Увы, каминная труба для наблюдения им не подошла. Бритоголовые любители шашлыков успели развести в гостиной огонь, а потому возник риск лишиться световода. Зато полностью оправдала себя вентиляционная труба, и, спуская вниз световод, они с первой же попытки угодили в спальню. При этом Стас присматривал за снующими вокруг резиденции людьми, а Игнат, лежа на разогретой черепице, глядел в волоконный срез и ювелирными движениями опускал и разворчивал световод. Когда что-нибудь получалось, вполголоса комментировал видимое. Конечно, совершать такую операцию у всех на виду да еще в середине дня было чистейшим безумием, но иного выхода у них не было. Кроме того, в подобное безумие, конечно же, не верили те, кто шнырял сейчас по двору. Время от времени Зимин возвращался к флюгеру, проверяя его на вращение, тряпкой протирая без того сияющий абрис русалки, заодно шлифовал и скат с чердачным окном. Главное - было изображать кипучую деятельность, и к своему присутствию людей резиденции они, кажется, приучили. Солнце пекло немилосердно, и большая часть стриженной охраны вообще не смотрела вверх, предпочитая укрываться в тени. Как бы то ни было, но по прикидкам Стаса - еще двадцать-тридцать минут они вполне могли испытывать терпение аборигенов. Даже молотком он больше не стучал, дабы не раздражать братков и не привлекать к себе внимание лишний раз…
      - Попал! - Игнат повернул к Зимину сияющее лицо. - Спальня! Прямо перед нами. А если повернуть по часовой стрелке, то через дверь видно и часть гостиной.
      - Это и есть их студия.
      - Ну да, обычно в спальне все и снимают.
      - Значит, так и оставь! - Зимин помог пареньку зафиксировать световод возле вентиляционной решетки, с легким сердцем вернулся к металлическому стержню, последний раз крутанул жестяную фигурку, не удержавшись, погладил вздымающуюся грудь… - Что ж, мешкать не будем. Прямо сейчас и установим камеру. А ты выдержку времени поставь. Алена толковала, что у тебя тут таймер с программатором.
      - Ну да, есть такая функция.
      - Вот и сделай так, чтобы сейчас камера отдыхала, а снимать начала ночью. - Зимин немного подумал. - Или скажем, чуть пораньше - часиков в одиннадцать. С программой-то справишься?
      - Конечно, справлюсь! Я ведь уже снимал. И с таймером, и без.
      - Вот и действуй. На сколько ее хватит?
      - Памяти - часов на восемь, а аккумуляторов - может, и меньше.
      - Ладно, будем надеяться, что главные события она запечатлеет…
      А еще чуть позже они сидели вдвоем на коньке крыши и, взирая на залитый солнцем лагерь, по очереди прихлебывали минералку. На некотором отдалении от них пристроилась огромная черная ворона. Как и люди, птица глядела вниз, и в черных глазках ее угадывалась многоопытная тоска. Уж она-то знала прекрасно, что всех этих важничающих людишек - стриженных и небритых, мускулистых и длинноногих, украшенных цепями и туго набитыми барсетками, она, лохматая и неухоженная, легко переживет на этом свете. Возможно, даже увидит их детей и внуков, хотя именно у таких людей, как подсказывал ей опыт, детей с внуками обычно не бывает…
      - Видал, какое чудо! - Зимин кивнул в сторону вороны. - Вроде птичка птичкой, а ведь все о нас понимает.
      - Так уж и все?
      - Все, Игнатушка, даже не сомневайся. Они ведь двести лет живут - втрое больше нашего.
      - Вот, гады! - Игнат с ненавистью взглянул на ворону. - Жаль, нет рогатки, - я бы ей сейчас влупенил.
      - За что, интересно?
      - Так вон какая жирная! Небось, котлеты из столовки таскает…
      - Понятно, - Зимин усмехнулся. - Классовая ненависть - это серьезно.
      - Какая еще ненависть?
      - А та, что от бедных к богатым, да от худых к жирным…
      Увы, начатую беседу пришлось прекратить по причине появления внизу Любаши. На этот раз она красовалась в спортивных шароварах, в белоснежных теннисках и вызывающем топике, легко и просто позволяющем миру любоваться ее загорелым прессом, аппетитной ямочкой пупка и отчетливо выпирающими из-под ткани сосками. Очевидно, дамочка только что покинула спортивный зал, - лицо ее лоснилось от пота, а на том же топике выступили темные пятна. Подняв голову, Любаша помахала Стасу рукой, и в очередной раз он отметил, что вкусы у нее не отличаются особым изыском. Губы сластолюбивой дамочки вновь были накрашены в три малиновых слоя, а подмышки были небриты, поражая густой порослью черных кудельков. Впрочем, могло быть и так, что эти вызывающие пучки волос она не сбривала намеренно, как раз и рассчитывая на вкусы местных плебеев.
      - Ну что, мальчики, готово? - крикнула она.
      - Так точно, ваше сиятельство! - чуть передвинувшись, Стас протянул руку и демонстративно погладил сверкающий хвост покачивающейся на металлическом стержне русалки. И только сейчас его посетило осознание всей скабрезности того, что он сотворил. И дело крылось даже не в пышных формах русалки, не в профиле, напоминающем Любашин, а в этом чертовом стержне, пронзающем ее тельце в причинном месте. Мысль оказалась столь неожиданной, что Зимин даже чуточку зарумянился, чего не случалось с ним уже, достаточно давно. Он даже руку поспешил отвести в сторону.
      Впрочем, боялся Стас совершенно напрасно. Подобные вещи здесь безусловно пользовались успехом, и, показав ему большой палец, Любаша однозначно похвалила:
      - Класс!… Уверена, Папе тоже понравится.
      - Я надеюсь… - промычал Стас.
      - Учти, в городе у меня тоже есть свой дом. Так что флюгерок и там не помешает.
      - Это всегда пожалуйста!
      - Вот и договорились, - Любаша тряхнула головой. - А теперь слазь и отправляйся в зал!
      - Это еще зачем?
      - Раз говорю - значит, надо! Папа с тобой хочет потолковать.
      - Как скажете, миледи… - Зимин повернул к Игнату голову, коротко шепнул: - Ты тоже слезай. Поможешь оттащить лестницу подальше.
      - Понял!…
 

***

 
      Примыкающее к резиденции здание особым изяществом не отличалось, больше напоминая ангар для легких прогулочных самолетов. Впрочем, это не помешало здешнему контингенту устроиться в нем со вкусом и некоторой даже роскошью. До полутора десятков тренажеров окружало расположенный на полу ринг, вдоль стен перезревшими баклажанами висели тяжелые боксерские мешки, в углах зала туповатыми истуканами стыли пластиковые «мальчики для битья». Впрочем, занимаясь спортом, ребятки не намеревались забывать и о желудке. Дальняя оконечность зала была выполнена в виде сцены, на которой в окружении кресел помещался довольно просторный бильярдный стол, а рядом располагалось некое подобие оборудованного холодильником бара. Соседство с громыхающими тренажерами могло показаться странным, но только не Стасу Зимину. На своем веку он успел повидать и более нелепые чудачества. Кроме того, логику подобных параллелей он отчасти понимал. Очевидно, подразумевалось, что расположившаяся на сцене элита будет вкушать яства под перестук киев и развлекать себя зрелищем работающих мускулов. Те же, кто тренировался и потел в зале, в свою очередь могли наблюдать за чревоугодием своих хозяев, завидуя и получая отчетливый стимул для более ревностного продвижения по служебной лестнице.
      На этот час тяги тренажеров безмолвствовали, - большинство гостей предпочитало тешить могучую плоть за пиршественным столом. То есть, на пир это не слишком походило, однако и недостатка в продуктах на столе не наблюдалось. Подобием крепости в центре стола возвышалось блюдо с черной икрой, запотевшие бутылки «Абсолюта» стояли вперемешку с минералкой и газированным тоником, тут же щедрыми, но безыскусными горками громоздились всевозможные салаты, вазочки с виноградом и яблоками, а на тарелках глянцево поблескивали остывающие пельмени. Место возле Папы выглядело, пожалуй, наиболее экзотично. В граненом стакане, украшенном серебряной ложечкой парил темный от крепости чай, а справа и слева от стакана возвышались Папины мокасины - желтые, с массивными каблуками - те самые, о которых поминал Сильвер. Пожалуй, именно сапоги были главным украшением этого тощего, желтолицего человечка. Более ничего особенного в его внешности Зимин не усмотрел. Типичный, иссушенный зонами уркаган - одетый неброско, но и не без изящества. Кроме того, можно было не сомневаться, что под одежкой этот ветеран скрывает синее от наколок тело.
      Как бы то ни было, но Стаса заявился сюда не абы как, а по приглашению Любаши, значит, и нервничать особо не стоило. Впрочем, добраться победной поступью до пиршественного стола у Зимина не получилось. Стоило ему переступить порог, как за спиной его немедленно образовалась тщедушная тень Гарика.
      - Все, сучара, кирдык тебе! - шепнул он в затылок Стасу, и в интонациях его угадывалось нескрываемое злорадство. Это было вполне объяснимо, - уж что-что, а прощать в этой среде не умели. Более того - прощать и забывать было западло…
      - Засохни, быдло! - не обрачиваясь, бросил Зимин. - Я к Папе иду. За разговором.
      - Ах, ты курва! - Гарик с силой толкнул его в спину, заставив невольно пробежаться по линолеуму. - Копытами шевели! Ща с тобой потолкуют!…
      Он явно отыгрывался за прошлое, рассчитывая если не поквитаться с обидчиком, то, во всяком случае, устроить перед собратьями маленький аттракцион. Вряд ли Гарик поведал им о своем недавнем конфузе, однако ухо с ним следовало держать востро. И когда, догнав Стаса, незваный конвоир повторно хотел приложиться к его спине кулаком, Зимин отреагировал адекватно: вильнув в сторону, пропустил кулак мимо и, развернувшись, ткнул левой в подбрюшье Гарика. Этим можно было и ограничиться, но на публике подобные номера следует доводить до логического завершения, и потому, крутанувшись пружиной, Стас вонзил в челюсть Гарика перекрестный справа. Бил не то чтобы сильно, но и не слабо. Зубы братка отчетливо лязгнули, и подрубленным стволом он рухнул на пол. Все произошло настолько быстро, что сидящие на сцене не успели и глазом моргнуть.
      - А мальчик-то шустрый! Это и есть наш новый электрик?
      - Он самый.
      - Чего ж он буянит? Все-таки в гостях.
      - Сейчас разберемся…
      Спрыгнув вниз, к Зимину неторопливо направились Чан с Костой, но Зимин уже стоял в боксерской стойке готовый к яростному отпору. Получать очередные синяки не хотелось, но, увы, без этого трудно играть в шпионов. Конечно, открывать свои истинные возможности он не собирался, однако не видел препятствий к тому, чтобы пофехтовать с этими быками на уровне спортсмена второразрядника. Между тем, сидящие за столом по-прежнему взирали на происходящее с любопытством, не пытаясь ни вмешиваться, ни останавливать затевающуюся свару. Помалкивала грудастая Любаша, помалкивал и желтолицый обладатель мокасин. Стало быть, весь этот цирк был им тоже по нраву. Стоило только удивляться тому факту, что волчья эта парочка родилась сейчас, а не в древние века, когда гладиаторов сталкивали на арене со львами, когда травили крепостных собаками и бились на топорах, шпагах и мечах. Впрочем, говоря вдумчиво и по совести, следовало признать, что и в запруженном электроникой двадцать первом веке мало что изменилось. Воевали столь же часто и не менее жестоко, а на кровавые поединки взирали с тем же восторженным азартом…
      - Вижу, тебе неймется, щегол! - Коста, который выглядел на этот раз нарядно, щеголяя в узких джинсах и клетчатой фланелевой рубахе, покровительственно хлопнул по плечу своего волосатого приятеля. - Поучи-ка его, Чан! Только не зашиби ненароком.
      Он знал, что говорил. Чан был из тех, кого явно учили работать ногами, а хороший каратист, увы, всегда будет сильнее равного ему по уровню боксера. Даже самого стремительного чемпиона по боксу сумеет остановить выброшенная в пах пятка, а мощь нокаутирующего удара легко сравниться со средней силы пинком. Недаром все встречи, когда пытались «скрещивать» боксеров с мастерами айкидо, карате и кикбоксинга, заканчивались серьезными травмами последователей правил Куинсбери. Их даже не подпускали на дистанцию джэба, уродуя коленные чашечки, пушечными ударами по голени заставляя падать на пятую точку и выть от испытываемой боли. Все это Стас знал прекрасно, потому и сыграл против Чана в свою особую игру, в которой никак не должны были усмотреть приемов кунг-фу или джиу-джитсу.
      - Вздуй его, Чан! - заорал кто-то из гостей.
      - Сделай из этого мудака отбивную!…
      - Ага, иди, иди! - Зимин приглашающе махнул Чану. - Тебя в кино, часом, не снимали? А то знаю я одного Чана. Правда, он ростиком вдвое меньше будет. Да и волосни на морде почти нет…
      Сказанного было достаточно, чтобы привести братка в боевую готовность. В глазах его блеснула неприкрытая ярость, и Чан ринулся в атаку. Действовал он быстро, но не слишком умело, хотя от Гарика его кое-что все-таки отличало. Как ни крути, а падение своего собрата он видел, а значит, успел сделать про себя определенные выводы. По счастью, именно те, к которым и подталкивал его Зимин. Как он и предполагал, Чан не стал нарываться на кулаки противника, попытавшись решить исход схватки ножным крюком. Его можно было понять. Именно такими ударами в свое время уронили в Японии чернокожего чемпиона Америки. Стройный и красивый, боксер вскакивал с пола, возобновляя бесплодные атаки, но его вновь и вновь опрокидывали, словно легкую кеглю, не позволяя провести ни единого удара своими могучими кулаками. Бой длился немногим больше минуты, а впоследствии, говорят, дело закончилось чуть ли не заражением крови. Распухшие от синяков ноги чемпиона удалось спасти только чудом. Так что гематомы гематомам рознь, и подставляться под чужие ножищи Зимин не собирался. Потому и скакал словно воробей, увиливая от крюков Чана, мало-помалу отступая вглубь зала. Гости на сцене жадно следили за каждым движением поединщиков, двое или трое даже приподнялись с кресел, дабы не пропустить красивого финала. Однако порадоваться им не довелось. Стас сделал то, что замыслил с самого начала: после нескольких пустопорожних пинков он поймал ступню Чана левой рукой, а правой, не мешкая, ударил в солнечное сплетение. Будь на нем боксерские перчатки, пробить мускулистый панцирь Чана вряд ли бы получилось, но голый кулак, угодив во впадину между арочным сводом ребер и мышцами пресса, свое подлое дело совершил. Немо распахнув рот, Чан ладонями обхватил живот и рухнул на колени. Добить его было бы проще простого, но Зимин благоразумно отступил в сторону - тем более, что к нему уже летел в прыжке разъяренный Коста. На этот раз сыграть следовало более сложную роль, а именно - собственное поражение, и Стас разыграл эту партию мастерски. Отвлекающую двойку он легко пропустил над макушкой, с видимым неумением отбил ступню, целившую в голову, а вот литое колено, рычагом катапульты взлетевшее вверх, поморщившись, встретил грудью. Удар мог оказаться страшным, если бы он не был к нему готовым, но Стас и на этот раз сделал все должным образом. Во-первых, сместился, уводя от колена область сердца, а во-вторых, грамотно напружинил грудную клетку. Именно в таком состоянии заезжие атлеты позволяют по ним кататься легковушкам и грузовикам. Разумеется, безо всяких для себя последствий. В данном случае сила соударения оказалось не столь сокрушающей, сколь звучной. Во всяком случае, звонкий шлепок, конечно же, долетел до слуха сидящих за столом, а в следующее мгновение Стас вытолкнул из горла задушенный стон и грузно повалился на пол.
      - Аут! - дребезжащим голосом объявил Папа и даже пару раз хлопнул в ладоши. Публика немедленно присоединилась к нему, наградив Косту жидкими аплодисментами. Впрочем, раскланиваться победитель не спешил, - вместо этого наклонился к Зимину и, бдительно заглянув в глаза, шлепнул пару раз по щекам. Продолжая морщиться, Стас мысленно обругал атлета. Видать, почуял, гад, неладное. Опытного бойца непросто надуть, а Коста, судя по всему, был из опытных. Ну, да и хрен с ним! Главное, чтобы во всю эту ерунду поверили гости во главе с Папой, а они, кажется, поверили…
      - Что там с Чаном? - поинтересовался кто-то из гостей.
      Подошедший к месту сражения Кисель успокаивающе помахал рукой.
      - Ништяк, жить будет…
      Подтверждая его слова, Чан и сам поднялся на ноги. Разглядев поверженного Зимина, рванулся было вперед, но его удержал окрик Любаши.
      - Спокойно, Чанушка! Раньше надо было клешнями махать.
      Чан вопрошающе обратил лицо к Косте, но тот тоже покачал головой. Будь они одни, можно было бы вдоволь потоптаться на этом уроде, но в присутствии Папы, Любаши и гостей следовало соблюдать правила приличия.
      - А ну-ка, тащите его сюда! - распорядился Папа, и бойцы тут же вздернули Зимина на ноги.
      - Давай, давай! Здесь носильщиков нет! - приблизившийся сзади Кисель коленом подтолкнул Стаса - не столько больно, сколько обидно, и Зимин, решивший с самого начала придерживаться образа «горячего парня», тут же лягнул Киселя в пах. Попал хорошо - как раз куда надо, и Кисель тут же зажал ладошками сокровенное, с посеревшим лицом присел на корточках.
      - Опана! - не удержавшись, воскликнул кто-то из гостей. - Еще одного урыл!… А что, мне этот фуцан нравится.
      - Не только тебе, - подала свой сладенький голосок Любаша и тут же по-мужски рявкнула на ощетинившихся бойцов: - А ну, хорэ, твари! Еще давай втроем на него навалитесь!…
      Как бы то ни было, но окрик подействовал, и Стаса наконец-то подвели к столу. Более того, сунули за спину табурет, силой заставили сесть.
      - Ну, что, здравствуй, голубчик! - поза Папы ничуть не изменилась, однако своими водянистыми глазами он так и впился в Зимина. - Или как тебя величать? Капитаном, говоришь?
      Слухи здесь, судя по всему, распространялись быстро, и Стас покорно кивнул.
      - Честно сказать, на Капитана ты не очень тянешь, хотя… - вор поднял руку и медлительно пошевелил щепотью. Кто-то из шестерок немедленно сунул ему в пальцы сигару, услужливо щелкнул зажигалкой. - Лоб ты и впрямь здоровый - и драться умеешь. Вон как наших ребят забижаешь.
      - Пусть сами не напрашиваются. - Буркнул Зимин. Судя по всему, пора было «приходить в себя», и он постарался проделать это по возможности естественно. - Я их не трогаю, и меня пусть не трогают.
      - Кто же тебя тут трогал?
      - Да все. Даже пацанва уже дважды наваливалась.
      - Так, может, и Ангел тебя чем обидел?
      - Какой еще Ангел?
      Не отвечая, Папа кивнул Косте.
      - Раздень-ка его.
      Коста был парнем резким и церемониться с Зиминым не стал. В пару рывков располосовал на нем рубашку, отбросив, потянулся к штанам. Стас отпрянул.
      - Чего ты дергаешься? Лансы скидывай!
      - Зачем это?
      - Я сказал: оголяйся, голубок!
      Вся эта возня начинала уже утомлять, но иного выхода не было. Эта публика признавала только зубы с мускулами, и Стас с силой толкнул телохранителя Папы в грудь, заставив шлепнуться при всем честном народе на пятую точку. Разумеется, Коста тут же вскочил, и Зимин с готовностью поднял кулаки.
      - Только сунься, фраерок! Вмиг огребешь!…
      - Что он сказал? Фраерок? - изумленно переспросил Папа. - Слыхал, Коста, как тебя обозвали?…
      Первой отреагировала на фразу Любаша. Запрокинув голову, она зашлась в хриплом хохоте. К ее смеху тут же присоединился клекот самого Папы, а после и гогот прочей братвы. По всему видать, с подобным нахальством они не сталкивались давненько. Даже до Косты дошел, наконец, весь комизм ситуации, и он сообразил, что новичка следует воспринимать с юмором, как заезжего шута. Ну, а на шутов, как известно, не обижались даже цари с королями…