Андрей ЩЕРБАК-ЖУКОВ
      КОГДА В МОЕМ ГОРОДЕ ВЕТЕР
      осенне-зимняя медитация
      Все последние бодрствующие легли и
      успокоились; ночь замерла рассветом - и
      только одно маленькое животное кричало
      где-то на светлеющем теплом горизонте,
      тоскуя или радуясь.
      А.Платонов.
      ...И недаром сказано, что произведения
      должны бы носить два имени - мужское и
      женское.
      Н.К.Рерих
      Вот почти и кончилось лето. Почти. Это чувствуется. Хотя внешне ничего не изменилось - днем все так же жарко. Однако что-то неуловимое уже перевернулось, и этот переворот уже отразился во всем - в солнце, в природе, в людях... Вот-вот случится тот миг, когда нить, за которую держится лето, истончившись лопнет, и все вдруг сразу станет осенним.
      И еще ночи. Они стали такими холодными. Вот так - дни по-прежнему жарки, а ночи предательски холодны. Так всегда.
      А всего две недели назад Летаев купался в море, был, кажется, счастлив и вовсе не думал, что так скоро ночи станут такими холодными. Даже обидно. Как быстро меняются знаки времени. Это все ветер. Это он срывает со стендов старые рекламы, с деревьев - листья, а с людей прошлое. Это он бьет людей в спины, заставляя идти дальше. Это он диким, замерзающим зверем воет за окнами теплых домов, разрывая уют, сея в одних страх неизвестности нового, в других же - тоску по свободе. Да, кончается покойное, томное лето, и наступает Пора Сильного Ветра.
      И дождя. Но это не главное. Главное - ветра.
      Может завтра, А может быть через час наступит эта пора, ну а пока день, жарко и ветра нет.
      "Моя двадцатая осень сводит меня с ума" - звучит из магнитофона.
      Летаев, закрыв глаза, лежит на диване. Его левая рука свесилась вниз, на пол, и легла на раскрытую страницу, небрежно брошенного, журнала. Эта осень у него тоже двадцатая. Он лежит и ни о чем не думает. Внутри у него пусто и гулко. Странные - знакомые и незнакомые - голоса звучат для него из этой пустоты. Мысли и образы - свои ли, чужие ли - медленно плавают в этом густом, чуть звенящем пространстве и друг за другом картинами всплывают у него перед закрытыми глазами. И он проживает их, как будто куски жизни, один за другим - и то, что уже было с ним в течение этого года, и то, чего не было совсем, а может быть и было, но где-то, когда-то и с кем-то другим...
      - Один тибетский монах сел в позу лотоса и голодал сто дней. Сначала бил в бубен - потом затих. Он так иссох, что микробам негде было в нем селиться... И вот так он уже четыреста лет сидит и улыбается.
      - Но он хоть умер?
      - А кто ж его знает...
      Летом на море - единственная возможность увидеть небо таким, какое оно на самом деле. Без постоянной городской засветки...
      Господи, звезд-то сколько! Куча! Откуда их столько взялось? Ведь не было раньше! Будто и неба никакого нет совсем, а есть огромная груда звезд, мигающих поочередно.
      А ведь, наверное, так оно и есть. В каждой точке неба где-нибудь обязательно есть звезда, может быть далеко-далеко, но - есть. Может быть так далеко, что даже свет ее до меня не доходит. Но что-то все-таки доходит. И на что-то действует. Чувствуется.
      И ощутив присутствие далеких, невидимых звезд, отделенных от меня гигантскими расстояниями, я начинаю чувствовать сразу всю Вселенную и себя как одно из ее проявлений, ее часть. Вселенная бесконечна во времени и в пространстве. Все едино и вечно, неделимо и незыблемо. Иногда меняются только формы. А раз весь мир - это единый организм, - то все в нем течет о определенным законам, правильным и не случайным. И значит все везде будет удачно...
      Хорошо вот так стоять, подняв лицо вверх. Душа медленно успокаивается, размягчается, наполняется смыслом и, может быть, мудростью. И кажется, что все идет к лучшему.
      Да, удивительные на море звезды! Но и в городе они такие же. Только их не видно. А они там и не нужны, на них все равно там никто не смотрит. Все погружены в свои мелкие, бренные, сиюминутные дела и смотрят только себе под ноги. Но если кто-то захочет увидеть звезды - он их увидит. Дело не в городе и не в звездах...
      Хотя в городе свои законы...
      - Все очень просто - ты делаешь то, что тебе в кайф, я делаю то, что мне в кайф, он делает то, что в кайф ему... И не надо кого-то упрекать в том, что ему в кайф то, что не в кайф тебе...
      - А как же тогда любовь?
      - А так же...
      В универ - к восьми. Встаю полседьмого и, наскоро позавтракав, без десяти семь выхожу из дома. Ехать ровно час. На трамвае.
      На улице все пусто, серо и зябко. Надо спешить.
      Я вхожу в пустой, по-утреннему чистый трамвай, сажусь у окна и не спеша начинаю ехать.
      Колеса негромко стучат, дома и деревья равнодушным фоном плавно движутся за окном. Я чуть покачиваюсь в легком оцепенении.
      Постепенно трамвай заполняется людьми. Они теснятся, жмутся и так же, как я, молчаливо едут по своим делам.
      У кого-то часы играют "Марсельезу" - это значит уже полвосьмого, не опоздать бы...
      Окно трамвая густо запотело,
      Кругом тепло и тихо - как в гробу.
      И люди друг о друга греют тело,
      Вручив трамваю глупому судьбу
      Мы все спешим - коротенькие взгляды
      Бросаем на изящный циферблат...
      Спешить нельзя и, в сущности, не надо.
      Трамвай везет. И все. И каждый рад.
      Как-то странно спешить вперед, сидя на месте, доверив свое продвижение к цели общественному транспорту. Ни бежать, ни мчаться, ни гнать лошадей, а вот так...
      И злой трамвай, уверенный в победе,
      Нас убеждает тихим шепотком,
      Что рано или поздно мы приедем,
      И даже поздно - раньше, чем пешком.
      А что делать? По-видимому, трамвай прав. Наверное, это какой-то объективный закон, и он неизбежен. Во всяком случае философский смысл в этом есть. У каждого свой трамвай со своим маршрутом - садись и езжай.
      Но хочется рвануть стоп-кран и выйти,
      Идти пешком - пусть даже опоздать!
      И все же в ожидании событий
      Стою в трамвае каждый день опять...
      В конце концов я все-таки вышел, не задумавшись о последствиях... Вот уже больше года я не хожу в университет. Вот только никак не могу понять, обогнал я свой трамвай или безнадежно отстал от него...
      - Я слышал по телевизору, что иногда попугаи летают вперед хвостом...
      - Зачем?
      - Чтобы избавиться от мухи попавшей им в глаз...
      Я вам не отвечу, просто уйду.
      Нет, я вам не отвечу, а просто уйду.
      Есть множество мест, где всегда меня ждут,
      Так что, я не отвечу, а просто уйду...
      - Что бы это могло быть? Стихи?
      - Кажется, это текст для блюза. Сюда бы еще тоскующий саксофон, фантазию на рояле и немного ритма...
      Мы вдвоем ходим по городу, а вокруг дует ветер, сильный-сильный. Ветер поет у меня в ушах странные песни о том, чего нет, ветер треплет его волосы и полы плаща, ветер срывает с деревьев листья, поднимает с земли пожелтевшие газеты, обрывки старых реклам и уносит все это вдаль. Он говорит, что скоро должен улететь; и мне представляется, что ветер дует все сильнее, натягивает полы его плаща - он медленно отрывается от земли и, как лист по ветру, уносится прочь. Мне страшно и хочется незаметно держать его за большую, круглую пуговку на рукаве, но я понимаю, что это не выход, ветер тут не при чем - он улетит на самолете. И я снова останусь одна...
      Голос звучал тихо, но четко и внятно. Летаев поднял голову. Он почувствовал, что его кто-то ждет. Это она. Это ее голос он слышит.
      Летаев не знал ее. Хотя, может быть, где-то видел. Не в этом дело. Он уже давно понял для себя, или просто придумал, что кроме явных, причинно-следственных, существуют еще необычные, тонкие, связи. Они невидимо, но крепко связывают людей, предметы, события; и порвать их, пожалуй, невозможно. Тонкие связи незаметно держат весь мир.
      Роса на твоих губах - может быть, целый мир.
      И знание этих слов мне не дает покоя.
      Когда наступает ночь, становится четче пунктир,
      И я выхожу в эфир, не зная, что это такое.
      Но тонкие связи мои держат меня на ногах.
      Тонкие связи покажут путь в мутном пространстве наощупь.
      Тонкие связи для вас - может быть, просто прах,
      Но для меня они - пламя огня, воздух, вода и почва.
      Летаев встал, посмотрел в окно. За окном был ветер и немного дождя. Летаев понял, что время пришло, он должен идти - его ждут.
      Он надел плащ и вышел на улицу - нырнул не оглядываясь, как в воду.
      На улице для него не было ничего, кроме ветра. Он шел уверенно, будто бы знал, куда идти, и ветер потоками обдувал его с обеих сторон. Ветер был чистый, прозрачный, немного белый. И все-таки он легкой пеленой заслонял от Летаева окружающий пейзаж, и все эти унылые дома и чахлые, осенние деревья как бы переставали существовать.
      Сила ветра росла, окружающие картины расплывались, смазывались, таяли и, как в театре движущиеся декорации, уплывали вглубь.
      Он почувствовал, что летит.
      Не было страха, не было радости полета. Была какая-то опустошенность и ощущение неотвратимости и тайного смысла всего происходящего. Был покой. Лечу - значит так надо. Однако покой это был ненастоящий - призрачный, неустойчивое равновесие.
      Он не смотрел вниз, не смотрел в даль. Кажется, он просто зажмурился. Но я не уверен. Летаев тоже не уверен. Как вообще можно быть уверенным хоть в чем-то, когда в городе такой ветер?..
      Белый ветер принес мне весть о тебе.
      Белый всадник принес мне дар от тебя.
      Белый волк поможет найти твой след.
      Белый дракон принесет тебя.
      Уже знакомый голос звучал все ближе.
      Деревья, дворы, арки... Город. Ночь. Лампочки вместо звезд. Все ближе, ближе, ближе...
      Я почувствовал, что снижаюсь. Ветер медленно и мягко отпускал меня. Я начал всматриваться.
      Внизу, в потоках воздуха, стояла девушка. Ее небольшая, легкая фигурка чуть колыхалась от порывов ветра. Ее глаза блестели сквозь темную пустоту. Не только глаза... Казалось, она вся излучает странное сияние. Как маяк, как путеводная звезда. Она помогала мне правильно держать курс вперед. Не путаться, не сбиваться в этом мутном пространстве.
      - Здравствуй. Я ждала тебя, - сказала девушка. - Я, как язычница, молилась ветру...
      Я понял - это она. Тот же голос.
      - Ты, наверное, ошиблась, - с горечью сказал я. - Я знаю - тот, кого ты ждешь, был с тобой, но улетел - ведь так? А я здесь впервые. Ты не можешь меня знать. Умчав раз, ветер никого не возвращает назад. Я не тот. Это точно.
      И мне стало обидно и даже больно, что я не тот. Но врать я никак не мог.
      - Нет. Ты тот - я ждала именно тебя. Ты Сын Белого Ветра! Я выдумала тебя - выдумала, что ты был, но улетел... Так легче ждать и верить ветру. Ты видишь - он ведь белый! Он приносит счастье. И это его время. Сегодня он не мог ошибиться. Вот я и дождалась тебя...
      И я понял - да, сегодня этот ветер не мог ошибиться, ведь он, действительно, белый. Этот ветер - мой дом.
      Зыбкость и неуверенность ветра сменилась четкой определенностью. Я уже не летел - я шел.
      Я шел к ней навстречу.
      N проснулась, открыла глаза. Какой странный сон ей приснился... Как будто кто-то прилетел к ней, как поток белого ветра. По-моему, она его видела как-то раньше, в жизни. Но тогда он был чужим и непонятным, а сейчас, во сне, - хоть и не менее таинственным, но каким-то близким, своим. Тогда он совсем не был похож на того, о ком она мечтала, а сейчас она поняла - да, это он. И еще - в жизни он не обратил на нее внимания. И она на него тоже...
      N представила, что вот сейчас она встанет, подойдет к окну и увидит бьющийся за окном ветер и в клубах ветра - его. Представила, что он сидит на лавочке у подъезда и ждет ее. Ветер треплет его волосы, ему холодно, он ежится, но не уходит.
      Она выбежит во двор, он встанет и сделает шаг ей навстречу.
      Она спросит:
      - Ты уже прилетел?
      - Да, - ответит он. - На самолете.
      - Ко мне? - еще не веря, снова спросит она, и он кивнет головой. И прядь волос упадет ему на лицо. И он улыбнется. И больше не улетит...
      Она встала. Подошла к окну. Но там не было ветра, там был только снег. Он выпал этой ночью и ровным слоем покрыл все поверхности. Было тихо и неподвижно, как в заколдованном лесу, - снег остановил все.
      В груди что-то екнуло. И, забыв, что снег не помеха для самолетов, N поняла - прошла пора ветра, пора перемен и полетов, пора неожиданных встреч.
      Поздно летать. Все...
      Летаев спал. Он не почувствовал, как заснул. Он спал долго и крепко. А когда проснулся, никак не мог вспомнить, что же ему приснилось. По-моему что-то очень важное.
      А в это время к его городу тоже подбиралась зима. Он видел через окно, как небо кормит сырую, грязную землю снегом, и та жадно впитывает, поглощает его, превращает в слякоть. А ветры слетаются со всех сторон, чтобы поужинать вместе c ними, и насытившись замирают. Вскоре последний из них стих, земля тоже сдалась и побелела - снег заколдовал время.
      Вот выпал снег и на ветвях повис,
      Собаки видят эротические сны,
      А я тепло теряя, еду вниз
      И снова замираю до весны...
      - Охота, говорят, пуще неволи, а неохота еще пуще! Вот так-то.
      Зимой время движется медленно и монотонно. Но я к этому уже давно привыкла.
      За окном идет снег, белый-белый. Он неторопливо - в такт с движением времени - падает вниз, мимо моего окна.
      Он легко, но упорно ложится на землю. И земля становится такой же белой.
      Он устилает крыши. И крыши постепенно белеют.
      Он осыпает деревья. И деревья стоят, как белые изваяния.
      Даже собаки ходят белесые - слегка припорошенные снегом.
      Все кажется чистым и светлым. Но это не так. Это не та белизна - я знаю. Снег только укрыл, скрыл, спрятал всю грязь и серую пыль моего города. А между тем, все осталось таким же, как было, ничуть не светлее. Ближе к весне снег потемнеет и тоже станет грязным, а потом станет водой и потечет бурыми потоками.
      А пока обманутые люди могут радоваться его притворной белизне. Пусть... Но я не рада. Я знаю, что снег - самый большой обманщик. Он дает нам иллюзию новизны при том, что все остается по-прежнему, и ничего не меняется. И это очень грустно.
      Новый год - самый грустный праздник. Каждый раз от него что-то ждешь, а ничего не бывает. Ты знаешь, что ничего не будет, а все равно ждешь. И всем остается только обмануть себя, как их уже обманул снег, и такими обманутыми жить до весны.
      Снег во сне до весны
      Снегу снова снятся сны...
      Можно, как ленивый зверь, впасть в зимнюю спячку, а можно, как я, ждать. Результат будет один - весна. Знать бы, от кого зависит то, какой она будет.
      Следующей ночью Летаев долго не мог заснуть. Его томило странное, новое чувство, будто что-то очень важное, то, без чего он никак не сможет, уходит, ускользает из-под самого носа. Ему было пустынно и одиноко, как на железнодорожной платформе, с которой только что ушел последний поезд, и последний вагон все еще мечется вдалеке, между светло-серым пространством неба и темно-серыми пространством земли, и слышится еще стук колес, размеренно, но уже тихо-тихо, так, будто тикают часы. Летаеву хотелось вскочить и бежать, но куда, зачем?
      Понимая свое бессилие и мучаясь им, Летаев сидел, скорчившись, на кровати, и его прикрытые веки мелко дрожали. Он видел перед глазами плотный, монолитный, равномерно движущийся поток - нечто густое и пестрое, без конца и начала, не спеша двигалось перед ним, мимо него - ни откуда-то, ни куда-то, а просто так, двигалось и все.
      Летаев прерывал видение, выходил на кухню, пил воду из-под крана она холодила тело, возвращала к реальности и материальному, вещественному миру, но как только гас свет, движение продолжалось.
      Только наутро Летаев понял, что видел движение времени.
      Йе-о-мое! - я выругался протяжно и как-то сладко, и, вроде бы, стало немного легче.
      Вот и вторая нога промокла... Ну и погода! Сверху - дождь, внизу снег. Дождь падает на снег и замерзает толстой коркой льда, а снег в это время почему-то подтаивает и вытекает из-под этой корки бурой жижей. Бр-р-р!
      Деревья оледенели. Все ветки - даже самые маленькие - покрылись тоненьким слоем льда и тускло блестят в лучах низкого солнца. Ветра почти нет, но им хватает. Они колышутся от каждого дуновения и шелестят, шелестят, шелестят...
      Трамваи не ходят - гололед оборвал провода. Так им, рогатым, и надо!
      Я иду пешком. Я не могу ждать весны, лета, осени... Я не могу ждать попутного ветра. Это как тогда, в трамвае... Я должен идти. Я снова слышал этот голос.
      Для движения главное - ориентир. Главное - знать, куда.
      К ней...
      Мы шли по берегу моря, по самой кромке воды,
      И волны касались наших ног, смывая наши следы...
      А потом стемнело, и мы смотрели на звезды. Их было много-много. Казалось, и неба нет - одни только звезды.
      И, кажется, звезды видели нас...