ПОЙДИ ТУДА, НЕ ЗНАЮ КУДА

      Червонец сидел в зале игровых автоматов и просаживал последние три тысячи рублей. Сегодня ему не везло, и, с силой ударяя по кнопке, он бормотал:
      - Ну, давай! Ну, бля, давай! Сука! Падла! Ну не пидар?
      Однако автомат оставался при своем мнении и упорно не давал ничего старше тройки. А Червонцу хотелось получить джек-пот, то есть покер на высшей ставке, или хотя бы флеш-рояль, что означало выигрыш тридцати тысяч рублей, или тысячи долларов.
      Червонец то ругал его последними словами, то начинал ластиться и говорить:
      - Хорошая машинка, сладкий автоматик, ну дай мне - сам знаешь что!
      И тут же срывался на ругань:
      - Гнида паскудная, тварь железная, пидар гнойный!
      Автомату было все равно, и он с аппетитом жрал деньги Червонца.
      Наконец Червонец просадил последнюю тысячу рублей и, выпустив в прокуренное пространство зала игровых автоматов многоэтажное унылое ругательство, повернулся к автоматчику:
      - Слышь, Игорек, поставь в долг! Ты же меня знаешь, я отдам.
      Игорек развел руками:
      - Своих у меня сейчас нет, а из кассы взять не могу. Сегодня проверку ждем, так что - извини.
      - Бля! - Червонцу хотелось продолжать игру. И тут он вспомнил про медальон, валявшийся у него в кармане.
      - Во! - воскликнул он обрадованно. - У меня вещь есть. Старинная, цены немалой.
      Автоматчик устало улыбнулся.
      - Какая разница, - сказал он, - денег-то все равно нет. Вот придет проверка - и что, я им буду твою вещь предъявлять? Враз вылечу с работы.
      Сидевший за соседним автоматом коротко стриженный мускулистый браток, который, в отличие от Червонца, выигрывал уже тридцать пятую тысячу рублей, покосился в сторону разговора и сказал:
      - Слышь, брателла, а что у тебя за вещь? Может, мне сгодится?
      Червонец радостно повернулся к нему и сказал:
      - Еще бы не сгодилась!
      Потом посмотрел на табло автомата, за которым сидел везунчик, и воскликнул:
      - Ну, тебе сегодня фарт, так что бери не глядя!
      И, вынув из кармана медальон, протянул его удачливому игроку.
      Тот, внимательно осмотрев тяжелый серебряный овал, открыл его, мельком заглянул внутрь, потом закрыл и спросил:
      - Сколь хочешь, брат?
      - Давай чирик, и дело с концом. А я, глядишь, и отобьюсь.
      - Десять тысяч… - задумчиво протянул браток, - не, дорого.
      - А сколько? - прищурился Червонец.
      - Ну… Двести дам.
      - Двести? - возмутился Червонец. - Да ты чо, брат, голова поехала?
      И угрожающе посмотрел на братка. Но тот засмеялся и ответил:
      - Да не рублей двести, брателла, а долларов.
      - Ну ты, блин, даешь, - Червонец покрутил головой, - предупреждать надо. Я-то уже подумал, что ты мне двести деревянных хочешь на лоб наклеить.
      - Ну, пошутил, извини.
      - Хреновые у вас шутки, товарищ боцман, - Червонец перевел дух, - ладно, давай двести бакинских. От сердца отрываю.
      Браток вынул из кармана толстую пачку долларов и тысячных рублевых купюр и, почесав пальцем нос, сказал:
      - Ну, тебе все равно в кассу отдавать, так что я нашими. Лады?
      - Лады, - кивнул Червонец, приплясывая от нетерпения броситься в бой с подлым железным ящиком.
      - Держи, - и браток ловко отсчитал шесть тысяч.
      - Ну, бля, я ему сейчас! - воскликнул Червонец и протянул деньги автоматчику: - Ставь все! Пан или пропал!
      Автоматчик невозмутимо нащелкал Червонцу шестьдесят тысяч кредитов, и он бросился в бой. Бой продолжался недолго, и через десять минут Червонец был разбит в пух и прах.
      - Пидар гнойный, - выдавил он сквозь зубы и неохотно слез с высокой табуретки, - слышь, поставь табличку, что занято, я попозже приду, отбиваться буду.
      Автоматчик кивнул и закрыл экран автомата табличкой с надписью:
      "Извините, игровой автомат временно занят".
      Злобно оглядываясь на ограбивший его автомат, Червонец вышел на улицу и, щурясь от яркого солнца, вздохнул полной грудью. Оглядевшись, он неторопливо пошел через дорогу к стоявшему на противоположной стороне улицы "Лендроверу".
      Усевшись за руль, Червонец достал пачку сигарет и раздраженно закурил.
      В кармане задрожала трубка, и Червонец, скривившись от попавшего в глаз дыма, достал ее и посмотрел на экранчик. Номер не определялся, и Червонец, недовольно поморщившись, поднес трубку к уху.
      - Ну, - сказал он таким тоном, что звонивший ему человек должен был сразу почувствовать свое место в жизни.
      - Ты не нукай, мил человек, не запряг, - прозвучал в трубке негромкий спокойный голос, и в этом голосе Червонец услышал власть и уверенность.
      - Это кто? - спросил он, понизив голос.
      - Это, Виталий, твой фарт, - ответили ему, - а зовут меня - Граф. Слышал про такого?
      - Да, конечно, - голос Червонца стал мягче бархата, - обязательно слышал. А откуда вы мой телефон…
      - Не задавай лишних вопросов, Виталий, а бери руки в ноги и давай быстренько в ресторан "Поручик Ржевский". Прямо сейчас.
      - А… как я вас узнаю?
      - Тебя встретят, - ответил Граф, - и имей в виду, что никто не должен знать, куда ты едешь. Понял?
      - Понял, - торопливо сказал Червонец, - а как я узнаю вас?
      - Не беспокойся, - усмехнулся Граф, - тебя встретят.
      И в трубке раздались гудки. Червонец посмотрел на умолкнувшую трубку и пробормотал:
      - Ни хрена себе! Граф…
      Потом бросил трубку на сиденье и завел машину.
      К таким людям, как Граф, если они зовут, нужно не просто спешить, а очень спешить, и при этом отменять любые дела, потому что…
      Просто потому, что с тобой хочет говорить Граф.
      А Граф - это…
      Червонец покрутил головой, и его "Лендровер" резко сорвался с места, чуть не столкнувшись с едва успевшей затормозить раздолбанной "Волгой".

***

      Константин Эдуардович Палицын, он же Граф, был странной фигурой в криминальном мире города. Никто не знал о нем ничего наверняка. Все, что говорилось об этом человеке, сильно отдавало легендами и мифами, но он был вполне реальным человеком, и многие могли подтвердить, что видели его живьем.
      Его уверенно считали вором в законе, хотя никто не знал, когда и где его короновали. Сведения о его отсидках тоже были противоречивыми - если сложить все отбытые сроки, которые приписывались Графу молвой, то набиралось лет триста, а география мест, в которых он якобы сидел, не включала в себя разве что Алькатрас и Синг-Синг.
      Авторитет этого человека никто и никогда не пытался подвергнуть сомнению. Возможно, людям просто нужна была некая фигура, стоящая над всеми, некое подобие уголовного пророка, и они сами создали его для себя.
      Возможно…
      Но, как известно, дыма без огня не бывает, и все, от последней сявки до уважаемых авторитетов, относились в Графу с почтением, хотя и не знали, чем он занимается, на что живет, и вообще - откуда он взялся.
      О Графе говорили, понизив голос и оглядываясь по сторонам, будто их речи могут быть услышаны в неизвестно где находившемся таинственном дворце, и Граф окажется недоволен упоминанием его имени всуе.
      Воры в законе и прочие авторитеты считали за честь обратиться к нему за советом и свято следовали полученным рекомендациям. И если Граф говорил "да", то получивший одобрение человек мог быть уверен в успехе своих начинаний. Но уж если звучало "нет", никто не смел переступить через это короткое слово.
      Паша Новгородский попробовал пренебречь советом Графа, сочтя авторитет пророка дутым, а его слова - пустыми, и закончилось это тем, что всю его команду положили в землю, а самого Пашу распилили бензопилой на запчасти.
      Это событие потрясло криминальный мир города и упрочило авторитет Графа. И никто никогда не знал, где его найти, а если такая необходимость возникала, то Граф сам находил нуждающегося и назначал ему встречу в каком-нибудь неожиданном месте.
      Однажды Витек Резаный, бригадир юго-западных, решил заглянуть за завесу тайны, окружавшей фигуру Графа, и попытался выследить его. Закончилось это тем, что Резаного нашли с пулями в обоих глазах, а двое его подручных, которые взялись пособить корешу, пропали навсегда. С тех пор никто не пытался ни выяснить биографию Графа, ни обнаружить место его пребывания.
      И вот теперь эта легендарная личность заинтересовалась таким отбросом, как Червонец. Сам Червонец, понятное дело, был о себе гораздо более высокого мнения, но все равно - разница в положениях была неизмеримой. Так что, направляясь на назначенную Графом встречу, Червонец слегка мандражировал, хотя и отметил в словах Графа намек на некий фарт.
      Подъехав к ресторану "Поручик Ржевский", Червонец поставил "Лендровер" на стоянку и направился к входу, по обеим сторонам которого стояли двое гренадеров с огромными усами и внушительными саблями.
      Навстречу Червонцу вышел невысокий худощавый человечек в строгом костюме. Он протянул гостю руку и сказал:
      - Вас ждут, Виталий.
      Пожав его сухую маленькую ладонь, Червонец покосился на равнодушных стражей, которые вблизи оказались на голову выше его, и последовал за своим провожатым.
      Они вошли в вестибюль ресторана, и Червонец, остановившись, ошеломленно огляделся. Он слышал про этот кабак, знал, что простых людей сюда не пускают, но такого он не ожидал. Хрустальные люстры, бархатные и шелковые портьеры, золотая лепнина, статуи и канделябры, инкрустированный паркет… Эта лезущая в глаза роскошь отдавала, конечно же, дикарством, но на Червонца интерьер произвел такое же впечатление, как фуражка со сверкающей кокардой на дикаря с острова Пасхи.
      Он был потрясен. Его провожатый, едва заметно улыбнувшись, сказал:
      - Прошу вас, - и указал на дверь, ведущую не в общий зал, откуда доносились приглушенный шум и звуки цыганской скрипки, а куда-то совершенно в другую сторону.
      Они вошли в затянутую темно-зеленым штофом комнату. В уединенном кабинете находился один старинный стол на львиных ногах и стул. За столом сидел массивный мрачный мужчина в деловом костюме.
      "Граф?" - удивленно подумал Червонец, но мужчина встал, подошел к нему и вежливо спросил:
      - У вас есть при себе оружие?
      - Э-э-э… Нету, - ответил Червонец, который не сразу сообразил, о чем его спрашивают.
      - Позвольте, - сказал мужчина и прошелся вдоль тела Червонца импортным металлодетектором.
      После этого он кивнул провожатому Червонца и, отворив перед гостями скрытую за портьерой дверь, невозмутимо уселся на свое место.
      За дверью оказался длинный коридор, неярко освещенный рядом светильников, выполненных под старину. Остановившись у одной из дверей, провожатый аккуратно приоткрыл ее, заглянул внутрь и затем, открыв дверь пошире, снова сказал:
      - Прошу вас.
      Червонец кивнул и, чувствуя волнение, как перед входом в кабинет стоматолога, шагнул через порог. Дверь тихо закрылась за его спиной, и в полумраке просторной комнаты Червонец увидел сидевшего в королевском кресле человека, лицо которого было скрыто тенью, падавшей от колпака настольной лампы.
      Человек этот сидел за небольшим столом, на котором стояли два серебряных прибора и бутылка "Абсолюта".
      - Присаживайтесь, Виталий, - сказал человек, и Червонец узнал голос, который он полчаса назад слышал по телефону.
      Он послушно подошел к столу и осторожно опустился в кресло, точную копию того, в котором сидел сам Граф. Комната была погружена в полутьму, но даже в сумраке, окружавшем яркое пятно света на старинном инкрустированном столе, Червонец разглядел висевшие на стенах дорогие картины и старинное, потемневшее от времени, а может быть и от крови, холодное оружие.
      - Водочки? - любезно спросил хозяин.
      - Э-э-э… Ага, - ответил Червонец, пытаясь разглядеть в тени лицо таинственного и легендарного Графа.
      Продолжая оставаться в тени, Граф взял графинчик, стоявший на серебряном подносе и налил Червонцу водки в узкую хрустальную рюмку. Не обделил он и себя.
      - Ваше здоровье, - сказал Граф и, не чокаясь, выпил водку.
      Червонец, подумав о том, что эти тридцать граммов годятся только для протирки очков, опрокинул в себя рюмку и потянул носом.
      - Хорошая водка, - сказал он для поддержания разговора.
      - Водка неплохая, - согласился хозяин, - однако перейдем к делу.
      - Да, давайте к делу, - поддержал его Червонец, который не знал, как себя вести и слегка нервничал.
      - Я слышал, вас постигло несчастье, - понизив голос, сказал Граф.
      - Несчастье? - удивился Червонец. - Какое еще несчастье?
      - Я имею в виду гибель вашей девушки.
      - Девушки… А, это вы про Бастинду? - вспомнил Червонец, который уже и думать забыл о своей бывшей зазнобе, вспоминая о ней только в связи с рыжей девицей, которую нужно было поймать.
      - Да, про нее. А как ее звали на самом деле?
      Червонец замялся. Он не знал, как звали Бастинду. За те два месяца, которые она была рядом с ним, он ни разу не назвал ее по имени. Вроде бы - Таня, а может быть, и Катя…
      - Я не знаю, - честно ответил он, - Катя вроде бы…
      - Катерина, стало быть, - кивнул Граф, - ну да ладно, царство ей небесное. Я ведь пригласил вас сюда действительно по делу, и если это дело выгорит, то можете считать, что вам выпал счастливый билет.
      Червонец поерзал в кресле и спросил:
      - А можно я закурю?
      - Ради бога, - ответил Граф и подвинул к Червонцу тяжелую кованую пепельницу.
      В это момент его рука попала под свет лампы, и Червонец увидел на среднем пальце Графа массивный платиновый перстень с огромным бриллиантом.
      "Прямо как в кино, - подумал он, - куйте железо, не отходя от кассы…"
      Закурив, он осторожно выпустил дым в сторону и, чтобы не казаться совсем уж безгласной куклой, кашлянул и спросил:
      - Это… А что за дельце-то? Хотелось бы узнать.
      И принял более вольготную позу.
      - Меня интересует одна вещь, - выдержав небольшую паузу, сказал Граф.
      Червонец подумал, что Граф хочет отправить его на дело, и, приосанившись, сказал:
      - Ну что же… Скажите, где эта вещь, у кого она, ну и это… Достанем.
      Граф негромко засмеялся.
      - Вы, молодой человек, поперек батьки не спешите. А вещь эта - так она у вас. И если вы мне ее отдадите, получите тридцать тысяч.
      - Это… - Червонец наморщил лоб, - это, значит, тыща бакинских?
      - Что за выражения, - брезгливо сказал Граф, - бакинских… Нет, юноша, не тридцать тысяч рублей, а тридцать тысяч, как вы изволили выразиться, бакинских. Американских долларов.
      - Тридцать штук баксов?
      Червонец изумился, но у него тут же мелькнула страшная мысль, что пожилой Граф хочет купить у него, например, почку.
      - А что за вещь? - И он с подозрением посмотрел на смутно видневшееся в густой тени лицо Графа.
      - Водочки? - любезно поинтересовался Граф, и Червонец кивнул.
      Снова налив по двадцать капель водки, Граф поднял свою рюмку и сказал:
      - За взаимопонимание.
      Они выпили, и Граф, закурив, задумчиво произнес:
      - Видите ли, молодой человек… Скажу вам прямо. Для меня не составило бы ни малейшего труда просто забрать у вас эту вещь, а вас… В общем, вы бы исчезли. Но не все так просто. Во-первых, при получении этой вещи я хочу соблюсти некоторую благородную процедуру, а во-вторых, вы понадобитесь мне после того, как эта вещь окажется у меня.
      - Да что за вещь-то? - не вытерпел Червонец.
      - Старинный медальон с латинской надписью, и одна буква перевернутая.
      - Неправильная "S"… - подхватил Червонец.
      - Совершенно верно, - кивнул Граф, - перевернутая "S" в слове "люпус".
      - А откуда вы знаете, что эта вещь была у меня?
      - Птичка в клювике принесла, - засмеялся Граф, - слухами, знаете ли, земля полнится. И потом - что значит "была"?
      - Ну… - Червонец смутился. - Была, а потом не стало.
      - Где медальон? - голос Графа вдруг стал резким и неприятным.
      Червонец вздрогнул и, почувствовав, что финтить бесполезно да и попросту опасно, быстро ответил:
      - Я его одному братку продал.
      - Что за браток?
      - Я его не знаю, в игровых автоматах продал. Но браток конкретный, из наших.
      - Конкретный… - язвительно повторил Граф. - Вам маслину конкретную в башку заправить надо! Как звать братка этого вашего?
      - Не знаю… Я его в первый раз увидел.
      Граф молчал, и Червонец, замерев от страха, слушал его ровное спокойное дыхание. Пауза длилась долго, наконец Граф тяжело вздохнул и, выдвинувшись из тени, внимательно посмотрел Червонцу в глаза.
      - Убить бы вас… Но я чувствую, что от этого много толку не будет. Так что слушайте мои слова и запоминайте их как "Отче наш".
      Червонец, не дыша, смотрел на приблизившееся к нему гладко выбритое лицо. Рот Графа был тонким и узким, как прорезь в банковском автомате, а глаза смотрели на Червонца холодно и спокойно.
      - Слушай сюда, сявка, - голос Графа изменился, и в нем появились угрожающие интонации, причем не наигранные, а настоящие, такие, которых Червонец не слышал еще никогда, - ты найдешь медальон и принесешь его мне. Я дам тебе тридцать тысяч долларов. Не найдешь, не принесешь - тебя убьют. Сболтнешь где-нибудь про наш разговор - тебя убьют. И не вздумай говорить об этом с Желваком. Это для тебя он пахан, а для меня - такая же сявка, как и ты. Так что иди и принеси мне вещь. Спешить не надо, от этого только одни неприятности бывают, но и не медли. Понял?
      - По… понял, - ответил Червонец, чувствуя, как от Графа повеяло ледяным сквозняком смерти, - найду и принесу.
      - Вот и хорошо, - Граф откинулся на спинку кресла и снова исчез в тени, - идите и принесите. Я вас не задерживаю.
      Червонец вскочил и, судорожно поклонившись, выскочил в коридор.
      Осторожно затворив за собой дверь, он прислонился спиной к стене и закрыл глаза. "Ну, блин, - подумал он, - ни хрена себе этот Граф! Недаром про него такие слухи ходят. И еще говорят, что он слово железно держит, так что будем считать, что тридцать тысяч бакинских уже в кармане. Осталось только братка этого найти и забрать у него медальон. А если не отдаст? Как это - не отдаст? - И Червонец почувствовал адреналиновый прилив - Порву на тряпки!"
      Червонец разлепил глаза и торопливо пошел по длинному полутемному коридору в сторону выхода. В вестибюле он увидел беседовавшего с метрдотелем невысокого мужчину, того самого, который встречал его.
      Увидев Червонца, мужчина едва заметно поклонился и снова повернулся к собеседнику. Червонец кивнул его затылку и, выйдя на улицу, перевел дух.
      Так, первым делом - в автоматы и братка этого за жабры. Потом - к Графу, за бабками. А когда будет тридцать зеленых косарей, можно и отпраздновать это дело.
      И повеселевший Червонец направился к джипу. Забрать медальон у брателлы не представлялось ему проблемой. И не такие вопросы решали, подумал Червонец, садясь за руль и втыкая ключ в замок зажигания.

***

      Отпустив Червонца, Константин Эдуардович налил себе водочки и, глядя на закрывшуюся за визитером дверь, задумался. Этот Червонец, тупой бандит, способный только отнимать и делить, умудрился лишиться медальона в рекордно короткий срок. Понятное дело - он не мог знать об истинной ценности старинной вещи, но…
      - Но мы еще подумаем, - пробормотал Константин Эдуардович и выпил водку.
      Поставив пустую рюмку на стол, он достал из нагрудного кармана тонкую сигару в позолоченной фольге, бережно развернул ее и, закрыв глаза, провел сигарой под носом, вдыхая аромат настоящего кубинского табака, не имеющего ничего общего с кошмарной вонью поставляемых в страны бывшего соцлагеря кубинских сигар.
      Прикурив от золотой зажигалки, на которой маленькими бриллиантами был выложен вензель КЭП, Граф медленно выпустил ароматный дым через ноздри и устремился мыслями к тем далеким дням, когда он был еще мальчишкой…
      В начале шестидесятых, когда Граф был еще просто Коськой Палицыным, старый вор Кадык, прошедший сталинские и немецкие концлагеря, выпив стакан столичной водки и зажав в сверкающих железных зубах беломорину, учил его жизни.
      Коське было четырнадцать лет, а изломанный лагерями и нездоровым образом жизни пятидесятилетний Кадык выглядел на все семьдесят, и для Коськи он был воплощением вековой мудрости на апостольском уровне. Кадык, развалившись на койке, вещал о романтике воровской жизни, о блатном благородстве, а Коська, тоже выпив водки, но не стакан, а стопку, сидел на стуле, глядел на Кадыка во все глаза и слушал его так, как влюбленные не слушают сладкие песни соловьев.