- Але, Натовец, потолковать надо! - дорогу заступил Яхен. Худющий, весь в каких-то шишках и костистых выступах, он был значительно выше Игната и при всей своей худобе умел довольно опасно драться. Потому, верно, и пытался после вчерашнего фиаско восстановить пошатнувшуюся репутацию. Самого Яхена Игнат не слишком боялся, однако тревожило, что на некотором отдалении маячило еще трое ребят, включая коренастого Шварца, вездесущего Укропчика и Дуста. Последнего, к слову сказать, Игнат тоже вчера обидел, а уж Дуст великодушием Гусака не страдал и подобные вещи запоминал накрепко. Кто знает, возможно, и Яхена на предстоящий реванш подговорил именно он. И рассчитал все абсолютно точно: ни вожака, ни взрослых поблизости не было, а самому Игнату отвертеться от схватки было затруднительно. Дуст был пареньком ушлым и подобные ситуации просекал на пару ходов вперед. Единственное, о чем он не знал да и не мог знать, это о масштабе тех перемен, что произошли в душе Игната. Из раба Натовец превратился в личность, но пацаны об этом еще не подозревали.
      Сколько помнил себя Игнат - драться он никогда не любил. Избегал конфликтов в школе, отличался покладистым характером в детском саду. Собственно, необходимости драться он как-то и не ощущал, - чаще всего умудрялся договариваться, а особо серьезным ребятам с легкостью уступал. Все изменилось в лагере после встречи с Гусаком. Именно Гусак первое время покровительствовал «маменькиному сынку», терпеливо делясь дворовыми тайнами, вдалбливая в голову азы, что позволяли в кратчайший срок завоевать в ребячьем кругу уважение.
      - Это, прикинь, везде работает, - вещал он, - хоть в зоне, хоть в армии. Будешь всем рыло подставлять, превратишься в дупло ходячее. Поэтому правило номер один: бей первым! Сомневаешься там или нет, - бей! И не в плечо, не в грудянку, а сразу в чухальник. Чтобы сразу всем показать, кто ты есть. Даже если тебя уроют, все равно станут уважать…
      Самое смешное, что слова Гусака оказались в какой-то степени пророческими. Все так и получилось, и первой жертвой собственного совета стал сам Гусак. В самом деле, там, на поляне, Натовец понятия не имел, как поступить, - и именно поэтому атаковал. Впрочем, не ошибся Гусак и во всем остальном. Неожиданная выходка Игната не осталась незамеченной. На него теперь странно косились, что-то шептали за спиной, а главное - больше не задирали. Да и в тоне заговаривающих с ним ребят чаще стали мелькать уважительные нотки. И ничего, что кое-кто крутил пальцем у виска. Это, может, у взрослых быть психом - не слишком престижно, - в детской среде, да еще когда вокруг через одного бакланы да откровенная шпана, к психам отношение наблюдается ровное. Потому как даже самые отвязные уркаганы обязательно припоминали десяток-другой историй, когда такой же помешанный вдруг принимался резать глотки паханам, кромсал стеклом собственные и чужие вены, молотил кирпичом по черепушке спящего обидчика. Псих тем и опасен, что не знает страха, что действует не по правилам, бросаясь на толпу, пуская в ход все, что оказывается под рукой. Так вот и вышло, что теперь в этот доблестный ряд неожиданно для себя угодил сам Игнат. Кроме того, в его случае появился еще один уважительный момент: Игнат посягнул на вожака из-за чувихи, иначе говоря - из-за чувств, к которым в мальчишечьей среде в общем и целом относились с долей уважения. Словом, Игнат вчерашний и Игнат сегодняшний были двумя абсолютно разными людьми. Возможно, вчерашнего Яхен и сумел бы напугать, но сегодня дело обстояло совершенно иначе. Игнат даже не стал дожидаться, что скажет ему Яхен, - сам подобием танка двинулся к пареньку. В таких случаях слова уподоблялись ударам, и по совету того же Гусака следовало говорить и говорить не переставая.
      - Тебе чего мало вчера перепало? Еще надо, урод?!
      В этот первый удар, пришедшийся в область сердца, Игнат вложил всю свою силу, а точнее весь свой упрятанный в груди страх. Однако и по лицу он бить воздержался, все еще предупреждая о своей готовности драться всерьез. Впрочем, результат подобной атаки оказался удивительным даже для него. Ойкнув, Яхен схватился за грудь и молча опустился на корточки. По щекам его беззвучно потекли слезы, из горла вырвалось жутковатое сипение. И немедленно вперед шагнул Дуст.
      - У тебя что, крышу сорвало? - он по-блатному наклонил вперед голову, пугающе дернул рукой. - Ты чего народ глушишь, в натуре?
      - А пусть народ не прыгает! - дерзко отозвался Игнат. - Тогда и глушить не придется.
      - Чё?! - физиономия Дуста страшновато перекосилась. - Чё ты сказал?!
      - Что слышал!
      - А ты пальчики не слишком широко раздвинул, чувак?
      - Лучше пальцы раздвигать, чем ножки!
      - Так это ведь ты у нас ножки раздвигать любишь? Куда топаешь-то? Опять к Алене? А две телки на один хрен - не много ли?
      Вот о телках ему поминать явно не стоило. Чуточку поутихший после слез Яхена Игнат тотчас воспрял духом или говоря иначе - психанул. Расставив руки всем тем же разогнавшимся танком он метнулся к Дусту.
      - Ты чего меня провоцируешь, да? Чего тебе надо от меня, кардинал сраный! Я тебе не Бивис и не Батхет, чтоб дерьмо твое из ушей выскребать. И дыши давай в сторону! От тебя блевотиной за километр прет!…
      Намерение Дуста ударить он угадал по глазам и тут же ударил в свою очередь. Получилось совсем как в боксе: ударили оба враз и оба попали куда надо. В голове у Игната тоненько зазвенело, зато по подбородку Дуста разом протекла пара кровяных змеек.
      - Совсем Натовец оборзел! - пробормотал Шварц, но, к собственному удовольствию, в голосе его Игнат расслышал не угрозу, а все те же уважительные нотки.
      Наверняка, Дуст мог еще драться, но, уловив наметившийся перелом, Игнат сам ускорил события - сипло дыша, повернулся к остальным, отрывисто поинтересовался:
      - Ну? Кому еще нужно?
      Этого от него явно не ожидали, и тот же широкоплечий Шварц с усмешливой миной на лице приподнял свои мускулистые руки.
      - Спокуха, братан! Никаких претензий…
      - Так я ухожу?
      - Без вопросов. - Шварц помог подняться с земли Яхену, потянул за собой. - Пошли, красавчик, посмотрим твою грудянку. Похоже, отшиб тебе Натовец требуху…
 

***

 
      Половина Любашиных зубов покрывало сияющее золото, отчего улыбка ее не могла не вызывать содрогание. Впрочем, находились и такие кавалеры, что от улыбки Любаши млели и таяли. Тому имелось здравое объяснение: в дополнение к лошадиным зубам и выпирающей вперед нижней челюсти Любаша обладала длинными мускулистыми ногами, довольно крупной грудью и грациозной походкой. Словом, любителей «не пить воду с лица» в окружении хозяйки лагеря всегда находилось немало. Во всяком случае, недостатка в свежих кавалерах Любаша не знала. И тот же Гусак в свое время успел вволю потискать темные от загара груди хозяйки, в свою очередь испытав на себе прелесть Любашиных ласк и укусов.
      Впрочем, это неожиданное приглашение на «пленэр» ему сразу не понравилось. Во-первых, Гусака приглашали побаловаться огнестрельным оружием, а во-вторых, приглашал человек, доверять которому опасался даже сам Папа. Слава Любаши была такова, что куда безопаснее представлялось совать руку в пасть кобре или гюрзе. В жутковатых зубах Любаши не содержалась яда, однако было отлично известно, что убивать она умеет не хуже заморских змей. Кроме того, помимо Гусака она брала с собой Чана, одного из бойцов Косты, и это также наводила на определенные подозрения. Собственно, подозревать тут особо было нечего. С первых минут Гусак сообразил, что его собираются наказать за тех двух дурочек, что разгуливали нагишом по лесу, но он и помыслить не мог, что его накажут столь изуверским способом.
      Два пистолета красовалось за поясом у молчаливого Чана - этого орангутанга, игравшего роль первого спарринг-партнера Косты, еще один покручивала в своих загорелых руках сама Любаша. Они отошли от лагеря уже достаточно далеко, и изучающий взгляд Любаши, нет-нет, да останавливался на Гусаке.
      - Ну, как? Хорошее место? - она притопнула ногой по свежей травяной поросли.
      - Хорошее-то оно хорошее, только во что стрелять будем? - Гусак, оглядевшись, подхватил с земли ржавую в дым консервную банку, помахал ею в воздухе. - Может, в эту ерунду? Мы с Папой баловались пару раз - как раз по банкам шмаляли.
      - А что, подходящая мишень! - Любаша передернула затвор. Пистолет она держала в руке уверенно, - ясно было, что игралась тетенька с оружием часто. - Поставь-ка на ту кочку.
      - На эту? - отойдя на некоторое расстояние, Гусак водрузил жестяную посудину на взгорок.
      - Нет, - Любаша холодно улыбнулась. - Я имела в виду другую кочку.
      - Чего-то я не врубаюсь.
      - Вот и я вижу, что ты фишку не рубишь.
      - Ты объясни толком!
      - Объясняю… - Любаша коснулась стволом собственного виска. - Я говорю об этой кочке, вкурил? Поставь банку на свой шарабан, козел!
      - Ты чего, рехнулась?
      Рука Любаши взметнулась вперед, громыхнул выстрел. Мгновенно взмокнув, Гусак бросился в сторону, упал на землю. Сердце его билось, как у кролика. Он видел, что Любаша не шутит, и близость смерти - такой простой и обыденной - впервые дохнула ему в лицо своими смердящими ароматами. То есть, может, она и пугала, но пулям-то это не объяснишь! Запросто могли и попасть, куда не просят.
      - Попрыгаешь у меня, сучонок!… - Любаша выстрелила повторно, заставив паренька рывком переместиться ближе к кустам. Пуля при этом взрыла дерн перед самым носом подростка.
      - Чан, скажи ей! - срывающимся голосом крикнул он. - Она же убьет меня!
      - И убью! - по-змеиному зашипев, Любаша выпустила в него еще одну пулю, угодив в березовый ствол над головой Гусака. Следующая пуля тюкнула в дерево еще ближе.
      - Чан! - в отчаянии крикнул Гусак, но боец, к его ужасу, преспокойно вскинул свои стволы и, с каменным лицом прицелившись, выдал пулеметную серию выстрелов. От близкого грохота у подростка немедленно заложило уши, на голову и плечи посыпалась древесная труха. Пули ложились в такой опасной близости, что он тотчас почувствовал предательскую влагу в штанах. А ведь сколько раньше ржал над другими писюнами! И думать не думал, что сам способен обмочиться…
      - Уж извини, Гусачок, ты у нас давно напрашивался. - Чан вновь упрятал пистолеты за пояс, взглянул на раскрасневшуюся Любашу. - Ну что, может, хватит с него? Или хочешь побаловаться с щенком?
      - Да что он сейчас сможет! - злым движением хозяйка лагеря перебросила пистолет бойцу. - Дай ему еще разок по сусалам. Для памяти.
      - Что я сделал-то? - всхлипнул Гусак.
      - Вот и объясни ему, если не понял. - Развернувшись, Любаша решительно зашагала назад к лагерю.
      - Все нормально, пацан! - Чан приблизился к Гусаку, ободряюще похлопал по спине. - Не трогай чужое, и всегда будешь в ажуре.
      - Вы чего, сбрендили, в натуре! А если я Папе расскажу?
      - А что ты ему расскажешь? - Чан ухмыльнулся. - Что замочить тебя хотели? Так я лично в воздух стрелял.
      - А она? Ты видел куда она шмаляла!
      - Но ведь не попала же.
      - Сука жирная! Тварюга!… Ничего, я ей еще устрою! - Гусак шмыгнул носом. - Или вовсе свалю в город. На хрена мне этот геморрой!
      - Мне-то что, - Чан пожал могучими плечами. - Хочешь, жалуйся, а хочешь - сваливай. Только не забывай: Папа - он всюду достанет. Так что может и хуже выйти…
 

      Зданий на территории лагеря располагалось совсем немного - парочка складских помещений, бетонная уборная, столовая и три жилых двадцатиместных барака. Пустяк в сравнении с бетонными монстрами советских времен, но довольно солидно для эпохи «Постсоветикус». Кроме того, помимо означенных построек в лагере имелась еще одна архитектурная достопримечательность, а именно та самая резиденция, о которой рассказывал Стасу завхоз. Именно так между собой пацанва успела прозвать сросшееся из двух строений здание, напоминающее со стороны нечто до того дикое, что на ум тотчас приходили подвиги былых авангардистов, не чуравшихся скрещивать самые несовместимые цвета и формы. В первом из строений, похожем на гигантских размеров рифленый кирпич, разместился просторный, напичканный спортивными тренажерами зал, второе строение напоминало обезглавленную церковь - с каменными колоннами, высокими, стрельчатыми окнами и одной-единственной уцелевшей башенкой, опоясанной мраморными ангелочками. Кое-кто именовал башню «спасательной вышкой», но большинство странную эту конструкцию ассоциировали с вышкой сторожевой - из тех, что время от времени показывают в фильмах про отечественные зоны и фашистские концлагеря. Флаг, впрочем, на башенном шпиле развевался привычный - все тот же российский триколор, отчего вся территория лагеря приобретала вполне официальный вид. Несмотря на курчавящуюся тут и там колючую проволоку, несмотря на европейские стеклопакеты, несмотря на бревенчатую кладку, стыдливо прикрывающую каменный фундамент резиденции. Так или иначе, но именно в этом домике протекала главная жизнь лагеря, и именно в это здание не имели права заглядывать случайные дети. Тем не менее, Гусак этой чести сегодня удостоился. Точнее - его удостоили…
      А в общем, Чан был стопудово прав, не советуя бегать с жалобами к Папе, но кто же слушает добрые советы! По дурости своей Гусак сунулся во двор резиденции и даже успел выпалить пару гневных тирад, но на этом его миссию и прервали. Подростка сгребли за воротник, грубо втащили на крутое крыльцо и тычком препроводили вглубь апартаментов. Разумеется, это снова были клешни Косты, главного телохранителя Папы, а уж с этим костоломом спорить представлялось крайне неразумным. Разумеется, Гусак трепыхался и размахивал ручонками, но бывший призер Питера по боксу и обладатель черного пояса по кёкушинкаю, церемониться с мелочевкой вроде Гусака не собирался. Ни школьные достижения парнишки (два последних класса Гусак одолевал вдвое дольше положенного срока), ни его спортивные успехи, конечно, не могли впечатлить меднолобого Косту. Все телодвижения Гусака на фоне атлетической фигуры телохранителя выглядели не более, чем трепыхание окунька, угодившего на крючок. Сравнение был тем более уместным, что самым подлым образом Коста подцепил паренька под ребра и, подняв перед собой, внес в главную комнату, где и швырнул на широкий, занимающий добрых полкомнаты диван. С пылающим лицом Гусак попытался было вскочить, но немедленно угодил под каучуковый кулак Косты. Уже в падении его достал сам Папа. Таким образом, повторно Гусак рухнул уже в состоянии полного «гроги». Звуки еще доносились до его слуха, он даже понимал отдельные слова, но общий смысл усваивал с трудом. Впрочем, особой мыслительной работы от него и не требовали, - ему делали внушение, и он это внушение должен был безропотно выслушать.
      - Я вижу, тебе понравилось… - желтое лицо Папы надвинулось вплотную, на секунду заслонило потолок. А чуть позже на грудь Гусака опустился замшевая ступня Папиного сапога. Эти самые мокасины (действительно американские, да еще ручной работы) были давним предметом гордости лагерного вожака, и даже не знавшие Папу люди немедленно узнавали его по голливудской обувке. - Значит, жаловаться приполз? Молодец! Видать, сам сообразил, что наказали недостаточно? Так мы тебе сейчас добавим…
      - За что, Папа?… - стон Гусака тотчас прервался энергичным движением мокасина.
      - Выходит, еще не врубился?… А ведь мы можем и кого из обиженных пригласить - так сказать, для пущей доходчивости. Ты, короед, многих тут обидел. Вот они с тобой и потолкуют. Еще даже почище Любаши с Косты.
      -Я же ничего такого… - Гусак попытался было осторожно приподняться, но плечо его тотчас хрустнуло под пальцами бдительного Косты. Хватка у бывшего чемпиона была жуткой. Пришлось даже стиснуть зубы, чтобы не закричать.
      - Ты, братишка, целку из себя не строй. Ты девочек наших хотел обидеть. - Папа наконец-то убрал с груди парнишки ногу, вальяжным шагом прошелся по комнате. Взяв со стола длинную пятнистую сигару, щелкнул зажигалкой. - Скажи спасибо своему Натовцу, что вовремя тебя остановил.
      - Да чего такого-то мы сделали? - снова забубнил Гусак. - Даже и не успели ничего…
      - Успели бы, я бы с вас шкуру живьем спустил!
      - Да первый раз, что ли? Они ж сами провоцировали! Голыми по лесу ходили!
      - Они загорали, ты понял. Это мое указание было! Мне белотелых здесь не нужно. Вот они и загорали!
      - Так откуда же я знал!… - Гусак уже почти рыдал от боли. Пальцы Косты, словно невзначай гусеницами переползали с места на место, перетирая его плоть в фарш, обещая превратить плечо в сплошной синяк.
      - Засохни, кусок говна! - совершенно безразличным движением Папа ткнул в сторону Гусака зажженной сигарой. - Кто ты есть? Ноль, пустое место! За тебя даже поручиться некому. Кроме меня, конечно… А ты знаешь, что это такое, когда ни одна тварь не готова за тебя поручиться?
      На этот раз Гусак благоразумно промолчал.
      - А это значит, дружок, что ты исчезнешь - и общество не зевнет, не поперхнется. О похоронах с гробом забудь! Никто даже не заметит твоего исчезновения. Дунул ветерок, - и не стало. - Папа и впрямь брезгливо сдул просыпавшийся на рукав пепел сигары. - И не вздумай, апарыш, обижаться. Сам знаешь, как поступают с обиженными. Это во-первых, а во-вторых, помни, что учат всегда тех, кого любят. Вот и я тебя, дурака, учу. Потому как надеюсь, что рано или поздно станешь человеком.
      - Но они же обычные шалашовки!…
      - Идиот! - нижняя губа Папы брезгливо изогнулась книзу. - На этих шалашовках мы будем делать капитал, вкуриваешь?
      - Какой еще капитал?
      - Настоящий! - сигара Папы величаво выписала в воздухе полукруг. - И это не кто-нибудь, - это я тебя толкую! Мы здесь не в игрушки играем, у нас - бизнес! А для хорошего бизнеса нам и товар требуется непорченный - такой, на который настоящая рыбка клюнет… Отпусти его, Коста. Думаю, он все понял. - Папа пристально взглянул на потирающего плечо паренька. - Так ты понял мою мысль, сынок?
      - Понял-то понял, только этого шкафа, - Гусак свирепо зыркнул в сторону Косты, - я когда-нибудь все равно завалю.
      - А завалилка не отсохнет? - ласково поинтересовался Коста.
      - Ну, это уж у кого раньше! - Гусак дерзко сверкнул зубами. - Ты не сомневайся, я и подождать могу.
      - А не устанешь?
      - Ждать - не шпалы таскать, так что своего момента дождусь. Падлой буду, но дождусь! А уж тогда поговорим по-настоящему!
      - Гляди-ка, волчонок какой! - Папа с любопытством покосился на своего телохранителя. - Не боишься оставлять такого зверя на свободе?
      - Шутите? - Коста со скрипом потер небритую челюсть, небрежно повел литым плечом. - Сейчас мне таких, как он, с десяток надо для серьезного разговора.
      - Он не про сейчас, - он про потом толкует.
      - Потом - штука скользкая. Я так смекаю: либо этот зверек поумнеет, либо сдохнет.
      - Тоже верно, - Папа с усмешкой хлопнул Гусака по плечу, отчего тот немедленно скорчился. - Готовься, Гусенок, в город поедешь.
      - А с кем?
      - Пока один. Толпой там лучше не отсвечивать.
      - Делать-то чего нужно? Телок опять ловить?
      - Хватит, отловился. Кента одного выпасти нужно. Без шума и лишнего гонора. Я тебя потому и выпускаю, что пацанов он не ждет. Вот и будешь следить. Заодно товар ему подкинешь.
      - Кто такой хоть?
      - Гость наш будущий. Сазан жирный, но очень и очень пугливый. - Папа неспешно погрозил пальцем, и Гусак завороженно уставился на его огромный перстень. - Нам этого сазана подсечь нужно. Осторожно и грамотно. Вот ты мне и поможешь.
      - А как же здесь?
      - А что здесь? Присмотри среди свои щенков кого поспособнее, поручи ему продукты и пацанву. Не мне тебя учить.
      - Шалить будут.
      - Значит, дисциплинку подтяни. Если кто из муфлонов затесался в ряды, - вычисти. Нам лишнего хлама не нужно.
      - Так только скажите! - Гусак с готовностью поднялся. - Зачем бить-то?
      - Без битья, сосунок, воспитания не бывает. - Приблизившись, Папа неспешно похлопал Гусака по щеке. - А из тебя, я уже сказал, не дешевый жиган и не лох должен выйти, а честный пацан.
      - Думаете, получится? - сипло поинтересовался Коста.
      - Получится, - Папа взглянул на него без тени усмешки. - Будем стараться, обязательно получится.
      - А оно нам надо?
      - Надо, Коста, еще как надо! Или забыл уже, что говорил великий грузинский уркаган?… Кадры решают все! А кто у нас здесь эти самые кадры? Может быть, я или ты? Не-ет, Коста, мы с тобой уже старички. - Сигара Папы ткнулась в направлении Гусака. - Вот он наш главный кадр! Прыщавый, как огурец, глупый и жадный. Его и будем толкать наверх.
      - Лишь бы этот прыщавый огурец не споткнулся… - на каменном лице Косты не дрогнул ни один мускул.
      - Не страшно, - Папа растянул тонкие губы в змеиной улыбке. - Споткнется, поправим. Это мы делать умеем…
 

***

 
      - Ну! Что шнифты вылупили? Не видели никогда?
      В изумлении глядя на припухшую физиономию Гусака, Дуст только покачал головой. Шварц ограничился усмешкой.
      - Кто ж тебя так?
      - С Костой поцапались, - Гусак мельком глянул на себя в зеркало, сердито поморщился. - Короче, вломили мне сегодня по полной. Сначала Любаша в лесу чуть не прикончила, а потом в резиденции на кулаки поставили. И все из-за тех телок с Натовцем гребанным!
      - Ты думаешь, это он настучал Папе?
      - Да мне по фигу кто стучал! Кайф-то нам Натовец поломал? И по затылку мне звезданул он. - Гусак яростно пристукнул кулаком по раскрытой ладони. - Короче, наказать надо козла. По полной программе, вкуриваете?
      Шварц задумчиво потер переносицу.
      - Вообще-то пацан приборзел. Вон и Яхену грудянку отбил.
      - А я что толкую!
      - Дело-то верное, только Коста часом не возбухнет? - поинтересовался более осторожный Дуст. - Возьмет - и еще разок накажет.
      - Не боись, он свое слово уже сказал. И Папа не будет против. - Гусак по-боксерски резко выдохнул из себя воздух. - Короче, на раз надо воспитать козлика.
      - Да он и так сделает все, что скажем.
      - Может, и сделает, только и продаст при первом удобном случае. Все равно как на той поляне.
      - Так уже вроде получил за ту поляну.
      - Значит, мало получил! Пусть с мое попробует. - Гусак припомнил слова Папы, снисходительно похлопал Дуста по щеке. - Без битья, сосунок, воспитания не бывает. Короче, опускать пора мальчика. На самое дно. Вот тогда он и будет у нас шелковым.
      - Так-то оно так, только как бы палева не вышло.
      - Чего ты боишься?
      - Так это… Его ж на родичей раскручивать собирались.
      - Сто лет пройдет, пока соберутся. Или думаешь, он должок свой добровольно отдаст? Хрен там! - Гусак фыркнул. - А поучим муфлона, - и нас уважать станет, и должок свой скорее вернет.
      - Ясно…
      - Ну, а раз ясно, значит, останешься за главного.
      - Чего?
      - Я говорю: мазу останешься здесь держать. Возьмешь на себя столовку и прочую хрень.
      - А ты куда?
      - Я временно отчаливаю…
      Дуст понятливо напрягся, даже оглянулся по сторонам.
      - Никак дельце замаячило?
      - Точно, - Гусак кивнул. - В город мне надо, кента одного попасти. Не кто-нибудь, - сам Папа посылает! Прямо сейчас и поеду.
      - Вернешься-то скоро?
      - По ходу решу. А вам надо тут гниль почистить. Чтоб не завоняло ненароком. Вкурили, козлики?
      Дуст со Шварцем - оба с готовностью кивнули. И тот, и другой были не согласны насчет гнили и предстоящей чистки, но вожак на то и вожак, чтобы его слушаться. Приказы, конечно, скверная штука, но по слухам, они даже в армии не обсуждаются…