного кирпичного особняка в Сестрорецке вкусно пахло шашлыком. Возле мангала колдовал сам Артем Стилет. Баба Галя с Кувалдой отдавали прислуге распоряжения, касающиеся сервировки стола, установленного сегодня на свежем воздухе. Все готовились к возвращению Маркизы. Было уже известно, что Лика справилась с заданием на отлично и через полчаса, от силы час, один из джипов стилетовского автопарка доставит Маркизу к законнику.
      - Давненько я не видела тебя в таком хорошем настроении, братец, - проговорила баба Галя, подойдя к Стилету, который в этот момент устанавливал на мангале вторую партию шампуров с бараниной.
      - Знаешь, сестра, бывают и у меня в жизни праздники.
      - Я тоже очень рада, что у Маркизы получилось. Ведь как-никак это я тебе ее порекомендовала.
      - А я, признаться, даже после того, как она адвокатишку завалила, все равно в ней сомневался, - произнес Стилет.
      В этот момент ворота особняка плавно открылись и во двор въехал черный джип.
 

 
      Я еще не успела вылезти из машины, как к дверце подскочил Кувалда и галантно подал мне руку.
      - Здравствуй, Маркиза. С возвращением тебя.
      Тут же ко мне подошли баба Галя и Стилет и начали обнимать и целовать. У них были такие радостные лица, что казалось - сейчас они начнут меня качать на руках. От такой встречи я смутилась и только и смогла им сказать:
      - Здравствуйте, вот я и вернулась.
      А они, а также все братки-охранники и прислуга, дружно захлопали в ладоши, как будто я произнесла какую-то необыкновенно красивую речь. «Могла ли я когда-нибудь предположить, что мне будут аплодировать за то, что я убила человека?» - думала я, глядя на их по-детски восторженные лица.
      - А теперь, Маркиза, просим к столу, - произнес хозяин особняка и взял меня под руку.
      Усадив меня за стол, причем на самое почетное место, Стилет дал знак остальным присоединиться к трапезе. Взяв в правую руку бокал с красным вином, он встал и впервые назвал меня моим настоящим именем:
      - Лика, за тебя. Признаюсь честно, я горжусь тобой. И счастлив, что судьба послала мне такого ангела. Телохранитель у меня есть, - законник с уважением посмотрел в сторону Кувалды. - А теперь у меня появился, не побоюсь этого слова, ангел-хранитель. И этот ангел - ты, Маркиза. Спасибо тебе за то, что ты есть.
      Стилет осушил до дна свой бокал и обратился ко всем присутствующим:
      - А теперь отведайте моего шашлыка. Надеюсь, он вам придется по вкусу.
      Шашлык был действительно потрясающим. По крайней мере, я такого еще не пробовала, даже когда гостила у деда Геворга. Чувствовалось, что Стилет не только умел готовить, но и отнесся к делу с душой.
      Вечером, уже после застолья, законник вызвал меня к себе в гостиную для конфиденциального разговора.
      Поднявшись к нему, я села в кресло напротив него и стала ждать, что он скажет. Он же какое-то время молчал, изучающе разглядывая меня, так что мне, признаюсь, даже стало немного не по себе, а потом спросил:
      - Скажи мне, Маркиза, а зачем ты выстрелила в помощника вице-губернатора по здравоохранению Владимира Витальевича Самошина?
      Меня аж передернуло, когда он произнес фамилию этого подонка. Но я сумела справиться с нахлынувшими эмоциями и ответила:
      - Так получилось, Артем.
      - Понимаешь, этот Самошин был человеком заказчика.
      - Из-за него, - не выдержала я, - моя жизнь пошла по кривой дорожке, с которой мне теперь не свернуть. И простите меня, Артем, я больше не хочу говорить об этом. Но если вы будете настаивать, я расскажу все.
      - Не стоит, Маркиза. Я верю тебе. И если ты говоришь так, значит, за базар отвечаешь. Да и страшного ничего не случилось. У нас есть подозрения, что именно из-за этого человека и пришлось избавляться от немца. А с заказчиком я разберусь сам, чтобы он впредь думал, кого посвящать в свои дела.
      Мне очень хотелось узнать поподробнее обо всем этом деле, о заказчике, о роли Самошина, но я промолчала, вспомнив народную мудрость - «меньше знаешь, крепче спишь».
      - Маркиза, а теперь о приятном. - Вор протянул мне стильный титановый кейс. - Здесь двести пятьдесят тысяч баксов. Бери. Ты заработала.
      Я с благодарностью посмотрела на Стилета, а он, словно прочитав мои мысли, добавил:
      - Не благодари. Это я тебя благодарить должен. Да, и вот еще что. - Выдвинув ящик стола, он достал оттуда большой конверт и протянул его мне.
      Заглянув внутрь, я обнаружила два паспорта: один гражданский, другой заграничный. Фотографий вклеено не было. Как позже объяснил Стилет, мне снова надо было менять внешность. Но он заверил меня, что это дело одного дня: все сделают прямо у него в особняке. Тут же и сфотографируют и фото в ксиву пришпандорят.
      - Теперь тебе нужно запомнить твое новое имя, - сказал он.
      Я снова раскрыла паспорт и прочитала, кем мне на этот раз придется стать.
      - Нетрудно запомнить, - улыбнувшись, ответила я законнику.
      - Вот и славно. А теперь, Каролина Артемовна Ангелова, спокойной ночи. Иди, доченька, набирайся сил.
 

 
      Сидя возле больничной койки находящегося в глубокой коме Самошина, Полина беспомощно сложила на коленях руки и горько заплакала. Судьба, всегда бывшая к ней благосклонной, на этот раз повернулась к ней самой неприглядной своей стороной. Потеряв, еще будучи маленькой девочкой, мать, Полина уже знала, что значит лишиться близкого человека. И теперь, после смерти отца, в ее душе царил полный мрак. Смысл жизни сосредоточился для нее в единственном близком ей человеке, лежащем сейчас перед ней без движения и находящемся на грани между жизнью и смертью. Полина вдруг отчетливо поняла, что если он умрет, то она потеряет последнюю ниточку, связывающую ее с этим миром, и все дни и ночи Полина проводила возле постели Самошина.
      Мысли ее постоянно возвращались к роковым событиям, произошедшим в Сочи. Она хорошо помнила, как вошла в номер и ее глазам предстала страшная картина: на ковровой дорожке, заляпанной пятнами крови, лежало тело ее отца. Открытые глаза бессмысленно устремлены вдаль, а на лице печать смерти. Полина с нечеловеческим воплем кинулась к уже остывшему трупу и словно, пытаясь как бы разбудить отца от вечного сна, стала трясти его, выкрикивая:
      - Па-а-а-па!!! Ответь!… очнись… Неужели ты… Ну почему? Кто же это? За что? Я люблю тебя, папа… Слышишь, не покидай меня…
      Слезы катились по ее щекам, грязным от поплывшей туши и размазавшейся помады. Но Питер Остенбах не слышал ее. Его бренное существование закончилось, он покинул эту грешную землю.
      Полина вдруг услышала слабый стон. Оглянувшись, она увидела Самошина, который, скрючившись в неестественной позе, лежал на полу, зажимая рукой рану в нижней части живота.
      - Володя, вы живы? Живой… Только потерпи… Не умирай. Сейчас.
      Решительно взглянув на переминавшегося с виноватым видом негра-телохранителя, она отдала распоряжение:
      - Самюэль, там на шестом этаже хирург из Мюнхена. Альберт Гаштейн. Быстро за ним.
      С необыкновенной быстротой для человека его комплекции Самюэль побежал к лифту и через пару минут вернулся в сопровождении немолодого мужчины.
      Доктор Гаштейн подошел к лежащему Самошину и посмотрел на его бледное лицо. Приподняв веки, он посветил на зрачок узким лучом фонарика.
      - Он еще жив… В вертолет. Как можно быстрее.
      Вскоре Самошин был доставлен в центральную больницу города Сочи. Через нескольких часов доктор вышел из операционной и сообщил Полине, что полученное ранение более не грозит жизни пациента, но он находится в глубокой коме и есть подозрения на повреждение позвоночника.
      Спустя две недели Самошина на машине скорой помощи доставили в аэропорт. Маленький блестящий самолет фармацевтической компании «Остенбах ГМБХ» выпустил трап, к которому подъехал микроавтобус с красными крестами на борту. Двое санитаров извлекли из автомобиля носилки с лежащим на них мужчиной. Когда дверь самолета закрылась, Полина села напротив доктора Гаштейна и посмотрела на Самошина.
      - Как вы думаете, доктор, он выживет?
      - Трудно сказать. В Мюнхене мы сделаем полное обследование, включающее рентгенографические и прочие исследования. А пока я затрудняюсь говорить об исходе.
      - Сделайте же что-нибудь!
      - Вы же знаете, мы с вашим отцом были друзьями, поэтому я сделаю все, что в моих силах.
      - Спасибо Альберт, - рука Полины коснулась руки доктора.
      Самолет тем временем набрал скорость и легко оторвался от земли. «Хорошо, что он без сознания», - подумала Полина. - «При его боязни летать на самолете он бы сейчас места себе не находил от волнения».
      Прилетев в Мюнхен, Полина и доктор Гаштейн доставили Самошина в клинику. Затем Полина села в машину и, купив по дороге цветов, поехала на кладбище. Пройдя мимо ровных рядов надгробий, она подошла к свежей могиле. Земляной холмик был завален венками и букетами. Перешагнув через огромную корзину с цветами, Полина подошла ближе и положила на могилу отца, похороненного неделю назад, две белые розы. Повернувшись к могиле, с надгробного камня которой на нее смотрела молодая женщина, она положила оставшиеся розы на гранит.
      - Теперь вы вместе, - тихо произнесла она, и по ее щеке покатилась слеза. - Навсегда вместе.
      Сидя рядом с Самошиным, Полина цеплялась за малейшую надежду. Ей казалось, что с его уходом из этого мира она потеряет все. Женщина держала Самошина за безжизнено лежащую на одеяле руку и молила Бога о том, чтобы ее возлюбленный очнулся. «Какой же дурой я была тогда, в ресторане, когда сказала ему, что не люблю его. Только приди в себя, Володенька, выйди из этого оцепенения, борись за жизнь, не сдавайся». И словно вняв ее мольбам, Самошин вдруг приоткрыл глаза.
 

 
      Цепкие объятия смерти, в которых последние несколько месяцев находился Самошин, наконец-то разжались. Самошин даже не подозревал, сколько раз он переплывал мрачную реку в лодке старика Харона. Знали об этом только люди в белых халатах, которые прикладывали титанические усилия, чтобы остановить приближение неумолимой смерти. И вот теперь, после полутора месяцев, проведенных в состоянии комы, полуживой Самошин вдруг приподнял воспаленные веки. Первое, что он увидел, были крылья белокурого ангела, которые по мере возвращения «оттуда» все больше становились похожими на полы обычного медицинского халата. Наконец он различил в окружающем его тумане хрупкую стройную фигурку медсестры, вошедшей в палату. Самошин вдруг ясно осознал, что жив, и возликовал. Он победил в долгой борьбе с этим страшным чудовищем, которое застыло с косой над его грешной, согнувшейся в три погибели, душой. Попытавшись открыть глаза пошире, Самошин едва не ослеп, зажмурившись от яркого дневного света, льющегося через белые полоски жалюзи на столь же белые стены. Он огляделся. Его койка была сплошь обставлена приборами, каждый из которых являлся последним словом медицинской техники. Молодая медсестра подошла к нему и, сменив капельницу, что-то отметила в листке, лежащем рядом на столике. Она вышла, тихо притворив за собой дверь, и Самошин услышал, как знакомый голос в коридоре спросил:
      - Как он?
      - Уже пришел в себя.
      - К нему можно?
      - Да, проходите.
      В дверь вошла Полина Остенбах в накинутом на плечи медицинском халате. Подойдя к койке, она положила теплую ладонь на его безжизненно лежащую на кровати руку.
      - Здравствуй, Володенька. Ну наконец-то.
      - Здравствуйте, Полина, - слабым голосом отозвался Самошин.
      Собрав все силы, он попытался сделать движение ей навстречу и приподняться с кровати. Но не смог. Что-то в его теле было не так. Оно было каким-то чужим и странно тяжелым.
      - Тихо, тихо. Вам нельзя двигаться, - бросилась к нему вошедшая медсестра.
      Самошин с ужасом посмотрел туда, где под одеялом должны были быть ноги. Судя по форме складок одеяла, ноги там были. Но он их совсем не чувствовал. Как будто от долгого лежания они онемели. Усилием воли он постарался пошевелить большим пальцем ноги. Безрезультатно. С видимым напряжением на лице он повторил свою попытку. Нога оставалась без движения. И тут он понял, что больше не может ходить. Слезы отчаяния и обиды потекли по его небритым щекам. Пальцы скомкали одеяло в немощной злобе. Приступ рыданий потряс его тело, потом еще один, и слезы покатились на подушку. Он отвернулся, пряча от Полины лицо.
      Медсестра тактично произнесла:
      - Вам лучше уйти. Ему вредно волноваться.
      - Да, да. Уже иду… Извините… - сказала Полина и вышла из палаты.
      Медсестра же, подбежав к Самошину, оголила ему руку до локтя и умелым движением ввела в вену дозу успокоительного со снотворным. Рыдания пациента постепенно стали тише, а затем и вовсе прекратились. Он уснул.
      Во сне Самошин увидел зеленую поляну с мягкой травой и речку. Ловко подпрыгнув, он отбил руками волейбольный мяч, который, легко отскочив от сильных рук, подлетел высоко в голубое бездонное небо. Оступившись, Самошин упал на траву. Хотел сразу вскочить, но не смог… Как будто что-то держало за ноги. Обернувшись, он увидел вместо ног две деревянные подпорки. Дико закричав, Самошин проснулся в холодном поту, озираясь в темноте. Старая сиделка-немка мерно похрапывала на стуле возле окна. Часы на стене неудержимо тикали, отсчитывая время его бесполезной жизни.
 

 
      Вот уже несколько дней как врачей не на шутку беспокоило состояние Самошина. Его сильному молодому организму удалось справиться с тяжелейшим ранением в область живота, ранением, несовместимым с жизнью. Но повреждение нижнего отдела позвоночника нарушило нервные окончания и лишило Владимира способности двигаться, сделав парализованным по пояс. Этот факт подействовал на пациента угнетающе. И теперь врачи беспокоились не за физическое состояние Самошина, а за его психику. Будучи сам врачом, пациент прекрасно понимал, что его положение практически безнадежно.
      Самошин лежал на койке, часами уставившись в потолок. Полностью потеряв интерес к жизни, он впал в глубочайшую депрессию. Состояние его с каждым днем становилось все тяжелее. Постоянно навещавшая его Полина только усугубляла положение напоминанием о том, что когда-то он был совершенно нормальным человеком, а не инвалидом, намертво прикованным к больничной койке.
      Сеансы опытного психолога не дали абсолютно никаких результатов. Напротив, после таких сеансов Самошин полностью замыкался в себе и все время молчал, снедаемый сознанием собственной неполноценности.
      Полина приходила в клинику каждый день, сидела у его кровати. Но он не замечал ее. Самошин думал:
      «Как может такая женщина любить меня, немощного урода, обреченного в лучшем случае на жизнь в инвалидной коляске». И от таких мыслей его лицо становилось еще более мрачным. Желание умереть возрастало с каждым днем. «Ну почему Лика не убила меня сразу? Лучше смерть, чем такое жалкое существование», - думал он. И смерть снова начинала кружить над ним, овевая могильным холодом белые стены больничной палаты.
 

 
      Врач клиники Альберт Гаштейн прошелся по кабинету и, сдвинув брови, задумался. Затем подошел к стенду, включил свет и еще раз внимательно посмотрел на рентгеновские снимки. На черном фоне пленки отчетливо были видны ребра, позвоночник и кости таза. Потирая мясистый подбородок, он открыл историю болезни. Пробежав глазами несколько листков, доктор Гаштейн отложил папку и направился в палату к пациенту.
      - Добрый день, господин Самошин.
      Самошин посмотрел на него равнодушно и отвел глаза.
      - Я хочу с вами поговорить вот о чем. Сегодня я занимался изучением вашей истории болезни и пришел к выводу, что мы можем вернуть вам способность ходить.
      Пациент резко повернулся, и глаза его вспыхнули нездоровым, полусумасшедшим блеском.
      - Это, естественно, произойдет не сразу. Придется сделать несколько серьезных нейрохирургических операций на позвоночнике. И далеко не факт, что вы потом сразу встанете и пойдете. Долгие процедуры помогут вернуть вам чувствительность ног.
      - Я согласен, доктор.
      - Но вы должны знать о риске, связанном с этими операциями. То есть, иными словами, гарантировать успех мы не можем.
      Самошин схватился за слова доктора, как за соломинку. Получив крохотную надежду на нормальное существование, он вновь почувствовал в себе силы бороться.
      Уже на следующее утро возле его кровати стоял известный в ученых кругах профессор Берлинского Института нейрохирургии Клаус Зиберман. Осмотрев пациента, он сделал заключение об общем состоянии здоровья, найдя его удовлетворительным. Молодой организм пациента и его крепкое сердце были в состоянии выдержать целый ряд сложнейших многочасовых операций, в ходе которых, возможно, удастся восстановить нарушенные нервные окончания. Посовещавшись с хирургом Альбертом Гаштейном, они прошли в кабинет рентгенографии и долго изучали снимки, после чего, вернувшись в палату, приняли положительное решение.
      - Полина, - сказал Альберт вошедшей в его кабинет женщине. - Вам необходимо это знать. Сегодня состоялся мой разговор с известным нейрохирургом. Мы пришли к выводу, что есть надежда вернуть Владимиру возможность передвигаться самостоятельно. Шансы не велики, но попробовать стоит. В противном случае он не выдержит морального излома, который нанесен ему его обездвиженным состоянием.
      - Да, доктор. Я считаю, что стоит попытаться. О деньгах не беспокойтесь, я все оплачу.
      - Но вы должны также знать о риске, неизбежно связанном с этой сложнейшей операцией. Пациенту предстоит находиться под действием наркоза несколько часов. Он может не выдержать.
      - Да, но бездействие сейчас подобно убийству. Доктор, делайте то, что считаете нужным.
      С этими словами Полина покинула кабинет врача и направилась в палате Самошина. Когда она вошла, молодая белокурая медсестра поправляла подушку под головой Владимира, отчаянно желающего сесть и подтягивающего на руках нижнюю обездвиженную часть своего тела.
      - Вы можете идти, - отпустила Полина медсестру и сама поправила подушку. Положив Самошину руку на плечо, она сказала с улыбкой:
      - Здравствуйте, Володя. У меня для вас хорошие новости. Я говорила с врачом. Он считает, что сможет поставить вас на ноги в ближайшем будущем.
      - Спасибо, Полина. Вы моя спасительница.
      Его глаза горели безумной надеждой. После стольких дней отчаяния он вдруг почувствовал себя почти здоровым. Хотелось бегать по палате, поднять Полину на руки, закружить ее в бешеном ритме. Но он не мог. Пока не мог. И это «пока» не могло его не радовать.
 

 
      Прошло несколько часов ожидания, прежде чем из операционной вышел хирург Альберт Гаштейн. Повернулся к красивой женщине, сидящей в большом кресле и нервно теребящей носовой платок, произнес:
      - Операция прошла успешно.
      Женщина вскочила с места и, благодарно посмотрев в усталые глаза врача, прошептала:
      - Спасибо, доктор…
      - Это наша работа, - ответил он и пошел дальше по коридору.
      Полина посмотрела на людей в белых халатах, кативших каталку со все еще находящимся под действием наркоза Самошиным, и подумала: «Все будет хорошо. Не беспокойся, Володенька. Ты единственный, кто у меня остался».
 

 
      Прошло несколько месяцев. Самошин, перенеся не одну сложнейшую операцию, уже мог вставать. Владимир еще с огромным трудом передвигал ноги, но доктор сказал, что в недалеком будущем он сможет ходить. Надежда со временем вернуться к нормальной жизни делала чудеса.
      Полина вошла в палату с букетом простых полевых цветов. Доктор Гаштейн, аккуратно поддерживая пациента под локоть, помог ему дойти до новенькой инвалидной коляски, которую еще с утра вкатила в двери палаты медсестра. Получив возможность передвигаться по больнице, Самошин радовался как ребенок. Покинув ненавистную кровать, прикованным к которой он провел не один месяц, Самошин впервые смог выглянуть в окно. За прозрачным стеклом был целый мир, которого он чуть было не лишился.
 

 
       ПРОЩАЙ, УБИТАЯ РОССИЯ - СТРАНА ВОРОВ И ИХ РАБОВ
      Уже два месяца я прожила под новым именем Каролины Ангеловой. Теперь у меня были иссиня-черные, вьющиеся мелким бесом волосы. Ездила я на шикарном жемчужном кабриолете фирмы «Лексус», купленном мной с тех денег, что мне заплатил Стилет. Часть гонорара я потратила на приобретение недвижимости в доме на углу Петровской набережной и Каменноостровского проспекта с видом на Петропавловскую крепость. «Подумать только», - удивлялась я сама себе, - «у меня теперь собственная отдельная квартира, да еще в таком месте».
      Я ловила себя на мысли, что стала жесткой. Нет, вовсе не грубой и хамоватой, а именно жесткой. Я научилась ни о чем не жалеть, относиться ко всему как к данности, тщательно скрывать свои эмоции. И такой меня сделали не зона, не то, что случилось со мной до нее, не мои выполненные на оценку «отлично» заказы.
      Переломным моментом в изменении моей жизни явилось принятое тогда, в Сочи, решение выстрелить в Самошина. Именно этот выстрел стал определяющим в необратимом процессе изменения всей моей сущности.
      Меня перестали мучить кошмары. Я больше не думала о том, как мне свести счеты с жизнью. А ведь когда-то хотела. Я перестала строить какие бы то ни было иллюзии относительно своего будущего. Я просто жила, жила сегодняшним днем, понимая, что ничего хорошего от жизни мне ждать не приходится. Любовь, семья, интересная и достойная работа, - всего этого мне никогда не будет дано. Но я жила, и меня вполне устраивало такое положение вещей. «Жизнь как коробка шоколадных конфет», - вспоминала я фразу из фильма “Форест Гамп” с Томом Хэнксом в главной роли. - «Никогда не знаешь, с какой начинкой тебе попадется».
      Я прошла на кухню. Поставила чайник. Включила радио на магнитоле. Подошла к окну. Моему взору открылась прекрасная картина золотой петербургской осени. Уже вечерело, и Петропавловская крепость в лучах подсветки представлялась каким-то фантастическим кораблем, отражающимся в суровой невской воде.
      «Добрый вечер, уважаемые радиослушатели. В эфире краткий выпуск новостей на радиостанции “Свободная Европа” из Германии», - услышала я из динамиков и подумала: - «Надо бы отстроить каналы, поймать что-нибудь русско-роковое, “Наше радио”, например, на FM-диапозоне».
      Но не успела я сделать и двух шагов к «мыльнице», как услышала: «Сегодня находящемуся на излечении в мюнхенской нейрохирургической клинике бывшему ректору Первого медицинского института Владимиру Самошину была сделана сложнейшая, пятая по счету, операция. Операция прошла успешно, и теперь, по мнению врачей, у пациента есть все шансы вернуться к нормальной жизни…»
      В первое мгновение я не могла пошевелиться. Мне казалось, что я сплю. В моей голове просто не укладывалось ТАКОЕ. «Самошин жив. Самошин жив. Самошин жив», - слышалось мне из всех уголков кухни, словно кто-то невидимый, специально измываясь надо мной, вновь и вновь повторял эти два слова.
      «Так, Лика, успокойся», - сказала я себе и, сделав радио громче, села слушать дальше, в надежде узнать еще что-нибудь.
      За таким нелепым занятием я провела часов двенадцать. Но больше про Самошина так ничего и не сказали. «Может, мне все это показалось? Плод, так сказать, больного воображения?» - пыталась я отпихнуться от реальности, но убедить себя в том, что это была слуховая галлюцинация, не удавалось.
      В полдень я позвонила Кувалде и попросила его свести меня с надежным человеком, который бы мог поехать в Германию с целью сбора информации. Кувалда, пообещав мне помочь в этом вопросе, перезвонил на мобильник уже через полчаса и сообщил, что у него есть такой человечек и зовут его Глебом.
      Ближе к вечеру я вышла из дома и направилась к мусульманской мечети, условленное место встречи с Глебом.
      Я специально оделась попроще и пошла пешком, благо мечеть была в двух шагах от дома.
      Засмотревшись на восхитительные минареты и в который раз поймав себя на мысли, как гармонично вписывается это чуждое для Петербурга сооружение в архитектурный ансамбль города, я и не заметила, как со спины меня окликнул приветливый мужской голос:
      - Извините, вы, случайно, не Каролина Артемовна?
      Я обернулась и увидела перед собой среднего роста мужчину в плаще цвета хаки и черном берете. На привычных уже мне бандитов он не был похож совершенно. Больше смахивал на какого-нибудь художника.
      - А если и так, то что? - ответила я незнакомцу.
      - Очень приятно. Меня зовут Глеб. Я от Кувалды.
      Я предложила Глебу немного пройтись, он согласился, и мы направились в сторону Артиллерийского музея.
      - Я все понял, Каролина Артемовна. Найти фотографии интересующего вас лица проблемы не составит. Остальное - дело техники. Я уже пятнадцать лет занимаюсь частным сыском и уверен, что смогу собрать для вас необходимую информацию, - сказал мне Глеб при прощании.
      - Когда вы готовы приступить к выполнению задания? - жестко спросила я.
      - Хоть завтра. Правда, мне понадобятся…
      - Вот, возьмите. - Я протянула ему плотный конверт. - Здесь десять тысяч долларов. На оперативные расходы. Остальное - в зависимости от качества собранной вами информации.
      - Договорились, Каролина Артемовна.
      Пожелав Глебу удачи, я отправилась обратно домой. После бессонной ночи, проведенной на кухне у радиоприемника, подобно Горбачеву в Форосе во время августовского путча, мне очень хотелось спать.
      Вернувшись к себе в квартиру, я позвонила Кувалде, поблагодарила его за содействие, разделась и, зарывшись в теплую уютную кровать, крепко заснула.
 

 
      Резкий звук дверного звонка заставил меня проснуться и выйти в прихожую. Звонок повторился.
      - Кто? - спросила я, в очередной раз посетовав на себя за то, что все время собираюсь и снова забываю установить дверной глазок.
      - Лика, открой, пожалуйста. Это Самошин, - ответил за дверью голос, который, похоже, мне не суждено забыть. Это действительно был ЕГО голос.
      - Володя? - не скрывая своего изумления, удивления и негодования одновременно, спросила я.
      - Лика, открой, умоляю тебя.
      Но что-то странное было в его голосе. Тем не менее, я отворила. Он был бледен и сидел на инвалидной коляске.
      - Ты один? - не понимая, как он мог подняться сам до шестого этажа, спросила я.
      - Как видишь.
      - Но ведь ты в Германии. В клинике. Как ты меня нашел?
      - Твой агент мне все рассказал.
      - Зачем ты здесь?
      - Я люблю тебя, Лика.
      В этот момент раздался звонок мобильного телефона. И одновременно с этим я увидела, как исчез Самошин, оставив на лестничной площадке свою инвалидную коляску. Мобильник еще раз напомнил о себе звонком. И вот уже исчезла коляска. Потом еще звонок. Стало темно, и… я проснулась.
      На журнальном столике возле моей кровати и в самом деле надрывался мобильник. «Фу! Приснится же такое», - подумала я и, взяв телефончик в руки, нажала на зеленую кнопочку соединения.
      - Алло! - произнесла я.
      - Лика, здравствуй. Ты узнала меня?
      Услышав в трубке голос Самошина, я на мгновение потеряла способность говорить. Кое-как совладав с собой, ответила:
      - Вы ошиблись номером, - и выключила телефон.
      Меня начало трясти. Я встала с кровати. Выбежала в коридор. Послушала у входной двери. На лестнице было тихо. Затем прошла на кухню. Включила радио, и… квартиру снова буквально потряс звонок в дверь. Поняв, что теряю сознание, я отключилась.
      Открыв глаза и обнаружив, что лежу в собственной кровати, я догадалась, что это снова был сон.
      Спать больше не хотелось, и я, надев халат, выползла на кухню. Кухня встретила меня прохладой осеннего утра, сочащейся из не закрытой на ночь форточки. Желая побыстрей согреться, я поставила чайник и подошла к окну, чтобы закрыть форточку. Взгляд упал на голый шпиль Петропавловки. Сначала я удивилась, почему там нет ангела с крестом, ущипнула себя, подумав, что мне снова снится сон, но вспомнила, что ангел сейчас находится на реконструкции, и успокоилась. «А может, этот ангел я?» - почему-то подумалось мне.
 

 
      Прошла неделя моего самозаточения в уютной квартире с видом на Петропавловку, в доме, в котором когда-то, в застойные годы, проживал сам Григорий Васильевич Романов, первый секретарь ленинградского обкома партии. Он прославился тем, что устроил свадьбу своей дочери не где-нибудь, а в самом Эрмитаже. Тогда на праздничном банкете столы были сервированы посудой из императорского сервиза. Отсутствие пресловутой гласности в те годы позволило избежать партийному бонзе колоссального скандала, и обладатель столь именитой фамилии продолжал преспокойно властвовать дальше.
      Я знала, что сегодня возвращается из Германии мой агент Глеб, и с нетерпением ждала его звонка.
      Он позвонил мне в одиннадцать утра из Пулково-2 и, предупредив, что разговор будет длинным, предложил встретиться в каком-нибудь кафе.
      - Хорошо, - сказала я - Давайте в чешской пивнице у площади Восстания.
      Часа через два мы сидели за дубовым столиком этого уютного заведения. Время было раннее, и народу в пивнице, поскольку заведение это достаточно дорогое, почти не было.
      - Значит, так, Каролина Артемовна, - начал отчет о проделанной работе Глеб. - Интересующий вас человек, Самошин Владимир Витальевич, сейчас находится в нейрохирургической клинике в Мюнхене. В конце нашей встречи я передам вам все необходимые адреса.
      - Что с ним?
      - Как мне удалось узнать, он стал жертвой покушения, когда находился на симпозиуме в Сочи. Тогда его ранили. Пуля попала в живот и, пройдя навылет, задела позвоночник. Господин Самошин был полностью парализован. Но после недавней успешной операции он начал двигаться.
      - Как он вообще попал в Германию?
      - Некто Полина Остенбах, дочка бывшего владельца фармацевтической компании «Остенбах ГМБХ» Питера Остенбаха, унаследовавшая сейчас владение фирмой, забрала господина Самошина с собой. Как мне удалось выяснить, в тот же день, когда стреляли в господина Самошина, Питер Остенбах, также находившийся на симпозиуме в Сочи, был убит. Мюнхенская пресса, до сих пор обсуждающая эту историю, не исключает, что по выходе господина Самошина из клиники Полина и он узаконят свои отношения.
      - А ваше мнение по поводу этих прогнозов, Глеб?
      - За ту неделю, которую я провел в Мюнхене, не было дня, чтобы она не приехала к нему в клинику. Похоже на то, что у госпожи Остенбах, самые серьезные намерения в отношении интересующей вас, Каролина Артемовна, персоны.
      - Что ж, будем надеяться, что она сможет сделать его счастливым.
      - С ее-то деньгами? Не сомневаюсь.
      - А она одна к нему в клинику приезжает?
      - Что вы! С ней целый эскорт телохранителей. А возле его палаты постоянно дежурят два-три громилы.
      - Спасибо вам, Глеб. Надеюсь, двадцать тысяч вас устроят в качестве гонорара.
      - Конечно, Каролина Артемовна. Рад, если моя работа вас удовлетворила, - сказал Глеб, принимая из моих рук барсетку с зеленью. - Всего вам доброго. Если понадоблюсь, обращайтесь. Всегда буду рад оказать вам содействие.
      С этими словами Глеб встал и, откланявшись, вышел.
      «Всегда буду рад оказать вам содействие», - мысленно передразнила я его. - «Еще бы. За такие бабки любой был бы рад».
      Выйдя из пивницы, я подошла к своему «лексусу» и, забравшись внутрь, вслух произнесла:
      - Ну что, Лика, пора и тебе наведаться в Мюнхен. Надо же поработать над ошибками.
 

 
      Как-то утром я решила прокатиться по магазинам. Проехав весь Невский проспект, я оставила машину неподалеку от площади Восстания, припарковавшись на Гончарной улице. Проходя возле метро, я вдруг услышала старческий голос. Его обладательницей оказалась маленькая сухонькая старушка с добрыми глазами. Она стояла перед табуреткой, на которой возвышалась большая кастрюля с пирожками.
      - Пирожки домашние, с мясом и капусткой. Только из печи, еще горячи.
      Я застыла в оцепенении, уловив до боли знакомый запах свежеиспеченных пирожков.
      - Дайте, пожалуйста, с капустой… и еще с мясом, и еще… все… - Сунув в руки оторопевшей бабуле крупную купюру, я забрала у нее пирожки вместе с огромной алюминиевой кастрюлей.
      - Спасибо, внученька. Дай Бог тебе здоровья.
      Погрузив кастрюлю с пирожками в багажник «лексуса», я достала один и, сев за руль, откусила кусочек. Закрыв глаза, я вдруг почувствовала себя дома. Вспомнила тот запах на лестничной плошадке, когда в последний проведенный дома день поднималась по лестнице своего подъезда. Вспомнила ласковые руки мамы, нежно обнимающие меня, и строгие наставления отца. «Что ж, родители, не оправдала ваша любимая и единственная дочь надежд. Простите».
      Вспомнились и школьные годы, и одноклассник Игорь, который вступился за меня тогда на дискотеке. «Страшно подумать, что было бы со мной, если бы не он».
      Я повернула ключ в замке зажигания. «Лексус» отозвался тихим шумом. Надавив педаль газа, я тронулась, не заметив идущего сзади «жигуленка». Послышался глухой стук, и машину тряхнуло. Я поняла, что в меня въехали. Водитель «шестерки» сидел внутри, боясь выйти из автомобиля. Еще бы, ведь только задний бампер моей машины стоил дороже, чем вся его развалюха. Я вышла из своей иномарки и, подойдя к открывшейся двери шестерки, извинилась, протянув водителю несколько стодолларовых купюр. Владелец «шестерки» изумленно посмотрел на меня, затем на жену, сидящую рядом, и на троих детей на заднем сиденье и вдруг, чуть не плача, рассыпался в благодарностях.
      Вернувшись в свой «лексус», я подумала, что надо бы взять пару уроков вождения у Кувалды, а то Стилет, сделав мне корочку водительского удостоверения, забыл, что я еще довольно плохо вожу машину.
 

 
      Приняв твердое решение ехать в Германию, я начала действовать в этом направлении. Свой план я разделила на два пункта - «А» и «В».
      Пункт «А» был посвящен непосредственно, изучению Германии. Так я, признаюсь, никогда не западавшая на заграницу, тем более на страну, когда-то напавшую на нас, с удивлением узнала, что это государство, расположенное в Центральной Европе, является, ни много ни мало, одной из ведущих экономических держав и вдобавок экономическим лидером Европейского союза. Как раз в этом году, когда я собралась туда ехать, в Германии поменялась столица: все федеральные власти переместились из Бонна в Берлин. Но Берлин был мне не нужен, я стремилась попасть в Мюнхен, который, как оказалось, считался крупнейшим городом юга страны. Мне даже стало как-то лестно, что я побываю в таком крутом городе, где до сих пор сохранилась пивная «HB», в которой в далеком 1933 году состоялось эпохальное выступление главного идеолога нацизма и самого страшного человека двадцатого столетия, Адольфа Гитлера.
      В общем, много чего мне довелось узнать благодаря чтению разнообразных книг и журналов. Но основной целью моей миссии оставался Самошин. Правда, я так толком и не решила, что буду с ним делать, когда окажусь рядом. Меня терзали противоречивые чувства. С одной стороны, мне во что бы то ни стало хотелось отправить его вслед за Тофиком, Лелей, Остенбахом и прочими, которые имели несчастье встать у меня на пути. С другой, после того как я отомстила этому негодяю, у меня пропала ненависть к нему, ненависть, копившаяся все то время, пока я не встретилась с ним в Сочи. Нет, она не сменилась жалостью, я за последнее время забыла о существовании такого чувства, как жалость. Просто я, словно вольфрамовая лампочка, перегорела, и все. Потому-то сейчас для себя и решила, что сначала увижу инвалида, а потом и приму окончательное решение. Убрать Самошина, несмотря на всю его охрану, я сумею, когда захочу.
      Что же касается Полины Остенбах, то, если она будет умной девочкой и не попадется мне под руку, проживет долго и счастливо. А своего счастья такие, как она, никогда не упускают.
      Но чтобы встретиться с Самошиным, как ни крути, необходимо было попасть в эту самую Германию, с ее прекрасной футбольной сборной и непревзойденным гонщиком Формулы-1 Микаэлем Шумахером. Решение этой задачи и было пунктом «В» в моем плане.
      И тут надо было очень хорошо подумать, прежде чем сломя голову соваться к немцам. Перво-наперво я должна была выбрать способ, как туда добраться. Вариантов была масса. Но я остановилась на одном, отвергнув самолет по причине наибольшей вероятности засветиться и поезд, поскольку тогда надо было бы оформлять визу через приглашение, которого мне было не от кого получить. Опасно было играть роль и какой-нибудь сотрудницы немецкой фирмы, посетившей Петербург с деловым визитом, - я не знала немецкого языка, хотя с документами Стилет бы мне помог.
      Мое решение было простое и скромное: выбрать не очень дорогую фирму, которая организует автобусные туры через Финляндию и Швецию в Германию и дальше по Европе. Оформив такой тур, я преспокойно сяду вместе с группой в автобус. На следующий день уже буду в Хельсинки. Оттуда на пароме попаду в Стокгольм. Несколько часов обзорной экскурсии по шведской столице, и снова в автобус, который привезет меня на юг этой скандинавской страны, в город Трелеборг. А уже оттуда паром доставит меня на немецкие земли. К сожалению, маршруты туристических фирм почему-то обходят стороной столицу Баварии, но я отколюсь от группы и затеряюсь в навороченной германской стране. Благо виза в паспорте у меня будет стоять шенгенская и особых проблем с полицией, в случае, если меня остановят, не возникнет. О моем отколе от группы гиды заявят только через полторы недели, когда вернутся обратно в Питер. Не резон им дергаться раньше, подставляя собственную фирму на выплату неустоек всей группе из-за вынужденного прекращения путешествия. Кстати, по этой схеме уже многие покинули нашу любимую Родину.
      Вот с этими мыслями и планами, предварительно позвонив Стилету и получив его заверение в надежности моих новых документов, я вышла из дома, села в свой шикарный «Лексус» и поехала в сторону канала Грибоедова, где у станции метро «Гостиный двор» находился офис выбранной мной турфирмы «Бест-Ле-вел».
      В фирме меня встретили очень вежливые девушки, которые красочно описали мне все прелести выбранного мною маршрута. А также рассказали о достопримечательностях тех стран, которые мне предстояло посетить. В довершение ко всему выдали мне яркие буклеты и напоили отменным эспрессо.
      Отдав одной из сотрудниц турфирмы необходимые для оформления путешествия документы, заполнив анкеты и заплатив сразу всю сумму, я попрощалась и, услышав в ответ учтивое: «Всего доброго, Каролина Артемовна», вышла на набережную и посмотрела вокруг. «Слева, через Невский - Казанский собор, справа - Спас-на-крови, прямо через канал - Дом книги», - перебирала я в памяти названия окружавших меня памятников архитектуры. - «А теперь мне предстоит увидеть еще столько замечательного и интересного. А может, мне в Европе так понравится, что я вообще захочу там остаться. Чем черт не шутит. Деньги на первое время у меня есть. Выучу языки. Да и с моей профессией “врача наоборот” нигде не пропадешь».
      Продолжая думать в этом направлении, я уже представила себя живущей в каком-нибудь тихом и уютном немецком городке, где нет ни бабы Гали, ни Стилета, ни Кувалды, ничего того, что окружает меня здесь и не дает забыть о моем прошлом и настоящем. «Правда, там есть Самошин, - опять вспомнила я о главной цели предстоящего вояжа, - но это отдельная история, которую придется писать уже непосредственно на месте. А пока я здесь. И у меня еще две недели до поездки».
      Я снова забралась в автомобиль, включила зажигание и, плавно тронувшись, покатила домой.
      «Домой?» - внезапно спросила я себя. - «А есть ли у меня дом? Ну, по крайней мере, историческую Родину я имею. И не заехать ли мне, как знать, может, и на прощание, к себе в Чудово? Решено, так и сделаю. Завтра же отправлюсь на Новгородчину. Ведь целую вечность там не была».
 

 
      Выехав из бокса станции техобслуживания, я вышла из машины и, полюбовавшись на новую заднюю фару и бампер, подошла к механику, одетому в синий замасленный комбинезон.
      - Каролина Артемовна, масло я поменял, уровень воды в системе охлаждения проверил. Тормозные колодки пока в норме. Ну, а сзади машина, сами видите, как новенькая.
      - Спасибо, Алеша.
      - Всегда рады помочь. Обращайтесь.
      Отъехав от станции, я свернула на заправку и, залив полный бак, взяла курс на выезд из города. Миновав Московское шоссе, выехала на трассу Е-95 и, утопив в пол педаль газа, понеслась по прямой и ровной дороге на свою историческую Родину. Из динамиков крутой автоакустики как раз в тему раздавался залихватский голос Кинчева:
 
      …а мне досталась
      Трасса Е-девяносто пять…
 
      Через полтора часа я снизила скорость из опасения проехать нужный поворот. На синем фоне знака белыми буквами значилось «ЧУДОВО 1 КМ». Свернув по указателю, я въехала в маленький городок, больше похожий на большую деревню. Рядами по обе стороны дороги меня встретили деревянные дома и мост через грязную от осенних дождей речушку. Проехав дальше, я оказалась в центре родного Чудова. Здесь все было по-прежнему и до боли знакомо. Низкое серое здание универмага и статуя вечного солдата над далеко не таким вечным огнем, аллеи деревьев и ряды пивных ларьков возле здания автовокзала, шатающиеся от принятого с утра спиртного мужики и бабы, таскающиеся по магазинам в поисках продуктов, толпящиеся в очередях и орущие друг на друга. Поморщившись, я остановила машину возле магазина «РАЙПО» и зашла в душное темное помещение, где воняло протухшей рыбой. Посмотрела на прилавок с несвежими сосисками и отвернулась. Борясь с приступом тошноты, взяла бутылочку «Кока-Колы» и поспешила покинуть магазин. Уже в дверях я увидела парня, лицо которого мне показалось знакомым.
      - Игорь? Привет. - Всплыло в памяти имя.
      Парень уставился на меня недоуменным взглядом. И вдруг лицо его просияло:
      - Лика! Как давно тебя не видел! Неужели это ты? Ты очень изменилась.
      - Да… Много воды утекло с тех пор. И ты прав, я, действительно, очень изменилась, - задумчиво произнесла я, имея в виду отнюдь не внешность.
      - Может, посидим где-нибудь в кафе? - предложил Игорь - Поболтаем.
      Я подумала, что кафе здесь не лучше магазинов, и, скривив лицо, указала на «лексус»:
      - Может, в машине посидим?
      - Это твоя? - глаза Игоря округлились до размеров пятирублевых монеток.
      Я молча кивнула.
      Сидя рядом в машине, Игорь смотрел на меня полными обожания глазами, но барьер, возникший за этот год с небольшим, не позволял ему даже подумать о возможности флирта.
      - А я вот учусь в новгородском машиностроительном техникуме. Хочу стать автослесарем, - рассказывал он о своей жизни. - Я вышел из больницы через неделю после того, как ты уехала, сдал школьные экзамены и подал документы в техникум. А ты-то как? Я вот слышал, что ты была в тюрьме? Или брешут люди?
      - Да было дело. Но меня оправдали и выпустили.
      - Кем работаешь, если не секрет? - он оглядел шикарный салон иномарки.
      Я улыбнулась и, помолчав, произнесла:
      - Киллером.
      - Да ну… - не поверил Игорь. - Гонишь! Небось нашла себе богатого мужика и живешь с ним.
      Не найдя подтверждения в таинственном выражении моего лица, Игорь предпочел больше ни о чем не спрашивать.
      - А помнишь тех двух чеченов, которые мне башку пробили после дискача?!
      Я кивнула. Забыть такое было невозможно.
      - В классе у нас девчонка была, как-то звали ее, не помню… Лена, кажется, - рассказывал Игорь.
      Представив веснушчатое некрасивое лицо своей одноклассницы Лены, я поморщилась. Девчонка никогда не представляла для парней ни малейшего интереса. Они дразнили ее: «Прыщавая, с квадратной головой». А нелепая фигура и высокий рост делали ее похожей на деревенскую бабу даже в столь молодом возрасте.
      - Так вот, - продолжал Игорь, - эти два рулона рубероида позвали ее пить пиво в бар, а затем затащили в подъезд и изнасиловали. Ленка, дурочка, подала заявление в милицию. Их взяли сразу, но, оправдав, отпустили прямо из здания суда. Они на суде заявили, что она сама пошла с ними пить пиво и сама же захотела трахаться и что они ей за это еще денег дали.
      - И что было дальше?
      - Да ничего хорошего. Через неделю ее труп выловили в реке. Ее полуслепая мать сошла с ума, а бабушка сразу слегла с сердцем. Вот так, - тяжело вздохнув, закончил свой рассказ Игорь.
      - И что? Никто так и не вступился за девушку?
      - А кому захочется связываться с этими отморозками? Я вон тогда связался, до сих пор томограмму мозга каждые три месяца делаю.
      Я нахмурилась. В моей голове уже зрел план мести.
      - Тебя подвезти? - спросила я Игоря.
      - Да нет, не беспокойся, я тут близко, - ответил он, вылезая из шикарной тачки.
      - Ну давай, удачи тебе.
      - Тебе тоже. Пока, - улыбнулся он и пошел прочь, то и дело оборачиваясь на ходу.
      Спустя несколько минут я с замиранием сердца подъехала к родному дому и, остановившись возле соседней парадной, стала наблюдать. Детские качели, все так же, как и полтора года назад, покачивались посреди пустынного двора. Я вспомнила, как качалась здесь в детстве, как каталась с этой горки зимой, как потеряла свою варежку под кустом возле вон той песочницы, как уезжала отсюда, - казалось, все это было совсем недавно. А ведь сколько воды утекло с тех пор, обнажив для меня страшные правила жестокой игры под названием «Жизнь». Это уже не игра в «Секрет», которую я так любила в детстве. Все гораздо серьезнее. Разгребая песок жизни, я обнаруживала по ту сторону стекла не цветочки и листики, причудливо спрятанные детскими ручками, а страшные сюрпризы, приготовленные судьбой.
      Прошло часа три. Сгустились осенние сумерки. Начал моросить дождь. Я стала замерзать. Повернув ключ, завела машину и прогрела ее немного. Включила щетки, они расчистили участок стекла от мелких водяных капель. Отвернув пробку, я отхлебнула «Кока-Колы». И тут сквозь мутное стекло машины я увидела седую, сгорбленную женщину, в которой с трудом узнала собственную мать. Она очень постарела за эти полтора года. Усилием воли я сдержала себя, чтобы не выскочить из машины, не задушить ее в объятиях, не разрыдаться на ее груди.
      - Мама, мамочка. Прости меня… Я все равно люблю тебя, - шептала я. - Прости свою непутевую дочь!
      И слезы текли по моим щекам, падая на дорогую кожаную обивку сиденья.
      - Я вернусь, мама, обязательно вернусь. Но не сейчас.
      Когда мама скрылась в дверях подъезда, я поглядела на окна родительского дома и, дождавшись, когда в них загорится свет, тихо выехала со двора.
      Единственное, что я смогла тогда сделать для родителей, это перевести на их имя несколько тысяч долларов в ближайшей сберкассе. Не указывая, от кого.
      Покинув сберкассу, я подрулила к ярко освещенному входу в гостиницу и припарковала машину. Захлопнув дверцу «лексуса», поднялась по бетонным ступенькам внутрь. Войдя в зал, я уселась за стойку бара, заказала коктейль и стала терпеливо ждать. Народ собирался, музыка становилась все громче. В баре стало душно от клубов сигаретного дыма. Наконец я заметила в дверях тех, за кем пришла. Два «рулона рубероида», как обозвал их Игорь, по-хозяйски зашли в бар и, подойдя к стойке, сели неподалеку от меня.
      - Людочка, - произнес один из них, обращаясь к барменше, - два стакана водки, короче.
      Второй уже деловито оглядывал зал и, не найдя подходящего объекта для знакомства, обратил взгляд своих маленьких свинячьих глазок на меня. Плотоядно улыбнувшись, он толкнул в бок брата:
      - Слышь, Муса, посмотры, какая телка. Явна нэ мэ-стная.
      - Да ну брос, Ахмэд. Вдруг она крутая? Ты же нэ знаиш, какой мужик за нэй стаыт.
      - Да ну! Ты что, струсыл, брат? Нэ могу павэрить, что ты боишься подвалыть к телке. Смотры, короче, как она прызывно на тэбя смотрыт. Явно тэбя хочит.
      - И правда.
      - Посмотры, она одна. Подождем еще нэмного. Если никто к нэй нэ падайдот, то будим дэйствовать.
      Я прислушивалась к беседе кавказцев и потягивала коктейль через трубочку. Бросив пару жарких взглядов в их сторону, я поняла, что они схватили наживку. Через несколько минут Ахмед направился в мою сторону.
      - Дэвушка, нэ могли бы вы рассудыт мэня с братом? Дэло в том, что я паспорыл с Мусой на тышу баксов, что у вас кантактные лынзы. А он, короче, говорыт, что нэт - эта на самом дэле такие сыние глаза у дэвушки. У вас, короче.
      «Да уж», - подумала я, вспомнив, что полтора года назад повод для знакомства был тот же самый, только сумма несколько возросла. - «Полное отсутствие фантазии».
      - Нет, это естественный цвет моих глаз. Так что Муса опять выиграл.
      - Пачиму опят? - не понял Ахмед.
      - Потому что. Меньше знаешь, лучше спишь.
      Я поправила короткую кожаную юбку, открывавшую взорам кавказцев длинные стройные ноги. Муса прищелкнул языком.
      - Вах, какые ноги! Ныкогда таких красывых не видэл.
      - Мэна Ахмэд завут, а вон его - Муса, - представился один из чеченов. - А как тэбя называть, короче?
      - Ирина, - назвала я первое пришедшее на ум имя.
      Темная рука Мусы, покрытая густым черным волосом, легла на мое бедро, обтянутое тонким капроном.
      - Смотры-ка, дэвочка и правда не против, - прохрипел Муса и обратился ко мне: - Давай, красавица, найдом укромное мэстечко, и мы тэбе покажим, что такое настоящии мужчины.
      Встав из-за стойки бара, я вышла на улицу. Воздух посвежел, и на лужах появилась тоненькая корочка льда. Муса торопливо вышел за мной.
      - Мне надо кое-что взять в своей машине, - произнесла я.
      - Да не бойса, мы нэ заразные, - услышала я вслед голос Мусы.
      Наблюдая за тем, как я ищу что-то в салоне «лексуса», кавказцы насторожились.
      - Нэ проста эта баба. Смотры, маладая такая, красывая, и на такой крутой тачке с питэрскыми намэрами. С чиго бы ей мужиков тут клэить?
      - Да ест такые бабы, - успокоил брата Муса. - Им нычэго нэ надо, только трахаца, и чтоб мужыки пастаянна новые были.
      Я подошла к кавказцам и, подняв стволы двух пистолетов с глушителями, прицелилась в их на испуганные лица.
      - Оружие есть?
      Муса аккуратно опустил руки и вдруг резко выхватил из-за пояса пистолет. Раздался хлопок. С тяжелым стуком пистолет упал на асфальт.
      - Еще.
      - Нэту болшэ. Мамой клянус.
      Ногой отбросив ствол подальше, я холодно посмотрела на двух застывших, с поднятыми руками, братьев. Из окровавленной раздробленной руки Мусы падали на асфальт крупные капли крови.
      - Штаны снять.
      - Ирышка, ну ты чо? Нэ шути так.
      - А я не шучу, - отрезала я. - Спускайте штаны. - Кто ты?
      - На том свете вспомнишь…
      Братья нехотя растегнули ремни, и брюки упали вниз, обнажив их волосатые ноги…
 

 
      Утреннее солнце обещающего быть морозным дня осветило два посиневших трупа, возле которых с умным видом расхаживал участковый милиционер, потирая замерзшие руки. Лицо одного из трупов вмерзло в схватившуюся льдом лужу. Рука другого в отчаянии тянулась куда-то, очевидно, в сторону убийцы. На первый взгляд, произошло рядовое убийство в ходе бандитской разборки, если бы не одна деталь. У трупов были спущены штаны и напрочь отстрелены гениталии. Смерть наступила в результате болевого шока и потери крови. Отброшенный в сторону пистолет к убийству не имел никакого отношения, так как найденные гильзы не соответствовали этому виду оружия. Сидя в милицейском уазике, участковый составил подробный протокол. Опросив немногочисленных свидетелей, согласившихся дать показания, он выяснил, что вчера убитые в баре познакомились с молодой красивой женщиной, приехавшей на новом «лексусе» перламутрового цвета с питерскими номерами, которых никто не запомнил. По словам барменши, красивая брюнетка явно заигрывала с кавказцами и потом вместе с ними покинула заведение.
      Опытный участковый задумался: «Эти двое братцев уже много всякого натворили в нашем тихом городке. И найти концы этого убийства будет очень трудно. Скорее всего, невозможно. А стоит ли искать?»
      Почесав начавший лысеть затылок, участковый увидел подъехавшую труповозку. Выйдя из машины, он помог санитарам оторвать примерзшие за ночь тела от асфальта. Санитары сложили трупы на носилки, упаковали в черный полиэтилен и задвинули в дверцы микроавтобуса, который тут же взревел двигателем и исчез за поворотом, направляясь к мрачному зданию чудовского морга.
      А я в это время летела обратно в Питер. «Лексус» шел по трассе на большой скорости. Пребывая в приподнятом расположении духа, я чувствовала себя благодетельницей, очистившей мир от этих двух презренных шакалов. От этих отбросов общества.
 

 
      - Наконец-то хоть двумя черными в нашем городе стало меньше, - произнесла мать Игоря, положив на кухонный стол чудовскую районную газету «Родина». - Кушай, сыночка, супчик, пока не остыл.
      - Да, мам, - ответил Игорь, взял со стола газету и погрузился в чтение. Ложка замерла на пути ко рту.
      «Это же она, Лика, их замочила», - осенило парня. Восхищение, смешанное с ужасом, отразилось в его глазах. - «Выходит, и вправду она - киллерша…»
      - Что с тобой? - заволновалась мать.
      - Все в порядке, мам, - бросив ложку в недоеденный суп, Игорь схватил газету и вышел из кухни.
 

 
      Первое, что мне захотелось сделать, когда я вновь оказалась в своей квартире, это залезть в ванну и вымыться. Лучше бы, конечно, сходить в баню. Но идти в общественную я элементарно брезговала. А для похода в какую-нибудь навороченную сауну у меня не было соответствующей компании. Я вообще старалась ни с кем не заводить каких-либо знакомств, поддерживая контакты лишь со Стилетом и ближайшим его окружением в лице бабы Гали да Кувалды.
      Зайдя в ванную и скинув с себя одежду, я залезла под душ.
      Вода заструилась по моему обнаженному, молодому, красивому телу.
      «Какое блаженство», - думала я, отдаваясь магической силе горячих струй.
      Проведя в ванной часа полтора, вся разомлевшая, я облачилась в свой любимый темно-голубой махровый халатик с желтым пояском. Затем переместилась в кухню и налила себе немного джина «Сигрэм», на который подсела в последнее время. Острым ножичком отрезала лайма и, бросив ароматный зеленый пятак в стакан, стала через соломинку наслаждаться можжевеловым напитком.
      Я немного волновалась, как бы не возникло проблем с оформлением визы, поэтому, чтобы чувствовать себя спокойно, взяла трубку беспроводного телефона и набрала номер турфирмы.
      - Турфирма «Бест-Левел». Ольга. Здравствуйте, - услышала я приятный женский голос.
      - Добрый день, точнее, вечер, - сказала я, кинув взгляд на кухонные часы, которые показывали шестой час. - Я бы хотела узнать, готовы ли мои документы?
      - Назовите ваше имя и фамилию, пожалуйста.
      - Ан… - тут я запнулась, чуть было не назвав свое реальное имя, но сразу же поправилась, специально кашлянув: - Ангелова Каролина.
      - Вы знаете, Каролина Артемовна, странно, но ваши документы еще не вернуло консульство. Вы бы не могли подъехать завтра?
      - Что-то не так? - насторожилась я.
      - Да нет, я полагаю, все в порядке. - извиняющимся голосом ответила та, что представилась Ольгой. - Уверена, что завтра вы сможете получить на руки ваш паспорт и путевку.
      - Но ведь вы говорили, что документы будут выдавать прямо перед входом в автобус? - еще больше насторожилась я.
      - У нас изменились правила, и теперь мы раздаем документы клиентам до дня отправления.
      - Хорошо, - постаралась я ответить спокойным голосом. - Завтра буду у вас. До свидания.
      - Всего доброго.
      «Что-то не так», - пронеслось в моей голове. - «Ну и Бог с ним. Чему быть, того не миновать. Даже если это засада, все равно поеду. Возьму с собой ствол и, если возникнет необходимость, просто перебью их всех и смотаюсь. Что это со мной? Я же не в детском саду. Что за чушь? Какой ствол? Какая стрельба? Поеду спокойно. А там что будет, то будет. Нечего дергаться раньше времени».
      Но успокоиться после этого телефонного разговора я уже была не в состоянии. Заварив крепкого кофе, я наполнила термос, затем быстро оделась. Кожаные обтягивающие джинсы, черные кроссовки, толстый черный свитер и кожаная куртка-пилот как нельзя кстати подходили для задуманного. Стянув волосы в хвостик, я схватила пакет с термосом, ключи от машины и, захлопнув за собой дверь квартиры, спустилась вниз. Оказавшись в «лексусе», служившем мне еще одним домом, я попыталась успокоиться. «Так», - думала я, - «сейчас подъеду на канал Грибоедова и припаркуюсь перед Домом книги, как раз напротив офиса турфирмы. И буду наблюдать. Не сомкну глаз до того момента, когда они откроются. А потом подожду еще часика три и пойду».
      В соответствии с выработанным планом заглушила мотор, метров двадцать не доехав до Дома книги, как раз перед деревянным строительным забором: очень удобно - и сама никому не мешаю, и особо в глаза не бросаюсь.
      Пересев на заднее сиденье так, чтобы меня никто не видел с дороги, я принялась наблюдать за входом в офис турфирмы. Вечер плавно перетек в ночь, а потом наступило долгожданное утро, продержаться до которого мне помог термос с черным дьявольским напитком.
      Стрелки на циферблате моих швейцарских часов фирмы «Лонжин» показывали ровно десять утра. К дверям офиса подошли две девушки и, открыв их, прошмыгнули внутрь. Рабочий день турфирмы начался.
      Я понаблюдала еще полтора часа: одни посетители сменяли других, а их следующие… В общем, ничего подозрительного не происходило. Обычные трудовые будни одной из многочисленных туристических контор.
      Но вот мое внимание привлек высокий худощавый мужчина в сером плаще. Он подошел к дверям офиса и достал из кармана какую-то бумажку. Прочитав ее содержимое и кинув взгляд на табличку с названием фирмы, открыл дверь и вошел внутрь.
      «Где-то я его уже видела», - напряженно стала я вспоминать, но так и не вспомнила.
      Минут через двадцать он вышел и, оглядевшись по сторонам, быстрым шагом направился в сторону метро.
      «Определенно, я его знаю», - снова пронеслось у меня в голове. - «Но кто же это?» И опять я не смогла вспомнить.
      Этот явно знакомый незнакомец заставил меня насторожиться. Подождав еще полчаса, я все-таки решилась выйти из машины и отправиться в «Бест-Левел». Минуты через три я уже открывала заветную дверь.
      «Что же меня за ней ждет?» - думала я, готовясь к самому худшему - засаде.
      Но пройдя внутрь и оглядевшись, я успокоилась, поняв, что никто с наручниками на меня прыгать не собирается. Напротив, меня встретили улыбающиеся сотрудницы фирмы, усадили за стеклянный столик и предложили кофе.
      - С удовольствием, - ответила я.
      Затем в комнату вошла Ольга с конвертом в руках. Поздоровавшись, она предложила мне подсесть к ее столу.
      - Каролина Артемовна, вот ваши документы. Обратите внимание, в загранпаспорте у вас стоят три визы - финская, шведская и шенгенская. Ну, в общем-то, и все. Отправление послезавтра, в 24 часа, от Русского музея. Ваш автобус - двухэтажный «Неоплан» с надписью «Бест-Левел». Приятного вам путешествия. Обращайтесь к нам еще.
      - Большое спасибо, - поблагодарила я Ольгу и, забрав документы, покинула офис.
 

 
      К Русскому музею я приехала за полчаса до отправки. Сразу же нашла свой автобус среди еще четырех комфортабельных махин. Мой перепутать было сложно, поскольку он был единственным двухэтажным.
      Вокруг автобусов уже собралось много людей. Одни, подобно мне, были налегке. Другие - с массивными чемоданами и сумками на колесиках. Все суетились, искали своих гидов, по многу раз уточняли, тот ли автобус они выбрали.
      Я тоже принялась искать своего гида. Им оказался сухонький мужичок лет сорока пяти с аккуратной бородкой.
      - Добрый вечер, - поприветствовала я его. - Моя фамилия Ангелова. Полагаю, я правильно выбрала автобус?
      - Да, вы уже можете пройти в салон и располагаться.
      - Спасибо, - сказала я гиду и вошла внутрь.
      Поймав себя на мысли, что всю жизнь хотела покататься в двухэтажном автобусе, я поднялась наверх и уселась у окна с правой стороны. Кинув взгляд на Русский музей, я мысленно стала прощаться с городом. Потом посмотрела на тех, кто еще не успел занять место в автобусах, и тех, кто их провожал. «Сколько людей, и все такие разные», - почему-то подумалось мне. - «Вот дяденька с большим животиком. Рядом с ним девочка-подросток. Наверное, дочь. А вон влюбленная пара. Забавно. Стоят целуются. Прощаются, наверное?! А может, и вместе едут?! Может, у них любовь?! Настоящая…»
      Я снова вспомнила о Самошине, и мне стало грустно. «Все ведь могло сложиться по-другому, не окажись он таким подонком. И вот теперь я уже не верю ни в какую любовь. И вряд ли когда-нибудь поверю».
      И вдруг меня словно что-то кольнуло. Внизу, возле моего автобуса, стоял тот самый высокий худощавый мужчина в сером плаще, которого я видела вчера на канале Грибоедова. Он смотрел на меня. И я наконец-то его вспомнила. «Точно, ведь это он!» - с ужасом была вынуждена я констатировать. - «Тот самый следователь Куликов, который дважды приходил ко мне в изолятор. А потом еще торчал на суде. Боже, но что он тут делает?»
      Куликов пристально смотрел на Лику и тоже пытался вспомнить, где он видел эту очаровательную девушку. А потом он схватился за голову, потому что вспомнил. Но в этот момент водитель «Неоплана» закрыл двери, и атобус медленно тронулся с места, чтобы, объехав вокруг площади Искусств, вырулить на Садовую и унести меня подальше от этого города, от моего кошмарного прошлого, в неизвестность будущей, быть может, наконец-то счастливой жизни…
 

 

This file was created

with BookDesigner program

bookdesigner@the-ebook.org

18.05.2008