Андрей ЩЕРБАК-ЖУКОВ
      СЕДЬМОЙ ПРИНЦ КОРОЛЕВСТВА ЮМ
      (арабеска)
      [Они] сумеют найти хорошего коня, [но] не смогут
      найти чудесного коня. Ведь хорошего коня узнают по [его]
      стати, по костяку и мускулам. У чудесного же коня [все
      это] то ли угасло, то ли скрыто, то ли утрачено, то ли
      забыто. Такой конь мчится не поднимая пыли, не оставляя
      следов.
      Из даосской притчи
      Их было шестеро.
      И во всех книгах написано, что их было шестеро. И кого не спроси в Королевстве Юм, каждый скажет тебе: "Их было шестеро".
      Шесть королевских детей: принцев и принцесс, - сильных и властных, владевших тайным знанием и древней мудростью... Каждый из них отдал жизнь в борьбе с тем, что позднее певцы прозвали Темным Демоном, а мыслители нарекли Воплощением Зла, впервые пришедшего в этот мир. И каждый заслуженно был назван героем. Их имена и почетные титулы может перечислить любой. И добавить при этом, что они вышли навстречу Тьме, отдали ей свои жизни и этим остановили ее. А если бы не они, все в Королевстве Юм сейчас было бы совсем другим, а, может быть, Королевства Юм не стало бы вовсе. Потому что в те черные времена Тьма была столь сильна, что могла поглотить страну целиком, и кто знает, что бы с ней сталось... Так пишут в книгах, так поют в песнях. И это весьма похоже на правду.
      Их было шестеро. И во всех книгах написано, что их было шестеро. И кого не спроси в Королевстве Юм, каждый скажет тебе: "Их было шестеро". И только я один знаю, что был седьмой. Он был вместе с ними, и тоже шел навстречу врагу, и с успехом сыграл свою роль, свою часть в общем деле. Он единственный остался жив, хоть и не вернулся в родной город, где о нем больше никто даже не вспомнил. О нем никогда не пели песен, не писали книг. О нем забыли все: и певцы, и мудрецы, и простолюдины. Но он живет по сей день, вот уже много веков...
      И этот седьмой - я.
      Я был самым старшим из детей Короля, и, родившись, еще застал лучшие времена Королевства Юм. Тогда никто не мог даже представить того, что позднее певцы прозвали Темным Демоном, а мыслители нарекли Воплощением Зла, впервые пришедшего в этот мир. Тогда мою землю еще не омрачил его приход и не осквернило ожидание этого прихода. Я вспоминаю детство, и мне кажется, что тогда по всей земле цвели сады, зеленели леса, а на ветвях сидели большие и пестрые птицы с длинными хвостами. Меж деревьев по упругой траве гордо ступали олени с рогами, ветвистыми, как родословное древо моей семьи. Народ был сыт и доволен, соседние государства миролюбивы и дружественны. При дворе много и успешно занимались науками и искусствами; пахло красками, слышалась музыка, пение, то и дело устраивались философские диспуты и поединки чародеев. Звездочеты смотрели на небо, алхимики делали золото из свинца.
      С самых младенческих лет со мной занимались лучшие мастера - я постиг в совершенстве живопись, преуспел в игре на флейте. Другому меня не учили - тогда казалось, другого не надо. Все люди были, как дети, и страна моя, кажется, тоже была девочкой.
      Хотя кое-что очень важное, упущенное ныне, мне привили, но значение этого я понял гораздо позже, уже здесь, в хижине на склоне Синей Горы.
      Как ни долго длились чудесные времена - все изменилось в одни короткие сутки.
      Я проснулся в полночь от странного беспокойства и вышел на балкон. Я заметил, как в небе вспыхнула звезда и, перечеркнув наискось темный купол, упала замертво посреди Дворцовой площади. Она зашипела в луже, выбросила последний сноп искр и погасла - только где-то внутри нее тайным знаком мерцал холодный зеленоватый свет. И тотчас же площадь загудела испуганными голосами - люди сбегались со всех сторон, окружая звезду. Я только сейчас заметил, что в городе никто не спит, все окна открыты, и в них беспокойно маячат людские лица. Все проснулись, как и я, будто бы знали - что-то должно было случиться. Люди в те годы чувствовали гораздо больше, чем теперь... Я смотрел на их суету и вместе с ними ничего не понимал.
      А на другой день со стороны гор появилась черная птица. И снова весь город собрался, будто бы ждал ее прилета, будто бы знал об этом заранее.
      Подняв головы, все внимательно следили за ее приближением. Сначала на белом фоне облаков появилась черная точка, затем стал различим силуэт, и вот уж послышалось хлопанье крыльев, и огромная птица зависла над Дворцовой площадью. Прорисовав над нею три круга, птица что-то выпустила из когтей и улетела.
      Люди обступили упавший предмет - это был черный алмаз размером с кулак. И внутри него, если вглядеться, можно было различить беспокойное красное сияние.
      Мертвую звезду и большой черный алмаз в шкатулках красного дерева торжественно принесли в Совет Мудрецов.
      Двенадцать дней лучшие маги и мудрецы Королевства Юм толковали эти знаки - лили воск и свинец, бросали травы в огонь, смотрели на воду, говорили с богами. Лишь на тринадцатый день Первый Маг, сведя воедино мнения всех мудрецов и магов, предстал пред королем и пред всем населением города.
      Первый Маг, мой главный и любимый учитель, вышел на середину, и весь тронный зал затих в готовности слушать его.
      - О, король, - сказал он, обращаясь к моему отцу, - о, жители славного города, - добавил он, окинув взглядом весь зал, - знак этот страшен и сулит нам великие беды. И наше счастье, что он подоспел вовремя.
      Случилось то, чего ранее не бывало. Нарушились вековые покой и равновесие. Что-то лопнуло в системе Мира, существовавшей доселе, и он стал другим. Точнее, становится другим каждый час и день. И скажется это ровно через двадцать четыре года, когда долина за Синей Горой провалится к самому центру земли, и явится то, чего мы пока не знали.
      Приход этот может стать гибельным для Королевства Юм, и только дети нашего короля, принцы и принцессы, сильные и властные, владеющие тайным знанием и древней мудростью, смогут противостоять этому.
      Зло накатит волной, и нужно быть готовым встретить его - только так можно спасти Королевство Юм... Это первое, что я хотел сказать...
      Маг опустил голову и замолчал, и весь зал, затаив дыхание, ждал, когда он продолжит. И я, сидя на маленьком стульчике по правую руку от трона отца, тоже с любопытством ждал, что же еще скажет этот умнейший, столь уважаемый мною, человек. Тот человек, что с глубокого детства учил меня тонкостям повседневной магии, учил, как вести себя, чтобы ничем не нарушить хрупкую ткань Мироздания, чтобы быть в согласии с ним и не накликать беду, о чем думать и что чувствовать, чтобы сопутствовали удача и счастье. Что же так озадачило этого мудрейшего и, стало быть, счастливейшего человека - я никогда еще не видел его таким растерянным. Он явно волновался; и эта пауза была вызвана отнюдь не желанием произвести впечатление, как думали многие, а той сложностью, с которой он подбирал слова. Однако и мне это стало понятно гораздо позже...
      - И второе, - сказал он наконец, - я немедленно должен покинуть Королевство Юм. Я должен идти и там - в месте разрыва - узнать и сделать все возможное, чтобы грядущая битва состоялась, и победа была за нами...
      Первый Маг закончил речь и в полной тишине пошел через зал. Шаги покатились по мрамору, разбрасывая эхо по стенам. Сначала всем показалось, что он идет к королю, моему отцу, но он шел ко мне.
      Я удивился.
      Он протянул мне руку - я встал.
      Первый Маг снял со своей руки большой перстень, носивший имя Сердце Мира, и надел его мне на палец.
      - Благословляю тебя, - сказал он. - Когда наступит время, этот перстень сам подскажет тебе, что делать.
      Сказав это, Первый Маг поклонился отцу и вышел.
      И король, отец мой, молча проводил его взглядом, а потом встал и, так и не сказав ни слова, тоже покинул зал.
      И больше не было сказано ни слова, однако с этого дня - я так хорошо его помню - В Королевстве Юм все стало совсем другим. Место Первого Мага во главе Совета Мудрецов занял Великий Стратег. Это был совсем другой человек, и эта смена стала для меня приметой времени.
      В первый же день из замка исчезли художники и музыканты - Первый Маг был их покровителем - все говорили, что теперь не до них. Их место заняли мастера шпаги, копья и лука. Совсем другим занимались теперь колдуны и маги. Все готовились к решающей битве. И сестру мою Камиллу, родившуюся незадолго до всех этих событий, учили уже совсем не тому, чему в ее возрасте учили меня.
      Ее учили владеть огнем: высекать пальцами пламя, разжигать и гасить его, направлять на противника с точностью до полулоктя. Напряженным жаром веяло от нее. Огонь следовал за нею повсюду, как верный пес, вьющийся у ног; сотнями языков он лизал ее руки, не причиняя вреда. Зато стоило ей того захотеть, и он взвивался к небу столбом. Через несколько лет ей присвоили титул Повелительницы Огня.
      Моего брата Нума, родившегося чуть позже, учили управлять водой. Он мог привлекать к себе небесную влагу и подземные водные струи, умел изменять русла рек, замедлять и ускорять их течение, сильной волной он мог сбить противника с ног, утопить его, а сам при этом оставался сухим. Всегда веяло от него сыростью и прохладой - казалось, вода постоянно клокотала у его ног. Через несколько лет ему присвоили титул Властелина Вод.
      Вслед за Нумом родилась двойня - две девочки, Инга и Елга. Они поделили между собой живую и неживую природу.
      Инга приобрела безграничную власть над животными и растениями. Стоило ей поднять руку, как из бурой чащи выходили волки; барсы, неуловимые, как тени камней, спускались с отвесных круч; из глубоких берлог, грузные и неотвратимые, как темные годы, поднимались невыспавшиеся медведи; туры, лоси и буйволы, опустив венценосные головы, спешили к ней. По ее знаку дуб опускал свои могучие ветви на плечи противников, лесной орешник хлестал их упругими прутьями, тростник сек острыми краями листьев.
      Елга, сестра Инги, управляла погодой, казалось, что ветры, смерчи и молнии жили в ее волосах. Одним движением брови она затягивала небо тучами, строя из них замки и баррикады. Одним взглядом заставляла лавины сходить с гор. Снег, дождь и град верно служили ей.
      Вскоре Инга получила титул Царицы Зверей и Растений, а Елга - Хозяйки Погоды.
      Брат мой Джуис познал секреты владения всеми видами оружия, изобретенного к тому времени. Он без промаха метал ножи, дротики, копья; отлично фехтовал клинками. Сталь любила его руки - она двигалась, вилась, металась в них, обретая реальную твердость, вес и форму оружия лишь касаясь плоти врага. Джуис по праву получил титул Владыки Стали.
      Однако больше всех в искусстве ведения боя преуспел наш самый младший брат - Эгль - ему для этого не требовалось ничего кроме собственного тела. В нужный момент он сам становился безупречной машиной смерти. Он рассыпал удары с такой скоростью, что трудно было заметить сами движения казалось, тело его только слегка колышется, а противники по непонятной причине разлетаются сами собой. Когда пришло время, Эгль понес самый почетный титул - Мастер Своего Тела. Он стал первым среди нас, стал главой отряда, призванного встретить и остановить то, что позднее певцы прозвали Темным Демоном, а мыслители нарекли Воплощением Зла, впервые пришедшего в этот мир.
      Словом, их было шестеро... И во всех книгах написано, что их было шестеро. И кого не спроси в Королевстве Юм, каждый скажет тебе: "Их было шестеро"... И это весьма похоже на правду.
      Братья и сестры тренировались с утра до вечера, я часто наблюдал за их упражнениями из высоких окон своей мастерской. Их уже не учили ни философии, ни алхимии, они ничего не знали о свойствах трав и камней, и, самое главное, они понятия не имели о тайных связях между предметами в этом мире. Этому учил только Первый Маг - лишь только он обладал способностью проявлять тонкие, невидимые нити, что скрывшись от наших глаз за пеленой повседневной реальности, соединяют разные, подчас несопоставимые, предметы и явления. Лишь он умел находить законы этих взаимодействий. За это его с давних пор и звали Первым. Но его поблизости не было. Не думаю, что он собирался задерживаться так долго, но кто же знал, что все окажется так сложно и запутано...
      Жизнь двора, да и всего города вообще, заметно изменилась - все стали мрачными и неразговорчивыми, и, кажется, только и жили, что ожиданием страшных событий. Не стало праздников и народных гуляний, перестали петь песни и слагать стихи - даже при дворе. У каждого из моих братьев и сестер была конкретная цель, была своя часть в общем деле, в общем великом предназначении - им некогда было заниматься чем-то другим. С этим нельзя было не считаться. И только я, наверное, единственный во всем Королевстве, пытался жить по-старому, как ни в чем не бывало. Я читал книги, писал картины, вечерами подолгу играл на флейте. При дворе часто смеялись надо мной. Вскоре это стало считаться хорошим тоном. Меня считали чудаком, а многие - даже недоумком. Все думали, что я веду себя так экстравагантно, потому что завидую своим братьям и сестрам, их силе и могуществу. Но, на самом деле - я это понял гораздо позже, уже здесь, в хижине на склоне Синей Горы - я просто пытался сохранить равновесие хотя бы внутри себя, раз уж весь мир пошел вразнос. Втайне я наивно верил, что вот вернется Первый Маг и все станет на свои места, все будет правильно и красиво, как когда-то. Наверно, и вправду я был чудаком...
      И вот наступил Черный день, предсказанный почти четверть века назад. Мы сразу узнали его по звуку, по цвету, по освещению...
      Долина, что за Синей Горой провалилась к самому центру земли, из провала повалил дым, тень дыма упала на город. Все вокруг стало сумрачным: яркие краски, казалось, были приглушены, и только шероховатая фактура предметов бросалась в глаза - притягивала взор, заставляла забыть все и погрузиться в транс. Весь город затих - жители боялись выходить из домов и только странные, неизвестно где рождающиеся, гулкие звуки прокатывались от строения к строению, тревожа чахлое эхо. В народе начали говорить о гигантской темной фигуре, которую якобы видели беженцы из сел, ближайших к Синей Горе. Они бежали, побросав все, и теперь табором жили посреди Дворцовой площади, ожидая помощи и покровительства. Тогда впервые появилось название Темный Демон, так понравившееся певцам. Чуть позже мыслители назвали его Воплощением Зла, впервые пришедшего в этот мир.
      Как водится, во дворце собрался Совет Мудрецов; к ним вышел Король и мы - семеро его детей.
      Встал Великий Стратег и неспешно начал речь:
      - Прошло ровно двадцать четыре года с того дня, как уважаемый всеми нами Первый Маг предсказал нам Беду, а сам исчез. За это время не было от него никаких вестей, и даже слух о нем не достигал наших границ. Однако случилось все в точности так, как он предсказал, и вот пришло время и нам исполнить предначертанное. Выросло шесть королевских детей: принцев и принцесс, сильных и властных, владеющих тайным знанием и древней мудростью. Лучшие маги и воители все эти годы готовили их к бою - и нам не стыдно за своих учеников. Пора снаряжать их в поход...
      - Постой, но у меня семь детей, - прервал Великого Стратега Король.
      - Нет смысла беспокоить вашего старшего сына, - решительно возразил Великий Стратег, - он не создан для военных действий. Ему лучше остаться в городе...
      Помедлив, он добавил:
      - Не стоит отягощать отряд бесполезными людьми. Если помните, Первый Маг ничего не говорил о численности отряда - он не уточнял, все ли дети Короля должны войти в него. На мой взгляд, руководствоваться в этом вопросе следует все-таки здравым смыслом...
      Я молчал - я знал, что спорить бессмысленно. Я чувствовал (зная то, что я знаю, это было не трудно), что Верховный Стратег выражал общее мнение: мнение всех магов и мудрецов Совета, мнение всех моих братьев и сестер. И только отец мой, движимый то ли ощущением высшей мудрости, ныне почти забытой, то ли простой отеческой любовью к первенцу, пытался меня защитить:
      - Но ведь именно он получил из рук Первого Мага перстень, носящий имя Сердце Мира, и хранил его все эти годы. Этот перстень должен освятить предстоящий бой и помочь одержать победу...
      - Мы все, - Великий Стратег картинно обвел рукою весь зал и чуть наклонил голову, - премного благодарны ему за то, что он сохранил эту реликвию, этот, так сказать, символ... Но теперь пришли другие времена, и он должен передать перстень Эглю - младший брат подготовлен лучше всех. Он умеет больше всех, он первый среди них - он должен стать в этом бою главным...
      Никто ему не возразил - да и мог ли кто возражать, да и было ли чем? Действительно, трудно найти человека подходящего для боя лучше, чем Эгль. За это Великий Стратег его так и любил - больше всех своих учеников. Любовь эта была взаимной, и Стратег это знал. Великий Стратег... он действительно был великим стратегом - уже тогда он думал о том, что будет, когда отряд вернется из похода, когда умрет наш отец, и встанет вопрос о престолонаследии... Я об этом не думал - не хотел. Потому и молчал. Я чувствовал (зная, то что я знаю, это было не трудно), что и думать, и говорить об этом не только рано, но вовсе бессмысленно. И все же нужно было что-то сказать.
      - Что скажешь ты, сын мой? - обратился ко мне отец. - Почему ты молчишь?
      - Мне кажется, я должен идти, - сказал я, хотя мог бы ничего не говорить.
      - Сейчас не время для личных амбиций, брат, - твердо возразил Эгль, он думал, что перебил меня, но я и не собирался больше ничего говорить. Я понимаю: тебе, конечно, обидно, ты...
      Эгль осекся, а хотел сказать: "Ты завидуешь", - я это почувствовал (зная то, что я знаю, это было не трудно).
      - Ты не прав, Эгль, - вмешалась сестра Камилла, - амбиции тут не при чем - трудно найти человека менее амбициозного, чем наш старший брат. Ему просто неловко от того, что нам предстоит рисковать жизнью, а он останется дома... Пусть это тебя не смущает, брат, - она повернулась ко мне. - Так будет лучше и для тебя, и для нас...
      Тут снова нашелся Эгль.
      - Ты, и вправду, не создан для боя, - собравшись с мыслями и сделав свой голос по возможности мягким, он повторил слова своего любимого учителя. - Такой человек в походе не просто бесполезен - он вреден. Ты должен отдать мне перстень, носящий имя Сердце Мира, а сам остаться в городе, с отцом и матерью. Так, действительно, будет лучше.
      Он был по-юношески тверд и уверен - как он был красив, мой брат, в своей вере и твердости. Я невольно им залюбовался...
      - Пусть будет так, как решит совет, - сказал я.
      И тогда все, кроме отца, молча подняли руки, и было ясно, за что они и против чего.
      - Как угодно, - покорно сказал я и коснулся перстня, чтобы его снять. Только перстень, всегда так свободно сидевший на моем пальце, вдруг словно впился в сустав. Я замешкался в тщетных попытках его стащить. В зале поднялся шум, ропот - они все думали, что я хитрю.
      Только вдруг цокот конских копыт за дверями заглушил этот шум недовольства. Дверь распахнулась, и с лошади, остановившейся прямо в проеме, сошел Первый Маг. Вернее не сошел, а прямо упал, и только узда помогла ему удержаться на ногах.
      Удивительно, как я сразу не догадался, что в этот день он не мог не прийти. Зная все то, что я знаю, это можно было понять - наверное, и на меня повлияло общее настроение, и чужая враждебность притупила мои, прежде тонкие, чувства.
      Однако ни у кого, кроме меня, приезд Мага радости не вызвал. Уж это-то я почувствовал - насколько он не ко двору.
      Еще меня огорчило то, что учитель мой был едва жив: одежда его была изорвана в клочья и окровавлена, лицо потемнело и осунулось, щеки ввалились, и лишь глаза горели судорожным огнем. Я так и не узнал, кто его ранил, сколько дней он провел в седле и скольких коней загнал. Никто не сделал ни шагу ему навстречу, не помог, не поддержал - и он, шатаясь, с большим трудом пошел через тронный зал. В полной тишине, один на один с эхом, дробились, множились и затихали шарканья его стоптанных сапог. Он шел прямо ко мне, не глядя ни на кого больше.
      - Я узнал... - прошелестел Первый Маг сухими, беззубыми деснами. - Я узнал, что прежде я ошибался - знак врага мы приняли за предупреждение друга... Мы сами себе готовили гибель...
      Сказал - мне.
      Казалось, в целом мире не было никого, кроме него и меня, или все были неважны. Он с трудом стоял на ногах. Он тяжело дышал, опершись о подлокотник моего кресла.
      - Я понял... - сказал он мне, облизав треснувшие губы. - И ты это тоже поймешь... Только ты... Но там - на склоне Синей Горы... Этот перстень поможет тебе. Только ничего не бойся, иди смело - никто тебя не остановит. Ты справишься, ты победишь... Только ты можешь хоть что-то поправить...
      Он изо всех сил сжал мою руку вместе с перстнем, носящим имя Сердце Мира, на указательном пальце и, склонив голову, затих.
      Раньше такого не было - Первый Маг при всех признался в своей ошибке. Только никто не понял, в какой. Зал, затаив дыхание, слушал, что же он скажет еще. Но он больше ничего не сказал. Вообще ничего. Он умер, сжимая мою руку, склонив голову к моим коленям.
      Потом было много шума.
      Первого Мага хоронили со всеми почестями. За гробом, обшитым черным бархатом, украшенным гирляндами черных роз, шел весь королевский двор, весь Совет Мудрецов с Главным Стратегом во главе. Словно в замедленном механическом балете, воины отдавали умершему честь. Стреляли пушки, под колеса катафалка дети бросали цветы. Главный Стратег произнес речь, какой еще не слышали в Королевстве Юм - весь двор восхищался его красноречием. Вот только никто не плакал - все было сурово, торжественно и молчаливо. Похоже, Первого Мага похоронили уже давно, и весь этот величественный ритуал был только запоздалой формальностью, как расстановка точек над "i" в давно написанном и уже изрядно подзабытом тексте.
      В поход мы вышли всемером - отец сказал решительно, что предсмертная воля Первого Мага должна быть исполнена, и, пока он король, последнее слово останется за ним; возразить никто не посмел. Шли молча, говорить было не о чем, да и не было привычки. На привале мои братья и сестры продолжали тренироваться, совершенствоваться в своих искусствах, повышать мастерство... Я же без особой цели бродил по безлюдной лесной округе.
      Я наблюдал сцены из жизни растений и животных, прислушивался к звукам растущей травы и текущей воды, прикидывал пути облаков на небе, пробовал упругие и мягкие струи ветра, разглядывал солнечные блики на камнях и листьях. Не знаю, что уж думали обо мне. Мне это было давно безразлично зная то, что я знал, легко быть спокойным. Вскоре мне стало казаться, что прогулки эти не так уж случайны и бессмысленны, что кто-то все время подталкивает меня - ведет, едва заметно подсказывает, что делать. Я перестал просто созерцать. Если было светло, я расставлял мольберт - я растирал краски на палитре, смешивал цвета, наносил на холст, подбирая оттенки в тон теплу солнечного света и прохладе глубокой заводи. Если уже смеркалось, я доставал флейту - я извлекал из нее тихие звуки и прислушивался к ним, стремясь передать тональность луны и коронованных ею облаков, стараясь не помешать идиллии сверчков и ночных птиц. Я сидел часами. Иногда мне казалось, что от меня к окружающим предметам вылизанным ли светом или упрятанным темнотой - тянутся невидимые нити, и я нахожусь среди них, в центре их переплетения, словно, пошевелись я, и это движенье отзовется где-нибудь в непостижимой дали падением камня или всплеском морской волны, а дуновение ветра или крик испуганной невесть кем птицы способны изменить мое состояние, пустить сердце биться сильнее или, наоборот, заставить замереть, заставить неожиданно загрустить или обрадоваться... Моменты такие случались все чаще. Я научился приводить себя в подобное состояние по желанию. Гораздо позже, уже здесь, в хижине на склоне Синей Горы, я понял, что именно это состояние и называется мудростью...
      Тихо и не спеша, без приключений и других странных событий наш отряд добрался до Синей Горы. Так же спокойно мы поднялись по ее отлогому склону, минуя деревья и камни. Необычайное предстало нашему взору, лишь только мы преодолели перевал. Вся долина, такая красивая некогда, открывавшаяся прежде всякому, смотрящему вниз с хребта Синей Горы, ныне была сокрыта от глаз. Вся она была заполнена темной, почти непрозрачной субстанцией: не то дымом, не то какой-то мутью, не то еще чем-то непонятным, чему нет ни названия, ни объяснения. Шагов около шестисот не доставала она до вершины хребта. Наши кони вошли в эту муть по колено и стали, как вкопанные. Никакие силы не могли заставить их двинуться дальше. Поняв это, мы спешились, побродили вокруг испуганных коней и вернулись назад на хребет. Там - прямо на перевале - мы и разбили свой лагерь. Поставили кругом семь шатров, а в центре устроили коновязь и развели костер.
      И тут же лесные духи разнесли по округе весть, что наш отряд прибыл на место.
      Ночь была нервной; несмотря на строго соблюдаемую очередность дозора, никто не спал. Все ждали нападения, но никто так и не отметил вниманием наш лагерь. Словно бы все в мире было спокойно, словно и не растеклось в шестистах шагах от нас море темной мути; как прежде, перекликались ночные птицы и звенели цикады, как прежде лили с небес свой неяркий свет звезды. И только мы беспокойно искали подвоха в каждой минуте тишины.
      Так же, без неожиданностей, прошел и следующий день. По устоявшемуся обычаю, мои братья и сестры посвятили его тренировкам. Самая старшая из сестер - Камилла - работала с огнем: высекала пальцами пламя, разжигала и гасила его. Напряженным жаром веяло от нее. Огонь следовал за нею повсюду, как верный пес, вьющийся у ног; сотнями языков он лизал ее руки не причиняя вреда. А стоило ей того захотеть, и он взвивался к небу столбом. Недаром ей был присвоен титул Повелительницы Огня.
      Мой брат Нум управлял водой. Он привлекал к себе небесную влагу и подземные струи. Прямо на склоне горы он создавал волны и потоки, замедлял и ускорял их течение, а сам при этом оставался сухим. От него веяло сыростью и прохладой и, казалось, что вода клокочет у его ног. Это и не удивительно, ведь он носил титул Властелина Вод.
      Близнецы Инга и Елга упражнялись во владении живой и неживой природой.
      Инга властвовала над животными и растениями. Она поднимала руку, и из бурой чащи выходили волки; барсы, неуловимые, как тени камней, спускались с отвесных круч; из глубоких берлог, грузные и неотвратимые, как темные годы, поднимались невыспавшиеся медведи; туры, лоси и буйволы, опустив венценосные головы, спешили к ней по горному склону. По ее знаку дуб, росший на склоне, опускал свои могучие ветви, лесной орешник хлестал упругими прутьями, а тростник подставлял острые края листьев.
      Елга, сестра Инги, управляла погодой: ветры, смерчи и молнии просыпались в ее волосах. Движениями бровей она затягивала небо тучами, строя из них замки и баррикады, взглядом заставляла лавины сходить с ближайших скал. Снег, дождь и град верно служили ей.
      Ведь не зря их звали Царицей Зверей и Растений и Хозяйкой Погоды.
      Мой брат Джуис демонстрировал отличное владение всеми видами оружия, изобретенного к тому времени. Он без промаха метал ножи, дротики, копья; тренировался с клинками. Сталь, так любившая его руки, двигалась, вилась, металась в них, готовая обрести реальную твердость, вес и форму оружия, едва коснувшись плоти врага. Он ведь по достоинству носит титул Владыки Стали.
      Но больше всего удивлял мастерством мой младший брат Эгль - ведь ему для боя не требовалось ничего, кроме собственного тела. Как он был прекрасен, мой младший брат, прямо на глазах превращавшийся в безупречную машину смерти. Он рассыпал удары с такой скоростью, что трудно было заметить сами движения - казалось, что тело его только слегка колышется, а толстые бревна, на которых он тренировался, разлетаются в щепки сами собой, по непонятной причине. Да, это был истинный Мастер Своего Тела первый среди нас, неоспоримый глава нашего отряда, призванного встретить и остановить то, что позднее певцы прозвали Темным Демоном, а мыслители нарекли Воплощением Зла, впервые пришедшего в этот мир...
      Я же весь день сидел в стороне и молча взирал на упражнения моих братьев и сестер. Весь день я не мог избавиться от ощущения, что ничего страшного не происходит, что все по-старому, все нормально. На душе было спокойно и пусто. Я чувствовал, как где-то в непостижимой дали падают камни и плещутся морские волны, как дует ветер и кричат, испуганные кем-то, птицы. И все это отзывалось во мне и наполняло почему-то покоем и мудростью.
      Темная муть тоже была спокойна. Она ни чем не проявляла своего присутствия, и, если смотреть в другую сторону, могло бы показаться, что ее и нет вовсе. И то, что она была на самом деле, я узнавал, скорее, наблюдая за поведением моих братьев и сестер. Я сам удивился этому наблюдению. Но было именно так: мои родственники вели тщательную подготовку, а их главный враг словно бы отсутствовал.
      Так прошел первый день нашего пребывания на склоне Синей Горы. И вторая ночь, последовавшая за ним, ни чем не отличалась от первой. Все ждали подвоха, но его так и не было, и в этом оказывался главный подвох. Поскольку такого оборота событий не ждал никто.
      И второй день ничем не отличался от первого. Ясно светило солнце, весело пели птицы... Словно мы шли воевать, а попали на пикник. Мои братья и сестры по-прежнему тренировались, только не так спокойно, как раньше, а как-то нервно, с надрывом, на грани истерики.
      Третья ночь их доконала. Все уже знали, что ничего не произойдет, но с тайной надеждой ждали. И, конечно же, ничего так и не произошло...
      Утром все встали злые, никто не мог поднять глаз, смотреть друг на друга было нестерпимо, говорить было не о чем...
      И тут не выдержала моя сестра Камилла. С боевым кличем, полным боли и ненависти, она бросилась вниз по склону навстречу темной мути. Но муть не ответила ей ни звуком. И тогда Камилла прокричала:
      - Эй, ты, кем бы ты ни был! Выходи! Я, принцесса Камилла, Повелительница Огня, вызываю тебя на бой! Выходи и сразись со мной!
      Она ждала ответа, и темная муть ей ответила громким хохотом. При этом где-то в ее глубине мелькнул огромный силуэт. Именно он был позднее прозван певцами Темным Демоном, а мыслителями - Воплощением Зла, впервые пришедшего в этот мир.