– За что?
      – Кто же их, паразитов, разберет! Одно слово - поэты! Сидели за столиком, мирно разговаривали, потом кто-то что-то сказал - повскакивали и давай драться. Только какая там драка! Ты ведь знаешь нашего Путю! Под горячую руку вагон перевернет.
      – Знаю. Он в тамбуре с пулеметом запирался.
      – Ну вот! А сегодня, к примеру, автомат у Марата отобрал. Короче, свалка идет капитальная.
      – Нужны кулаки, я правильно понимаю?
      Горлик лихорадочно кивнул. Егор бросил револьвер в чемодан, отодвинув приятеля в сторону, быстрыми шагами устремился к ресторану.
 

***

 
      Привязанный цветастыми занавесками к стулу, с полотенцем во рту Путятин продолжал рычать и ворочаться. Три тяжело дышащих мужика сидели вокруг и мрачно зализывали раны - все равно как дворовые псы после драки. Зализывали в буквальном смысле, потому что бинтов пока не принесли, а салфетки оказались перепачканы соевыми приправами. Ворчащие официантки восстанавливали прежним аккуратным каре опрокинутые стулья, тряпками затирали винные лужи, заметали битое стекло. Иллюстрация того, что может натворить одна-единственная раздухарившаяся компашка, была вполне наглядной. Операция разорения вагона-ресторана прошла более чем успешно и в сжатые сроки.
      – Вовремя подоспели, - Марат сплюнул под ноги, растер каблуком. - Народец-то у нас геройский, - как стали орать да кулаками размахивать, так и кинулись врассыпную. Дверь вон даже выдавили… А Жорика, непоседу вашего, Путя сразу в нокаут посадил. Первым же ударом.
      – А что с Ван Клебеном?
      Марат махнул рукой.
      – Коммерсант же, что ему сделается! Удрал, конечно. Получил в лоб и сделал ноги. А Жорик только и подошел спросить, что, мол, братцы, не поделили. Ну, Путя ему и разъяснил… - Марат, лицо которого напоминало битое яблоко, хотел было рассмеяться, но тут же поморщился. Скосив глаза на Путятина, с укоризной покачал головой. - Эх, ты! А еще поэт, представитель вымирающей интеллигенции…
      – Ага! У истинно интеллигентных людей нет такой силищи! - Горлик с кряхтением потирал ребра. - Я думал, точно всех за борт повыбрасывает. И что на него, дурака, находит?
      – То же, что на всех, - Егор осторожно потрогал припухшую щеку. - Деминтас, кажется, предупреждал про полнолуние. А в полнолуние, господа, всегда что-нибудь происходит. Помните самоубийц в прошлом месяце? А еще чуть раньше - зарезанного в тамбуре?
      – Ну?
      – Тоже было аккурат в полнолуние.
      – Странно. Причем здесь Луна? Далеко же!
      – Все одно достает. - Егор хмыкнул. - Я точно знаю. Тем более, что их нынче аж до семи штук доходит! Раньше от одной лунатиками делались, а тут целых семь.
      – Стервы! - Марат простодушно поднял голову, словно надеялся разглядеть сквозь потолок виновниц сегодняшних событий. - Может, и наш океан из-за этих Лун стал подниматься, а?.. В самом деле! Взяли и притянули! Типа, значит, большого прилива.
      – Вряд ли… - промычал Горлик. - Они ж все вместе и всегда с одной стороны.
      Опустившись на четвереньки, он зашарил рукой по ковру.
      – Так и есть, разбил, стервец!
      – Что разбил-то?
      – Да очки. Специально ведь в карман спрятал, боялся, что слетят, а он меня кулаком в грудь. Нет, чтоб по роже!.. Балбес такой!
      – Ничего, протрезвеет, возместит, - утешил Марат.
      – Как же возместит? У меня же, к примеру, астигматизм! Плюс бифокальные линзы. Тут особые очки нужны.
      – А зачем они тебе? Газет-то все равно нет. И письма некому писать.
      Егор покачал головой. Простодушная логика Марата умиляла. Действительно, зачем человеку глаза, если видеть особенно нечего? Слава Богу, не в тоннелях катаемся, - по мостам. Хотя и в тоннелях, должно быть, темнотища не хуже…
      Хлопнула дверь, стремительным шагом в зал вошли трое с автоматами. С тяжелой сумкой через плечо за ними семенил врач Деминтас. Сухонький, как циркуль, с умным ощупывающим взглядом, он первый разобрался, что к чему.
      – Ну, слава тебе Господи, обошлось! Я, признаться, уже на травмы настроился. Днем-то одному клиенту череп табуретом раскроили. Еле-еле спасли. Еще один кисть сломал. Целил кулаком в голову приятеля и промахнулся. Угодил, дубина такая, по титановому бачку… - Доктор на ходу расстегнул сумку, вытащил шприцевый пистолет.
      – Ты погоди расстраиваться, - Марат указал на собственное опухающее лицо. - Это что тебе, не травма? И Жорка у официанток в подсобке валяется. Едва дышит.
      – Если дышит, уже хорошо. Сначала займемся этим субчиком, - Деминтас, манипулируя наборной рукоятью на пистолете, приблизился к Путе. Тот с рыком попытался достать его ногой, но доктор проворно уклонился.
      – Сейчас, голубчик, сейчас! Зачем же так? Я тебе, сударик, не враг. Проснешься завтра, самому стыдно станет. Придешь извиняться.
      – Ему станет стыдно, как же!..
      Орлы с автоматами расслабленно присели на стулья. Сигнал застал их врасплох, заставил в считанные минуты натянуть униформу, с оружием в руках рвануть через вереницу вагонов. Увы, инцидент оказался исчерпанным, и ребята выглядели даже чуточку разочароваными.
      – Помогли бы, чего расселись! - одна из официанток толкнула бедром ближайшего автоматчика. Веснушчатый широкоплечий парень удивленно взглянул на нее. Сердитая насупленность, проступившая на бритой физиономии, тотчас сменилась улыбчивой готовностью балабонить и шутить. Лица подметающей девушки он не видел, зато имел прекрасную возможность лицезреть туго натянутую и лакомо располовиненную на ягодицах юбку. Серьезнее аргумента было не придумать. Забросив автомат за спину, он легко поднялся.
      – Так ведь мы не против. Если надо, всегда готовы. Помочь, значит…
      Поймав многозначительный взгляд офицера, Егор кивнул. Оставив Горлика с врачом, они вышли покурить в тамбур. Марат тут же отворил специальным ключиком окно, подставил воздушному потоку опухшее лицо.
      – Ну что там? - Егор промокнул кровоточащую губу платком, огладил рукой ноющий затылок. - Есть новости?
      – Верно, сообразил, - Маратик невесело рассмеялся. - Кое-что действительно есть… Собственно, я не имею права этого говорить, но какие уж тут, к черту, тайны! Тем более, что дело касается твоего брата.
      – Павла?
      – Точно… - Марат выдержал загадочную паузу. - Думается мне, ты не из болтливых, так что, пожалуй, скажу.
      Некая вопросительная интонация в его словах все же угадывалась, и Егор досадливо покривился.
      – Начал, так выкладывай!
      Глядя на азартно поблескивающие глаза Марата, подумал, что тот еще в сущности мальчишка. Узнал боевой секрет и горит желанием поделиться.
      – Конечно, ничего пока не случилось, но пуриты - те самые из взбесившегося поезда - три дня назад перекрыли Карельский проход. Такая вот кулебяка.
      – Карельский проход? - Егор нахмурился. - Это где-то рядом?
      – Не просто рядом, это прямо по курсу! Вот и соображай, чем нам эта заваруха грозит.
      – Признаться, не очень разбираюсь в географии мостов…
      – А что тут разбираться! Если это впереди, стало быть, еще немного - и окажемся в ловушке! Все в точности как с абердинским мостом, только в более худшем варианте. Пуриты славное место выбрали. И момент - самый подходящий! От материка оказалось отрезанными более дюжины составов. Дюжины, представляешь? Это более сорока тысяч человек!
      Абердинский мост, норвежские берега… Что-то знакомое засквозило в памяти Егора. Подумав, он натужно кивнул. Все верно, рассказ Ван Клебена об абердинском крушении. И про брата он что-то там мямлил… Егор вздохнул. Ни рыдать, ни изумляться он не спешил, а Марат, похоже, чего-то подобного от него ждал.
      – Ну? И что нам теперь светит?
      – А вот это целиком и полностью зависит от ПМ. То бишь, твоего братца. Мне сообщили, что его группу высадили неподалеку от Курумы - станционного узла, захваченного пуритами. Его и еще два отряда волонтеров. Общая численность - около двух рот.
      – Не густо.
      – В том-то и дело! Пуриты совсем спятили - пригрозили взрывом главного моста, а это удар по всей европейской мостовой сети. Потому и принято жесткое решение: пуритов уничтожить, при атаке бить из всех имеющихся огневых средств. Напалм, вакуумные бомбы, оружие "Кобальт" и так далее.
      Егор кивнул.
      – Что ж, тогда можно дышать ровно. На беспощадные дела братец мой всегда был большим охотником.
      – По нашим сведениям, пуритов там не менее пяти сотен. Втрое больше, чем в отрядах добровольцев. Ты считаешь, они справятся?
      – Ничуть не сомневаюсь. Павлуше и в детстве удавались все его затеи.
      Марат заметно приободрился. На мятом лице его проступило ребячливое любопытство.
      – Затеи? А что он такое вытворял?
      Егор усмехнулся.
      – Разное… Скажем, частенько давал слово поколотить вашего покорного слугу.
      – Какого еще слугу? - простодушно удивился Марат.
      – Да меня, кого же еще!
      – И что?
      – Не припомню ни единого случая, чтобы он не сдержал обещание.
      Офицер непонимающе захлопал глазами. Он явно готовился услышать иное.
      – Такие дела, Маратик! Если я больше не нужен, пойду отсыпаться.
      Во взгляде собеседника промелькнуло удивление. Егор внутренне хмыкнул. Молодость никогда не поймет греющуюся на солнышке старость. То есть - тогда и поймет, когда сама перестанет быть молодостью, когда время, отведенное на сны, перестанет казаться потраченным напрасно.
      – Устал я, Маратик. Голова раскалывается.
      – Да, конечно…
      – Значит, до завтра, - Егор потоптался перед дверью, как всегда забыв, в какую сторону она открывается. Рефлекторно дернул на себя и угадал.
 

***

 
      Только сейчас полковник сумел окончательно разобраться в обстановке. Мацис со своими орлами-соколами облазил все сходящиеся к узлу ветки, и новости, которые он принес, оказались самыми неутешительными. Никто уже не сомневался, что в рядах пуритов имелись свои профессионалы военные. На подступах к Куруме Мацис обнаружил несколько искусно установленных мин. Но худшее открытие поджидало впереди. Обнаружилось, что все приузловые пути залиты светом прожекторов. Мощные потоки голубоватого сияния пробивали влажную пелену, превращая штурм в авантюру. Инфракрасные очки, имевшиеся в багаже каждого волонтера, становились совершенно ненужными. Не приходилось сомневаться, что полтысячи вооруженных до зубов гавриков легко отобьют атаку волонтеров. Даже если в числе первых пуритских шеренг окажется немало таких сосунков, как Леон. Так или иначе, но следовало всерьез поразмыслить над тактикой, и на боевом совете под растянутым тентом полковник, в прошлом излазивший немало горных кряжей, предложил альпинистский вариант. Согласно докладу Мациса взорванный обходной мост затонуть полностью не успел. На протяжении сотни метров пролетные строения прогнулись и ушли в волны, однако гигантские полусферы со стальными растяжками по-прежнему возвышались над водой. Этой-то дорожкой и намеревался воспользоваться полковник.
      – По-моему, это бред! Кто рискнет двинуться по этим аркам?
      – Лезть все равно придется. Всем.
      – А если мост сдвинется с места и пойдет на дно?
      – Мы за тем сюда и пришли, чтобы рисковать.
      – Но мы окажемся на самом виду - совершенно незащищенными!
      – На виду да не совсем. Пуриты не освещают взорванную эстакаду. Они тоже убеждены, что только сумасшедший двинется этой дорогой. Надеюсь, среди волонтеров наберется достаточное количество отчаянных ребят.
      Рушников, полноватый майор с часто потеющей лысиной и кнопочным немужским носом, явно волновался.
      – А если придет смена? Этот ваш Леон, кажется, сказал, что их вот-вот должны подменить.
      – Вот и надо поторопиться. Если же подойдет смена, Леон встретит их с парой наших ребят. Сменщики отправятся следом за Бесом.
      Собеседник на мгновение опустил глаза, и полковник сразу догадался, о чем пойдет речь.
      – Давай, майор, смелее! Не тушуйся, как девка перед алтарем.
      – Я только хотел сказать… - Майор поднял голову. - Не кажется ли вам, что пленные требуют иного обхождения?
      – Нет, не кажется!
      – Но мы в конце концов не варвары.
      – Не знаю!
      – То есть… Как это не знаете?
      – А вот так. Не уверен, что ступивших на тропу войны мужчин можно величать не варварами. Война, как это ни прискорбно, диктует свою мораль и свои правила. Кроме того, дражайший майор, у нас просто нет лишних людей, дабы охранять и ублажать этих выродков.
      – Однако среди них могут оказаться вполне нормальные люди.
      – Могут, не спорю. Но иного выхода нет. Пуриты настроены решительно, один мост уже взорван, и запасов взрывчатки у них, судя по всему, предостаточно. Если главная эстакада Курумы взлетит на воздух, все составы, что следуют за нами, будут обречены.
      – Вы сгущаете краски.. Возможно, подойдут силы с материка? Я слышал, центральный сетевой штаб предпринимает какие-то меры…
      – "Какие-то меры" меня не устраивают. Это во-первых! А во-вторых, не уверен, что это может что-либо изменить. - Полковник фыркнул. - Тем паче, что и в штабе мало кто знает, чего же хотят от нас господа пуриты.
      – Их требования изложены во вчерашнем меморандуме…
      – Брось, майор! Какие, к черту, требования? Бред сивой кобылы - этот твой меморандум! Освобождение из-под стражи главных идеологов? Так никто и никого у нас давно не держит под замком. Некого освобождать и неоткуда!.. Или ты всерьез хочешь обсуждать строительство глубоководной штольни? А кому, скажи на милость, она нужна? Конечно, пусть строят, если так приспичило, но мосты-то рвать зачем?
      – Они утверждают, что на земле… - Рушников смешался. - То есть, на дне люди совладали со стихией, что на месте столиц возведены акваполисы и кое-где даже добились осушения гигантских глубинных полостей.
      – Подводные пузыри, в которых выращены райские кущи? - полковник ядовито усмехнулся. - Ты на самом деле веришь во все эти россказни?
      – Я только пытаюсь объективно оценивать факты. В конце концов инсайты тоже поминают о каких-то штольнях, и люди за ними идут.
      – Боже мой! Какие люди?.. Недозрелые сопляки и спятившие от безделья бараны? Поинтересуйся на досуге, что они вкалывают себе в вены, какие коктейли мешают в кружках, и вы поймете, о каком контингенте идет речь.
      – Я интересовался. Специально запрашивал сводки. И знаете, что сказал мне один из психологов? Вполне популярно объяснил, что пуритизм в сложившихся обстоятельствах - естественное явление. Люди не выдерживают замкнутого пространства, их душит обступившая со всех сторон вода. Поэтому годится любая идеология, любой повод, чтобы вырваться наружу.
      – Ностальгия по солнцу и по суше? Возможно. Пусть! Кто бы был против… - Указательный палец полковника закачался перед лицом Рушникова. - Только не за счет чужих жизней, ясно?! Желаете верить в двадцать три луны, - попутного ветра! В слоеную цивилизацию, в глаза дьявола? Пожалуйста! Но это не повод для подрыва мостов. Не повод, дражайший майор!
      – Они полагают, что иными средствами внимание человечества попросту не привлечь.
      – Значит, ты за то, чтобы разрешить им эту чертову штольню? - Павел Матвеевич каркающе рассмеялся. - Весело! Значит, всю наличную сталь бросим под ноги свихнувшимся юнцам, чтобы потом дружными шеренгами устремится вниз в объятия счастливцев из акваполисов. В этом суть твоего предложения?
      – Не знаю… - Рушников смешался. - Разумеется, теорией должны заниматься ученые с политиками. Но мы могли бы по крайней мере обходиться с ними…
      – Не столь жестоко? - полковник хрустнул кулаком. - Ты ошибаешься, Рушников! Ты сострадательный человек, и этим объясняются все твои колебания. И прости мою прямолинейность, майорские погоны тебе не к лицу. По той простой причине, что ты - не военный. Запомни, любая война - это чья-нибудь глупость, поэтому не ищи мудрости в армейских уставах. Не для того они выдумывались. Предназначение армии - сворачивать головы врагам. Безжалостно и без лишних рефлексий. Кроме того, не следует забывать, что пуритами командуют такие, как Бес, - обкурившиеся пустобрехи и неврастеники, которых хватало во все времена. Одни из них затевали войны, другие взрывали храмы и палили с небоскребов по пешеходам. Это хронические неудачники, Рушников! Изовравшиеся демагоги, энергетики, не умеющие делать ничего собственными руками. Не спорю, наверное, их тоже можно понять. Более того - их можно даже пожалеть! В конце концов все заслуживают сочувствия. И этих обормотов, вероятно, следовало изучать в каких-нибудь институтских вивариях. Только, увы, мир чуточку изменился. Ни вивариев, ни лечебниц у нас более не осталось. Пуриты впрямую посягают на человеческие жизни, на наши с вами законы. На той же курумской станции, если не ошибаюсь, они расстреляли около десятка местных операторов. Или тебя это не трогает?
      – Я полагаю, это был не расстрел. Операторы оказали сопротивление…
      – Правильно! Потому что они обязаны были оказать сопротивление! - прорычал полковник.
      На короткое время под навесом повисло молчание. Переведя дух, Павел Матвеевич заговорил чуть спокойнее:
      – Мне не нравится твое настроение, майор. Очень не нравится!
      Рушников покраснел.
      – Прошу прощения, господин полковник. Я не отказываюсь от выполнения приказов. Меня смущает только суровое отношение к пленным.
      – У нас нет и не может быть пленных. Во всяком случае пока. - Полковник поднялся. - Все! Треп окончен. Пора браться за томагавки.
      – Господин полковник!..
      – Я сказал: все!.. Тебе лично могу обещать: когда операция завершится, с теми, кто попадет нам в руки, разбираться будешь ты лично. Эту честь мы, так и быть, тебе окажем.
 

***

 
      Спокойно заснуть Егору так и не удалось. Вновь замолотили в дверь, призывно возопив к его совести, к его мужскому достоинству. Узнав голоса Горлика и Деминтаса, Егор удивленно отпер замок. С бутылками наперевес, подобно революционным, вооруженным гранатами матросикам, в купе ввалилась горланящая парочка. От Горлика можно было ожидать чего угодно, но пьяный Деминтас являл собой занимательную редкость. Вероятно, оттого и не пришлось его долго уговаривать. Пораженного Егора взяли голыми руками, без единого выстрела.
      Уже через десять минут они сидели за столом и сумрачно опустошали винный запас.
      – К чему беречься? - горячечно бормотал Деминтас. - Все равно помрем. Жорик вон берегся, а теперь валяется с сотрясом. Спрашивается, зачем, для чего?..
      – Но он оклемается?
      – Конечно, оклемается! Что ему сделается? Только все равно ведь ненадолго. Как себя ни обманывай, как ни выпячивай грудку, - от судьбы не уйдешь. Только она, голуба, и знает наше точное предназначение! Всех приберет! Рано или позно спустит на корм акулам!
      – Не надо про акул, Деминтас!
      – Нет, надо! И именно про акул! Люди привыкли беречься, зачем?.. Я вот врач, а спросите меня, какого рожна я занимаюсь медициной - и вряд ли сумею ответить.
      – Как это не сумеешь? Ты клятву, к примеру, давал! Этому, как его?.. Гиппократу.
      – Ничего я ему не давал! Ни в долг, ни взаймы! - Деминтас вскинул голову. - Кто он вообще этот Гиппократ? Родственник с Соломоновых островов? Папа или дядя?.. Да вы спросите любого студентика, и обнаружится, что ни черташеньки мы о нем не знаем. Древний грек, увлеченный натурфилософией - и все! А он, к вашему сведению, лечил то, за что мы и сейчас не возьмемся. Потому что - слабо! Теодор Морель, личный врач фюрера, не мог вылечить Гитлера от банального сифилиса! И это в двадцатом просвещенном веке! Давал ему чуть ли не до трех десятков лекарств одновременно! Даже непонятно, как при таком варварском лечении фюрер протянул до последнего года войны! А Гиппократ, к вашему сведению, без всякого пеницилина брался за самое страшное и побеждал. Потому что морил голодом пациентов и тем самым к таинству духа приобщал! Дико? А вот хренушки! Оказывается, абсолютно разумный подход. Это мы с вами не умели лечить и не умеем. Настроили хосписов - этих символов человеческого бессилия, придумали клятву идиотскую… Будто в ней все дело! Гиппократ-то не клялся - просто лечил и думал! Башкой, милые мои! Мозгами и сердцем!
      – А вы почему не лечите?
      – Потому что тупицы и снобы! Потому что эгоисты до корней волос!
      – Причем тут эгоизм?
      – Да при том, что вся суть нашего первейшего лекарства кроется в эгоизме! Зарядка, диеты, кросс по лужайкам - все красивые словеса и голимый эгоизм на деле! Ибо нет жертвенности, - нет и главного.
      – Разве в здоровом теле не здоровый дух? - поддел его Егор.
      Деминтас шумно высморкался в пятнистый платок, этим же платком протер запотевшие очки, и неожиданно проясневшие глаза доктора показались Егору совершенно трезвыми. С иными умниками такое и впрямь случается. Ноги кренделя выписывают, руки не гнутся, а голова, как ни странно, работает - возможно, даже яснее прежнего.
      – Года три-четыре назад я бы запросто ответил на ваш вопрос. Раньше я все про все знал…
      – Говори ему "ты"! - разобиделся Горлик. - Чего мы как неродные! Я, к примеру, тебе тычу и ему тычу, значит и вам надо между собой тыкать. Логично? По-моему, да.
      – А по-моему, нет!
      – Почему?
      – Потому что свыкнуться - это не тыкнуться.
      – Вы отвлеклись, - напомнил Егор.
      – Чепуха! - Деминтас беспечно отмахнулся. - О чем ни говори, все пути ведут в Рим. Раньше толковали о женщинах, теперь о смерти. Вот и я говорю, что отношение к истинам меняется. Смешно, правда? Истины не меняются, а наше к ним отношение меняется. Бродим вокруг дуба, трогаем его за златую цепь, за разные там ветки и делаем выводы. Как те слепцы, что ощупывали слона. Мда… - Врач встряхнулся. - Так вот, дорогие мои! Сначала природные факторы заболеваний вытеснялись техногенными, и только под самый занавес вдруг выяснилось, что мы попросту эволюционировали до понимания космического фактора - то бишь не радиации с ультрафиолетом, а фактора Божественного. Бердяев писал об этом два столетия назад, а до господ жирафов дошло только сейчас. Можете кричать "ура", но мне почему-то не хочется.
      – Эволюция, к примеру, - явление естественное! - Горлик разлил вино по стаканам. - Даже мы с Егором… Вообще вся наша пишущая братия, включая того же Путятина, доперла! Нет, мы, конечно, не Бердяевы, но только вообразите на минуту, если бы мы все кропали об одном и том же! Можете себе такое представить?
      – А вы и так кропаете об одном и том же.
      – Как это?
      – Да очень просто. Все те же ветки одного и того же дуба. Только кто-то желуди рвет, кто-то в дупло заглядывает, а кто-то лопатой к корням подкапывается, - Деминтас хохотнул. - Это уж кому что легче дается.
      – Я, к примеру, не согласен!.. - Горлик готов был поспорить, но Егор, поморщившись, тронул его за рукав.
      – Ты бы не перебивал, лады? - Егор не требовал, просил. Ему и впрямь интереснее было послушать Деминтаса. Не каждый день тот разражался подобными монологами, а все, что мог сказать по тому или иному поводу Горлик, Егор знал наперед.
      – Продолжайте, Деминтас.
      – Да продолжать-то, собственно, нечего. Просто раньше я верил в жизнь. Верил и вечно чего-то ждал. Что вот, мол, грянет блистательное завтра, и человечество враз преобразится. Либо люди прозреют, либо объявится некое знание, от которого пусть не всем, но многим станет легче. Под этим углом и рассматривал все сущее. Даже торсионными полями пытался заниматься, в физические клубы записывался. Не потому что очень любил физику, - потому что постоянно ждал глобального обновления. В природе, в сознании, всюду… А торсионные поля и впрямь казались вещью увлекательнейшей! Уже только потому, что переворачивали все с ног на голову. Ну, да вы слышали, наверное.
      – Не слышал, - Егор покачал головой.
      – Тогда совсем коротко… Про гравитационные поля и электромагнитные вы знаете. Первые порождаются массой объекта, вторые - зарядом. Так вот торсионные поля наводятся спином или угловым моментом вращения…
      – Ты еще кориолесово ускорение вспомни! - гоготнул Горлик. - С детства не любил "термех".
      – Эта не "термех", это другое. Начни человечество этим заниматься, как знать, возможно, и не было бы всей этой водяной свистопляски. Топливная энергетика, электромагнетизм, фармакология - все было бы иным.
      – Так уж и иным?
      – Качественно иным! Не вы первые иронизируете по этому поводу. Нильс Бор в свое время не верил в практическое применение атомной энергии, а Герц полагал нереальной дистанционную связь с помощью электромагнитных волн. Даже Эйнштейн еще за десять лет до появления атомной бомбы считал абсолютно невозможным создание ядерного оружия. А уж сколько ушатов грязи вылили на головы апологетов экстрасенсорики!
      – Так твои торсионные поля - что-то вроде телепатии?
      – Тьфу ты! - Деминтас и впрямь сплюнул. Досадливо пробормотал: - Мы генерируем тепло, злобу и глупость. Третье тоже, к сожалению, передается с помощью торсионного излучения.
      – Я и толкую: телепатия!
      Деминтас повернулся к Егору.
      – Меня-то, честно говоря, на первых порах интересовала возможность перезаписи лекарств на экологически чистые носители. И даже не лекарств, а этакого субстрата здоровья.
      – Бррр!.. - Горлик помотал головой. - Не понимаю.
      Деминтас по-прежнему на него не глядел, обращаясь главным образом к Егору.
      – В качестве иллюстрации - простейший опыт Фолля. Две пробирки с намотанным на них медным проводом. В одной лекарственный раствор, в другой дистиллированная вода. Если исключить влияние чужеродных магнитных полей, то спустя энное время лечебные свойства передадутся обычной воде. Вот вам и решение проблем химического зашлаковывания человека!
      – Так просто?
      – Вовсе нет. Я привел самое удобоваримое и наглядное… - Деминтас вздохнул. - В качестве носителей здоровой и нездоровой информации могут выступать самые разные субстанции - от еды и питья до одежды и авторучек. Интересная книга, прочитанная трижды или четырежды, доставляет большее наслаждение, ибо несет на себе торсионный заряд восторга предыдущих читателей.
      – А иконы, литье, другие предметы искусства?
      Деминтас многозначительно шевельнул бровями.
      – Все то же самое. Эффект любого кумира кроется в том же торсионном шлейфе, что подпитывается энергией поклонников. Мы воспринимаем не образ, а ореол. Человек умирает, его нет, но мы и тогда поклоняемся праху. На самом же деле - не праху, а торсионному призраку, что живет до тех пор, пока жив хоть один фанат и последователь кумира. В общем, с какого конца ни зайди, тема - благодатнейшая! С лихвой хватило бы на весь грядущий век. Но, увы, не успели. Даже торсионные двигатели, которыми намеревались оборудовать все поднятые на мосты локомотивы, в конце концов так и оставили на земле. Не решились рисковать, а доводить до ума опытные образцы было уже некогда. Трубы Иерихона протрубили отбой, и с тех самых пор… С тех самых пор, милые мои, занимать меня стала одна-единственная тема - тема смерти!
      Егор поневоле припомнил свою недавнюю игру с револьвером и опустил глаза.
      – Вы превратились в пессимиста?
      – Ничего подобного! Просто я собрался с духом и вознамерился взглянуть на наш развеселый дуб сверху. Или снизу, - это уж как пожелаете. Надоело, знаете ли, ходить вокруг да около точно пушкинскому коту! Дайте мне точку опоры, говаривал Архимед, - вот и я жажду подобной точки, тем более, что точка такая имеется. Смерть! Да, да! Именно смерть - та площадка, с которой многое можно увидеть и понять. Надо только взойти на нее. Хотя бы умозрительно. И тогда изменится все разом. Даже болезни! Потому как и они - наша исконная неизбежность, то, во что нужно всматриваться с уважением и вниманием. Не лечить и выкорчевывать, а воспринимать, как стимул и помощь в постижении мира.
      – Уважение к болезням?
      – Верно! Болезнь - кара и наказание, болезнь - опыт и подсказка. Нечто нашептывает нам на ухо, и все, что от нас требуется, это насторожиться и прислушаться. Чего, казалось бы, проще! Но нет, мы глотаем антибиотики, режем опухоли, сбиваем температуру, не понимая того, что в иных случаях болезнь - дар, которого мы просто пока не в состоянии оценить. Готовность к торсионному перебросу в иное состояние. Сытый голодного не разумеет, как здоровый больного. Один лишь шажочек в этом загадочном направлении, всего один! - и занавес начнет подыматься! Потому что мертвые знают то, что недоступно живым… - глаза Деминтаса горели лихорадочным огнем. - Не ждите того дня, когда прекратятся ваши страдания, ибо это будет днем вашей смерти, - говаривал Теннесси Уильямс. Красиво? - да! Но верно ли? День смерти - великий день! Ради него мы живем и мучимся несколько десятилетий, ему посвящаем всю свою жизнь. Толстой очень точно приблизился к описанию смерти на примере Болконского. Это и впрямь час, когда земное отступает в сторону, становится чужим. Глупец оказывается один на один с самим собой, мудрец напротив прозревает, краем уха и краем глаза видя и слыша приближение того извечного и великого, что ждет нас всех за чертой последнего вздоха. Ибо там все! И свет, и знание, и любовь. Сколько раз мы являемся в этот мир? Что такое наше видимое тело, и существует ли что-либо помимо него? Что вечно, а что умирает через девять и через сорок дней? И умирает ли вообще? Может, попросту улетает? Сначала от тела, а потом от планеты? Не зря ведь люди вспоминают под гипнозом о прошлых веках, о времени, проведенном в леопардовой или волчьей шкуре, о прохладе морских глубин, о высотах, в которых они порхали с легкостью лесных пичуг…
      – Лес! - вздохнул Горлик. - Знали бы вы, господа, как я тоскую, к примеру, о лесе. Шелестящая листва, звон мошкары, солнце! Вдвоем с сестрой мы убегали доить березы. Напивались сока до такой степени, что животы барабанами раздувало. Черт подери! Почему все так закончилось?
      – Потому что детство, Горлик, всегда проходит. Это одна из земных аксиом! - Деминтас был недоволен, что его перебили. - Времечко, когда деревья были большими, а яблоки казались величиной с глобус. Детство подобно той же воде. Было - и нет, утекло. Иные пропускают его меж пальцев, другие выпивают в пару глотков.
      – Наверное, я его выпил, - с печалью вымолвил Горлик. - Потому что помню все до денечка. Оно где-то тут - над желудком…