Невозможно передать словами, сколько ненависти, непримиримой злобы заключалось в том выражении, с каким д'Эгриньи произнес последние слова.
      - Фредерик! - встревоженно говорила княгиня, касаясь своей рукой руки аббата, - умоляю вас... не падайте духом... не приходите в отчаяние... У доктора такой гибкий ум... он может что-нибудь придумать... Помните, что он нам так предан... попробуем на всякий случай...
      - Пожалуй... попытаться можно... может быть, и удастся! - сказал аббат, снова взяв перо.
      - Представим себе самое худшее... ну, положим, Адриенна отправилась бы сегодня за дочерьми маршала Симона... ведь она может уже их там не найти?..
      - На это нечего надеяться! Приказания Родена наверняка еще не исполнены... слишком скоро было бы... да и мы бы об этом уже знали!
      - Это верно!.. Ну, так пишите же доктору... Я пришлю к вам Дюбуа, он и подаст письмо. Смелее, Фредерик! Справимся же мы, наконец, с этой неукротимой девчонкой! - Затем госпожа де Сен-Дизье прибавила с яростью: Адриенна, Адриенна, дорого же ты поплатишься за свои дерзкие насмешки и за те муки, на которые ты нас обрекла!
      Уходя, княгиня предупредила аббата:
      - Подождите меня здесь... Я сообщу вам, что означает посещение комиссара, и мы вместе вернемся в кабинет.
      Госпожа де Сен-Дизье вышла, а д'Эгриньи принялся быстро писать дрожащей от волнения рукой.
      10. ЗАПАДНЯ
      После ухода тетки и аббата Адриенна осталась в кабинете одна с доктором и бароном Трипо.
      Нельзя сказать, чтобы молодая девушка нисколько не испугалась, когда доложили о приходе полицейского комиссара. Потому что, как и боялся Агриколь, чиновник пришел просить разрешения на право произвести обыск в особняке и главным образом в павильоне, чтобы найти молодого кузнеца, который там скрывался. Хотя тайник Агриколя и казался ей надежным, Адриенна не могла отделаться от чувства страха и тревоги. На всякий случай она решила воспользоваться присутствием Балейнье и, не теряя времени, попросить его заступиться за молодого кузнеца, так как мы уже упоминали, что доктор был очень дружен с одним из самых влиятельных министров.
      Молодая девушка подошла к Балейнье, разговаривавшему вполголоса с бароном, и самым нежным, ласковым голосом сказала:
      - Мой милый доктор... мне надо вам сказать два слова. - И взглядом она показала ему на оконный проем.
      - К вашим услугам, мадемуазель, - ответил Балейнье и последовал за ней к окну.
      Трипо, боявшийся как огня мадемуазель де Кардовилль, не имея теперь поддержки аббата, был очень рад, что ее отвлек Балейнье. Чтобы не утратить присутствия духа, он снова пустился в изучение висевших на стенах картин.
      Убедившись, что барон не может слышать их разговора, Адриенна сказала Балейнье, смотревшему на нее с обычной ласковой улыбкой:
      - Дорогой доктор, вы всегда были моим другом, вы были другом моего отца... Даже сейчас, как это ни было трудно, вы оставались моим единственным защитником...
      - Полноте, мадемуазель Адриенна... полноте... не говорите таких вещей... - шутливо рассердился доктор. - Накличете вы на меня беду... пожалуйста, молчите. "Vadro retro, Satana", что значит: "Прочь, сатана!" оставь меня в покое, прелестный демон!
      - Успокойтесь, - отвечала, улыбаясь, Адриенна, - я вас не скомпрометирую!.. Позвольте вам только напомнить, что вы несколько раз, желая доказать свою преданность, предлагали мне свои услуги...
      - Ну что ж, испытайте... увидите тогда, что я предан вам не только на словах!
      - Вы можете доказать мне это сейчас же! - с живостью заметила Адриенна.
      - Вот и прекрасно. Я люблю, когда меня так быстро ловят на слове... Что я могу для вас сделать?
      - Вы по-прежнему дружны с министром?
      - Конечно. Я даже лечу его теперь от потери голоса. Это его обычная болезнь накануне того дня, когда от него требуют отчета!
      - Ну, так вы должны добыть у вашего министра нечто очень важное для меня.
      - Для вас?.. То есть как это?
      В комнату вошел лакей и, подавая доктору письмо, почтительно доложил:
      - Это письмо принес сейчас нарочный; он говорит, что дело весьма спешное.
      Доктор взял письмо; лакей вышел.
      - Вот и тернии славы! Обратная сторона медали, - засмеялась Адриенна. Вам ни на минуту не хотят дать покоя, милейший доктор!
      - Не говорите, мадемуазель! - воскликнул Балейнье; он не мог удержаться от жеста изумления, узнав почерк аббата. - Эти чертовы больные воображают, что мы сделаны из железа. Им кажется, что мы завладели всем здоровьем, которого им недостает... Просто безжалостные люди!.. Вы позволите? спросил доктор, слегка поклонившись Адриенне, которая ответила грациозным кивком головы.
      Письмо маркиза д'Эгриньи заключалось в нескольких словах. Мигом прочитав его, доктор, несмотря на всю свою осторожность, пожал плечами и пробормотал:
      - Сегодня!.. но это невозможно... он с ума сошел!..
      - Верно, дело идет о каком-нибудь бедном страдальце, у которого одна надежда на вас... он вас ждет... он призывает вас? Ну, голубчик доктор, не откажите ему... исполните его просьбу... так приятно оправдать доверие, которое к тебе испытывают...
      Доктора Балейнье невольно поразило совпадение слов сочувствия, произнесенных трогательным голосом девушки, и требований ее непримиримого врага; в этом заключалось страшное и удивительное противоречие. Он не мог не смутиться и, пристально глядя на Адриенну, ответил:
      - Да, речь идет действительно о человеке, возложившем на меня большие надежды... слишком даже большие, потому что он требует невозможного!.. Но почему вы принимаете участие в человеке, вам совершенно не известном?
      - Раз он несчастен... я его знаю! Тот, для которого я вас прошу поддержки министра, был мне тоже незнаком, а теперь ему весьма сочувствую! Знаете, ведь это сын того солдата, который привез сюда дочерей маршала Симона из Сибири!
      - Как?.. вы хлопочете за...
      - За честного рабочего!.. единственную опору семьи... Да вот я вам расскажу все, как было...
      Но ей не удалось окончить своего признания. В комнату, яростно рванув дверь, вошла госпожа де Сен-Дизье в сопровождении аббата.
      Княгиня казалась взволнованной и страшно разгневанной, но, несмотря на ее уменье притворяться, выражение едва сдерживаемой адской радости просвечивало сквозь притворный гнев.
      Войдя в кабинет, маркиз д'Эгриньи бросил беспокойный и вопросительный взгляд на доктора. Последний ответил, отрицательно покачав головой. Аббат со злостью закусил губы. С отказом врача рушились его последние планы, несмотря на новый страшный удар, который должна была нанести племяннице княгиня.
      - Прошу садиться, господа, - заговорила госпожа де Сен-Дизье прерывающимся от злобной радости голосом. - Прошу вас. У меня есть прекрасные и поразительные новости относительно этой молодой девицы!
      И она указала на Адриенну жестом, полным неизъяснимого презрения и негодования.
      - Ну, деточка, что это еще на вас обрушилось? - вкрадчиво шепнул доктор Адриенне, отходя с ней от окна. - Но помните, что бы ни случилось, рассчитывайте на меня!
      Затем доктор занял свое место между аббатом и бароном.
      При дерзких, вызывающих словах княгини Адриенна вздрогнула; она гордо выпрямилась и, взволнованная и оскорбленная новыми обвинениями, покраснев от гнева, произнесла:
      - Я жду вас к себе как можно скорее, дорогой доктор... Вы знаете, что мне необходимо с вами переговорить.
      После этих слов девушка взялась за свою шляпку, лежавшую на кресле.
      - Это еще что? - воскликнула княгиня, вскочив с места.
      - Я ухожу, мадам... Вы объявили мне свою волю, я объявила вам свою. Этого совершенно достаточно. Что касается денежных дел, я поручу их моему поверенному.
      Адриенна стала надевать шляпу.
      Видя, что жертва ускользает из ее рук, госпожа де Сен-Дизье забыла всякие приличия и, подбежав к племяннице, с яростью схватила ее за руку и закричала:
      - Вы не смеете уходить!
      - Мадам! - с грустным негодованием воскликнула Адриенна, - что же здесь происходит?..
      - Ага, вы испугались... вы хотите сбежать! - оглядывая ее с гневом и презрением, продолжала княгиня.
      Слова "вы испугались" могли заставить молодую девушку броситься в огонь. Жестом, полным благородной гордости, Адриенна высвободила свою руку из рук княгини и, бросив снова на стул свою шляпку, подошла к столу и горячо проговорила:
      - Как ни велико мое отвращение ко всему, что здесь происходит, но еще противнее мне ваши подозрения. Говорите... я готова вас выслушать.
      Адриенна стояла перед теткой, гордо подняв голову. Ее лицо горело от негодования, грудь волновалась, слезы обиды навертывались на глаза, маленькая ножка нетерпеливо постукивала по ковру; она смотрела на тетку уверенно и твердо. Тогда княгиня, убедившись, что ее жертва теперь не уйдет, решила изводить ее как можно медленнее; она хотела по капле излить накопленный яд.
      - Вот что произошло сейчас, господа! - начала она, стараясь сдерживаться. - Полицейский комиссар, о приходе которого мне сейчас доложили, с великим прискорбием извинился передо мной за то, что он вынужден исполнить неприятный долг. Оказалось, что сегодня утром в сад, прилегающий к павильону, вошел человек, который должен был в этот день быть арестован...
      Адриенна вздрогнула. Несомненно, разговор шел об Агриколе. Но, вспомнив, как безопасен был тайник, куда она его спрятала, девушка успокоилась.
      - Чиновник просил у меня разрешения произвести обыск в доме и павильоне. Он имел на это, конечно, полное право. Я попросила его начать с павильона, куда и сама за ним последовала... Несмотря на невозможное поведение этой девицы, мне в голову не могло прийти, что она может быть замешана в криминальные дела... Однако я ошиблась!
      - Что хотите вы этим сказать, мадам? - спросила Адриенна.
      - Сейчас узнаете, - с торжеством заявила княгиня. - Всему свой черед. Вы поторопились с высокомерием и насмешками... Итак, я пошла за комиссаром... Можете себе представить удивление этого чиновника при виде трех мерзавок, служанок мадемуазель де Кардовилль, одетых как актерки!.. Конечно, я просила занести это в протокол... Необходимо указать всякому... на подобные сумасбродства!
      - Вы поступили весьма разумно, княгиня: необходимо было просветить правосудие на сей счет, - с поклоном заявил Трипо.
      Тревожась за участь Агриколя, Адриенна и не подумала ответить достойным образом. Она с беспокойством ждала продолжения рассказа.
      - Чиновник приступил к строгому допросу этих девчонок, допытываясь, не видали ли они мужчины, забравшегося в павильон мадемуазель де Кардовилль... С невероятной дерзостью они отвечали, что не видали никого...
      "Славные, честные создания! - с радостью подумала Адриенна, - значит, бедняк спасен... заступничество Балейнье сделает остальное".
      - К счастью, - продолжала княгиня, - со мной пошла моя горничная, госпожа Гривуа. Эта достойная женщина, вспомнив, что она видела, как мадемуазель де Кардовилль возвратилась домой в восемь часов утра, простодушно заметила комиссару, что мужчина, которого он ищет, мог войти незаметно через калитку... если мадемуазель де Кардовилль... нечаянно... забыла ее за собой запереть!
      - Недурно было бы, княгиня, отметить в протоколе, что мадемуазель вернулась домой только в восемь часов утра, - сказал Трипо.
      - Совершенно не вижу в этом нужды, - заметил верный своей роли доктор, - это вовсе не касалось поисков, которыми занимался комиссар.
      - Однако, доктор! - воскликнул Трипо.
      - Однако, господин барон, - твердо возразил доктор, - таково мое мнение!
      - Но мое не таково, - продолжала княгиня. - И потому я настояла, чтобы это занесли в протокол. Надо было видеть, как смущен и огорчен был полицейский, когда записывал такие позорные вещи об особе, занимающей столь высокое положение в обществе...
      - Ну, конечно, мадам, - с нетерпением сказала Адриенна, - я убеждена, что ваше целомудрие было не меньше оскорблено, чем скромность этого непорочного полицейского. Но мне кажется, что ваша невинность совершенно напрасно возмутилась. Разве вам не могло прийти в голову, что ничего не было удивительного в моем возвращении домой в восемь часов утра, если я вышла из дома в шесть часов утра?..
      - Оправдание хотя придумано и поздно, но нельзя не признаться, что ловко придумано! - с досадой промолвила княгиня.
      - Я не оправдываюсь, мадам, - с гордостью возразила Адриенна, - но если доктор Балейнье был так добр и заступился за меня, я сочла своим долгом указать на возможность объяснить факт, который я вовсе не собиралась с вами обсуждать.
      - Значит, в протоколе факт зафиксирован... до тех пор, пока мадемуазель его не пояснит, - сказал Трипо.
      Аббат д'Эгриньи оставался в стороне во время этой сцены. Он сидел, поглощенный в мрачные думы о последствиях свидания Адриенны с дочерьми маршала Симона. Помешать ей выйти сегодня из дома казалось абсолютно невозможным.
      Госпожа де Сен-Дизье продолжала:
      - Но это все ничто в сравнении с тем, что я расскажу вам дальше, господа... После долгих поисков мы хотели уже уходить, как вдруг госпожа Гривуа обратила мое внимание на то, что в спальне этой девицы, где мы в это время находились, одна из позолоченных резных фигур на стене неплотно к ней примыкала. Я сказала об этом комиссару... Его агенты начали осматривать, искать следы, и вдруг... одна часть стены отодвигается, открывается потайная дверь и... нет, вы не можете вообразить, что представилось нашим глазам!.. это такой стыд!.. такой позор!.. что я не могу решиться сказать!..
      - Так я за вас решусь, - перебила ее Адриенна, с горестью убедившаяся, что Агриколь найден. - Я избавлю ваше целомудрие от рассказа о новом скандале... впрочем, то, что я скажу, никак не будет способствовать моему оправданию...
      - А не мешало бы! - презрительно заметила княгиня. - В вашей спальне найден спрятанный мужчина!
      - Спрятанный в ее спальне мужчина! - с жестокой радостью в душе и с притворным негодованием на лице воскликнул встрепенувшийся аббат.
      - Мужчина в ее спальне! - прибавил Трипо. - Надеюсь, это тоже занесено в протокол?
      - О да! да! - с торжеством воскликнула княгиня.
      - Конечно, это был вор, - лицемерно заметил доктор, - это само собою разумеется! Иное толкование... совершенно неуместно.
      - Ваша снисходительность к мадемуазель де Кардовилль вводит вас в заблуждение, - сухо возразила ему княгиня.
      - Знаем мы этих воров, - сказал Трипо, - обыкновенно они бывают молодыми, богатыми красавцами!
      - И вы ошибаетесь, господин барон, - продолжала госпожа де Сен-Дизье. Мадемуазель не метит столь высоко... Оказывается, что ее увлечения не только преступны, но и низки... Теперь мне понятно, почему она афиширует симпатию к простонародью... Это тем трогательнее и интереснее, что человек, спрятанный в ее спальне, был одет в рабочую блузу.
      - В блузу? - с отвращением заметил барон. - Так, значит, это был простолюдин? Волосы встают дыбом от ужаса!..
      - Он сам сознался, что он кузнец, - сказала княгиня, - но следует сказать, этот кузнец очень хорош собой! Зная поклонение этой девицы красоте во всех ее формах, становится понятно...
      - Перестаньте, мадам, перестаньте наконец! - вырвалось невольно у Адриенны. Она до сих пор молчала, не удостаивая тетку ответом, хотя гнев и чувство обиды все более и более овладевали ею. - Довольно! Я сейчас чуть было не стала объяснять вам, в ответ на ваши бесчестные намеки, свое поведение... но больше я не поддамся такой слабости!.. Но одно слово, мадам!.. Значит, этого доброго, честного рабочего арестовали?
      - Конечно! Его взяли и под конвоем отправили в тюрьму. Это разрывает ваше сердце, не так ли?.. - с торжеством воскликнула княгиня. - Оно и видно... вы разом утратили вашу ироничную беззаботность. Несомненно, ваша нежная жалость к этому красивому кузнецу очень глубока!
      - Вы совершенно правы, мадам; насмехаться над бесчестными поступками время прошло. Надо приняться за другое, - ответила Адриенна, чуть не плача при мысли об огорчении и испуге семьи Агриколя.
      Затем, надев свою шляпку, она обратилась к Балейнье:
      - Доктор, я только сейчас просила вас о протекции у министра...
      - Да, дитя мое... и я с удовольствием готов служить вам.
      - Ваша карета внизу?
      - Да... - протянул доктор с удивлением.
      - Так свезите меня к нему сейчас же. Он не может отказать мне в милости, лучше сказать - в правосудии, если я буду представлена ему вами.
      - Как? - сказала княгиня, - вы решаетесь на такой поступок, не спросив моего позволения; после всего, что я вам говорила... это невероятная дерзость!..
      - Ужасно! - прибавил Трипо, - но чего же иного можно было ожидать?
      Когда Адриенна спросила доктора, здесь ли его экипаж, аббат д'Эгриньи вздрогнул. Выражение нежданной радости молнией пробежало по его лицу, и он еле сдержал волнение, когда в ответ на немой вопрос доктор многозначительно подмигнул в знак согласия. Поэтому, когда княгиня гневным голосом повторила Адриенне запрет выходить из дома, аббат торопливо и с особенным выражением в голосе перебил ее:
      - Мне кажется, княгиня, мадемуазель Адриенну можно смело поручить _заботам доктора_.
      Маркиз так выразительно произнес слова "заботам доктора", что княгиня, взглянув на него и на Балейнье, разом все поняла и просияла. Стало темно, уже почти наступила ночь, и Адриенна, поглощенная в свои думы, не заметила этого быстрого обмена взглядов и знаков; да если бы и заметила, то ничего бы в них не поняла.
      Однако для большей правдоподобности госпожа да Сен-Дизье продолжала возражать:
      - Я не против доверить мадемуазель де Кардовилль доктору, несмотря на его снисходительность к ней... Но не хотелось бы делать подобные уступки... мадемуазель должна подчиняться моей воле...
      - Позвольте заметить, княгиня, - обиженным тоном заговорил доктор, никакого особенного пристрастия к мадемуазель Адриенне я не питаю. Но если она меня просит свезти ее к министру, я охотно готов оказать эту услугу в полной уверенности, что она не заставит меня раскаиваться!
      Адриенна дружески протянула руку Балейнье и с чувством промолвила:
      - Будьте спокойны, мой достойный друг, вы сами будете довольны тем, что помогли мне... вы будете участником благородного поступка!
      Трипе, не понимая нового плана сообщников, с удивлением шепнул аббату:
      - Как? Ей позволят уехать?
      - Ну да! - отрывисто ответил тот, указывая на княгиню и приглашая жестом выслушать, что она скажет.
      Госпожа де Сен-Дизье подошла к племяннице и медленным, размеренным тоном, напирая на каждое слово, проговорила следующее:
      - Еще одно слово... одно слово в присутствии всех этих господ. Ответьте мне: намерены ли вы противиться моим приказаниям, несмотря на тяжкие обвинения, которые тяготеют над вами?
      - Да, намерена.
      - Несмотря на открывшиеся позорные обстоятельства, вы не желаете признавать моей власти над вами?
      - Да, не желаю.
      - Вы решительно отказываетесь вести строгий и благопристойный образ жизни, который я хочу, чтобы вы вели?
      - Я ведь сказала уже, сударыня, что желаю жить одна и так, как хочу.
      - Это ваше последнее слово?
      - Это мое последнее слово.
      - Подумайте... остерегитесь... дело очень серьезное!
      - Я вам сказала, сударыня, это мое последнее слово... повторять два раза одно и то же я не стану.
      - Вы сами были свидетелями, господа! - начала княгиня. - Я напрасно пыталась найти пути к согласию! Пусть мадемуазель де Кардовилль сама себя винит за то, что случится далее... к чему меня заставит прибегнуть ее дерзкое неповиновение.
      - Отлично, мадам! - сказала Адриенна.
      Обратившись к Балейнье, она с живостью прибавила:
      - Ну, едемте же скорее, милый доктор, я умираю от нетерпения. Подумайте: всякая минута промедления может стоить горьких слез несчастной семье!
      И Адриенна быстро вышла из кабинета в сопровождении доктора.
      Один из слуг княгини велел подавать карету Балейнье.
      Усаживаясь в карету с его помощью, Адриенна не заметила, что Балейнье шепнул что-то своему выездному лакею, отворявшему дверцы экипажа. Когда доктор сел на свое место рядом с Адриенной, лакей захлопнул дверь, и через несколько секунд Адриенна услышала его приказание кучеру:
      - К министру. С бокового подъезда.
      Лошади быстро понеслись.
      ЧАСТЬ СЕДЬМАЯ. СВЕТСКИЙ ИЕЗУИТ
      1. ЛЖЕДРУГ
      Наступила ночь, холодная, темная.
      Небо, ясное перед закатом солнца, все более и более заволакивалось серыми, мрачными тучами. Сильный, порывистый ветер мел снег, падавший крупными хлопьями.
      Фонари тускло освещали внутренность кареты, где сидели доктор и Адриенна.
      На темном фоне обивки выделялось бледное очаровательное лицо Адриенны, обрамленное маленькой шляпой из серого бобра. В карете веял тонкий, нежный, почти сладострастный аромат, свойственный одежде изысканных женщин. Поза молодой девушки, сидевшей рядом с доктором, была полна грации. Ее изящный, стройный стан, плотно обтянутый синим сукном платья с высоким воротником, передавал мягкой спинке кареты гибкое волнообразное движение. Ножки Адриенны были скрещены на густой медвежьей шкуре, служившей ковром. В ослепительной и обнаженной левой руке она держала великолепно вышитый платок, которым вытирала тихо катившиеся слезы, которых доктор никак не ожидал.
      А между тем это была реакция после нервного, лихорадочного возбуждения, которое до сих пор поддерживало энергию Адриенны во время тяжелых сцен в особняке Сен-Дизье. Теперь наступил упадок сил. Столь решительная в независимости, такая гордая в презрении, неумолимая в иронии, смелая в отпоре насилию, Адриенна была одарена исключительно тонкой чувствительностью, которую она тщательно скрывала от тетки и ее друзей. Трудно было найти более женственную натуру, хотя она казалась очень _мужественной и смелой_. Но как любая _женщина_, девушка умела подавить в себе проявление всякой слабости, чтобы не обрадовать врагов и не дать им возгордиться.
      Прошло несколько минут; Адриенна, к величайшему удивлению доктора, продолжала молча плакать.
      - Как, дорогая Адриенна? Как? Вы, такая храбрая еще минуту назад, вы плачете, вы? - спрашивал Балейнье, искренне изумленный волнением девушки.
      - Да, - дрожащим голосом говорила Адриенна, - да, я плачу... при вас... при друге... но при тетке... никогда...
      - Тем не менее... во время этого разговора... ваши колкости...
      - Боже мой... Неужели вы думаете, что мне так приятно блистать в этой войне сарказмов? Она мне невыносима... Но чем же, кроме горькой иронии, могу я защищаться от этой женщины и ее друзей? Вы упомянули о моем мужестве... Уверяю вас, что оно заключалось не в проявлении отрицательных сторон моего характера. Оно было в том, чтобы сдержать и скрыть все, что я чувствовал, испытывая грубое обращение со стороны людей, которых я ненавижу и презираю... Я не причинила им никакого зла и хочу только одного: жить свободно, в одиночестве и видеть вокруг себя счастливых людей...
      - Что же поделаешь? Вам завидуют, потому что вы счастливы и доставляете радость другим.
      - И подумать, кто возводит на меня столь возмутительные обвинения?! Моя тетушка... моя тетушка, прошлая жизнь которой - сплошной позор! И ведь она прекрасно знает, что я слишком честна и горда, чтобы сделать недостойный меня выбор!.. Господи! да если я полюблю когда-нибудь, то буду перед всем светом гордиться своей любовью, потому что считаю это самым прекрасным чувством в мире... К чему честь и откровенность, если они не могут даже оградить человека от подозрений, которые скорее глупы, чем низки! прибавила Адриенна с удвоенной горечью и снова поднесла платок к глазам.
      - Ну полноте, моя дорогая, - начал доктор самым вкрадчивым и умильным голосом, - теперь все прошло... Успокойтесь... Для вас я преданный друг.
      Произнося эти слова, Балейнье невольно покраснел, несмотря на свое дьявольское коварство.
      - Да, я это знаю, - продолжала Адриенна. - Я никогда не забуду, что, заступаясь за меня сегодня, вы подвергали себя гневу тетки... так как мне известно, что она могущественна, особенно, когда нужно совершить зло...
      - Что касается этого, мы, врачи, ограждены своей профессией от мести врагов... - с притворным равнодушием заметил Балейнье.
      - Ах, дорогой доктор, вы не знаете... Госпожа де Сен-Дизье и ее друзья никогда ничего никому не прощают... - и девушка вздрогнула. - Я только потому решилась на открытый разрыв с нею, что не могла более выносить их подлого коварства и злости, из чувства отвращения и ужаса... Даже если бы мне грозила смерть... я бы не удержалась... А между тем, - продолжала она с очаровательной улыбкой, придававшей необыкновенную прелесть ее лицу, - я очень привязана к жизни... я люблю жизнь и боюсь даже, что слишком ее люблю, особенно жизнь блестящую, полную красоты и гармонии... Но вы знаете, что я безропотно покоряюсь своим недостаткам...
      - Ну, теперь я спокоен, - весело заметил доктор, - вы улыбнулись... Это хороший признак!
      - Часто это самое мудрое... хотя я не знаю, можно ли мне смеяться после угроз тетки?.. Впрочем, что же она может мне сделать? Что значит этот "семейный" совет? Неужели она могла всерьез подумать, что на меня могут повлиять советы каких-то д'Эгриньи и Трипо! Потом эти строгие меры... О каких строгих мерах она говорила? Вы не знаете, что она может предпринять?
      - Между нами, я думаю, княгиня хотела вас только припугнуть... Мне кажется, она постарается воздействовать убеждением... она задалась целью обратить вас на путь истины. Вы знаете, что она мнит себя чуть ли не матерью церкви! - лукаво промолвил доктор, которому во что бы то ни стало нужно было успокоить Адриенну. - Но оставим это... Необходимо, чтобы ваши очаровательные глаза обрели весь свой блеск и могли заворожить, обольстить министра, к которому мы сейчас приедем...
      - Вы правы, милый доктор... Надо стараться избегать горя уже потому, что одно из его наименьших зол - это забывать о других!.. Однако я пользуюсь вашей любезностью, ничего не объяснив вам толком.
      - У нас, к счастью, время есть... министр живет очень далеко.
      - Вот в чем дело, - начала Адриенна. - Я уже говорила вам, почему принимаю такое участие в этом достойном рабочем; сегодня утром он пришел ко мне в отчаянии, его хотят арестовать за сочиненные им песни (надо вам сказать, что он поэт). Юноша уверял меня в своей невиновности и умолял внести за него залог, чтобы он получил возможность свободно работать; если его посадят в тюрьму, семья, единственной опорой которой он является, обречена на голодную смерть. Вспомнив о вашей дружбе с министром, я обещала ему помочь, а так как полиция уже напала на след этого юноши, мне пришло в голову спрятать его у себя. Как объяснила тетка мой поступок, вы знаете! Теперь скажите: можно ли надеяться, при вашей рекомендации, что министр возвратит ему свободу, хотя бы под поручительство, если мы с вами его об этом попросим?
      - Безусловно... Никаких сложностей быть не может. Особенно, если вы расскажете ему все, как было, с вашим обычным сердечным жаром и красноречием...
      - А знаете, дорогой доктор, почему я решилась на такую... пожалуй, странную вещь - просить вас отвезти меня, девушку, к министру?
      - Конечно... Чтобы самой похлопотать о вашем протеже.
      - Отчасти да... Но главное, чтобы разом оборвать нити гнусной сплетни, которую тетушка не замедлит пустить в ход: вы видели, она уже заставила внести ее в протокол... Оттого я и решилась открыто и прямо обратиться к человеку, столь высокопоставленному, и рассказать ему все, как было... Я уверена, что он мне поверит... голос правды не обманывает...
      - Это очень разумно и дельно задумано! Вы одним выстрелом убьете двух зайцев, как говорят... или, лучше сказать, одно доброе дело послужит восстановлению истины в обоих случаях!.. Вы разом развеете гнусную клевету и освободите честного малого!
      - Ну вот я и повеселела, ожидая столь блестящую перспективу! - смеясь, воскликнула Адриенна.
      - Да ведь и все в жизни зависит от того, как взглянуть на вещи! философски заметил доктор.
      Адриенна не имела ни малейшего понятия о сущности конституционного правления и власти его администраторов. Она слепо верила доктору и ни на минуту не усомнилась в том, что он ей говорил. Поэтому она радостно продолжала:
      - Какое счастье! Значит, когда я поеду за дочерьми маршала Симона, я смогу успокоить бедную мать кузнеца, которая, быть может, теперь смертельно тревожится, напрасно поджидая сына?
      - Конечно, вы будете иметь это удовольствие, - улыбаясь, сказал Балейнье. - Мы так будем упрашивать и так заинтересуем министра, что он даст вам возможность сообщить бедной старухе об освобождении сына из тюрьмы еще до того, как она узнает, что его туда посадили!
      - Какой вы обязательный и добрый! - говорила Адриенна. - Право, если бы дело было, не настолько серьезно, я бы посовестилась отнимать ваше драгоценное время... Но я знаю ваше сердце...
      - Я ничего так не желаю, как доказать вам свою глубокую преданность и искреннюю привязанность! - ответил доктор, затягиваясь понюшкой табаку. В эту минуту он случайно взглянул на улицу и сильно испугался, что девушка, несмотря на валивший густой снег, сможет увидеть освещенный фасад Одеона. Ей могло показаться странным, как они попали к этому театру; поэтому Балейнье решил чем-нибудь отвлечь внимание Адриенны от дороги, по которой они ехали.
      - Ах, Боже, я и забыл! - воскликнул он, как будто что-то вспомнив.
      - Что такое, господин Балейнье? - с беспокойством отозвалась Адриенна.
      Балейнье хитро улыбнулся.
      - Я забыл про деталь, очень важную для успеха нашего предприятия.
      - Что такое? - спросила девушка.
      - Видите, дитя мое, у каждого человека есть свои слабости, а у министра их более, чем у всякого другого. У нашего, например, смешное пристрастие к своему служебному званию... Первое впечатление - самое важное... а оно не будет в вашу пользу, если вы не скажете при приветствии слов _господин министр_ и притом как можно выразительнее.