С тех пор прошло полтора года, и теперь Роман пожинал плоды как своего таланта, так и коммерческого гения Левы Шапиро.
      Плоды были разнообразными.
      Чаще всего Романа узнавали и просили автограф. Кроме того, ему приходилось расшаркиваться с многочисленными братками, которые, узнавая популярного исполнителя близких их сердцам песен, непременно желали выразить ему свой респект. В ресторанах Роману постоянно присылали с соседних столиков бутылки с коньяком и шампанским, а иногда просили выйти на сцену и спеть что-нибудь вроде «У мента шинель шершавая».
      Роману все это давно уже надоело, но Лева настойчиво внушал ему, что морщить жопу не след, потому что это ведь его публика, и нужно поддерживать реноме, которое в конечном счете превращается в деньги. Тут возражать уже не приходилось, и Роман с белозубой улыбкой за восемь тысяч долларов благосклонно принимал знаки внимания от всех подряд.
      А однажды, услышав во дворе женский голос, звавший его по имени, он выглянул в окно и увидел незнакомую молодую женщину, рядом с которой стояли двое ребятишек лет по пять, а третьего, грудного, она держала на руках.
      Увидев в окне Романа, женщина завопила:
      – Ось, дитятки, подывытеся на свойого тату! Тату, на шо ж ты нас покынув?
      Роман в ужасе захлопнул окно и, выпучив глаза, рухнул на диван.
      Придя в себя, он позвонил Леве.
      Услышав эту душещипательную историю, Шапиро заржал, как лошадь, и сказал, что Роман не первый и не последний, кто оказывается в такой ситуации. Это было и с Макаревичем, и с Антоновым, и даже Леонтьев, несмотря на то что у него, по слухам, совсем другая ориентация, не избежал многочисленных покушений со стороны глупых самок, наивно рассчитывавших на толстый кошелек популярного артиста.
      В общем, Роман был нормальной звездой, и справедливости ради следует отметить, что его это совершенно не испортило.
      Поставив машину напротив конторы Левы Шапиро, Роман подошел к подъезду с металлической дверью, покрытой дорогим финским лаком цвета темного золота, и нажал на кнопку связи с охраной. Через несколько секунд замок щелкнул, и, толкнув тяжелую дверь, Роман вошел в небольшой прохладный вестибюль.
      – Привет артистам!
      Охранник с мятыми ушами и проваленным носом, сидевший в кресле перед маленьким телевизором, поднял руку в приветственном брежневском жесте, и Роман отсалютовал ему в ответ.
      – Как служба? – спросил Роман, проходя к лестнице, покрытой багряной ковровой дорожкой.
      – Ништяк, – ответил охранник, – наши выигрывают!
      – Да ну! – удивился Роман и поставил ногу на первую ступеньку. – А во что выигрывают-то?
      – В футбол. «Зенит» против «Тигров Сыктывкара». Пять – один.
      – Ага... – Роман усмехнулся. – Это серьезно.
      – Ну! Во, смотри, снова чуть не забили! Наши с этими тиграми разберутся, как два пальца...
      – Два пальца в рот – это победа! – провозгласил Роман и стал подниматься на второй этаж, где находился офис Шапиро.
      Лев Самуилович Шапиро сидел за огромным столом и курил тонкую черную сигарку. Справа от него сидел спонсор проекта Александр Каценеленбоген, а слева – режиссер Леонид Край.
      Пожав всем руки, Роман уселся напротив Шапиро и сказал:
      – Ну вот, я приехал. Таки что ты от меня хочешь?
      – Таки я хочу, чтобы ты ознакомился с контрактом и подписал его.
      Шапиро перекинул через стол толстую папку, и Роман, с тоской поглядев на нее, сказал:
      – Слушай, Лева, иди ты в жопу! Ты хочешь, чтобы я читал этот талмуд? Я забыл буквы. У меня куриная слепота. Я вообще неграмотный. Давай я поставлю крестик где надо, и все.
      – Но ты же должен знать, что в контракте!
      – Это ты должен знать, а я простой артист. Песни пою. И вникать в эту вашу канцелярско-бюрократическую паранойю не намерен.
      – А если я подсуну тебе на подпись контракт, по которому ты станешь моим рабом до скончания твоего, дай тебе бог долгой жизни, века?
      – А тогда я скажу своим поклонникам, что мой директор Шапиро – чувствуешь, как звучит эта фамилия? – обманывает меня, а по ночам пьет кровь христианских младенцев. И что будет дальше – представляешь?
      – Вот сволочь! – Шапиро засмеялся и посмотрел на Каценеленбогена. – И как с таким работать? Но ведь талантлив, подлец! И народ его любит.
      Он посмотрел на папку и сказал:
      – Ладно. Можешь не читать. Можешь поверить старому Шапиро.
      – Старому? – Роман поднял брови. – Тебе ведь еще и сорока нет.
      – Но какие это годы! – Шапиро всплеснул руками. – Год за три! Даже за четыре!
      – Ладно, старикашечка, давай ручку. Где тут нужно расписаться?
      – Вот здесь и здесь, – Шапиро открыл папку на последних страницах и подсунул ее Роману, – и еще здесь.
      Роман поставил три неразборчивые закорючки и бросил ручку на стол.
      – Вот так люди попадают в рабство, – вздохнул он. – Между прочим, сколько мне там причитается по этой бумаге?
      – А ты бы сам почитал, – усмехнулся Шапиро, – три рубля пятьдесят копеек.
      – Сказал – читать не умею! Говори давай!
      – А причитается тебе... – Шапиро закатил глаза к потолку. – Сорок пять тысяч убитых енотов.
      – Убитых евреев, – поправил его Роман.
      – Я же говорил, что он антисемит, – Шапиро развел руками, – а вы не верили.
      Леонид Край улыбнулся и сказал:
      – Знаем мы таких антисемитов. А потом выясняется, что у него дедушка из Бердичева и фамилия его была Циферблат.
      – Мы из Рюриковичей, – Роман задрал нос, – и попрошу!
      – Ладно, славянин, – сказал Шапиро, – слушай дальше. Значит, – сорок пять тысяч долларов за запись альбома, за концерт в «Крестах» и за твои права на видеоматериалы с этого концерта. Ты отдаешь их мне. И еще проценты с продажи дисков. Напомню – два диска в одной коробке. Аудио – «Крестный сын» и видео – «Чистое небо над зоной». Твоих тут одиннадцать процентов.
      – А сколько коробок? – поинтересовался Роман.
      – Два миллиона.
      – Это сколько же будет? – Роман нахмурил лоб. – Два миллиона... А диски по... Ну его к черту! Сам посчитаешь. Мне только этой бухгалтерии и не хватает для полного счастья! Потом дашь мне сколько причитается, и все дела.
      Каценеленбоген всплеснул короткими ручками и воскликнул:
      – Лев, ну как вы можете быть недовольным таким партнером? Это же золото, а не партнер! Видите, он полностью вам доверяет! А это нужно ценить.
      – А главное, – Шапиро снова мечтательно закатил глаза, – какой простор для злоупотреблений и для обмана... Сказка!
      Край усмехнулся и посмотрел на Романа:
      – Здорово у вас тут все... Мне бы такого директора.
      – Вот уж нет, – Роман погрозил ему пальцем, – не отдам. А если захочет уйти – так я его закажу.
      Он посмотрел на Шапиро и грозно произнес:
      – Если ты вздумаешь меня бросить – так не доставайся же ты никому! Твой жирный и холодный труп найдут в Обводном.
      – Строг, – засмеялся Каценеленбоген, – но справедлив!
      – Ладно, – сказал Шапиро и чинно сложил руки перед собой, – посмеялись, и хорош. Пусть теперь господин режиссер подробно изложит нам концепцию своего высокохудожественного видения.
      Он повернулся к Краю, и тот, откашлявшись, произнес:
      – Ну что же... Изложить можно. Я даже принес кое-какие заготовки по части видео, – он достал из портфеля коробку с лазерными дисками. – А как тут у вас насчет пива?
      – Насчет пива у нас все в порядке, – ответил Шапиро и нажал кнопку на селекторе. – Валюша, принеси-ка нам пивка!

* * *

      Роман не видел Саню Боровика уже почти целый месяц.
      И поэтому, выйдя из офиса Левы Шапиро, он сначала зажмурился, ослепленный ярким солнцем после полумрака прохладного офиса, а потом сел в машину и поехал на улицу Шпалерную, бывшую Воинова, где в невзрачном доме с глухими воротами, выкрашенными в грязно-серый цвет, располагался самый особый и страшный отдел УБОП.
      Позвонив в звонок и затем расположив лицо напротив мутного исцарапанного глазка из толстого стекла, он стал терпеливо ждать. За воротами послышались шаги, глазок потемнел, и через несколько секунд низкая железная дверь в воротах со скрипом распахнулась.
      – Здоров, артист!
      Знакомый Роману дежурный, носивший многозначительную фамилию Мясной, улыбнулся и шагнул в сторону, пропуская Романа внутрь.
      – Здоровей видали! – привычно ответил Роман и протянул Мясному руку.
      – Твой дружбан у себя сидит, так что ты как раз вовремя, – сказал Мясной, крепко стиснув руку Романа. – Когда новый альбом выйдет? А то все обещаешь, обещаешь...
      – Уже скоро, – ответил Роман и напрягся изо всех сил, – вчера закончили запись, так что – теперь уже скоро.
      – А рука у тебя крепкая, – одобрительно кивнул Мясной. – Даром что артист!
      – А что, артисты обязательно хилыми должны быть? – улыбнулся Роман. – Вон в группе «Пантера» солист бычара какой! С таким не пошутишь.
      – «Пантера»? – Мясной нахмурился. – Не слыхал такую.
      – Ну, это заграничная группа.
      – А я думал, наша... Ладно, топай в дежурку, дорогу знаешь.
      Роман кивнул и пошел в другой угол двора, где находился вход в отдел.
      За его спиной лязгнул массивный засов, и Роман представил себе, что это, отсекая его от привычной жизни, захлопнулась дверь тюремной камеры. Передернув плечами, он трижды сплюнул через левое плечо и негромко сказал сам себе вслух:
      – Ты что же это, суеверным уже стал? Немедленно прекратить!
      – Что прекратить? – поинтересовался вышедший из распахнувшейся в этот момент двери рослый бугай в штатском.
      – А это я сам с собой разговариваю.
      – Так... – Бугай остановился и протянул Роману руку, – значица, популярный артист поехал головой... Ты что же это, нашего Саню огорчить хочешь?
      – У нашего Сани, – Роман ответил на осторожное рукопожатие, – тоже в голове тараканы бегают. Ты же, Володя, сам мне рассказывал, что он со своей пушкой разговаривает, как с живой. А я с собой разговариваю, но ведь я же человек – так что все нормально.
      – Ладно, – согласился Володя, – будем считать, что тебе еще рано сдаваться на Пряжку .
      – Будем, – кивнул Роман и шагнул в дверь.
      Сделав ручкой сидевшему за толстым стеклом дежурному, Роман поднялся по лестнице на второй этаж и, подойдя к кабинету, на двери которого был прибит гардеробный номерок с цифрами «11», постучал особым манером.
      – Заходи, Ромка, – послышалось из-за двери, и Роман вошел.
      За убогим канцелярским столом с обгрызанными углами сидел широкоплечий мужчина с короткой стрижкой и тонким шрамом, пересекавшим левую щеку от виска до подбородка. Этот шрам хоть и украшал мужественное лицо сидевшего за столом Сани Боровика, никакого отношения к его работе не имел и появился еще в юности, когда Саня в первый раз попытался побриться отцовской опасной бритвой.
      Саня поднялся и, обойдя стол, пожал руку Романа, а потом притиснул его к своей широкой и твердой, словно кирпичная стена, груди.
      – Давненько не заходил, – с улыбкой пробурчал он и, отпустив Романа, снова уселся на шаткий стул.
      – А ты мне давненько не звонил, – ответил Роман и сел на такой же стул, стоявший перед столом.
      – Дела, знаешь ли...
      – Знаю, – Роман кивнул и достал сигареты, – и только поэтому прощаю.
      – Он прощает! – Боровик усмехнулся и со скрипом отворил дверцу сейфа, выкрашенного в защитный цвет. – Пиво будешь?
      – Нет, я ведь за рулем, – сказал Роман.
      – А я буду.
      Боровик вытащил из сейфа бутылку «Балтики» и, ловко открыв ее, с жадностью приложился к горлышку.
      Роман посмотрел на него и подумал:
      «А ведь мы дружим уже... Так. Нам сейчас по тридцать семь, а познакомились мы в первом классе, стало быть – уже тридцать лет. Ничего себе... Получается, что с тех пор как мы бегали в школу с портфельчиками и хватали девчонок за косички, еще не зная, что их следует хватать совсем за другие места, прошла уже почти целая треть века! И теперь Саня Боровик работает в этом самом страшном отделе УБОП, а я распеваю песенки, пользующиеся особой популярностью как раз у тех, кого он ловит и ненавидит...»
      Стряхнув пепел в мятую банку из-под «Нескафе», Роман снова взглянул на Боровика и сказал:
      – Что-то ты сегодня всасываешь пиво с особой жадностью. А?
      Боровик оторвался от бутылки и неохотно признался:
      – Да вчера... В общем, вчера дал как следует, вот сегодня меня и колбасит.
      – Ты же вроде не склонен к злоупотреблению, – удивился Роман, – железный человек, кремень, и вообще.
      – Ну да, железный... – усмехнулся Боровик и, допив пиво, убрал пустую бутылку в сейф. – Будешь тут железным... Уф, вроде полегче стало!
      – Натуральный алкаш! – Роман укоризненно покачал головой. – Про таких, как ты, потом пишут: сгорел на работе. Щадят, так сказать, общественное мнение.
      – Я бы это общественное мнение... – Боровик закурил и выпустил дым в сторону открытой форточки.
      – Ладно, – Роман кивнул, – замнем для ясности. – Давай колись, что там у тебя произошло. Я ведь музыкант, стало быть – человек чувствительный, и поэтому чувствую, что у тебя произошла какая-то лажа.
      Покайся, глядишь – и легче станет. Ты ведь так своим клиентам говоришь?
      – Нет, не так, – хмыкнул Боровик, – я им обычно говорю: колись, падла, иначе организую тебе еще одну дырку в башке, а труп – в Неву. Тут рядом.
      – Ладно, – Роман сделал свирепое лицо. – Колись, падла!
      – Нет у тебя убедительности, – Боровик вздохнул и помрачнел. – А если серьезно, то... На зоне повесился тот самый, который... Ну помнишь, я тебе рассказывал про сестру?

* * *

      Да, Роман помнил эту кошмарную историю.
      Восемь лет назад Саня поздним вечером ехал с работы домой на своей занюханной «копейке». Вечер был теплым, и окна машины были открыты. Срезая угол, Саня, как всегда, поехал через пустырь, и тут до его слуха донесся приглушенный женский крик.
      Резко остановив машину, он заглушил двигатель и прислушался.
      Из черневших в темноте кустов доносились звуки возни и жалобные женские стоны. Не раздумывая, Саня выскочил из машины и бросился в ту сторону. За кустами он увидел неприятную, но не очень оригинальную картину – трое юных отморозков насиловали девушку.
      Саня рассвирепел и, злорадно предвкушая, что с этими уродами будет на зоне, бросился на них, чтобы повязать и сдать куда положено. Физической силы и боевых навыков у него хватило бы и на семерых таких, как эти семнадцатилетние подонки. Но когда он увидел, что жертвой была не какая-то абстрактная девушка, а его младшая сестра Наташа, которой он тысячу раз строго наказывал не шляться по улицам в темноте, его намерения тут же изменились.
      Саня Боровик просто забил их насмерть голыми руками.
      А когда он поднял с земли окровавленную сестру, то увидел, что она уже мертва. Насильники слегка порезали ее ножом, но, не будучи знакомы с анатомией, задели бедренную артерию.
      И Наташа просто истекла кровью.
      Горе и ужас охватили Саню, но трезвость ума и профессиональный образ мыслей помогли ему избежать стандартного развития событий, которое привело бы его к бессмысленному наказанию. Саня за свою жизнь видел много смертей и понимал, что умершего человека не вернуть, а живые должны продолжать жить.
      Поэтому он бережно положил Наташу на землю, внимательно осмотрел трупы насильников, чтобы убедиться в том, что они больше никогда не будут дышать, и быстренько покидал их в большой мусорный контейнер, стоявший неподалеку.
      Потом он сел в машину и запустил двигатель.
      Когда, рывком тронувшись с места, он в последний раз оглянулся на место кровавой трагедии, машина с глухим стуком ударилась обо что-то. Посмотрев вперед, Саня ничего не увидел и, решив, что просто зацепился за какой-нибудь пень, уехал.
      Вернувшись домой, он выпил бутылку водки и стал ждать.
      Он знал, что в течение ночи патрульная машина проезжает через пустырь несколько раз, и мертвое тело Наташи обязательно будет обнаружено.
      Ожидание продлилось до четырех часов утра.
      Когда раздался телефонный звонок, Саня почувствовал, как его сердце тоскливо сжалось, но преодолел себя и, сняв трубку, сонным голосом ответил:
      – Да-а-а...
      – Это квартира Боровиков?
      – Ну, – недовольно ответил Саня, – я Боровик. А вы кто?
      – Это говорят из четвертого отделения милиции. Прошу вас срочно прибыть к нам.
      – Это еще зачем? – возмутился Саня.
      – Для опознания, – ответили ему.
      – Для какого опознания?
      – Товарищ Боровик, я знаю, где вы работаете, поэтому прошу не задавать лишних вопросов и быстренько прийти. Дело касается вашей сестры.
      – Ах, она такая-сякая! – вскричал Боровик. – Ввязалась-таки в историю! Ну, я ей покажу.
      И, чувствуя, что лгать и притворяться дальше выше его сил, бросил трубку.
      Однако, придя в отделение, он сделал грозное лицо и требовательно произнес:
      – Ну, где она? Я ей сейчас шкуру на заднице спущу!
      Дежурный, пожилой майор, вздохнул и сказал:
      – Вы, это, присядьте. А сестра ваша... В общем, она в морге.
      – Как в морге? – Боровик вытаращился на майора.
      – Вашу сестру изнасиловали и убили. Преступник задержан.
      – Задержан? – Боровик вытаращился еще больше, но теперь уже совершенно натурально. – Где он, дайте его мне!
      – Нет, – решительно ответил майор, – его будут судить по всей строгости закона. А если вы его сейчас прикончите, то судить будут вас. Так что – простите.
      – Но как же так...
      И тут Боровик позволил себе заплакать.
      Через некоторое время, когда он немного успокоился, майор, взяв с Боровика слово не делать глупостей, отвел его в подвальный этаж и, откинув заглушку с глазка, сказал:
      – Можете посмотреть. На этом типе уже было восемь эпизодов, а ваша сестра... простите... девятая. Всесоюзный розыск и прочие медали.
      Боровик заглянул в глазок и увидел сидевшего на топчане спиной к двери худощавого типа, который, судя по движениям руки, мастурбировал.
      – Отмажется, – уверенно сказал Боровик. – То есть его отмажут. Попадет вместо зоны в дурик.
      – А вы думаете, там лучше? – невесело усмехнулся майор.
      – Я думаю, что лучше бы его убили при задержании, – ответил Боровик.
      Сверху донеслось:
      – Товарищ майор, машина приехала!
      Майор взглянул на Боровика и сказал:
      – Это за вами. Пора ехать в морг на опознание.
      И, держась за перила, стал подниматься на первый этаж.
      Потом был суд, на котором насильника, случайно подвернувшегося в тот вечер, признали вменяемым и дали ему двадцать два года строгого режима.
      И вот однажды, находясь в состоянии сильного подпития, Боровик рассказал Роману всю правду о той истории. Роман, знавший о трагической гибели Наташи, но не более того, только крякнул и сказал:
      – Ну ты, блин, даешь... А вообще все правильно.
      И налил еще водки.
      С тех пор Боровик время от времени впадал в тоску, разрываясь между служебными иллюзиями, касавшимися законности, и суровой справедливостью жизни. Он считал, что насильник должен был сидеть только за свое, и то, что ему приписали изнасилование и убийство Наташи – неправильно.
      А Роман каждый раз говорил ему:
      – Слушай, Шарапов, ты эти свои розовые представления о чистых руках брось. У хирургов, знаешь ли, руки в крови и в дерьме пациентов. Главное, чтобы на твоих руках не оставалось ничего такого, чего бы ты не смог отмыть после операции. Понимаешь?
      – Понимаю, – хмурился Боровик, – но только...
      – Ничего не только, – обрывал его Роман. – Этот урод, если бы не оказался случайно рядом с... В общем – там... Так он бы еще дел наделал. Так что нет худа без добра. Пусть сидит.
      – Но ты имей в виду, что правду знаешь только ты один, – говорил Боровик, – так что...
      – Что – так что? – усмехался Роман. – Замочишь, что ли?
      – Ну, не замочу, но ребра пересчитаю.
      – Дурак, – говорил Роман, – наливай, дурак.
      И Боровик наливал.
      И они выпивали.

* * *

      Роман вздохнул и сказал:
      – Ну и что? Повесился – так туда ему и дорога. Таких, как он, нужно вешать, потом оживлять, потом снова вешать, и так до самой смерти.
      – До какой смерти? – не понял Боровик.
      – До последней, которая в старости будет.
      – Ну, ты добрый! – Боровик покрутил головой и достал из сейфа еще одну бутылку. – Прямо как Махатма Ганди.
      Открыв ее, он сделал несколько глотков и, помолчав немного, спросил:
      – Ну а как там наш Мишка?
      – А я все думал, спросишь ты или нет, – усмехнулся Роман.
      – Ну вот видишь – спросил, – ответил Боровик.
      – А что ему сделается? – Роман пожал плечами. – Сидит у себя, руководит злодеями.
      – Злодеями... – Боровик взглянул на Романа. – Вот именно – злодеями.
      Мишка Арбуз, а точнее – Михаил Арбузов, был третьим в их дружной компании.
      Тридцать лет назад они встретились в первом классе и не расставались ни на один день до самого окончания школы. Десять лет, проведенные вместе, сблизили троих маленьких мужчин, и они считали себя друзьями, которые должны быть вместе всю жизнь и умереть в один день.
      Желательно – при исполнении какого-нибудь особенно героического подвига.
      Но в жизни все складывается совсем иначе, и через несколько лет после окончания школы Саня Боровик стал оперуполномоченным, Ромка Меньшиков встал на извилистую дорожку музыканта, а Мишка Арбузов стяжал успех на уголовном поприще.
      С тех пор Боровик и Арбуз не встречались ни разу из вполне понятных принципиальных соображений, однако интереса друг к другу не потеряли, и связующим звеном между ними был Роман.
      Его забавляло, как то один, то другой с наигранным равнодушием, как бы между делом, спрашивали друг о друге – что там поделывает этот охломон? И Роман с удовольствием рассказывал, что происходит по другую сторону баррикад.
      А поскольку жанром Романа была уголовная романтика, дружба с суперспецом и уголовным авторитетом весьма помогала ему в написании песен, и они всегда были полны жизненной правды и настоящего понимания нелегкой судьбы человека, вылетевшего на повороте из сияющего благополучными огнями поезда жизни.
      Роман считал, что к этой категории людей относятся не только преступники, но и те, кто их ловит. Боровик и Арбуз не возражали и охотно рассказывали ему о многочисленных тягостях и редких радостях в своей жизни, так что упрекнуть Романа в поверхностном знании темы было невозможно.
      Его популярность росла, а вместе с ней росло и его благосостояние.
      – Злодеями... – повторил Боровик. – А знаешь, Ромка, я вот иногда думаю...
      – Тебе вредно думать, – прервал его Роман, – тебе нужно этих самых злодеев ловить, а не думать.
      – Прибью, – Боровик погрозил Роману мощным шишковатым кулаком, – у меня удар – две тонны.
      Он глотнул пива и сказал:
      – Представляешь, Мишка ведь сейчас вор в законе... А я суперспец и при случае должен этого вора в законе повязать и представить суду, в составе которого будут сидеть люди, гораздо более плохие, чем сам Мишка. И они будут его судить, с лицемерным негодованием разрывая на себе дорогие одежды, и присудят ему... В общем – присудят, не поскупятся, будь уверен. Так вот что я думаю. Если судьба столкнет нас лоб в лоб – что же мне делать? Пулю себе в этот самый лоб пустить, что ли?
      – Пулю в лоб... – задумчиво повторил Роман. – А что, это красиво. Прямо как в дореволюционном романе. Офицерская честь и все такое. Не возражаю. А я приду на похороны и пролью скупую мужскую слезу.
      – Вот только это меня и удерживает, – кивнул Боровик. – Не хочу, чтоб ты, сволочь, на моих дурацких поминках слезы лил. Вместе с известным нам обоим уголовным авторитетом.
      – Тогда задача представляется мне неразрешимой, – Роман развел руками. – Тут или вязать этого авторитета, или...
      – Зря мы все-таки тогда... – Боровик тяжело вздохнул. – Дураки были, молодые да глупые, совсем без мозгов... А упрямства хватило у обоих.
      – Да уж, – кивнул Роман, – с упрямством у вас и сейчас все в порядке.
      – Что значит – у вас? – возмутился Боровик. – А ты, значит, покладистый, как зайчик? Да ты... Таких впертых баранов, как ты, днем с огнем не сыскать! А если случайно найдешь, то сразу давать знак качества и почетную грамоту «За непревзойденное твердолобое упрямство».
      – Ну давай, я не возражаю, – засмеялся Роман. – Где она, твоя почетная грамота? Готов принять.
      – А пошел ты!
      – Между прочим, я сейчас и на самом деле пойду. – Роман встал и посмотрел на часы. – Дела, знаешь ли... А насчет моего упрямства, так ведь область моей деятельности такова, что оно не может принести людям никакого вреда. Съел?
      – Съел.
      Боровик махнул рукой и, убрав пустую бутылку в сейф, достал оттуда третью.
      – Ладно, алкаш, – Роман с осуждением посмотрел на бутылку, – смотри не начни спьяну палить по законопослушным гражданам.
      – Ха! – Боровик открыл бутылку. – Найди мне хоть одного полностью законопослушного, и я тут же уволюсь из органов.
      – А куда ты денешься? – ядовито поинтересовался Роман. – Кому ты нужен? Что ты умеешь делать?
      – Пойду в школу учителем физкультуры, – без запинки ответил Боровик. – Уж это у меня получится.
      – Знаю я, что тебе на самом деле нужно, – усмехнулся Роман. – Старшеклассниц за сиськи хватать. Под видом оказания помощи при выполнении гимнастических упражнений.
      – Дурак ты, Меньшиков, – ответил Боровик, – как был дурак, так и остался. Давай вали по своим делам. И это... Если увидишь Мишку...
      – Ладно, сам знаю, – сказал Роман, – говорить ему ничего не буду, а о нем все узнаю и расскажу тебе. Вы – два идиота. Каждый раз просите меня об одном и том же.
      – Все, давай вали, – недовольно нахмурился Боровик, – у меня тоже дела есть.
      – Ладно, ухожу, – улыбнулся Роман.
      Пожав Боровику руку, он вышел из кабинета и, закрывая за собой дверь, услышал, как заскрипела дверца сейфа.

Глава 4
КАК СТАТЬ АВТОРИТЕТОМ