Вечером я нос к носу столкнулся с Василисой возле мусоропровода. Я – с пузатым помойным пакетом, она – с большим зеленым ведром. Мы обменялись приветственными кивками, и я уже было открыт рот, чтобы предъявить ей претензии за ночные концерты, как она меня на мгновение опередила:
      – Это что у тебя сегодня утром играло?
      – «Коптик Рейн», – покраснел я. И подумал, что до сегодняшнего дня мы не обменялись ни словом. – Что, понравилось?
      – Прикольно. Дашь послушать?
      – Ага.
      – Тогда заходи.
      Так через десять минут я с диском в руке оказался у этой девчонки в гостях. И смущенно притормозил на пороге, с удивлением обозревая студию, в которой оказался. Я ожидал увидеть совершенно иную квартирку – этакий тинейджерский будуар. Но это было больше похоже на кабинет программиста с единственной оставшейся от былой планировки стеной – она ограждала от любопытных взоров санузел. Кухня же была отделена лишь символической барной стойкой, может быть, и удобной для смешивания за ней сухого мартини, но не очень-то пригодной для семейных файф-о-клоков.
      – Чего топчешься? Проходи. – Василиса забрала у меня диск и кивнула на громоздкий диван, нерационально водруженный точно в центре не такого уж и большого жилого пространства. Кроме дивана, Василисина студия могла похвастаться шифоньером, предназначенным, скорее всего, для верхней одежды, простенькой стенкой, все полки которой были завалены книгами, журналами и глянцевыми рекламными проспектами, и креслом, в котором уютно устроился старенький телевизор. На полу возле кресла было определено место для музыкального центра. В углу находился длинный компьютерный стол; на столе установлен большой ЖК-монитор, по бокам обрамленный мощной акустикой; рядом с монитором еще одна кипа рекламных буклетов. На стене над столом закреплена миниатюрная веб-камера, вокруг которой развешано компьютерное «железо». И на все это хозяйство направлен большой вентилятор.
      – А почему на стене? – удивился я.
      – Чтобы лучше проветривалось. – Девочка с лиловыми волосами присела на корточки перед музыкальным центром и наотмашь вмазала по нему кулачком. – Иначе он не включается, – объяснила она. – Рухлядь, а выбросить жалко. Располагайся…
      Я взял из пачки на столе верхний буклет, рекламировавший какие-то электронные прибамбасы. Полистал, ни черта не понял и подошел к продолжавшей колдовать над центром Васюте.
      – Ты этим торгуешь?
      – Я этим зарабатываю на жизнь, – довольно расплывчато ответила она и дала понять, что вдаваться в подробности не намерена: – Довольно глазеть. – Она выдернула у меня из руки буклет и швырнула его в кресло. – Пошли лучше пить кофе.
      Самое интересное, что музыкальный центр так и не включился.
      Мы провели на неудобных табуретах за барной стойкой часа два. Пили кофе и какую-то домашнюю наливку. Болтали за жизнь. Притом, что удивительно: Василиса больше слушала, а в основном рассказывал я – про свое реалити-шоу, про подсиживающего меня Пашу Сенявина, про неожиданно взбрыкнувшую накануне Нового года Станиславу. Шутливо проехался насчет стонов из-за стены:
      – У твоего парня, наверное, расцарапана вся спина? Да, Васюта?
      – Не знаю, – небрежно пожала плечами она. – Я его выставила.
      Я тут же взял эту информацию на заметку и перешел к сегодняшнему инциденту во время пробежки, когда из-за Василисы на меня натравили собаку.
      – Тащи штаны. Погляжу, что можно сделать, – предложила она, когда я пожаловался, что завтра мне, беспорточному, утреннюю пробежку придется отменить.
      – А ты умеешь? – глупо спросил я, на что девочка с лиловыми волосами ответила:
      – Я умею все, заяц. Давай дуй за штанами, пока не передумала.
      Она заклеила их очень профессионально и потратила на это какие-то десять минут.
      – Вот и все, а ты боялся, – наморщила носик она, понюхав перемазанные клеем подушечки пальцев. – Пробежку завтра тебе прогулять не удастся. Что еще починить?
      У меня подтекал кран на кухне и вот уже две недели, как перегорела одна из лампочек в ванной. Но я сказал:
      – Ничего. Спасибо, малышка. Ты супер!
      – Я знаю. Сварить еще кофе?
      …Я уже было всерьез призадумался, а не попробовать ли задержаться в этой квартирке подольше (например до утра), когда меня довольно бесцеремонно выставили за дверь.
      – Иди спать, заяц, – недвусмысленно посмотрела Василиса на антикварные ходики, тикающие над микроволновкой, – а то завтра проспишь утренний моцион. А у меня еще прорва дел.
      Я по-братски ткнулся губами Васюте в лоб и послушно отправился на выход.
      – Спокойной ночи, малышка, – обернулся с порога. – Занимайся делами. Слушай «Котик Рейн». Только прошу, на два тона пониже. Не мешай спать даме с собачкой.
      – Спокойного сна эта стерва не заслужила. Так что сделаю это только ради тебя, – помахала рукой на прощание Василиса. И с грохотом захлопнула железную дверь. Соседка снизу при этом, наверное, вздрогнула.
      Я вернулся к себе и завалился в постель. Ворочался и размышлял о том, что девочка с лиловыми волосами довольно забавна и, если к ней приглядеться повнимательнее, совсем не выглядит малолетней дурехой. По сравнению со Стасей она даже выигрывает Впрочем, при чем здесь Стася? Она уже десять дней, как отрезанный ломоть. Что же касается Василисы, то с ней не мешает познакомиться поближе.
      А из-за стены уже доносилась ядреная смесь сочного гитарно-компьютерного драйва и хриплого вокала Кэт Радман. Василиса слушала «Котик Рейн».
      На этотраз, как и просила меня дама с собачкой, «на два тона пониже».

* * *

      И все-таки на следующее утро я снова подвергся нападению овчарки. Правда, на этот раз я был к подобному ходу событий готов.
      Я понял, что без очередного инцидента не обойтись, когда на две тысяче пятидесятом шаге обогнув туалет и свернув с главной аллеи, увидел на старом месте знакомое пальто а-ля «Большевичка». Старая дева держала на поводке свою толстую плешивую тварь.
      Конечно, можно было избежать геморроя и отступить.
      Вот только все, что угодно, но не позорное бегство! Я решил: «Если меня к этому вынудят, ввяжусь в неравную битву. Пусть буду насмерть закусан собакой, пусть погибну, но удовольствия лицезреть мою съежившуюся со страха спину этой ментовской дамочке не доставлю».
      Внутренне сжавшись от недоброго предчувствия, я заставил себя продолжать бег по привычному маршруту.
      Более того, я даже, поравнявшись со старой девой и перейдя на бег на месте, ехидно поинтересовался:
      – Выспались? Между прочим, я выполнил ваше желание. Сходил в шестьдесят первую, побеседовал с девочкой. Сегодня ночью ее не было слышно.
      – Почти не было, – внесла поправку соседка. И больше не сказала ни слова, лишь грозно блеснула окулярами. А ее псина смерила меня недобрым взглядом. Но агрессивности пока не проявляла.
      – Стер-во-за! – почти беззвучно процедил я и побежал дальше.
      Возможно, у этой дамочки был феноменальный слух. Возможно, она прочитала «стер-во-зу» по губам. А возможно, спустила собаку с поводка просто по причине своего сволочного характера. Как бы там ни было, но, когда я, предвидя возможность такого исхода, резко остановился и обернулся, овчарка, практически прижав к слегка припорошенной свежим снежком аллее нижнюю челюсть, уже вовсю двигала на меня. Как и вчера, в полном молчании.
      Вцепиться мне в ногу ей с ходу не удалось. Я героически закатал ей по морде ногой. Собака растерянно хрюкнула и притормозила. Но это было лишь временное отступление. Со второй попытки она до меня все-таки добралась. И, как я ни отбивался ногами, несколько раз достала меня зубами – эта тварь оказалась не по возрасту и не по комплекции проворной.
      А очкастая стерва наблюдала за нами и довольно посмеивалась. Собаку она подцепила на поводок, только когда увидела, что на аллею свернули какие-то люди.
      – Звездец тебе, сучка! – разъяренно прошипел я и устремился в мусарню.
      Но, слегка остыв, пораскинул мозгами и решил, что лишь потрачу попусту время.
      Во-первых, если соседка служит в милиции (а я был не склонен брать этот факт под сомнение), меня там в лучшем случае просто пошлют на хрен; в худшем – добавят еще.
      Во-вторых, на этот раз пострадали не только штаны, но и куртка, – никаких других признаков (не говоря о доказательствах) того, что на меня натравили собаку, к сожалению, не было. Ни свидетелей, ни даже следов от укусов на теле. Потому что по сути искусан я не был. Овчарка мастерски разобрала на клочки мою «Диадору», но не оставила на теле ни единой ссадины. Как мусора умеют бить без следов, так и эта ментовская штучка, похоже, была обучена «по-ментовски» кусаться.
      Ко всему прочему, сегодня мне во что бы то ни стало надо было появиться в телекомпании. Следовало наконец расставить все точки над «i» со своими туманными перспективами в телекомпании: либо я продолжаю заниматься реалити-шоу, либо становлюсь безработным. В канцелярии моей подписи дожидался новый трудовой договор, которого я пока даже не видел. Я всерьез опасался, что содержание этого контракта никогда не получит моего одобрения, и, значит, наши деловые отношения с телекомпанией упрутся в тупик, в результате чего я окажусь на улице, а Паша Сенявин получит доступ к столь вожделенному креслу программного директора «Натурального хозяйства».
 
       «Натуральное хозяйство»
       (Зима)
 
      В конце осени 2003 года все в «Натуральном хозяйстве» вроде бы устаканилось.
      Деревню Бутылкино накрыта зима. Участники шоу, как сумели, насолили грибов, наквасили на закуску капусты и переводили дух после осеннего марафона – уборочной. Ходили друг к другу в гости. В «прямых эфирах» кушали брагу собственного приготовления, а за кадром – контрабандно доставленную в деревню казенную водку. Парились в бане, где создавали любовные… уже не треугольники, а многоугольники. Под Рождество в режиме реального времени опоросилась свинья, спустя две недели отелилась корова. Несколько раз из леса на лыжах выходили охотники – мрачные личности, которые охотно позировали перед телекамерами, а потом в дым напивались в маленькой бане – ее мы тут же переименовали в гостевую избу.
      Нестабильный еще в ноябре рейтинг реалити-шоу наконец устоялся, аудитория не увеличивалась, но и не уменьшалась, что, похоже, устраивало и телекомпанию, и спонсоров.
      Сенявин никакими «записками» больше не баловал, служебного рвения не проявлял, и я был ему благодарен уже за то, что он не лезет ко мне со своими претензиями и прожектами.
      Наверное, все так бы и шло дальше – ни шатко ни валко, без реформ и накачек начальства, как весной у Главного обнаружили рак, и он умчался в Германию, передав дела нагрянувшей из Москвы некой Софье Сергеевне Крауклис – эмансипированной особе, сразу вызвавшей у меня ассоциации с этакой анархисткой 1917 года в кожанке и с маузером в деревянной кобуре.
      Софья Сергеевна взялась за телекомпанию круто. Не минуло и месяца с момента ее прихода во власть, как без церемоний были закрыты четыре показавшихся ей недостаточно перспективными проекта, а их руководство – репрессировано. Одних отправили в ссылку – на должности разъездных выпускающих, других и вовсе приговорили к высшей мере – увольнению. Кое-кто из старожилов компании, проработавший в ней с первого дня, тихо исчез. Зато в офисе все чаще и чаще мелькали новые лица.
      По непонятным причинам и «Натуральное хозяйство», и лично меня Крауклис упорно игнорировала. На редакционных советах, планерках и совещаниях молча выслушивала мои лаконичные отчеты, а если потом и высказывала несущественные пожелания, то делала это исключительно через референта. Даже здоровались мы с Софьей Сергеевной молча – обменивались небрежными кивками. Создавалось впечатление, что Крауклис всерьез опасается, что, перекинувшись со мной парочкой фраз, можно подцепить от меня какую-нибудь заразу.
      Нельзя сказать, чтобы меня такое положение вещей не устраивало. Как говорится, поближе к камбузу, подальше от капитанского мостика. Я ничуть не стремился установить с Крауклис более неформальные и доверительные отношения. Ко всему прочему, на это попросту не было времени. После полугодового творческого застоя Сенявин разродился очередным грандиозным прожектом. Очередной диверсией, которая на этот раз не вызвала у меня никаких возражений.
      Вот уже две недели, как с энтузиазмом пироманьяков вся моя группа занималась подготовкой пожара в Бутылкино. К сожжению была приговорена небольшая избушка, вся вина которой заключалась лишь в том, что стояла она чуть на отшибе и относительно близко к реке. Избушку занимала отвязная юная парочка, больше всех остальных участников реалити-шоу предрасположенная к пьянству и свингерству. Им было по барабану, где жить. Из Петербурга в Бутылкино была командирована бригада плотников и печник, которые за двое суток привели в порядок запасную избу, куда загодя и перетаскали жалкий скарб «погорельцев». Оставалось дождаться подходящей погоды – во-первых, сухой (дабы полыхало поярче); во-вторых, с западным ветром (чтобы от искр не спалить всю деревню). Но июнь, как назло, выдался слишком сырым даже для Питера. Диверсия откладывалась и откладывалась.
      Вот тут-то Крауклис впервые и обратила на меня свой начальственный взор. Я был вызван на ковер.
      – Вас, наверное, удивляет, что я обхожу вниманием ваше реалити-шоу, – начала разговор Софья Сергеевна.
      Я с трудом удержался, чтобы не хмыкнуть: «Ах, какое у тебя самомнение! Хотя, признаться, действительно удивляет», – это я так подумал, а вслух произнес абсолютно противоположное:
      – Ничуть.
      – Просто сначала, – не обратила на меня никакого внимания Крауклис, – я должна была разгрести весь тот хлам, что оставил после себя мой предшественник. Вы же на фоне всего остального производите впечатление наиболее благополучной программы. Так что ваше «Хозяйство» я оставила на потом.
      – На закуску, – сформулировал я.
      – Да, на закуску. – Ей, похоже, понравилось такое определение. И я удивился, обнаружив, что эта жертва эмансипации умеет изображать на безжизненной роже улыбку. И выражаться аллегорически. Скажем, так: – Настала пора закусить. Займемся вашим реалити-шоу.
      – А чего, собственно, им заниматься? У «Хозяйства» самый высокий зрительский рейтинг на канале, оно приносит стабильный доход, и, думаю, никаких коррективов не требует.
      – Это вы так думаете. – Крауклис достала из портсигара сигарету без фильтра, вставила ее в длинный мундштук. Имидж бой-бабы начала двадцатого века она соблюдала безукоризненно. – Я же считаю иначе. Вы остановились в развитии. Высокий рейтинг, стабильный доход, – это вашему коллективу в актив. В пассив же то, что вот уже год, как вы топчетесь на месте, плюете в потолок и даже не пытаетесь что-нибудь предпринять, чтобы ваш высокий рейтинг повысить еще. – Софья Сергеевна чиркнула спичкой (не щелкнула дорогой зажигалкой, а именно чиркнула спичкой, позерша!), прикурила и выдала: —Сегодня вторник. – То-то я этого не знал! – У вас есть три дня до пятницы, чтобы разработать план расширения зрительской аудитории реалити-шоу на… – она чуть призадумалась, – …тридцать процентов к… – еще раз призадумалась, – …первому сентябрю.
      Я обалдел!!!
      «Эта „экспроприаторша с маузером“, вообразившая себя цивилизованным менеджером, просто хватает с потолка первые попавшиеся цифры! Тридцать процентов… к первому сентября. А почему, собственно, не пятьдесят пять? Скажем, к четырнадцатому июля? Как-никак День взятия Бастилии. Вот и приурочили бы».
      – Доложите в пятницу. Запишитесь у секретаря, – напутствовала меня Софья Сергеевна. – У вас есть вопросы?
      Мне очень хотелось спросить, неужели существует на свете такой извращенец, который с этой ведьмой делит постель?
      Кроме того, мне хотелось спросить еще очень о многом. Но я промямлил:
      – Нету вопросов, – и поднялся из-за стола.
      – Секунду, – тормознула меня Крауклис. – В пятницу явитесь ко мне со своим заместителем.
      – Хорошо, – согласился я, хотя так и не понял, кого она имеет в виду. Заместителей у меня не было. Или, если угодно, их было ровно пятнадцать оболтусов – все, кто входил в мою группу.
      «Наверное, она имела в виду толстяка, – решил я, вернувшись к себе. – Из всех, кто работает над „Натуральным хозяйством“, на виду помимо меня только он. Активная самореклама дает результаты».
      Еще месяца два назад, то есть до начала масштабных кадровых перестановок, в компании не было ни одного человека, кто бы не знал о неоцененном таланте Паши Сенявина. Целыми днями он лазал по офису и был готов с превеликой охотой поведать любому о том, как расцвело бы «Натуральное хозяйство», окажись он его кормчим. Какое у него планов громадье – все, как один, нереализованные по причине полнейшей инертности и инфантильности тех, кто обязан претворять эти планы в жизнь. Как его задвигает бездарный программный директор, вцепившийся в свое командирское кресло, как в барбоску блоха. Пашу терпеливо выслушивали. Потом тихо хихикали – никто его всерьез не воспринимал.
      В том числе и я. Еще чего не хватало – расходовать на этого пустобреха нервные клетки!
      Но неожиданно болтовня Паши Сенявина заинтересовала Софью Сергеевну Крауклис.
      Когда в пятницу мы объявились в ее кабинете, она уже успела ознакомиться с моей служебной запиской, в которой не было и намека на «план расширения зрительской аудитории реалити-шоу на тридцать процентов к первому сентября». Вместо этого я доходчиво растолковывал безмозглой начальнице, почему нельзя вносить в формат реалити-шоу радикальные изменения, почему невозможно поднять его рейтинг. Похоже, мои доводы мать-командиршу не убедили.
      – Итак, моим распоряжением вы манкировали, – зловеще констатировала она.
      А я подумал: «Марфа безграмотная! Манкируют обязанностями. Распоряжения игнорируют. Посылают на хрен!»
      – Софья Сергеевна, в записке я изложил свой взгляд на эту проблему. И обосновал причины, по которым не возьмусь перекраивать формат проекта.
      – Иными словами, вы считаете, что не сумеете привлечь к программе нового зрителя, – перефразировала меня Крауклис.
      – Не считаю, а абсолютно уверен в том, что если сейчас начать эксперименты над «Натуральным хозяйством», это приведет к его краху. Один необдуманный шаг, и домохозяйки переключатся на другие каналы. Поэтому я категорически против рискованных авантюр. К тому же рейтингу нашего среднебюжетного шоу могут позавидовать многие грандиозные проекты, а по рентабельности оно на одной из первых позиций в России. Так к чему какие-то коррективы?
      – То есть вы считаете, что я предлагаю вам авантюру? – сузила и без того узкие глазки мать-командирша.
      – «Тридцать процентов к первому сентября» я расцениваю не иначе, как авантюру, – отрубил я, решив: «Будь, что будет! Похоже, сегодня мой последний рабочий день в телекомпании». – Если вы обоснуете эти цифры и убедите меня в том, что они взяты не с потолка, а имеют под собой какой-то фундамент, я возьму свои слова обратно.
      – Ничего обосновывать я не намерена. Это должны были сделать вы, но отделались безликой бумажкой, – потрясла Крауклис моей служебной запиской, и с этого момента я перестал для нее существовать. – Вы в курсе, что я просила рассмотреть возможность повышения рейтинга реалити-шоу? – взглядом людоедки смерила она аппетитного толстого Пашу.
      – Да, Денис Дмитриевич мне говорил.
      – Разделяете его мнение о том, что это авантюра?
      Я не сомневался, что скользкий приспособленец сейчас вытянется по стойке смирно, состроит подобострастную мину и продаст меня с потрохами: «Никак нет! Не разделяю!»
      Но Сенявин оказался гораздо дальновиднее, нежели я ожидал. Он не стал пользоваться моментом и втаптывать меня в грязь, напротив, заставил меня удивленно вскинуть брови, неожиданно выдав:
      – Да, разделяю. – Правда, тут же поспешил оговориться: – Отчасти.
      – Расшифруйте.
      – Добиваться увеличения рейтинга именно на тридцать процентов – это действительно авантюра. Но привлечь к «Натуральному хозяйству» новых зрителей вполне реально. У меня есть конкретные предложения. Правда, до сих пор они никого не интересовали, – сел Сенявин на своего любимого конька.
      – Меня интересуют. Изложите свои предложения на бумаге. Посмотрю, что с ними можно сделать. – Крауклис обласкала Пашу ободряющим взглядом. Потом глянула на меня. – Идите, работайте. В общих чертах я вашим проектом довольна. – Начальница давала мне понять, что нагоняя не будет и мое изгнание из компании на этот раз не состоится. Но, с другой стороны, обольщаться не стоило. Я оказался в опале, а на звание фаворита вполне обоснованно претендовал толстяк. Своего он добился – на него наконец обратили внимание. Теперь надо было доказывать, что планов громадье существует не только на словах.
      И Паша взялся за дело с огромным энтузиазмом. Как нельзя более кстати установилась наконец подходящая для пожара в Бутылкино погода, и в прямом эфире на протяжении двух часов эффектно полыхала изба, а участники шоу суетливо таскали к месту пожара воду с реки. Через неделю по разработанному мною сценарию между обитателями деревни вспыхнул нешуточный конфликт, переросший в банальную драку и завершившийся исходом из Бутылкино в цивилизацию половины героев – восьми человек. Телекомпания сразу же объявила о наборе новых участников, но до кастинга дело так и не дошло. Сенявин подкинул интересную мысль заменить выбывших героев банальными бомжами, которые, якобы, прослышав о «Натуральном хозяйстве», решили сменить сырые подвалы и денатурат на теплые избы и домашнюю бражку. Подобрать настоящих, но притом относительно трезвых бомжей оказалось непросто, но те же бойкие мальчики, которые полтора года назад отыскали заброшенную деревню Бутылкино, прошлись по помойкам, и через два дня на мой суд была представлена целая группа кандидатов на должности новых участников реалити-шоу.
      Одним словом, жизнь бурлила, злосчастный рейтинг оставался на прежних позициях, а из всех сотрудников телекомпании наиболее частым гостем в кабинете Софьи Сергеевны Крауклис стал Паша Сенявин. О чем они там шептались, я не знал. Да и не стремился узнать. Хотя не без основания подозревал, что толстяк готовит почву для решающей атаки на вожделенную должность программного директора реалити-шоу. Тем паче, что приближался очень удобный для атаки момент – 31 декабря 2004 года заканчивался мой контракт с телекомпанией. Будет ли он продлен, или я окажусь без работы, зависело и от меня, и от Крауклис… и еще от очень-очень многих нюансов. В частности, у меня на руках были мои авторские права на идею и концепцию «Натурального хозяйства». Вот их-то я и лишился в ноябре.
      Как у ребенка конфетку!
      Все было обставлено настолько безобидно, что я не заподозрил ничего плохого. Меня просто поставили в известность, что теперь гонорар за каждый сценарий нового эпизода реалити-шоу будет выплачиваться отдельно. В связи с этим к основному договору на авторские права требуется дополнительное соглашение. Я никогда не был силен в юриспруденции и всегда – порой безоглядно – доверял людям, а поэтому в короткой цидульке, которую мне подсунули на подпись, не узрел ничего подозрительного. Подмахнул ее. И, как впоследствии оказалось, развязал этим руки Софье Сергеевне Крауклис. Если раньше ей приходилось считаться с тем, что я мог распоряжаться своим авторским правом, как мне заблагорассудится, и в моих силах было даже свернуть реалити-шоу, то теперь оставалось единственное препятствие к тому, чтобы выпереть меня взашей из компании, – мой контракт, действительный только до 2005 года. Когда я это наконец осознал, до этого срока оставалось всего две недели.
      Две недели до статуса безработного.
      Две недели до торжества Паши Сенявина, чей творческий пыл наконец оценили.
      Правда, на пьянке, устроенной в офисе 30 декабря, Крауклис разлюбезно чокнулась со мной шампанским и как бы между прочим обмолвилась:
      – Сразу после праздников зайдите в канцелярию, подпишите новый контракт. От прошлого он отличается только более выгодными для вас финансовыми условиями.
      – Спасибо, – поблагодарил я.
      Это сообщение меня ничуть не порадовало. «Более выгодные финансовые условия» – это звучало слишком неопределенно, чтобы оказаться надежным. Ко всему прочему Паша вот уже несколько дней ходил «грудь колесом» и строил очередные грандиозные планы, в которых, по данным разведки, места мне не было.
      Оставалось единственное: не отчаиваться и надеяться на какую-нибудь ничтожную должность у Ширмана на СПТ или у Зифа на Северо-Западном кабельном.

      Новый контракт я в тот день так и не подписал. И даже не прочитал. Канцелярия вымерла – похоже, в отличие от меня, для ее обитателей новогодние праздники не прошли без последствий.
      Я послонялся по офису, утвердил, не читая, очередные опусы текстовиков, без особого интереса полистал распечатку сообщений, поступивших за праздники на горячую линию реалити-шоу, и решил, что на службе сегодня мне делать нечего. О каком творческом вдохновении, о какой плодотворной работе может быть речь, когда абсолютно неясно, что со мной будет завтра! После обеда я, смачно плюнув на все, смылся домой.