Тропа поперек шоссе

      -- Помни, малыш, убийство себе подобных -- худшее из убийств.
      -- Они не подобны нам, -- яростно шепнул я. -- Не подобны!
      -- Но ты уподобишься им, если сейчас поднимешь руку на этого человека...
      Поднимешь руку... На человека... Это было вполне в духе старого чудака. Молчать столько времени и вдруг объявиться в самый неподходящий момент. И ради чего? Чтобы вступиться за этого никчемного человечишку! Но что он знал о нас? Мудрый и добрый житель Лагуны. О нас и о черных, поправших все и вся, о мириадах бороздящих планету автобусов, о давках с безжалостными контролерами, о застенках Глора!.. Что знают обитатели Луны о марсианах и могут ли первые давать советы вторым?
      -- Убив, ты переступишь роковую черту!
      -- Убив, я остановлюсь.
      -- Но ты уже вольешься в их ряды, останавливаться будет поздно. Шаг в пропасть бывает всего один, а дальше начинается падение.
      Я не умел спорить с Василием. Тем более я не мог спорить в такую минуту. Мне было не до него. Вероятно, от полного словесного бессилия я вскипел.
      -- А Чита? Ты знаешь, где теперь она?!
      Я метнул эту фразу, как тяжелое копье, и она унеслась, погрузилась в подвалы души, не породив эха. Старик Василий промолчал, не ответив. Глаза лохматого типа, следившие за шевелением моих губ, потухли. По каким-то недобрым признакам он понял, к какому решению я пришел.
      Он сделал попытку ухватиться руками за отточенную сталь, но только лишился половины пальцев. Я с усилием взмахнул орудием безжалостного прошлого. Палаш радостно присвистнул, и тело бандита повалилось, опрокидывая конторку, вазочки для карандашей и горку нарезанных фруктов. Сделав свое дело, палаш снова нырнул под пиджак. Он был тепл от крови. Мне не хотелось к нему прикасаться.
      Поднявшись на второй этаж, я очутился в сумрачном коридоре. Все окна здесь оказались завешенными глухими пыльными шторами. Застыв на месте, я прислушался, Где-то совсем рядом приглушенно бубнили голоса. Заметив узкую полоску света под дверью одной из комнаток, я двинулся к ней.
      Крупный усатый детина сидел, полуприкрыв глаза, закинув ноги на стол. Манера, приличествующая всем тиранам. Это и был мой Манта. Он сидел и наслаждался покоем, еще не ведая, что судьба прислала к нему худшего из гонцов. Лицо его отражало безмятежность, в левой руке искрилась сигара, от которой тянулась ленивая синусоида дыма. Знакомый тип с лошадиными зубами поскрипывал в кресле-качалке, читая вслух какую-то книжонку.
      -- И тогда они обхватили виски руками, крепко задумавшись...
      -- Пропускай, -- сипло выдохнул вожак.
      -- Понял! -- обладатель неприятных зубов зашуршал страницами. -- Во! Кажется, тут уже того... Интереснее. Пришел мэн с бластером...
      Ни тот, ни другой не заметили моего появления. Я стоял, вероятно, добрую минуту, разглядывая пепельные черты главаря банды. И вероятно, что-то в конце концов он почувствовал. Когда ТАК глядят, рано или поздно что-нибудь да ощутишь. Тяжело повернув голову, Манта вонзил в меня свой дьявольский взгляд.
      Он оказался альбиносом, и только сейчас, изучив его как следует, я в полной мере осознал страх Читы. Два недобрых демонических глаза неотрывно следили за мной. В них было все, кроме тепла и света. И это "все" повергало в шок. Я смотрел на него, не моргая, мы оба молчали. Чуть позже примолкло и кресло-качалка. Суетливо, делая массу ненужных движений, чтец начал вытаскивать из-за пояса револьвер. Книжка упала к его ногам. Он безусловно узнал незванного гостя и наверняка перепугался.
      -- Я пришел за тобой, Манта! -- объявил я. -- Собирайся.
      Револьвер уже смотрел на меня черным стылым зрачком, и губы вожака тронула снисходительная улыбка.
      -- Кто ты есть, зайчик?
      -- Я пришел за тобой, -- повторил я. Выдумывать что-либо новое мне не хотелось.
      -- Я перед тобой, братишка, -- пропел он. -- Что дальше?
      Справа бодренько хихикнуло кресло-качалка. Я повернулся к револьверу, и любители чтения вслух с удивлением пронаблюдали, как выныривает из-под полы плаща по-змеиному длинное тело палаша. В лицо хлопнул выстрел, но слишком уж заполошно, чтобы быть точным. Пуля шмелем обожгла голову, срикошетировала от стены и унеслась в окно, к далекому горизонту, может быть, надеясь зацепить по пути еще что-нибудь живое и теплое. А мгновением позже победно сверкнул палаш. Лошадиный оскал распахнулся в скрежещущем вопле. Кисть, обвившая револьверную рукоять, отлетела к столу вместе с оружием. Я посмотрел на побледневшую физиономию Манты и отчего-то вспомнил нашего давнего перепуганного шофера. До чего же равняют нас всех эмоции. Радость, тоска, страх... Один испуганный человек чрезвычайно похож на другого испуганного... В тот памятный и роковой день наш водитель тоже боялся. Боялся НЕ останавливаться. И все же мы заставили его это сделать.
      Манта видел, как я замахиваюсь, но так и не шолохнулся. Может быть, поэтому я дрогнул. Я ударил плашмя. Откинув голову, он с хрипом осел в кресле. Он был жив, и ненавистное мне сердце, живой насос из мускулистых пазух, по-прежнему трепетало, перегоняя его ледяную кровь по мириадам сосудов.
      Обойдя стол, я выволок Манту из кресла, тряпичной куклой сбросил на пол. Тупо взглянул на корчащегося от боли чтеца. Стоя на коленях, зубастый литератор подвывал и раскачивался подобно метроному. Пол под ним жирно поблескивал. Если культю не перетянуть, то через пяток-другой минут он попросту истечет кровью... Я поискал глазами что-нибудь, что заменило бы мне жгут, но ничего подходящего не нашел. Значит, так тому и быть. Судьбе не прекословят... Криво улыбнувшись лошадиному оскалу, я устало опустился в кресло. Я уже знал, что совершу с Мантой.
      ###Глава 16
      Особый автобус, особое время. Я еще помнил те прыгающие буквы на пропусках, что могли оказать нам неоценимую услугу. И я успел.
      На тихой, ничем не примечательной улочке, куда должен был подкатить автобус, толпилось десятка два бродяжек. На бетонных тумбах, завезенных сюда в незапамятные времена, воседала банда. Теперь уже моя банда...
      Можно в равной степени смеяться и плакать, но это действительно было так. Капризный выверт судьбы сделал меня атаманом этих отщепенцев. Квелый небритый парень помог дотащить тело вожака до этой улочки. Они не знали, что я собираюсь с ним делать, как не знали ничего и об автобусе. Тип с лошадиными зубами умудрился выжить и приплелся вместе со всеми. Удивительная живучесть!.. Как и все, он посмеивался над убогими шутками, как и все, безоговорочно зачислил меня в преемники Манты. Я не разубеждал их в этом. Не было ни сил, ни желания.
      Усевшись на пыльный портик, я закурил. Я курил уже двое суток. Почти беспрерывно. Едкая, проникающая в легкие отрава входила в кровь и в мозг, не оставляя места для горьких мыслей. Я вытравливал свою тоску, как умел. Мне следовало завершить начатое. Стоило опиумному туману развеяться, как со всех сторон меня обкладывала гулкая пустота. Холодная, заполненная собачьим воем. Я делал глубокие затяжки, и спасительная пелена колышущимся щитом восстанавливалась между нами...
      Пленник чуть пошевелился, и я повернул к нему голову.
      -- Лежать, -- равнодушно приказал я. Манта послушно замер.
      До сих пор я даже не задумывался, чего стоила ему эта двухдневная неподвижность -- в мешке, без пищи, без возможности поговорить, оправиться по-человечески. Чувствовал он себя, должно быть, скверно, но это меня ничуть не беспокоило. Это была малая малость, ничтожная доля того наказания, которое он заслуживал. Манте оставалось жить совсем недолго. Равнодушно, а это являлось главным определением всех моих нынешних поступков, моих атрофированных чувств, я отметил про себя приближение моторного гула. Фыркая выхлопами, из-за низеньких домишек вынырнул помятый автобус и резво покатил в нашу сторону. Бродяжки радостно загалдели. Увидеть специальный транспорт -- вот так, на случайной улочке, означало редкую удачу. Правда, затишье не обещало быть долгим. Слухи о подобных спецрейсах проносились по городу со скоростью света. Через минуту-другую наша тишина могла превратиться в оглушающий шторм.
      Я заметил, что бандиты спешно собираются в кучку, о чем-то возбужденно перешептываясь. Тот же квелый парень, разматывая на ходу толстый капроновый шнур, услужливо подбежал ко мне.
      -- Как вы узнали, па? Честное слово, мы в шоке! Высший пилотаж!
      Не отвечая, я забрал у него веревку. Автобус уже притормаживал. Скрипуче простонали металлические дверцы, что-то грозно выкрикнули высунувшиеся контролеры, и бродяжки с воплями ринулись заполнять тесное пространство фургона. Перешептываясь, бандиты недоуменно поглядывали на меня и на автобус. ЭТО 1 0жило и в них. Сумасшествие, заставляющее мчаться и ехать, остервенело драться за колесное право и снова ехать и ехать...
      Не обращая на них внимания, я обошел машину кругом и, опустившись на мостовую, ползком пробрался под задний ведущий вал. Все, что от меня требовалось, это накрутить на валу пару прочных узлов. Отряхиваясь, я вылез обратно и снова присел на обочине. А далеко-далеко уже летели крики приближающегося урагана. Вся моя шайка в истерике подпрыгивала возле транспорта и недоуменно посматривала на меня. Они ничего не понимали. Обернувшись, я оценил силу накатывающих людских волн и решил, что автобус отчалит раньше. Капитан маленькой шхуны, конечно, разбирался в подобных делах. Он завел двигатель, как только показались первые фигурки бегущих. Ударами сноровистой кобылицы колеса выплеснули из-под себя ошметья грязи. Люди продолжали бежать, но бег их превратился уже в бессмыслицу. Машина плавно набирала ход. Веревочная вязка размоталась в мгновение ока, натянувшись, рванула за собой тело Манты. Крик ужаса и боли улетел вдаль.
      Проводив машину глазами, я достал сигарету, рассеянно помял в пальцах. Я исполнил все, что задумал, украсив мир еще одной жестокой нелепицей. Жить далее было незачем.
      -- Ловко вы его, па!
      -- Но ведь пустой ехал! Совсем пустой!.. Влезли бы всей капеллой.
      Банда толпилась вокруг меня, лопоча на все голоса. Я обратил лицо к хмурому небу и напряг одурманенный мозг.
      -- Господи!..
      Мне хотелось вспомнить хоть какую-нибудь молитву, но я не мог подобрать ни единого слова. Я знал только как Его зовут, но понятия не имел, каким языком с ним следует разговаривать. Я был бы рад повторить что угодно, но мозг был пуст, память отказывала в помощи. И снова я пролепетал единственное, что знал. Обращение слетело с губ, по буквам рассыпалось в воздухе.
      -- Господи!..
      Я перевел глаза на сигарету. Она опять потухла. Ко мне услужливо подскочили. Щелкнув зажигалкой, поднесли огонек. Рядом присел неопределенного пола и возраста волосатик, страстно зашептал:
      -- С Мантой это вы здорово, па! Еще бы вон тех купчишек пощупать, а? -его маслянистый взгляд скользнул по группе горожан, прибежавших на шум двигателя. Оказавшись в нашей компании, те чувствовали себя крайне неуютно. Крохи достоинства не позволяли им удрать, но даже отсюда угадывалось их напряженное состояние. Волосатик продолжал глядеть на них облизывающимся шакалом. Я вдруг понял, что если не отвечу ему, меня обязательно вырвет.
      -- Поразвлечься хочешь? -- я сухо сглотнул.
      -- Ну так!..
      -- Тогда терпи... -- Дотянувшись до его руки, я мягко прижал к коже окурок.
      -- За что, па! -- он дернулся, но ровно настолько, чтобы не оторваться от жгущей сигареты. По телу волосатика прошла крупная дрожь. Окурок потух, придушенный его плотью, и он, поскуливая, отполз в сторону. Банда загоготала. Даже тот, с лошадиным оскалом, тоже мелко попрыскивал в свой единственный кулачок. Отвращение не ушло, напротив, смех этой кодлы только усилил его.
      -- Уходите, -- с трудом произнес я. -- Все! Куда-нибудь!..
      Они продолжали стоять.
      -- Ну! -- угрожающе процедил я. -- Или мне сосчитать до трех?
      Они нерешительно попятились. Развернувшись, побрели вниз по улице нестройным стадом.
      Черт подери!.. Даже в их удаляющихся спинах присутствовало нечто такое, отчего хотелось ругаться и молотить кулаками по асфальту. Не выдержав, я поднялся и торопливо зашагал в противоположную сторону.
      Э П И Л О Г
      Все мое дальнейшее существование можно было бы определить достаточно просто: жизнь тела, лишенного души. К счастью, наступил очередной из моих провалов, память замкнулась, и я не запомнил ровным счетом ничего. Мытарства обезличенного существа, бродячего сгустка материи -- не слишком лакомый эпизод для пересказа. Тело мое, должно быть, мерзло возле костров, просило подаяния и толкалось в автобусных давках. Кажется, оно удостоилось чести еще раз побывать в резиденции черного властелина. Властителей интересовали подробности исчезновения Манты. Они пытали мое тело в подвалах, расспрашивали за столом. Тело осталось безучастным. Вероятно, там, в фокусе взоров великих и полувеликих оно показалось изрядно скучным. Оно разочаровало их, оно надоело им, и его выбросили вон. И вот тогда снова потянулись города и дороги. Бессмысленный и длинный Путь...
      Когда сознание вновь возвратилось в свою законную оболочку, было яркое утро. Золотя пески, солнце плавно взлетало к зениту. Я сидел на неровном гребне бархана и смотрел вперед, не веря разуму и зрению. Это не было миражом, это не было обманом зрения. Передо мной простиралась Лагуна.
      Поверить в нее было непросто. Но я поверил. И, испустив протяжный вопль, припустил по обжигающему песку. Грудью упав на мелководье, долго и жадно вбирал в себя глотками соленую воду.
      Море! Волны!.. Моя Лагуна!..
      Только вволю напившись, я нашел в себе силы оглядеться. Сверкающая зелень воды выжимала из глаз слезы. Она тянулась до самого горизонта и не собиралась исчезать. Она простиралась так далеко, что крепнущим сознанием я наконец сообразил, что она всегда была здесь, и это я покинул ее, колеся по чужим, ненужным мне землям. Она не могла исчезнуть, потому что обладала жизненным постоянством, а мы появлялись и исчезали, топтали ее бархатные пески и, неудовлетворенные, куда-то снова уходили. Она оставалась и терпеливо ждала нас всех на том самом месте, на котором мы
      ее оставляли.
      Обернувшись на плеск воды, я замер. Из волн, на мгновение загородив собой солнце и потому украсившись сияющим нимбом, выходил старик -- худой, обросший длинным седым волосом, с закатанными по колено штанами. Жилистыми руками он вытягивал за собой сеть. И по мере того, как он выбирался на берег, вода на мелководье все больше оживала, вскипая плавниками и рыбьими спинами.
      -- Василий! -- тихо позвал я.
      Старик выпрямился, приложил ладонь козырьком ко лбу, посмотрев в мою сторону. Стоило ему чуть повернуться, и чудо разрушилось. Он не был Василием, он лишь отчасти походил на него. И снова вернулся страх. Может быть, и Лагуна была чем-то совершенно иным?
      Старик подошел ближе, но теперь я уже не решался на него смотреть. Зачерпнув в пригорошню несколько тысяч песчинок, я опустил глаза вниз. Легкие как пыль крупинки посыпались через щель между пальцами, струйкой щекоча колено. Я шумно вздохнул. Когда упадет последняя, бред окончательно развеется. Лагуна и старик пропадут, а я снова окажусь в каком-нибудь каменном городе, наводненном автобусами и рыбьими богами, увижу возбужденные толпы и воочию прочувствую смысл Великого Пути -- Пути, который я разучился понимать.
      Голосом робота я спросил:
      -- Старик, заезжают ли сюда автобусы?
      -- Автобусы? -- он поскреб в затылке и, вернувшись к своим сетям, стал перебирать ячеистый капрон, выгребая трепещущую рыбу, бросая ее в просторное корыто.
      -- Это надо на станцию шагать. А если ног не жаль, то и в город, -- старик швырнул опустевшую сеть на песок и, наклонившись, скупыми движениями стал стряхивать с себя рыбью чешую.
      -- И как же ты здесь живешь?
      -- А почему не жить? -- он удивился. -- Солнце греет, море кормит...
      Наверное, он давно не видел людей. Управившись с рыбой и прикрыв корыто щитом от солнца, он приблизился ко мне и привычно присел на корточки. Как всякому старику ему хотелось казаться спокойным и рассудительным, но долгое одиночество допекает и более крепких. Начав размеренную речь, он не мог уже остановиться. Его несло, и он рассказывал про себя, про ветхие сети, про то, что трудно уже выходить в море одному и что копченая рыба куда вкуснее вяленой, но плохо хранится. Раньше здесь был целый поселок, рыбак на рыбаке. Сейчас пусто. Все перебрались в города, уехали на больших автобусах. А за какой нуждой, спрашивается? Горизонт приближать? Так ведь планета -- шар, говорят. И говорят, не очень большой. Приблизь горизонт, и свернется все, как скатерть, ничего не останется. А ловить одному -- труднее и труднее. Спину простреливает, а ноги по ночам ломит -- особенно в ступнях. Не хватает каких-нибудь солей или наоборот -- тех же солей переизбыток. Вот если бы я согласился ему помогать, тогда другое дело. Вдвоем -- оно всегда веселее, четыре руки, четыре ноги. Два старика, как ни крути, лучше, чем один...
      Упала последняя песчинка, затерялась среди миллиона близняшек. Я поднял глаза.
      -- Ты назвал меня стариком? Почему?
      На морщинистом лице его отразилось недоумение. Сухонькие плечи передернулись.
      -- Обычное дело. Все стареем. Как и положено... Иной раз, правда, бывает -- и лицо молодое, и голос, а глаза все одно правду скажут...
      Не слушая его, я порывисто склонился над водой. Лаковая поверхность Лагуны не могла обманывать, и она в самом деле не обманула. Слова рыбака подтвердились, -- слабая рябь покачивала отражения двух обросших седыми бородами людей, сгорбленных и тусклолицых. Поднеся руку к подбородку, я ухватил в щепоть жесткие волосы. Почему я заметил это только сейчас? Куда подевались положенные мне природой десятилетия?
      -- Может, останешься, а? У меня вон и хижина, и лодка. Сетей пара штук...
      -- Подожди!
      Больше всего я хотел бы сейчас услышать совет Василия. Все-таки он тоже был стариком. Но он молчал, и я почему-то знал, что он уже никогда не заговорит со мной. Волнуясь, я зачерпнул еще одну пригорошню песка, крепко зажмурился. Я давал себе последний шанс отмахнуться от настоящего. В прошлое, в будущее, куда угодно!..
      Я ждал. С последней песчинкой все должно было уйти, уступив место каменным домам, тротуару, скамье, на которой сидели бы Барсучок, Чита и Чак. Все это обязательно где-нибудь меня поджидало. Да и почему нет? Вселенная сумела предложить мне вторую Лагуну, -- стало быть, в состоянии была вернуть и моих друзей. Во всяком случае я страшился усомниться в этом и я терпеливо ждал. Ждал, когда растают в горсти последние зернышки кварца...