- Да, господин Мюллер, признаться, я начинаю думать, что арийская идея не так плоха, как то, во что она превратилась в тридцатые годы…
      - Этот полукровка Шикльгрубер все извратил. Что мог, и если бы я мог… - Мюллер побагровел и замолчал.
      - Я понимаю вас, господин Мюллер, - сочувственно сказал Знахарь, - наш народ пережил нечто подобное. И, между прочим, должен вам сказать, что именно известный вам Ленин первым показал всему миру, как партия может править страной. Но только Гитлер смог по-настоящему понять эту великую идею. К сожалению, как вы совершенно справедливо заметили, он извратил ее. Увы! Такова судьба всех великих идей.
      Слушая его, Мюллер одобрительно кивал, разливая маслянистую янтарную жидкость в толстостенные тяжелые стаканы.
      Закончив это ответственное дело, он сказал:
      - Я чувствую, что сегодняшний день принесет нам обоим удачу и богатство. Выпьем за это!
      - С удовольствием, - ответил Знахарь и приветственно поднял тяжелый стакан, в котором лениво колыхалось дорогое британское виски, за версту шибающее ячменной сивухой.
      Пираты выпили, и Мюллер закурил сигару. Знахарь от такого удовольствия отказался и вытащил из кармана пачку сигарет.
      - Давайте будем совершенно откровенны, - предложил Мюллер, выпуская в потолок облако дыма, пахнущего не в пример лучше, чем виски.
      - Давайте, - согласился Знахарь и нажал на клавишу зажигалки, выполненной в виде миниатюрной гильотины.
      Скошенный нож скользнул вниз, голова привязанной к плахе куколки отвалилась, и из обрубка шеи вместо крови выскочил голубой язычок газового пламени. Когда Знахарь отпустил клавишу, нож вернулся в исходное положение, а голова приросла на место.
      - Забавная вещица, - сказал он, прикурив, и посмотрел на Мюллера.
      Мюллер ответил вежливым кивком. Поставив зажигалку на стол, Знахарь внимательно изучил огонек сигареты, затем снова поднял глаза на сидевшего перед ним алмазного барона и сказал:
      - Мы, конечно, будем совершенно откровенны, не забывая, однако, что совершенно откровенными нам нельзя быть ни в коем случае.
      Мюллер молчал. Его лицо выражало лишь внимание к словам собеседника. Знахарь выдержал паузу, чтобы дать своим словам дойти до сознания Мюллера, и, поболтав виски в стакане, продолжил:
      - Наша с вами откровенность будет ограничиваться тем, что мы оба признаем, что нас интересуют деньги. У меня есть вещи, у вас есть капитал. Вы приобретаете у меня эти вещи, оставляя себе зазор на прибыль, и в результате этого мы оба получаем деньги. Я вижу ситуацию именно так. Что скажете?
      - Совершенно справедливо, - встрепенулся Мюллер, который, похоже, думал о чем-то своем, хотя и связанном с темой разговора.
      Знахарь понимал, что Мюллер в этот момент скорее всего размышлял о том, как бы облапошить партнера. И «облапошить» было слишком мягким словом для обозначения тех безжалостных и кровавых событий, которые могли начаться, если этот загорелый белокурый немец решит попытаться наложить лапу на богатство Знахаря.
      - Поэтому давайте прекратим разговор об откровенности и перейдем к более важной теме. А именно - к тому, какой механизм сделок будет наиболее надежным и наименее рискованным для нас обоих.
      - Вы хорошо ведете переговоры, - сказал Мюллер. - С вами приятно иметь дело.
      - Благодарю вас, - Знахарь склонил голову, - однако дела у нас еще впереди, и нужно обсудить, какими они будут.
      - Да, конечно, - согласился Мюллер. - А скажите, господин Берзин, много ли у вас вещей, подобных этой, которые могут оказаться интересными для меня.
      И он кивнул на перстень, украденный у Александра Македонского неизвестно кем и неизвестно когда. Знахарь тоже посмотрел на перстень, потом перевел взгляд на Мюллера и, пристально глядя ему в глаза, раздельно сказал:
      - Для того, чтобы приобрести их все, ваших восьмидесяти миллиардов не хватит. Придется заложить копи, прииски и госпиталь. А то и обратиться за помощью к ребятам из «Макинтоша». Но вы не беспокойтесь. Я вовсе не предлагаю скупить все, что у меня есть. Надо же и себе что-нибудь оставить.
      На худых скулах Мюллера заиграли желваки, он прищурился и, слегка подавшись вперед, сдержанно произнес:
      - Ваша поразительная осведомленность в некоторых вопросах начинает вызывать у меня беспокойство.
      - Весьма возможно. Но ведь я мог бы и не демонстрировать ее, а оставить при себе как козырь. Согласитесь, что с моей стороны это было хорошим шагом к нашему взаимопониманию.
      - Принимаю.
      Мюллер решительно кивнул, как бы отметая сомнения, и, впервые за всю беседу расслабленно откинувшись на спинку кресла, светским тоном поинтересовался:
      - Так что у вас там за вещицы?
      

Глава 2. Ну, Мюллер, погоди!
      Я никогда не любил Невский проспект.
      Может быть, в то время, когда в мире еще не было ни электричества, ни автомобилей, а в городе жили не пять миллионов, а, скажем, двести тысяч человек, он был другим. Очень может быть.
      Но правы оказались грозившие небу узловатыми пальцами пророки и юродивые, предрекавшие, что придет время, и небо опутает железная паутина. Так оно и вышло. Время пришло, и теперь, поднимая голову, я всегда вижу над собой переплетение железных, медных и алюминиевых проводов, идущих во все стороны сразу. И если кто-нибудь вздумает взлететь в небо прямо с одной из улиц города, ему следует быть очень осторожным, потому что в лучшем случае он рискует запутаться в проволоке, попортить свои крылья и грянуться оземь, а в худшем - просто превратится в обугленное пугало.
      Я стоял на набережной Лейтенанта Шмидта и, опершись на гранитный парапет, смотрел на то, как у самой воды двое подвыпивших молодых мореманов, по всей видимости - курсанты морского училища, возбужденно размахивая руками и делая рефлекторные движения тазом, морочат головы двум потасканным старшеклассницам. Опытным взглядом я отчетливо видел, что девкам уже наскучила болтовня раскрасневшихся морячков, и они ждут, когда же соблазнители наконец перейдут от слов к действиям.
      Народная мудрость гласит, что рожденный пить - ничего другого не может. Эти двое ребят явно были рождены пить, а не тратить драгоценную мужскую силу на никчемных молодых потаскух. Настоящие моряки. Так что, судя по всему, дело окончится ничем.
      Усмехнувшись, я выпрямился и посмотрел на свои руки.
      На ладонях отпечатался шершавый гранитный рельеф, который исчезнет через несколько минут, как это было уже много раз…
      Я повернулся спиной к Неве и направился к своей стоявшей в двух шагах белой «бомбе», но вдруг заметил вертевшегося возле заднего бампера бомжа.
      - Эй, уважаемый, тебе чего? - окликнул я его, подойдя вплотную к машине.
      Бомж дернулся, оглянулся и, увидев меня, покачнулся и оперся рукой на багажник. Машина квакнула, и я, вынув из кармана пульт, отключил сигнализацию.
      - Слышь, хозяин, давай я тебе стекла протру, а ты мне на пивко…
      - Вали отсюда, пока цел, - ответил я, представив, во что могут превратиться мои прекрасные тонированные и бронированные стекла, если он до них дотронется.
      - Да я ничего… - стушевался бомж и, чуть не задев меня плечом, поканал через дорогу в сторону Десятой линии.
      Я уже собрался было открыть дверь и полезть внутрь, но неожиданно для самого себя остановился. Что-то было не так, и я уставился в спину удалявшегося бродяги.
      Будто почувствовав мой взгляд, он воровато оглянулся и, увидев, что я смотрю ему вслед, ускорил шаги. Это мне не понравилось, хотя и могло быть всего лишь проявлением привычного страха, который ничтожный задроченный бомж испытывал перед благополучным человеком в дорогой машине.
      Он скрылся за углом, а я стоял и шевелил мозгами, соображая, в чем же дело. Наконец до меня дошло, и я рванул было через дорогу вдогонку за ним, но слева раздался пронзительный сигнал, и мне пришлось резко остановиться. Вильнув, меня объехала одна машина, потом еще одна, в общем, их было не меньше десятка. Я стоял, матерился и, переминаясь с ноги на ногу, нетерпеливо ждал, когда они все проедут.
      Когда я перешел через дорогу и завернул за угол, то увидел, что Десятая линия пуста вплоть до Большого проспекта, и по ней, завывая поганым советским двигателем, быстро удаляется «восьмерка» с черными стеклами и без заднего номера.
      Это было уже совсем интересно.
      Проводив взглядом «восьмерку», свернувшую на красный свет и исчезнувшую за углом, я достал из кармана сигареты и неторопливо пошел к своей машине. Пока я шел, в моей голове еще раз прокрутились кадры, на которых был бомж, сначала вертевшийся около моей «БМВ», а потом чуть не задевший меня своими ужасными шмотками.
      Теперь я понял, что же в этой, на первый взгляд самой обычной, ситуации так насторожило меня.
      Во- первых, у него были ясные и трезвые глаза.
      Во- вторых, я успел заметить, что у него чистая шея.
      И в- третьих, а это было самым главным, от него не воняло. Мало того, я почувствовал запах дорогого одеколона «Фаренгейт». Ну не пил же он его, в самом деле! На те деньги, которые стоит микроскопический флакон этого парфюма, можно купить сотню бутылочек «Красной шапки».
      А кроме всего прочего, я был совершенно уверен, что это именно он так резво свалил на красной помойке с черными стеклами и без номеров.
      Остановившись рядом со своей машиной, я не торопился открывать дверь. Береженого Бог бережет, решил я и, достав из кармана трубку, набрал Костин номер.
      - Городской морг слушает, - ответил Костя.
      - Будешь так шутить, как раз там и окажешься, - сказал я недовольно. - Быстро приезжай на Васильевский. Я жду тебя около памятника Крузенштерну. И возьми свой чемоданчик, кто-то вертелся около моей машины.
      - Понял, - ответил Костя и отключился.
      Я убрал трубку и подумал, что неплохо было бы устроить Косте хороший втык. Честно говоря, с его появлением я стал чувствовать себя намного увереннее, но иногда его шутки принимали специфический оттенок, а я знал, что все произносимые слова в той или иной степени имеют силу заклинаний, так что…
      Так что было бы полезно вдолбить ему, чтобы он думал, прежде чем болтать языком. Выражаясь на блатном жаргоне, ему следовало следить за метлой или фильтровать базар.
      Недалеко от того места, где стояла моя «бомба», имелось уличное кафе, представлявшее из себя несколько зеленых пластиковых столиков под зелеными покосившимися зонтиками, на которых было написано «Бочкарев». Вокруг столиков стояли зеленые пластиковые стулья, и даже на расстоянии было видно, что сидеть на них - дело непростое.
      Я подошел к одному из столиков и, пошевелив рукой легкий ненадежный стул, осторожно опустился на него. Стул покосился, начал плавно ехать в сторону, но все же остановился, и я, наконец, смог расслабиться.
      За стойкой девушка лет сорока с запудренным бланшем под правым глазом зыркнула на меня и отвернулась. Поскольку я не собирался ничем травиться в этой уличной забегаловке, то тоже отвернулся и стал разглядывать стоявший у противоположного берега Невы огромный белый паром с заграничной надписью «Frie-drich Nietzsche», напоминавший обыкновенную многоэтажку с балконами.
      Не понимаю, что люди находят в морских круизах. Неужели приятно забраться на две недели в гостиницу и торчать там безвылазно? Да еще если она постоянно качается, а кроме того, где-нибудь на середине Балтийского моря может неожиданно булькнуть на дно. Не понимаю.
      Пьянствовать и трахаться можно с тем же успехом и на берегу, в сухопутных ресторанах кормят наверняка лучше. К тому же ты можешь в любой момент прервать этот так называемый отдых и заняться любым другим делом…
      Не понимаю.
      - Ради господа нашего Иисуса Христа подайте на хлеб, - послышалось у меня за спиной.
      Обернувшись и едва не сверзившись с неустойчивого стула, я увидел оборванную нищенку неопределенного возраста, которая тянула ко мне грязную руку, страдальчески заломив брови.
      Я смотрел на нее и молчал, ожидая, что будет дальше.
      - Дай вам Бог здоровья, благослови вас Господь, три дня ничего не ела, живу, чем добрые люди подадут, крыши над головой нет, не дайте погибнуть… - завела она привычную пластинку.
      - Пошли со мной, - прервал я ее.
      - Это куда еще? - подозрительно спросила побирушка, прервав причитания.
      - В булочную. Я тебе хлеба куплю.
      Страдание и скорбь тут же исчезли с ее лица, и она презрительно ответила:
      - Пошел ты на хер!
      Повернувшись ко мне спиной, она пошла в сторону сидевших на парапете парня с девушкой, бормоча себе под нос:
      - Умник, бля, в булочную, хлеба он мне купит, да я сама тебе…
      Что она там могла мне, я уже не расслышал, зато увидел, как парень, чувствуя себя благодетелем и красуясь перед своей девушкой, вынул из кармана мятый червонец и протянул его попрошайке. Та схватила купюру и, униженно кланяясь, спрятала ее в карман. Потом, устремив взгляд куда-то за мою спину, наверное, увидев там очередную жертву, еще раз прошла мимо меня, и тут из ее лохмотьев вывалился мобильник. Стукнувшись об асфальт, он развалился напополам.
      Громко выматерившись, нищенка резво нагнулась и подобрала половинки.
      Ловко соединив их вместе, она защелкнула корпус, потом набрала какой-то номер и поднесла трубку к уху. Послушав немножко, пробормотала «пора новый покупать», бросила на меня безразличный взгляд и, сунув трубку в карман, бодрой походкой пошла через дорогу.
      Я не смог удержаться и громко засмеялся.
      Нищенка, которая как раз была на середине проезжей части, обернулась, показала мне средний палец и крикнула молодым голосом:
      - Фак ю!
      Я веселился от души и совсем забыл, что стул, на котором сижу, мягко говоря, не совсем надежен. Он покачнулся, и я чуть не упал на спину. С трудом удержавшись на ногах, я в сердцах пнул стул ногой и обратился к буфетчице:
      - Ну что, блин, не можете стульев нормальных купить? Ждете, когда кто-нибудь шею себе сломает? А если это будет человек, который за это вашего хозяина раком поставит, а? Не думали об этом?
      Буфетчица равнодушно посмотрела на меня, потом отвела взгляд и сказала в пространство:
      - Вот вы с хозяином и разговаривайте. А я человек маленький.
      Я набрал воздуха, чтобы высказать ей все, что думаю по поводу таких хозяев и таких маленьких людей, но тут рядом с кафе остановился Костин «Вранглер».
      - Привет, тезка!
      - Привет, тезка!
      Иногда мы здоровались именно таким образом. Но чаще просто называли друг друга по имени, что было весьма приятно после многолетнего употребления моей блатной кликухи.
      Костя достал из чемоданчика небольшую плоскую коробочку, на которой было множество кнопок и индикаторов. Подсоединяя к ней короткую черную антенну сложной формы, он задумчиво рассуждал:
      - Ну, я надеюсь, твою телегу не заминировали, хотя и такое возможно. Скорее всего, просто установили радиомаяк, и теперь будут пасти тебя. Но мы это все изменим… Сейчас проверим, что у нас имеется, а потом изменим. Вот только узнать бы, кто это…
      - Вот именно, - вставил я, следя за его манипуляциями.
      Наконец прибор был готов, и Костя направил его на «БМВ».
      Тут же раздался тихий писк, и Костя удовлетворенно хмыкнул:
      - А что я говорил!
      И полез под задний бампер.
      Пошарив там, он выпрямился и показал мне маленькую радиоклипсу, держа ее двумя пальцами.
      - Какая гадость эта ваша заливная рыба, - сказал он с большим чувством.
      - Да, тут ты, конечно, прав, - поддержал я его, разглядывая радиомаяк, который должен был предательски сообщать кому-то о моих передвижениях.
      Тут за нашими спинами скрипнули тормоза, и, оглянувшись, я увидел, как из сильно подержанной светло-серой «БМВ-525» с темными облезлыми стеклами вылез какой-то хачик. Выпятив живот, он важно огляделся и, демонстративно вытащив брелок, нажал на кнопку. Его «БМВ» громко свистнула и мигнула фарами. Еще раз оглядевшись, он вразвалочку направился к зеленым зонтикам, и по выражению лица буфетчицы я понял, что именно он и является хозяином этих долбанных стульев.
      Внезапно мне в голову пришла оригинальная мысль.
      - Слушая, Костя, - сказал я, - а прицепи-ка эту хреновину на его помойку.
      Костя посмотрел вслед хозяину уличной разливухи и, судя по выражению его лица, тоже не испытал к нему симпатии.
      - Легко, - сказал он и, громко чертыхнувшись, бросил на землю отвертку, которая закатилась как раз под багажник хачиковской машины.
      Хозяин кафе оглянулся и, увидев, как Костя, разведя руки, идет к его телеге, под которую все еще катилась отвертка, отвернулся. Я не заметил, как Костя установил маяк. Но когда он вернулся ко мне, в его руках была только отвертка.
      - Поставил? - недоверчиво спросил я.
      - Обижаешь, начальник, - огорчился Костя.
      - Ладно, не щурься, просто я ничего не заметил.
      - Если бы ты заметил, - наставительно сказал Костя, - тогда мне - грош цена.
      - Согласен.
      - Так. Сейчас я на всякий случай проверю, нет ли там у тебя маленькой хорошенькой бомбочки, и можно отваливать.
      Он обошел мою машину вокруг, нагибаясь через каждые полметра, и, наконец, вернулся к тому месту, с которого начал.
      - Все чисто, - сказал он и, разобрав прибор, убрал его в чемоданчик, - можно уезжать. Ты сейчас куда?
      - Хочу братца с сестрицей навестить.
      - Дело хорошее.
      Костя посмотрел на хачика, беседовавшего с буфетчицей, и сказал:
      - Не исключено, что этого невинного сына гор или, наоборот, степей ждут большие неприятности. У него ведь тоже «БМВ», и тоже светлая. Соображаешь?
      - А как же! Да вот только десять минут назад я на его стуле чуть голову себе не разбил, так что теперь пусть он за меня пострадает. Заслужил.
      - Так-то оно так… Но ведь он может пострадать очень сильно.
      - Не волнует.
      - Ах, какой ты жестокий, - ужаснулся Костя. - А если его, бедного, завалят вместо тебя, ты как - будешь спать спокойно?
      - Очень спокойно. Как, впрочем, и ты.
      - Ах, какие мы бессердечные… Ладно, поехали отсюда.
      Мы уселись по машинам и поехали в разные стороны.
      Я - в Осельки, где жили Алена с Алешей, а Костя - к себе домой. У него, в отличие от меня, есть своя собственная квартира, в которой он живет, как все добропорядочные и законопослушные граждане. Но сдается мне, что недолго ему так жить осталось. Вот засветится он пару раз со мной в каких-нибудь веселых приключениях, глядишь, дело и до пластической хирургии дойдет. Мы уже говорили с ним об этом, и он отнесся к такой перспективе с философским спокойствием. Мне, говорит, все равно, какая у меня морда будет. Главное, чтобы человек был хороший.
      А человек он и в самом деле хороший.
      Всяко лучше меня, негодяя.

* * *

      Знахарь заметил хвост еще на проспекте Руставели.
      Новенький «Форд Фокус» ехал в сотне метров сзади с той же скоростью и в том же ряду. Ехал ровно, не отставал и не обгонял, послушно повторяя вслед за Знахарем все его маневры. Знахарь специально несколько раз делал вид, что хочет свернуть с трассы. Сначала - на проспекте Науки, потом на Северном, на Луначарского и, уже перед самым переездом, - на проспекте Просвещения. Он включал поворотник и перестраивался в крайний ряд. «Форд» делал то же самое, а когда Знахарь, не выключая мигалку, продолжал ехать прямо, водитель «Форда» в точности повторял его действия.
      Все это сильно смахивало на открытое наблюдение, целью которого является вовсе не слежка, а игра на нервах и провокация, и Знахарь никак не мог сообразить, что же нужно этому назойливому и не скрывающему своих действий преследователю.
      Перед переездом, после которого начинались дачно-колхозные места, образовалась небольшая пробка. Подъезжая к ней, Знахарь едва успел нажать на тормоз и увернуться от вынырнувшего откуда-то сзади большого квадратного джипа «Мерседес». Джип, вильнув, подставил Знахарю высокий черный зад и резко остановился. К счастью, скорость была невысока, и ничего неприятного не произошло. Но теперь «БМВ» Знахаря была зажата между «Мерседесом», стоявшим впереди, и подтянувшимся вплотную «Фордом». Обе машины были с затемненными стеклами, а у стоявшего сзади «Форда» тонированным было и лобовое стекло.
      Это совсем не понравилось попавшему в ловушку Знахарю, поэтому он правой рукой достал из «бардачка» «беретту» с глушителем, а левой вынул из нагрудного кармана телефон. Самое время было позвонить Косте. Но в трубке вместо знакомого сигнала слышались только хрип и треск, очень напоминавшие глушилку. Было похоже, что люди, преследовавшие Знахаря, подошли к делу всерьез.
      Чертыхнувшись, Знахарь бросил телефон на сиденье и стал наблюдать за задней дверью «Мерседеса». Никто не мог гарантировать, что сейчас из какой-нибудь незаметной дырочки или щелочки не вылетит пуля, направленная ему в голову. Правда, лобовое стекло выдерживало автоматную очередь, но, как говорится, береженого Бог бережет.
      Не обнаружив подозрительных отверстий в кузове и двери «Мерседеса», Знахарь несколько успокоился и посмотрел на стоявший сзади «Форд». Силуэт водителя еле просматривался сквозь затемненное стекло. Знахарь взял трубку и, включив ее, снова услышал только помехи. Он взглянул в зеркало, и ему показалось, что сидевший за рулем «Форда» человек смеется. Его плечи вздрагивали, а голова была повернута назад, по всей видимости, к тому, кто сидел на заднем сиденье. Теперь Знахарь был уверен в том, что не сможет связаться с Костей и рассчитывать остается только на себя.
      Шлагбаум поднялся, и стоявшие друг за другом машины медленно тронулись, переваливаясь через раздолбанный переезд. Знахарь двигался, зажатый между «Фордом» и «Мерседесом». Пока что не стоило даже дергаться. Но он был готов ко всему, а лежавшая на правом сиденье «беретта» напоминала о ему том, что жизнь быстротечна и полна неожиданностей.
      О том, чтобы ехать в сторону Осельков, где на конспиративной даче расслаблялись Братец с Сестричкой, не могло быть и речи. Наоборот, нужно было уводить преследователей в любую другую сторону, и Знахарь, прикинув возможные варианты, решил для начала попробовать просто оторваться от нежеланных попутчиков, а если не получится, то рвануть туда, где не так много народу, а там уж как выйдет.
      Переезд остался позади, и колонна стала двигаться побыстрее. Одновременно с этим увеличились дистанции между машинами, но встречные автомобили, двигавшиеся один за другим, не давали Знахарю шанса рвануть и обогнать «Мерседес». Скорость выросла до тридцати, затем до пятидесяти, и Знахарь решил все-таки попытать счастья. Но в тот момент, когда слева открылось свободное пространство, как бы приглашавшее совершить обгон, произошло нечто совсем неожиданное.
      Слева от «БМВ» вдруг появился грузовик «ГАЗ-59» с длинным деревянным кузовом, и в этом обшарпанном ящике то ли сидел, то ли стоял на коленях человек, который держал на плече гранатомет и, прищурив левый глаз, целился прямо в Знахаря. Это переходило рамки любых приличий, и Знахарь, резко повернув вправо, дал газу. Там было колхозное поле, совсем не предназначенное для того, чтобы по нему ездили дорогие заграничные автомобили, но выхода не было, и, сжав зубы, Знахарь успел только подумать, что нужно было пристегнуться.
      В тот момент, когда «БМВ» скакнула на кооперативную плантацию с какими-то неизвестными чахлыми посадками, гранатометчик нажал на спуск. В последний момент он машинально дернул рукой вслед за уходящей из прицельной рамки белой машиной, и граната угодила прямиком в один из столбов электропередачи, которые стояли вдоль дороги. Столб был деревянным и сильно подгнившим, поэтому от прямого попадания кумулятивной гранаты он переломился, как мокрая сигарета, и повалился на дорогу, что имело катастрофические последствия.
      Натянувшиеся провода потащили за собой другие гнилые столбы, и не менее десятка из них рухнули прямо на проезжую часть и на машины, двигавшиеся по ней. Проржавевшая проволока со скрипом и визгом рвалась и скручивалась кольцами, от которых во все стороны летели синие искры, испуганные водители давили на тормоза и вертели рули, машины сталкивались друг с другом, а гранатометчик удостоился особого приза, выданного ему господином Случаем.
      Одна из петель ржавого стального провода упала прямо ему на плечи, и для начала он задергался, как стареющий эстрадный певец, желающий заслужить симпатии молокососов, а потом, когда продолжавший движение грузовик натянул проволоку, его попросту перерезало пополам от шеи до под мышки. Половинки упали в кузов, и на асфальт сквозь щелястое дно хлынула кровь.
      Растерявшийся водитель «газона» нажал на тормоз, и тут же сзади в него врезался «Форд Фокус», который пытался отъехать левее, подальше от опасного электричества. Человек, управлявший «Фордом», не успел притормозить, и американская телега всеволожской сборки въехала прямо под кузов грузовика, упершись носом в задний мост. Крышу «Форда» снесло вместе с головами пассажиров аж по самые двери. Для них приключения окончились навсегда.
      Наконец на подстанции сработал автомат, и смертельно опасные провода, извивавшиеся между втыкавшимися друг в друга машинами, превратились в обычную проволоку. Все, кто мог врезаться в кого-нибудь другого, уже врезались, все остановилось, и настала тишина.
      Ошеломленные водители, ругаясь и стеная, начали вылезать из своих покалеченных машин, а в нескольких сотнях метров от места, где все это произошло, по кочковатому полю, подскакивая и кренясь на поворотах, в облаке пыли удалялись белая «БМВ» и гнавшийся за ней большой квадратный «Мерседес». Окна «Мерседеса» были открыты, из них торчали мотавшиеся во все стороны руки с пистолетами, и были слышны слабые хлопки выстрелов.
      Но тем, кто мог это слышать, было не до того. У них и своих проблем хватало.
      В этой аварии, которую показали в вечерних новостях, поучаствовало двадцать семь машин. Труп был всего один, но зато какой!
      Телевизионщики были довольны.

* * *

      Знахарь подскакивал на сиденье, как котенок, которого трясут в коробке из-под ботинок. Он уже несколько раз прикусил язык, и по подбородку стекала струйка крови. Сзади ревел мощным двигателем черный «Мерседес», а по бронированным кузову и стеклам белой «БМВ» время от времени резко щелкали пули.
      Впереди показалась наезженная колея, пересекавшая поле в непонятном направлении, и, не видя другого выхода, Знахарь направил машину в ту сторону. Оказавшись на относительно ровной дороге, «БМВ» стала вести себя гораздо лучше, и Знахарь добавил газу. Взлянув в скачущее зеркало, он увидел, что «Мерседес» повторил его маневр, и из-под всех его четырех колес взметнулись фонтаны земли. Мощный внедорожник приближался.
      Знахарь, с трудом удерживая машину на извилистой кочковатой дороге, заросшей сорняками, понятия не имел, что делать дальше. В таких условиях джип имел несомненные преимущества, и вскоре можно было ожидать неприятного удара бампером в багажник.
      Однако Верховный Распорядитель Турнира рассудил иначе, и впереди мелькнула серая полоска асфальта. До нее было не более сотни метров, и Знахарь поднажал, рискуя улететь в турнепс. Перед самой дорогой он резко затормозил, слегка подвернув руль, и машину выкинуло на асфальт как раз в нужной позиции. То есть - носом вдоль дороги.
      Тряска закончилась. Облегченно вздохнув, Знахарь вдавил железку в пол.
      Мощный двигатель, сработанный в цехах бывшей компании «Мессершмитт», взвыл, и «бомба» понеслась вперед. В зеркале было видно, что «Мерседес» повторил этот маневр и помчался следом. Но на асфальте приземистая «БМВ» имела очевидные преимущества перед высоким и гораздо менее устойчивым джипом, и у Знахаря появилась надежда уйти от преследователей.
      Гонка по извилистой однорядной дороге, рассекавшей колхозные угодья, проходила на стадии увеличения скорости. В голубом небе ярко светило солнце, птицы деловито летали над чахлыми злаками, взращенными ленивыми пьяными колхозниками, в траве копошилась всякая живность, а по узкой полоске асфальта неслись две железные букашки, управляемые безумцами. Эта милая картинка рассмешила Знахаря своей абсурдностью, и он, увеличив скорость до 130 километров в час, представил, как сидящий на облаке старенький Бог с бородой, как у гитариста из группы «ZZ Тор», грустно смотрит на дела своих возлюбленных чад и горестно качает умной головой.
      Водитель джипа тоже прибавил скорость и теперь, вписываясь в повороты, которые Знахарь на относительно легкой «БМВ» проходил спокойно, испытывал некоторые затруднения. Он вынужден был входить в управляемые заносы, тормозить двигателем, постоянно переключать передачи, в общем, выполнять нелегкую работу шоссейного гонщика, но, несмотря на все эти трудности, не отставал, и расстояние между машинами было не больше сотни метров.
      Знахарь нажал на педаль еще немножко, и услышал, как включился турбонаддув. Почувствовав, что его приятно вдавило в спинку сиденья, Знахарь взглянул на спидометр и увидел, что стрелка резво ползет к отметке 150. Бросив взгляд в зеркало, он порадовался тому, что заметно отставший «Мерседес» съехал на обочину, проходя поворот по малому радиусу. При этом он поднял тучу пыли и сбил столб с дорожным знаком, оповещавшим о том, что впереди предстоит ограничение скорости до 40 километров в час.
      Что ждет его там, впереди, за небольшим холмом, Знахарь не знал.
      А следовало бы.
      За поворотом стоял другой знак, предупреждавший о небольшом объезде длиной 200 метров, устроенном в связи с ремонтом проезжей части. Тут же стоял знак «25 км», сразу за ним «10 км», и дальше временная грунтовая дорога резко уходила в сторону и шла параллельно основной полосе прямо по полю. На ремонтируемом участке этого деревенского шоссе асфальт был снят и велась подготовка к укладке нового покрытия. Знахаря ждали впереди 200 метров неровно насыпанного щебня. И он летел на этот геморрой со скоростью под 150!
      Делать было нечего.
      Знахарь успел только поблагодарить себя за то, что пристегнулся, выехав с грунтовки на асфальт, и тут началось. Когда он влетел на щебенку, то почти оглох от грохота, с которым мелкие камни били в днище «БМВ». Скорость стала снижаться, и ему пришлось нажать на газ, чтобы не остановиться в щебне, задерживавшем машину не хуже тормозного парашюта. «БМВ» подпрыгивала, снова падала на брюхо, разбрасывая фонтаны щебня, и все же неслась вперед, хотя скорость и упала до 80 километров в час.