Хорошо быть богатым и здоровым.
       Я, например, богат, да и здоровьем Бог не обидел.
       Тут мне и позавидовать вроде можно, но не все так просто.
       Просто быть богатым и здоровым – маловато будет. Гораздо важнее быть счастливым, а что такое счастье – никто не знает. Поэты, философы, мыслители всякие доморощенные – все они пытаются понять, что же оно такое, счастье это, да вот только ничего из этого не получается.
       Все они думают, что если найти ответ на этот вопрос, то тут же счастье и настанет. Вроде как если разгадать генетический код, то все будут здоровыми и станут жить по восемьсот лет, как в Библии.
       Открываешь Ветхий Завет и аж завидки берут! Они там все жили по семьсот да по восемьсот лет, а круче всех отличился Мафусаил. Ему удалось проскрипеть аж девятьсот шестьдесят девять лет. Но это все было только в самом начале, когда Бог еще не понял, что натворил. А когда понял, то быстренько все исправил, и люди стали жить как сейчас, лет по восемьдесят, по девяносто, кое-кто, конечно, умудрялся протянуть и за сто, однако в этом ничего особенного нет. Долгожители и сейчас встречаются.
       Но это все касается, так сказать, грешного тела, а вот насчет счастья и прочей радости для души, то, по-моему, никакого такого счастья, которое молено было бы найти и нырять в нем, как алкаш в бассейне с портвейном – нет и быть не может.
       Я долго думал о том, что же такое счастье, и пришла мне в голову одна неплохая мысль. На нее меня Игроки натолкнули, а именно – академик Наринский, чтоб ему провалиться. Он сказал как-то раз про полноту ощущений, и именно это помогло мне понять некоторые вещи.
       Счастье – это изменение к лучшему.
       Его можно сравнить с ускорением, когда тебя в спинку сиденья вжимает. А несчастье, соответственно – это когда ты мордой в торпеду летишь. Примерно так.
       А то ровное состояние, когда у тебя все хорошо, но ничего не меняется, это, по-моему, тоска, да и только. Лучше уж несчастье какое-нибудь для той самой полноты ощущений, о которой говорил Наринский. Конечно, желательно, чтобы это несчастье было не очень сильным, не нужно вот этих всяких погибелей, катастроф, умираний…
       Но в общем он, наверное, прав.
       Ведь если взять, например, любимую женщину, то с ней как получается – расстался утром и чувствуешь, как тормозить начало. Так сказать, отрицательное ускорение, плохо тебе без нее. К вечеру похужело, а ты раз – и снова с ней! И опять ускорение, но уже положительное, полетел вперед.
       Качели, понимаешь!
       А если взять тебя и запереть с самой что ни на есть разлюбимой женщиной, так, чтобы деться было некуда, то очень скоро начнется беда. Для того чтобы с радостью встретиться, нужно сначала расстаться. А куда же ты расстанешься, если ты с ней в четырех стенах, и никакого просвета нет!
       Это даже если с любимой.
       А если просто с бабой, пусть она даже весьма смазлива и действует на тебя как «Виагра»? Это же караул! Это же настоящее несчастье!
       А раз так – то выходит, что несчастье, это когда у тебя ничего не меняется. Ни к лучшему, ни к худшему.
       А если это – несчастье, то что же тогда смерть дорогого человека? Горе?
       Та-а-ак…
       Значит, вот это – счастье, вот это – несчастье, а это – горе, блин.
       Как бы мне, бедному, голову свою простреленную не вывихнуть.
       В общем, получается так, что счастье – это когда ты живешь и либо страдаешь, либо радуешься. А несчастье – ровная жизнь без потрясений и событий, пусть далее в здоровом и сильном теле и с полным сундуком золотых дукатов и зеленых долларов.
       А раз так – то я, значит, счастливый человек.
       Причем настолько счастливый, что большинство живущих на Земле обывателей просто должны завидовать мне лютой завистью. Уж у меня эти ускорения в ту и в другую сторону такие случаются, что не всякий космонавт выдержит.
       А я выдерживаю.
       Молодец, черт меня побери!
       Да еще и богатый.

* * *

       Кончита, конечно, бабенка ничего, да вот только с головой у нее совсем беда. Грешно, конечно, говорить так о женщине, которая вытащила меня из Америки в такой момент, когда мне было попросту некуда деться, но, как говорится, правда матку режет.
       Тогда, в Лос-Анджелесе, она подобрала меня около придорожной забегаловки как раз в тот момент, когда я с интересом прикидывал, сколько мне осталось топтать грешную американскую землю.
       Деньги у меня были, тысяч сорок, руки-ноги на месте, а вот с ксивой – труба. Мои права можно было показывать только слепому паралитику. А про самолеты, приобретение автомобилей, мотели, в общем – про те места, где с ними мог ознакомиться компьютер, следовало забыть раз и навсегда.
       Набив живот едой и пивом, я вышел из забегаловки и направился в соседний магазин, где рассчитывал купить одежду за наличные, и тут рядом со мной остановился розовый «Кадиллак» пятьдесят третьего года, за рулем которого сидела Кончита.
       Сказать по правде – все это было как во сне.
       Я уже решил было, что мои приключения подходят к концу, потому что с Игроками шутки плохи, и если уж они открестились от меня, то или ФБР, или ФСБ, или свои же урки – кто-нибудь меня обязательно достанет.
       Но… Кончита появилась настолько вовремя, что это напомнило мне классический хэппи-энд из американского фильма.
       Боже, благослови Голливуд!
       Усевшись рядом с ней на мягкое сиденье «Кадиллака», я захлопнул дверь, потом тупо посмотрел на Кончиту, а она, улыбаясь во весь свой большой рот, весело поинтересовалась:
       – Сеньор куда-нибудь едет?
       Я не нашелся, что ответить, и пожал плечами.
       – Сеньор не рад меня видеть? – Кончита обиженно надула губы.
       Наконец дар речи вернулся ко мне, и я ответил:
       – Сеньор рад тебя видеть. И сеньор хочет ехать куда-нибудь, но только не туда, где он может встретиться с сеньором Гарсиа и сеньором Альвецом.
       Кончита звонко засмеялась и сказала:
       – Закрой дверь. Курнуть хочешь?
       – Давай для начала уедем отсюда куда-нибудь подальше.
       – Подальше? Пожалуйста! – ответила Кончита, и «Кадиллак» тронулся с места.
       Через несколько минут, когда мы оказались на хай-вэе, Кончита поддала газу и сказала:
       – Открой бардачок.
       Я повиновался и увидел в нем большой никелированный пистолет и маленькую дамскую сумочку.
       – Открой сумочку. Я открыл сумочку. – Достань из нее портсигар.
       Я достал плоский кожаный портсигар.
       – Черт тебя подери! – выругалась вдруг Кончита. – Наверное, твоя русская сука высосала у тебя все мозги! Ты что, сам не можешь сообразить, что нужно делать? Зря я не перерезала ей глотку!
       Я открыл портсигар и обнаружил в нем несколько самокруток весьма подозрительного вида. Выбравmy, которая была потолще, я раскурил ее, глубоко затянулся и, задержав дыхание, передал косяк Кончите.
       Вообще-то я не имею пристрастия к наркотикам.
       Мы, простые незатейливые алкаши, презираем это дело, предпочитая старую добрую выпивку, но в этот раз курнуть было самое то. А кроме того, марихуана не наркотик. Во всяком случае, она не вызывает такого страшного привыкания, как, например, героин или кокаин. Вспомнив про кокаин, я поморщился, потому что передо мной сразу же замаячила хищная красивая морда дона Хуана.
       Я понимал, что он вовсе не исчез из моей жизни, как дурной сон, и мне наверняка предстоит еще встретиться с ним, но пусть это будет когда-нибудь потом. А сейчас я сидел в роскошном автомобиле, который со скоростью семьдесят миль в час двигался в сторону…
       А куда, интересно, мы едем?
       Я взглянул на Кончиту и спросил:
       – Куда мы едем?
       Она засмеялась, передала мне косяк и сказала: – Молодая красивая женщина… Я красивая?
       Посмотрев на нее, я был вынужден признать, что она и на самом деле ничего. Конечно, ее красота была дикой, как у животного, да она и была животным, куда ей до умницы Риты…. Но, в общем, я не покривил душой, когда уверенно ответил:
       – О да! Ты – красивая.
       – Я знаю, – с явным удовольствием сказала Кончита. – А что же тогда спрашиваешь?
       – Мне нравится, когда мужнины говорят мне об этом.
       – А-а-а…
       – Молодая красивая женщина имеет в багажнике своей машины сумку с миллионом долларов и хочет приятно провести время. Она подобрала на шоссе одинокого одноглазого мачо, который скрывается ото всех, и везет его во Флориду.
       – Во Флориду? – изумился я. – Это ведь на другом берегу Америки!
       – Ну и что? – Кончита пожала голыми загорелыми плечами. – Дороги в Америке хорошие, везде есть мотели, так какие проблемы?
       – Ну… В общем – никаких, – мне было нечего возразить, – но почему именно во Флориду? У меня там, между прочим, могут возникнуть проблемы. Знаешь, сколько там русских?
       – Знаю, – ответила Кончита, – но я решила предпринять кое-какие меры. Кстати, у тебя есть телефон?
       – Есть, – удивленно ответил я. – А что, у миллионерши его нет?
       – Дай сюда, – Кончита проигнорировала мой вопрос.
       Я пожал плечами и, вынув из кармана трубку, протянул ее Кончите.
       Далее не взглянув на мобильник, она небрежно выкинула его на дорогу.
       – Эй, ты что делаешь? – возмутился я.
       – Купишь новый. Этот – засвечен.
       И опять я не смог возразить.
       Гляди-ка – животное, а соображает! А с другой стороны, она же южноамериканская партизанка, значит, всякая там конспирация и прочие подпольные нюансы должны быть у нее в крови. Возможно, это даже хорошо. Возможно…
       – Ну, и какие же меры ты намерена предпринять? – поинтересовался я, сделав вид, что уже забыл про телефон.
       – Завтра мы будем в Эль Пасо, и там мои товарищи помогут тебе.
       – Ага… – неопределенно отозвался я, – и как же они мне помогут?
       – Мы сделаем тебе новые документы, и ты перестанешь прятаться по кустам. Видел бы ты себя со стороны. Когда я подъезжала к тому магазину, то еще подумала – что это за тип такой подозрительный на обочине? Сгорбился, оглядывается… Посмотрела, а это-ты! Честно говоря, я не ожидала встретить тебя снова исобиралась ехать во Флориду одна, но Пресвятая дева Мария сжалилась надо мной и послала мне моего Тэдди. Я буду называть тебя так, потому что оба твоих русских имени мне не нравятся, а кроме того – их трудно произносить.
       И Кончита хозяйским жестом положила правую руку на мою ширинку.
       Да, подумал я, ты получила свой подарочек. Куда же я теперь от тебя денусь! Может быть, потом, когда у меня будут новые документы, которые ты обещаешь сделать мне в Эль Пасо…
       – И долго нам ехать до Флориды?
       – За четыре дня доберемся. И это, между прочим, четыре ночи в мотелях, – мечтательно добавила Кончита, пошевелив рукой, лежавшей на моем мужском достоинстве.
       А почему бы и нет?
       В постели она была хоть куда, просто там, в сельве, когда справа – Гарсиа с Альвецом, а слева – Рита, которая опаснее их обоих вместе взятых, я не мог в достаточной степени расслабиться и беззаветно предаться блуду с этой смуглой черноволосой латинкой. А теперь… Огромная Америка, никто про нас не знает, мотель на пустынном шоссе между Лос-Анджелесом и Эль Пасо…
       А что, между прочим, не так уж и плохо!
       Даже отлично!
       Я знаю, что потом моя жизнь обязательно вернется на обычные рельсы, но это будет потом, а пока я в отпуске.
       Знахарь, ты в отпуске, понял?
       Денег у тебя полно, за рулем сидит жгучая загорелая брюнетка с выразительными формами, так что тебе еще нужно?
       Я улыбнулся и, повернувшись к Кончите, спросил:
       – Эль Пасо – это ведь на границе с Мексикой?
       – Ага, – ответила Кончита и нажала на какую-то кнопку.
       Крыша машины дрогнула и медленно поползла назад, открывая мою макушку лучам жаркого калифорнийского солнышка.

      Солнце опускалось к Скалистым Горам, а по широкой асфальтовой ленте, лежавшей посреди скал, камней и пыльных кактусов Техаса, неторопливо катился дорогой розовый «Кадиллак».
      За его рулем сидела эффектная загорелая брюнетка в черных очках, а рядом с ней, задрав босые ноги на приборную доску, развалился коротко стриженый парень, одетый в рваную футболку и потертые джинсы. На нем тоже были черные очки, в руке он держал самокрутку с калифорнийской марихуаной и, судя по всему, наслаждался жизнью. Стереосистема, установленная в «Кадиллаке», работала на полную мощность, и из колонок, спрятанных за задним сиденьем, неслась музыка из фильма «От заката до рассвета».
      Дрыгая пальцами ног в такт «Джангл буги», Знахарь смотрел по сторонам и представлял себе картины из далекого прошлого, когда в этих местах скакали и палили друг в друга ковбои в шляпах и индейцы в перьях. Кончита, откинувшись на спинку сиденья, постукивала смуглыми пальцами по баранке, сделанной из полированного красного дерева, и подпевала магнитофону.
      Знахарь давно мечтал прокатиться по пустынному американскому шоссе в открытой машине. Конечно, ему приходилось много ездить по Америке, но каждый раз это было связано с каким-нибудь опасным делом. По большей части он или убегал или догонял. Но на этот раз, судя по всему, они с Кончитой просто ехали по хай-вэю и ни о чем не думали.
      Беспечный ездок…
      Вспомнив, чем закончился этот фильм про двух мотоциклистов, Знахарь нахмурился и выбросил окурок за борт. Кончита покосилась на него и спросила:
      – Чем недоволен мой мачо?
      – Твой мачо вспомнил один хороший фильм с плохим концом.
      – Какой, интересно? Кончита посмотрела в зеркало.
      – «Беспечный ездок».
      – Я не видела.
      Знахарь вздохнул и сказал:
      – Это фильм про двух парней, которые едут по Америке и никого не трогают. А какие-то уроды из глубинки убивают их за то, что у них длинные волосы и красивые мотоциклы.
      – А-а-а… Ты, наверное, подумал, что нас кто-нибудь посмеет тронуть?
      – Да нет… Просто вспомнил. Кончита поерзала и сказала:
      – Давай-ка остановимся на минутку. Знахарь усмехнулся и ответил:
      – Давай. Мне тоже давно уже хочется.
      Кончита съехала на обочину и, остановив «Кадиллак», повернулась к Знахарю.
      – А чего тебе хочется? Знахарь засмеялся и ответил:
      – Не того, о чем ты подумала. Мне просто хочется зайти во-он за ту скалу и отлить.
      Он открыл дверь и шагнул на горячий асфальт.
      Кончита тоже вышла из машины и направилась к другой скале, находившейся в противоположной стороне от указанной Знахарем.
      – Девочки налево, мальчики направо, – пробормотал Знахарь и, стараясь не наступать босыми ногами на острые обломки древних камней, скрылся за скалой.
      Через минуту из-за поворота показался старый открытый джип, который на большой скорости пронесся мимо пустого «Кадиллака». Но через сотню метров его водитель резко нажал на тормоз, и джип, оставляя на асфальте две черные полосы, остановился. Четверо парней, сидевших в нем, оглянулись, затем джип лязгнул коробкой передач и, завывая, покатился задним ходом.
      В тот момент, когда запыленный американский уазик остановился рядом с розовой полированной игрушкой, из-за скалы, поправляя шорты, вышла Кончита. Посмотрев на нее, парни переглянулись, и водитель заглушил мотор джипа.
      Компания, сидевшая в джипе, представляла собой обычную шайку дорожных хулиганов. Бездельники, покрытые многочисленными татуировками и увешанные цепочками, брелоками и браслетами.
      Для них ситуация была совершенно ясной.
      Вокруг пустыня, никого нет, а тут – такая краля!
      Они вылезли из джипа и, улыбаясь, неторопливо направились к Кончите. Спешить им действительно было некуда, и они наслаждались беззащитностью жертвы. А Кончита для них была именно жертвой, хотя сами они не мыслили такими категориями и рассматривали ее просто как смазливую девчонку, которая так удачно попалась к ним в руки.
      Знахарь в это время сидел за скалой и, морща лоб, размышлял о том, с чего бы это его вдруг так пробило на горшок. Он-то рассчитывал просто тихо пописать, но организм неожиданно потребовал более серьезных действий. Делать было нечего, и Знахарь, рассупонившись, уселся в тени базальтовой глыбы. Главная проблема заключалась в том, что у него не было туалетной бумаги, и теперь он думал, является ли в Америке преступлением использование для таких низких целей банкнот с портретом президента.
      Он слышал шум проехавшего автомобиля, затем то, как эта неизвестная машина вернулась задним ходом, но не придал этому никакого значения. Беспечная езда по пустыне вдали от наркомафии и федеральных служб расслабила Знахаря, и он лениво размышлял, хватит ли для удовлетворения гигиенических надобностей двух купюр по двадцать долларов. Вспомнив старую шутку насчет того, как обойтись в подобной ситуации трамвайным билетом, он усмехнулся и полез в карман спущенных джинсов за деньгами.
      Четверо парней медленно шли навстречу остановившейся Кончите и улыбались. Они были совершенно уверены в том, что все будет именно так, как они и рассчитывали. А именно – они отведут эту сисястую девку за скалы и трахнут ее во все дыры независимо от ее желания. Они часто делали так и ни разу еще не попадались. Они не брезговали ничем. Если видели деньги – крали или отнимали их. Видели женщину – насиловали ее. Избить до полусмерти случайно встреченного человека, особенно если он не может достойно ответить, было в порядке вещей и считалось хорошей забавой. Вот и сейчас они испытывали привычное возбуждение, которое только усиливалось от ощущения безнаказанности.
      – Эй, красотка! – сказал Бен Свинья, одетый в кожаную клепаную жилетку на голое тело. – Мы тебе нравимся? Ты не бойся нас. Мы отличные ребята, а в постели так и вообще – супер.
      – Правда, здесь нет постели, – подхватил Ник Пидар, заходя справа, – но это ведь не беда, верно?
      Такое прозвище он получил за любовь к анальному сексу.
      – А сиськи у тебя настоящие? – поинтересовался Генри Помойка, огибая Кончиту слева и доставая нож-бабочку. – А то мы не любим силиконовые и обычно отрезаем их. Господь велел обходиться тем, что есть.
      Ленни Говноед, зашедший Кончите за спину, молчал, потому что однажды, когда он перебрал низкосортного героина, его заколбасило так, что он откусил себе половину языка.
      Бен Свинья, Ник Пидар, Генри Помойка и Ленни Говноед были панками.
      Отсюда и прозвища.
      То, как они окружали Кончиту, не было продуманным планом или действием по договоренности. Этого не требовалось, потому что ими управлял древний инстинкт хищников, и всеми своими движениями они напоминали трусливую, но настойчивую стаю койотов, которые все равно добьются своего, если только разъяренный буйвол не окажется смелее и сильнее их.
      Кончита, прищурившись, оглядела компанию, и на ее скулах заиграли желваки. Больше всего она жалела, что никелированный «Магнум» остался в бардачке. Она не испытывала страха, потому что вовсе не была домашней девочкой, которая при виде компании подонков испытывает парализующий ужас.
      Кончила выросла среди грубых мужчин, которые с малолетства приучили ее к жестокости. Они приучили ее и к своей неудержимой похоти, поэтому перспектива быть изнасилованной не очень пугала ее. Ее окружали четверо возбужденных наркоманов, но она знала, что они не были способны даже удовлетворить ее, а не то что затрахать до смерти. Гораздо опаснее было то, что большим удовольствием для них могла оказаться изощренная кровавая расправа над беззащитной, как они думали, женщиной.
      Но Кончита привыкла действовать и, усмехнувшись, громко сказала Бену Свинье, стоявшему прямо перед ней:
      – Это ты, что ли, в постели супер? Да у тебя на лбу написано, что ты только и можешь, что дрочить после того, как вмажешься плохим героином!
      Кончита специально повысила голос, чтобы Знахарь, который задержался за скалами, услышал ее и смог сориентироваться в обстановке.
      Приятели Бена Свиньи, услышав, как латинская красотка отбрила их дружка, визгливо заржали, а Генри Помойка, вертя в пальцах нож, воскликнул:
      – Ну, Бен, она тебя расколола. А я и не знал, что ты дрочишь!
      – А ты зря смеешься, – Кончита повернулась к нему. – Наверняка все, что у тебя есть твердого – это ручка от твоего ножа.
      Генри Помойка заткнулся, и ухмылка слетела с его лица.
      – Попридержи язык, сучка, у нас для тебя найдется и твердое, и острое.
      Кончита уперла руки в бока и, отставив ногу, заголосила, как на базаре:
      – Что? Вы, недоноски, считаете себя мужиками? Да я такими, как вы, подтираюсь, вы на большее не годны! Твердое у них найдется! Что ты на меня уставился, ублюдок? Нравлюсь я тебе, что ли?
      И она повернулась к Нику Пидару, который, расстегнув джинсы, многозначительно водил пальцем по молнии.
      – Что ты там пальцем водишь? Поковыряй под юбкой у своей мамаши, козел!
      Теперь заржал уже Бен Свинья.
      – Гы-ы-ы! Ништяк чувиха! Заводная, люблю таких!
      Знахарь давно уже услышал этот интересный разговор и быстренько закончил свои дела. Теперь он стоял за огромной гранитной глыбой и держал в руке подходящий камушек весом с килограмм.
      Осторожно выглянув из-за скалы, он внимательно осмотрел плацдарм и убедившись, что никто из этих резвых и смелых ребят не вооружен пушкой, вышел на открытое место и, сильно размахнувшись, швырнул камень в голову ближайшего из отморозков.
      Им оказался Ленни Говноед, стоявший к Знахарю спиной.
      Увесистый булыжник с хрустом вломился ему в затылок, и Ленни, не издав ни звука, повалился на землю лицом вперед. Вокруг неподвижной головы Ленни Говноеда стала быстро натекать черная лужа крови, а все остальные, обернувшись к Знахарю, на секунду застыли от неожиданности.
      Этой секунды вполне хватило, чтобы Кончита изо всех сил двинула ногой по яйцам стоявшему напротив нее Бену Свинье. Бен взвыл и, схватившись обеими руками за промежность, присел на корточки, а затем свалился набок. Отойдя на несколько шагов, Кончита коротко разбежалась и с размаху ударила его туристским ботинком за двести долларов прямо в лицо.
      – Удар! – прокомментировала она свое действие.
      Голова Бена Свиньи откинулась, и он замер в неподвижности.
      – Гол!
      Кончита задрала футболку, обнажив загорелые увесистые груди, и, подобно форварду, поразившему ворота противника, пробежалась вокруг Знахаря и двух застывших в неподвижности подонков. При этом ее грудь высоко подпрыгивала, и оторвать взгляд от этого зрелища было просто невозможно.
      Трое молодых мужиков зачарованно смотрели на эту приятную картину, и только когда Кончита угомонилась и натянула футболку на свой заманчивый бюст, опомнились и посмотрели друг на друга.
      То, что произошло с двумя валявшимися на щебне незадачливыми друзьями Ника Пидара и Генри Помойки, ничему не научило остальных. Они слишком привыкли к безнаказанности и к тому, что у них всегда все получается, поэтому Ник Пидар, отступив на шаг, сунул руку за спину и выкрикнул:
      – Ах ты сука! Сейчас я продырявлю тебе башку. Позаимствованная из родных голливудских фильмов манера разговаривать и комментировать все свои действия оказала ему плохую услугу.
      Знахарь понял, что сзади за поясом у противника имеется ствол, и, рванувшись вперед, сильно ударил Ника ладонью в грудь. Контакт получился плотным, Ник выронил пистолет и, удушливо закашлявшись, сел на землю. Кончита в это время успела подбежать к «Кадиллаку» и вытащить из бардачка «Магнум».
      Трое из невезучих бандитов валялись на земле, а Генри Помойка стоял ни жив ни мертв и боялся пошевелиться. Он проклинал тот момент, когда пять минут назад сам, своим собственным языком произнес несколько роковых слов:
      – Эй, Бен, притормози-ка, смотри, какие сиськи!
      Бен охотно притормозил, но теперь он тихо стонал, лежа на земле с окровавленным лицом, и держался обеими руками за отбитую промежность.
      Знахарь посмотрел на замершего, как статуя, Генри Помойку, потом на Кончиту, и увидев, что она передернула затвор пистолета, имея на лице весьма недоброе выражение, подошел к ней и решительно отобрал «Магнум».
      – Не спеши, – сказал он, – я знаю таких тварей. И у меня есть идея получше.
      Он подошел вплотную к Генри и сказал:
      – Хорошо стоишь. Так и стой. Пошевелишься – я тебя убью не сразу. Примерно через час. И все это время ты будешь просить меня, чтобы я тебя убил. Понял?
      Генри Помойка попытался ответить, но во рту у него пересохло от страха, и раздался только негромкий сип, как при открывании бутылки пива.
      Тогда он энергично кивнул, и Знахарь сказал:
      – Молодец.
      Подобрав с земли пистолет Бена Свиньи, который был единственным стволом в банде, он отдал его Кончите, затем подошел к лежавшему в луже крови Ленни Говноеду, пошевелил его ногой и сказал по-русски:
      – Готовченко.
      – Что? – Кончита, естественно, не поняла этого.
      – Подох, говорю, – ответил Знахарь. – Это хорошо. Он повернулся к Генри и спросил:
      – Правда хорошо, что он подох? Генри Помойка испуганно закивал.
      Бандитский кураж слетел с него, как пух с одуванчика, и теперь перед Знахарем стояла ничтожная двадцатилетняя тварь, которой лучше всего было бы вообще не родиться.
      – Значит, я убил твоего друга, а ты говоришь, что это хорошо? – Знахарь преувеличенно удивился. – Может быть, это все-таки плохо?
      Генри Помойка снова закивал, не зная, что ответить этому страшному человеку с большой сверкающей пушкой в руке.
      Вокруг была каменистая пустыня, и Генри впервые в жизни испытал те чувства, которые приходилось переживать людям, которых он с приятелями травил с гиканьем и смехом, зная, что на сотню миль вокруг никого нет. Ему стало очень страшно, и вдруг он почувствовал, как по ноге потекла горячая струйка. Посмотрев вниз, он понял, что обмочился.
      Знахарь проследил его взгляд и, увидев темное пятно на джинсах, усмехнулся:
      – Говорят, что перед казнью многие гадят в штаны.
      Услышав такое, Генри Помойка похолодел, у него потемнело в глазах, и он покачнулся.
      Знахарь недобро ухмыльнулся и сказал:
      – Бери мертвяка и тащи его вон за ту скалу. Быстро. Генри встрепенулся и, схватив мертвого Ленни Говноеда за ноги, поволок его, куда было сказано. Тем временем Ник Пидар и Бен Свинья очухались и, сидя на земле, мрачно косились на пистолет в руке Кончиты. Знахарь огляделся и сказал Кончите:
      – Загони их телегу за скалы, чтобы с дороги не было видно.
      Кончита кивнула и, засунув пистолет за пояс, пошла к джипу.
      А Знахарь, посмотрев на сидевших на земле бандитов, сказал им по-русски:
      – Эх вы, сявки помойные! Таким гандонам, как вы, место у параши.
      Оба непонимающе уставились на него, и тогда Знахарь, вздохнув, снова перешел на английский:
      – Вы знаете, на кого нарвались? Не знаете. …Я-русский серийный убийца и скрываюсь здесь от русских колов. На мне тридцать шесть трупов, и все с расчленением и извращениями. Теперь понятно, во что вы влипли?
      Пидар и Свинья ужаснулись, а Знахарь, зловеще усмехнувшись, выразительно посмотрел на пистолет и сказал:
      – Ну, что… Вставайте и идите туда.
      И он указал стволом в ту сторону, куда вела полоска крови, оставшаяся на земле после того, как Генри Помойка утащил за скалы Ленни Говноеда.
      Бен Свинья и Ник Пидар неохотно встали, но – что тут поделаешь – пошли, куда было сказано.
      Кончита тем временем отогнала с дороги джип, и любой проезжий теперь увидел бы только розовый «Кадиллак» да парочку, стоявшую на обочине. Заехав за высокую скалу, она заглушила двигатель и пошла к месту, где Знахарь руководил действиями пленников.
      На небольшой и относительно ровной площадке между двумя корявыми утесами лежал мертвый Ленни Говноед, а рядом с ним, понурившись, стояли Бен Свинья, Ник Пидар и Генри Помойка.
      Если бы вместо непонятного и страшного мужика со стеклянным глазом перед ними были обычные копы, все трое вели бы себя совсем по-другому, зная, что полицейский не имеет права убить их на месте. Правда, плохие полицейские, которые не всегда чтут закон, тоже существовали, но это было такой редкостью, что чаще встречалось в кино, чем в жизни. Это какой-нибудь Грязный Гарри может застрелить подонка, да еще и в спину. А обычные копы слишком дорожат работой и благополучием.
      Но сейчас все было совсем иначе.
      Ленни Говноед лежит мертвый, а этот мужик только усмехается, да и бабенка оказалась не совсем простая – вон как привычно пистолет держит…

* * *

      Потом Знахарь взял Кончиту под руку, и они пошли к шоссе, где их ждал шикарный «Кадиллак», в багажнике которого, между прочим, находился ящик со льдом, в котором было несколько бутылок пива «Хольстен».

* * *

      Несколько часов спустя в одном из полицейских участков города Феникса, штат Техас, раздался телефонный звонок.
      Дежурный офицер снял трубку и услышал взволнованный женский голос:
      – Алло, вы слушаете? Какой ужас, какой ужас!
      – Мадам, успокойтесь и расскажите, что произошло, – участливо сказал сержант Адаме, подражая психологу, который раз в неделю проводил у них в участке занятия.
      – Кошмар! И это у нас в Техасе!
      – Да что случилось?
      – На девяностой миле произошло ритуальное убийство! Куда только смотрит полиция! Господи, благослови и сохрани Америку!
      В трубке раздались гудки, и Адаме, озадаченно поджав губы, положил ее на аппарат. Подумав несколько минут, он понял, что от выезда не отвертеться, и крикнул в открытую дверь, за которой четверо патрульных резались в кости:
      – Кончайте развлекаться! Поехали на ритуальное убийство.
      И уже себе под нос:
      – Только маньяков нам тут и не хватало.

      Еще в России, когда мне приходилось много колесить по стране, я понял, что, передвигаясь в машине на большие расстояния, лучше останавливаться на ночлег не в центральной гостинице какого-нибудь города, а на постоялом дворе, километрах в тридцати от цивилизации. Оно и спокойнее, и дешевле.
      Едешь, например, из Новосибирска в Питер, и ночь застает тебя недалеко от какой-нибудь Перми. Это там, где пермяки с солеными ушами живут. Но только неопытный путешественник попрется в город, чтобы толкаться там в гостиничном холле среди мешочников, командировочных, гастролеров разных мастей и прочей нервной публики. Знающий человек остановится в районном центре, найдет двухэтажный барак с надписью «Отель», в которой не горит половина букв, и спокойно снимет экстрасуперлюкс. Обстановка такого номера состоит из койки, холодильника и телевизора. И этого, оказывается, вполне достаточно.
      Тишина, покой, благодать!
      Утром, открыв окно, ты видишь, как по центральной площади бродят свиньи и курицы. А рядом с твоей машиной стоят аборигены и обсуждают ее достоинства и недостатки. Идешь в местную столовую, завтракаешь там, чем местный бог послал, и едешь дальше, отдохнувший и выспавшийся.
      Америка, конечно, страна цивилизованная, здесь мешочники по гостиницам не шарятся, но я все равно предпочитаю остановиться на ночь в мотеле, стоящем на шоссе. Идешь к администратору, даешь ему полтинник, получаешь ключ и десятку сдачи. В номере – огромная кровать, телик, холодильник и душ. А что еще нужно?
      Причем стоимость номера не зависит от того, сколько народу будет там жить. Однажды мы с детройтскими братками вперлись в такой номер впятером – и ничего! Администратор и глазом не моргнул. Ему-то что за дело – получил деньги и сиди, пялься в телевизор…
      В общем, когда уже совсем стемнело, и мы с Кончитой были где-то посередине пути между Фениксом и Эль Пасо, впереди показались какие-то огни. Минут через пять мы подъехали к аккуратному двухэтажному бараку, стоявшему недалеко от дороги. Над ним ярко светилась надпись «Холидей Инн», и, что особенно приятно, все буквы на ней горели. Никаких свиней поблизости не наблюдалось, пьяных колхозников тоже, в общем – царил американский порядок.
      Когда мы ставили «Кадиллак» на стоянку, из темноты медленно выехала полицейская машина, постояла немного рядом с нами и уехала. Так сказать, все под контролем. Моя полиция меня бережет.
      Войдя в небольшой холл, мы обнаружили за стойкой администратора симпатичную блондинку лет пятидесяти пяти, которая сразу же стала широко и радостно улыбаться, показывая новые красивые зубы.
      Мне с моей горячей ксивой светиться не стоило, поэтому оформление номера взяла на себя Кончита. Наши апартаменты находились на втором этаже, и вход в них был с галереи, которая шла вокруг всего отеля. Открыв дверь, я увидел знакомую картину. Просторная комната, огромная кровать, телевизор, холодильник и дверь в ванную. А что еще нужно человеку, который остановился здесь только для того, чтобы переночевать? Есть, правда, люди, которые живут в мотелях постоянно, но это их личное дело.
      Бросив сумку на кровать, я было направился в ванную, но Кончита отпихнула меня и оказалась там первой. Знаем мы эти штучки. Сейчас она быстренько ополоснется и будет спрашивать, скоро ли я войду к ней, чтобы потереть спинку. А меня после приключений на шоссе что-то не очень тянуло на сексуальные забавы, поэтому, приоткрыв дверь в ванную, я сказал:
      – Пока ты моешься, я схожу за газетами.
      И вышел из номера.
      Понятное дело, про газеты я ляпнул просто так, первое, что в голову пришло. Да и какие газеты в половине одиннадцатого ночи! Однако, выйдя на улицу и закурив, я обнаружил рядом с входом газетный автомат, мимо которого десять минут назад прошел, не заметив.
      Ну что же… Газеты – так газеты.
      Бросив в щель монету, я поднял крышку и взял из пачки верхний экземпляр.
      Интересно у них в Америке эти автоматы устроены. Бросаешь монету – получаешь возможность открыть ящик. А открыл – так можешь забрать все, что там есть. Да вот только нет здесь таких идиотов. Это у нас, если поставить такие автоматы, уже через минуту они будут пустыми, а тетки, которые выгребут оттуда содержимое, будут продавать эти газеты у метро. То же с телефонными справочниками. У нас в России – можешь их хоть якорной цепью к будке приковывать – все равно утащат. Нужно, не нужно – один черт, унесут.
      Эх, да что говорить…
      Газета называлась «Феникс курьер».
      Просмотрев первые страницы и не найдя ничего интересного, я полистал дальше, увидел продолжение истории про Монику Левински и осторожно опустил газету в урну. Пусть эту хрень американцы читают.
      Справа от мотеля ярко светилась вывеска бара, и оттуда доносилась негромкая музыка. Подойдя к дверям заведения, я посмотрел внутрь через стекло и увидел обычную для американского бара картину. За столиками сидел народ разного возраста, а на сцене какой-то седой дядька играл на гитаре в сопровождении группы, состоявшей из таких же солидных папиков, как и он сам.
      Играл он, прямо скажем, здорово. У нас для таких артистов Октябрьский зал занимают, а тут – в простом пивняке…
      Америка!
       Япригляделся к дядьке, и он показался мне знакомым. Где-то я видел эту морщинистую физиономию. То ли в каком-то журнале, то ли по телевизору…
      На двери висела небольшая афишка, и, прочтя ее, я понял, что мог видеть его где угодно. Это был тот самый Джон Майалл, который известен даже мне, не очень-то большому любителю музыки. И не знать таких людей просто стыдно. Вроде как не знать Марадону или Пеле.
      Полюбовавшись сквозь дверное стекло на знаменитого музыканта, я бросил окурок в пластиковый бак и пошел обратно в гостиницу. По моим подсчетам, Кончита должна была уже завершить омовение, и я мог наконец, залезть под душ, чтобы смыть с себя техасскую пыль.
      Когда я вернулся в номер, то увидел голую Кончиту, которая лежала на кровати и нажимала на кнопки телевизионного пульта. Опасливо прошмыгнув мимо нее, я заперся в ванной и с наслаждением залез под душ. Сначала я сделал воду горячей и, старательно намылившись, довел свою кожу до скрипа. Потом, включив холодную воду, стоял под колючими водяными иглами до тех пор, пока меня не пробрал озноб. И только после этого почувствовал себя в состоянии продолжать активную жизнь. Вытираться я не стал и вышел из ванной в чем мать родила. Это сильно обрадовало Кончиту, но я решительно отказал ей в интимной близости, пообещав, что мы вернемся к этому вопросу после посещения ближайшего бара, где можно перекусить, а заодно и послушать знаменитого белого блюзмена.
      Кончита сначала огорчилась, но, видя мою непреклонность, вздохнула и начала одеваться. Ятоже нацепил на себя чистые тряпки, и мы, наконец, вышли из номера на длинный балкон.
      Спустившись вниз, мы повернули в сторону бара, но не успели пройти и нескольких шагов, как из темноты показался открытый джип, в котором сидела развеселая компания. Проехав мимо нас, джип неожиданно остановился и из него раздался удивленный возглас, а затем длинная фраза на испанском.
      Кончита радостно завизжала и бросилась к джипу.
      Пока она там обнималась и целовалась с молодыми чернявыми ребятами, звонко тарахтя по-испански, я солидно стоял в сторонке, снисходительно глядя на эту щенячью возню. Наконец первые восторги от неожиданной приятной встречи утихли, и Кончита, повернувшись ко мне, сказала:
      – Тедди, я хочу познакомить тебя со своими друзьями.
       Яизобразил на лице любезную готовность и подошел к джипу.
      В машине сидели четверо махровых латиносов, и на лбу каждого из них ярко светилась неоновая надпись – «наркобизнес». С трудом удержавшись от дурацкой улыбки по этому поводу, я пожал каждому из них руку, четыре раза сказал «Тедди» и выслушал четыре латиноамериканских имени, два из которых были – Педро.
      Вот уж на самом деле – полным полно Педров.
      Как выяснилось, латиносы направлялись в тот же бар, так что дальнейшие действия были совершенно естественны и не требовали обсуждения. Через несколько минут мы сидели за столиком и делали заказ молодой официантке, которая едва успевала записывать наши пожелания. Наконец все было заказано, официантка удалилась, а мы, попивая пивко, уставились на сцену.
      Джон Майалл был потертым мужиком лет шестидесяти, и по его лицу было видно, что виски, наркотики и женщины проехались по жизни музыканта весьма основательно. Но, несмотря на это, чувствовалось, что у него такие крепкие яйца, которым могут позавидовать очень многие молодые музыканты. Опыт, мастерство, зрелость – все это было налицо. Да и остальные члены его группы выглядели не хуже. Его музыка не требовала специальной подготовки, но проникала прямо в спинной мозг, и я почувствовал, как меня начинает раскачивать и тащить. Причем раскачивать неторопливо, а тащить – уверенно. Однако, как говорится, блюз – блюзом, а кушать хочется всегда. И как только эта мудрая мысль промелькнула в моей голове, из подсобки вышла официантка, которая с трудом несла огромный поднос, уставленный тарелками и бутылками.
      Один из Педров вскочил ей навстречу и, дружелюбно улыбаясь, отобрал поднос. Я подумал, что сделал он это вовсе не из любезности, а просто опасаясь того, что молодая слабая девушка может уронить нашу драгоценную жратву. Лично я, глядя на ее тонкие ручки, забеспокоился именно об этом.
      На протяжении следующих двадцати минут за нашим столиком не было произнесено ни одного слова, раздавались только лязганье вилок и ножей, звон стаканов и бульканье пива. Наконец все насытились, посмотрели друг на друга слегка посоловевшими глазами и дружно рассмеялись. Перекинувшись парой ленивых фраз, мы выяснили, что каждый из присутствующих не ел с самого утра.
      Кончита закурила тонкую коричневую сигаретку, мы тоже задымили, и начался непринужденный разговор людей, у которых выдался свободный вечер.
      – Ты не представляешь, Тедди, как нам повезло, – сказала Кончита, многозначительно посмотрев на меня.
       Яподнял бровь и продемонстрировал полное внимание.
      – Перед тобой сидят те самые люди, которых я рассчитывала найти в Эль Пасо. Они помогут тебе с документами.
       Яподнял обе брови и уважительно кивнул сидевшим напротив меня латиносам.
      Они кивнули в ответ, и на их лицах изобразился интерес – кому это понадобились документы и какие.
      Сообразив, что пора представиться, я сказал:
      – Джентльмены, я не буду распространяться о роде своей деятельности, могу только сказать, что я русский и что со мной очень хотят встретиться господа из ФБР.
      Один из латиносов внимательно посмотрел на меня и, не отводя взгляда, спросил о чем-то у Кончиты по-испански. Она нахмурилась и сказала:
      – Бенито, говори по-английски.
      Бенито недовольно покрутил головой и спросил:
      – А не тот ли это русский, с которым хочет встретиться не только ФБР, но и уважаемый дон Хуан Гарсиа?
      – Совершенно верно, тот самый, – спокойно ответил я, стряхнув пепел в морскую раковину. – Надеюсь, вам не приходят в голову различные… э-э-э… не очень дальновидные мысли?
      – Приходят, – ответила за него Кончита, – но можешь быть уверен, что без моего согласия ничего не произойдет.
      Она посмотрела на Бенито и сказала:
      – Выкинь из головы глупости. Тут происходят вещи, о которых тебе знать не надо. А если попытаешься услужить дону Хуану и сообщишь ему о том, что видел нас – вспомни, что случилось с Хорхесом.
      Видно, с этим Хорхесом случилось что-то сильно неприятное, потому что Бенито криво улыбнулся и развел руками – дескать, молчу, молчу…
      –  Яобъясню тебе, Тедди, – Кончита повернулась ко мне. – Альвец и Гарсиа объявили приз за твою голову. Но у меня другие планы, и я сделаю так, что они будут только рады снова встретиться с тобой. А если кто-то сдуру попытается мне помешать, то я… В общем, ты понял.
      И она так сверкнула глазами в сторону несчастного Бенито, что он съежился в кресле, а остальные заржали.
      – А что же случилось с этим Хорхесом? – поинтересовался я.
      Один из Педров пожал плечами и спокойно ответил:
      – Эта прекрасная сеньорита перерезала ему горло.
      – Кто – Кончита? – ужаснулся я.
      – Она самая, – кивнул Педро.
       Яповернулся к Кончите и спросил:
      – Это правда?
      – Правда, дорогой, – ответила Кончита и ласково улыбнулась.
      – Интересно, в мотеле есть свободные номера? – пробормотал я себе под нос.
      – Номера есть, – Кончита погладила меня по колену, – но если я захочу перерезать тебе горло, то ты не скроешься от меня и на Луне.
      – Хорошенькое дело… – только и сказал я. Педро улыбнулся и хлопнул меня по плечу.
      – Вот такая у нас Кончита! А если учесть еще и то, кто у нее приемный папаша, то лучше быть с ней очень осторожным.
      –  Ядогадывался, но не знал, что это так серьезно, – сказал я, глядя на довольную собой Кончиту с притворным страхом.
      – Теперь знай! – ответила она и засмеялась.
      В общем – шла обычная болтовня, и всем было весело. Однако меня в первую очередь интересовали документы, и я сказал Кончите:
      – Ты говорила про чистые документы. Насколько это серьезно и когда можно будет получить их?
      –  Ядумаю, завтра в Эль Пасо ты их получишь, – ответила она. – Что скажешь, Педро?
      Педро пожал плечами и сказал:
      – Почему нет? Ты говорила Тедди, сколько это стоит?
      –  Язаплачу сама, – уверенно сказала Кончита.
      – Как хочешь. – Похоже, Педро был удивлен, но не подал виду.
      – Эй, – встрял я, – у меня и у самого деньги есть!
      – Когда мне понадобятся твои деньги, – Кончита повертела в пальцах вилку, – я скажу тебе. Идет?
      – В общем – идет, но я пока еще могу платить за себя сам.
      – Поговорим об этом в номере, – Кончита улыбнулась мне, как голодная гиена.
      – Ну в номере, так в номере.
       Яне стал возражать, потому что понял, что это бессмысленно.
      Разговор перешел на родео, но в это время Джон Майалл вдруг заиграл «Блэк мэджик вумен», и все дружно стали вспоминать прошлогодний концерт Карлоса Сантаны. А поскольку он был тоже латиносом, то восхищению гениальным соотечественником не было предела.
      Мне стало скучновато, и я украдкой зевнул. Кончита заметила, посмотрела на меня жадным взглядом и сказала обществу:
      – Мы ехали весь день и устали. Встретимся завтра в Эль Пасо, в заведении Валтасара. Привет!
      С этими словами она встала, и мне не оставалось ничего другого, как последовать ее примеру. Попрощавшись с амигосами, мы вышли на темную улицу, и там Кончита, прижавшись к моему плечу жаркой грудью, прошептала:
      – Какой ты молодец! Ты так ловко притворился уставшим… Ты сделал это для своей маленькой Кончиты, правда?
      Я закатил глаза, но так, чтобы она не видела, а потом бодрым голосом ответил:
      – Конечно, дорогая, все для тебя. Но я и на самом деле устал, так что не думай, что сможешь скакать на мне всю ночь.
      – А мне и не нужно всю ночь, – простонала Кончита, – мне хватит до рассвета.
      – От заката до рассвета… – задумчиво сказал я, распахивая перед Кончитой дверь мотеля, – и от рассвета до заката.
      – Что ты говоришь? – Кончита не расслышала.
      –  Яговорю, что пора меня кастрировать.
      – Кастрировать? Какой ужас! Зачем?
      – Чтобы спокойно спать по ночам.
      – Спать по ночам? Зачем?
      На это вопрос ответить было невозможно, и Кончита втащила меня в номер, как законную добычу.
      Интересно, бром на женщин действует?

* * *

      В Эль Пасо мы въехали ровно в полдень. Городишко – так себе. Полмиллиона жителей, это примерно как Васильевский остров. Жарища, пыль, все как положено на юге Техаса. Однако в отеле «Эль Койот» для нас нашелся отличный четырехкомнатный номер с кондиционером, роялем и прочими излишествами. Япопытался урезонить Кончиту, но новоявленная миллионерша не желала ничего слышать. А со своей сумкой, в которой лежал миллион без малого, она обходилась так, будто там были старые газеты. Никакого почтения к крупным суммам!
      Часов до трех мы барахтались в ванне, больше напоминавшей небольшой бассейн, а потом пришел Педро, который сфотографировал меня и снова ушел. Через полчаса он вернулся и вручил мне водительские права и карточку социального страхования. Когда он ушел окончательно, я стал внимательно разглядывать свои новые документы и, надо сказать, остался вполне доволен. Придраться было не к чему.
      Кончита, развалившись в кресле, следила за тем, как я разглядываю ксивы, потом хмыкнула и спросила:
      – Что ты там ищешь?
       Япосмотрел на нее и ответил:
      – Ищу оплошности в работе ваших специалистов.
      – Не найдешь, – сказала Кончита, – документы настоящие.
      – Что значит – настоящие?
      – А то и значит. Это – не фальшивка.
      – Ничего не понимаю!
      – А тут и понимать нечего. Эль Пасо вроде бы и Америка, но с другой стороны – здесь полно мексиканцев. И в американских учреждениях – тоже. А у нас не принято отказывать землякам в небольших, но важных мелочах. Так что документы самые настоящие.
       Япосмотрел на водительское удостоверение другими глазами.
      Майкл Боткин, у которого было мое лицо, смотрел на меня с фотографии и нагло ухмылялся. Так что я теперь американец русского происхождения Майкл Боткин. Прошу любить и жаловать.
      – Хоть ты и блядища беспредельная, Кончитушка, все равно спасибо тебе на добром слове, – сказал я Кончите по-русски.
      Она удивленно подняла на меня глаза и спросила:
      – Что это ты там вякнул? Я ничего не поняла.
      – Я сказал… В общем, это была традиционная русская благодарность. Непереводимая вещь. Спасибо тебе, ты мне очень помогла.
      – Спасибо – это ничто. Ты заплатишь мне за каждую букву в этих документах.
      Я засмеялся и сказал:
      – Я даже знаю, чем мне придется платить.
      – Э, нет! – Кончита прищурилась. – Ты думаешь рассчитаться со мной постелью? Для этого я найду себе столько мужиков, сколько будет нужно. Ты один все равно не справишься.
      – Так что же тебе нужно? – спросил я, хотя уже догадывался, о чем пойдет речь.
      Кончита посерьезнела и, помолчав несколько минут, сказала:
      – Я чувствую, что у тебя впереди очень серьезные и крупные дела. Я хочу быть в этих делах вместе с тобой.
      Та-ак…
      Это уже серьезно.
      Она просто не понимает, с кем имеет дело. Она не знает, какой хвост тянется за мной по всему земному шару. Она не представляет, какие дела мне предстоят. Она думает, что будет подружкой крутого гангстера, а, кроме того, поимеет долю с того, во что я ввяжусь. Насмотрелась, понимаешь, всяких «Бонни и Клайдов», да еще, наверняка «Прирожденных убийц». Дурочка деревенская, я ведь даже не смогу объяснить тебе, что происходит…
      Ладно. Это – она.
      А я?
      Разве я могу позволить себе в полной мере довериться этой дикарке? Разве способна эта молодая полуграмотная шлюха, привыкшая ховаться в сельве с автоматом и резать глотки любовникам, подняться до моего уровня? Не спорю, она смелая, резкая, энергичная девушка. Она не боится смерти и сама с легкостью убьет кого угодно. Но этого мало. Слишком мало.
      И тут я вспомнил Риту…
       Явдруг увидел ее перед собой так явно, что у меня забилось сердце и внезапно пересохло во рту.
      Рита…
      Умница. Красавица. Образованная, с опытом, который достигается только участием в мощной системе, владеющей огромной информацией. Интеллигентная, изящная… По-настоящему изящная, а не так, как это полудикое животное, которое сидит напротив меня в кресле и водит пальчиком по капризным похотливым губам…
      Нет.
      Конечно – нет.
      Но я не мог отказать ей в тот момент. Обстоятельства сложились так, что у меня не было выхода. Можно было убить ее и уйти, но это тоже не выход. Ее дружки уже знают про существование Майкла Боткина. Да что там знают! Они же и сделали этого самого Майкла с фамилией, которую гордо носят инфекционные бараки в Питере.
      – О чем ты думаешь? – прервала мои размышления Кончита. – У тебя есть другие предложения?
      Тут я мог отвечать совершенно честно. Можно было даже положить руку на Библию или подключиться к детектору лжи.
      И я совершенно искренне ответил:
      – Других предложений нет. Я согласен.
      – Я так и знала.
      Кончита поднялась с кресла и, подойдя ко мне, тихо спросила:
      – Ты сейчас думал об этой своей суке? Не отвечай. Не ври мне.
      Ну, блин, вот она – пресловутая женская интуиция. Я промолчал, а Кончита сказала:
      – Я сделаю так, что ты забудешь о ней.
      Резко отвернувшись от меня, она подошла к антикварному столику, на котором стоял богатый телефон под старину, затем повернулась ко мне и сказала:
      – Сейчас я буду говорить с доном Хуаном Гарсиа. Ты уж извини, но разговор будет на испанском.
      Я пожал плечами и направился к холодильнику, в котором, я уже проверил, было несколько коробок пива «Хайнекен». Открыв одну, я завалился на просторный диван и приготовился слушать разговор на красивом и непонятном языке Сальвадора Дали и Фернандо Кортеса.
      А насчет Кончиты…
      Поживем – увидим.

      На открытой террасе, в окружении белых колонн, за которыми прятались несколько мрачных мужчин в черных очках и с радиопилюлями в ушах, стоял большой каменный стол. Вокруг него, в старинных тяжелых креслах расположились Знахарь, Кончита, Рикар-до Альвец и дон Хуан Гарсиа.
      Официант в белом костюме и белых же перчатках только что выкатил на террасу сервировочный столик и теперь, неслышно двигаясь, расставлял перед высоким собранием бокалы. В вазах, стоявших на столе, красовались южные фрукты, а в серебряных ведерках стыло на льду легкое вино. Знахарь, предпочитавший, как всегда, пиво, имел перед собой отдельную серебряную посудину, в которой из колотого льда торчали несколько бутылок его любимого немецкого пива «Грольш».
      Выполнив свою работу, официант растаял в воздухе, и дон Хуан Гарсиа, оглядев сидевших за столом, налил себе вина. Он предпочитал делать это сам, потому что придавал особой значение тому, до какого именно уровня наполнен бокал, а объяснять это каждому лакею было попросту глупо. Знахарь откупорил бутылку «Грольша», а Рикардо Альвец наполнил сначала бокал Кончиты, которая по случаю такой важной встречи надела ажурные перчатки до локтей и сразу стала похожа на проститутку из «Метрополя», а потом уже позаботился о себе.
      Итак, бокалы были наполнены, и дон Хуан Гарсиа, кашлянув, дал понять, что собирается открыть конференцию. Все посмотрели на него, и Гарсиа, приподняв бокал и посмотрев вино на свет, удовлетворенно кивнул и сказал:
      – Еще несколько дней назад я не предполагал, что мы встретимся снова, да еще при таких обстоятельствах. Яуже думал, что навсегда расстался с уважаемым сеньором Знахарем, но благодаря стараниям одной молодой и красивой сеньориты…
      Он многозначительно посмотрел на Кончиту, и она хихикнула.
      – Благодаря ее стараниям мы встретились снова. Альвец хмыкнул и сказал:
      – И, между прочим, благодаря стараниям той же самой молодой и красивой особы мистер Знахарь смог благополучно покинуть сельву.
      В его голосе не было особого одобрения в адрес Кончиты, но Знахарь, заметив это, поднял палец и произнес:
      – Если бы эта молодая и красивая сеньорита не вытащила меня оттуда, вы скормили бы меня крокодилам. И с кем бы вы разговаривали сейчас? А наш разговор, как мы все теперь понимаем, обещает быть весьма плодотворным.
      Альвец поднял ладони и сказал:
      – Согласен. Снимаю свое замечание.
      Выслушав все это, Гарсиа поднял бокал и провозгласил:
      – Тот, кто идет вперед, постоянно оглядываясь назад, обязательно разобьет себе затылок. Япредлагаю выпить за то, что все обернулось так благополучно. И, между прочим, исключительно благодаря интуиции нашей молодой красавицы.
      Все выпили, и, поставив пустой бокал на стол, Гарсиа взял с подноса сигару, обрезал ее на миниатюрной гильотине, тщательно раскурил с помощью специальной кривой зажигалки и выпустил душистый дым в небо. Знахарь, как человек простой, закурил обычное демократичное «Малборо», Кончита с Альвецом тоже закурили, и в такой дружественной и дымной обстановке началась беседа, касавшаяся лучезарного будущего, которое, однако, просто так не придет. Придется потрудиться.
      – Нам известно, – начал Гарсиа, – что уважаемый Майкл – я буду называть вас в соответствии с новыми документами – по известным причинам потерял связь с русским сообществом в Америке.
      Знахарь кивнул и стряхнул пепел в огромную морскую раковину.
      – И, как я понимаю, там он считается покойником, а покойники, как известно, в делах не участвуют. Короче говоря – для русских Майкла больше не существует. В этом есть много положительного. Во-первых, сам Майкл может быть уверен, что люди, которые хотели получить его голову, успокоились и больше не охотятся за ним, а во-вторых– после некоторого косметического вмешательства Майкл сможет снова появиться там, где о нем, надеюсь, к тому времени уже благополучно забудут.
      Гарсиа налил себе вина, а Знахарь, вздохнув, подумал – ни хрена-то ты не знаешь, дорогой сеньор. Может, американские братки и устроили поминки по загнувшемуся в Бутырке Знахарю, да только не все. Кому надо – знают, что он жив и здоров, но молчат об этом, чтобы не беспокоить общество. Умерла – так умерла, как говорится. Но братки – это полбеды. А целая беда – это Игроки. Они точно знают, что Знахарь и теперь живее всех живых. Они знают, что он, скорее всего, шарится где-то с латиносами, потому что деться ему больше некуда. И если они просто решили плюнуть на одноглазого авантюриста и забыть о нем – слава Богу! А если нет? Если они помнят о Знахаре и считают, что он, например, слишком много знает? Если они считают его опасным, потому что он – свидетель некоторых дел Игроков? Что тогда? А тогда лучше попасть в грязные лапы Стилета, чем к Игрокам на их стерильный стол.
      Знахарь открыл еще одну бутылку пива и, поерзав, уселся поудобнее. Эти старинные дубовые кресла были, конечно, красивы, спору нет, но сидеть в них было примерно как на скамье подсудимых, только с подлокотниками.
      Гарсиа поднес к губам бокал, сделал небольшой глоток и сказал:
      –  Ябы не хотел заострять внимание на том неприятном положении, в котором оказался Майкл, но из любой ситуации можно извлечь выгоду. Мы – деловые люди, и я хочу поговорить именно о делах.
      Он посмотрел на Знахаря и продолжил:
      – Наша организация занимается поставками кокаина по всему миру. Ближайший рынок – Соединенные Штаты – охвачен полностью и расширить на нем возможности сбыта уже невозможно. Установилось некое равновесие между нашими усилиями и противостоящей нам работой ФБР, поэтому мы имеем надежный постоянный сбыт, но не более того. Примерно та же картина наблюдается по всему остальному миру – в Азии, Европе и на отдельных островах.
      Складно излагает, собака, – подумал Знахарь, который уже понял, к чему клонит дон Хуан Гарсиа. А тот, увлеченный изложением новых перспективных планов, продолжал:
      – Но есть одно место, которое давно привлекает моих коллег, однако никто из них до сегодняшнего дня не осмеливался подумать об этом всерьез. Это место – Россия.
      Гарсиа умолк и внимательно посмотрел на Знахаря, желая увидеть, какую реакцию вызовет эта революционная идея. Но Знахарь, уже готовый к такому повороту, только сдержанно кивнул, как бы говоря – продолжайте, продолжайте, я вас внимательно слушаю.
      Гарсиа раскурил погасшую сигару и, испытывая некоторое раздражение, потому что рассчитывал по меньшей мере на явный интерес, сказал:
      – Да, именно Россия. Язнаю, что у вас принято с гордостью говорить о том, что Россия – одна шестая часть суши. И, между прочим, говоря – Россия, я имею в виду и Украину, и Беларуссию. Остальными республиками можно пренебречь.
      – А вы неплохо знакомы с тем, что происходит на другой стороне Земли, – улыбнулся Знахарь, – честно говоря, я думал, что ваши интересы ограничиваются Карибским бассейном, сигарами и крокодилами.
      Все рассмеялись, и дон Хуан Гарсиа одобрительно кивнул:
      –  Яценю хорошую шутку. Однако вернемся к основной теме.
      Он постучал вилкой по бокалу, и официант вынес на террасу большую карту Советского Союза, висевшую на подставке. Поставив ее рядом с Гарсиа, он удалился, и Знахарю опять показалось, что официант просто растворился в воздухе.
      – Исходя из того, что мне известно о нашем уважаемом госте, я придерживаюсь мнения, что он, потеряв связи с российской организацией, вряд ли теперь займется землепашеством или разведением овец.
      Знахарь засмеялся и сказал:
      –  Ятоже ценю хорошую шутку!
      Он приподнял свой бокал с пивом, Гарсиа отсалютовал ему фужером с вином, и они выпили.
      Знахарь еще несколько минут назад обратил внимание на то, что, как только разговор перешел в область конкретных дел, Альвец и Кончита заткнулись и сидели тихо, как мышки. Разве что дышали, а так – их вроде бы здесь и не было.
      Из этого следовало, что Гарсиа принимает Знахаря за равного, а эти двое – просто статисты. Во всяком случае, слова им никто не давал, а сами они, похоже, знали свое место. Где-то там, вдалеке от этой старинной каменной террасы, окруженной колоннадой, они могли вести себя так, как считали нужным, но не здесь.
      Ну что же, подумал Знахарь, раз нам тут показали, к какому рангу причисляют нашу скромную персону, мы это запомним и закрепим. Кончиту – к ноге, а Альвеца… Альвеца – тоже.
      – Россия, Майкл, Россия. … Я недумаю, что вы до такой степени любите свою страну, чтобы отказаться от моего предложения из патриотических соображений. У таких, как мы, – Гарсиа многозначительно посмотрел на Знахаря, – нет родины. Есть какой-то родной уголок, где мы родились и выросли, есть воспоминания детства, есть родители, если они еще живы… Но родины, за которую можно было бы пойти воевать с оружием в руках, нет ни у вас, ни у меня.
      Знахарь кивнул.
      Гарсиа с удовлетворением подумал о том, что его слова попали Знахарю куда надо, и он не может не согласиться с ними, но на самом деле Знахарь думал о другом.
      Вот оно как – думал он – вот ты о чем… Но ведь ты, голубчик, врешь, как сивый мерин! Если на твою… твой… твое долбаное Никарагуа пойдет войной тот же Гондурас, ты ведь быстренько отстегнешь денег и организуешь освободительную армию. И будешь страстно выкрикивать на митингах горячие слова о родине, о земле предков, хотя… Скорее всего, просто слиняешь и переждешь беспорядки в тихом и благополучном месте. Например, в той же Америке.
      – Да, – сказал Знахарь, – я вряд ли пойду служить в российскую армию. Но вы, уважаемый дон Хуан, так до сих пор и не сказали мне, в чем суть вашего предложения.
      – Мы как раз подошли к этому моменту, – ответил Гарсиа, – и я, как было сказано в великом фильме сеньора Копполы, сделаю вам предложение, от которого вы не сможете отказаться.
      Знахарь удивленно поднял брови, но Гарсиа, засмеявшись, сказал:
      – Нет-нет, вы не подумайте только, что в случае отказа вас упакуют в цементный блок, хотя с этим у нас проблемы никогда не было. Просто мое предложение будет настолько заманчивым, что я готов съесть свою шляпу, если вы откажетесь. Яне верю, что такое предложение, которое я сейчас сделаю вам, можно отвергнуть.
      Ну-ну, подумал Знахарь и ответил:
      –  Явас слушаю.
      Гарсиа налил себе вина, задумчиво посмотрел вдаль и сказал:
      –  Ябуду называть вещи своими именами. Много лет назад, в горной деревушке… Неважно, где это было. В общем, я никогда не думал, что стану тем, кто я есть сейчас. Вы, конечно, слышали такое слово «наркобарон». Могу добавить, что есть и наркокороли. А сам я, – и он посмотрел на Знахаря, слабо улыбнувшись, – наркоимператор. Во всем мире нет человека, стоящего выше меня в кокаиновом бизнесе. Для наркодельцов я как Ленин для коммунистов, с той только разницей, что Ленин был попрошайкой и грабителем, а я имею собственные деньги, и для воплощения в жизнь моих планов мне не нужно искать богатых евреев в старой, выжившей из ума Европе.
      – О, – восхитился Знахарь, – да вы политик!
      – Что вы! – Гарсиа небрежно отмахнулся. – От политики меня тошнит. Просто к слову… Да. Так вот, перехожу к своему предложению.
      Наконец-то, подумал Знахарь и достал из подтаявшего льда бутылку пива.
      – Для принятия этого решения мне не нужно было собирать совет. Мнения других людей интересуют меня только тогда, когда нужно координировать действия, а в таких случаях, как этот, я решаю все сам. Яхочу привлечь вас в свой бизнес. Мало того, учитывая ваше происхождение и определенный опыт в щекотливых делах, я хочу предложить вам стать моим наместником в России. Вы понимаете, о чем я говорю?
      Гарсиа пытливо посмотрел на Знахаря.
      – Повторяю. Япредлагаю вам взять на себя полное руководство кокаиновым рынком всей России. Вы станете королем кокаина на одной шестой части земного шара. Но поскольку на сегодняшний момент кокаина в Россию попадает смехотворно мало, то эту часть моей империи придется построить почти на пустом месте. С нуля. И сделаете это вы.
      – Да… – Знахарь озадаченно почесал щеку, – от такого предложения действительно трудно отказаться.
      – И я даже не даю вам времени на размышление, – подхватил Гарсиа, – я жду ответа прямо сейчас. Ну, не сию секунду, конечно, но во всяком случае до того, как мы поднимемся из-за этого стола.
      –  Японимаю вас, – ответил Знахарь и достал из пачки сигарету.
      Альвец, сидевший до того, как статуя, ожил и поднес ему горящую зажигалку.
      Прикурив, Знахарь кивнул и глубоко задумался.
      Гарсиа, считая, что знаменитый русский гангстер прикидывает все «за» и «против», тактично отвернулся и вполголоса говорил что-то на ухо возникшему, как из под земли, официанту. Тот долго кивал и, выслушав уважаемого сеньора, исчез.
      А Знахарь опять же думал вовсе не о том, о чем хотелось бы Гарсиа.
      Для него не было тайной, что шутка насчет цементного блока была вовсе не шуткой, а нормальным предупреждением, он понимал, что предложение придется принять в любом случае, но он знал еще, что никогда в жизни не станет способствовать распространению этого сорта белой смерти в России. Там и так было достаточно возможностей закончить свои дни тем или иным мучительным способом. У Знахаря не захватывало дух при виде трехцветного флага, и опостылевший гимн не выжимал у него из глаз скупую мужскую слезу, но таким мерзавцем, каким предлагал стать дон Хуан Гарсиа, он все же никогда не был.
      Знахарь умел мыслить глобальными категориями, и он прекрасно представлял себе эту картину, эту цепочку, в которой все было предельно ясно. Тупые южноамериканские крестьяне выращивают коку, не думая ни о чем, кроме куска хлеба и стакана пульке. Другие говорящие животные вырабатывают из первичного продукта героин. Наркокурьеры развозят отраву по всему свету, профессиональные убийцы прикрывают все это, продажные политики и менты получают свою долю немалую, а глупые мальчишки и девчонки умирают сотнями тысяч ради того, чтобы такие твари, как Гарсиа, обогащались.
      Антинаркотическая пропаганда банальна, но банальность, как правило, является совершенной правдой. Солнце греет – банальность. Жизнь прекрасна – банальность. Кокаин – белая смерть. Тоже банальность. И тоже правда. Совершенно прямая и простая, как палка от швабры.
      Гарсиа продавал смерть.
      Самое смешное в этом было то, что эта смерть была вовсе не приятна. Если бы он торговал снадобьем, которое отправляло бы людей на тот свет под парусами неслыханного наслаждения, в этом можно было бы найти хоть какой-то, пусть сомнительный, но резон. Однако всем известно, что смерть наркомана мучительна и страшна.
      И она совсем не добровольна, потому что сознание законченного кокаиниста или героинщика уже не принадлежит ему. С того момента, как он во второй, именно во второй раз пришел к толкачу, он пропал. И теперь его душа принадлежит какому-нибудь дону, который даже не знает о его существовании, хотя и получает от него те самые зернышки, которые его колумбийская курочка клюет от заката до рассвета и наоборот.
      Знахарь посмотрел на Гарсиа, который с подчеркнуто безразличным видом любовался далекими вершинами Скалистых Гор, и, побарабанив по столу пальцами, сказал:
      –  Ясогласен.
      Гарсиа повернулся к нему и ответил:
      – Другого ответа я и не ждал.
      Он щелкнул пальцами, и из-за колонны вышел все тот же официант, который на этот раз держал в белых, как снег, перчатках, пыльную, покрытую паутиной бутылку. На его лице читалось такое почтение, будто это была урна с прахом великого Монтесумы, вождя ацтеков и героя многочисленных легенд и мифов.
      Официант медленно обошел стол, дав возможность каждому рассмотреть бутылку. Знахарь тоже посмотрел на выцветшую этикетку, но там все было по-французски, и единственным словом, которое он смог опознать, было «коньяк».
      Завершив торжественный обход стола, официант осторожно откупорил ее и налил по чуть-чуть в широкие низкие бокалы, до того стоявшие в сторонке.
      Гарсиа взял свой бокал, поднес его к лицу и, закрыв глаза, вдохнул запах старого коньяка. Потом он взглянул на Знахаря, улыбнулся и сказал:
      – Держу пари, вы не угадаете, сколько этому коньяку лет и вообще откуда он взялся.
      Знахарь развел руками и ответил:
      – После такого предисловия я не посмею произнести ни слова.
      Гарсиа посмотрел на свой бокал, в котором колыхалась маслянистая темная жидкость, и сказал:
      – Пятого мая тысяча восемьсот двадцать первого года на острове Святой Елены скончался Наполеон Бонапарт. Один из моих далеких предков присутствовал при этом. Яне буду рассказывать о том, что можно найти в любом учебнике, скажу только, что мой пращур прихватил из буфета отставного императора ящик коньяка. Эта бутылка – оттуда.
      – Коньяк Наполеона? – поразился Знахарь.
      – Совершенно верно, – кивнул Гарсиа, – этой бутылке…
      Он нахмурился, подняв глаза к небу, но Знахарь опередил его:
      – Сто восемьдесят два года.
      Гарсиа тяжело вздохнул и с притворной грустью сказал:
      – Старею… Меня начинают обгонять.
      – Что вы, уважаемый дон Хуан, – возмутился Знахарь, – как можно! Способность к быстрому счету сама по себе ничего не значит. Гораздо важнее стратегический дар, а у вас он развит в превосходной степени. Иначе вы не были бы императором.
      Гарсиа взглянул на Знахаря, усмехнулся и сказал:
      – Да, пожалуй… Главное – не закончить, как Наполеон.
      – Вы правы, – согласился Знахарь. – За что выпьем?
      – За успех нашего дела.
      Бокалы с коньяком, украденным из буфета Наполеона, поднялись над столом, и настала торжественная тишина. Затем все стали причмокивать, кивать и многозначительно поднимать брови. Знахарь, хотя и не обнаружил в наполеоновском коньяке ничего особенного, не отставал от остальных по части сдержанного восторга, однако украдкой косился в сторону серебряного тазика, в котором оставалось еще несколько бутылок пива.
      Наконец, торжественное дегустирование было завершено, и Знахарь, закурив «Малборо», сказал:
      –  Ябы хотел ознакомиться с планом действий. Гарсиа взглянул на него и ответил:
      – А никакого плана нет.
      – То есть как? – удивился Знахарь. – А как же вы в таком случае рассчитываете расширить сферу влияния в сторону России?
      – Это предстоит сделать вам, дорогой Майкл, – ласково сказал Гарсиа, но в его голосе прозвучал почти что приказ.
      Он помолчал и продолжил:
      – Вы лучше меня знаете свою страну, вам известны особенности российского криминалитета, а ведь без его поддержки, как вы сами понимаете, у нас ничего не выйдет, вы знакомы с принципами управления продажными политиками и бюрократами, вы знаете, что делать в ситуациях с русской полицией… В общем, вы русский, вам и карты в руки.
      Знахарь откинулся на твердую спинку кресла и посмотрел в небо.
      Над ним, в головокружительной синей вышине медленно ползла серебряная черточка, и за ней оставалась тонкая ватная полоска инверсионного следа.
      А ведь там холодно, подумал вдруг Знахарь, градусов пятьдесят, наверное…
      Он опустил глаза и, задумчиво вертя в пальцах сигарету, сказал:
      – Значит, мне предстоит разработать весь план. Это интересно… Но и очень ответственно, не правда ли, дон Хуан?
      И он посмотрел на Гарсиа.

* * *

      От острова Гранд Багама, на котором мы с Кончитой проводили заслуженный отдых, до Флориды было около сотни километров. Вроде бы далеко, но я прямо-таки нутром чувствовал, как где-то там, за горизонтом, на американской земле кипит жизнь, и в этом горячем бульончике так и мелькают те люди, с которыми мне не следовало бы встречаться. Во всяком случае до того момента, как у меня появится другое лицо.
      Кончита, оказавшись в таком оживленном и цивилизованном месте, как Багамы, сначала немного дичилась, но вскоре освоилась и через пару дней вела себя, как обычная богатая американка, приехавшая отдыхать на острова.
      Она тратила деньги направо и налево, тусовалась в барах, арендовала катера, акваланги и спортивные самолеты, покупала все сувениры, которые только попадались ей на глаза, заказывала экзотические танцы с музыкой, в общем – прожигала жизнь, а главное – свои денежки. Ясмотрел-смотрел на все это и на третий день, когда после жаркой ночи, проведенной в моих мужественных объятиях, Кончита снова засобиралась, так сказать, в свет, я притормозил ее, усадил на диван и сказал:
      – Ты думаешь, миллион – это нечто бесконечное? А ну-ка, открой свою заветную сумочку.
      Кончита недовольно посмотрела на меня, но сумку, в которой под шмотками лежали ее деньги, все-таки открыла.
      – Теперь посчитай деньги.
      То ли женщины вообще любят пересчитывать деньги, то ли после разговора с Гарсиа она признала во мне хозяина, в общем – возражать она не стала и послушно пересчитала пачки долларов. Закончив счет, Кончита нахмурила свой небольшой лобик, потом пересчитала их еще раз и удивленно посмотрела на меня.
      – Семьсот восемьдесят тысяч, – сказала она растерянно.
      – Вот именно, – строго сказал я. – А ведь еще шесть дней назад был целый миллион. Через месяц твоя сумка опустеет, и бывшая миллионерша пойдет мыть посуду в местном баре. А я уеду делать свои дела без тебя. Мне не нужны партнеры, которые тратят деньги на ерунду, забывая о том, что для них есть более достойное применение. Ты, наверное, забыла, что хотела быть со мной в деле. Или ты передумала и решила стать обыкновенной пляжной потаскушкой, как все эти белобрысые американки, а потом выскочить замуж за какого-нибудь клерка из Детройта?
      Кончита посмотрела на меня и решительно задернула молнию сумки.
      – Мой мачо прав. Яглупая женщина, но теперь я поняла это и немедленно иду заказывать билеты на самолет в Европу.
       Яне ожидал такой моментальной реакции на свои справедливые слова и только успел открыть рот, чтобы ответить хоть что-нибудь умное, а Кончита, хлопнув дверью, уже умчалась.
      Ох, уж эти горячие латиноамериканские девушки!

* * *

      И опять я сижу в «Боинге», и опять он несет меня через океан.
      Несет меня, так сказать, лиса за темные леса, за высокие горы, в какие-то норы… или просторы? Черт его знает, не помню.
      А на самом деле несет меня этот «Боинг» в Европу. В тот самый Гамбург, где два года назад я совершал в компании с Наташей смертельные прыжки и ужимки.
      Чего только там не было!
      И джигиты из Аль-Каиды, и спецы из ФБР, и сволочь-боцман, который сдал меня полиции, и погони по автобанам…
      Если все вспомнить, можно книгу написать.
      И назвать ее, например, – «Невероятные приключения Знахаря в стране гансов».
      Ладно, если доживу до пенсии, куплю компьютер и займусь мемуарами. Буду писать бестселлеры. Издатели, надо полагать, перегрызут друг другу глотки в борьбе за право напечатать мою писанину.
      Кончита спала в соседнем кресле, а я, потягивая пиво «Грольш», вспоминал, как не далее месяца назад летел в таком же «Боинге». Но только рядом со мной вместо смуглой латинской красотки сидели два российских спеца, которые, выполняя свою работу, сопровождали меня в Бутырку. Нормальные ребята… Сильные и смелые, и вроде бы еще не опаскудившиеся. А то, что они меня на цугундере волокли, так ведь я, если честно посмотреть на это дело, для всех обычных людей – опасный преступник, рецидивист, мафиози, убийца, коррупционер, вор в законе, беглый каторжник и еще черт знает кто.
      А то, что стоит за всем этим на самом деле, никого не интересует.
      Да и хрен с ним.
      Мне удалось в очередной раз вырваться из смертельного капкана, и теперь главным для меня было благополучно добраться до моих камушков в гамбургском отделении «Дойче банка», а после этого залечь в косметической клинике, где из меня сделают писаного красавца, которого никто не сможет узнать.
      И тут меня пробила простая, но неприятная, как геморрой, мысль.
      Как только, черт меня побери, я не допер до этого раньше!
      У меня имеется прекрасный американский паспорт. Это хорошо. Но ведь после операции у меня будет другое лицо! И что мне тогда делать? Япосмотрел на спящую Кончиту, хотел было разбудить ее, но, сообразив, что «Боинг» не развернешь обратно, передумал. Да и зачем!
      С Гарсиа, что ли, беседовать?
      Гарсиа…
      Губу он, конечно, раскатал неслабо.
      Россию ему подавай!
      Интересно, как он видит все это в своих наркобаронских мечтах?
      Стоит он, к примеру, около огромной карты мира и втыкает флажки в те места, где его люди уже продают кокаин. А Россия – без флажков.
      Но вот ловкий парень Знахарь, выполняя его императорскую волю, начинает талантливо действовать, и Гарсиа, довольно поглаживая свои пижонские усики, втыкает острые булавки с флажками в Новгород, Москву, Питер…
      Флажков становится все больше, русские безмозглые мальки покупают колумбийскую отраву, грабя ради этого старушек, несущих домой только что полученную пенсию, на дискотеках шныряют нанятые Знахарем толкачи, торговля идет в полный рост…
      Оживляются шарлатаны, которые берутся за один сеанс и двести долларов избавить клиента от наркозависимости, менты хапают взятки, отпуская мелких торговцев отравой, крупные дилеры отстегивают крупные суммы крупным ментам и чиновникам, подростки с испорченными кокаином зубами разносят товар по школам, русская братва крышует все это дело, в общем – жизнь бурлит, и дон Хуан Гарсиа едва успевает подсчитывать прибыли.
      Вообразив такую картину, я почувствовал, как в районе моего солнечного сплетения повеяло прохладным адреналиновым ветерком.
      Ну ты и тварь, Гарсиа!
      Для тебя, значит, Россия – просто грязный рынок, страна третьего или даже четвертого мира, ты русских за баранов держишь, которым можно втюхивать смертельную отраву и не заботиться о том, как они там друг друга хоронить будут?
      Я, конечно, не до такой степени патриот, чтобы тусоваться с разными идиотами на митингах, но все-таки Россия – моя страна, и я не допущу, чтобы такие подонки, как Гарсиа и Альвец, сеяли в ней смерть, имея с этого гешефт.
      Не допущу, и точка.
      А ведь Гарсиа считает меня совершенным уродом, для которого жизнь других людей не дороже туберкулезного плевка!
      В общем-то, его можно понять. Он, конечно, навел обо мне справки и узнал, что Знахарь безжалостный убийца, злодей, беглый зэк, авантюрист, каких поискать, да и вообще – такой фрукт, что любо-дорого посмотреть.
      Но ведь это только если посмотреть издалека или послушать чьи-нибудь праздные базары. А по-настоящему меня знали только те, кого уже нет в живых – Настя, Наташа, Костя… А из тех, кто все еще дышит – Рита.
      Моя Рита…
      Где она сейчас?
      Двигает, наверное, фишки со своими Игроками, а по всей Земле от этих передвижений только треск идет.
      Игра, мать ее!
      Ладно.
      Вернемся к нашим баранам. То есть – к Гарсиа и его компании.
      Я знаю, что я сделаю.
      Проще всего было бы убить его и всех, кто подвернулся бы при этом под руку, но это не вариант. Вокруг наркоимператора постоянно трется множество наркопринцев и наркографов, и, как только Гарсиа отправится на свидание с пресвятой девой Марией, на его месте сразу же окажется новый повелитель.
      И в кокаиновой империи не изменится ровным счетом ничего.
      Я, конечно, грохну его в конце этого тайма, но раньше нужно сделать кое-что другое. А что именно – я уже знаю.
      Единственное, что может по-настоящему потрясти его самого и его империю – это крупная потеря денег. А еще лучше – товара. Так что, сеньор Гарсиа, давай, выращивай коку, гони из нее свое зелье, складывай все это в мешки, а там и я подоспею.
      И тогда небо покажется тебе не то что с овчинку, а с заношенную солдатскую портянку.
      Все, что ты творишь, – делается ради денег, вот я тебя по кошельку и вдарю.
      Да так, что ты хрен очухаешься.
      В конце прохода показалась стюардесса, и я поднял палец, чтобы она обратила на меня внимание. Улыбнувшись и кивнув, стюардесса поправила подушку под головой какого-то спящего негра и, виляя задом, направилась ко мне.
      Зря виляешь, подумал я, мне не это нужно.
      Когда она подошла, я любезно оскалился и сказал:
      – Принесите мне еще пару бутылочек «Грольша».

      Сидя в такси, за рулем которого находился молодой усатый турок, Знахарь и Кончита медленно ехали по вечернему Гамбургу.
      Перелет из Америки прошел благополучно, никто не попытался захватить самолет, таможенные формальности прошли на удивление гладко, и теперь русский американец Майкл Боткин и никарагуанская студентка Кончита Торрес направлялись в гостиницу «Альте Дойчланд», где для них был зарезервирован обычный скромный люкс. Об этом Кончита позаботилась еще на Багамах. И, находясь под впечатлением разговора со Знахарем, который справедливо обвинил ее в расточительстве, она с трудом, но все же сдержала свои дикарские аппетиты и не потребовала президентских апартаментов с павлинами и бассейном.
      Знахарь решил в целях безопасности снять два номера в разных гостиницах, и сейчас они ехали в «Альте Дойчланд», где должна была жить Кончита. Самому же Знахарю предстояло поселиться на следующий день в отеле «Бисмарк».
      Ввалившись вслед за Кончитой в номер, Знахарь сунул коридорному двадцатку, и тот, козырнув, провалился сквозь землю. А точнее – сквозь ковер.
      В очередной раз подивившись высоким профессиональным качествам некоторых работников сферы обслуживания, Знахарь огляделся и удовлетворенно улыбнулся. Этот люкс стоил раз в десять меньше, чем те нелепые хоромы, в которых они с Кончитой провели на Багамах несколько дней. Урок экономии пошел ей впрок.
      Кончита, небрежно бросив сумку на просторную кровать, направилась в ванную. Знахарь хотел было сказать, что теперь его очередь мыться первым, но заметив какую-то дверь, открыл ее, а там оказалась еще одна ванная.
      Так что когда Кончита, поплескавшись немного, томно воззвала к нему, то не получила ответа и, выглянув, услышала, как Знахарь напевает «Марш энтузиастов» за соседней дверью.
      Открыв ее, Кончита с неудовольствием увидела, что ее избранник и партнер, наплевав на то, что она изнемогает от страсти, нагло намыливает голову и, похоже, совсем забыл о том, что совсем рядом с ним находится молодая горячая девушка.
      – В следующий раз я позабочусь о том, чтобы в номере было не больше одной ванной комнаты, – ядовито сказала она и, хлопнув дверью, пошла посмотреть, сколько в номере кроватей.
      Закончив мыться, Знахарь вышел в гостиную, чувствуя себя свежим, отдохнувшим и готовым к дальнейшим действиям.
      Но поскольку за окном уже стемнело, было ясно, что действия могут касаться только ресторана и прочих развлечений. Дела, а именно – банк и косметическая клиника автоматически переносились на завтра.
      Кончита, полностью одетая, сидела в кресле и, демонстративно не обращая на Знахаря внимания, пялилась в телевизор, на экране которого страстно двигали бровями и тыкали друг в друга напряженными указательными пальцами смуглые герои какой-то латиноамериканской мыльной оперы. При этом они говорили по-немецки, и это придавало зрелищу особый смак.
      Знахарь вспомнил, как смотрел однажды в Алма-Ате Штирлица на казахском языке, рассмеялся и пошел в спальню одеваться. После душа он почувствовал голод и решил, не тратя времени на пустые разговоры с Кончитой, привести себя в соответствующий выходу в немецкое общество вид.
      Одевшись, он сказал Кончите:
      – Все, хватит смотреть ерунду. Пошли в ресторан, поужинаем.
      Девушка бросила на него косой взгляд и ответила:
      – Можешь идти один. Найдешь там себе немецкую красотку и развлекайся с ней сколько угодно.
      Знахарь поднял брови и удивленно посмотрел на Кончиту.
      Не хватало еще, чтобы эта никарагуанская полудикая самка вообразила себе невесть что, подумал он, подошел к телевизору и выключил его. Потом он вплотную приблизился к креслу, в котором сидела Кончита, взял ее за ухо и силой поставил на ноги.
      Скривившись от боли, Кончита с удивлением смотрела на Знахаря и не узнавала его. Она еще не видела своего мачо таким.
      Не отпуская ее уха, Знахарь внимательно посмотрел Кончите в глаза и заговорил медленно и раздельно.
      – Ты, животное, – сказал он и сжал пальцы еще сильнее, – когда я говорю тебе что-нибудь, ты должна внимательно слушать меня и делать то, что я тебе приказываю. Ты путаешь жизнь с телесериалом, а я не такой, как твои чернявые латиносы, и не буду с тобой препираться. Япросто убью тебя, несмотря на то, что ты помогла мне.
      Он продолжал смотреть Кончите в глаза, и она почувствовала, как мурашки медленно ползут по ее коже.
      – Ты можешь воображать себе все, что тебе угодно. Ты можешь перерезать глотки своим тупым любовникам, можешь молоть языком с другими бабами, но со мной это не пройдет. То, что ты оказалась здесь со мной – случайность. Япрекрасно помню, что ты спасла меня, но вовсе не собираюсь платить за это так, как ты себе представляешь.
      Знахарь отпустил ее ухо и, повернувшись к Кончите спиной, подошел в дивану и сел на него, закинув ногу на ногу. Кончита осталась стоять на месте, глядя на него, как баран на мясника.
      – Запомни – я не твой. Я –сам по себе. И упаси тебя Бог еще раз открыть рот не по делу. Ятебе все зубы выбью. Понятно?
      Кончита с ужасом смотрела на него и видела перед собой страшного русского гангстера, который только что безжалостно унизил ее и, как в каменном веке, указал ей, какое место она может занимать рядом с ним.
      Включился могучий инстинкт подчинения сильному самцу, и Кончита, не сводя со Знахаря широко раскрытых глаз, кивнула.
      – Ты не кивай, – поднажал Знахарь, – ты словами скажи – понятно?
      – По… Понятно…
      – Вот так, – Знахарь удовлетворенно кивнул и встал. Вдруг он широко улыбнулся и сказал совершенно другим голосом:
      – Дорогая, а не пойти ли нам в ресторан поужинать? Кончита вздрогнула и быстро ответила:
      – Конечно… Дорогой…
      Знахарь сделал руку кренделем, и Кончита поспешно уцепилась за его локоть.
      Любезно открыв пред ней дверь, Знахарь, как истинный джентльмен, пропустил даму вперед и, выйдя в коридор, увидел официанта, катившего тележку с закусками.
      – Досточтимый сэр, – Знахарь обратился к нему по-английски, – доставьте в этот номер дюжину лучшего пива и побольше крабов. Ставить все это в холодильник не нужно.
      – Слушаюсь, милорд, – ответил официант тоже по-английски и покатил тележку дальше.
      Идя к лифту по толстой ковровой дорожке, Знахарь думал о том, что так, как он только что обошелся с Кончитой, можно обходиться только с примитивными существами. А посколько Кончита именно такой и являлась, то, значит, все было правильно.
      Знахарь прямо кожей чувствовал, как изменилось ее отношение к нему.
      Теперь он был для Кончиты господином и хозяином.
      Поставив ее на место, он понял, что на самом деле именно в этом она и нуждалась. Такие, как она, получив свободу и не имея никакого принуждения, не знают, что с этим делать, и начинают искать подходящие формы поведения. Но, как показывают многочисленные примеры, это приводит лишь к тому, что они становятся капризными и вредными стервами, которые постоянно пробивают мужиков, как бы проверяя – а что еще те смогут стерпеть.
      Знахарь самым решительным образом пресек это в зародыше, и теперь рядом с ним была послушная, мягкая и внимательная девушка. Он понимал, что очень вовремя выбил из нее дурь, потому что, если бы дело зашло дальше, то эту дурь пришлось бы выбивать в прямом смысле. А Знахарь не любил бить женщин, хотя ему и пришлось несколько раз в жизни делать это.
      Уже подходя к лифту, он представил, как повела бы себя Рита, если бы кто-нибудь попробовал обращаться с ней так, как он только что с Кончитой.
      Это было настолько смешно, что он громко рассмеялся, напугав девушку.
      Она отстранилась и дрожащим голосом спросила:
      – Ты смеешься надо мной?
      Знахарь обнял ее за плечи и ответил:
      – Ни в коем случае, моя сахарная. Япросто вспомнил один случай с лифтом.
      Кончита облегченно вздохнула и положила голову ему на плечо.
      – Ты так испугал меня… Ты такой сильный.
      И она преданно посмотрела своему повелителю в глаза. Знахарь улыбнулся и ласково ответил:
      – Моя киска будет хорошо себя вести?
      – Конечно, мой зайчик, – с готовностью ответила Кончита.
      Знахарь кивнул, и в это время перед ними распахнулись двери лифта.
      Они вошли в кабину, и Знахарь расслабленно спросил лифтера, украшенного галунами и аксельбантами:
      – Где у вас тут ресторан?..
      Лифтер исполнительно кивнул и нажал нужную кнопку.

* * *

       Ятерпеть не могу всех этих пошлых «зайчиков», «кисок» и «рыбок», но Кончите такая форма обращения очень понравилась.
      Ну и черт с ней.
      Буду теперь называть ее всеми ласковыми зоологическими прозвищами, какие только придут в голову. Интересно, на каком она сломается?
      На гиенке или на акулке?
      Мы сидели в роскошном кабаке, находившемся на первом этаже, и официант, только что принявший у нас заказ, торопливо удалялся в сторону кухни.
      – Скажи, Кончита, – поинтересовался я, – ты впервые в Европе?
      – Да, дорогой. Та-а-ак.
      Похоже, она теперь задолбает меня этими водевильными обращениями.
      – Слушай, Кончита, – обратился я к ней, – называй меня как раньше. Не нужно этого – «да, дорогой», «нет, дорогой». Ладно?
      Она зыркнула на меня, и я вдруг понял, что не я один такой умный.
      Точно!
      Она так же, как я, решила поиздеваться, и теперь будет обращаться ко мне, как в тех самых сериалах, которые я так ненавижу. А я-то еще подумал, что она сдалась!
       Япогрозил ей пальцем и многозначительно сказал:
      – Не надо. Не стоит испытывать мое терпение. Помни о том, что я сказал тебе в номере. Яне шутил, и не советую проверять, насколько серьезными были мои слова.
      Кончита потупилась и сказала:
      – Ладно, можешь не повторять. Явсе помню.
      Она подняла на меня большие черные глаза и спросила:
      – Но как же мне теперь называть тебя? Япривыкла, что тебя зовут Тедди, а теперь ты – Майкл…
      – Вот Майклом и называй.
      – Майкл… – Кончита выразительно надула губы. – Майкл… Ладно, пусть будет Майкл.
      – Кстати, – я, наконец, вспомнил то, о чем подумал еще в самолете, – что я буду делать с документами после операции? Нужны новые. Майкл Боткин скоро закончится.
      – Не беспокойся, – ответила Кончита, – наши люди есть и в Гамбурге.
      – Но тут документы будут не такими настоящими, как те, которые мне сделали в Америке.
      – А кто сказал тебе, что ты получишь американские документы? Тебе сделают немецкие, и они будут такими же настоящими, как те, что у тебя сейчас, – сказала Кончита, явно гордясь возможностями наркомафии.
      – Ну, если так, тогда ладно, – я кивнул. – Это значит, я теперь буду русский немец?
      – Точно.
      – Надо выбрать имя. Не хочу быть каким-нибудь Гансом или Адольфом.
      – А давай, ты снова будешь Теодором, – оживилась Кончита, – и тогда я снова смогу называть тебя Тедди.
      Нет, подумал я, Теодор – нормальное немецкое имя, не хуже других, однако лично я предпочел бы остаться Майклом Боткиным.
      – А эти твои деятели – они могут сделать мне документы на то же имя, то есть на Майкла Боткина?
      – Они все могут, – ответила Кончита и задрала нос. Подумав, она посмотрела на меня и спросила:
      – Почему тебе так нравится этот Боткин?
      – Это российская историческая личность, – ответил я, – знаменитый человек.
      – Он был революционером? – с надеждой спросила Кончита.
      – Да… Пожалуй… Пожалуй, его можно назвать революционером. Но не будем об этом, ладно?
      – Ладно, – вздохнула Кончита, – смотри, Майкл, официант идет.

* * *

      Проснулся я оттого, что горячий луч солнца уперся мне прямо в левый глаз.
      Обычно, если за окном темно или пасмурно или если шторы с вечера плотно задернуты, я могу дрыхнуть до второго пришествия. Или до такого состояния, когда начинаешь чувствовать, что отлежал бока. Но когда меня будит жаркое летнее солнце, сон улетает, как пыль на сквозняке, и хочется улыбаться и чирикать.