1

— Ого! Кажется, на наших улицах завелись британские львы! — Дмитрий кивнул в сторону газона, где пара котов скребла когтями по земле и угрожающе подвывала. Затевалось нешуточное сражение. Рыжий кот с ненавистью глядел на более блеклого собрата. «Собрат» платил той же монетой.

— Брэк, мужики! — Александр на ходу подхватил рыжего за шкирку и, пронеся шагов двадцать, усадил на чахлый тополек.

— Вот вам и первое доброе дело, — с ехидцей заметил Дмитрий. Он шагал рядом, сунув руки в карманы, вольно припечатывая кованные подошвы к асфальту. — Все верно, право на райские кущи следует отрабатывать.

— В поте лица своего, — Александр кивнул. — Мементо море и тому подобное. А иначе — шиш и дырка от бублика!..

— Приятно слышать образованную речь.

— Еще бы! Между прочим, будь мы в каком-нибудь «БМВ» или того хуже, в «Вольво», подобной речи ты бы от меня не услышал. В салонах этих лакированных калош хочется курить ментоловые сигары, целоваться с безгрудыми француженками и цедить ликер. Роскошь и дух, как известно, — категории несовместные.

— Согласен! А посему — пешком и только пешком! Слава богу, не в Москве и не в Воронеже прозябаем. Есть еще чем дышать, а временами, можешь не верить, но улицы освещаются самым настоящим светилом. С пятнами и протуберанцами!

— Верю. И даже художественно разовью: все мы в Рязанских губерниях богаты Кавказом и Африкой больше, нежели оказываясь на месте.

— Узнаю есенинский слог.

— Правда? А я и запамятовал.

— Причем тут память? Это называется плагиатом, Саша. Присвоение чужих идей… Статья, не помню какая, сроки в основном условные. Так что твою волшебную реплику придется денонсировать.

— Господи! Опять иностранное слово!.. Где ты их только подбираешь?

— Прогресс, Саша, прогресс.

— От которого страдают люди, не забывай!

— Не понял?..

— Разве не ты назвал вчера Чилина компилятором?

— Но это вовсе не ругательство!

— Не знаю… Если человек обиделся, значит, ругательство. Кроме того, перед ним сидел допрашиваемый, так что картинка вышла хоть куда! Ухмыляющийся жулик, а рядом оплеванный с ног до головы следователь.

— Надеюсь, ты шутишь?

— Ничуть. Бедняга побагровел, как нерестящийся лосось.

— Но я же не имел в виду ничего такого…

— Разумеется! Ему бы взять словарь, да полюбопытствовать, что такое «компилятор», а он обижаться вздумал. Кстати, в прошлом наш Чилин-Челентано — чемпион по дзюдо. Тебе это известно?

— Иди к черту! — Дмитрий насупился. Некоторое время шагал молча, в конце концов неуверенно произнес. — Ерунда!.. Чилин — мужик отходчивый.

— Вполне возможно.

— И времени — вон сколько прошло! Без малого сутки.

— Опять же верно, не придерешься.

— Ты что, считаешь — никто не забыт и ничто не забыто?

— Главное — не повторять ошибок, — уклончиво пробормотал Александр. — Взгляни-ка лучше на ту таксу. Прелесть, а не животные! Забавны, не злы и даже к кошкам питают интернациональную приязнь.

— Но мясо-то все равно едят.

— Не кошачье же… Нет, ты посмотри, как она движется! Не семенит, а летит. Лапы — два крохотных пропеллера, а тело — миниатюрный дирижабль. Я не говорю об ушах и хвосте…

— Еще немного, и ты вывихнешь шею.

— Не боись! Она у меня на шарнирах.

— Ну смотри, смотри… — Дмитрий Губин, лейтенант четвертого отделения милиции города Уткинска, с мрачной решимостью шагнул на газон и рывком восстановил опрокинутую урну. — Вот так, братец-анималист!.. Ты бы, как пить дать, прошел мимо.

— Может быть. Зато теперь ты тоже вроде как отличился. Учет у них там на небесах — точный!

— Хорошо, если так. Эту самую операцию я проделываю раз сто в год.

— Сто раз? И не лень?.. Борейко на твоем месте давно бы устроил засаду.

— На все урны и витрины засад не хватит, — отряхивая ладони, Дмитрий пророчески прищурился. — Да и чепуха все это. Не с тем мы боремся, Сашок. Разгребать мусор — не самое умное занятие. Куда интереснее уговорить людей не мусорить.

— И не безобразничать.

— Вот-вот!..

— Только каким образом?

— Самым что ни на есть законным. Закон — это ведь не то, что сильнее, а то, что мудрее. Почему бы не сделать так, чтобы налоги платить стало выгодно, а наш зарождающийся гангстер не шапки на улицах сшибал, а прибирал к рукам разваливающееся производство. Сразу бы двух зайцев пришибли. А заодно и бюрократиков уели. Гангстер — он бы с ними не церемонился, можешь мне поверить.

— Да вы, братец, экстремист! Самой махровой расцветки! А как же быть с милосердием Достоевского? Или с нашим разлюбезным кодексом?

— На этот счет не волнуйся. Федор Михайлович — первый растоптал бы наш разлюбезный кодекс. Да еще не постеснялся бы поплевать сверху.

— Мда… Вероятно, как честный человек, я обязан накляузничать куда следует.

— Это всегда пожалуйста! Глядишь, и обратно в центр переведут. Только помни, райских кущ тебе уже не видать…

Беседу их прервала женщина в засаленном одеянии, с опухшим и изъязвленном, как поверхность луны, лицом.

— Гражданин, — она поймала Дмитрия за рукав. — Добавь сорок копеек на билет. Кошелек украли, квартира сгорела, — не знаю, как и быть.

— Что? — Дмитрий невольно отдернул руку. В испуге, что женщина вновь к нему притронется, торопливо достал рубль. Когда попрошайка отошла, озабоченно пробормотал. — Признаться, добрые дела не всегда приносят удовольствие.

Приятель с улыбкой взял его под локоть.

— Брось, я же понял. Она очень даже славная. Отчего ты не рассказал про нее раньше? Мог бы и познакомить.

— Еще чего! Такие, как ты, только и норовят отбить чужую подружку. Кроме того, ты ей в отцы годишься.

— Надо же. Я-то решил, что ей под пятьдесят.

— Это вблизи так кажется. А присмотрись с расстояния — и ты не дашь ей и двадцати пяти.

— Странно. Должно быть, она намудрила с макияжем.

— Возможно. Она у меня щеголиха. Любит подпустить синевы под глаза.

— И эта подозрительная каемка под ногтями…

— Маникюр, что ты хочешь!

— А странный запах?

— Вот тут я согласен. Лосьон из сомнительных, но, как говорится, дело вкуса. Так ты действительно желаешь познакомиться с ней? Мы можем вернуться.

— Ладно, чего уж там, — Александр усмехнулся. — Тем более, что мы пришли. — Чуть помолчав, добавил. — И потом грустно это все, Дима. Грустно, а не смешно.

Солнце врывалось в проходную косо, под углом, и часть помещения утопала в скучноватой тени. Пыль искорками кружила в воздухе, побуждая посетителей к чиху, вызывая в памяти картины домашних бедламов — с вениками, тряпками и пылесосами.

Дежурный по отделению Петя-Пиво, рыхлый толстяк в чине сержанта, как обычно, мучился над журнальным кроссвордом. В мыслительном процессе в равной степени участвовало все лицо. Губы сосредоточенно шевелились, брови подергивались, лоб собирался в страдальческую гармошку и вновь разглаживался, Мельком взглянув на вошедших, дежурный машинально буркнул.

— К пустой голове руку не прикладывают.

— Так это к пустой, Петя, — Дмитрий со значением постучал себя по виску.

— Вот и я о том же, — Петя-Пиво повторил его жест.

— Бунт, — прокомментировал Александр. Дмитрий свирепо завращал белками глаз.

— Забываетесь, сержант! Одно мое слово, и ярмо патрульного вам обеспечено! Так сказать, за систематическое принятие позы «развалясь» в кресле дежурного, а также за грубейшую непочтительность к начальству. Кстати, как оно у нас поживает? По-прежнему путешествует по коридору и произносит «исповдоль» вместо «исподволь»?

— Не знаю, как насчет «исповдоль», но путешествовать — путешествует. С утра названивало, требовало разыскать Борейко, угрожало внеочередной оперативкой.

— На то мы и УГРО, чтобы угрожать… А по какому поводу оперативка?

— Кажется, по поводу роста криминогена, а также для разбора разгильдяйства отдельных сотрудников ОВД.

— Имена этих отдельных счастливцев тебе, конечно, известны?

— Увы, — Петя-Пиво развел руками.

— Ох, смотри у меня, сержант! — Дмитрий потряс кулаком. — Сокрытия такой информации органы тебе не простят!..

Что-то пробормотав, дежурный отщипнул кусочек от пухлого, лежащего на столе батона и кинул алчущий взгляд в пространство, укрытое от входящих фанерной перегородкой. Там по обычаю он прятал своих ближайших друзей. Еще недавно «друзья» остывали на полке холодильника, а теперь округлые их бока запотели, блеск содержимого приятно затуманился. Украшенные этикетками «Жигулей», они взывали к совести хозяина, торопили скорее спровадить собеседников.

— Терпение, сержант! Уже уходим… — Дмитрий помахал ладонью. На лестнице, чуть понизив голос, он выдал пространное резюме.

— Ей-богу, его можно понять. Маленький периферийный городок, ни смут, ни прочей пугачевщины. Словом, служба — не бей лежачего. Но ведь в чем-то надо искать смысл, строить базис будущей гармонии! Так сказать, — соития великого и малого…

— А природа — она тоже свое берет! — подхватил Александр.

— Да еще как берет! Стальными пальцами, на каждом из которых перстень из нефрита!.. И зачем, в сущности, противиться, если известно, что красота спасет мир? Все равно для Пети красота овеществлена в чувственном блаженстве. Иначе говоря, в перцепции такой метафизической категории, как счастье. Всякое занятие для него вдвое приятнее, когда он прихлебывает пиво. Он любит положительные эмоции, и что в том плохого? Пиво волнует его, как шампанское женщину…

— Как валерьянка домашнюю кошку!

— И как бусы индонезийского дикаря! Угостите его пивом, и он выслушает вас от первого до последнего слова.

— Только ни в коем случае не называйте это взяткой!

— Правильно. Пиво для него не взятка, а необходимый ингредиент существования. Лишите его ячменного варева, и он скончается через пару недель, — Дмитрий скорбно покачал головой. — В эти четырнадцать дней он превратит коллег в недругов, бросит жену и детей, подожжет родной дом и по крайней мере трижды попадет в КПЗ.

— А посему?..

— А посему мы его не осуждаем.

— Хотя втайне посмеиваемся…

— Что в общем допустимо.

Крашеную девицу никак не могли выпроводить. Уперев руки в бока, она с вызовом глядела на Чилина-Челентано.

— Не тупи, кэп. Скажи прямо, сколько ему дадут?

— Все решит суд, Элла, — терпение Чилина, похоже, подходило к концу. — От меня здесь ничего на зависит.

— Ага, так я тебе и поверила!

— Иди же, Элла. У меня и без тебя забот полон рот. — Чилин беспомощно оглянулся. Поймав его затравленный взгляд, Александр тронул Дмитрия за плечо, торопливо шепнул:

— А ведь мы подоспели вовремя…

— Вас понял! — Дмитрий волком метнулся к девице. Ухватив ее под руку, галантно повлек к лестнице. — Дело в том, сударыня, что в настоящее время капитан Чилин действительно страшно занят. Если у вас имеются вопросы, я готов разрешить их немедленно…

— Слава богу, — Чилин неумело перекрестился. Они прошли в кабинет, где Александра немедленно ошарашили новостью. Медвежатник Лыхин, за которым гонялись чуть ли не всем отделом, находясь в госпитале на долечивании, умудрился пробраться в лабораторию прозекторской и, отыскав склянку с соляной кислотой, окунул в нее всю кисть. До того подушечки пальцев у него были аккуратно срезаны бритвой, и медикам ничего другого не оставалось, как терпеливо ожидать момента восстановления папиллярных узоров. Отпечатки пальцев являлись единственной потенциальной уликой, нагоняющей на Лыхина тоску, и он поступил так, как подсказывала совесть отпетого уркагана.

— Что с ним теперь делать? Что?! — Чилин-Челентано, рослый брюнет с располневшим торсом и профилем гордого кавказца, несолидно бегал между столами, роняя стопки документов, постукивая костяшками пальцев по стульям и стенам, по развешенным там и тут картонным плакатам. — Вся дерматоглифика к черту! Он же у нас впервые, в картотеке ничего нет!

— А что, после кислоты папиллярные линии не восстанавливаются?

— Кто его знает. Может, да, а может, и нет. Да и сколько прикажете ждать? Где гарантии, что все снова не повторится?

— Точно. Отдохнет пару месяцев и вовсе ножом оттяпает. Всю кисть целиком.

— В старину, между прочим, с ворьем так и поступали.

— Ничего. Захарченко ему каркас гипсовый придумал. Конструкция что надо. Не то что оттяпать, — почесаться не сумеет.

В дверях вальяжный и усмешливый возник Дмитрий. Конечно же, без девицы. Не комментируя акт недавнего спасения, он незаметно подмигнул Александру.

— Порядок на корабле?

— Полный, — Александр водрузил на свое рабочее место дипломат и принялся выкладывать принесенные бумаги.

— Снова будешь заниматься пропавшими без вести? — Дмитрий присел рядом.

— Придется…

— Александр Евгеньевич! Кажись, один из меченосцев дуба дает, — практикант Антоша, четвертый курс юридического, обеспокоенно заглядывал в аквариум. — Вчера еще гонялся за сомиками, а сегодня на бок заваливается.

— Это какой же меченосец? Уж не Варфоломей ли? — к аквариуму поспешил заинтересованный Казаренок, маэстро канцелярских дел, кругленький, с детским, вечно опечаленным личиком. — Точно, он, стервец! Борейко нам за него головы пооткручивает. Вот беда…

— Без паники! Оклемается ваш Варфоломей.

— А может, им аспиринчику кинуть? Говорят, помогает.

— Да нет, это для цветов. Рыбешкам лучше всего капельку коньяка. В момент оживут.

Дмитрий лукаво покосился на Александра.

— Не знаю, как вам, сэр, а мне такая жизнь чем-то симпатична. Криминалистика, таблетки, аквариум… Глобальное шалопайство, помноженное на столь же глобальное всезнайство. Когда-нибудь все это исчезнет. Сразу вслед за коммуналками. А жаль. Это именно то, по чему льют крокодиловы слезы нынешние пионеры Брайтона и Тель-Авива.

— Кстати, это правда, что Россия создает собственное ФБР? — громко и ни к кому конкретно не обращаясь вопросил Казаренок.

— Правда, — совершенно по-ноздревски Дмитрий кивнул. — Кто-то ведь должен шерстить нас.

— Вот уж не надо. И без того тошно. Раскрываемость такая, что впору на стены лезть.

— Верно. Вчера опять узбек приходил. Забрызгал всех слюной, кричал так, что Антоша чуть лужу не напустил.

— Ага, еще чего!..

— Это что же, тот самый узбек, у которого картину увели? Да ведь месяц уже прошел. Где ее теперь найдешь?

— Вот и я ему объяснял: если картина ценная, то давно, мол, кочует по Европе. Нет, — кричит, — в Уткинске! Он это якобы чувствует, экстрасенс чертов! И хоть ты тресни, ничего не желает слушать.

— Кто он вообще этот узбек?

— Не знаю. По внешности — хлопкороб, морщинистый, с бороденкой, а по замашкам — бай. Сюда прибыл на съезд мелиораторов. Навез с собой книг на древнееврейском, посуды, ковров, прочего хлама. Была у него парочка картин, так в первый же день одну и свистнули.

— Впредь будет наука. Слишком уж шикарно путешествует.

— Действительно, коллекционер нашелся!..

В воздухе что-то звонко треснуло. Словно проскочил невидимый электрический разряд. Волосы на голове Александра шевельнулись. На мгновение он ощутил озноб, и нечто холодное змейкой скользнуло под сердцем. Сослуживцы примолкли, а Казаренок недоуменно уставился в потолок.

— Сверчок завелся, — предположил кто-то.

Дмитрий переглянулся с Александром, смешливо пожал плечами. И снова все разом заговорили. Напряжение сошло на нет. Странность случившегося превратилась в зыбкую тень прошлого.

«А вот и наш знаменитый буйвол!»

«Пригнитесь, господа! Шальной метеор…»

Примерно такими фразами обычно приветствовали появление Борейко. На этот раз никто и сказать ничего не успел. В следственный отдел майор ворвался подобно разогнавшемуся локомотиву. Не тратя времени на приветствия, прямиком двинулся к столу Александра. Выглядело это по меньшей мере странно. Первые, кем интересовался начальник оперативной группы, были его подводные питомцы. И лишь, вдоволь насюсюкавшись с золотохвостыми обитателями аквариума, он готов был уделить внимание и коллегам. Сегодня о своих подопечных он, казалось, напрочь забыл.

— Что же ты раньше помалкивал, герой доморощенный? — майорский бас оглушил Александра. — Уже, почитай, год вместе, а мы знать ничего не знаем!

— Наш скромный Сашок спас кого-нибудь на пожаре? — Дмитрий подмигнул приятелю. — Давай-ка, голубь, раскалывайся. Может, и медалью уже обзавелся?

— Если так, то полагается обмыть, — вякнул кто-то из сослуживцев. — Иначе неблагородно.

Покривившись на эти тирады, Борейко поднял широченную ладонь, призывая к молчанию. Глаза его сверкали, на скуластом лице блистал гипертонический румянец.

— Сообщаю коротко и внятно, — пробасил он. — Перед нами бывший особый следователь города Ленинграда. Статус и ранг — не нам чета. Поперт с должности за правое дело и за множественные ссоры с местным чиновничеством.

— О, если только это, то я в курсе, — Дмитрий махнул рукой. — Опаздываете, господин майор. Опаздываете…

— Кроме того, в личном деле, хранящемся у Митрофана Антоновича, ленинградская эпопея изложена достаточно подробно, — Александр хмуро кивнул.

— Вот как? — Борейко присел на скрипнувший стул, рассеянно ущипнул себя за подбородок. — Собственно говоря, оттуда я и почерпнул сведения про Ленинград. Но мне-то вы, гады, ничего не рассказывали!

— Не любопытствовал, вот и не рассказывали.

— Хорошо-с, это мы проглотим. Но у меня имеются и более свежие новости. Полковник намеренно показал мне досье. Дело в том, что по твою душу, Саша, явился Лесник.

— Что, что? — Дмитрий приложил ладонь к уху, но ирония ему не очень удалась. — О каком леснике вы только что упомянули?

— У нас в городе один Лесник.

— Не понимаю… — На лице Александра отразилось изумление, и Борейко довольно крякнул.

— Подробности мне не известны, но в целом суть такова: как оказалось, Лесник наслышан о тебе еще по ленинградским делам, — именно поэтому мы и не поленились заглянуть с Митрофанушкой в досье. Так или иначе, но мафиозо тоже интересуется исчезновением людей и не далее, как вчера, упросил нашего полковника выделить ему для помощи опытного консультанта. И заполучить он хотел не кого-нибудь, а Дыбина Александра Евгеньевича собственной персоной.

— Соглашайся, Сашок! Предложение лестное…

Борейко покосился на Дмитрия, как на докучливую муху.

— Речь идет не о согласии или несогласии. Все в сущности уже решено, потому что подпольный хозяин Уткинска назначил за тебя цену и цену немалую.

— Ага, — Дмитрий сделал вид, что строчит в блокноте. — В какой валюте, позвольте узнать?

На него не обратили внимания. Сообщение Борейко ошарашило всех.

— Лесник обещает нам содействие: Чилину — свидетелей против Лыхина и всех его сообщников, а мне зацепку насчет женских убийств.

— То есть, маньяк все-таки существует?

— К сожалению, да… И вся информация уже в моем сейфе. Не позже сегодняшнего вечера мы возьмем этого мерзавца за глотку. Слышал, Савченко? Предупреди Пашу Семичастного и ребят из группы захвата.

— Жуть, — Казаренок покачал головой. — Никогда бы не подумал, что ветхозаветный Уткинск обзаведется собственным патологическим убийцей…

— Любое убийство патологично… — Александр поднял глаза на Борейко. — Чем мне придется заниматься у Лесника?

— Увы, этого я тебе сказать не могу, — Борейко сожалеюще вздохнул. — Не знает об этом и Митрофанушка.

— Но у меня своих дело невпроворот.

— Все дела в сторону. Как-нибудь разбросаем по отделам. В конце концов, не каждый день мафия предлагает свои услуги. Если вам удастся поладить, возможно, Лесник раскошелится и на другие открытия.

— Понимаю, — Александр кивнул. — Но он хотя бы намекнул, что ему нужно?

— Лишь самым краешком. Кто-то из его людей, кажется, пропал, и хозяина это всерьез обеспокоило.

— Но в одиночку я могу не справиться.

— Обращайся напрямую к Митрофанушке. Или к любому из нас. Эта история, сам понимаешь, — особой важности. Кроме того, Лесник заплатил вперед. Материалы против Лыхина тоже на столе у главнокомандующего. Погоди, Чилин, не вскакивай!..

— Саша! — Чилин-Челентано прижал руку к груди. — Если Лыхин сядет за решетку, я первый поднесу тебе шкалик.

— И с меня будет причитаться, — Борейко горестно поморщился. — Плохой ли хороший, но это компромисс, Сашок. И мы от него крепко выигрываем.

2

Лысоватый человек с крупным горбатым носом умел удивляться молча. Этому его научила жизнь, научили люди. Еще в детстве он усвоил, что молчание в самом деле являет собой золото, ибо действительно золотых слов немного, а одна-единственная высказанная вслух глупость способна перечеркнуть горы непорочной мудрости. И потому носатый человек берег голос, дорожил молчанием, хотя здесь, в вагоне, его удивляло практически все — от расписания, отпечатанного на темно-бордовой бумаге, отчего время отбытия-прибытия превращалось в трудно разрешимый ребус, до чая, цветом напоминающего детскую акварель, а вкусом — древесный уголь. Раздувая ноздри, носатый пассажир втягивал в себя воздух и не понимал, отчего к ароматам прелых матрасов примешивается запах лука и чеснока. Коврик под ногами радовал ворсистой свежестью, но и от него подозрительно тянуло кисловатым пивом. Поездное радио под потолком хрипло наяривало мотивы Элвиса Пресли, а металлические гардины на окнах дребезгом вторили американской звезде, вываливаясь из гнезд при малейшем прикосновении. В довершении всего вниманием пассажира завладела проводница вагона, дама в фуражке железнодорожника, в форменном кителе, высокая, иксоногая, с приятным лицом школьницы и низким мужским голосом. Складывалось впечатление, что скроили и сшили ее из трех совершенно различных существ. И хотя подобное носатый человек наблюдал впервые, из груди его по-прежнему не вырывалось ни звука. На призывный взор проводница никак не отреагировала, и пассажир глубоко огорчился. Но не за себя, — за нее. Он прекрасно сознавал, что женщина допустила ошибку — возможно, самую крупную в своей жизни. Носатый пассажир умел одаривать слабый пол тем, чего не давало им большинство мужчин. Он умел любить и любить по-настоящему, а понимая это, от души жалел всех, с кем так или иначе разводила его судьба.

Откуда-то издалека донесся протяжный гудок — нота «до», знаменующая старт для путешественников и начало гаммы для любителей сольфеджио. Критический момент настал, и в нечеловеческом подземелье бокалы с пенным содержимым двинулись навстречу друг другу. Поезд Ижевск-Уткинск скрежетнул стальным нутром и дернулся с места. Радио под потолком заиграло громче, колени молодого человека, устроившегося в коридоре на откидном сидении, пришли в музыкальное содрогание. Заплакал ребенок, кто-то зашуршал газетами, разворачивая дорожные припасы.

Некоторое время носатый пассажир смотрел в окно, любуясь изменчивым ландшафтом, потом перевел взгляд на темно-бордовое расписание и прищурил глаза. Скорость поезда нарастала. Он мчался, силясь обогнать мохнатые облака, прорываясь к чистому горизонту. Миллионы шпал услужливо напрягали под его тяжестью спины, светофоры цветасто подмигивали, позволяя следовать дальше. Мир был ужасающе кругл, небо выползало из-за горизонта и за горизонтом скрывалось. Возникшее ощущение малости всего земного усиливало отвращение к войнам, заставляло думать о тревожно-загадочном, полукосмическом… В конце концов, придя к тривиальному выводу, что все — суета сует, носатый человек тронулся к родному купе. По дороге дважды тяжело вздохнул и трижды прислонился к фанерно-пластиковым стенам. Поезд немилосердно болтало.

Что делать, если выйти невозможно? Даже на перрон и даже на пару минут? Значит, нужно превратить заточение в радость. В исследовательскую работу, в энергетический сумбур. Носатый человек зажмурил глаза и без особых усилий клонировал себя по всему составу. Тринадцать вагонов! Вот вам и совпадение. И всюду одно и то же. Стук колес, чавканье пассажиров, хриплоголосое завывание поездного радио. Какой-то интерес представлял вагон номер девятый, — там затевался юбилей, в четвертом кто-то кого-то бил, и женщины разнимая драчунов, царапали и тому, и другому лица. Носатый человек исторг из груди вздох и словно развернутые в пальцах карты сложил тринадцать образов, оставив всего два — в том дальнем девятом и здесь. Особых приключений место заточения не предлагало. Стало быть, стимул и интерес приходилось выдумывать самому.

По счастью, предыдущая станция соседей не добавила. Единственная попутчица, статная белокурая женщина лет сорока-сорока пяти успела застелить свою полку и теперь лежала лицом вниз, мирно посапывая. На столе валялась кожура от мандарина, бумажным шариком перекатывалась скомканная конфетная обертка. Носатый осторожно прикрыл за собой дверь и замер. Простыня, накинутая на женщину, сбилась немного вниз, обнажив полные молочно-белые икры. Лежащая не обладала пропорциями знаменитой Монро, но и голливудским звездам есть порой чему позавидовать.

Носатый умиленно зажмурился, давая волю воображению. Черты лица его, крупные, отталкивающие, разом преобразились. Улыбнувшись, он опустил на окне дерматиновую штору и, присев возле спящей, медленно протянул вперед руку. Ладонь ощутила исходящее от женщины тепло, ауру сонного благополучия. Он не видел ее лица, не слышал голоса, и тем не менее она его заинтересовала. Что снилось ей в этом грохочущем неспокойном вагоне? Плохо ли, хорошо было для нее убегать от реальности? Пусть даже на час или два? Да и нуждалась ли она в реалиях?..

Рука носатого скользила в воздухе, описывая загадочные круги. Поднимаясь от ладони, трепет чужого тепла достигал груди, ласковой волной омывал островок чувств. Прошло несколько минут, прежде чем он уверился, что женщина реагирует на его близость. Правда, пока только во сне, но спешить он не собирался. Время работало на него, и с каждой секундой таинственные нити крепли, пригибая ладонь ниже и ниже.

Мгновение, когда пальцы пришли в соприкосновение с кожей женщины, показалось ему волшебным. Одновременно это было и самым серьезным моментом. Всю невостребованную за прошедшие годы нежность пассажир постарался теперь передать своим пальцам. Он был пианистом, ласкающим рояль лазурной мелодией. Ни в коем случае не вспугнуть! Этого он опасался более всего. Сказочная вязь снов естественным образом должна была обратиться в явь, не менее чудесную, не менее сладостную. Рука, обращенная в мягкую кисть художника, источала мед, постепенно перемещаясь вверх. Достигнув высоты колена, вновь описала замысловатый пируэт. Лежащая вздрогнула. Еще раз и еще нежнее… Носатый закрыл глаза. В зрении он больше не нуждался. Впрочем, как и женщина. Они переместились в параллель невидимого, и пассажир знал, что стоит ей поднять голову и посмотреть в его сторону, как все разрушится. Мир чувственный живет обособленно, и главным его языком является язык прикосновений. Носатый не знал схем и методик, не интересовался географией эрогенных зон. Он являл собой образчик одаренного импровизатора, угадывающего желания партнерши по дрожи, температуре тела, по нюансам, названия которым свет еще не придумал. Пальцы действовали помимо его воли. Можно было сказать, что сейчас ими управляла она. Инициатива сменила хозяина. Мужчина обращался в послушный инструмент разгорающихся энергий. Тех самых, что заполнили купе до краев, окутав случайных попутчиков плотным коконом.

Женщина задыхалась. Испытание оказалось не из легких. Она боролась с дикими, поднимающимися из неведомых глубин силами, даже не пытаясь прибегнуть к логике. Подобное с ней творилось впервые.

— Милый! Откуда ты здесь?.. Каким образом?..

— Не открывай глаза, — мягко шепнул носатый. Губы его склонились, оказавшись новой пыткой для женщины. Они гуляли по лицу, по всему телу, нигде не задерживаясь, зажигая точку за точкой, превращая локальные очаги в единое бушующее пламя. Она не заметила, когда ее успели раздеть. Носатый лежал уже рядом.

— Чародей, — она прижалась к его плечу и всхлипнула. — Я ничего не знала! Совершенно ничего!.. Скажи правду, это все еще сон?

— Все зависит от твоего желания, — он печально улыбался. — Сны подвластны людям. И жизнь тоже…

— Но если это сон, он когда-нибудь прекратится!

— Он не прекратится, если мы не откроем глаза.

— Ты боишься, что мы увидим друг друга?

— Я боюсь, что ты увидишь меня.

— Но почему? Ты похож на кого-нибудь из персонажей Гюго? Я бы это наверняка ощутила! Разве не так?

— Возможно… Впрочем, если хочешь, смотри. Но ты ВСЕ РАВНО НИЧЕГО НЕ УВИДИШЬ.

— Почему? — женщина распахнула веки и в недоумении поднесла руку к лицу. — Действительно! Ничего не вижу!

— Честно говоря, я тоже.

— Может быть, наступила ночь?

— Возможно.

— Или поезд движется по тоннелю?

— Тоже вполне вероятно.

Собеседница погладила мужчину по щеке.

— Что ж, тогда я подожду.

Вагон-ресторан отдали юбиляру с охотой. Слово свое сказали и видные гости, и деньги, выложенные самим юбиляром. На двери снаружи повесили запретные таблички, работники ресторана Дима и Верочка перешли в полное распоряжение празднующих…

— Вдумайтесь, юбилей, отмеченный на скорости семьдесят километров в час! Ей богу, в этом что-то есть.

— Жаль, что мы не на семидесятилетии…

— Типун вам на язык! Хорошо хоть Геннадий Васильевич не слышит.

— И все же скорость — это здорово!

— Прежде всего это оригинально, Ниночка. По приезду будет чем похвастаться. Да и наш юбиляр, похоже, не внакладе.

— Это уж точно! Нынешние цены кусаются.

— Да так, что кровь идет.

— А когда они не кусались, Федор Фомич?

— Ваша правда, но то, что происходит сейчас, простите меня, не умещается ни в какие рамки! Нельзя сравнивать укус мышки и волчью хватку.

— То ли еще будет, Федор Фомич! Пройдет год-два, и вспомним об акулах с драконами.

— В каком смысле?

— В кусачем, каком же еще?

— Сплюньте, немедленно сплюньте!.. Вот так. И по дереву три раза.

— Пожалуйста… Только все равно не поможет.

— Господи! Что за поколение пошло! Никакого страха. В наше время на жизнь смотрели иначе…

Юбилей протекал ровно, без эксцессов. Вполне искренне люди улыбались друг другу, с удовольствием пили на брудершафт. И как на всяком веселом сборище присутствовали обязательные посторонние. Впрочем, вели они себя довольно уверенно, и большинство гостей уже принимало их за своих. После трех часов непрерывных здравиц часть публики отсеялась, однако на общий ход событий это отнюдь не повлияло.

— Позвольте, друзья, маленький тост, — с рюмкой итальянского «Амаретто» с места поднялся представительный Федор Фомич. Кто-то услужливо зазвенел ножом о бокал. — Тост о Геннадии Васильевиче. О нем здесь говорили уже много, говорили красочно, но никто не упомянул одной черточки, весьма славной на мой взгляд, заслуживающей всяких похвал…

— Геннадий Васильевич — большой умница и талант! — пробасил кто-то.

— Нет, — строго возразил Федор Фомич и тут же смешался. — То есть я хотел сказать другое… А талант ммм… это бесспорно, о нем мы прекрасно наслышаны, как и об уме нашего уважаемого юбиляра. И все-таки профессионализм в жизни человека — не самое главное…

— Спорно, Федор Фомич, очень спорно!

— Дайте же досказать!

— Протестую! Геннадий Васильевич — мужчина, а для мужчины профессия — первооснова жизни!

Немедленно вспыхнул спор. Федор Фомич беспомощно развел руками. Один из посторонних, называющий себя Семеном, яростно застучал вилкой по тарелке. Мохнатые брови его осуждающе шевелились. На выступающего он поглядывал с преданностью не совсем утвердившегося в обществе человека.

— Ничего, Федор Фомич, перекричим. Только скажите.

Геннадий Васильевич, юбиляр, пьяно улыбался и добродушно помахивал рукой. Так вожди помахивают с праздничных трибун колоннам демонстрантов. Геннадию Васильевичу было все равно, что о нем скажут. Палитра, вобравшая в себя шампанское, шоколадно сладкое «Амаретто» и армянские вина, раскрасила окружающее в розово-радужные тона. Мир был тепл и уютен. На всей планете Земля не нашлось бы такого человека, который не любил бы сейчас Геннадия Васильевича, и он отвечал людям тем же, не в силах обнять всех сразу, находя вполне естественным выражать безраздельность эмоций вялым помахиванием ладони. Глазки его масляно поблескивали, лицо пылало, как факел, мокрая прядь сползла на талантливый лоб, невольно напоминая об эпохе экспрессионизма.

— Тише, граждане! Тише! — Семен произносил успокаивающие фразы с назидательностью контролера в троллейбусе. Благодарно кивнув, Федор Фомич возобновил прерванную речь.

— Позвольте начать издалека, с маленькой истории, которая наглядно проиллюстрирует мою мысль…

— Так сказать, в порядке алаверды, — поддакнул Семен.

— Не совсем, но… Словом, вкратце история такова. Один мой друг поездом перевозил собаку. Этакого огромного сенбернара. Проводник, с которым ему пришлось повстречаться, естественно, заупрямился. Не положено, то да се. Тогда друг предложил пари. За каждый лай своего питомца он пообещал выплачивать проводнику червонец. Тот подумал и согласился. Путь был неблизкий — без малого двое суток, и проводник никак не ожидал, что окажется в положении проигравшего. Но факт есть факт. Пес вел себя безупречно, и за всю дорогу не позволил себе ничего лишнего. Приятель не скрывал довольства, проводник же с каждым часом становился мрачнее и мрачнее. Не знаю, чем бы все завершилось, но спас положение мудрый попутчик. Почему спас, вы сейчас поймете. Наблюдая за перипетиями пари, он подсел к моему товарищу и поделился сомнениями такого рода. «Пари вы, разумеется, выиграете, — объявил он, — но приобретете злостного врага. Честное слово, вам стоит поразмыслить. Возможно, до цели путешествия вы так и не доберетесь. Врагов отличает коварство, а друзей снисходительность. Запомните это.» Поблагодарив попутчика, приятель задумался. А задумавшись, пришел к удивительному решению. Подозвав верного четвероногого, он подал команду «голос», и пес послушно тявкнул. Тотчас примчался сияющий проводник, которому без разговоров отсчитали положенные десять рублей. В конце пути приятель еще раз использовал вышеупомянутую хитрость. Когда он сходил с поезда, проводник помогал ему нести вещи и почти плакал. Расставание вышло более чем дружеским… — Федор Фомич качнул рюмкой, отчего золотистый ликер ожил, одарив присутствующих дрожащим сиянием. — В итоге, как вы поняли, выиграли оба! И мораль истории чрезвычайно проста. Заиметь врага и друга одинаково несложно, но друзья требуют жертв и жертв добровольных. Что касается Геннадия Васильевича…

В этот момент свет в вагоне потух, тост, посвященный юбиляру прервался. Кстати сказать, последний отнесся к происшествию с философским спокойствием, продолжая махать руками и в темноте.

— Черт возьми! В чем дело?

— Кажется, заехали в тоннель.

— Но где же тогда электричество? Эй, господа официанты, будьте любезны распорядиться с освещением, а то, знаете ли, совершенно ничего не видно.

— Монтер, света давай! — заблажил Семен. От его пушечного голоса Федор Фомич вздрогнул и выронил рюмку. Золотистому ликеру суждено было бездарно пропасть, впитавшись в полотняную скатерть стола.

— А мне это даже нравится. Вы чувствуете мою руку, Ниночка? Надеюсь, вы не испугались?

— Кстати! У нас же имеются юбилейные свечи! Целых шестьдесят штук!

— Свечи — это прелестно!

— Однако, какой длинный тоннель. Что-то не припомню, проезжал ли я его раньше.

— И обычно в тоннелях горят лампы, а тут стопроцентная темень.

— Может быть, мы остановились?

— Да нет же, едем…

— Кто-нибудь, зажгите спичку. Хоть осмотримся.

Федор Фомич, продолжавший стоять, машинально пошарил в карманах и достал зажигалку. Ему послышалось, что справа с шуршанием воспламенилась спичка. Он покрутил головой, но ничего не увидел.

— Странно…

Федор Фомич клацнул зажигалкой раз, другой, третий. Вероятно, кремень стерся. Не было ни искр, ни пламени. Досадливо крякнув, он пробормотал.

— Кажется, моя зажигалка того.

— В таких ситуациях спички всегда надежнее. По опыту знаю. Я ведь старый походник… Эй, куряки! Неужели ни у кого нет коробка?

— Да нет, спички есть. Только с ними тут какая-то хреновина творится. Вроде бы зажигаются, но не горят.

— Что за чушь! Как это не горят?

— А вот так не горят и все! Ой!..

И тут же последовал другой вскрик, октавой повыше.

— Что там такое?

— Жжет, дьявол!.. Я ее только что уронил.

— Так, тихо! Без паники! — складно скомандовал кто-то. — У меня что-то с глазами, но это еще не причина пугаться.

— Вот-вот! И у меня то же самое. Дырку прожег на штанах, а по-прежнему ничего не вижу.

— Может, какой-нибудь газ, мужики? Из тоннеля? Надо проверить окна. Кто там ближе к окну?..

Невидимый доброволец начал выбираться из-за стола. С грохотом опрокинулся стул. И тут разом завизжали женщины, что-то со звоном посыпалось на пол. Причитания официантов смешались с руганью мужчин. Федор Фомич ощутил, как нестерпимый жар коснулся большого пальца и, выронив зажигалку, бесславно рухнул на стул. «Ослепли, — мелькнуло у его в голове. — Выпили какой-то дряни и ослепи. Все до единого.»

3

Монолог Митрофана Антоновича, начальника четвертого отделения милиции, мог утомить кого угодно. Полковник без меры увлекался историческими аналогиями, то и дело сбивался с мысли и к досаде единственного слушателя неоднократно возвращался к исходным рубежам: «так о чем мы толковали, батенька? Ага…»

Выйдя из кабинета, Александр Дыбин испытал невыразимое облегчение. Еще немного, и он подцепил бы головную боль, против которой были бы бессильны любые анальгетики. Полковник являл собой тип несносного болтуна, и, даже напрягшись, Александр не сумел бы припомнить, о чем они только что беседовали. Обилие слов далеко не всегда удобоваримо. В подобных ситуациях срабатывали защитные свойства организма, Александр впадал в некий транс, отказываясь от всяческой фильтрации слышимого.

Выйдя на улицу, он терпеливо дождался, когда освободится ближайший телефон-автомат. Двушка в готовности приплясывала на ладони, номер, по которому он собирался звонить, был оттиснут в памяти светящимся клеймом. Тем не менее, разговаривать с ним не стали. Как только он заикнулся о цели звонка, Микки поспешил прервать собеседника.

— Делаем так, старик. Перезвони еще разок, но перед последними двумя цифрами набери три шестерки.

— Это что, особой секретности линия?

— Вроде того. Лесник — это все-таки Лесник, и разговорами о погоде мы вряд ли ограничимся.

— Пожалуй…

Нашарив в кармане еще одну двушку, Александр в точности последовал указанию приятеля.

— Теперь другой коленкор, старичок! Итак, что именно нас интересует и почему?

— Интересует все, что так или иначе касается Лесника. Это во-первых. А во-вторых, не пересеклись ли наши пути-дорожки? Я имею в виду МВД и КГБ? Как ни крути, Лесник обратился за помощью к нам. Значит, кто-то крепко его напугал. Вполне логично искать первоисточник беспокойства среди иных хищников.

— Вот как? И ты сразу решил, что это мы?

— Не решил, но грешным делом заподозрил. Подозрительный я мужик, Микки… Так это действительно не вы?

— Как тебе сказать?.. Твердой уверенности у меня нет, но скорее всего навряд ли. Зачем он нам? Рыбка, конечно, ершистая, и кое-кто наверняка следит за его деятельностью, но дело в том, что Лесник принадлежит к разряду так называемых «пацифистов», а таких мы обычно не трогаем.

— Что значит — «пацифистов»?

— А то, что грань беспредела этот бандит не переходит, с властью так или иначе считается, с конкурентами предпочитает разбираться без шума и звона, не тревожа сон пенсионеров. Словом, сосуществовать с ним можно.

— И это я слышу от тебя?!.. Удивительно!

— Ничего удивительного, старичок. Такова жизнь, и одними стальными наручниками природу не обуздаешь. Не думай, что здесь сидят дундуки, есть и весьма воинственные крокодилы, которым палец в рот не клади. Но и те понимают, что ликвидировав одну мощную группировку, в итоге получишь десяток мелких, уследить за которыми будет в десять раз труднее.

— И потому на Лесника и ему подобных у вас взирают сквозь пальцы?

— Ну, скажем так: без особой ненависти. Хотя, разумеется, и без любовного трепета. Не обижай уж нас совсем! И когда требуется, мы с удовольствием прижимаем эту братию.

— Ладно, оставим этот скользкий момент. Пару слов о самом Леснике. Предысторию вкратце ты уже знаешь, а потому попробуй ответить, что в состоянии напугать этого матерого зверя?

— Что или кто?

— Господи, Микки! Давай без ерничества и пропедевтики. Я уже выдержал часовую беседу с Митрофанушкой. Боюсь, на большее меня не хватит.

— Ладно, ладно, не хнычь… Попробую сообразить, — трубка донесла глубокий вздох. — Итак, ни мы, ни вы им не интересуемся. Имеется в виду — глобальным, коренным, так сказать, образом. А коли так, значит?..

— Какая-нибудь секретная комиссия из Москвы?

— Двойка, старичок! Мы ведь уже говорили, никому твой Лесник не нужен. И уж тем более — Москве, у которой своих лесников видимо-невидимо.

— И что тогда остается? Междоусобица? Но это же чушь! Кто осмелится совать палки в колеса Леснику?

— Э-э, не скажи! Молодая поросль зубаста! Особенно по нонешним временам. Уж каким был Цезарь, а и того спровадили на тот свет.

— Может, ты готов назвать фамилию предполагаемого Брута?

— Нет, Саша, тут я пас. Слишком уж много наберется подобных фамилий. Считай — все униженные и оскорбленные Лесником, плюс недобитые конкуренты, плюс собственные приемыши, успевшие за сытые годы подрасти и возмужать.

— Уж не о Мамонте ли ты говоришь?

— А хоть бы и о нем. Кандидатура весьма достойная, хотя лет пять назад представляла собой полное ничтожество. Сейчас же — правая рука хозяина. Согласись, взлет стремительный.

— Не спорю.

— То-то и оно! И таких, как этот Мамонт, наберется добрый десяток.

— Ага…

— Вот тебе и ага! И вообще, Сашок, не в свое дело ты впутался!

— Пардон, причем тут я? Кажется, тебе уже объяснили…

— Помню, все помню. И разумеется, сочувствую. Но будь осторожен. Лесник не столь прост, каким кажется на первый взгляд. Голова у него варит крепко. Он и в боссы выбился, разыграв фантастическую комбинацию. Столкнул лбами городские группировки. Все было кончено в два месяца. Одних бойцов десятка четыре поувечили, а главарей вышибли всех до единого. Всех, кроме Лесника. С тех пор он и занял капитанский мостик. За шесть лет обзавелся поддержкой в обеих столицах, курирует школу восточных единоборств и, по моим сведениям, на покой пока не торопится.

— Он что, уже старый?

— Да нет, но в этой профессии долго не задерживаются. Так сказать, своя кадровая текучка. Год за два и за три. А на пенсию впору выходить в возрасте балерин. Между прочим, и дама у него имеется. Весьма своеобразная особа.

— Это может оказаться для меня полезным?

— Как знать… Иных дам следует остерегаться, как огня. Есть такая порочная женская категория — я называю их атаманшами. Страшнее любых лесников. Вино, мужчины, интриги… Если его барышня из таких, держись от нее подальше.

— Учту…

— И еще: хорошо, что решил позвонить. Нет, правда! Я тут предупрежу кое-кого из ребят. Подстрахуют. Возможно, появится дополнительная информация. Так что не ленись, почаще выходи на связь.

— Постараюсь. А ты все-таки попробуй разузнать, держите вы его на крючке или нет? В конце концов, комитетчик ты или нет? И стаж у тебя — ого-го!..

— Какой там стаж! Я ведь всего-навсего лейтеха. Вот когда стану майором — тем самым из анекдотов, тогда и обращайся.

— Обязательно обращусь… — Александр замолчал. Кто-то приблизился сзади, и он это почувствовал. Быстро обернувшись, уткнулся взглядом в грудь высоченного увальня. Незнакомец лет тридцати пяти, с соломенными прилизанными волосами и щетинистым подбородком, подбрасывал на ладони связку ключей, в упор рассматривая Александра.

— Дыбин это вы? — глухо вопросил он. При этом левая бровь у него изогнулась, отчего он стал напоминать изготовившегося к атаке филина.

— Я, а что?

— Лесник прислал за вами машину.

— Так… Мерси ему, конечно, — Александр повесил трубку.

Устраиваясь в салоне «Ауди», он мысленно усмехнулся. Вот и накаркал! Теперь только затянуться «гаваной» и обнять за талию какую-нибудь глазастую цыганочку. Дима обязательно посмеется, если узнает. Впрочем, зачем ему узнавать? Не враги же мы сами себе?..

Стараясь не выдавать любопытства, он неторопливо изучал обстановку. Фигурный пульт, отнюдь не изобилующий кнопками и индикаторами, динамики стереосистемы, вездесущий пластик, затянувший пол и потолок. Ни дырочек, ни щелей, столь милых сердцу, памятных по салонам «Жигулей» и «Запорожцев». Словом, полная скукота, не обещающая ни мытарств под днищем машины, ни ремонтных хлопот, ни беготни по автомагазинам.

Плечистый увалень прежде чем сесть в «Ауди» настороженным взором обвел улицу. Увиденное, вероятно, его успокоило, потому что, плюхнувшись на сиденье, он что-то отрывисто доложил шоферу. Двигатель мгновенно завелся. Плавно и почти бесшумно четырехколесное западное чудо стартовало с места.

Дом, к которому они подъехали, был Александру смутно знаком. Роскошная тень прошлого, один из пьедесталов сменяющих друг друга властителей. Именно здесь обитали одно время сотрудники «Интуриста», но потом что-то приключилось и чиновникам спешно пришлось эвакуироваться в здание поскромнее. Причину столь внезапного переезда Александр уяснил только сейчас. Старинную усадьбу облюбовал для себя Лесник, и никакой «Интурист» не в силах был противостоять ему. Кесарю — кесарево, и в качестве этого самого кесаря Лесник претендовал на соответствующие рангу условия.

Машина остановилась. Пара воробьев, возмущенно чирикая, выпорхнула из-под колес и унеслась ввысь. Выбравшись наружу, Александр осмотрелся и не без удовольствия попытался представить себя в роли хозяина этого чудного места. Огромный, увитый тропками парк, пруд с карасями, заросли черемухи и рябины. Лепота, одним словом! И уж он бы нашел роскошному этому пространству достойное применение! Теннис, волейбол, рыбалка, утренний бег трусцой с непременным купанием! Что же еще?.. Он перевел взгляд на усадьбу. Пожалуй, несколько великовата, но со временем можно привыкнуть. Толстые колбаски колонн поддерживали треуголку крыши, окна напоминали средних размеров ворота, а уютная башенка наверху сразу наводила на мысль о звездных дождях, о телескопах, о спутниках и огненных кометах. Да!.. Он вполне мог бы здесь жить. И жить, как это ни странно, припеваючи!..

Разрушая хрустальную мечту, из окна башни выглянул молодец с карабином. Как следует рассмотрев подъехавших, что-то бормотнул в портативную рацию и юркнул обратно.

— Мда… — Александр рассеянно похлопал себя по карманам. Кошелек, расческа, мятые абонементы и ключи от квартиры. Классический карманный набор, никаких излишеств. Его и грабить-то скучно… Со всей возможной приветливостью он обратился к белобрысому увальню. — А ты, паренек, здоровый! Сразу видно, что кашу в детстве дохлебывал до конца. Тебе никто не говорил, что ты похож на Кадудаля?

— Меня зовут Маципура, — суховато отреагировал увалень. Чуть подумав, добавил. — А карманов вам лучше бы не касаться. Ребята здесь нервные, могут неправильно понять.

— Ага, вон, значит, как… — Александр украдкой покосился на башенку. «Нервные» ребята, должно быть, прятались в незримой тени. — Так куда мне идти? К гаражу, в лес или в ваш великолепный замок?

— Пройдите в дом, — Маципура вежливо кивнул в сторону парадного входа.

Внешне Лесник вполне соответствовал кличке. Он и впрямь походил на лесника. Кряжистый, неторопливый, с лицом простоватого мужлана, он мог ввести в заблуждение кого угодно. Этого человека следовало знать лично, чтобы поверить в недюжинный ум и организаторские способности. Феномен заслуживал пристального изучения, и Александр почувствовал первый искренний интерес к делу. Фразы, срывающиеся с губ Лесника, никак не вязались с его обликом, но и облик накладывал на сказанное особый отпечаток. Что же в действительности доминировало, оставалось для окружающих полнейшей загадкой.

— Присаживайтесь, — Лесник указал на кресло. — На меня не обращайте внимания. Я всегда прохаживаюсь, когда что-нибудь обдумываю или рассказываю…

В дверь вежливо постучали, на пороге появился человек в кимоно с букетом странных цветов в руке. Раскосые глаза с вопросом глянули на хозяина, но тот покачал головой.

— Не сегодня, Лао. Займись другими комнатами…

Чуть помешкав, человек в кимоно выскользнул из комнаты, оставив после себя запах цветов и чего-то еще неуловимо знойного, сухого, напоминающего о пустынных равнинах, морщинистых ящерах и верблюжьих караванах.

Только теперь Александр заметил покоившуюся на столе вазу с увядшими стебельками растений. Были здесь и цветы, и веточки деревьев и какие-то забавные корешки. Справа, на резном комоде, возвышалась еще одна ваза, более просторная и красивая, но с тем же усохшим набором. Заметив любопытство гостя, Лесник нехотя пояснил:

— Лао считает себя мастером по сложению икебаны. Верит в нее исступленно, чего не сказать обо мне. К тому же в последнее время из-за приступов астмы… — Он, не договорив, махнул рукой. — Словом, мне сейчас не до запахов.

— По-моему, этот Лао в большой обиде на вас.

— Знаю. Но давайте займемся тем, для чего я вас сюда пригласил.

— Пригласили?

Тяжелым шагом Лесник подошел к окну, медленно заложил руки за спину.

— Хорошо, поставим все точки над "и". Так сказать, для обоюдной ясности. Я предложил вашему полковнику сделку, и он на нее пошел. Никто вас не принуждал, это своего рода коммерция: я — вам, вы — мне. Скажу больше: я готов оказать вашему ведомству и иные услуги, лишь бы помощь оказалась обоюдной и действенной.

— И вас не пугает возможное осуждение коллег? Все-таки сделка с законом в вашей среде не поощряется.

— Меня это не пугает. Тем более, что в подробности сделки посвящены немногие.

— И тем не менее!..

Лесник обернулся.

— И тем не менее я начал уже сомневаться в целесообразности своего поступка.

— Я успел вас разочаровать?

— Дело не в этом. О вас я знаю, пожалуй, все. Или почти все. Вы вполне меня устраиваете… — Окольцевав комнату, Лесник задержался у стола. — Возможно, вы слышали, на следователей у нас тоже заведена своя картотека. И поверьте мне, там есть бездна интересных деталей: кто чего стоит и кого следует опасаться особо. Словом, графы профессионального уровня, самые различные слабости и, конечно же, мера подкупаемости.

— И что там прописано обо мне?

— Неважно. Скажу только, что ленинградское дело успело создать вам своеобразную рекламу. И рекламу довольно отталкивающую. Вы умеете работать и не берете откупного.

— Тогда что вас смутило?

— Ваша некомпетентность.

— Вот как? Что-то не очень пойму…

— Дело, которое еще вчера я собирался вам предложить, внезапно усложнилось. Ленинградская заваруха — лучшая из всех возможных рекомендаций, но, увы, мой нынешний ребус, скорее всего, вам не по зубам.

— Кажется, начинаю догадываться. У вас завелся некий Азеф, которого надо вычислить. Но если это так…

— Это не так, — Лесник нервно усмехнулся. — Со своими азефами я бы без труда справился сам.

— Вы влезли в политику?

Губы Лесника повторно покривились. Александр испытал смутное раздражение.

— Думаю, вы понимаете, что требовать от меня слишком многого — бессмысленно. Я действительно некоторым образом в опале, но из этого ничего не следует. Присяга остается присягой, и я…

— Бросьте! — Лесник поморщился. — Какая, к черту, присяга! Кто о ней говорит?.. Знаменитый Талейран присягал на верность тринадцать раз! Возможно, потому и сумел дотянуть до восьмидесяти четырех лет. Кроме того, присяга здесь ни причем. В этом деле требуется размах и сила, коими вы не располагаете.

— А вы?

— И я тоже.

— Странно. Я-то считал, в нашем городе вам все по плечу.

Глаза Лесника мрачновато блеснули.

— В том-то и загвоздка, — хрипло пробормотал он, — что этот город нам уже не принадлежит.

— Вам или нам?

В чертах мафиозо промелькнуло нечто жесткое. На какое-то мгновение он стал похож на старого мрачного грифа. Простоватый мужлан исчез.

— Я сообщу вам несколько фактов, — процедил он, — а выводы уж делайте сами.

Опустив глаза, Александр мысленно себя одернул. Не следует забываться, господин капитан! Это не сцена, и никто не прибежит на ваши душераздирающие вопли, чтобы выступить с адвокатской речью. Ровный спокойный диалог, обмен мнениями, трезвый совет юриста. Большего от вас пока не требуют.

— Итак, — продолжил Лесник, — главное было уже сказано: этот город мне больше не принадлежит. Не принадлежит он и вам, хотя вы об этом еще не догадывайтесь. С некоторых пор здесь происходят необъяснимые вещи. И в частности пропадают люди.

Александр машинально кивнул. Насчет этого он был в курсе.

— Я знаю, что вы занимайтесь той же проблемой и считал вдвойне удачным заполучить вас в качестве консультанта. Но… Заметили ли вы за последнее время что-нибудь необычное в статистике исчезновений?

— Пожалуй, что нет. В конце концов сейчас не зима, и пропадают в основном командировочники, изредка не возвращаются домой дети. Вот, в сущности, и все.

— Ага… — Лесник покачал головой. — Стало быть, общая статистика отношения ко мне не имеет. Это тоже кое-что значит.

— Что вы имеете в виду?

— Только то, что на данный момент я понес потери — и потери весьма ощутимые.

— Конкуренты?

— Исключено, — держа руки за спиной, Лесник принялся мерить комнату шагами. — Это что-то чужое, о чем ни вы, ни я не имеем ни малейшего представления. Сила, с которой я столкнулся, не пускает в ход привычное оружие, не вступает в диалог и делает все, чтобы остаться нераскрытой. На сегодняшний день я имею шестерых пропавших без вести и двоих мертвецов.

Грузно приблизившись к столу, Лесник выдернул из-под пресс-папье чистый лист.

— Как вы полагаете, может ли эта бумажка убить человека?

Александр недоуменно сдвинул брови.

— Это что, метафора?

— Нет, не метафора. Обстоятельства таковы, что один из моих помощников взялся разобраться с этой загадочной силой. Двое суток назад он получил свою последнюю почту. Мои люди видели, как он вскрывал конверт. Им показалось… То есть, так они говорили, что в него словно выстрелили. Не было ни звука выстрела, ни огня, но тело отшвырнуло шагов на пять. Он скончался почти мгновенно. Диагноз — обширное кровоизлияние в мозг.

— Позвольте! — Александр аккуратно взял роковой листок. Внимательно осмотрел со всех сторон. — Бумага несколько странная, но в общем ничего особенного. Такую используют для распечаток на принтерах. Хотите, чтобы я показал ее нашим химикам?

— Не знаю, — в голосе Лесника прозвучала болезненная усталость. — Делайте что хотите. Навряд ли это что-нибудь даст, но можете попытаться, — чуть помешкав, он присел в кресло.

— Кстати, ваши погибшие зарегистрированы в официальной картотеке?

— По-моему, двое, хотя точно не знаю. Специфика нашей профессии не позволяет афишировать подобные вещи.

— Однако, вы сами обратились к нам.

— И вероятно, напрасно. Потому что вы запутаетесь так же, как и я. Свое собственное следствие мы уже провели, но не продвинулись ни на шаг, если не считать еще двух исчезновений и смерти моего помощника. А вчера я получил очередной конверт, адресованный уже лично мне.

— Вы вскрыли его?

— Нет, — лицо Лесника исказила гримаса. Казалось, он хочет рассмеяться, но не в состоянии это сделать.

— Скорее всего вы поступили разумно, хотя… — Александр пожал плечами. — События попахивают откровенной чертовщиной. Письмо я, конечно, заберу и специалисты изучат его со всей возможной осторожностью, но сказать что-либо заранее не могу. Итак… Где письмо?

— Его нет.

— То есть?.. Его что, украли?

Лесник кивком указал на вмонтированный в стену сейф, коротко пояснил: — Еще вчера оно находилось здесь. Сегодня утром я его не нашел.

— Значит, все-таки кража?

— Маловероятно. Это швейцарская система. Ключ только у меня.

— Но с ключа можно изготовить дубликат.

— Этого недостаточно. Здесь два пятизначных кода плюс кое-что еще.

Александр аккуратно сложил лист вчетверо и спрятал в карман. Ему вдруг подумалось, что он разговаривает с сумасшедшим. С сумасшедшим или человеком, напуганным до смерти. Возникла нелепая уверенность, что если он встанет и выйдет из комнаты, Лесник примет это, как должное. Александр нервно заерзал. Что тут, черт побери, происходит? Неужели два жалких письма довели этого монстра до ручки?..

В помещении неожиданно повеяло сквозняком и ему почудилось, что из-за спины мафиозо бледной тенью показалась человеческая фигура. Она покачивалась из стороны в сторону, контуры ее расплывались, а необыкновенно толстые руки медленно тянулись к шее сидящего. Александр сморгнул. Тень не пропала, но стало ясно, что она всего лишь фрагмент бросаемых от окна беспокойных отсветов. Гигантские тополя, окружившие дом, лениво кланялись под ветром, рождая самые причудливые теневые орнаменты. Переведя дух, Александр признался самому себе, что сердце у него ушло в пятки. Желая наказать мозг за излишнюю мнительность, посмотрел в окно. Деревья, птицы небо и более ничего… А вот реакция Лесника ему не понравилась. Мафиозо устремил взор туда же, но шея его противоестественно напряглась, глаза враждебно прищурились. Так оборачиваются в ожидании выстрела или удара.

— Вы что-то заметили верно? — порывисто поднявшись, он принялся неумело массировать горло. — Черт! Не могу сидеть. Сразу возникает ощущение духоты… Так что вы там разглядели?

Вопрос прозвучал резко, и Александр тотчас разозлился. Теперь он почти не сомневался, что мафиозо немного не в себе.

— Ничего.

— Так-таки ничего?

Он едва сдержался, чтобы не вспылить.

— Я предпочел бы вернуться к прерванной теме. А точнее сказать, к фактам. Кажется, вы решили, что столкнулись с некими таинственными силами, и силы эти предприняли по отношению к вам агрессивные шаги. Со всей очевидностью встает вопрос: в чем заключается проблема столкновения?

Пошатываясь, Лесник обошел комнату. Дышал он с характерным астматическим присвистом.

— Не знаю. Александр Евгеньевич. Честное слово, не знаю. Коли уж, вы здесь, то вам и карты в руки…

Александр не поверил глазам. В считанные секунды мафиозо сник, понурые плечи и задыхающийся голос превратили его в старика. Картина показалась ему столь удручающей, что Александр тотчас забыл о причине раздражения. Вероятно, в данном случае требовалась действительно помощь — но не следователя милиции, а врача-психиатра.

— Это перст-фатум, — бормотал мафиозо. — Рок, против которого бесполезно бороться. Еще пару недель назад я был уверен, что раздавлю, любого противника, а сейчас… Сейчас я, ничего не знаю. Ровным счетом ничего… Это как паутина, из которой невозможно выбраться. Она тянется за тобой повсюду, прилипает к рукам, к ногам. — Лесник поднял глаза на гостя. — Поверите ли, никогда не жаловался на здоровье, но за последние дни вдруг узнал, что на свете существует масса неприятных болячек — таких, как астма и геморрой, ревматические боли и мигрень. Вот уже трое суток у меня ноет сердце. Ей богу, если так пойдет дальше, я закажу яд своему Ювану, — он хрипло засмеялся. — По возможности мгновенного действия. Например, цианистый калий. Что скажете, а?

— Скажу только то, что вам следует обратиться к врачу.

— К врачу? — Лесник удивился. — Зачем?..

— Но вы же сами признались, что больны.

— Я? Болен?.. — Лесник оперся рукой о стол, с досадой взглянул на Александра. — Вы, наверное, решили, что я свихнулся в этих четырех стенах?

— Я этого не говорил.

— Достаточно того, что я вижу, — в голосе Лесника послышалась угроза.

— Давайте обойдемся без эмоций. В конце концов это ваше желание задействовать сотрудника МВД. Битых полчаса я сижу здесь, но до сих пор не услышал ничего вразумительного. Или вы считаете, что одного чистого листка достаточно, чтобы броситься по следам вашего недруга-невидимки?

На щеках мафиозо заиграли желваки. И все-таки он сумел с собой справиться. В руке его появилась трубка радиотелефона. Уверенно набрав кодовую комбинацию, он бормотнул невнятное распоряжение и одарил следователя тяжелым взглядом.

— Хорошо, попробую разъяснить ситуацию. Вернее, ее разъяснят вам мои люди. И они же укажут на человека, который, вероятно, связан с моим противником.

— Вероятно?

— Приберегите иронию на потом. Скажу одно: вы еще не коснетесь дела по-настоящему, а уже почувствуете, что здесь многое не чисто. И тогда, боюсь, пойдете на попятную.

— Откуда такая уверенность?

— Пока это только предположение. Правда, не лишенное оснований. Не забывайте, я пригласил вас по рекомендации моих ленинградских друзей. А они были высокого мнения о ваших талантах.

— Звучит обнадеживающе.

— Не очень. Судя по всему, избытком честолюбия вы не страдаете.

— Избытком нет.

— То-то и оно. А значит, скорее всего, этот зверь подомнет вас, как и меня.

— Выходит, все же политика?

— Далась вам эта политика! — Лесник поморщился. — Я ведь уже высказался на этот счет и достаточно ясно. Поймите, Александр Евгеньевич, сейчас мы беседуем на разных языках. Вы не в состоянии понять меня, и что бы я не говорил, все будет отнесено к психическим расстройствам и депрессивному состоянию.

Александр невольно опустил глаза.

— Вы должны лично поучаствовать и покрутиться во всем этом, — Лесник неопределенно повертел рукой в воздухе. — Тогда и только тогда лед тронется, и вы снова посетите меня, но уже имея в запасе парочку другую серьезных версий.

Дверь за их спинами распахнулась, вошел детина в облегающей фуфайке с руками гимнаста и эффектной кобурой под мышкой.

— Босс, — он говорил со сладкой вкрадчивостью. — Маципура только что подъехал. С ним один из учителей школы, как вы и велели.

— Кто именно?

— По-моему, Цой.

— Хорошо, — Лесник украдкой взглянул на Александра. — Проводи гостя к ним. Маципура знает, что делать.

— Кого выделить в сопровождение?

— Никого, — Лесник снова потянулся к горлу. — Они должны быть одни.

Несмотря на грузную комплекцию, двигался Маципура удивительно быстро. Такая нервозная порывистость чаще встречается у худых людей. Потеющее лицо начальник охраны Лесника вытирал огромным цветастым платком. Кореец Цой, занявший водительское место, выглядел рядом с ним настоящим лилипутом, и для Александра было новостью узнать, что кроме вождения в функции этого малыша будет входить и их охрана.

— Не обращайте внимания на его габариты, — на лице Маципуры промелькнула горделивая усмешка. — В деле он будет похлеще гранаты.

— Еще один Джекки Чен?

— А кто такой этот Джекки?

Александр коротко объяснил. Начальник охраны не раздумывал ни секунды.

— Цой лучше, — убежденно заявил он. — Ни одна кинокамера за ним не уследит. Спорт и кино нашего малыша никогда не интересовали. Его учили драться, а не позировать.

— Чего же Лесник боится, имея таких мастеров?

— Чего боится? — Маципура прикусил нижнюю губу. Глаза его воровато забегали. С ответом он не спешил. Тем временем кореец невозмутимо завел двигатель, и машина двинулась по парковой аллее.

— Лесник обещал, что меня введут в курс дела.

— Да, конечно, — Маципура нервно шевельнул плечами, с видимым усилием проговорил: — Конечно, я расскажу все, что знаю, хотя сразу предупреждаю, звучит это неправдоподобно.

— Ничего, я человек привычный — выслушаю до конца.

Машина миновала чугунные ворота и выскользнула на городские улицы.

— Вероятно, вы представляете себе, что значит контролировать отель? Дело в общем нехитрое, если знаешь специфику…

— Девочки по вызову, левые номера, наводка на богатых клиентов и так далее, и тому подобное. О какой гостинице идет речь?

Маципура замялся. В голове у него, видимо, все еще не укладывалось, что воровскими проблемами он должен делиться с сотрудником внутренних дел.

— Это точно, что вы следователь?

— Точнее не бывает, родной. Так что там насчет гостиницы?

— Гостиница «Центральная», — Маципура кашлянул в кулак. — Еще год назад там хозяйничали ребята Подгорного. Но Подгорный загремел, а толкового наследника не оставил.

— Словом, вы воспользовались моментом.

— Почему бы и нет? Времечко подвалило подходящее, вот мы и стали рассаживать своих людей. То есть не сразу, конечно. Сначала они выплачивали нам проценты, а уж потом после открытия казино согласились на половинную долю. Все шло хорошо, фактически гостиница уже принадлежала нам, и тогда Лесник выставил этим парням ультиматум: либо работать в общей упряжке, либо убираться к чертям.

— И они заартачились…

— Нет, — Маципура удивленно вскинул голову. — Согласились. А что им было еще делать? Они понимали, что сила на нашей стороне. Лучше крыши не придумаешь.

— И тем не менее что-то произошло?

— Первое самоубийство… Это был Клоп, он занимался девочками. Почему он так поступил — совершенно неясно. Видите ли… У Клопа всегда все ладилось. И с клиентурой, и с девочками. Он и с гостиничным персоналом сошелся довольно быстро: принял журнальные записи, распределил роли. А через пару дней его нашли в запертой ванной с перерезанными венами.

— Ванная была заперта изнутри?

— Само собой, изнутри. Ребятам пришлось взламывать дверь. Но это было только начало. Чуть позже исчезли двое его подручных. Сначала один, потом другой…

— Они пробовали замещать Клопа?

— Ну, в общем да.

— А почему не допустить возможность того, что ребята Подгорного обиделись на вас? Как ни крути, гостиница принадлежала все-таки им.

— Не думаю, — Маципура покачал головой. — Они были рады уже и тому, что их оставили у кормушки. Скажем, Мамонт — тот и церемониться бы с ними не стал, а Лесник — мужик не такой. Ценит профессионалов.

— Значит, говоришь, ценит? — Александр задумчиво обернулся к окну. Справа и слева мелькали стриженные под колобок деревья, какой-то прохожий, голосуя, поднял руку; в пальцах его был зажат червонец. — Словом, ребят Подгорного вы даже не проверяли…

— Почему же? Проверяли. И Мамонт с ними беседовал. Но они клянутся, что не знают чьих это рук дело.

— И вы им поверили?

— Сначала не очень. Но когда на место главного администратора, то самое, которое занимал Клоп, назначили какого-то Чолхана, мы сообразили, что во всех историях замешана третья сторона.

— А Чолхан, стало быть, не ваш человек?

Маципура энергично замотал головой.

— Его вообще никто не знает. Вроде бы он даже приезжий и сам поселился в этой гостинице. Каким образом и кто его назначил известно одному дьяволу. Вся документация проходила через наши руки, и все-таки он стал администратором.

— Может быть, звонок сверху?

— Кто его знает?.. Может, и так. Лесник раскручивал этот вопрос через исполкомы, но так и не сумел ни до чего докопаться. Все кругом либо запуганы, либо сами ни в чем не уверены. Стали неожиданно пропадать бумаги, до которых сто лет никому не было дела.

— А люди?

— И люди тоже, — Маципура вздохнул. — Кое-кто пытался следить за гостиницей, но нас обскакали и тут. С ребятами происходила какая-то чушь, а самые ретивые и вовсе пропадали. Лесник рвал и метал…

— Минутку! Что значит — пропадали? И какая чушь с ними происходила?

— Разное… То ваши наезжали с каким-то штрафами, у одного обморок приключился, а второй провалился в канализационный колодец. А исчезали и того проще — уходили и не возвращались. Никто о них больше ничего не слышал, хотя мы перерыли весь город.

— А вмешательства спецслужб вы не допускали?

— Навряд ли… То есть я думаю, что это не они. КГБ действуют по-иному, без тумана, а тут… Мы ведь намеревались переговорить с Чолханом, но все получилось так странно.

— Странно?

Маципура в замешательстве провел пальцами по волосам.

— Видите ли… Это уже скорее какой-то гипноз. После того, что произошло, мы отправились с помощником Лесника на переговоры. Стало быть, с этим самым Чолханом. А он уже тогда значился главным администратором гостиницы. Вот мы и решили его навестить. Я и Поль Старший.

— Поль Старший? Кто это?

— Служба безопасности Лесника, — Маципура хмыкнул. — Теперь уже бывшая служба безопасности… Словом, когда надо было поговорить жестко и по делу, Лесник посылал его.

— Вам было поручено убрать управляющего?

Побагровев, Маципура полез в карман за платком.

— Предвидеть заранее как обернется разговор мы, понятно, не могли. Все зависело от того, что нам ответят.

— И что же вам ответили?

— Ничего. Абсолютно ничего, хотя беседа состоялась. Этот тип принял нас радушно, даже угостил пивом и импортными сигарами. Но самое шальное, что мы и словечком не упомянули о деле, с которым пришли. Поль Старший рассказывал о поездках за рубеж, о каких-то пошивочных ателье и даже демонстрировал пиджак, который по его словам обошелся ему чуть ли не в две косых.

— А вы?

— Я?.. — Александру показалось, что Маципура что-то лихорадочно старается придумать. — Я в общем не особенно там болтал. Цоя тогда с нами не отправили, так что мое дело было обеспечивать охрану — и не более того.

— И все-таки в конце концов разговорили и вас, верно?

Маципура не знал куда деть глаза.

— Так, о чем вы там рассказывали?

— О рыбалке, — Маципура захрустел стиснутыми кулаками. Видно было, что ему тягостно вспоминать о той встрече. — Иногда я действительно балуюсь рыбной ловлей. Ну а Чолхан каким-то образом об этом пронюхал. Ну, и начал, стервец, подкатывать: где и что клюет, какую приманку лучше использовать и так далее.

— Словом, беседа получилась содержательной, — Александр кивнул. — Чем же все завершилось?

— Тем, что мы встали и ушли. То есть, перед этим мы, конечно, попрощались, но никто из нас так и не вспомнил о цели визита. Я же говорю! Это был натуральный гипноз!

— Где теперь Поль Старший?

— Не знаю. То ли на Кавказе, то ли в Крыму. После этих чертовых гостей у него что-то случилось. Какое-то нервное расстройство. Я видел, как он плакал в кабинете у хозяина. Целовал руку Регине, умолял отпустить на пару месяцев.

— Регина это?..

— Подружка хозяина. Лесник прислушивается к ее советам, и кое-кто из наших предпочитает обращаться прямо к ней.

— Ясно… Ну а что удалось узнать об этом Чолхане?

Маципура сдержанно пожал плечами. Как выяснилось, узнать удалось немного. Чолхан Марат Каримович оказался уроженцем города Котласа, преподавал физику и математику. Семьи гость из Котласа не имел, по паспорту значился русским, хотя и имя, и внешность говорили несколько об ином. Маципура также сообщил, что учителю сорок девять лет от роду и что в недавнем прошлом он награждался степенью учителя-методиста, а в настоящее время находится в отпуске без содержания и назад его ожидают никак не раньше следующего месяца.

— Не густо, — Александр поджал губы. — Впрочем, справки мы о нем наведем, это проще простого. Проблема в другом. Судя по вашему рассказу, к этому гипнотизеру не подступишься.

— Не то чтобы не подступишься, но… Словом, будет лучше, если вы побеседуете с ним лично. Я же видел, как вы меня слушали. И видел, какими глазами смотрели наши ребята на Поля Старшего. Я не дурак и понимаю, что подобные вещи на веру не принимаются.

— Но о чем я буду беседовать с вашим администратором?

— О чем угодно. Главное, что у вас сложится впечатление. Одно дело — мы, и совсем другое — прокуратура.

— Сейчас я не представляю ни следственные органы, ни прокуратуру.

— Неважно. Вы свежий человек и обязательно что-нибудь приметите.

— Да уж…

— О тылах можете не беспокоиться, мы вас прикроем.

Это произнес сидевший впереди кореец. За всю дорогу он заговорил впервые, и оттого сказанное прозвучало весомо.

— Польщен и почти успокоен, — Александр покосился на его коротко стриженный затылок. — А если ничего не получится? Если ваш Чолхан покажется мне добрым и симпатичным?

— Тем лучше. Тогда следом за вами зайдем мы, и диалог наконец-то состоится.

— Хорошо. Вы меня убедили.

— Вы, главное, не робейте, — Маципура усмехнулся. — Как говаривал Лаврентий Павлович: попытка — не пытка. Вас они так сразу не тронут.

— Они?..

Ему никто не ответил. Александр же не преминул про себя отметить, что ухмылка у начальника охраны вышла какой-то кислой. Его качнуло вперед. Машина притормаживала возле здания гостиницы.

4

— Какой бесконечный тоннель!

— Это волшебный тоннель. Он подарил нам ночь.

— А если что-то случилось?

— Но мы до сих по живы. Значит, все обстоит благополучно.

Женщина потерлась носом о его плечо.

— Как тебя зовут, кудесник?

— Не знаю. Забыл и не желаю вспоминать. Если хочешь, мы можем выбрать себе новые имена.

— Разве это разрешается?

— Это не может быть запрещено.

— Но мы привыкли к старым именам, разве не так?

— Мы привыкаем ко многому. Гораздо важнее то, о чем мы мечтаем. Итак, если ты не против маленького перевоплощения…

— Оно обязательно должно быть маленьким?

— Разумеется, я оговорился! Оно будет большим, глобальным — можно сказать, стратегическим!

— Тогда я выбираю имя Терезы! Тебе оно нравится?

— Смешной вопрос! Имя чудесное! От него пахнет розами и гвоздикой… А как мы назовем меня?

— Принц датский — это не слишком грустно?

— Это величественно! Даже чересчур.

— Но ты действительно похож на принца. Ты родился не здесь. Твоя страна — край замков и вечной радуги.

— Принимается. Хотя подобное имя ко многому обязывает.

— Зато я впервые побеседую с живым Гамлетом!

— Ты уже с ним беседуешь, Тереза. Там на полу мои королевские одежды. Можешь проверить. Это тончайший шелк, парча и бархат.

— Знаю. Кожаный пояс и длинная черная шпага… По-моему, я начинаю тебя видеть. Ты высокий, сильный и тебе ничего не стоит поднять меня одной рукой.

— Я готов сделать это прямо сейчас. На какое небо тебя доставить?

— На седьмое, мой Гамлет. Я слышала, такое еще существует.

— Оно уже здесь, в нашем купе…

— Объясни, как ты сумел разыскать меня? — Тереза прижала ухо к его груди. — Ты услышал биение моего сердца?

— Оно излучало сигналы бедствия. Я не мог его не услышать.

— Но Дания, средние века — это так далеко.

— Напротив, это совсем рядом. Ближе, чем купе с юбиляром… Но опустим технические подробности. Главное — что я здесь.

— И ты не жалеешь об этом?

— Нисколько! О подобном я мог только мечтать. Кстати! Я еще не говорил, но у тебя волшебная фигура, чарующий голос органолы и к тому же… Подожди! Чему ты смеешься?

Женщина в самом деле смеялась.