Верно говаривали в старину: мысли — это осы. Хочешь слыть умным, научись их ловить. Не получается руками, обзаведись сачком. Конечно, иные из них пребольно кусаются, но это естественная плата за статус. Как бы то ни было, но то, что древние подразумевали под сачком, у Дмитрия, безусловно, присутствовало. Его мысли были легки и злы, а уж покусывать своих собеседников он умел мастерски.
      — Читал, читал твои статеечки! Вон, ты, значит, какой стал! В большие писатели рвешься?
      — Вовсе даже не рвусь.
      — Рвешься, рвешься, карьерист хренов! — Димка Павловский гибко перегнулся через стол, плеснул мне в рюмку маслянистого коньяка, придвинул блюдечко с орешками. — Все мы куда-нибудь рвемся. Кто не рвач, тот — туник или наркоман.
      — И что с того?
      — Ничего. Только прости за откровенность, пишешь ты емко, но беззубо.
      — Это еще почему?
      — Да потому, друг мой ситный, что я тебя за этот пиар еще и поить должен. Ты вроде как на кустик мой пописал. Думал, наверное, увяну, а я наоборот — еще пышнее расцвел. Люди — они ведь на подобные скандалы как мухи слетаются.
      — Да ну?
      — А ты как думал! Для того и пригласил тебя перед сеансом. Чтобы, как говориться, выразить глубочайшую признательность.
      Я сумрачно пригубил из рюмки, с нарочитой медлительностью обвел помещение цепляющим взором. Следовало признать, кабинет свой Димка обустроил неплохо. Синий бархат на стенах, свечи в бронзовых массивных канделябрах, развешенные тут и там рыцарские перчатки и, конечно же, множественные кинжалы, мечи и шпаги. Все стилизовано под старину, ни грамма чужеродного пластика. Сколько я помнил Димку, он всегда был эстетом. Завивал челку, одевался, как дэнди, на рынках скупал фигурные подсвечники, древние саквояжи, чугунного литья ножницы, деревянные метры и прочий раритетный хлам. Вот и здесь у него пахло явственным феодализмом, но не затхло-заплесневелым, а выдержанным и крепким. Я бы сказал — медово-вкусным.
      Шумно втянув носом воздух, я повторно глотнул из рюмки. Очень хотелось, чтобы коньячишко оказался дерьмовым. Тогда можно было бы и эту сцену выдержать в нужной тональности. Встал бы сейчас, брезгливо отодвинул рюмку и процедил бы: ты, мол, Димон, в жизни шулер, и коньяк у тебя шулерский. На том, верно бы, и расстались. Но, увы, коньяк оказался замечательным, и я не заметил, как вылакал всю рюмку до дна. Даже орешками закусывать не стал, очень уж хорошее создалось во рту ощущение. После такого говорить гадости язык не поворачивался. А вот красавец Дмитрий заметно оживился. Вольготно откинувшись в старинных обводов кресле, он по-европейски забросил одну длинную ногу поверх другой, поправил на коленях остро отглаженные брючины, поднес граненую рюмку к самым глазам.
      — Ты, Петюня, конечно, умный мужик, но главного в жизни все-таки не просек.
      — Вот как? И что, по-твоему, главное?
      — А главное, Петр, что жить надо без резких движений. Есть природная эволюция, — и хватит. Не надо больше ни террористов, ни розовых идеалов, ни социальных катаклизмов. Этот мир давным-давно завоеван, а потому незачем трепыхаться. Есть общие правила, вот и подчиняйся. А не согласен, выходи из игры. — Дмитрий, смакуя, сделал глоток. — Только если выходишь, помни: выигрывают те, кто в игре, все прочие довольствуются крохами с общего стола.
      — Для доктора оккультных наук — теория странная.
      — Ничуть, Петюнь! — Дмитрий покачал головой. — Мир всегда был театром, и пора бы тебе понять: либо ты на сцене, либо на затхлой галерке. Вот и выбирай.
      — Ну, а если я хочу быть режиссером?
      — Э-э, нет, братец! Это место давным-давно занято.
      — Кем же?
      — А ты не догадываешься? — Дмитрий покровительственно улыбнулся. Получалось у него это превосходно — совсем как у графа Потемкина в царских покоях. — Но ты не отчаивайся, на свете хватает иных сладких должностей, — например, декораторы, музыканты, оформители. И потом — никто ведь тебе не запрещает быть успешным актером. Так что дерзай, тужься — и наверняка выбьешься в дворянское сословие! Как видишь, выбор достаточно простой.
      — Либо пан, либо пропал — так, что ли?
      — Ну, почему? Можно зависнуть и где-то между. Песчинка в песочных часах тоже, знаешь ли, не сразу на дно падает. Какое-то время летит и даже воображает, что живет. — Дмитрий отрепетированным движением поправил упавший на лоб витой чуб. Должно быть, уже сейчас готовился к выходу на сцену. — Я понимаю, с цинизмом мириться трудно, но это тоже одно из правил игры.
      — Плевать мне на твои правила!
      — Ну, во-первых, эти правила не мои, а во-вторых, если ты не готов их принять, значит, ты до сих пор не проснулся. — Дмитрий пожал плечами. — А пора бы уже, между прочим! Как-никак, мы с тобой не мальчики, и этот мир давно не тот, что приветствовал нас в пору юности. Декаданс перешел в высшую форму загнивания, а искусство, увы, обрело своих подлинных технологов.
      — Что ты имеешь в виду?
      — Только то, что слова поменяли смысл, а мораль устарела. Ты думаешь, Ира — это женское имя? А вот фиг тебе! Это Ирландская революционная армия. И Остап Бендер сегодня — отнюдь не карикатурная фигура, — это, если угодно, сегодняшний Печорин, реальный и конкретный герой нашего времени. Апостол новой морали! — мой собеседник фыркнул. — Не люблю предсказаний, но с уверенностью могу обещать: очень скоро наука клонирует Христа. Под визг и аплодисменты всего мирового сообщества.
      — Что за бред!
      — Вот увидишь! Сделают соскоб с Туринской плащаницы, выведут ДНК и организуют людишкам Второе Пришествие. Где-нибудь возле Египетских пирамид под лазерную цветомузыку Мишеля Жарэ — с квадрофонией и фокусами Копперфильда. Разумеется, таинство будет транслироваться десятками и сотнями телеканалов, а лучшие из шоуменов возьмут у новоявленного Христа эксклюзивное интервью. — Пригубив коньяк, Дмитрий на секунду зажмурился. — Конечно, церковь какое-то время будет дуться, но и она в итоге присоединится к торжеству. Потому что оказаться вне игры для нее тоже накладно.
      — Ты, похоже, стал законченным циником.
      — Еще нет. То есть, значит, не совсем законченным. Все законченные сидят высоко наверху. И даже не сидят, а восседают. — Дмитрий пальцем указал в потолок. — А я пока туточки — возле тебя.
      — Отчего так? Повыше влезть — силенок не хватает?
      — Да нет, силенки как раз есть. Двигаться лень, Петя. Довольствуюсь тем, что валится само. А попутно лицезрею нашу сучью жизнь и, представь себе, получаю удовольствие. Очень уж забавная, если глядеть со стороны.
      — Не понимаю, что в ней забавного? — раздражение мое нарастало. Как-то не так разворачивался разговор — не в том русле и не в той тональности.
      — Да все забавно! Выступления политиков, доверчивость толпы, истерика девочек на поп-концертах, смена половой ориентации — все! Даже то забавно, что люди нашей профессии все больше становятся глашатаями морали! Объедем по кривой любую демократию, подвинем с кресла любого президента. Потому что в наших руках теперь все — тренинги и знание человеческих слабостей, сетевые игрища, судьбы избираемых правителей. И это уже не примитивное зомбирование, это искусство психоделии, высшая фаза прикладной эзотерики! — Дмитрий воодушевился. — Только оглянись, Петручио! Жизнь превращается в одну сплошную театральную постановку. Даже в напудренные времена Людовиков наблюдалось значительно больше реалий. Сейчас же куда ни плюнь — попадешь в маскарад и подделку. Виртуалии теснят быт, а непотопляемый капитализм пожирает себя изнутри. К власти приходят такие, как мы с тобой — истинные знатоки человеческих душ.
      — Душ ли?
      — Может, и не совсем душ, но это уже условности, Петр. Терроризм — это ведь не самое жуткое зло на земле, — всего-навсего очередная пандемия. Вроде гриппа или ангины. Потому и нужно кому-то играть роль детонаторов. Чтобы срывать с гор лавины и подстегивать мировой гомеостаз. — Дмитрий ехидно прищурился. — В общем, хочешь ты того или не хочешь, но мы, Петя, перекочевали в век Медиакратии!
      — И что же? Есть какие-то изменения?
      — Разумеется, есть! Ты же специалист — должен понимать! Даже поголовное УЗИ выдумано не просто так. По мнению академика Гаряева именно УЗИ уничтожает у младенцев львиную долю генной памяти. Это целая программа, Петюнь. Идет формирование новой генерации людей. И не Индиго, о которых трезвонят на всех углах, а кое о чем попроще. На два или три порядка.
      — Это ты о себе?
      — Вот дурелом! Да протри, наконец, глаза! Неужели ничего не видишь? Нам, Петр, нужно племя лишенное интуитивного вкуса и интеллектуального обоняния. Поэтому и наносится превентивный удар: таланты стираются на стадии созревания плода. Бесшумным и безболезненным ластиком…
      На секунду мне почудилось, что по стенам метнулись шальные тени, а по потолку прокатилась мелкая рябь. Но озираться я не стал. Ни в какую магию я по-прежнему не верил, как не верил сейчас и Дмитрию. Один тот факт, что он публично именует себя магом, приводил меня в бешенство.
      — Помнишь, ты как-то объяснял мне, что дельта-сон человечества прошел. — Продолжал разглагольствовать хозяин роскошного кабинета. — Так оно и есть! Теперь демос созрел для второй и завершающей фазы развития, а именно — для фазы парадоксального сна. Кошмары, приключения, развлечения и обман — вот, что требуется сегодняшним землянам. И поверь мне, олигархи от Медиакратии постараются утолить духовный голод плебса. Не так уж это и сложно.
      — Мне кажется, не менее сложно и помешать им в этом.
      — А вот тут ты ошибаешься. — Дмитрий лукаво прищурился. — Покушаясь на них, ты покушаешься на время, а за это уже могут крепко наказать. Наука, культура — все сегодня вылилось в те или иные медиаимперативы. Ну, а кто не с нами, тот, сам знаешь, против кого. Вспомни смерть Леннона, Чегевары и Линге.
      — Ты о каком Линге? Камердинере Гитлера?
      — Да нет, я говорю про Карла Линге — того, что предложил обывателю простенькие антирекламные приставки. — Дмитрий бросил в рот пригоршню орехов, аппетитно захрустел.
      — Кажется, припоминаю. — Я поморщился. — Были статьи, расследование… Он ведь, кажется, выбросился из небоскреба?
      — Точнее сказать, его выбросили. Всего-навсего за разработку аппаратуры, автоматически отключающей трансляцию рекламы. Заметь, они даже не постеснялись протрубить о кончине Линге во всеуслышание. А им ведь ничего не стоило замолчать это дельце. Но не замолчали — сознательно раздули шумиху. Потому что хотели предостеречь иных возмутителей спокойствия. Догадываешься, о ком я?
      — Да ты, похоже, мне угрожаешь!
      — Всего-навсего предостерегаю, — Дмитрий вновь лукаво улыбнулся. — Меньше бузи, Петр. Раздувая волну, пожинаешь бурю, а нам с тобой это совершенно ни к чему. Зарабатывай деньги, крути кассеты с Земфирой и Меладзе, за девочками длинноногими ухаживай. Видал, как они в последнее время вытянулись? Все, как одна становятся похожими на рекламных див. И мини снова вернулось, и животы приоткрыли. Потому что таково действие медиаимперативов. Психологическая установка на образ «Барби», на Бритни Спирс и прочих дюймовочек-завлекушек… Кстати, у тебя-то как с Натальей?
      — А никак. Наталья уже год за мужем. — Усилием воли я сумел сохранить на лице каменное выражение, хотя тема была болезненной.
      — Ого! И, конечно, не за тобой?
      — Увы…
      — Да-а… — Дмитрий покрутил головой. — Такую девочку упустить — это надо специально постараться! А ведь ты ей нравился.
      — Значит, разонравился.
      — Грустно. Надо думать, на музу девочку променял? На статейки с рассказиками?
      — Это мое дело. — Я стиснул зубы, торопливо кивнул в сторону развешенного тут и там холодного оружия. — По-прежнему, увлекаешься раритетами?
      — Почему раритетами? Теперь это мой рабочий инструментарий. Вкупе с четками и индийскими ароматизаторами действует безотказно.
      — Понятно… — процедил я. Омытый коньяком мозг нашептывал недоброе. — А хочешь попробовать? Как в старые добрые времена?
      — Что попробовать? — кажется, впервые за всю нашу беседу Дмитрий чуточку растерялся.
      — Да вот, это самое… — поднявшись, я приблизился к стене, снял с крючьев пару драчливо перекрещенных рапир. — А что? Места у тебя хватает, вот и померимся силой. Помнишь, как рубились в институтском зале?
      — Еще бы! Даже помню, что в последний раз дрались из-за девушки. Румяная такая, крепенькая — все стояла у стеночки и загадочно на тебя поглядывала.
      — Что-то запамятовал.
      — Зато я помню отлично… Я ведь тогда победил, а подобные вещи не забываются.
      — Верно, тогда тебе подфартило. Я ее любил, а ты с ней переспал. Специально. Мне назло.
      — Вот уж неправда!
      — Что неправда? Хочешь сказать, у тебя с ней ничего не было?
      — Почему же, было, но и ты ее не любил. Хотел в сущности того же, чего и я. Только аппетитные формы, Петюня, не завоевывают долгим ухаживанием. Их берут штурмом и дерзостью. Тебе это тогда не удалось, только и всего.
      — Зато удастся сейчас. — Я швырнул собеседнику клинок, и он без усилия его поймал.
      — Ты что, всерьез хочешь драться?
      — А ты как думал! В этой жизни, Димочка, все серьезно — и обман, и предательство, и смерть с кровью.
      — Не знаю, какое такое предательство ты имеешь в виду. — Он пожал плечами. — Я, как мне кажется, никого не предавал. Даже с той девочкой все было по-честному и вполне добровольно.
      — Ты!.. — от ярости у меня перехватило в горле. — Ты предал нашу профессию, а значит, предал ожидания своих учителей, предал своих товарищей.
      — Ну… Это уже демагогия!.. — Дмитрий перехватил рапиру удобнее, поднялся из кресла. Лицо его больше не выглядело снисходительно-вальяжным. Тем не менее, трусом он не был и пасовать передо мною не собирался.
      — Это не демагогия, Димуля, это точка зрения. Всего-навсего! И извини, шпагу я буду держать левой рукой. Ты ведь помнишь, я левша… — скользящим шагом я шагнул вперед, провоцирующе качнул оружием. Дмитрий невольно отшатнулся.
      — Раньше ты предпочитал эспадроны. — Пробормотал он.
      — Ничего, как-нибудь справлюсь и с твоим рабочим инвентарем.
      Наши клинки наконец-то соприкоснулись — все равно как две застольных рюмки. Звон, впрочем, был менее мелодичным. Да и пролиться могло уже не вино, а самая настоящая кровушка. Я был зол, а Дмитрий — упрям. Согласно математике наблюдался тот самый критический минимум, когда условия достаточной необходимости способны были привести к роковому событию.
      — Слушай, Петруччио, а мы не похожи с тобой на старых раздухарившихся козлов? — Дмитрий продолжал улыбаться, но лицо его (уж это я, конечно, отметил!) чуточку побледнело. Своей фразой он явно делал последнюю попытку остановить меня, но, увы, любые увещевания были бесполезны, — я завелся, мне нужна была быстрая и решительная победа. Димкино же внезапное волнение доставило мне удовольствие. Откуда ему было знать, что давнее то поражение подвигло меня на долгие годы изнурительных тренировок. Уже покончив с учебой и приступив к работе, я продолжал рубиться с опытными мастерами, нарабатывая жесткие мозоли на ладонях, шлифуя рукояти сабель, мечей и рапир, денно и нощно мечтая о реванше. Димка Павловский выходил на сцены, сотрясал эфир своим бархатным баритоном, а я воображал его долговязую фигуру перед собой, нанося партнерам удар за ударом. Это было глупо и абсолютно несовременно, но в такой уж отрасли я работал. Помнится, еще великий Гулиньш подметил, что психическим лечением не могут заниматься здоровые люди. Больных лечат больные — только так и никак иначе! Я же своих пациентов лечил довольно успешно, — следовательно, и сам принадлежал к числу безнадежно больных.
      Как бы то ни было, но за собственную шкуру я совершенно не опасался, как не опасался и за Димкину целость. Уж я-то знал, что опытному фехтовальщику нетрудно поставить на место зарвавшегося забияку — разумеется, без крови и синяков.
      — Мы с тобой, Димочка, всю жизнь были козлами, — утешил я его. — Но это нестрашно. Если даже красиво причесанные президенты, не моргнув глазом, вводят в чужие государства механизированные корпуса, то нам с тобой и подавно нечего стыдиться.
      — Что ж, смотри, сам напросился… — картинно произнес Дмитрий, и это были его последние слова, потому что в следующий миг я обратился в подобие крохотного смерча.
      Конечно, можно было бы вволю поиздеваться над давнишним приятелем, можно было в полной мере насладиться собственным умением и превосходством, но, увы, никакого смакования не получилось. Очень уж долго я дожидался этой сладостной минуты, слишком много времени провел в спортивных, дурно пахнущих залах. Я разделался с Димкой чуть ли не в одно мгновение. Наверное, в этом следовало обвинять собственные рефлексы, вершащие суд без малейшего моего участия. Тройкой резких ударов я загнал Павловского в угол, после чего кистевым вывертом вышиб из его руки шпагу. Еще мгновение, и стальное жало замерло вблизи Димкиной шеи — как раз под адамовым яблоком. От дьявольского соблазна ладонь моментально вспотела, и даже под языком стало кисло-сладко, словно и впрямь выступил из клыков яд…
      — Вот и все, красавчик! — процедил я. — Форму, как видно, тебе сохранить не удалось.
      — Зато ты в этом деле преуспел. — В несколько присестов выдохнул он. Глаза его выглядели удивленными, но особого ошеломления я в них не рассмотрел.
      — Ты прав… — я брезгливо швырнул свое оружие на тахту. Без того было ясно, что эффектного поединка не получилось. Все произошло чересчур быстро, — ни испугаться, ни осмыслить толком случившееся он просто не успел, а без этого теряла смысл вся сцена…
      В дверь коротко стукнули, и в комнату заглянул один из помощников Дмитрия — некое аморфное чудо с влажными глазами, широким ртом и густо напудренным лицом. Недоуменно взглянув на валяющиеся шпаги, он перевел взор на Дмитрия, выразительно постучал длинным ногтем по ручным часам.
      — Понял, иду!.. Вынужден извиниться, Петр, но время истекло. — Дмитрий небрежным движением поправил на лбу челку, одернул на себе костюм. — Сейчас мне действительно некогда, но после сеанса обязательно заходи. Тогда уж дерябнем по-настоящему. Заодно и разговор доведем до логического завершения.
      Я покачал головой.
      — Не получится.
      — Почему же?
      — Уже через час я уезжаю на свою историческую родину.
      — В Яровой? — вот теперь он удивился по-настоящему. — Что ты забыл в этой глуши?
      — Не забывай, в этой глуши когда-то родился и ты. Хочу отдохнуть от Екатеринбурга. Тем более, что халтурка подвернулась удачная. Буду консультировать одно малое предприятие. Собственно, и к тебе я заглянул на посошок.
      — Жаль. — Дмитрий пожал плечами, приблизившись к огромному трюмо, внимательно осмотрел себя, смахнул с ворота несуществующую пылинку. Надо отдать ему должное — держался он превосходно. Как будто и не было стремительной пикировки на шпагах… — И то жаль, что уезжаешь, и то, что по-прежнему работаешь с малыми предприятиями. Я, как видишь, давно уже перешел на большие.
      — Что ж, каждому свое. — Криво улыбнувшись, я шагнул к выходу.

      Увы, говоря о масштабах, Дмитрий ничуть не преувеличивал. Народу на его сеанс магии действительно явилось прилично — тысячи три не меньше. Наверняка собралась вся интеллектуальная элита нашего города. Знакомых лиц в зале тоже хватало, и даже в соседке, взглянувшей на меня с излишней пристальностью, я с запозданием признал свою бывшую пациентку. Поднатужившись, я припомнил и имя дамочки. Мария — так ее, кажется, звали. Обычно чужие лица я быстро забывал, но эту девицу перепутать с кем-либо представлялось сложным…
      Маша была толстой задумчивой девушкой — с пшеничной косой, двойным подбородком и серыми в крапинку глазами. Толстую Машу кавалеры обходили стороной, и, сердясь на весь белый свет, девушка с ожесточением обрывала городскую сирень, тщетно пытаясь отыскать цветок с пятью лепестками. Маша верила, что пятый лепесток принесет ей счастье. Все равно как подобранный на побережье дырявый камешек «Куриного бога». Нужный цветок все никак не находился, и от отчаяния Маша все больше налегала на пирожные с кремом, на торты и ваниль, приторным серотонином стремясь компенсировать недостаток живых радостей.
      Собственно, и ко мне на прием она записалась, ожидая получить совет, и этот совет она, разумеется, получила. Потратив на толстушку добрых два часа и поняв, что ни танцы, ни путешествия, ни спорт ее нимало не интересуют, я вынужден был поставить девушку перед жестоким выбором: либо страстная любовь, либо бисквиты. Маша твердо обещала подумать, но с тех пор прошло уже несколько месяцев и, судя по ее внешнему виду, она все-таки предпочла последнее. И сюда, на сеанс к шулеру Павловскому, она, видимо, пришла в поисках все той же древнегреческой богини Панацеи, легко и просто наделяющей счастьем всех страждущих и ленивых.
      Следует отдать должное Дмитрию, — работал он быстро и изящно, явно стараясь не обмануть ожиданий пришедших в зал зрителей. Длинный и гибкий, как солитер, он и по сцене двигался танцующим шагом, ловко прищелкивал золотой зажигалкой, воспламеняя расставленные тут и там свечи. Глядя на него, я невольно припомнил одну из давних наших бесед. Димка тогда хвастался, что способен свою иксоногость в несколько секунд превратить в косолапость. Я, разумеется, ему не поверил, и Дмитрий прошелся передо мной взад-вперед, старательно кривя ноги.
      — Ну? На кого я похож? — задиристо поинтересовался он.
      — На иксоногого мальчика, который пытается ходить косолапо. — Неделикатно ответил я.
      — Ты просто мне завидуешь, — отозвался на это Дмитрий и, кажется, не ошибся. Я действительно ему завидовал. Даже в те далекие годы он отличался редкой эластичностью, а с годами довел свою походку до совершенства. Наверное, уже тогда он подозревал, что его будущее — не тесные кабинеты, а сцена.
      — Вы думаете, я тяну время? — этот обманщик так и искрился радушной улыбкой. — Ничего подобного! Как только я зажег первую свечу, наш сеанс начался. Пламя очищения отразились в ваших зрачках, а мои слова стали вызывать вибрацию в вашей подкорке. И это не Лямбдома Пифагора, это более сильное средство, поскольку современный тонинг вбирает в себя все наработки последних столетий. Вы смотрите на меня, вы слушаете мой голос, и все это означает, что целительные силы уже работают над вашими недугами. Помните, любая беда и любая болезнь — всего лишь подобие сна. Все, что от вас требуется, это открыть глаза и проснуться. Если не хватает своих сил, пользуйтесь внешней энергией — энергией Воды, Огня, Космоса. Именно этими энергиями я стараюсь наделять людей на своих сеансах. Очень возможно, что самые прозорливые из вас уже чувствуют, как начинается процесс подзарядки. Все ваши вещи — одежда, блокноты, авторучки, принесенная с собой вода — все приобретает целебный заряд. Идет мощнейшая электронная ремиссия, и торсионные потоки все интенсивнее омывают этот зал! Одновременно я заземляю ваше сознание, избавляю от накопившегося за день напряжения, ускоряю метаболические процессы…
      Дмитрий Павловский, Доктор оккультных наук и Маг высшей категории, говорил складно и звонко. Бархатный его голос действовал завораживающе, а бронзового оттенка лицо с греческим точеным носом внушало трепет. Уверен, на досуге Димон наверняка баловался гипнозом. При его богатой фактуре это должно было получаться неплохо. Он и в школе любил нас дурачить. Помню, едва появившись в нашем классе, он на первой же перемене страшным шепотом поведал, что все человечество заражено глистами. Толстые и прожорливые, они живут в нашем организме, вызывая у людей чувство голода, заставляя ходить в столовые, пускать слюнки и занимать очередь за пельменями. А наши правители потому и целуются, поскольку спешат перезаражать всю планету. Судя по всему, получается у них это неплохо. Кто сомневается, пусть внимательно поглядит на ближайших своих соседей. Самые тонкие из глистов лезут в виде волос из-под мышек, курчавятся в паху. У детей глистов еще мало, а потому их можно видеть только на голове, а вот у взрослых они лезут уже по всему телу.
      Лысых в ту пору среди нас не водилось, а потому, выслушав Димку, мы крепко приуныли. Правда, на следующий день, когда обман раскрылся, новичка дружно побили, на что он, в общем-то, не обиделся. Похлюпал с минуту разбитым носом и тут же сипло пообещал нам скорую смерть от подлетающей к земле гигантской кометы. И снова мы, юные олухи, купились. Последующие несколько минут он со страстью вещал нам об ужасах, которые последуют за столкновением с небесной гостьей. Нечего и говорить, что приближение чертовой кометы нас перепугало. Таков уж был Димка Павловский — враль и выдумщик от рождения.
      В детстве, когда мы жили еще в маленьком городишке Яровом, я нередко его колотил, даже макал лицом в снег, однако врагами мы все же не стали. Очень уж интересно было водиться с этим балагуром. Он же во мне, должно быть, чувствовал некую примитивную, не умеющую предавать опору. Словом, нам было не так уж плохо в Яровом, и конечно, мы ведать не ведали, что очень скоро переедем в Екатеринбург, поступим на факультет психологии и оба станем врачами. Точнее, врачом стал только я, — Дмитрий скучноватый барьер легко перепрыгнул, сразу после кандидатской сочинив докторскую, а после с головой погрузившись в бесноватый оккультизм. И снова я начал его «мутузить» — на этот раз уже на страницах газет и журналов, тщетно взывая к человеческому здравомыслию. Увы, Димка снова оказался сильнее. Вся моя аргументация оказывалась недейственной, — люди покупали его книги и шли к нему в залы, а за семинары с его участием отдавали порой последние деньги. И что толку, что я мог побить его на шпагах, — в нынешнем мире сталь ничего не решала. Абсолютно ничего…
      — Прошу обратить внимание на моих ассистентов. — Ворковал между тем Дмитрий. — Сейчас они ходят по залу с книжками и четками. Четки я привез в этом году из Шао-Линьского монастыря, а выточены они из каменного высокогорного дерева. Обертоны данного дерева таковы, что с течением времени способны устранять сердечные недуги и наделять мудростью. Книги тоже заряжены целительной энергией. Это видно по массивной золотой печати на форзаце. Цена — всего сто рублей. И за книгу, и за четки. Сущий пустяк, если речь идет о здоровье. Каждое утро и каждый вечер кладите свою левую ладонь на золотую печать и, закрывая глаза, вспоминайте этот зал и эти свечи. Можете брать в руки четки, и мысль тотчас вернет вас к нашей сегодняшней встрече. Это будет подобием минисеанса, в котором роль Мага и главного целителя придется исполнять уже вам самим…
      Глянув на свою соседку, я разглядел лихорадочный румянец на ее щеках. Глаза пухленькой Маши тоже не на шутку разгорелись, полные губы шептали что-то неслышимое — может быть, вторя окатистым фразам Дмитрия. Тем временем, руки девушки уже вовсю шарили в кошельке, нервно отсчитывая мятые десятки. Судя по всему, насчет внушения я ничуть не ошибся. Свою публику Димон, в самом деле, гипнотизировал.
      — Попутно отмечу знаменательный факт, который был, кстати сказать, засвидетельствован множественными представителями прессы. В 1999 году, когда я молился в немецком костеле городка Брехенвиль, кривая преступности снизилась до нулевой отметки. Полицейским в тот день просто нечего было делать. От местного же бургомистра я получил в подарок золотой кубок и рыцарскую шпагу. Потому что именно в этот день у него полностью прошло воспаление селезенки…
      Я сдерживался изо всех сил, но зубы мои все равно поскрипывали. Видит Бог, я старался! Я делал все, чтобы не допустить сеансов этого шарлатана. Не раз и не два я выступал по телевидению, успел даже сочинить про Димку несколько обличающих статей, но, увы, все прошло впустую. Павловский с блеском продолжал гастроли по Сибири и Уралу, снимая с кошелькового моря жирные пенки, с каждым днем увеличивая количество своих поклонников.
      Глядя на него, я неожиданно припомнил жаргонное словечко «лепила». Доктор оккультных наук и впрямь лепил слова, как пироги. А главное — моего давнего знакомца слушали! Более того, многие этому волоокому красавцу верили!..
      Возможно, я злился напрасно, но у меня просто не получалось иначе.
      Когда помощники добрались до нашего ряда, Маша порывисто сунула стопку десятирублевок в потную ладонь продавца и почти выхватила брошюрку с «золотой» печатью. Шумно вздохнув, я поднялся. Отодвинув с пути шустрого ассистента, демонстративно двинулся к выходу. Возможно, излишне демонстративно, поскольку находчивый «маг» тут же не замедлил прокомментировать мой уход:
      — А вот и первое действие целительных сил! Из зала потянулось все злое и недоброе. И это уже не выдумка, это знак свыше! Можете не сомневаться, что вскоре нечто подобное начнет происходить в ваших душах и ваших телах…
      Увы, Димка остался верен себе. За схватку в костюмерной он сумел быстро и легко рассчитаться со мной. Я уходил из зала поверженным. Я выходил под вольное небо глубоко посрамленным.

      Самое обидное, что, оказавшись вне зала, я вдруг понял, что в чем-то мой старый школьный товарищ прав. Я действительно был зол на весь мир. Он — этот мир — не устраивал меня по целому ряду параметров. Он был жутко несовершенен, и что самое ужасное — с каждым годом его несовершенство только возрастало. Становился более грязным воздух и возрастало количество бойцовых собак на улицах, каждый год в России становилось на полтора миллиона больше автомобилей и более чем на полмиллиона уменьшалось число жителей. Что касается моего собственного заоконного неба, то, некогда голубое и располагающее к подростковым мечтаниям, оно исчезло около месяца назад. Его перекрыл каменный гриб выпершего из земли шестнадцатиэтажного здания.