Упавший было «барометр» вновь решительно пошел вверх, о чем тут же не преминула цинично объявить Ленка. Она сначала провела по нему горячим веником, потом ладошкой, потом язычком. Я замер. Вика поспешила убрать мою макушку у себя с колен и улеглась рядом со мной. Теперь она намыливала мне живот, шрам, ниже шрама… Впрочем, ниже она только пыталась. Тот участок моего тела полностью захватила Алена, хозяйничала там, как хотела. И в конце концов оседлала меня, изогнулась, вся блестящая от пота и мыла, словно амазонка, которые перед битвой смазывали тело оливковым маслом. И сразу же кончила. Я ответил ей тем же. А не прошло и минуты, как обнаружил, что уже лежу на Сыроеге, дергаю задницей и пытаюсь изобразить что-нибудь путное… Бесполезно. Сверху на меня навалилась Алена, трется своими маленькими грудками о мой позвоночник. С такой ношей у себя на спине не особо поскачешь…
      Потом ничего толком не помню…
      А потом мы пили в предбаннике пиво, закусывая его ломтиками малосольной стерляди, которая так и таяла во рту.
      Постучала в дверь Ирина, поинтересовалась, не угорели ли мы и не заездили ли меня две голодные бабы. Заездили – в прямом смысле слова, – но не кричать же о таком позоре первому встречному.
      – Кто кого заездил еще! – побахвалился я.
      – Ну и славненько, Коста. Отдыхай, отрывайся по полной. Мужичье там у меня тоже гуляет. Вернее, уже отгуляло. Перепились, спать завалились. Сидим вчетвером с Анатолием, Дюймовкой и Марьей… Я там тебе в предбаннике на скамеечке сменку белья положила.
      Ирина вернулась в избу. А мы вернулись в парную. И все покатилось по второму кругу…
      Потом по третьему…
      А потом закончились пиво и квас. И я запросил пощады. Окатился холодной водой, обнял напоследок одновременно Алену и Вику, которые, как ни странно, за последние пару часов ни разу не то чтобы не погрызлись, между ними даже не возникло ни малейших разногласий. И у меня тут же закралось подозрение, что подобными банно-прачечными услугами они зарабатывают себе на жизнь в захолустном Кослане. Хотя, рассуждая трезво, кому нужны здесь такие услуги? Была бы бутыль самогона да какая-нибудь завалящая баба – вот тебе и предел мечтаний местных аборигенов.
      – Из вас бы вышел отличный тандем, – заметил я, натягивая новенькие семейные трусы, которые мне принесла Ирина.
      – А что такое тандем? – сразу в два голоса спросили тетка с племянницей.
      – В словаре посмотрите, – улыбнулся я. – У вас есть в библиотеке толковый словарь? У вас вообще здесь есть библиотека?
      – Есть. В Доме культуры, – ответила Ленка. – Тока она напостоянку запертая.
      – «Тока… запертая», – передразнил я и шлепнул девочку по худенькой попке. – Маресса… Собирайтесь, девки, скорее. Пойдем трескать баранину. А то что-то я с вами нагулял аппетит.

* * *

      – …Я тады была в шапке крольчачьей, вот рысь-то и спутала. И на меня с ветки. Так прям с ног и сшибла в сугроб.
      – А чего бы ей не сшибить? Вон Голована, детину огромного, дык и тоего сшибла бы. – Амикан сунул в рот подрумяненного, только из печки, ельца и захрумкал им, словно сухариком. – А ты тады ваще девчонкой была. Ссыкухой шестнадцатилетней.
      – Ну не такой уж ссыкухой, коль с рысью управилась, – вступилась за Ирину Мария.
      – Да, боевая была. – Ирина подлила мне в стакан пива. – А тады, когда рысь-то набросилась, обмерла вся и ну уже с жизнью прощаться. «Шатун, – думаю, – подкараулил. Подкрался, сзади обнял. Сейчас заломает». И лежу вся не своя…
      – То-то ты помнишь, чего тады думала. Тама не до того тебе было, – снова вмешался в Иркино повествование Артем Амикан.
      – А вот и помню. Все по секундочкам. Такое не забывается… Так вот. Слушай, Коста, что далее было. Врубилась рысь, что кого-то не тоего атаковала, так нет, чтобы, падла, отступиться и обратно на дерево. Не-е-ет, она меня ну валять по сугробу. Тулупчик на мне был овчинный, так она копъями весь этот тулуп так иззвездячила, клочками висел. И все пыталась, гадина, перевернуть меня на спину, чтобы горла достичь. И чую тады я, что вот еще децл, и перевернет ведь, зараза. А у меня топор с собой был. Тока махонький, зато во-о-острый. Батька намедни на точиле его поправлял. И вот я этим топориком раз себе за спину! Мимо! Раз еще!
      Навроде попала. Отвяла рысь, спину ослобонила… Коста, чего ж ты не ешь ничего. Ешь, дорогой. Не едино же пиво хлестать… Так слушайте дале. Подымаюсь, значит, я на колени, оглядываюсь: где ты, зараза? А она рядом, хитрая сволочь. Тока того и ждала, чтоб я лицо показала. И вперед лапами как скаканет! А лапы-то толсты, что у Макса рука. Вот тока прежде, чем она мне по лицу копьми полоснула, я ее на топорик и посадила. Всю грудину так и пробила. Гляжу: свалилась она, лежит на снегу, издыхает. Из живота топор мой торчит. Да кишки наружу чернехоньки. Вот думаю: «Здорово-то как, рысь зарубила. Кому расскажи – не поверят. Може, в районке про меня даже пропишут. И назовут статью как-нибудь вроде „Схватка в тайге“. Прославлюсь…» А потом, Боже та мой! – Ирина картинно всплеснула руками. – Чую, с лицом у меня что-то не то. Глаз левый навроде не видит. И кровянка так и хлещет ручьем. «Поцарапала все ж таки, гадина», – думаю. И рукой за щеку… – Ирина продемонстрировала аудитории, как именно она схватилась за щеку. – Туточки мне худо и стало. Со зверюгой билась, так не боялась. А тут… Чую, вся челюсть слева наружу. И кожа висит разве не до груди. Как же жутко мне сделалось! Ой, Коста, родимый, ты и представить не можешь, чего тут со мной сталось! Вскочила я на ноги, а они будто ватные. Кричать пробую, а только хриплю. Нашла в себе силы, побегла куда-то. Прямо через сугробы. Ты вот доктор, ты понимаешь. Состоянием шока это зовется. Ведь верно?
      Я согласно кивнул. А Ленка, нахально устроившаяся у меня на коленях, обвела застолье гордым взглядом – «Вот, мол, какой у меня мужик. Не чета вам, неграмотным. Доктор! Все понимает!»
      – Костик, отрезать тебе пирожка? – прошептала она мне на ухо.
      Я что-то отрицательно буркнул, и тогда моя Алена нежно ткнулась губами мне в бороду.
      – Люблю тебя очень-очень, – еле расслышал я.
      – …куда и как бегла, того, врать не буду, не помню. А тока хранил меня Бог. Вышла вдруг на большак. И тут лесовоз рядом со мной тормозит. Это уж точно запомнила. Данила Евсеич, ныне покойный, тогда проезжал. Потом он все ко мне в больницу наведывался. Был бы за рулем кто молодой, да если еще из чужаков, из безконвойных, так плюнул бы и не остановился. Мало ли, девка из пармы вся в кровянке выскакиват? От греха лучше проехать, не в свое дело не лезть. А Евсеич из староверов, старичок ужо, так он щеку мне на место как-то пристроил, чистой тряпицей лицо обмотал, в кабину меня затолкал и ну ходу к больнице!.. Кушай, Костушка, кушай. Вон, баранинки себе положи. Ленка, чего развалилась, бесстыжая! Гостю задом острым своим все колени поисточила. Так вся и ерзат, будто на сковородке. Поухаживала б лучше за им, а не яйца ему шлифовала… И вот, значит, пришили мне щеку на место, а глаз так и не спасли. Да и половина лица никак не шевелится. Даже язык как не свой. Говорить не могу. Меня в Сыктывкар, в областную больницу. Потом, еще дальше, в Пермь, в неврологический центр. И ничо! – На этот раз Ирина картинно развела руки и расстроенно шмыгнула носом. – Несколько операций, а того лишь добились, что говорить опять начала. И только… – Она плеснула себе в стакан самогону, выпила и занюхала соленым огурчиком. – Вот так теперича и живу. А рысюгу ту батька сыскал. Шкуру содрал с нее мне на память. Так я как домой из Перми возвратилась, тую шкуру в печку первым делом швырнула. На хрен мне таку память. Осталась память на роже, и будя…
      Все, кто сидел за столом, слышали эту историю уже тысячу раз, и сейчас она рассказывалась спецом для меня. И я, изображая на лице искренний интерес, не сводил с Ирки внимательного взгляда, а в нужных местах даже кивал. А остальные откровенно скучали. Разве что Артем Амикан порой вмешивался в повествование, демонстрируя, что он вовсе не отстраненный слушатель, а исправно следит за ходом рассказа.
      Голован клевал носом и изредка выходил из анабиоза, чтобы расплескать по стаканам себе и Марии, такой же пьяной, как и он, очередную порцию самогону. Толя Шершавый и Макс о чем-то шептались на дальнем углу стола. Алена сидела у меня на коленях, полностью погруженная в свои девчоночьи грезы. Наверно, обдумывала варианты того, как бы покрепче за меня зацепиться и таким образом соскочить из душного Кослана в большую красивую жизнь. Вика сосредоточенно ковырялась в тарелке и тоже думала о чем-то своем. Одним словом, вечеринка не задалась, все откровенно скучали, и пытались разбавить эту скуку спиртным и сумбурной беседой.
      – А что, бабы, не спеть ли нам? – оторвалась от стакана и любимого мужа Мария. И не дожидаясь чьего-либо согласия, затянула грудным, довольно приятным голосом:
      – Люби меня, детка, покуль я на воле, Покуль я на воле – я твой. Судьба разлучит, окажусь я в неволе, Тобой завладеет другой…
      Пела Мария негромко, но отчаянно, с надрывом, вкладывая в песню всю душу, обнаженную приличным количеством водки, поглощенной за вечер. Но никто даже и не думал поддержать ее. Никто, за исключением меня, даже не обратил на песенницу внимания, и она старалась лишь для одной себя:
      – …Я – урка! Я – вор! Я преступник по жизни! Я бандит! Меня трудно любить…
      – Коста, братан, – поманил меня рукой Толя Шершавый. – Айда на веранду. Потолковать бы.
      Я стряхнул с колен задремавшую было Алену и вылез из-за стола. Следом за мной поднялись Толик и Макс.
      Уже был довольно поздний вечер, за окном стояла кромешная темнота, но Шершавый даже и не подумал включать свет.
      – Так посидим, – сказал он.
      Я ощупью нашел стул. Толик и Макс устроились на диване. Чиркнула спичка, высветив на секунду морщинистую физиономию Шершавого с зажатой во рту папиросой, и до меня донесся дух анаши. – Пыхнешь, братан?
      – Ага. – Я протянул руку, и между пальцев мне аккуратно вложили косяк.
      – Как там, бабы в баньке тебя не разочаровали?
      – Нет. Молодцы бабы, – лаконично ответил я. У меня не было никакого желания в подробностях обсуждать с кем бы то ни было перипетии своей помывки.
      – И хорошо, – удовлетворенно вздохнул Толик. – И правда они у нас молодцы. Уж я старый-старый, а тоже порой как тряхну стариной!..
      – Ты мне вот что скажи, – отвлек я от приятных воспоминаний Шершавого. – Эти хорошие бабы меня ненароком не вложат? Не спецом, конечно, а просто по дури. Или по пьяни.
      – Не-е-ет. Контингент проверенный. Даже малая, Аленка. Предки у ней три года как по «мокрой» ушли на этап. Не скоро откинутся. Так что она с Сыроегой живет. Тетка это ее.
      – Я знаю.
      – Вот видишь. Нет, Ленка девка правильная, характерная. И себе цену знает, и других оценить умеет с первого взгляда. Не пропадет. А что за других скажу… Мария, так у той три ходки по «воровской» за плечами. Последний раз тут недалече бабскую зону держала. Откинулась, в наших краях и прижилась. Вон с Голованом сошлись. Тот как раз им, бабам, грев на зону гонял.
      – А Ирка?
      – Ирина-то? – Красный огонек косяка перекочевал от Макса к Шершавому. – Ирина… – Я расслышал, как Толик с присвистом затянулся. – Батька ее положением здесь был до меня. Пять лет назад на Магистраль поехал на стрелку с братвой. Что-то там у него вышло с бакланами местными, замочили его. За что, без понятия. Только знаю одно, что те бакланы уже не живут. Так вот и вышло, что одна Ирина осталась. Малину содержит теперь. Железная баба.
      – И много забот тут у вас, в этой дыре? – поинтересовался я.
      – Да не так чтобы очень. Три зоны тут рядом, одна бабская. Всем грев надо организовать. Мусоров купить. Чего еще?.. За урками местными да бакланами приглядеть, чтобы не беспредельничали. Непонятки между ними, дураками, чуть ли не каждый день. И надо все разобрать, рассудить по закону… Вот и тебе тут дорожку от Ижмы прокладывали. И дальше отсюда уже проложили. Я про это как раз и хотел рассказать.
      – Рассказывай.
      Окурок красной звездочкой упал на пол и тут же пропал. Шершавый растоптал его ногой.
      – Слушай. Послезавтра в ночь Макс переправит тебя через Мезень. На том берегу железка. Там тебя днем и подхватит наш человек. Сан Санычем зовут его. Машинист. Помощником у него Витя Кроватка. Гоняют лес до Магистрали. До Микуня. Мужики правильные, можно им доверять…
      – И куда я в Микуне?
      – А ты слушай, не перебивай… Завтра утром Дюймовка едет туда. Тоже с Сан Санычем. Там за день все подготовит, с братвой перетрет, чтоб ждали, думали как тебя дальше везти. А потом и встретит тебя с тепловоза. Ты не менжуйся, за тебя все промеркуют, с рук на руки передадут, ты и не почувствуешь. И мусора ничего не прочухают. А пока два денька у нас погостишь, поскучаешь. Хотя Ленка скучать не даст тебе, Коста.
      – Эт-та точняк, – усмехнулся я. – Толик, еще есть, что сказать?
      – Да нет. Все вроде сказал, что хотел. Пошли, что ли, к нашим.
      Глаза давно привыкли к темноте, и по пути в сенях я даже не сбил ни одного ведра с помоями. Удачно добрался до светлой горницы, где обнаружил ту гладь и тишь, какая обычно царит на исходе застолья. Пьяные Голован и Мария спали валетом на диване, Амикан дремал, продолжая сидеть за столом. Напротив него стоял стакан, до краев наполненный водкой, но потребовался бы он Артему, скорее всего, только наутро. Ирина с Дюймовкой гремели посудой в задосках. Вика собирала со стола остатки нашего скромного пиршества. Аленка делала вид, что помогает тетке, но стоило мне войти, как сразу забыла про свои обязанности.
      – Ты все? Освободился? – подскочила она ко мне. – Пойдем спать?
      – Заездишь же человека! – прокричала из задосок Дюймовка и тут же добавила уже для меня: – Идите, Коста, идите. Вон, прихватите чего-нибудь с собой недопитого, недоеденного.
      – И правда… – нерешительно пробормотал я, словно испрашивая у честной компании позволения откланяться.
      – Иди, иди, отдыхай, – хлопнул сзади меня по плечу Толик Шершавый.
      А Ленка уже набивала всевозможной провизией, бутылками и посудой пакет.
      «И на сколько же рассчитано такое количество хавчика? – с ужасом подумал я. – Ведь на неделю, не меньше. Она что, серьезно рассчитывает на такой срок? Обломись, девочка, впереди у нас только две ночки…
      – Коста, пошли. – Алена с огромным пакетом в руке подошла ко мне, ткнулась губами мне в бороду и зацепила меня за локоть.
      …Мне тебя немного жалко. Ведь со мной, милая, тебе не светит. И придется тебе все-таки ограничиться сплавщиком или вальщиком леса… Впрочем, кто тебя знает? Возможно, тебе еще повезет», – заключил я и поплелся следом за Ленкой в подвальную келью.

* * *

      Два дня и две ночи я нежился в горячих объятиях любвеобильной сестрицы Аленушки. Хлебал пиво без меры и ел здоровую деревенскую пишу от пуза. Иногда удавалось урвать полчаса на то, чтобы посмотреть телевизор или полистать какую-нибудь книжку. Одним словом, двое суток полнейшего расслабона, о каком я не мог и мечтать еще меньше недели назад, трясясь на кобыле через тайгу и замерзая в палатке.
      Естественно, как я и ожидал, Ленка не преминула подъехать ко мне с предложением стать моей верной спутницей в блужданиях между жизненными невзгодами.
      – Я отвечаю, не пожалеешь, – уверенно заявила она, разогретая несколькими бутылками пива.
      А я в ответ рассмеялся:
      – Вот когда подрастешь и поумнеешь настолько, чтобы понять хотя бы наполовину, какие геморрои ждут меня впереди, тогда мы поговорим об этом всерьез. А пока все это только «метет пурга». И больше не будем об этом.
      – И где прикажете вас искать, Костоправ Батькович, когда я подрасту и поумнею настолько, насколько вас это устроит?
      – Не знаю. Давай договоримся, что примерно в начале лета я сам объявлюсь в Кослане, – ляпнул я и тут же ужаснулся своим словам: «О дьявол! Ведь за мной уже есть одно обещание! Кристина… Теперь еще Ленка. И обе ведь малолетки! Я что, решил растрезвонить по всему Поморью, что какого-то ляда припрусь сюда будущим летом. Ждите, девчонки! Встречайте, менты!»
      – Ладно, – неожиданно легко смирилась Алена. – Не буду больше надоедать тебе, милый. Но имей в виду, я буду ждать.
      Я очень надеялся, что не будет – за год может много чего измениться в голове сумасбродной пятнадцатилетней соплюшки.
      – Косточка, солнышко. Только если у тебя не выйдет приехать, дай мне об этом знать. Пришли, пожалуйста, весточку. Договорились?
      – Договорились, – ответил я.
      И больше к этому разговору мы не возвращались. Разве что мне пришлось выдержать основательный натиск в саму ночь отъезда. Алене приспичило провожать меня до поезда.
      – Я что дитятко малое? Спалитесь, что ли, из-за меня? Нет, я тоже иду, – настаивала она. – До железки, и все.
      – Сперва до железки, потом до Микуня, – заметил Шершавый. – А потом только тебя и видели. Нет, дочка. Ты останешься дома. Не пущу тебя и до реки. Это не игрушки. И это мое последнее слово.
      Алена разревелась и обреченно повисла у меня на шее. Она наконец смирилась с потерей, которая казалась ей такой огромной в ее пятнадцать лет…
      Дюймовка еще утром уехала на Магистраль и должна была подготовить мне там достойную встречу. И машинист Сан Саныч уже был в курсах, что должен притормозить у какого-то семафора напротив какой-то тропы в пяти километрах от станции Кослан, чтобы принять меня «на борт» своего локомотива. Появляться на самой станции было стремно – там легко можно наткнуться на мусоров или чересчур наблюдательных и любопытных людишек, которые любят потрепать язычком о всяких там отклонениях от нормального течения жизни. И, в частности, о появлении незнакомого человека в компании одного из местных бандюг…
      – Начало шестого, – бросил взгляд на часы Толик Шершавый. – Пора. Ленка, отлипай от своего ненаглядного. Дай и другим людям с ним попрощаться.
      Я расцеловался с Ириной и Викой, обнялся с Толиком. С Артемом, Голованом и Марией я распрощался еще накануне – они уехали в Венденгу. А с Дюймовкой мне предстояло встретиться в Микуне.
      – Ну с Богом, – перекрестил нас с Максом Шершавый.
      И у меня на шее опять повисла ревущая Ленка…
      Потом мы пробирались по узкой тропинке вдоль бесконечных, по-осеннему пустых, огородов, сопровождаемые ленивым сонным тявканьем местных дворняжек. Спускались по крутому косогору к реке, и я споткнулся и чуть не покатился вниз, в непроглядную темноту.
      – Осторожнее ты, – недовольно прошептал Максим, когда я ухватился за рукав его телогрейки. – Так не то что до Магистрали, до речки не доберешься. Будешь валяться у нас и сращивать кости.
      – На радость Алене, – заметил я.
      – Это уж несомненно. На хрена тока. Не заслужила она такой радости. Все, спустились, кажись. Бона, видишь? Пристань. И лодка. Не промахнуться б теперь мимо места на том берегу. И на лесину какую не напороться бы.
      «Ну уж нет! – подумал я. – Достаточно мне речных приключений и в Ижме. Не хочу добавлять к этой коллекции еще и купание в Мезене. Хотя говорят, что Бог троицу любит, но увольте меня от такой троицы. Двух раз хватило выше крыши».
      – Бона в эту лезь и меня обожди, – распорядился Максим, и пока я осторожно сползал с дощатой пристани в лодку и устраивался на банке, он растворился в темноте, потрещал где-то рядом кустами и появился через минуту, держа два весла. – Сидишь? Вот и ладно. Поплыли, однако.
      На противоположный берег мы переправились без приключений. Я был на веслах, Макс стоял на носу со сплавщицким багром в руках и вглядывался в темноту, высматривая какое-нибудь бревно, на которое мы, по его мнению, рисковали напороться. Но ни шальных лесин, ни каких-либо других головняков у нас на пути не возникло. Через десять минут мы втащили лодку на песчаный пляж, спрятали весла в прибрежном березняке.
      – Ты их потом хоть отыщешь? – спросил я.
      – Легко. – Макс закурил и присел на корточки. – Передохнем с полчаса. Сейчас через парму только ноги ломать. Рассветет, и пойдем.
      Я устроился рядом с ним. Ночь для середины сентября была удивительно теплой, и даже не верилось, что несколько дней назад в эти места уже успела заглянуть зима. Присыпала землю снежком, дыхнула холодом с Ледовитого океана, напомнила, что скоро вернется сюда уже всерьез и надолго…
      Ирина выдала мне в дорогу потертые джинсы, литые резиновые сапоги, линялый свитер и болониевую куртку, так что внешним видом я нисколько не отличался от местных мужичков-работяг. Разве что на лице были заметны кое-какие признаки интеллекта да в глазах не было того отупелого выражения, какое обычно бывает у человека после трехмесячного запоя. Из всего, с чем я приехал в Кослан, я оставил себе только «наговоренный» крестик, который мне презентовала Настасья и ПМ с запасной обоймой – сувенир от цириков Ижменской зоны.
      Насчет того, стоит ли мне брать с собой волыну, мы долго не могли прийти к единому мнению с Толей Шершавым.
      – Все равно ведь, коль мусора насядут, не отобьешься, – приводил свой основной аргумент местный смотрящий.
      Но я крыл его карту своей козырной:
      – Зато будет из чего застрелиться.
      И в конце концов пистолет оказался у меня за поясом джинсов.
      …Как только в лесу посветлело настолько, что можно было идти по тропинке, не боясь сбиться с нее и с размаху ткнуться лобешником в ствол сосны, Макс поднялся, заплевал окурок, объявил:
      – Времени в обрез. Еще пять верст шагать. А через час должны быть на месте. Опоздаем на поезд – вот облажаемся! – И бодро зашагал в глубь тайги. Я поспешил за ним.
      Справа, примерно в километре от нас шумела железнодорожная станция. Что-то постоянно кричал по трансляции пронзительный голос диспетчера, притом из всех слов я мог разобрать не более трети, и все они были матерными. Иногда со станции доносились свистки маневрушки или лязг буферов. Там сейчас составляли состав с лесом, который должен был увезти меня на Магистраль.
      Но с каждым шагом мы оставляли Кослан все дальше и дальше у себя за спиной и наконец суетные звуки цивилизации поглотила тайга, заменила их умиротворенным гулом соснового бора и кукованием кукушки.
      – Кукушка, кукушка, сколько мне жить? – прошептал я так, чтобы меня не расслышал Максим и не решил бы, что его спутник рехнулся. – Раз… два… три…
      Узенькая тропинка вывела нас на заросшую кустами, заброшенную двухколейку. Макс бросил взгляд на часы и прибавил шагу. До подачи к месту назначения моего товарняка оставалось не более получаса.
      – …тридцать семь… тридцать восемь. Спасибо, кукушка. Тридцати восьми мне вполне достаточно.
      – Чего там бубнишь? – обернулся Максим. – Нетоверы своим присловиям обучили?
      – Крыша у меня съехала.
      – Немудрено.
      «Действительно, немудрено, – молча согласился я с Максом. – Так поколбасила жизнь за последнее время, что тут не только крыша… Тут вообще легко распрощаться с мирским бытием, как сказали бы мои друзья спасовцы, и отправиться на прием к архангелу Михаилу. Или кто там заведует заблудшими душами? Впрочем, нет. Рановато. Кукушка накуковала мне тридцать восемь лет жизни…»
      – Успеваем. – Максим сбавил ход, обернулся. – Впереди метрах в ста железка уже. Поезд будет минут через десять. Подождем его здесь. Саныч обещал погудеть, как приближаться будет. – Он присел на корточки, закурил. – Так чего ты там бормотал, когда шли?
      – Считал, сколько кукушка мне накукует.
      – Хм… А ведь я тоже. Всякий раз считаю, когда слышу. И всегда по-разному получается. Два раза хотя бы совпало… Не-е-ет, братан, туфта это все, детские сказочки. Никакая кукушка тебе твой срок не отмерит. Сам ты себе хозяин, от тебя и зависит, сколько прожить. И как прожить…
      Издалека до нас донесся гудок тепловоза. Макс посмотрел на часы, удовлетворенно отметил:
      – Точняк, как в аптеке. – И поднялся с корточек. – Пошли, Коста. На платформу, ха-ха.
      В марках локомотивов я не разбираюсь, так что точно сказать не берусь, что это было – то ли маленький тепловоз, предназначенный для того, чтобы таскать небольшие составы на короткие расстояния, то ли обычная станционная маневрушка. Когда мы поднялись на насыпь, до локомотива оставалось еще метров двести, но машинист сразу увидел нас, и тепловозик еще раз пронзительно взвизгнул.
      – Ну, брат, удачи тебе. – Макс сдавил меня в медвежьих объятиях. – Заглядывай в гости. Примем всегда.
      – Хорошо, загляну. Целуй от меня Аленку.
      – Ага… Приготовься. Саныч останавливаться не будет. Притормозит децл, и только. Так что вскакивай на ходу. Не промахнись.
      Локомотив уже почти доехал до нас. Сейчас он полз со скоростью выдохшегося марафонца. Из кабины на открытую площадку вышел молодой парень в замасленной телогрейке, поприветствовал нас взмахом руки и облокотился на железные перила, внимательно наблюдая за тем, как я готовлюсь взять старт.
      – Макса! Здорово! – прокричал парень, а я в этот момент взял ускорение, уцепился за поручень и легко вскочил на нижнюю ступеньку крутой железной лесенки. Поднялся вверх еще на пару ступенек, обернулся и помахал на прощание Максу.
      – Ленку целуй от меня! – напомнил о своем поручении.
      – Ага! – Послушно кивнул Максим. – А кукушка… – шум машины заглушал его голос, и как он ни старался, как ни кричал, я не мог расслышать ни слова. Впрочем, нет. – …врала…
      Кажется, он пытался меня предупредить, что проклятая птица мне наврала. Или наоборот – не наврала. Прокуковала правду про тридцать восемь лет жизни. Эх, хотелось бы, чтобы это было именно так.

Глава 2
Я ДОСТАЮ ИЗ ШИРОКИХ ШТАНИН…