— Ты был там? Ты все видел! — удивленно воскликнул Ахарон. — А я не мог тебя заметить. Я вообще ни на кого не мог взглянуть. Мне, низкому человеку, да еще хабирею, закон предписывает лишь лежать во прахе, не поднимая головы при фараоне. Это просто чудо помогло мне! Невиданное дело, что мне разрешили предстать пред его лицом с моей просьбой…

— Вот это чудо помогло тебе? — перебил его Магрубет, со смехом вытаскивая из кармана кожаный мешочек.

— Как?.. — оторопело остановился изумленный Ахарон.

— Вот так! — отвечал Магрубет. — Возьми эти деньги и поскорее потрать их, а то они, как заговоренные, в который уж раз возвращаются ко мне.

Друзья снова обнялись и пошли дальше.

— Фараон изрек вещие слова, — сказал Ахарон. — Он велел мне молиться на тебя всю оставшуюся жизнь, потому что хоть я и пошел просить о твоем помиловании, но на самом деле ты спае мою голову. Сперва фараон сказал, когда меня подвели к нему, что он уже не позднее, чем сегодня, собирался схватить и казнить меня, последнего из сынов исарои-ловых, как шпиона, перед приходом Яхмоса с войсками. Потом он выслушал мою просьбу о том, чтоб тебя освободили, и сразу смягчился. Он даже рассмеялся под конец, когда объяснял, что дарует мне жизнь исключительно за мое самоотверженное стремление помочь такому достойному человеку, как ты.

— Да-а…— неопределенно протянул Магрубет, у которого все еще стоял перед глазами фараон Хиан. — Пока еще боги его руками вершат судьбы…

— Но он повелел мне убраться из Авари-са ни минутой позже, чем ты сам покинешь это место, — добавил Ахарон.

Люди Ахаронова дома вышли на улицу встречать своего хозяина с большими кружками, наполненными пенящимся напитком. По всему видно было, что лишь с минуту назад радостное известие несколько успокоило всех, но в доме все еще царили хаос и смятение.

— Всю работу в мастерской прекращайте! — провозгласил Ахарон, стоя в воротах. — Можете расходиться, кто куда хочет. На этих днях я исчезну отсюда навсегда. А теперь готовьтесь — будет последний пир!

— Что у тебя за мастерская? Покажи мне, друг, — попросил Магрубет.

— О, это с давних пор единственная мастерская в Аварисе, где делаются сосуды из камня. Мне купили ее по решению нашего племени, когда все уезжали, а я один остался здесь, — сказал Ахарон. — Пойдем, покажу тебе свое ремесло, которым я кормился все эти годы.

Магрубет с большим интересом ходил и слушал его объяснения о том, как из кусков простого камня, которые кучей были навалены в углу, делается кружка, кубок или большая, изящная амфора. Он знал, что каменный сосуд ценится намного дороже, чем такой же, сделанный из глины, нередко, между прочим, восхищался тем, как хорошо сработано и украшено такое изделие, но никогда не задумывался над тем, как его изготавливают.

Ахарон взял в руку заготовку — приблизительно обколотый сверху простой серый камень.

— Вот, смотри! — с каким-то неведомьщ Магрубету подъемом в голосе произнес он, покачивая в слегка отведенной руке камень и с прищуром пристально вглядываясь в него. — В этом непривлекательном куске уже можно увидеть красивый кубок на тонкой, стройной ножке.

Видя, что его друг смотрит с любопытством, но недоверчиво, Ахарон принялся тут же показывать, как это все делается. Он укрепил на небольшом кругу этот камень и начал крутить круг, подводя с двух сторон к заготовке два других белых камня, приделанных к специальным доскам. При соприкосновении камней ярким кругом посыпались искры. Лишь широкий кожаный фартук защищал одежду Ахарона от затлевания. Резкий скрип от сильного трения заглушал голос.

Через некоторое время, остановив круг, Ахарон показал, что получилось. Грубый угловатый кусок превратился в круглую, хотя и довольно шероховатую болванку, на самом деле напоминающую по форме кубок.

— Теперь будем вынимать пустоту, — сказал Ахарон, подводя сверху другое приспособление с таким же белым, заостренным камнем на другом круге с ручкой.

Догадавшись, что примерно должно происходить, Магрубет взялся сам крутить ручку верхнего круга. Закипела работа. Завертелись два круга в разные стороны. Верхний камень начал медленно всверливаться в заготовку.

Когда друзья провозились около двух часов, стало ясно видно, что получился большой, толстый и тяжелый стакан.

— Вот так это делается, — сказал Ахарон, отдуваясь от тяжелой работы и снимая фартук.

— Нет! Нет! — запротестовал Магрубет. — Давай доделаем.

Работа возобновилась. Вращали круги по очереди, не переставая. Магрубет отдыхал только тогда, когда Ахарон прилаживал новые камни вместо тех, что быстро истирались о кубок, который в свою очередь, становился постепенно все тоньше и красивее.

Уже не раз в мастерскую входили люди и сообщали Ахарону, что все готово к пиршеству и можно начинать, но Магрубет, ничего не желая слушать, все крутил и крутил круги. Когда работа окончилась и, благодаря опытному руководству Ахарона, получился тонкий, легкий и звонкий сосуд, Магрубет наконец успокоился.

Он взял в руки новый кубок, долго-долго, прищурившись так же, как Ахарон, глядел на него и затем сказал:

— Оказывается, стоит променять день своих важных дел на то, чтоб создать такую прекрасную вещь.

Ахарон отер пот со лба, покачал головой и сказал:

— Одного дня тут не хватит. Это мы с тобой работали, как одержимые, но так никто не работает. Ты один крутил за пятерых. Но уже завтра и через два-три дня ты едва ли бы так старался. А для обычных людей это каждодневный труд с перерывами и отдыхом. У нас считается хорошо, если такой бокал один человек сделает за неделю. Посмотри — только белых камней мы с тобой израсходовали как на пять дней. И все-таки это еще не оконченное изделие. Еще два дня мастер должен шлифовать его. Сперва песком, затем глиной, потом промасленной шерстью, а после всего мягкой льняной тканью. Тогда оно станет блестящим, как струя воды, и прозрачным. Не зря такой кубок стоит дорого. Давай я попрошу, чтоб его за эти дни дошлифовали…

— Нет! Не стоит! — прервал Магрубет. — Мой труд и моя воля в этой вещи. Я хочу таким оставить его себе на память. Если его отшлифовать до блеска, то это будет Египет, а сейчас это — я. Такой, как есть…

Ахарон внимательно, с удивлением, посмотрел на друга. Магрубет взял кубок, отер его рукавом и, прижав к груди, пошел к выходу из мастерской. Ахарон, покачивая головой, шел следом. Его удручала какая-то потерянность друга. Вместо радости избавления, тот нес в себе печаль и неудовлетворенность. Во время пира он спросил напрямую:

— Почему ты ставишь себя так низко в Египте, что сравниваешься с недоделанным сосудом?

— Дорогой друг, я знаю, что говорю.

— Нет. Мне кажется, ты не знаешь себе цену. Ты, наверное, там в Пилистиме привык с легкостью играть своей судьбой и рисковать головой. Здесь, в Египте, можно видеть, что твоя жизнь стоит дороже многих и многих жизней.

— Многих жизней…— задумчиво произнес Магрубет. — Вот хотя бы те три человека, которых я здесь встретил: Амути, Хиан и ты сам. Каждый, может быть и не желая того, доказал мне, что я просто-напросто дикарь. Ты, оказывается, не год, не два, а уже много лет занимался удивительным, интересным мастерством. Я только что видел, как ловки твои руки, как высоко твое умение.

— Мое умение…— засмеялся, небрежно махнув рукой, Ахарон. — Через небольшое время ты сам смог бы перенять такое умение. Но вот они…— он многозначительно вознес обе руки к голове. — Амути и Хиан! Да они же редкие люди, сильные мира сего! Один — знаменитый мудрец, другой ни много, ни мало — фараон!

— Я, — Магрубет с чувством ударил себя в грудь, — я кое-чего стоил там, у себя в Па-листане! Но сегодня я побыл рядом с Хианом Третьим и получил очень важный урок на всю жизнь. Нет, не от Хиана. Он и не снизошел до урока. От самой жизни, от Египта.

Нас, кочевых палистанских хеттов, Египет всегда презирал, как варваров и дикарей. То нас небрежно отбрасывали подальше от границ, то мелкими подачками натравливали на отдельных неугодных монархов. Фараоны Нижнего Египта всю жизнь держали нас в том понимании, что кроме них нет во всей стране никаких законных правителей. Все остальные — враги власти и сму?ьяны. Мы никогда не знали всей правды. Мне теперь надолго хватит думать.

— Не думай много! Ты просто устал. От вина пришли грустные мысли. Выпей еще, и они пройдут.

Долгожданное веселье между тем овладевало всеми. Пир был устроен во дворе дома под открытым небом, вокруг большого костра. В огонь щедро подбрасывали всё, что горело. Все знали, что через два дня здесь уже никого не будет. Знали также, что после долгих лет тихой, боязливой жизни в эти дни можно ничем не стеснять себя.

На пир были приглашены всегда готовые веселиться служительницы культа любви из храма богини Анат[41]. Пока мужчины снимали с вертелов и разрубали на куски бараньи туши, молодые жрицы разносили вино. Царило шумное оживление. Празднование обещало быть веселым.

Вот зазвучала музыка, и обнаженные красавицы начали поочередно исполнять у костра свои первые страстные танцы, извиваясь телом и трепеща, как языки пламени. Уже веселое буйство начало входить в свои права, когда Ахарон заметил, что его друг почему-то сидит нахмурившись, отстранив рукой бокал с вином и вперившись неотрывным взглядом в свой недоделанный кубок, стоящий перед ним, и отнюдь не выигрывающий в сравнении с остальной красивой посудой. Тогда Ахарон захлопал в ладоши и сделал знак одному из музыкантов. Вышел вперед старик-египтянин с довольно громоздкой на вид, хитро устроенной арфой. Он встал на одно колено, охватив руками инструмент и стал ждать. Когда наконец все смолкли, старик запел старинную, мудрую и торжественную песню, известную еще с далеких времен фараона Антэфа[42],

Старик закончил свою песню и отошел обратно к музыкантам. Следуя последнему призыву певца, все снова радостно зашумели. Веселье пошло с новым подъемом.

Ахарон увидел, что песня эта повергла его друга в еще большую задумчивость. Не сказать, что он был грустен, но веселье не приходило к нему.

— Мне тоже что-то не очень радостно, — обратился Ахарон к Магрубету. — Ведь это праздник, когда последний хабирей покидает свою бывшую столицу и своего гиксосского владыку. Но что же тебя сейчас заботит? Ведь ты избежал скверной участи, представ перед самим фараоном, и даже заслужил его уважение и хорошие слова. Дорога перед тобой свободна, и, главное, я с тобой.

— Мне не приходилось встречать таких людей, как Хиан, — отвечал Магрубет в раздумье, — но я увидел поистине великого человека, которому суждено вскоре бесславно пропасть и который это прекрасно знает. Он не бросает на ветер суетные лживые слова. Так вот, он мне предрек плохое будущее и ближайшие неудачи. У меня все не идет из головы его прорицание.

— Забудь эти слова. Ведь он сейчас все видит в черном свете. А будущего у него у самого нет. В тебе же я уверен больше, чем в себе самом. Можешь рассчитывать всегда на мою жизнь, как на свою собственную.

— Впереди у меня безнадежность и нет пути в Палистан, если я не убью Яхмоса. А для этого я не могу рассчитывать на чью-либо жизнь. Это дело моей жизни, и беречь ее я не собираюсь!

— Дорогой друг! — осушив бокал, воскликнул Ахарон. Глаза его, отражая костер, светились красным пламенем. — Я думаю, что дело с Яхмосом как-нибудь обойдется и без его убийства. Но обратно в твой Пилистим, по-моему, тебе все-таки не лежит дорога.

Магрубет вздрогнул от его слов.

— Ты говоришь в точности, как он!

— Кто он?

— Хиан Третий! Слово в слово ты говоришь то же, что он предсказал мне сегодня утром. Но я не согласен с этим! Понимаешь? —вскричал Магрубет. — Я все-таки дойду до цели, пусть до конца своего пути! Я не остановлюсь!

— Я не останавливаю тебя! Я пойду с тобою рядом. Разделим все вместе. Может быть, я помогу тебе. Но все-таки…— Ахарон в нерешительности помолчал и продолжал: — Мне кажется, что ты будешь жить долго. Я верю, что тебя ждет великое будущее, и я хотел бы видеть в тебе своего старшего брата…

— Я тоже хочу быть тебе братом! Утром,

когда я увидел твое унижение перед всем фараоновым двором ради моего спасения, я увидел твое благородное величие. Я понял ясно, что ты не жалеешь своей жизни ради меня, и тогда же я подумал, что хотел бы иметь тебя своим братом.

— Скажи мне, каково имя твоего бога, и я его именем дам тебе на крови братскую клятву, — сказал Ахарон, глядя своими блестящими глазами прямо в глубину светло-серых глаз Магрубета.

— Мой бог — это мой названый старший брат. Он погиб семь лет назад, но он не умер. Он живет в лучшем мире, и моя душа по временам встречается с ним. Только ему я молюсь и прошу его о помощи. А в других богов я, честно говоря, давно уж не верю.

— Дорогой друг! — поспешил заверить Ахарон. — Я тебе признаюсь, что тоже по-настоящему не верил ни в каких богов. Да и какой бог — у сына ешероилова в Египте! Но святости твоего брата я тоже хочу поклониться. Да увидит он сейчас, что душа моя чиста и что я говорю истину! Скажи мне его имя!

— Леонх — его имя. То есть «Лео — подобный льву». Я даю тебе это Имя и называю себя также «Лео». Пусть будет три льва. Мы будем священными братьями — Левитами.

Магрубет вынул свой острый железный кинжал и подал его Ахарону.

— Это прекрасно! — воскликнул Ахарон. — Мы будем тремя Левитами — братьями-львами в Боге!

Он взял кинжал левой рукой за конец лезвия и поставил руку на кубок с вином. Магрубет также взялся за лезвие повыше, и, когда Ахарон положил другую руку на рукоять кинжала, он своей правой медленно нажал сверху так, что кинжал опустился в вино. Друзья посидели с минуту, глядя друг другу в глаза, затем отняли окровавленные руки от кинжала. Магрубет поднял бокал и первым отпил вина с кровью.

— Клянусь в братстве и принимаю тебя как младшего брата! — сказал он.

— Клянусь Богу и Льву-брату! — ответил Ахарон и допил вино до конца.

Лишь только друзья разъяли свои братские объятья, как увидели, что к ним приближается молодая жрица любви, неся таз с водой и два белых полотенца, перекинутых через оба плеча.

— Омойте руки и повяжите свои братские раны, а меня как сестру вашу возьмите с собой на эту ночь любви, — произнесла елейным голосом красавица, бросая из-под густо накрашенных бровей пристальные взгляды в основном на Магрубета.

Только сейчас Магрубет заметил, что веселье как бы приостановилось и все взоры обращены в их сторону.

— Идем в дом, — сказал он Ахарону, и друзья, сопровождаемые стройной жрицей, каждый с рукой, обмотанной полотенцем, скрылись в дверях.

До самого утра, пока не взошла на небе звезда богини Истар, со двора были слышны песни и громкие крики гуляющих. До утра молодая египтянка возносила молебны богине Анат, и, поочередно отдавая ласки одному из побратимов, она не забывала при этом ус-

лаждать другого своими красивыми алыми устами. И это было обычным для Египта.

Аварис хотелось покинуть поскорее. Дожидаться прибытия корабля Амути пошли к реке еще с самого утра. Условленное место на берегу находилось в приличном отдалении от города, оставшегося за поворотом реки и невидимого из-за холмов.

Долго лежали молча на песке в тени деревьев, смотрели вдаль на речной простор, как вдруг Ахарон с колебанием в голосе, выдающим волнение, задал вопрос:

— Скажи, брат, а тебе понравилась Нури?

— Какая еще Нури?

— Ну, та самая… наша ночная подруга…

— Да как тебе сказать… Мне понравилось то, что она, хоть и ластилась ко мне, но и тебя не избегала.

— Нет, нет, брат! Понимаешь ли в чем дело? — быстро и горячо заговорил Ахарон. — Она влюбилась в меня.

— Ну и что же? — Магрубет остро взглянул на друга. Ему отнюдь не впервой приходилось видеть такое преувеличение желаемого у вполне, казалось бы, мужественных и разумных людей, когда дело касалось женщины и любви. — Может быть, и ты влюбился в нее?

— Ты знаешь…— Ахарон замялся, уводя глаза в сторону. — Я решил взять ее с собой. Я понял, что мы созданы друг для друга и что такой женщины я нигде не найду.

— Как то есть взять с собой? Где она сейчас? — Магрубет даже подскочил и уселся на песке, с изумлением глядя на Ахарона. — А ты подумал о том, что Амути откажется взять ее к себе на корабль?

— Я подумал, брат, — сказал твердо Аха-рон. — Я об этом подумал еще два дня назад. Я даже уверен, что и меня одного с тобой он все равно не возьмет.

— Но я попрошу его…— начал было Магрубет.

— И не проси! — прервал его Ахарон. — Не принижай себя в его глазах. Он ведь и для тебя-то делает необычную уступку. Я хорошо подумал, и вот что я понял, — стал убежденно доказывать Ахарон. — Амути не случайно пустился в плавание по этим местам перед самым нашествием Яхмоса. Не просто так он назначил тебе здесь встречу ночью, чтоб его никто не видел. Известно, что его корабли самые быстроходные, а он сам — опытнейший человек в плавании по всем протокам и рукавам Хапи. Нет, не случайно он здесь плавает! А уж меня к себе на корабль он точно не пустит!

— Вот тебе и на…— озадаченно покачал головой Магрубет. — А ведь, кажется, ты высказываешь правильные догадки. Но как же ты предлагаешь нам поскорее убираться отсюда?

— А видишь, вон там, далеко за вторым островом чуть заметно забелелся среди зелени маленький парус? Это я все придумал! Там на небольшом кораблике, хоть и не таком быстроходном, как у Амути, сейчас находится моя Нури. На корабле еще Нефу — хозяин судна, который довезет нас до Менефра. А там уж до Уасета доберемся быстрее берегом.

Хочешь, — Ахарон умоляюще обратился весь к Магрубету, — я сейчас разожгу огонь и брошу туда вот этого камыша, чтоб поднялся дым, и корабль тут же подплывет к нам.

— Не хочу, но… Разжигай! — решительно сказал Магрубет после нескольких секунд колебания. — Пусть подплывает. А мы за это время еще подумаем, может быть, тебе все-таки избавиться, пока не поздно, от этой, как ее… Нури?

— Нет, нет! — запротестовал Ахарон. — Я чувствую, что это моя судьба!

Он собрал веток, быстро разжег костер и стал поверх пламени накладывать длинные зелено-коричневые стебли камыша. Пошел столбом черный дым к небу. Примерно через полчаса белый парус выдвинулся из-за острова и стал выходить на речную гладь.

— Что-то твоя Нури не очень спешит. Чем она там занимается с хозяином корабля? — смеялся Магрубет, хлопая Ахарона по плечу. — Только ты меня избавь от разговоров с нею. Я ее, честно говоря, видеть не хочу. — Потом добавил коротко и серьезно: —Садись на свой корабль и уезжай, а в Уасете встретимся там, где договорились.

— Как? А ты разве не поедешь с нами?

— Нет, — твердо отрезал Магрубет. — Я поеду с Амути, как и обещал. К тому же в .Ченефре у меня есть кое-какие дела. А твоя Нури — укуси ее злой Себек — будет мне только мешать. Поезжай с легкой душой, брат, может быть, ты доберешься до Уасета быстрее, чем я.

— Идет! — согласился Ахарон. — Только ты, брат, все-таки не забудь, спроси у Амути насчет его согласия взять меня. Увидишь, что я был прав.

Парус все увеличивался в размерах, и вскоре стало видно подходящее к берегу суденышко, чуть побольше обычных рыбацких лодок. С парусом управлялся седой пожилой египтянин, а на носу сидела молодая жрица. Когда обнимались, прощались и отплывали, она непрестанно строила глазки Магрубету и слала ему из-за спины Ахарона беззвучный поцелуй губами.

Ветер подхватил суденышко и потащил его против течения.

Медленно отдалялся кораблик. Долго виден был Ахарон, работающий на веслах вместе со стариком и поминутно оглядывающийся на Магрубета.

В тени, на свежем речном ветерке даже во время полуденного зноя Магрубет не ощущал жары. Весь день он провел в безмятежном расслаблении, зная, что ни предпринимать что-либо, ни спешить куда-либо не нужно. Он был в египетском раю. Он был в полном согласии с Египтом. Он не рвался, враждебный в теле Египта, куда-то к своей цели. Он отдыхал и наслаждался Египтом, как прирожденный египтянин. Даже мысли он старательно пытался уподобить мыслям египтянина.

Вот в облике коршуна парит над ним в вышине бог Хор, вот облик лягушки приняла богиня Хекат, вот финиковая пальма богини Хатхор, а вот уже наступил час, когда огромным удавом выползает демон темноты Небедж[44]. Загораются звезды на небе.

Но нет! Все-таки Магрубет ловит себя на мысли, что пальма — как пальма, река — как река, ночь — как ночь, а сам он — ни капли не египтянин, ни во что это не верит и в звездах не разбирается.

Сколько ни учил его в детстве старый учитель понимать звезды, у него никогда не хватало терпения подолгу глядеть в небо, чтоб наблюдать их движение. Едва ли больше дюжины созвездий мог распознать на небе Магрубет.

К этим холодным мыслям примешивается и сожаление о том, что Ахарон отъединился от него. Увела его эта девка Нури! Еще бы! Мало того, что она женщина, но еще и жрица. Всю жизнь соперничают с ним во власти над людьми жрецы и женщины. Однако же, все-таки отрываются от своих женщин воины, когда зовет он их в войско. И не жрецы командуют ими, не жрецы ведут их добывать славу и богатство. Но что-то здесь еще непонятно Магрубету. Так лежит он, размышляя на берегу Хапи, всматривается в ночное небо, как вдруг видит над собой внезапно врезающийся в звездный сонм, словно гигантский черный меч, длинный шпиль корабельного носа. Даже холодок пробегает по спине Магрубета оттого, как неожиданно, стремительно и безмолвно подкрался корабль из темноты.

Захрустел прибрежный песок под днищем, и послышался тихий условный окрик. Через секунду опустился трап. Магрубета приняли на борт.

Вглядываясь в лица окружающих его матросов, Магрубет увидел Амути, который приветствовал его поднятием рук. Корабль уже отходил от берега.

Утром Амути высказал искреннее удовлетворение, что худшие его опасения не подтвердились и что его «любезный спутник» благополучно возвращается из враждебного Авари-са живым и невредимым. При этом в короткой беседе он заметил, что, к сожалению, видит своего спутника удрученным и чем-то озабоченным.

Корабль шел полным ходом, не замедляясь, не останавливаясь ни на минуту. Всякий раз трапезу Амути разделял с Магрубетом вместе, но долгих разговоров не затевал. Видно было, что он поглощен своим важным делом. На корабле плыл новый пассажир, который содержался особо, наподобие почетного пленника, отдельно от всех на корме корабля. Амути, где бы ни находился на корабле, то и дело поглядывал на него. Видимо, капитану также велено было не спускать с него глаз. Исахар все прохаживался у кормы от борта к борту, отделяя пленного от остальных и не покидая своего поста. На корабле никто с ним не разговаривал. Довольно молодой человек с неопределенным лицом, в жреческой одежде молчал целыми днями, сидя на мягких мешках, и все смотрел в ту сторону, куда могучий Хапи нес свои обильные воды.

Глядя на него, Магрубет невольно вспомнил Масара с его ничего не выражающим, клоунским лицом. Этот человек также представлял собой загадку.

Амути часто подходил к капитану, тихо, чтоб не слышали остальные, подолгу о чем-то с ним толковал. По всему чувствовалось,

что везут какую-то важную птицу. «Видно, за этой птицей и плавал мудрец Амути, — думал Магрубет. — В проницательности моему брату Ахарону нельзя отказать».

В один из дней, когда под вечер корабль ходко бежал под парусом, гребцы валялись на отдыхе, а капитан присел на минуту подремать у борта, Магрубет подобрался поближе к пленнику. Он незаметно стал разглядывать его, стараясь понять, что это за человек, что за секрет может в нем содержаться. Человек уловил внимание к себе. На лице его внезапно пробежало какое-то оживление, но тут же сменилось обычной маской безразличия, взгляд равнодушно ушел в сторону. Магру-бету это не понравилось. По привычке он рассматривал руки незнакомца. Это были холеные, не знававшие труда или военных упражнений руки жреца или писца. На левой щеке, ничем в остальном не примечательного лица, была крупная волосатая бородавка. Полураскрытые губы на бледном лице, пухлые, цвета розовых слив выдавали человека, склонного к излишествам и жадного до плотских развлечений. По виду это был северный египтянин, возможно, наполовину гиксос.

Никого не было поблизости. Пленный сидел молча, отрешенно глядя вдаль, как вдруг Магрубет явственно услышал откуда-то тихие, торопливые слова:

— Великий Ра повелевает тебе, воин! Помоги плененному! Беги с ним! Уведи его ночью с корабля! Беги с ним обратно по течению Хапи! Великий Ра вознаградит тебя! Повелеваю тебе, воин!

Ни губы, ни лицо пленника не шевельнулись. Магрубет остолбенел от такого чуда. Невольно он поднял глаза к небу. Ему показалось на миг, что голос доносится откуда-то сверху.

Слова прошелестели тихо, как ветер в тростниках, но капитан вдруг встрепенулся и пристально, с подозрительностью воззрился на отвернувшегося человека. Амути также, слов— ' но что-то почуяв издалека, обернулся в сторону пленника, стоя на носу и заслонясь рукой от солнца, уходящего за левый берег, стал внимательно смотреть на этого человека.

Магрубет понял, что вдруг против своей воли стал причастен к какой-то чужой тайне. Это совершенно не устраивало его. В такое время да еще в его положении оказаться впутанным в чьи-то важные дела! Ни одним движением, ни даже вздохом Магрубет не выдал своего изумления. С подчеркнутой медлительностью он прошел от кормы к мачте, как ни в чем не бывало, уселся на привычное место и со спокойным видом стал смотреть вдаль на берег Хапи. Амути подошел к нему.

— Скоро подойдем к Менефру…— первым начал Магрубет.

— По моим расчетам, к полуночи будем там, — поддержал Амути и, несколько помолчав, спросил напрямую — А что, наш любезный спутник, не слышал ли там на корме такой необычный голос, доносящийся как бы с небес, не то от бога, не то от постороннего человека?

Ни один мускул не дрогнул на лице Маг-

рубета, и, ни на мгновение не задумавшись, он ответил:

— Я ведь не египтянин, и многие явления, предназначенные для египтян и имеющие для них смысл, я просто не воспринимаю. К тому же я совсем не набожный человек, как ты знаешь. Поэтому, если я что-то услышу, я не подумаю, что это от бога, и, наверное, не придам этому значения.

— Ты, хоть и не набожен, но очень умен, мой любезный спутник, — сказал, улыбаясь, Амути. Ответ Магрубета, по-видимому, удовлетворил его и успокоил.

Магрубет про себя решил тут же выкинуть из головы навсегда все, что могло бы касаться этого пленника. И он действительно накрепко забыл о нем на многие-многие годы. Но… как увидим дальше, не навсегда[45].

Больше до самого Менефра ничего значительного на корабле не произошло.

Когда корабль подошел в прохладной темноте к знакомой пристани, Магрубет, чтоб не мешать Амути, чем-то крайне озабоченному з связи с прибытием, кратко, но выразительно попрощался с ним и поспешил сойти на берег.

Поход в Аварис завершился возвратом к началу. Теперь предстояло достигнуть Уасета. Забегая вперед, сразу стоит сказать, что Магрубет вскоре достиг его. Но два происшествия, которые он пережил по дороге, следует описать, так как они оставили в его душе след и, как бы то «и было, повлияли потом на его судьбу.

Без особого труда найдя путь в темноте к дому Хурисепа, Магрубет за полночь постучался в ворота. Долго лаяли за стеной собаки, затем недоверчивый сторож долго выспрашивал, кто такой, как вдруг открылась дверца и первое, что увидел при свете факела Магрубет, была сияющая в радостном приветствии, вся в белых праздничных одеждах сама госпожа Нофермаат.

— Я сразу поняла, что это наш любезный гость стучится ночью в ворота, — сказала она, подавая Магрубету обе руки.

Оглядевшись, Магрубет, кроме сторожа с факелом, больше никого не увидел. Не дав раскрыть рта, госпожа Нофермаат повела его в дом. При этом она так доверчиво-ласково опиралась на его руку, что это несколько покоробило его своей необычностью. Хмурясь в темноту, он спросил намеренно официальным голосом:

— А где же наш любезный хозяин?

— Я так ждала тебя! — зашептала Нофермаат трепетно и страстно, прижимаясь в тесноте дверного прохода всем телом к Магрубету. — Четвертый день Хурисеп в отъезде, а я четвертую ночь жду тебя. Я знала, что ты сегодня должен был приехать!

Кровь бросилась Магрубету в голову от неожиданности и от того, как властно облекало его тепло мягкого женского тела. Он остановился на пороге комнаты, неуверенно пытаясь снять с шеи охватывающие руки, и сказал вдруг не то, что хотел:

— А когда он… приедет?

— Не бойся! — быстро истолковала по-своему Нофермаат. — Раньше, чем через день-два он не вернется, — и зашептала уже совсем откровенно: — Проходи. Здесь все давно готово для тебя: и еда, и постель, и… я сама.

Сообразив, что своим вопросом он как бы подтвердил согласие на соучастие, Магрубет попытался разозлить себя, чтобы как-то переломить ход событий.