Пролог

Юрайдех бежал по узкой тропе между кустов и камней. Он не топал по земле пятками, не шлепал подошвами мокасин и дышать старался бесшумно. В руках он держал гранитный валун – тяжелый. Утром камень был гораздо легче, но сейчас вечер, и сил у парня почти не осталось. Тем не менее Юрайдех бежал – он хотел стать лоурином, а ради этого можно и умереть на тренировочной тропе. Впрочем, о цене успеха он не думал – ему сейчас вообще нельзя было думать.

Дело в том, что, эта тропа все время меняется. Может вдруг возникнуть яма там, где ее совсем недавно не было, может появиться завал из колючих кустов. Но гораздо хуже, что за любым поворотом может ждать засада, и придется вступить в бой или спасаться бегством. То и другое нетрудно, но нужно принять правильное решение – именно оно и будет потом оценено. А еще в любой момент может прилететь стрела или дротик. Учебное оружие не наносит тяжелых ран, но проворонить стрелка очень обидно – это достойно сопливого мальчишки, которому до посвящения как до неба. В общем, много чего может случиться на тренировочной тропе – фантазия старейшины Медведя неистощима. Поэтому думать нельзя, даже когда есть на это силы. Нужно следить за всем миром сразу – со всех сторон.

Юрайдех умел считать – он даже таблицу умножения знал! А вот сколько ему лет, представлял смутно. Точнее, цифру-то он мог вычислить, но она имела мало значения, потому что у людей, среди которых он вырос, бывает лишь три возраста: ребенок, юноша и воин. Или просто «взрослый», потому что настоящим лоурином можно стать и не умея сражаться, только это очень, очень трудно!

Он был юношей. Причем скорее старшим, чем младшим – уже третье лето он топтал тренировочную тропу. Только никто из парней не знает (и не может знать!), когда старейшины скажут: «Хватит!» Какие для этого нужно приобрести качества, чему научиться, что освоить?

Юрайдех почти не спал двое суток. Позапрошлой ночью они отрабатывали бой в темноте – контактный и дистанционный. Стрелять на звук не трудно, но очень тяжело сидеть неподвижно и долго ждать этого самого звука – с любой стороны. Говорят, раньше по ночам не воевали… А прошлой ночью его самого заставили учить действиям в темноте молодых юношей. Что ж, лоурин должен уметь долго не спать и при этом не терять ни ясности ума, ни скорости реакции.

Сегодня Юрайдех весь день занимался с молодыми. Их и себя он загнал до полусмерти. А вечером Медведь подошел к его группе, пнул ногой валун и показал пальцем: «Перенесите вот сюда! А потом – сюда!» Что это значит, объяснять было не нужно: камень следует переместить на пару шагов в сторону, но не по прямой, а обежав с ним вокруг поселка. Два раза. Тренер не указал, кто именно должен это сделать, – сами решайте. Добровольцев, конечно, не нашлось – парни еле стояли на ногах. Юрайдех мог бы просто ткнуть пальцем в кого-то, но он посмотрел на старейшину и взял камень сам. Медведь ухмыльнулся. Вот мерзко он улыбался прошлой весной, когда заставил Юрайдеха отказаться от любимого лука и работать с пращой – оружием новым, которым умеет пользоваться лишь Семхон Длинная Лапа. Жрец, конечно, показал, что смог, а дальше – сам.

Приближалось слияние двух троп, и Юрайдех перехватил камень поудобней – опасное место. Так называемая «тропа хьюггов» почти вдвое короче обычной, зато на ней гораздо больше препятствий. Неандертальцам их преодолевать легче, чем обычным людям, но на длинных дистанциях они проигрывают. Старейшина все равно заставляет коротконогих мальчишек бегать до изнеможения. Оно и понятно: чтобы охотиться и воевать в степи, нужно уметь по ней быстро двигаться. На лошадях неандертальцы ездить не могут, а передвигаясь на собачьей упряжке, половину пути приходится проделывать пешком – собаки не поймут каюра, если на подъемах он не будет им помогать.

Несмотря на предельную усталость, Юрайдех все-таки вовремя заметил опасность: «Кто-то движется по второй тропе, причем в том же направлении. Уж лучше драка, чем этот бесконечный бег. Правда, всерьез воевать сил уже нет».

Разочарование было полным – это бежали мальчишки-неандертальцы из его группы. Причем бежали «шумно», значит, нападать не собирались: «Неужели Медведь все-таки отправил их на пробежку?! Но у них нет ни учебного оружия, ни груза – почему?»

Парень чуть замедлил бег, чтобы оказаться позади группы хьюггов. Даже в полуобморочном состоянии рефлекс не позволял ему иметь за спиной того, кто в данный момент не является его «напарником» или «союзником». Бегущий впереди низкорослый, но очень мускулистый парнишка обернулся на ходу и протянул руки, предлагая отдать камень.

– Нет, – выдохнул Юрайдех. – Сам донесу. Отдыхайте.

«Во-от в чем дело! Я мучил их целый день, но потом они не пошли отдыхать, а побежали по малой тропе, чтобы забрать груз! Молодцы… Но сделали мне только хуже: мы, получается, теперь одна команда, и я в ней старший. А ведь, ступив на тропу, сойти с нее или вернуться назад нельзя – только вперед. И не шагом, а бегом!» Он собрал силы, которых, казалось, давно у него не было:

– Дорогу! Все – за мной! По сторонам смотреть!

Его пропустили вперед, и бесконечный бег продолжился.

Верхушка куста впереди шевельнулась. Рядом еще одна, и еще…

Фантазия старейшины Медведя неистощима. Она безгранична, как ненависть к нему Юрайдеха! Никаких мыслей, одни рефлексы.

– Ш-шаха (все назад)!!

Он уронил проклятый валун и прянул с тропы в сторону. Левая рука нырнула в сумку и извлекла окатанный камень размером с куриное яйцо. Правая сделала стряхивающее круговое движение, и праща оказалась свободной – петелька на среднем пальце, узелок зажат между большим и указательным. Мгновение – и снаряд в закладке, ремни натянуты…

– А-Р-Р-А!!!

Хлоп! Хлоп! Хлоп! – один за другим пошли камни.

Юрайдех кричал и со страшной скоростью бил по кустам – по невидимой цели. Зачем кричал и почему не прятался? А потому что он выбрал вариант действий, при котором остаться в живых не предполагалось. Он отвлекал внимание противника, давая возможность скрыться членам своей команды – безоружным и плохо обученным. Конечно же, он не стоял на месте, подставив грудь чужим стрелам, а старался смещаться после каждого броска, но с открытого места не уходил.

Сумка опустела быстро – запас снарядов был минимален. Юрайдех оглянулся – мальчишек на тропе не оказалось. Он сделал нырок в сторону и рванул за ними следом – уже можно!

Поворот. Еще поворот…

– Юр!

Беглец остановился и начал осматриваться: «Ну что ж, их, конечно, видно, но для молодых они спрятались неплохо. Тем более – на скорости… Что дальше? Известно что: набрать еще камней, вооружить чем-нибудь парней и идти выяснять, что там за враг. Если слабый – уничтожить, если же сильный…»

Юрайдех с огромным трудом держался на ногах. Его мышцы и легкие невыносимо болели, перед глазами мелькали какие-то пятна. Он сделал несколько глубоких вдохов и выдохов, а потом представил себе лицо старейшины Медведя, вдрызг разбитое его камнем. Он представил это, улыбнулся запекшимися губами и начал действовать.

Конечно же, он знал, что старейшина никогда сам не лазает по кустам вдоль тропы, не кидается в спину дротиками и не прыгает из засады на полуживых от усталости бегунов. Это все знали, но тем не менее каждый мечтал однажды изловить наставника и отделать в соответствии с его же правилами.

Юрайдех сидел на стволе упавшего дерева, положив тяжелый самострел на колени. Перед ним была небольшая, освещенная луной поляна, свободная от кустов. В жизни его это был редкий случай – он почти не хотел спать, потому что хорошо выспался, и не хотел есть. Его кормили последним, и можно было доесть все, что осталось. А ребята, конечно, оставили ему целую гору мяса. Кроме того, ему было не холодно и не жарко, что тоже случалось нечасто. Плохо было лишь одно – Юрайдех сидел на тропе саблезуба, по которой зверь обычно возвращается в свое логово после ночной охоты.

Много лет назад Семхон Длинная Лапа привез в поселок лоуринов четырех диких кабанчиков. Они выросли рядом с людьми, а потом убежали в заросшую кустами широкую долину ручья в нескольких километрах от поселка. Кабаны там, конечно, и раньше водились, но они боялись людей. Лоурин не может убить зверя, который оказал ему доверие – во всяком случае, без крайней нужды. Кабанов возле поселка перестали убивать, и их развелось очень много. А потом появился саблезубый тигр и поселился на дальней окраине зарослей. С тех пор главные люди лоуринов спорили (довольно вяло), не следует ли его убить и самим начать отстреливать кабанов. И вот теперь…

Парня призвали к Костру Совета и сказали, что он уже может пройти посвящение, но… Но обстоятельства сложились так, что никто не знает, к какому роду – Волка или Тигра – он принадлежит. Без этого, ясное дело, получить Имя нельзя. Что делать? Способов прояснить вопрос, конечно, много, но самый простой и быстрый – убить саблезуба, благо в наличии он имеется и прикончить его все-таки надо. Надо даже не из-за кабанов, а просто чтоб не мучался от старости в Среднем мире.

Ритуальная охота на тотемного зверя сложна и опасна. Если делать все по старинным правилам, то он – Юрайдех – должен лишь добить раненого зверя. При этом, наверное, погибнут многие из тех, кто будет помогать «главному» охотнику. Правда, мир изменился, и правила тоже, конечно, изменились. В принципе, «главный» охотник может воспользоваться новым оружием, но тогда он должен идти один. Ему дадут очень мощный самострел, но у человека будет лишь один выстрел – ждать второго зверь, конечно, не станет. Юрайдех выбрал последнее.

Он не стал ни прятаться, ни маскироваться – какой смысл, если ночью зверь все равно обнаружит человека первым. С другой стороны, саблезуб не косуля, которую можно спугнуть неосторожным шорохом, – он никого не боится в Среднем мире. Правда, как и все хищники, он не станет нападать на слишком сильную жертву. Люди же занимают особое положение – они для саблезуба не добыча, но и не конкуренты. Что будет делать зверь, встретив человека на тропе возле собственного логова? Этого не знает никто. Уж наверное, не полезет через кусты, чтобы обойти препятствие.

Юрайдеху казалось совершенно естественным, что и копье, и самострел ему дадут заранее – чтобы он смог освоиться с незнакомым оружием, хоть немного привыкнуть к нему. Однако все это он получил уже ближе к вечеру. Арбалет оказался «неандертальского» типа: по сути дела, это метровое бревно, в конец которого вмонтирован массивный лук из оленьих рогов. Неандертальцы взводят такие штуки просто руками. Здесь же спереди было приделано стремя, и прилагалась обвязка с крюком, которую нужно надевать на тело. Нога вставляется в стремя, крюк цепляет тетиву, и, разгибая корпус, стрелок взводит оружие. Все это делать Юрайдех умел, но с таким мощным орудием дело иметь еще не приходилось. Он даже усомнился сначала, сможет ли натянуть тетиву. Смог – с третьей попытки. Спихивать тетиву с зацепа, чтобы она вытолкнула болт, тоже оказалось непросто. Точнее, трудно было не сбить при этом прицел. В общем, пристреливать арбалет Юрайдеху не пришлось. Удалось лишь немного потренироваться спускать тетиву. Стало окончательно ясно, что стрелять придется с предельно малой дистанции.

А вот копье оказалось хорошим – в меру тяжелым и с бритвенной остроты кремневым лезвием. Главный недостаток – оно было чужим, не сроднившимся с рукой хозяина. Не помешало бы, конечно, проверить крепление наконечника, но оно было замазано толстым слоем смолы.

Ночь давно перевалила за середину, а ничего не происходило. Юрайдех сидел неподвижно и дышал очень медленно. В принципе, особой необходимости в этом не было, но он просто не умел по-другому – слишком долго и жестоко его тренировали. Он как бы впал в оцепенение, когда большинство мышц расслаблено, а все органы чувств работают на пределе возможностей. Лес вокруг жил обычной ночной жизнью: редкие крики птиц, шорохи под кустами, колыхание лунных теней. Этот шум превратился для Юрайдеха в почти тишину – ему важны были не сами звуки, а их изменение. Но ничто не менялось – очень долго.

Но вот лесная «тишина» начала как бы стихать по-настоящему. Это был сигнал, и Юрайдех внутренне напрягся, готовясь перейти от каменной неподвижности к движению – стремительному и безошибочному. Для этого нужен был следующий сигнал, но вместо него появились… Или проявились… Что? Учитель называет это «мыслеобразами». Перевести их на человеческий язык обычно очень трудно, но возможно. Примерно так: «Это – двуногий. Маленький вонючий зверек. Что он тут делает – ночью один? Впрочем, двуногие часто ведут себя странно. Вообще-то, они не добыча… Но есть хочется довольно сильно – кабанчик оказался совсем маленьким, а ловить второго лень. А тут и ходить никуда не надо… Правда, дымом от него воняет… Впрочем, не так уж и сильно… Мясо все-таки…»

Юрайдех знал, что мысленно общаться с умными животными совсем нетрудно, но для этого необходимы взаимное желание и некоторая сосредоточенность. «А что же сейчас происходит?! Ведь это же… саблезуб! Причем он близко! Думает направленно – обо мне! Может быть, это именно так и бывает? Что-то я не припомню рассказов, чтобы кто-то подкарауливал в засаде такого крупного хищника… Что делать?»

Впрочем, колебался Юрайдех недолго: плавно и быстро вышел из оцепенения, разжал кулак и поместил тяжелый болт в желоб взведенного самострела. Потом подхватил левой рукой ложе снизу – правая уже была на месте. Он заставил мышцы неподвижно прорепетировать: встать на колено, приклад к плечу, большим пальцем спусковой рычажок вверх… Он как бы проделал все это, не двигаясь с места, и отправил в лунный сумрак перед собой четкий мысленный посыл:

– «Можешь не прятаться! Я не убегу! Буду с тобой сражаться!»

– «Ты?! – немедленно отреагировал саблезуб. – Это хорошо… Это – вкусно…»

«Ну да, – сообразил Юрайдех, – те, кто питается „теплым" мясом, любят, чтобы добыча сопротивлялась – убегала, пряталась или пыталась обороняться».

Внимание было обострено до предела, но парень все-таки упустил момент, когда зверь появился. Он как бы материализовался из лунного света, ничем не выделяясь на фоне кустов – их просто за ним стало не видно. И в этом серебристо-сером пятне обозначились две вертикальные черточки – свисающие из верхней челюсти клыкй. Казалось, зверь неподвижен, однако он приближался – медленно, плавно и абсолютно бесшумно.

Стараясь подстроиться под ритм и пластику движений животного, Юрайдех соскользнул с бревна, оперся на колено, поднял самострел и прижал неудобное ложе к плечу. Теперь он смотрел на растущий серый контур поверх арбалетного болта.

Зверь еще дважды неуловимо переставил лапы, расстояние сократилось, и охотник с пронзительной ясностью понял, что стрелять некуда!

«Арбалет очень мощный, а болт тяжелый. При хорошем попадании свалит, конечно, и быка, и тигра, но куда, куда тут можно попасть?! Он идет прямо на меня, он удлиненный, прямой, вытянутый от кончика носа до крупа. Угодить в этот кончик, конечно, невозможно, значит, зверь в лучшем случае получит рану, причем не смертельную!»

Шаг… Еще шаг…

Саблезубый кот замер, так и не опустив лапу на землю: «Вот он сидит. Заметил меня… И даже „заговорил"! Страха нет… Точнее, есть, но слишком мало. Сидит прямо на тропе, а ведь кругом мои метки. Прыгнуть и придавить лапами? А вдруг он успеет юркнуть в кусты – ищи его потом. Пугнуть надо, чтобы замер, а потом уже прыгать. Ну-ка…»

Звук возник прямо из тишины. Казалось, он в ней был и раньше, просто прорезался, определился, оформился и начал нарастать:

– У-р-р-р…

Он нарастал стремительно, плавно и вдруг взорвался волной леденящего душу ужаса:

– Р-Р-Р-Р-АА!!!

Юрайдех не раз слышал рассказы о звуковых атаках саблезубов. Таким способом они на мгновение парализуют жертву. Потом следует прыжок и удар клыками. Только знание это оказалось бесполезным – тело не желало повиноваться. Руки и ноги отказывались слушаться – все, кроме…

Кроме пальца, который спихнул-таки тетиву с зацепа.

И отправил тяжелый острый болт прямо в раскрытую пасть.

Это же почти в упор…

А потом было мгновение, точка, узел в пространстве и времени, которое обычно случается один раз в жизни – последний. Юрайдех осознал и увидел все сразу – вместе и порознь.

Спусковой рычажок двинулся очень легко. Отдачи не было. Тетива лишь слегка подтолкнула болт, и он не полетел, а просто вывалился из желоба.

А зверь прыгнул – поднялся в воздух, словно был невесомым призраком.

Юрайдех все-таки превозмог себя – выпустил из рук арбалет и начал подниматься с колена, одновременно протягивая правую руку назад и в сторону – воткнутое в землю древком, копье торчало рядом.

Он не успел.

Не хватило какой-то доли мгновения, чтобы схватить оружие.

Кошачья морда – рядом.

Желтый свет зрачков.

Приоткрытая слюнявая пасть, тусклые белые клинки клыков.

И удар…

Удар – полет – падение. Ослепительные вспышки боли – одна за другой, одна за другой…

Если Юрайдех и потерял сознание, то от силы на секунду. А потом он почти перестал чувствовать боль и понял, что, в общем-то, уже мертв…

Саблезуб сбил его с ног мягким ударом лапы и теперь играл, перекатывая, перебрасывая жертву по свободному пространству между кустов. Он давал ей чуть приподняться и сбивал вновь – втянув когти, чтобы продлить удовольствие. Юрайдех осознал это и перестал сопротивляться.

Зверя такое поведение не устроило – он перевернул жертву на спину, смрадно дыхнул в лицо и… все.

Парень открыл глаза, приподнял голову: саблезуб лежал на брюхе, выставив передние лапы по бокам от жертвы. И слизывал слюну с клыков. Они влажно блестели в лунном свете. Потом он перестал облизываться, опустил морду и посмотрел в глаза человеку:

– «Ну, что же ты? Убегай, уползай, прячься! Ну!»

Да, именно так требовал действовать инстинкт самосохранения, выпущенный на волю. Юрайдех перевалился на бок, подтянул ноги к животу, встал на четвереньки, а потом на одно колено. Поднял голову и оказался со зверем лицом к лицу – меньше метра, наверное.

Кот, казалось, улыбался:

– «Ты же хотел сражаться? Нападать? Не лишай меня удовольствия!»

Юрайдех медленно и глубоко втянул воздух, перемешанный с запахом зверя. Коротко выдохнул, прикрыв глаза. Открыл их и… И резким движением выбросил вперед левую руку!

Он обхватил пальцами клык. Тот был скользким от слюны, но внутренняя сторона иззубрена, так что захват получился надежным.

Во вспышке последней – ослепительной и всесокрушающей – ярости он рванул этот клык на себя. Точнее, бросил собственное тело навстречу звериной морде. Используя это движение (как учили!), правой рукой нанес прямой мозжащий удар вперед – в нос.

И попал!

– У-мырл! – сказал саблезуб и мотнул головой: «Больно же!»

Парень чуть не вывихнул кисть, но захват не отпустил и собрался повторить удар. Наверное, зверь это почувствовал и махнул лапой – так кошка отгоняет муху, пытающуюся сесть ей на голову.

Юрайдех отцепился и повалился набок. Хотел сразу вскочить, но не сделал этого, потому что услышал крик – человеческий.

Потом он лежал, привалившись спиной к какому-то кусту, и смотрел, как прямо перед ним на освещенной луной поляне маленький тощий старейшина Медведь лупит древком пальмы огромного старого саблезуба, пинает его ногами и орет:

– Совсем озверел, котяра драная?!

А зверь пятится, мявкает от ударов и пытается ответить что-то вроде: «Мы так не договаривались!» Только старейшина его не понимает, поскольку не умеет мысленно общаться с животными.

Настоящий лоурин не может растеряться ни в какой обстановке – даже в такой! Впрочем, окружающее не было для Юрайдеха совсем уж чужим и непонятным – он даже многие названия знал. Когда он был совсем маленьким и жил в доме учителя, тот каждый вечер рассказывал ему истории о себе и о мире будущего. А ведь учитель – Семхон Длинная Лапа – великий колдун. Он умеет показывать слушателю картины – «мыслеобразы». Тогда же – в раннем детстве – Юрайдех запомнил и слова волшебного языка, на котором говорят в школе и в будущем.

«Вот эти каменные уступы – лестница. А круглый предмет на стене, испускающий холодный свет, – лампочка. Она связана с магией, которой тут очень много – электричество называется».

Юрайдех вздохнул (пахло здесь плохо) и размотал пращу, обвивавшую правое предплечье. Подумал немного и намотал ее обратно – здесь слишком мало места для применения такого оружия. Другого, правда, у него нет, зато есть руки и ноги, а это что-нибудь да значит.

Он подумал так и начал подниматься по лестнице. Она довела его до квадратной площадки и повернула в другую сторону. Юрайдех шел до тех пор, пока не оказался на последней площадке, с которой можно было только спускаться. Здесь, как и на всех предыдущих, в стены были встроены большие прямоугольники коричневого цвета. Парень догадался, что это двери, которые закрывают входы в жилища. Ему вообще казалось, что он тут уже был: «Это, конечно, память учителя, которую он зачем-то мне передал. Он долго жил здесь – за дверью, на которой нарисовано «39». Потом он стал жить в другом месте, а здесь осталась женщина, которая его родила и которую он любит. Чтобы попасть внутрь, нужно нажать на маленький круглый предмет, торчащий из стены».

Юрайдех нажал, и за дверью послышался звон, а потом шаги.

– Кто там? – спросил женский голос.

– Это я, – ответил Юрайдех. А что, собственно, он мог еще сказать?! Тем не менее дверь распахнулась почти сразу.

Маленькая худенькая женщина. Седые волосы собраны в узел на затылке. На лице перед глазами закреплены округлые прозрачные предметы. Длинная одежда сделана из разноцветной тонкой ткани.

– Семочка! – протянула было женщина руки, но отдернула их, словно чего-то испугалась. – Нет, не Се… Но… Ю… Юра?!

– Юрайдех, – поправил парень. – «Юрой» меня звал только учитель, да и то пока маленьким был. А ребята говорят просто «Юр».

– Ю-рай…

– Ну, да: Юрайдех, – засмеялся парень. – Хотя вы же по-лоурински не понимаете! «Юр», по-нашему, это лемминг – маленький пушистый зверек. Таких в тундре много водится, их все едят – даже олени. Но «юрайдех» означает не просто лемминга, а дерущегося, отбивающегося лапками от волка или лисицы. Так бывает – я много раз видел. Только волшебный язык – русский – очень странный. В нем имена почти ничего не обозначают. Меня на нем зовут Юрий, а учителя – Семен Николаевич.

– Сема! – женщина прижала пальцы к губам, словно пыталась сдержать стон или крик. – Семочка… Ведь знала… Ведь чувствовало материнское сердце… Живой, правда?

– Семен Николаевич? Конечно! Он мне и дал детское имя, когда я родился!

– Так ты все-таки… Ну, вылитый! Я ведь сразу поняла…

Дальше произошло нечто неожиданное: женщина кинулась вперед, обхватила Юрайдеха руками, прижалась лицом к груди, всхлипнула:

– Юрочка!! Пришел все-таки! Как чувствовала… Котлет нажарила… Юрочка…

Парень некоторое время стоял неподвижно, соображая, что бы все это могло значить. И вдруг, неожиданно для себя самого, выговорил:

– Ну, что вы, Ольга Степановна! Не надо, а то очки сломаете.

– Да бог с ними, с очками! Внучек мой… Худой-то какой! Ну, проходи, проходи скорее – что ж мы в дверях-то?!

– Не могу, – честно признался Юрайдех. – Вы меня держите.

– Господи, – снова всхлипнула женщина и отпустила захват, – совсем от радости ума лишилась. Проходи, Юрочка, проходи!

Он оказался в довольно узком проходе, из которого просматривалось другое помещение. И там, и здесь все было заполнено предметами, назначение которых угадывалось с трудом. Возможно, это было как раз то, что учитель называл словом «мебель». Юрайдех остановился, потому что ему показалось: прежде, чем идти дальше, нужно что-то сделать. Он посмотрел на свои ноги в грязных рваных мокасинах. Женщина это заметила:

– Да проходи, не разувайся! Не прибрано у нас. Пол-то я к вечеру мыть собиралась – пока мои не пришли… Не прибрано у нас… Или вот… Вот тапочки обуй, тебе эти как раз будут! Проходи, Юрочка! Большой-то какой! Отца уж перерос, наверное, да? Как он там, Семочка мой ненаглядный? Ведь говорил он – я запомнила – что если сын родится, то он его обязательно Юрием назовет! Друга его так звали – они в общежитии вместе жили. А я только-только котлеты кончила жарить и – звонок! Сердце так и обмерло! Ну, весь в отца – вылитый! Кто ж тебя подстриг так неровно? Подровнять нужно! Я Семочку всегда сама стригла – он и в парикмахерскую никогда не ходил! Проходи, Юрочка! Я тебе котлеток положу – с картошечкой! Фарш-то я готовый купила – говядина со свининой! Дай хоть посмотреть на тебя!

– Я… Э-э-э… – все-таки слегка растерялся Юрайдех.

– Ну, конечно! Как же я забыла?! Семочка-то, когда приезжал, сразу в душ лез – хоть зимой, хоть летом! Иди, Юрочка, иди помойся! А я тебе пюре пока сделаю. Ой, да у тебя и вещей-то нет! Ну, ничего: я тебе Семины трусы дам! Да и носки его тебе подойдут – специально храню, никому носить не разрешаю! А полотенце там чистое – сегодня утром повесила. Только тесно там у нас стало: Вася с Танечкой машину стиральную купили – полный автомат! Так удобно, так удобно – ты не представляешь! Только места совсем мало в ванной стало!

Не переставая говорить, женщина заметалась из одного помещения в другое, то исчезая, по появляясь в пределах видимости. Юрайдех подумал, что, пожалуй, сможет вспомнить, где тут что находится. Похоже, ему предлагают помыть тело водой – в приспособлении, где она льется сверху. Рассказы об этом он помнит и, кроме того, видел такое в доме учителя. Конечно же, он не откажется – дурак, что ли?!

Он снял мокасины – точнее то, что от них осталось, сумку с камнями, стянул через голову и бросил на пол свой засаленный меховой балахон. Потом размотал, отцепил от пальца и аккуратно положил сверху пращу – здесь, кажется, безопасно. Потянул за ручку и открыл дверь. Шагнул внутрь. Там действительно почти не оказалось свободного пространства – все было загромождено незнакомыми предметами. Впрочем, в памяти сразу начали всплывать смутные образы, которые как бы сгущались, накладывались на предметы, и те переставали быть незнакомыми.

– Вот, Юрочка, я тебе трусы принесла, а носки… Ой! – сказала женщина. Она закусила пальцы и захлопала ресницами, словно опять собиралась плакать. – Да что ж такое-то… Как же…

– Спасибо, – сказал Юрайдех и взял из ее рук кусок тонкой цветной ткани, сшитый каким-то хитрым способом.

Женщина всхлипнула и ушла, прикрыв дверь, а удивленный Юрайдех оглядел себя. Решительно ничего странного он не заметил: «Руки-ноги на месте, мужское орудие тоже. Все нормальных размеров – чего она?!» Парень пожал плечами и повернулся к тому, что, как он вспомнил, называется «зеркало». Он уже знал, что голый человек в нем – это он сам и есть. Раньше Юрайдех видел свое отражение только в воде, и ему было интересно. Вспоминать, что там говорил Учитель о лучах света, которые от чего-то отражаются и куда-то попадают, он не стал, а просто смотрел, как бы знакомясь с самим собой.

Ничего особенно хорошего Юрайдех не увидел. Грудь, конечно, довольно широкая, руки перевиты мускулами, но, увы, до Черного Бизона ему далеко. К тому же волосы на голове совсем светлые, а под носом и на подбородке… В общем, не волосы даже, а так… Да и на груди почти не растут. Впрочем, у учителя их там тоже мало… Юрайдех горестно вздохнул, перешагнул через борт ванной и стал вертеть блестящие ручки. От этого на голову ему полилась вода – совсем тонкими струйками. Она становилась то горячей, то холодной. Впрочем, парень быстро сообразил, что куда надо крутить, чтобы было не горячо и не холодно. Вода брызгала на пол и на окружающие предметы. Это было, наверное, неправильно, и Юрайдех отгородил мокрое пространство от сухого тонкой полупрозрачной занавеской.

Он смог превратить белый скользкий предмет в скопление пузырей – пену. Этой пеной он стал мазать свое тело и голову. Потом сообразил, что запах мыла выдаст его в любой засаде, и долго отмывался горячей водой. Когда кожа перестала быть скользкой, он выключил воду, а ее остатки удалил с тела куском мягкой пушистой ткани. После этого ему предстояло решить довольно сложный вопрос: как использовать предмет, под названием «трусы». Юрайдех покрутил его, расправляя так и эдак, и подумал, что это, скорее всего, одежда: «Похоже на набедренную повязку, которая зачем-то сшита посередине. Во всяком случае, больше надеть эту штуку некуда – не на голову же?! Попробовать?»

Облачившись в широкие семейные трусы, Юрайдех вышел из ванной. Рядом располагалось еще одно маленькое помещение. Свободное пространство здесь было лишь в центре, а вдоль стен стояли прямоугольные предметы: «Один из них стол – совершенно точно! А вот остальные… Вспомню, пожалуй: шкаф, плита, холодильник. В нем еда долго не портится. Ну да, все сходится!»

– Садись, Юрочка, садись! Вот сюда – на папино место! Я тебе и котлеток положила в Семину любимую тарелку! И вилка его, и кружка… Садись, Юрочка, поешь – с лучком котлеты, папа любит такие. Помидорчик помыть тебе?

– Я там набрызгал, Ольга Степановна, – осипшим вдруг голосом сказал Юрайдех. – Пол мокрым сделал. Извините.

– Да вытру я, что ты?! Что ж ты меня по имени-отчеству?! И на «вы»… Как неродной прямо!

– Семен Николаевич говорил, что когда по-русски… Когда к старшему обращаешься – даже к женщине! – надо называть двойное имя и говорить «вы», как будто много. Правильно?

– Господи, да правильно, конечно! Только-только не бабушку же на «вы» называть! А ты и отца родного… Что ж такое-то?! Хотя, конечно, вежливость лишней не бывает… А то сейчас все такие… Эта современная молодежь …

– Я не современный, – сказал Юрайдех и осторожно уселся на маленькую квадратную скамью между столом и стеной. – Я из прошлого – из каменного века. Сейчас вспомню… Э-э-э… «Палеолит» называется!

– Как же… – женщина выпустила из рук тарелку с котлетами. Но раньше, чем она начала падать, Юрайдех вскинул руку, подхватил посудину и поставил перед собой на стол. Судя по виду и запаху, это была еда, причем вкуснейшая!

Стараясь ничего не задеть, Юрайдех поднялся с тарелкой в руках. Обошел застывшую в растерянности женщину и заглянул в стоявшую на погашенной плите широкую кастрюлю. Пошевелил губами, производя в уме сложные математические расчеты. Потом сглотнул слюну и пальцем спихнул с тарелки одну из котлет обратно в кастрюлю.

– Да что ж ты, Юрочка…

– Вам нужно накормить еще четверых людей. Им достанется мало.

– Да я еще нажарю! Фарш-то остался!

– Ну, вот когда нажарите… А сейчас мне больше нельзя, – пожал обнаженными плечами Юрайдех. Он ухватил пальцами с тарелки одну из оставшихся котлет, сунул ее целиком в рот и принялся жевать, жмурясь от удовольствия.

Он так и ел – стоя перед маленькой пожилой женщиной. Наверное, внук казался ей очень высоким (на голову выше!), широкоплечим и мускулистым. Растянуть удовольствие не удалось – есть хотелось сильно (как всегда!), а котлеты были довольно маленькими.

– Спасибо! – Юрайдех вытер жирные губы ладонью, а потом стал вытирать пальцы о свою голую грудь. – Очень вкусно!

– А картошку?.. – пролепетала женщина и вдруг спохватилась: – Да что ж ты делаешь-то? Вон салфетки лежат! Вот ведь какой!

Она сдернула с крючка на стене кусок белой ткани и принялась тереть грудь Юрайдеха, пытаясь удалить с нее жир. Впрочем, она только попыталась начать это делать – и испуганно отдернула руки:

– Ой, нельзя ж, наверное… Больно, да? Кто ж тебя так… Бедненький мальчик…

Юрайдех не сразу понял, в чем дело, а когда понял, то рассмеялся – его грудную мышцу и часть живота пересекал довольно свежий рваный шрам. По краям он был украшен ямками – следами проколов толстой железной иглой.

– Все давно заросло, – успокоил он женщину. – Это меня Лисенок копьем достал.

Женщина как будто не слышала. Она трогала пальцами старые шрамы, и из глаз ее текли слезы:

– Здесь… И здесь… Живого места нет! Да что ж они там с детьми делают?! Варвары… Господи, ну какие же варвары!! Юрочка ты мой… Внучек… Что они с тобой сделали?!

– Что вы, – снисходительно улыбнулся Юрайдех, – когда мы детьми были, то всерьез и не дрались почти. Только когда большими стали и к посвящению готовиться начали. А это все – ерунда! Головастик специальную иглу придумал – кривую такую. Чтоб, значит, кожу сшивать. Тогда она зарастает быстрее. А если где самому шить неудобно, то ребята всегда помогут – вы не думайте!

– Не думаю я, – женщина достала из кармана кусочек ткани, сняла очки, промокнула глаза и тихо высморкалась. Вернула очки на место, поправила волосы и вздохнула: – Беда мне с вами… Ты будешь есть по-человечески?! Что это такое?! В моем доме ребенок голодный! Сейчас колбасы нарежу! И сыру!

– Можно я?.. – кивнул Юрайдех на холодильник. Женщина в недоумении шагнула в сторону. Парень опасливо взялся за ручку, потянул на себя. С чмокающим звуком дверца открылась. Юрайдех опустился на корточки и некоторое время разглядывал содержимое. Потом осторожно закрыл дверцу, поднялся на ноги.

– А еще еда есть?

– Да… Все вроде там… Бери, чего хочешь, не стесняйся!

– Всего хочу! – честно признался Юрайдех. – Но есть больше не буду. Еды и так мало – ваши люди голодными останутся.

– Да что ж ты такое говоришь, Юра?! – всплеснула руками женщина. – Ну, подъели, конечно, за выходные… Так ведь вечером Таня в магазин заедет – она же на машине! – и всего накупит. Да я и сама могу сбегать!

– Не-е, – покачал мокрой головой Юрайдех, – больше есть не буду. Нельзя мне. Лучше скажите: вы и правда учитель?

– Ну… На пенсии я уже, в школе не работаю больше… Но уроки даю – дома. Или сама на квартиры хожу – у нас-то места мало совсем. Таня с Васей, конечно, прилично зарабатывают, но… А за уроки сейчас хорошо платят – богатых людей много стало… Вон домов-то для них сколько построили! – женщина кивнула в сторону окна. – И все новые строят и строят…

Она начала говорить, говорить, говорить… Ей почему-то казалось, что если она остановится, то внук уйдет, и она его больше не увидит. Юрайдех вспомнил, что в мире будущего, кажется, считается неприличным находиться при женщине без одежды. Он надел свой балахон, вернул на место пращу и сел на табуретку с другой стороны стола. Руки он положил перед собой, но его жилистое предплечье, обмотанное засаленными ремешками пращи, выглядело нелепо на застиранной скатерти. Он быстро понял это и спрятал руки под стол. Наконец женщина замолчала – нужно было что-то говорить самому. Парень немного подумал, выбирая самый удобный вопрос из многих ему заданных.

– Я так привык, Ольга Степановна. В школе все говорят по-русски и зовут его Семен Николаевич. А вообще-то он Семхон Длинная Лапа. Когда я был маленький, он все время рассказывал мне про мир будущего и про вас тоже. Он колдун, он умеет рассказывать и как бы показывать то, о чем говорит. Причем так, что потом не забывается. Я вот и вас, и дом этот узнал, а ведь никогда тут не был.

– И я тебя сразу узнала, Юрочка! А в то, что Сема погиб, я никогда не верила! Никогда! Сердце мне подсказывало – живой он, просто уехал куда-то! А от милиции никакого толку: то говорят, что погиб, то – пропал без вести. Как человек может пропасть?! А они – как будто и не было никогда! Как же не было, если я его вынянчила-вырастила?! Вон, и фотографий целая папка!

– Милиционеры не виноваты. Это инопланетяне так следы прячут.

– Кто прячет?!

– Инопланетяне… Если хотите, могу с самого начала рассказать. Мне учитель эту историю много раз повторял, когда я маленький был. Я все помню, только не все понимаю.

– Расскажи, Юрочка, расскажи! – обрадовалась женщина.

– Ну, в общем… Это с ним еще в вашем мире случилось… Учитель вместе с друзьями стал испытывать новый прибор. Он же геолог был, а прибор для изучения горных пород. Прибор у них сломался, и друзья погибли, а Семен Николаевич оказался в нашем Среднем мире. По сравнению с вашим, это как бы далекое прошлое. Сначала он один охотился и рыбачил, потом Бизона раненого встретил. Они вместе пришли в поселок, где наше племя живет. Потом была война с неандертальцами – мы их хыоггами зовем – и Семен Николаевич очень многих убил, потому что он великий воин. А зимой была катастрофа, и все племена погибли, только лоурины остались – нам Семен Николаевич помог. Тогда Черный Бизон стал вождем, а Сухую Ветку – ну, которая потом меня родила – инопланетяне утащили. Да и катастрофу они вроде бы устроили. Летом Семен Николаевич построил первую лодку и поплыл маму искать. Он только зимой вернулся – с мамой, пангирами, с Хью и с Варей.

– Еще одну завел?! А мать твоя куда смотрела?! Ох-хо-хо-о… Впрочем, Семочка до девушек всегда охоч был…

– Что вы?! Варя – это мамонтиха. Она тогда совсем маленькая была. А учитель всегда только с Сухой Веткой жил, пока она не умерла, но это уже потом было. Я как раз той зимой и родился. А весной возле поселка метеорит нашли – большущий кусок железа. Только он давно кончился. Потом имазры с аддоками появились. Семен Николаевич повел против них наших женщин-воительниц и неандертальцев, которых он спас от голода. Они всех победили, и имазры с аддоками признали власть лоуринов. Семен Николаевич стал главным колдуном и жрецом, его все слушаются.

– Что ж ты говоришь такое?! – ужаснулась женщина. – Это мой Сема – колдун?! Это Сема-то – жрец?! Да он в Бога никогда не верил, он в Академии наук работал, диссертацию защитил!

– Тут другое, – чуть снисходительно пояснил Юрайдех. – Учитель считает, что в его родном мире – тут, у вас, значит, – люди разграбили свою планету. Никто из них (из вас!) не видел мамонтовой тундростепи и потому даже не представляет, чего лишился. Вы смотрите по телевизору передачу «В мире животных», а мы в мире животных живем. Учитель говорит, что здесь – у вас – людей стало несколько миллиардов, но по-настоящему счастливы очень немногие. Основная же масса просто мучается от рождения до смерти. А чтоб было не так противно жить, они одурманиваются всякой дрянью, болеют за спортивные команды, слушают рок-музыку или молятся Богу и убивают тех, кто верит в него иначе. Многие даже ничего не смотрят и не слушают, а просто одурманиваются и работают, чтобы получить средства на дурман и еду для своих жен и детей. Все бы ничего, но здешние люди, начав разорять свой мир, остановиться уже не могут, хотя, наверное, со временем одумаются и попытаются восстановить хоть что-то. Семен Николаевич стал жрецом, наставником наших людей в новом Служении. Мы – лоурины – должны не дать мамонтам вымереть, должны сохранить свой мир таким, каким он был до катастрофы.

– Катастрофы?! Что ж такое там у вас случилось?

– То же, что и у вас примерно тысяч двенадцать лет назад. – Юрайдех чувствовал себя прямо-таки учителем перед первоклашкой. – Кончился очередной ледниковый период – только и всего.

– Узнаю, – вздохнула женщина. – Вы, Васильевы, все, наверное, такие. Сема, когда в институте учился, придет, бывало, очень поздно, от него спиртным пахнет, а он про мамонтов и первобытных людей рассуждает. А ведь на самом деле он по петрографии и стратиграфии специализировался.

– Я про это знаю, – расплылся в улыбке Юрайдех. – Петрография – это наука о камнях, а стратиграфия – о слоях горных пород!

– Сема, Сема… – покачала головой Ольга Степановна. – А вот я, Юра, на старости лет Библию читать стала. Только не понимаю ничего. Наверное, высшего образования для этого недостаточно… Злодейства там сплошные, и запугивают сильно…

– А вы ее не читайте, – с умным видом посоветовал Юрайдех. – Вы просто живите. Учитель говорил, что христианство и ислам – очень поздние религии. Они возникли, когда за пилигримами уже пели пустыни, то есть люди эти пустыни уже создали. Они начали понимать, что натворили, и стали вопрошать придуманных ими же богов, как жить дальше. Но богов нет, а Творец с горькой усмешкой сказал: «Плодитесь и размножайтесь, пока не поумнеете. Захотели лишнего, так добывайте хлеб свой насущный в поте лица своего!»

– Как все это сложно, Юрочка…

– Это все очень просто, Ольга Степановна! – снисходительно улыбнулся Юрайдех. – В вашей Библии написано про грехопадение человека. Это на самом деле соответствует появлению производящего хозяйства, разрыву человеком связи с природой – только и всего!

– Не расстраивай ты меня! – попросила женщина. – Скажи лучше, что еще там у вас Сема натворил.

– Много всякого, – с гордостью заверил Юрайдех. – Он форт построил и школу придумал. В ней лоурины, имазры, аддоки, хьюгги, и пангиры учатся. И все говорят по-русски! Я тоже учился – читать и писать умею. Хотите, покажу? Да, а пангиры – это такие го-ми-ни-ды. Учитель их пи-те-кан-тро-пами называет. Они картошку любят выращивать. Потом укитсы пришли и безобразничать начали. Из-за них Сухая Ветка погибла. Семен Николаевич очень разозлился, собрал воинов и всех укитсов поубивал. Потом он с неандертальцами на море уплыл. Они там стали на моржей и тюленей охотиться, а он домой вернулся. А в прошлом году, – не удержался Юрайдех и выдал главную свою радость, – Тобик самый первый прибежал! И приз получил! Он уже, знаете, какой вырос? Во-от такой!

– Это кто же, приятель твой? – растерянно поинтересовалась Ольга Степановна. – Учитесь вместе?

– Что вы, – рассмеялся парень. – Семен Николаевич мамонтов в школу не принимает. Говорит, сами их учите, а то они едят и гадят много.

– Сема… – женщина промокнула глаза платочком и всхлипнула. – Хоть бы позвонил или весточку какую прислал! Все жду, жду…

– Да как же он пришлет-то? – удивился Юрайдех. – Мы ж в другом мире живем, в другом времени! Но вы не думайте: у нас, у лоуринов, все есть! И посуда глиняная, и ткани, и ножи железные, и лодки, и собачьи упряжки – Семен Николаевич все придумал и людей научил. Но с вами связаться никак нельзя.

– Ты-то вот добрался…

– Так это ж случайно! – грустно вздохнул парень. – Просто я посвящение прохожу. Меня в нашей Пещере камнями завалило – умираю я. Или уже умер.

– Что ж ты страсти такие рассказываешь?! – возмутилась Ольга Степановна. – Фантазер… Ты ж домой пришел – с бабушкой вот на кухне сидишь!

– Наверное, это нам только кажется, – тоном знатока заявил Юрайдех. – А на самом деле я в правом гроте лежу. Если Имя свое не узнаю, так там – под камнями – и останусь.

– Гос-споди! – всплеснула руками женщина. – Ты же Семин сыночек – и лицо его, и голос, и манеры! Я бы тебя без очков узнала!

– Ну, и что? – пожал плечами парень. – У нас, у лоуринов, отцов и сыновей не бывает. У каждого вместо отца как бы родовой зверь – Тигр там или Волк. А Семен Николаевич ни к какому роду не принадлежит – он Первозверь. Вообще-то, в школе он рассказывал про яйцеклетки, про сперматозоиды и даже про хромосомы. Только все знают, что это ничего не значит – главное, кем сам сможешь стать, главное, чтобы тебя родовой зверь признал. Тогда он Имя даст, Человеком сделает. А у меня Имени пока нет…

– Да как же нет-то?! – удивилась женщина. – Тебя зовут ЮРИЙ СЕМЕНОВИЧ ВАСИЛЬЕВ!

Ольга Степановна открыла глаза и, придерживаясь за спинку дивана, с трудом села: «Вот ведь напасть какая – опять посреди бела дня уснула! И прилегла-то всего на минутку! Старость… Зато сон какой хороший видела…» Она надела очки, встала, прошла на кухню. Там вымыла грязную тарелку и поставила ее в сушилку.

Покрытое кровоподтеками и ссадинами тело вытряхнули из остатков мехового балахона. Медведь привычно потрогал артерию, пощупал ребра и дал прогноз:

– Оклемается!

– Куда ж он денется! – согласился Кижуч. – Но что бы это значило?

– Это значит, – сказал вождь, – что парень не Волк и не Тигр. Похоже, он с Семхоном одной крови.

– Да, – кивнул Кижуч. – Первозверь.

– А что я вам говорил?! – самодовольно ухмыльнулся Медведь. – Это ж не человек, а настоящий Зверь!

Глава 1

СУД

Вернувшись из поездки к морю, Семен немедленно начал разбираться с тем, что творится в «народе Мамонта». И ужаснулся: «Все не так, все не по правилам! За что хвататься в первую очередь?!» Впрочем, у него хватило ума ни за что не схватиться, а продолжать шевелить мозгами.

Некоторое время спустя вождь и учитель народов пришел к выводу, что, собственно говоря, ничего страшного в его владениях не происходит.

«Неандертальцы окончательно разделились на две неравные группы. Меньшинство составляют „цивилизованные". Они, в основном, обитают в поселке напротив форта. Там довольно много выпускников школы, они активно контактируют с кроманьонцами, обрабатывают кость и дерево, рыбачат, используют метательное оружие. Основная же масса – неандертальцы „дикие". Кроманьонцев они сторонятся, грешат каннибализмом и рыбу не ловят. Тем не менее навыки строительства и водоплавания осваивают охотно и быстро – тысячелетний запрет сломан и возрождаться, кажется, не собирается.

Зачем они приходят сюда? После катастрофы прошло много лет – могли бы и на местах приспособиться. А приходят они сюда с единственной целью – отправиться в „землю обетованную". Как они узнают, что ворота в „рай" находятся здесь? Да очень просто! Вот только объяснить ни на одном языке невозможно. Если только сформулировать какую-нибудь глупость вроде „общего надчувственного телепатического поля". В общем, научную статью про это я бы писать не взялся. Так вот: эти „дикие" занимаются здесь, в основном, тем, что строят катамараны. В прошлом году они закончили оставленные нами недоделанные суда и весной отправились вниз. По слухам, их было человек 50—60. Можно спорить о том, сколько их добралось до моря, но то, что все они в итоге погибли, сомнений, пожалуй, не вызывает. В этом году картина та же – прямо как перелетные птицы! Остановить их? Значит, на будущий год судов будет вдвое больше. У них, похоже, включилась какая-то инстинктивная программа. Килонг и Лхойким готовы повторить наш путь с новой партией сородичей. Шансов уцелеть, конечно, очень мало, но… Но это, наверное, тот случай, когда нужно положиться на Божью волю. А самому… Ну, добавить им железных инструментов, заставить заранее освоить кожаные лодки, а не только плавучие острова-катамараны. Вот, пожалуй, и все… Пусть плывут!

Теперь пангиры-питекантропы. Похоже, плантации полудикого картофеля становятся основным источником их существования. При этом значительная часть урожая каждый год гибнет по вине диких животных – в основном кабанов. Сами волосатики перед этим врагом почти беззащитны – инстинкты не позволяют им убивать животных. Естественно, хочется им как-то помочь: организовать строительство изгородей, начать методичный отстрел вредителей или придумать что-нибудь еще. А надо ли? Пускай сами справляются! Не такие уж они и дураки! Вроде бы в последние годы питекантропы особо не голодают, и зависимость их от людей постепенно снижается – ну, и слава богу!

А что происходит с кроманьонцами? На территории в полмиллиона (или больше?) квадратных километров проживает три клана и племя лоуринов. Вместе с неандертальцами и питекантропами они и составляют „народ Мамонта". Сложившиеся отношения можно представить в виде иерархической пирамиды. На ее вершине располагаюсь я – Семхон Длинная Лапа, он же Жрец, он же Учитель. Только вместо трона у меня собственноручно изготовленный унитаз – единственный в этом мире! Теперь выяснилось, что мое личное присутствие, собственно говоря, и не обязательно. Пока меня не было, место на вершине пирамиды (но не на унитазе!) заняло руководство лоуринов – вождь и старейшины. Сразу под ними в иерархии располагаются старшие воины, уцелевшие еще со времен катастрофы, женщины-воительницы и мастеровые во главе с Головастиком. Чуть ниже – остальные лоурины. Основание же пирамиды составляет, разумеется, простой люд – кланы имазров, аддоков, пейгов, неандертальцы и питекантропы. У всех у них имеются свои пирамиды власти, проявленные в разной степени. Эта публика как бы признает главенство лоуринов – а куда ей деваться? Недовольные, конечно, время от времени находятся, но дело их безнадежно – нарушение любого из десятка общих Законов влечет неизбежное наказание – смерть. А судить и карать могут лишь лоурины. Правильно ли это? Лоурины что, захватчики, чье иго рано или поздно будет сброшено?»

Чтобы не мучиться и не напрягать воображение впустую, Семен решил своими глазами увидеть, что творится в поселке, благо снега было еще достаточно для передвижения на собачьей упряжке. Кроме того, не признаваясь себе, он хотел увидеть сына.

Несколько дней пребывания «на родине» убедили Семена в том, что племя превращается (или уже превратилось?) в полужреческую касту правителей. Стать ее членом, в принципе, может каждый, только это очень трудно, а никаких преимуществ, кроме моральных, вроде бы не дает. Тем не менее желающих стать лоурином среди молодежи хоть отбавляй. Старейшины ужесточили отбор, а психическую и физическую подготовку сделали совсем изуверской. Старая тренировочная тропа вокруг поселка превратилась в сплошную полосу препятствий, а там, где видимость ограничена, стали устраивать засады. Кроме того, на дальнем конце каменной гривы, прикрывающей поселок со стороны степи, проложили еще одну тропу, больше пригодную для прыгунов и скалолазов, чем бегунов. С учетом того, что окрестности сильно заросли кустами, эффект получился еще тот. Кусты же разрослись из-за того, что их перестали вырубать на топливо, так как дровами поселок снабжали неандертальцы, сплавляя плоты по реке.

Подготовка юношей к посвящению произвела на Семена очень сильное впечатление. Во-первых, их оказалось раза в три больше, чем обычно, а во-вторых, чуть ли не половина из них были неандертальцами! Как выяснилось, для неандертальского подростка, если он не попал в школу, жизненный выбор предельно сужается – либо отправляться с сородичами к морю, либо учить язык и пытаться стать лоурином. Для них-то и была оборудована вторая – нечеловеческая – тропа.

Изменился и порядок тренировок – занятия в основном вели парни, явно переросшие возраст посвящения. Старейшина Медведь, получив некоторое количество свободного времени, посвящал его изобретению новых мучений и каверз для своих воспитанников. Именно в этой связи появление Семена его очень обрадовало, и он вцепился в гостя как клещ:

– Поговори с саблезубом!

– С каким?! – оторопел Семен.

– Ну, с этим, который у нас в Кабаньем лесу живет.

– Ты что, с дуба упал?! Он мне не друг и не родственник!

– Да друг, друг! – заверил старейшина. – Ребята его как-то раз близко видели – у него на морде шрам, как ты рассказывал. Значит, тот самый!

– Ну, знаешь ли… Он, наверное, от старости еле ходит! – попытался найти отговорку Семен. Но не тут-то было.

– Нормально он ходит! И прыгает даже! – со знанием дела заявил старейшина. – Иначе б давно помер.

– И о чем же мне с ним говорить? – окончательно растерялся Семен.

– А-а… – хитро прищурился Медведь. – Пускай пользу людям приносит! Нечего наших кабанов просто так жрать. Будем на него охотиться.

– Здрасте!

– А что? – глаза старейшины азартно заблестели. – Представляешь: сидишь ты ночью возле тигриного логова и подкарауливаешь. Он, значит, подкрадывается и на тебя: «Р-р-ры!» А ты ему: «Ар-ра!» И из арбалета в глаз – бемс!

– Это круто, – признал Семен. – А если промахнешься?

– Ни за что не промахнешься, – заверил старейшина. – У нас для такого дела есть самострел специальный. В том смысле, что сломанный он, но я чинить не велел. Сила в нем огромная, но если заранее его взвести (а как же иначе?), то там вязка лука растягивается и тетива слабеет.

– Ну, да, – сообразил Семен, – не промахнешься, потому что и выстрелить не сможешь, да?

– Конечно! Тогда ты, естественно, хватаешь копье и – р-раз-два! А копье-то – хи-хи!

– М-да-а… – покачал головой главный друг животных. – Вы, батенька, оказывается, не только садист, но и извращенец!

– Да, – гордо выпятил узкую грудь Медведь, – я они и есть. А кто это?

– Не важно, – махнул рукой Семен. – А если загрызет?

– Может, конечно, – почесал затылок старейшина. – Вот и договорись с ним, чтоб не загрызал. Или, по крайней мере, загрызал не всех, а только тех, на ком метка особая будет.

– Ну, знаешь ли! – возмутился Семен. – Тигра человечиной прикармливать?! Если кого-то из своих необходимо убить, так самим и нужно это сделать, по-честному!

– Верно говоришь, – признал Медведь. – Пусть уж никого не загрызает.

– Так скоро об этом все и узнают! – рассмеялся Семен. – После первой же «охоты»! Или, в крайнем случае, после второй!

– Вряд ли, – сказал старейшина. – О таких вещах не рассказывают. Кроме того, это будет испытание не для всех.

– А для кого?

– Для лучших. Тех, кто потом сможет заменить меня, Кижуча, Бизона… – старейшина помолчал и закончил: – Или тебя.

– Такие есть?! – вскинулся Семен. – Ты видишь их, ты узнаешь их?!

– Да, – кивнул Медведь. – И не только я.

Семену мучительно захотелось спросить: «Кто они?», но он промолчал – один из парней, исполнявших роль сержантов на тренировочной площадке, был его сыном.

– Ладно, – сказал великий воин, учитель, жрец и друг животных. – Только вряд ли саблезуб согласится. С чего бы?!

– Вместе пойдем! – обрадовался старейшина. – Познакомимся, в смысле – обнюхаемся!

Затея, безусловно, была бредовой, но встреча вскоре состоялась – место звериной лежки ни для кого не было секретом. Старые знакомые узнали друг друга – один по внешнему виду, другой, конечно, по запаху. На первых же секундах ментального контакта Семен понял, что кот уже не тот: надменный «сверхзверь» превратился в старика. Наверное, он уже прошел через унижение попрошайничества у своих. Похоже, в одиночку ему тоже приходилось несладко, но он был доволен хотя бы тем, что не надо подбирать объедки за молодыми членами прайда.

– «Ты на земле нашей охоты», – как бы между делом заметил Семен и вообразил пространство, отделяющее логово от поселка.

– «Знаю, – ответил зверь и широко зевнул, продемонстрировав полный комплект желтоватых зубов. – Со мной делиться нужно».

«Так! – мысленно усмехнулся человек. – Он продолжает считать меня „своим", но от былого презрения и следа не осталось!»

– «Мы делимся, – усмехнулся Семен. – Или, может быть, нужно начать убивать для тебя?!»

– «Сам могу…» – слегка обиделся саблезуб.

– «Охоться, – разрешил человек. – Но ты должен играть с нашими детенышами».

По представлениям Семена, предложение было для зверя лестным: возиться с повзрослевшими котятами – право и обязанность главы прайда. Как и обязанность изгнать потом молодых самцов, дабы не стали конкурентами.

– «Я не главный… – несколько растерянно уркнул кот. – Сам играй».

– «Члены НАШЕГО прайда, – сделал двусмысленный акцент Семен, – хотят, чтобы ты тоже играл».

– «Двуногие дымом воняют, – довольно робко попытался уклониться саблезуб. – Как ты и этот – с тобой».

– «Потерпишь, – усмехнулся Семен. – А этого запомни. Он не может говорить с тобой, но он второй зверь в нашем прайде – после меня. Будет приводить к тебе детенышей. Не вздумай покалечить кого-нибудь!»

– У-мырл! – ответил кот. – «Своих детей не обижают».

«Можно ли и, главное, нужно ли что-то менять в сложившемся устройстве общества? – размышлял Семен, вернувшись в форт. – А на что менять-то? На демократию – лучшую форму правления, до которой доразвилось мое человечество? Это будет утопией чистой воды. Для демократии нужны граждане, которых здесь нет, и завтра они не появятся, потому что неоткуда. В подобной ситуации в родной стране вместо демократии получилась имитация, сквозь которую проступает все та же иерархическая пирамида – схема организации стада павианов. Что же остается? Да просто поддерживать, крепить и улучшать то, что есть. Постараться перекрыть плохим людям доступ на высокие уровни власти – если не навсегда, то хотя бы на обозримое будущее.

Как это сделать? Разумеется, через законы, которые были бы непротиворечивы и просты в исполнении. Новые? А собственно говоря, новые-то зачем?! Все уже давно придумано – первобытное и незатейливое! Лоурины – наследники традиций Пяти племен. А в этих племенах, насколько я знаю, у власти почти всегда оказывались люди достойные, действующие в интересах своих людей, а не из честолюбия. Как этого добивались? Жестокой разбраковкой и психологической обработкой молодежи – процесс от гуманизма далекий, но в наших условиях эффективный. В итоге некая соревновательность среди взрослых воинов-мужчин сохранялась, но к власти специально никто из них не стремился. А ведь такое стремление у человека инстинктивно – в первую очередь для обеспечения более «сладкого» куска себе и своему потомству. Лоурины умеют подавлять у молодых такие инстинкты. Наверное, это историческая случайность, но очень удачная. Ее нужно развить и закрепить в поколениях. Как? Через ритуал, разумеется, который будет «кремовой розочкой» на Законе. Моего авторитета, как Жреца нового Служения Людей, для этого, наверное, хватит».

Семен вооружился пачкой листов распрямленной бересты, чернильницей с чернилами из бузины, пером чайки и уселся за стол – он так давно мечтал о подобном занятии! Главный закон лоуринов он сформулировал довольно быстро, но завяз в комментариях и пояснениях – возможно, просто из-за того, что пальцы соскучились по перу. Когда дело дошло до комментариев к комментариям и к мыслям по поводу соображений о… могучий мозг преобразователя взбунтовался и усмирил буйство пальцев. Это было не очень трудно, поскольку и чернила, и перья как раз кончились. Проснувшись на другой день, все комментарии Семен упразднил: «Фраза, формулировка должна быть понятна без пояснений, иначе со временем возникнет путаница. А как узнать, что люди поняли? Нужна обкатка…»

С первой же оказией Семен отправил письмо старейшинам лоуринов с просьбой высказать мнение. Ответ пришел довольно быстро:

«Харашо сказана! Есть адин на примете».

На этом процесс законотворчества временно прекратился. В том числе потому, что появились новые заботы и, разумеется, первоочередные. Как только степь просохла и стало возможным передвигаться на большие расстояния, в форт пришла весть о появлении где-то на западе чужаков. «Опять?! – возмутился Семен и длинно выругался. – Сколько можно?! Придется разбираться!»

Дело заключалось в том, что откуда-то с северо-запада на границу земли клана имазров прикочевала родня – клан кулривов. Родня-то родня, но кроме взаимопонятного языка ничего общего между ними не было. Конечно же, общение началось с боевой стычки. Наученные горьким опытом, имазры разворачивать военные действия не стали, а отправили гонца в форт к Семену. Отвлекать лоуринов верховный правитель не стал, а отправился к месту конфликта лично. По дороге он прихватил воинов-аддоков и людей из новообразованного клана пейгов. Вместе с имазрами получилось больше полсотни прилично обученных бойцов, которые командира боялись сильнее, чем противника. Пришельцы в бой не вступили, а согласились на переговоры. Точнее, вынуждены были согласиться – их оказалось меньше и, кроме того, имя великого мага Семхона им было известно.

Переговоры позволили узнать много интересного о жизни западного народа «охотников на мамонтов». После истребления ордена укитсов ритуальный забой волосатых слонов стал быстро выходить из моды, хотя обычная охота продолжалась. Только всем почему-то стало не хватать добычи – начались стычки из-за охотничьих территорий. Кулривы оказались оттеснены от традиционных мест массового забоя животных. Они, в принципе, готовы признать власть лоуринов в целом и Семхона – в частности, но им нужна земля для охоты. Иначе они будут сражаться и лягут костьми за родной клан.

Честно говоря, никаких особенно теплых чувств к этим людям Семен не питал. Устройство их общества с вечной конкуренцией из-за власти и влияния его жутко раздражало. Тем не менее обречь на смерть почти полторы сотни пришельцев, больше половины из которых женщины и дети, он был не в состоянии. «А что с ними делать? – размышлял вождь народов. – Расформировать, разделить и распределить по местным племенам и кланам? Проблематично: во-первых, вряд ли они пойдут на это добровольно, а во-вторых, их здешняя родня больше десяти лет привыкала к «цивилизованной» жизни и до конца еще не привыкла. Общение с «дикарями» вряд ли пойдет им на пользу. Может, отправить этих кулривов жить далеко на север? Но там приледниковые (или уже приморские?) низменности – это, по сути, тундра, в которой, кроме северных оленей и леммингов, никто не живет. Тогда, может быть, пропустить их через наши земли и поселить к востоку от лоуринов? А нужны ли нам такие соседи? Не лучше ли оставить лоуринов как барьер для экспансии Homo sapiens на восток континента? И вообще, почему, собственно говоря, эти ребята должны куда-то переселяться?!»

Выяснением последнего вопроса Семен занялся специально:

– На землях вашего народа стало меньше дичи?

– Вроде бы нет, скорее наоборот.

– Наверное, людей стало больше?

– Если и стало, то не намного.

– Тогда почему вы голодаете?!

– Нам негде охотиться…

В общем, у Семена сложилось впечатление, что в тех краях возникла ситуация ложной перенаселенности и, соответственно, мнимой нехватки ресурсов.

«Так бывает, когда, чего-то испугавшись, сильный захватывает себе больше, чем ему нужно, – на всякий случай. Более слабый сосед остается без необходимого и начинает смотреть по сторонам – у кого бы и ему отнять. И конечно, находит. Собственно говоря, такой бардак должен был, наверное, начаться сразу после катастрофы, но Нишав со своими укитсами установил централизованное правление и не допустил этого. Укитсов не стало, и события пошли своим чередом.

Что ж, – вздохнул Семен, – получается, что мы в ответе не только за тех, кого приручили, но и тех, кого истребили. Место укитсов свободно, и его должны занять лоурины. Иначе предстоит бесконечная война вдоль западной границы. Проще сразу собрать армию и всех завоевать. Думаю, полусотни наших воинов хватит, чтобы разгромить ополчение любого клана. Но как же не хочется этим заниматься! Что-то ведь было в родном мире на данную тему… Ах да, знаменитое стихотворении Киплинга – формула, отлитая в бронзе:

И такие „сыновья" у нас уже имеются. Молодые воины, которых я знаю как облупленных, потому что они учились в школе, а потом проходили посвящение в племени лоуринов. Они и есть лоурины, хотя родились в племенах имазров и аддоков. Язык „западников" для них родной, а на лошадях они умеют ездить с детства. По крайней мере, трое таких парней явно тяготятся своим нынешним положением – им некуда приложить свои воинские и организаторские способности. А тут такой размах, такие перспективы! Да, но… Но эти парни – мой личный резерв, моя опора! Что ж, у Киплинга есть и про это:

Придется отдать. А добровольцев они подберут сами – проблем с этим, наверное, не будет. Много-то и нужно: потенциальный противник разобщен, придется не столько воевать самим, сколько заключать и разрушать союзы, поддерживать одних против других и прочее в том же духе. Парни справятся – у них пластичное мышление „белого человека"».

– Значит, так, – сказал Семен главным людям кулривов, – вам предлагается богатый выбор возможностей. Например, можете объявить нам войну. Тогда к завтрашнему утру вы останетесь без лошадей, а к середине дня будете истреблены поголовно. Надо ли рассказывать, как это было с укитсами?

– Не надо. Об этом все знают.

– Хорошо. Другой вариант: вы без боя возвращаетесь туда, откуда пришли. После этого каждый кулрив, даже случайно ступивший на нашу землю, будет убит. Или кто-нибудь вместо него.

– Мы уже рассказали, почему не можем этого сделать.

– Я помню. Потому и даю вам иную возможность. Вы признаете нашу власть, наши законы, отказываетесь от заветов предков, которые им противоречат. Вы присоединяетесь к нашему Служению, и, значит, лишь его главные люди – лоурины – могут карать и миловать, заключать мир или объявлять войну. Привыкнуть к этому будет трудно, зато вы сможете вернуться в свою землю и жить там под нашей защитой!

Конечно же, кулривы согласились – а куда они могли деться?! Пришлось наспех придумать церемонию «принятия присяги» – кланом в целом и каждым воином в отдельности. Потом недели две Семен мотался по степи, формируя отряд конквистадоров, который пойдет с кулривами на запад. Основной проблемой оказался избыток добровольцев – применить в деле боевые навыки хотели очень многие.

На душе у Семена было тяжело – его не покидало ощущение, что он создал страшное оружие и теперь передает его хоть и в знакомые, но чужие руки. В конце концов он нашел компромиссное решение – отправиться вместе с кулривами и отрядом. Но не в качестве предводителя или советника, а в качестве… никого. «Замаскироваться под простого воина, к сожалению, не удастся, значит, пусть считают меня знаменем, символом, чем угодно, но руководящих указаний они от меня не дождутся. Эксперимент должен быть максимально чистым!»

Получилось, что эксперимент Семен поставил, в основном, над самим собой – сможет ли удержаться? Смог, хотя это и было непросто. Прежний опыт подтвердился – малочисленный, но хорошо организованный отряд имеет огромные преимущества перед «толпой», даже если она вооружена.

На земле кулривов расположилась довольно многочисленная группа воинов-охотников трех кланов, заключивших между собой «вечный» союз. От них не потребовали освободить территорию, а предложили перейти в новую веру, в которой Мамонт является земным воплощением Бога-Творца. Конечно же, Семен понимал, что подобные вопросы решаются не с бухты-барахты и не военными предводителями, а главами кланов и старейшинами. Только он об этом промолчал, и три дня спустя состоялась настоящая битва, которая быстро переросла в бойню. В последней особенно усердствовали воины-кулривы. Когда врагов, пытавшихся спастись вплавь, начали с обрыва расстреливать из луков, Семен не выдержал и неодобрительно покачал головой. Этого хватило, чтобы стрельба прекратилась. Правда, трое особенно азартных кулривов покинули Средний мир под воздействием палиц лоуринов. Выразить недовольство этим фактом решились еще двое – и умерли на месте.

Через три дня прибыли гонцы от одного из «союзных» кланов – самого слабого – с предложением объединиться против остальных двух. Переговоры начались с того, что главам семей будущего клана-союзника были предъявлены пленные воины из других кланов. Патриархам предложили подтвердить серьезность намерений – собственноручно перебить пленных. Главные люди охотно согласились, но пришли в ужас, когда лоурины остановили убийства и половину пленных оставили в живых. Мало того, им выдали лошадей и отпустили на волю, дабы побывавшие в плену смогли рассказать сородичам о том, чему стали свидетелями. Древний закон кровной мести никто не отменял (ха-ха!), так что переговоры о смене веры прошли вполне успешно.

И была новая битва, в которой лоурины почти не участвовали, а просто играли роль этакого заградотряда. Того самого, который заграждает «нашим» путь к отступлению.

То, что финт с пленными придумал не он, было для Семена слабым утешением. Автор идеи – лоурин «аддокского происхождения» – прекрасно знал традиции своего народа. И применил к ним знания, полученные на уроке в школе, когда учитель рассказывал об убийстве русскими князьями татарских послов перед битвой на Калке. Князья, конечно, сделали это, чтобы повязать друг друга кровью и тем самым исключить предательство. В данной ситуации «неприкосновенных» послов не имелось, зато были пленные, и действовал закон кровной мести – додуматься заменить одно другим оказалось нетрудно. Тактика заградотряда тоже не была местным изобретением, а взялась оттуда же – из школьных уроков. «Вот они, плоды образования, – горько усмехался Семен, пытаясь пересчитать валяющиеся в траве трупы. – То ли еще будет!»

Кровавый конвейер заработал. Как вскоре выяснилось, наибольшую жестокость проявляют именно неофиты. «Предавшие» традиции предков и «поклонившиеся Зверю» почему-то сразу начинают испытывать жуткую ненависть к тем, кто этих традиций не предавал и Зверю не поклонялся.

Впрочем, как только численность армии не вполне добровольных союзников приблизилась к сотне, боевые действия быстро пошли на убыль. Сопротивляться такой силе в одиночку стало бессмысленно, а заключение союзов – дело долгое. Тем более что впереди армии захватчиков, как эпидемия, распространялись волны измен и предательств.

Правда, никакой постоянной армии, по сути, и не было – повязанные кровью союзники оставлялись в покое, а в боевые действия втягивались новые силы. Кроме того, захватчики ничего не захватывали, кроме… власти, защищать которую хотелось далеко не всем. Конечно, агрессоры требовали отступления от «веры предков», но это отступление вроде бы было не таким уж и большим. Более того: те, кто имел право (и возможность!) всерьез задумываться, часто приходили к выводу, что от них требуют не отступления, а скорее наоборот – возвращения к истинной вере, к древним забытым традициям!

Так или иначе, но к осени огромная территория – от бывшей Страны Хьюггов на юге до болотистой тундры на севере – оказалась под контролем небольшой группы воинов-лоуринов. Переход в новую веру сопровождался таким количеством взаимных обид и кровавых долгов среди «покоренных» кланов, что они вынуждены были смотреть на «людей Мамонта» как на своих защитников, как на гарантов, так сказать, мирного сосуществования. Семен дождался раздела «сфер влияния» между тремя главными участниками эпопеи и отбыл восвояси. Парням предстояло жить в движении, постоянно объезжая основные стойбища. Семен обещал по первому снегу прислать им несколько собачьих упряжек. От помощи людьми «конквистадоры» отказались – они собирались заняться вербовкой «отмороженных» новобранцев и формировать агентурную сеть – рассказы о шпионах и разведчиках не прошли для них даром.

– Похоже, моя совесть сильно окрепла, – сказал Семен встречающей его Эльхе. – Она выдерживает такой груз, который в былые годы раздавил бы и ее, и меня.

– Это здорово! – обрадовалась женщина. – А кто она такая, эта твоя совесть? Красивая, наверно?

– Нет, – грустно качнул головой Семен. – Она ужасна – вся покрыта мозолями и шрамами.

– Бедненькая! – всплеснула руками Эльха. – Она воительница?

– Нет, – пробормотал Семен, – уже нет…

Он собирался заняться делами школы – самыми, как он считал, важными в его жизни и в жизни этого мира. И занялся. Но не надолго. В лютую осеннюю непогоду главные люди лоуринов призвали Жреца в поселок.

Осенний дождь в степи – это плохо. Сыро, холодно и противно. В том числе и от понимания, что тепло и сухо уже не будет – ни завтра, ни послезавтра. Холмов, долин и перелесков в степи хватает, но спрятаться негде – ничто не мешает ветру бесчинствовать. В поселке лоуринов немного лучше – от степи его отгораживает невысокая каменная грива. Налетая на препятствие, ветер закручивается, теряет силу и рвет покрышки жилищ в разные стороны. Каково уж там приходится дозорному на «месте глаз» рода Волка, лучше не думать…

В другом мире сказали бы, что в такую погоду хороший хозяин и собаку из дома не выгонит. В этом мире так не говорят, потому что еще никому не пришло в голову держать собак – даже щенков – в жилищах. Соответственно, их под дождь и не выгоняют. А вот мальчишек…

Впрочем, подростков тоже никто не выгонял. Им просто не сказали, что можно остаться под крышей. Значит, надо идти – в дождь и ветер, в предутреннюю темноту. Они пошли и не ошиблись – старейшина Медведь уже ждал их, сидя на бревне у Костра Совета. В отличие от своих подопечных, он прикрывался от дождя куском старой прокопченной шкуры. На мальчишках же были лишь рваные засаленные меховые балахоны без рукавов и капюшонов. Впрочем, рубахи имелись лишь у представителей вида Homo sapiens. Неандертальцы и питекантропы обходились набедренными повязками.

– Долго спите, воины! – оскалил старейшина крепкие желтоватые зубы. – А погода-то звенит!

– Дождь же… – робко возразил кто-то из младших.

– Где?! – изумился Медведь. Он поднял лицо кверху, а потом отжал воду из короткой бороды. – Разве это дождь?! Вот, помню, в молодости были дожди, так дожди! А это что?! Так, морось! Зато не жарко – радуйтесь!

– Мы радуемся, – чуть насмешливо заверил кто-то из старших. – Сильно радуемся!

– Правильно делаете, – одобрил наставник и вытянул из-под бревна тяжелый мешок. – Ловите!

Он начал швырять в парней камни – окатанные гальки чуть меньше кулака размером. Светлые и темные. Тот, кто поймает светлый, будет в одной команде, кому достанется темный – в другой. Жеребьевка проходит быстро – камни чуть ли не догоняют в воздухе друг друга. Попробуй-ка схвати, если и глаза-то толком продрать не успел…

– Встречный бой, мальчики, – ласково улыбнулся старейшина и поднял кулак. Чуть подождал и разогнул палец: – Р-раз!

Это одна из «игр», правила которых всем хорошо известны. К тому времени, когда Медведь разогнет пятый палец, команды должны разобрать «оружие» и покинуть тренировочную площадку. Они вернутся на нее с разных сторон и вступят в бой. Тот, кто придет первым, будет иметь преимущество. Командам предстоит пройти разное расстояние – тропа кроманьонцев-нирутов вдвое длиннее, чем тропа неандертальцев-хьюггов, но на последней масса препятствий, почти непреодолимых для обычного человека: попробуй-ка спрыгнуть с трехметрового уступа или влезть на такой уступ, если там и зацепиться-то не за что! В общем, неизвестно, что хуже, особенно если дождь и все вокруг мокрое и скользкое. А главное коварство, основной сволочизм этой «игры» заключается в том, что команды смешанные – неандертальские парни плохо бегают на длинные дистанции, но кроманьонские уступают им в силе и способности брать препятствия с ходу. По своим физическим данным питекантропы-пангиры превосходят и тех, и этих, но соображают они плохо и совершенно не способны к контактному бою – им инстинкты не позволяют. Парни должны на ходу организоваться и стать боевым отрядом – выделить лидера, распределить обязанности, наладить взаимопомощь, разработать план предстоящей атаки. Много чего нужно сделать, пока наматываешь километры по размокшей глине.

При всем при том старейшина Медведь швыряет камни-жребии не просто так – это лишь новичкам кажется, что тут правит случай. На самом деле у тренера случайностей не бывает: в одну команду никогда не попадают те, кто успел сработаться, у кого хорошо получается действовать парой или тройкой.

В середине дня немного потеплело, но дождь усилился. Впрочем, никто этого не заметил…

А потом день кончился – не мог же он длиться вечно?! Это значит, что можно под крышу – в относительное тепло. И можно не двигаться – только ворочать челюстями, пережевывая мясо. А потом упасть на тонкую, но сухую подстилку, накрыться шкурой и спать, спать, спать…

Но нет! Спать можно не всем! Сначала нужно хоть немного отчистить одежду от грязи и починить обувь – тем, у кого есть то и другое. Неандертальцы и питекантропы могут обходиться без обуви, пока не выпадет снег, а вот кроманьонские мальчишки не могут. Старшие умудряются как-то приспособиться – они меньше портят «амуницию», а вот новички… К тому же вечером новенькие часто не в силах даже есть. Значит, старшим нужно заставить этих парней глотать мясо, а потом отправить спать. Самим же придется остаться у огня чинить их одежду и обувь.

Что такое «дом юношей»? Это почти и не дом – три больших дырявых вигвама, соединенных переходами. Покрышка из шкур нуждается в постоянной заботе – подтянуть, подшить, перевязать. Заниматься этим жильцам не хватает ни сил, ни времени. Они здесь только спят, и сон их больше похож на обморок. Тем не менее с наступлением осени старшие подростки умудрились немного подлатать один из отсеков, куда и переселили новичков.

Тот ужасный – дождливый, ветреный и холодный – день перерос в не менее отвратительную ночь. Когда все улеглись и большинство парней тут же уснуло, сквозь шум воды и ветра послышались звуки возни и негромкое взрыкивание. Кто-то бросил на не потухшие еще угли очага пучок смолистой лучины, специально приготовленный на случай ночной побудки. Пламя вспыхнуло почти сразу и осветило мерзкую картину. Чуть согнувшись, у входа стоял низкорослый и тощий старейшина Медведь. С бороды его стекала вода и кровь. Перед ним лежал голый старший подросток-неандерталец. Он держался за живот и хватал ртом воздух – удар, вероятно, пришелся в солнечное сплетение. Двое кроманьонских парней и еще один неандерталец целились в старейшину палками, изображающими дротики.

Медведь отер лицо, отжал бороду, а потом открыл рот и пошатал пальцами передний зуб. Потом закрыл рот, улыбнулся и пихнул ногой лежащего перед ним парня:

– Молодец! Только снизу в челюсть надо было бить, а не прямо. И добивать сразу – ты ж в темноте лучше меня видишь!

Мальчишки просыпались, щурились от света, который казался ярким. Им все было понятно: старейшина попытался незаметно проникнуть в жилище будущих воинов и получил отпор – жалко только, что зуб сохранил. Спавший у входа неандерталец проснулся и, не колеблясь ни секунды, атаковал незваного гостя. Его соседи успели вооружиться и даже бросить в очаг растопку.

– Я вообще-то – продолжал с усмешкой старейшина, – за вас волнуюсь. Вот решил посмотреть, как вы тут живете – не капает ли, не дует ли?

Слова его были, конечно, чистой воды издевательством, поскольку и дуло всюду, и капало со страшной силой. Тем не менее Медведь извлек из кармана тонкий рулон бересты, поджег его и начал пробираться в отсек новичков.

Дыр в покрышке там было значительно меньше, и вода снизу почти не подтекала, поскольку снаружи по периметру прокопана канавка. Дождь, правда, в этот раз был слишком сильным, а канавку, наверное, давно никто не прочищал.

– А ну-ка, всем встать! – негромко приказал Медведь и опустился на корточки, держа свой факел вертикально, чтоб береста не слишком быстро горела.

Его окружили обнаженные тела – худые длинноногие и длиннорукие кроманьонцы, приземистые с бочкообразной грудью и короткими мускулистыми конечностями неандертальцы, крупные покрытые шерстью питекантропы. Сквозняки не успевали выдувать крепкую смесь запахов человеческого и нечеловеческого пота.

– На выход! – кивнул старейшина в сторону соседнего отсека.

Ни слова, ни жеста протеста в ответ. Лишь тоска в глазах – одеться команды не было. Последний из парней еще не успел покинуть помещение, как Медведь, быстро осмотрев спальные места, изрек:

– Ладно уж, пошутил я. Ложитесь спать дальше.

Все знали, что он никогда не шутит, но вернулись и начали укладываться – кошмар отменили. За спиной старейшины возникла короткая возня. Он не оглянулся, а лишь достал из кармана новый рулончик бересты, поджег от почти догоревшего старого и стал ждать, когда станет чуть светлее. Потом поднял свой факел и встал, осветив накрытые шкурами тела вдоль стен.

– По-моему, раньше ты спал вот здесь, а?

– Там мокро! – захлопал ресницами кроманьонский мальчишка. – Снизу подтекает!

– Подтекает, говоришь… А ему не подтекает? – старейшина ткнул пальцем в соседа-неандертальца. – Ему сухо?

– Э-э-э… Ну-у-у… – растерялся парень. – Он же хьюгг, а хьюгги не мерзнут!

– Это тебе в школе сказали? – ласково поинтересовался старейшина.

– Я не учился в школе… – признался мальчишка. – Но все же знают, что хьюгги легче переносят и жару, и холод!

– Так они не мерзнут или… легче переносят? – не отставал Медведь.

– Ну-у… Переносят… Но я же спать не могу! Холодно же! А он… – пацан что-то понял и почти закричал: – Ему же все равно! А я… Я больше не буду!!

– Да уж, наверное, – кивнул старейшина. Он отвернулся и начал пробираться к выходу. – Спите, ребятки.

На другой день из поселка лоуринов в сторону форта побежал питекантроп Эрек. В лапе он держал эстафетную палочку – глиняную трубку, запечатанную с обоих концов, чтобы письмо не намокло. Он мог бы отправить с ней кого-нибудь помоложе из своего семейства, но старейшины обещали за быструю доставку наградить гонца огромным куском красной замши – с ладонь размером! Эрек решил заработать приз сам, чтобы одарить им свою очередную новую жену. Кроме того, пробежать ему нужно было лишь половину пути до форта – там живет другое семейство сородичей. Среди них есть крепкий парень, который в любую погоду с радостью отправится в форт, где его щедро накормят мясом и, может быть, разрешат поиграть в футбол со школьниками. Еще через день – ближе к вечеру – продрогший дозорный сообщил, что к поселку приближаются всадники.

Семен хотел отложить мероприятие – пока не наладится погода. Ему возразили, что затягивать решение вопроса слишком жестоко. Он согласился. Семен предложил построить навес над Костром Совета. Ему сказали, что мокнуть – так уж всем. Он вновь согласился. Семен вообще не хотел принимать в этом участия, но… Но отказаться не мог, потому что Главный Закон лоуринов сформулировал он сам.

Дождь лил как из ведра. Правда, ветер немного поутих, но это было слабым утешением. Тем не менее возле Костра Совета собралось все взрослое население поселка. В первых рядах стояли подростки, проходящие подготовку к посвящению. Зрители накрывались шкурами, кое-кто пытался прикрыть краем и стоявших рядом юношей, однако те отстранялись – не хотели выглядеть слабыми. Ритуальный костер горел слабо, зато дымил со страшной силой. Его пришлось разжечь заранее и закатить в огонь толстые бревна. Лишь когда они хорошенько разгорелись, жар смог противостоять льющейся сверху воде.

Эльха сшила Семену на осень замечательную рубаху, но по герметичности она значительно уступала водолазному костюму – вода стекала по капюшону и через шов на спине сочилась внутрь. А вот Медведь явился на Совет в своей обычной «форме» – в рубахе без капюшона и рукавов. На его кроманьонских воспитанниках были примерно такие же.

– Кажется, все собрались, – сказал старейшина.

– Ага, – согласился вождь и кивнул Кижучу: – Начинай!

Тот вздохнул, обнажил седую плешивую голову и хрипло затянул:

– Тхедуай-я мхаанитту? Тхедуай-я мхаанитту?

– Мгутеллоу ту тхе! Мгутеллоу ту тхе! – недружным хором ответила толпа. Стоявшие в ней питекантропы лишь беззвучно шевелили губами – столь сложную комбинацию звуков им было ни за что не воспроизвести.

– Скардихонья мхаанитту? Скардихонья мхаанитту? – воззвал Кижуч.

– Мгутелллоу ту тхе! Мгутеллоу ту тхе! – более слаженно отреагировали люди.

Холодные струйки стекали по Семеновой спине и норовили сквозь пояс пробраться в штаны. Он повторял вместе со всеми слова древнего призыва-заклинания и тосковал. Стоявший перед толпой тощий испуганный мальчишка не был его учеником – в школу он «не прошел по конкурсу». Но парень был урожденным лоурином, причем из рода Волка. В будущем про такого сказали бы: «Голубая кровь!» Здесь же Семен настоял на том, чтобы происхождение никому не давало преимуществ. Впрочем, спорить с ним в этом вопросе никто и не пытался, ведь настоящее рождение – это посвящение, это получение Имени. «Наверное, такой подход правилен, но… Но вот теперь среди подростков стоит белобрысый, широкоплечий, жилистый парень – мой сын. Мог ли он оказаться на месте подсудимого? Трудно сказать…»

Вступление закончилось, и вождь поднялся со своего места. Семен представлял, как тяжело этот мужик переживает происходящее, но за прошедшие годы Черный Бизон свыкся с ролью вождя и безропотно нес бремя власти и ответственности. Он поправил ритуальную повязку на голове, огладил мокрую полуседую бороду и обратился к толпе:

– Всем ли известен Главный Закон лоуринов?

– Да-а… – разноголосый гомон в ответ.

– Все ли знают, что случилось?

– Да-а…

– Хорошо… – вождь медленно вытянул руку в сторону подсудимого: – Говори! Ты хочешь стать лоурином?

– Да!

– Почему?

– Потому что… Потому что лоурины самые сильные, самые лучшие!

– Ты считаешь себя достойным?

– Да! Хорек и Зайчонок прошли посвящение, а я…

– Ответ принят, – остановил вождь мальчишку. – В начале лета ваша группа шла на тропу. Ты оказался возле камней первым. И выбрал себе самый маленький груз. Это правда?

– Это же давно было! В самом начале!! Они все были сильнее меня! Я бы не донес большой камень!

– Ты знал тогда о Праве Первого?

– Знал… Самый большой камень… Самый маленький кусок мяса… Но они же все были все сильнее меня! Я бы отстал! Я бы последним пришел!!

– Ответ принят! – кивнул Черный Бизон и продолжил: – Две полных луны назад вечером после занятий тебя отправили за мясом для всех. Ты не донес его. Это правда?

– Я донес!! – крик на грани истерики. – Почти все донес!! Совсем чуть-чуть отъел!!! Его же много было!! Никто даже и не заметил! А я есть хотел. Удержаться не смог… Такого больше никогда не было… Всего один раз…

– Не один! – печально качнул мокрой головой Черный Бизон. – Не один.

– Ну… Я… Это случайно получилось! Я не хотел! Мне в тот день утром мало еды досталось!

– Ответ принят! – величественно изрек вождь. – Ты улегся спать на сухое место соседа. Это правда?

– Но мне же холодно было! Я заснуть не мог! Зубами стучал… А хьюгги не мерзнут! Им все равно! Они и сейчас голые под дождем стоят – все же видят!

Похоже, Черный Бизон не выдержал взятого тона. Он опустил руку, вздохнул и проговорил негромко:

– Никто не заставляет этих парней ходить от снега до снега без одежды. Но так поступает великий воин Хью, и они берут с него пример. Им тоже холодно – неужели не понимаешь? Впрочем, это уже неважно. – Вождь вновь возвысил голос и закончил: – Ответ принят! Старейшины?

– Виновен, – проговорил Кижуч и вытянул руку ладонью вниз.

– Конечно, виновен, – кивнул Медведь и повторил жест коллеги.

– Что вы ко мне пристали?! – вдруг закричал мальчишка. – Что пристали?! Я больше не буду! Мне же холодно было!

– Жрец? – как бы не слыша криков, вопросил вождь.

Семен собрал силы и повернул к земле налитую свинцом ладонь:

– Виновен.

Все смотрели на него, и никто, наверное, не понял, каким образом в руке у Бизона оказался тяжелый клинок пальмы, висевший до этого на его боку в ножнах. И – почти без замаха – косой рубящий сверху…

Труп упал на землю. Дождь сразу же начал размывать кровь. Ее, впрочем, оказалось немного…

– Тхедуай-я мхаанитту? Тхедуай-я мхаанитту? – затянул Кижуч.

– Мгутеллоу ту тхе! Мгутеллоу ту тхе! – вразнобой ответила толпа.

– Скардихонья мхаанитту? Скардихонья мхаанитту?

– Мгутеллоу ту тхе…

Смысл этих воплей был ясен всем: умершие предки и еще не рожденные потомки устами ныне живущих одобряют решение, принятое в соответствии с Главным Законом. А звучит он так: «Стать лоурином достоин лишь тот, кто может сказать ближнему: «Я готов умереть сегодня, чтобы ты смог дожить до завтра».

Пока народ расходился, старейшины и вождь грелись у Костра Совета, а Семен так и сидел на своем месте, впав в какое-то оцепенение. Наконец он очнулся и, поймав вопросительный взгляд Бизона, вздохнул:

– Пошли, что ли… Волшебного напитка выпьем, а то простудимся…

– Что сделаем? – заинтересовался Кижуч. – Про-сту-дым-ся?

– Заболеем от холода, – вяло пояснил Семен.

– Ты что?! – засмеялся Медведь. – Разве от него болеют?!

Конечно же, это был спектакль, финал которого неизвестен лишь подсудимому и зрителям. Само же решение принималось накануне. Процесс был нелегким.

– Слова ты составил правильно, – сказал Кижуч Семену. – Всем понравилось, все давно запомнили. Только ничего нового в этом нет: сколько живу, а не помню, чтобы плохой человек смог пройти лоуринское посвящение.

– У кого червоточина внутри, – поддержал Медведь, – тот просто до посвящения не доживает. Или не выходит из Пещеры. Рассказать, как это делается?

– Рассказывал уже, – буркнул Семен. – Не люди, а звери.

– Чем и гордимся, – кивнул Кижуч. – Если бы такие, как этот пацан, оставались в живых, представляешь, что стало бы с племенем? Вспомни зиму катастрофы, когда мы все тут от голода загибались! Разве хоть один лоурин попытался отнять еду у слабого, женщины или ребенка? А двое воинов вообще сами…

– Не надо! – остановил Семен. – Я ничего не забыл. Но почему обязательно казнь? Почему не изгнание, не лишение права носить оружие?

– Ага, – оскалил зубы Медведь, – чтобы такой придурок прибился к имазрам или аддокам? Или просто однажды всадил тебе дротик в спину?

– Но почему?!

– А потому, – поучительным тоном начал Кижуч, – что такие чудики ничего не прощают и не забывают. Ведь под руку к Медведю идут лишь те, кто желает чего-то добиться в Среднем мире. Кто-то, чтоб стать ближе к Служению, а кто-то, чтоб доказать себе и другим, что он лучший. Раздавить червяка в себе парень не может, отказаться от подготовки – тоже. Допустим, мы его выгоним – он поймет, что дурак? Вряд ли! Скорее, и дальше будет считать себя хорошим, а нас – злодеями, которые обидели его ни за что.

– Ты заметил, Семхон, – развил тему Медведь, – что если рядом со свежим мясом положить тухлое, то оно свежим не станет, а вот свежее испортится гораздо быстрее. Сегодня мы оставим в живых сомнительного парня – одного, второго, третьего. А завтра, если уцелеем, будем заводить эту – ну, ты рассказывал, как ее? – тыр-му? И мили-цую?

– Но публичная казнь понизит в глазах людей ценность человеческой жизни! – привел главный аргумент Семен. – А она и так здесь не высока!

– Зато поднимет ценность лоуринов, – парировал Кижуч. – Это важнее, поскольку на нас держится Служение Людей. Пусть все знают, как и откуда берутся лоурины!

– Вот ведь на мою голову… – окончательно расстроился Семен. – Я же хотел лишь узаконить, сделать явной для всех связь между властью и ответственностью!

– Вот она и узаконится, – подал голос вождь. – И станет очень явной. А то сейчас каждый хочет стать лоурином. Нам же с тобой, Семхон, не двадцать лет – надо думать, кто после нас будет исполнять Служение!

– Надо… – вздохнул Семен. – Но поймите вы: не могу я детей убивать!

– А взрослых? – очень серьезно спросил Кижуч. – Если хочешь, можешь не приходить к Костру.

– Нет, – сказал Жрец. – Я буду с вами.

Глава 2

ДЫМ

Лишь с наступлением зимы Семен счел себя готовым всерьез заняться наведением порядка в местном образовании и самообразовании.

«Во что вылилась моя задумка? Умом такое не понять… А надо. Похоже, начальное образование действительно становится всеобщим – в каждом стойбище существует хотя бы один „волшебный" вигвам, в котором учит детишек колдовать свой „Семен Николаевич". Чему, на самом деле, он там учит и как – это особый вопрос. При таком раскладе заведение, которое функционирует в форте, можно сравнить с институтом. Хотя, наверное, местные выпускники и в пятом классе нормальной школы учиться не смогут. Ну, да это и не важно. А важно, что у разношерстной – в прямом смысле – публики появляется некая общая база знаний, общий язык. В родном мире люди почему-то упорно и азартно создают барьеры к взаимопониманию. Любое мало-мальски устойчивое сообщество начинает творить свой сленг – чтоб, значит, другие его не понимали. Здесь же пока идет обратный процесс – русский и лоуринский языки вытесняют остальные. Мой родной язык стремительно меняется и засоряется, но это не смертельно, пока есть хоть один полноценный его носитель – эталон, так сказать. А что будет, когда я помру? Общая „мова", наверное, некоторое время продержится, а потом распадется на племенные диалекты, и все вернется в изначальное состояние. А физика, химия и геометрия превратятся в бессмысленный набор сказок, передающихся из поколения в поколение. С этим можно как-то бороться? Конечно! И способ известен – фиксировать информацию на долговременных носителях – каменных стелах, глиняных табличках, папирусе, пергаменте, бумаге…

Нет, Головастику, нашему шизанутому изобретателю, бумагу, конечно, не сделать. Пергамент, наверное, тоже. Проще всего приспособить оленью кожу, выделанную так, как это умеют имазры и ад-доки. Некое подобие шрифта у Головастика уже имеется. Пока костяшки не растащили на амулеты, нужно попробовать собрать их в блоки, добавить, чего не хватает… А картинки, если понадобятся, можно выгравировать в виде „негативов" на кости или дереве и… Ну да, и отпечатать учебник! Букварь! Собственно говоря, назвать-то его можно как угодно, но такая штука должна быть у каждого, кто берется учить малышню – в качестве эталона. Единый, общий для всех образец написания букв и основных правил грамматики!

В моем мире книги сотни лет переписывали вручную. Можно пойти этим путем и здесь – даже, наверное, им придется пойти, но только не в случае с „букварем" – его нужно сделать как минимум в двух десятках экземпляров, причем совершенно одинаковых. А потом увеличивать тираж по мере надобности. Формат, конечно, будет большой, а страниц мало – что поделаешь, каменный век на дворе!»

Мысль об учебнике Семену очень понравилась, и он принялся ее думать. От этого она начала быстро разбухать и пускать ростки во все стороны. Автора такой процесс испугал, и он принялся отсекать лишнее. В итоге осталось немного: «В первую очередь нужен учебник, точнее, набор эталонных изображений, по которому дети будут готовиться к поступлению в школу. Это уравняет их шансы, уменьшит зависимость от личных качеств „преподавателя". Значит, русский алфавит и какое-то количество слов. Тираж? Ну, штук пятнадцать-двадцать, наверное…»

Семен составил макет учебника и отправился с ним в поселок лоуринов – нужно было наставить Головастика на путь истинный. Там он обнаружил, что в «ремесленной слободке» появилось очередное новшество – довольно большое низкое сооружение, представляющее собой гибрид землянки, избы и вигвама. Мало того, что архитектура была сюрреалистической, сооружение было огорожено неким подобием забора и располагалось чуть в стороне от сросшихся между собой производственных и жилых помещений. Семен пару раз обошел вокруг, пытаясь самостоятельно понять, что это такое, зачем нужно и почему изнутри доносятся детские голоса и плач. Пока он гадал, шум усилился, входной клапан приоткрылся и наружу, как горох, посыпались разнокалиберные меховые колобки. Следом выбралась матрона более чем солидных размеров. «Все ясно, – нашел разгадку Семен. – Это – детский сад».

Головастика он застал в ткацком цехе. Дамы прилежно колдовали над двумя станками, а третий временно простаивал, потому что его хозяйка и сама стояла – согнувшись, опершись руками на раму и оттопырив необъятный голый зад. Над ним без особого азарта трудился Головастик, стоя со спущенными штанами. При этом в руках перед глазами он держал распрямленный кусок бересты. Ткачиха тихо постанывала, а Головастик громко читал по слогам:

– О-лень бе-жит по тра-ве. Пти-ца си-дит на го-ре.

Семен внимательно осмотрел эту художественную композицию и спросил задумчиво:

– А ты уверен, что попал куда нужно?

– Какая разница? – пожал плечами главный ремесленник. – Скажи лучше, почему ничего не понятно?

– Скорее всего, потому, что буквы ты запомнил, а вот русского языка не знаешь.

– Так давай писать по-лоурински!

– Опять за старое! – вздохнул Семен. – Не буду я множить письменные языки – из принципа. Хочешь читать, учи общий – волшебный.

– Так ведь некогда, – пожаловался Головастик. – Дел полно, ни на что времени не хватает. Но кое-что уже получается – пошли покажу!

– Ты вот это дело сначала закончи, – посоветовал Семен. – А то она у тебя норму сегодня не выполнит!

– Да, действительно, – спохватился эксплуататор и несколько активизировался. – Прямо не знаю, что с ними делать: только и знают, что беременеть вместо работы. Уже детей девать некуда! Пришлось отдельный дом для них строить.

– Видел-видел! Так ведь там и хьюгги маленькие бегают!

– Да? Я как-то не присматривался, – не заинтересовался этим странным фактом великий изобретатель. – Уф-ф! Ну, все – пошли!

– Штаны надень, гений рода человеческого!

Результаты местной алхимической деятельности Семена слегка шокировали. Ему была предъявлена целая куча этаких блинов серого, коричневого и желтоватого цвета. Некоторые из них были толщиной всего несколько миллиметров и довольно прочными. Ко всему этому Семен не имел почти никакого отношения. В свое время он сказал только, что заменитель бересты в будущем делают из измельченной древесины. При этом он настоятельно рекомендовал не заниматься такими глупостями. Его рекомендации не вняли.

– Понимаешь, – объяснял Головастик, – уже получается, чтобы не разваливалась и была довольно тонкой, но для этого нужно долго с мочой варить. Мы все с комками не могли справиться, но Бесхвостый Хорь придумал такую крутилку… Сначала, значит, деревяшку молотком на камне дробишь, потом размачиваешь как следует и в крутилку…

Упоминание Хоря Семена встревожило. Этот парень, не уступающий, похоже, талантами своему учителю Головастику, прекрасно работал с металлом. Но данного материала остались сущие крохи, и тратить его на всякие глупости было строжайше запрещено.

– Ну-ка, ну-ка, погоди! – остановил Семен поток пояснений. – Что там такое Хорь сделал?

– Ой! – спохватился Головастик. – Не хотел же говорить! Забыл совсем…

– Давай, колись! – нахмурился Семен. – Показывай!

Руководитель производства вздохнул, ссутулился в ожидании взбучки и принялся разгребать кучу всякого хлама, которым было укрыто новое изобретение.

Семен довольно долго рассматривал и щупал немыслимое сочетание дерева, керамики и металла. Потом попробовал механизм в действии и выдал:

– Значит, так: в будущем подобный агрегат называли бы «мясорубка». Мало того, что вы тут истратили на нее чуть ли не последний металл, мне даже представить страшно, сколько понадобилось для этого сил и времени. А посему эта штука должна приносить людям пользу!

– Она и приносит!

– Нет! Может быть, приличный заменитель бересты вы когда-нибудь и сделаете, но мне до этого не дожить. Агрегат отдадим женщинам, которые пеммикан делают. Он процесс ускорит, улучшит и облегчит. Кроме того, если вот это убрать, а сюда приделать насадочку… В общем так: берешь звериную кишку, отчищаешь ее и отмываешь. А потом при помощи этой штуки набиваешь измельченным мясом, жиром, травками и орехами. Ну, и жилками перевязываешь, чтоб не сильно длинное получалось. Потом варишь и коптишь или просто коптишь… Короче, колбасу будем делать!

– Кол-ба-су?! А зачем?

– А затем! Мне, может, весной опять придется плыть с хьюггами к морю. Должен же я чем-то в пути питаться! В прошлый раз у меня от вашего пеммикана – даже улучшенного – чуть собственная кишка в узел не завязалась. А колбаса, если правильно сделана, является одним из величайших достижений человечества!

– Да ты что?! Сейчас отправлю кого-нибудь за мясом!

– Отставить! – остановил Семен творческий порыв. – С колбасой женщины без тебя разберутся. У нас же будет другая задача.

Как и следовало ожидать, идея размножать изображения захватила Головастика целиком и полностью. Работа закипела в тот же день – большинство косторезов вновь занялись бесполезным для выживания племени делом.

Пару месяцев спустя Семен стоял в задымленной, черт знает чем пропахшей мастерской и держал в руках сшитую сухожильными нитками стопку кусков кожи форматом примерно 40х40 сантиметров. Он рассматривал буквы, картинки и не верил своим глазам: «Неужели получилось?!»

Аппетит, как известно, приходит во время еды – на Семена накатило: «Теперь нужен учебник, который будет содержать узловые точки того массива знаний, который дети должны усвоить за четыре года обучения в школе. Или сделать четыре учебника – по одному на год? Да, пожалуй… А зачем возиться с матрицами, если пару экземпляров для школы можно и от руки переписать? Нет! Растиражировать! И открыть филиалы «высшей школы» на местах! Вот это задача, достойная самого меня!»

Задача оказалась не только достойной, но и трудной – особенно с учетом возможностей первобытной полиграфии. «Узловых точек» набралось неожиданно много: одно дело читать ученикам лекции, и совсем другое – втиснуть эти самые лекции в несколько строчек. Пришлось признать, что кавалерийским натиском ничего не получится – эта работа надолго.

Среди прочего возникла проблема с географией для старших классов. Как ни крути, а нужно было изобразить карту территории, на которой проживает «народ Мамонта». Дело, казалось бы, не хитрое: «Если отрезать две «ложноножки», образованные в результате моих дальних походов, то земля Мамонта со всех сторон будет окружена «терра инкогнито». Такую карту я множество раз рисовал во время уроков. Да, но ведь я ее все время корректировал – по мере получения сведений о дальних краях. А в учебнике надо изобразить нечто… Ну, наверное, современное состояние вопроса. А собственно, каково оно? Этим летом известная территория сильно приросла с запада, а другие края? Я же давно прекратил, так сказать, мониторинг. Да и не было меня здесь два года…»

В общем, Семен решил данный вопрос изучить. И среди прочего посетить уроки географии в разных классах. Посетил и убедился, что молодые парни – учителя – добросовестно воспроизводят на классной «доске» составленный им когда-то рисунок. Лишь на одном из уроков он обнаружил новшество: на белом поле далеко к юго-западу от форта появилась надпись: «Весенний дым».

– И что же это значит? – спросил после урока Семен.

– Ну… – замялся учитель-неандерталец. – Вы же велели обозначать, если появится что новое. Не надо было, да?

– Обязательно надо! Но ты объясни мне, что это такое? – ткнул пальцем Семен. – Там что?

– Не знаю… Никто не знает. В общем, там место, откуда весной приходит дым.

– Н-да? И давно он это делает?

– Уже три весны.

– Та-ак, – сказал Семен, – та-ак… Значит, три года подряд с юго-запада тянет дымом? В какое время?

– Весной, когда весь снег сойдет.

– А что за дым? Он же разный бывает, правда?

– Н-ну… Вроде как лес горит…

Надо сказать, что полученная информация заинтриговала Семена не сильно – сам он прошлой весной никакого дыма вдали не видел, а с неандертальской сверхчувствительностью нужно быть осторожным. «И потом, мало ли что и почему там горит? Может, там торфяники самовоспламеняются или вулкан извергается?»

Развитие этой темы Семен отложил до весны, а вскоре и вовсе прекратил работу над учебниками – появились другие дела.

В правобережных неандертальских поселках с маниакальным упорством готовился к весеннему плаванию очередной караван катамаранов. Правда, на этот раз не слишком многочисленный. Людей нужно было инструктировать и обучать, договариваться с соседями, чтобы их обеспечили продуктами на дорогу. Семен морально настраивался плыть с ними – отправить людей на верную смерть он не мог. В начале весны выяснилось, что в этом нет необходимости – вернулись Килонг и Лхойким. Только облегчения Семен не испытал – замерзший труп напарника Лхойким привязал к нарте.

Как выяснилось, неандертальский караван добрался до моря сравнительно благополучно. В том смысле, что погибли не все, а только двенадцать человек. Среди прочего, на выходе в море флагманский катамаран налетел на подводную скалу и развалился. Из пассажиров спасся только Килонг. Однако, в целом, удача не отвернулась – караван оказался в том же месте побережья, что и предыдущий, а погода при высадке была вполне благоприятной. Первопоселенцы отнеслись к появлению новичков как к чему-то само собой разумеющемуся. Никаких «кхендеров» от них не потребовали, а как-то буднично занялись обустройством и обучением сородичей. Позже часть из них переселили в дальнее малонаселенное стойбище возле крупного моржового лежбища.

Лхойким рассказал, что старик Нгычэн жив, но ходить совсем не может. Тем не менее его кормят, а он вроде как приспособился за это возиться с неандертальскими детьми, которых стало необычно много. Необходимость в этом возникла из-за того, что других стариков и старух в поселке нет, а женщины постоянно заняты разделкой добычи, обработкой мяса и шкур.

С кроманьонскими приемышами все обстоит благополучно, чего нельзя сказать об их сородичах-кытпейэ. По-видимому, в конце предыдущей зимы кытпейэ сильно оголодали и пришли на побережье, чтобы принести демонам моря жертву – отдать полуживых от голода детей. У неандертальцев хватило ума не только отказаться от подношения, но и скормить кытпейэ излишки заготовленного мяса. Контакт прошел без кровопролития в том числе и потому, что в нем приняли участие Нгычэн и двое неандертальских парней, кое-как перенявших у старика местный язык.

Семен слушал рассказ и не мог надивиться: «Что случилось с нашими „нелюдями"?! Или у них от морской пищи мозги по-другому стали работать? Ведь среди них той зимой не было ни одного «цивилизованного»! И никаких инструкций на этот счет я не оставлял! Могли бы просто перебить этих кытпейэ вместе с детьми и женщинами, а вот поди ж ты!»

Поздней осенью туземцы вновь пришли на берег. Надо полагать, увеличение количества «демонов» их не обрадовало. Тем не менее произошел вполне цивилизованный обмен продуктами морской и сухопутной охоты. Среди прочего удалось раздобыть собак, и Лхойким с Килонгом решили не оставаться на зимовку, а двинуться в обратный путь, благо разобранные нарты они привезли с собой. Наверное, это было ошибкой.

Примерно в том районе, где в прошлый раз Семен и его спутники почувствовали присутствие людей, случилось несчастье. Плохо обученные оголодавшие упряжные псы вышли из повиновения и устремились в погоню за стадом оленей. Как оказалось, это стадо представляло интерес не только для них – в узкой долине ручья его поджидала засада. То ли охотники оказались бесстрашны, то ли действовали с перепугу, только оленей они пропустили мимо – первый залп достался Килонгу и его собакам. Молодой неандерталец не умер на месте, а вывалился с нарты в снег с самострелом в руках. Он сумел выпустить три болта по копошащимся между камней фигуркам, прежде чем упал, превращенный чужими стрелами буквально в ежа. Лхойкиму хватило этого времени, чтобы оказаться у врагов в тылу. Прячась между заваленными снегом каменными глыбами, он пошел на сближение. Его заметили, и началась охота людей друг на друга.

– Ты что, дурак? – прервал Семен рассказчика. – Отомстить решил? Или захотел покончить жизнь самоубийством? Я чему вас учил?!

– Вы учили… – склонил было повинную голову неандерталец, но быстро поднял ее и твердо продолжил: – Вы учили, что главное узнать и понять врага. Может быть, он и не враг вовсе. А для этого нужен живой чужак.

– Прежде всего, мне нужен живым ты – запомни!

– Запомню… Я взял его.

– Что-о?! Взял живого туземца?

– Да, Семен Николаевич. Они не выдержали и стали убегать. Двоих я убил. А один попал на камни и переломал лыжи.

– Так они что, на лыжах были? Как у нас?!

– Нет, конечно, – улыбнулся парень, – на плетеных таких снегоступах. Но бегали они на них довольно быстро, а там склон крутой оказался, и камней много торчало.

– Ладно… Дальше рассказывай!

Последующие события Лхойким уместил в несколько фраз, но картина за ними вставала мрачная. Неандерталец оказался посреди заснеженной степи в обществе голодных собак, трупа своего напарника и пленного туземца, пытавшегося при любой возможности покончить жизнь самоубийством или прикончить Лхойкима. В любую сторону до своих оставались сотни километров пути.

– Я понял, что не довезу его, и заставил говорить со мной. Запомнил много чужих слов.

– Да, – сказал Семен, – с языками у тебя в школе хорошо было. А чем дело кончилось?

– Он отморозил руки. Они почернели. Пришлось убить его. Накормил собак…

– А Килонга зачем привез? – спросил после долгой паузы Семен. – Впрочем, догадываюсь: чтобы он не расстался с народом темагов, чтобы продолжил жить в чужих телах?

– Извините, Семен Николаевич…

– Похоже, эту традицию из вас никаким обучением не выбить, – вздохнул учитель. – Ладно, послушай лучше, что прошлым летом твои одноклассники натворили.

Он поведал Лхойкиму о великом походе на запад и в заключение сказал:

– Я думаю, что с твоими знакомыми нужно поступить так же – собрать отряд конквистадоров и объяснить людям, кто в этом мире хозяин. Они хоть и далекие, но все же наши соседи. А ты отдыхай – в этом году моя очередь плыть.

– Нет, Семен Николаевич, – неожиданно возразил неандерталец – Вы и так много сделали для темагов. С караваном пойду я. Это – мое Служение. И кон-квис-доров не надо. Мы справимся сами.

– Кто это «мы»? – забеспокоился Семен.

Лхойким назвал имена бывших школьников.

«Одни неандертальцы! – мысленно ужаснулся учитель. – И опять „лучшие сыновья"!»

Лхойким понял его вопросительный взгляд.

– Нирутам (кроманьонцам) не место в караване темагов. Это – наша судьба. А с теми людьми… Они не враги нам, я не буду им мстить.

– Я подумаю, – не решился сразу дать окончательный ответ Семен. – Кажется, во всем этом есть резон.

Он подумал. И дал согласие. Через месяц река вскрылась, а еще через неделю новый караван тронулся в путь. И вновь уходящие и остающиеся молча сказали другу: «Мы – свои».

Весна уверенно перетекала в лето, когда Семен вспомнил про дым. Он затащил неандертальца-преподавателя на смотровую площадку и задал резонный вопрос:

– Где он? Или сейчас не весна?

– А вы разве не чувствуете?! – удивился парень, но сразу же спохватился: – Ах да, извините, Семен Николаевич! Из нирутов никто не чувствует, только мы и пангиры.

– Ясненько, – сказал Семен. – Значит, очень далеко.

После этого он принялся допрашивать окрестных жителей, обладающих «звериным» чутьем, – неандертальцев и питекантропов. Показания были, в целом, непротиворечивыми, что навело исследователя на размышления: «Правобережье нашей реки, в отличие от левобережной степи, освоено довольно плохо – от силы на десяток-другой километров вглубь. Раньше оттуда изредка приходили пангиры-питекантропы, но уже несколько лет никто новый не появлялся. Из тех же, кто пришел раньше, почти ничего нельзя выпытать: да, какие-то кроманьонцы где-то далеко имеются. Вроде бы они и не «плохие», но жить с ними по соседству питекантропы почему-то не могут. Кто там может быть? Лесные охотники? Здешние леса вовсе не напоминают сибирскую тайгу. Это какая-то смесь южных пород деревьев и пород, характерных для средней полосы родного мира. Там наверняка и дичь бегает, и рыба в речках водится, но степь, конечно же, значительно богаче. Кроме того, лоси и лесные олени стадами не кочуют, охота на них в значительной мере случайна. Лесные пожары, разумеется, время от времени бывают, но не весной же! Лес только-только освободился от снега и просох, стволы и ветки пропитаны соками – чему гореть?! Хотя ельники, наверное, могут гореть и зимой… Но от чего? Гроз не было, в самовоспламенение верится с трудом. Скорее всего, это связано с людьми. Но зачем им лес-то поджигать? Устраивать таким способом загонную охоту? Глупости…»

Все это было загадочно и, пожалуй, тревожно. Не сильно, конечно, но достаточно, чтоб предпринять какие-то телодвижения. Семен и предпринял: навьючил на старого друга Эрека снаряжение, продукты и отправился в далекую экспедицию – километров за десять. Вместе с питекантропом они влезли на самую высокую (в обозримых окрестностях) сопку правого берега. Поставили среди камней на вершине маленькую кожаную палатку и принялись любоваться природой. Их нелегкий труд был вознагражден – на второй день Эрек рассмотрел на горизонте столб дыма. А потом на приличном расстоянии еще два! Семен этих дымов не видел, запаха не чуял и занимался в основном тем, что вспоминал карту инопланетян. И почти ничего не мог вспомнить, поскольку такая даль в те давние времена была вне пределов его интересов, и он ее почти не рассматривал. Вроде бы никакой экзотики типа действующих вулканов там быть не должно.

Что делать со всей этой информацией, Семен не знал, в нашествие из лесов грозного врага ему не верилось. Тем не менее неопределенность раздражала, мешала заниматься делами. В конце концов вождь и учитель народов принял мудрое решение – разведка! «Самому идти как бы и не по чину – оно того не стоит. Пусть сходят ребята, только нужно им правильно поставить задачу, чтобы не получилось как с кытпейэ. Например, так: двигаться в заданном направлении до первого внятного чужого следа. Никаких контактов – до следа и обратно!»

На разведку отправились трое – кроманьонец, неандерталец и питекантроп. Все когда-то окончили школу, все имели статус воинов-лоуринов. У последнего он, конечно, был условным – ну какой из пангира воин?! Вернулась троица неожиданно быстро.

– Не понял! – сказал Семен. – Что, враг у порога?!

– Семен Николаевич, – улыбнулся неандерталец – вы много раз говорили, что «чужой» и «враг» – это не одно и то же.

– Ну, говорил! Ты меня на слове-то не лови! Давай, докладывай!

– Вы сказали «до первого следа». До любого! Мы нашли след, только он старый – прошлым летом, наверное, оставлен.

– Так-так… – начал чесать затылок Семен. – Это что же может быть?! Кострище? Поколотые кости?

– Да, кострище было. Совсем маленькое и без костей. А в основном вот это, – парень протянул кусок березовой коры.

– Ну, и что? – Семен взял трофей и принялся его рассматривать. Кусок размером с ладонь был отломан от ствола березы. Тут была не только береста, но и коричневая подложка, которая примыкает непосредственно к древесине. На одной стороне край был уступчатый, а торец какой-то странный. – Это?

– Ага.

– А чем?

– По-моему, каменным рубилом. Таким, знаете: один край обколотый и острый, а другой округлый, чтобы рукой браться.

– Что, кто-то пытался срубить березу каменным топором?!

– Нет, срубить не пытались. Только кору.

– Но зачем?!

– Мы думали, вы знаете.

– Может, для поделок каких? Туесок сделать, то-се…

– Нет, Семен Николаевич. Там много разных деревьев, и у всех кора содрана – рядом валяется.

– Давай по порядку: в лесу вы наткнулись на участок, где встречаются деревья с ободранной корой. Так?

– Да нет же! Там все деревья ободраны! И кусты – которые толстые.

– Но они же от этого… засохнут?

– Они и засохли. Все. Ну, то есть, не высохли еще, но умерли, листьев на них нет. А из некоторых сок и смола текут.

– Так, – сказал Семен. – Та-ак… Значит, мертвый лес? И большой?

– Ну… Много шагов во все стороны. Мы не считали.

– Балдею я с этого каменного века, – горестно вздохнул Семен. – Одни мамонтов бьют почем зря, другие невинных моржей в жертву приносят, третьи зачем-то деревья портят. Придется самому разбираться. Будем организовывать экспедицию!

Возиться с переправой лошадей через реку руководителю не захотелось. Он вообще решил вспомнить молодость и обойтись малой кровью – прихватить с собой только нескольких неандертальцев в качестве носильщиков и охраны. А в качестве «нюхача» и следопыта использовать Пита. Сын Эрека начал обучение еще во младенчестве и был в школе заядлым второгодником. В результате общаться с ним стало гораздо легче, чем с другими питекантропами. Повадки же лесного невидимки он не утратил. Узнав, что его не берут, Эрек был вне себя от обиды и горя, но Семен настоял на своем решении: тебе, дескать, семью кормить надо, а не по лесам шастать!

Экспедиция двигалась до тех пор, пока неандертальцы не заявили, что они ступили на чужую землю. Семен никаких отличий «той» земли от «этой» не видел, но спорить не стал. Он повелел спутникам остановиться и разбить лагерь. Сам же двинулся вперед в компании Пита, взяв продуктов на несколько дней и малый комплект снаряжения.

Глава 3

ЛЕС

– В лесу раздавался топор дровосека, – сказал Семен и длинно выругался. – Пошли!

Источник звуков удалось «запеленговать» без особого труда – довольно обширный участок засохшего леса, хорошо выделяющийся среди окружающей зелени.

«С чего бы ему там засохнуть? Что, болото на склоне образовалось?! На южном?! Ну, собственно говоря, причин можно придумать много, но это не первый участок, который мы встретили на пути. Причина гибели деревьев всюду одна и та же – на стволах по кругу ободрана кора. И еще много общих черт: участки расположены на пологих южных склонах, это обычно смешанный лиственно-хвойный лес, в котором преобладают деревья со стволами до 20 см толщиной. «Закольцованные» участки примыкают к долинам ручьев или речек и никогда не располагаются прямо посреди сплошных лесных массивов. И вот теперь – стук!

По идее, надо бы послать вперед Пита – он умеет быть невидимым и неслышимым. Но тот, кто стучит в лесу, вряд ли прислушивается к каждому шороху – по-видимому, на окружающее ему плевать. Кроме того, здесь явно происходит нечто необычное, и питекантроп, конечно, не сможет понять, что именно».

Семен расчехлил клинок пальмы, поправил пращу и сумку с камнями. Подумав немного, решил забрать у спутника арбалет и зарядить его – на всякий случай.

Никаких засад или скрытых сторожевых постов Пит не почуял. На подходе он определил присутствие чужих людей – меньше десяти – и костра, который не горит, а лишь тлеет. Семен рискнул приблизиться на расстояние визуального контакта.

Это расстояние оказалось совсем небольшим – видимость в лесу ограничена. Как только Семен рассмотрел шевеление между стволов, как только услышал негромкий говор, он начал подкрадываться. В самый разгар этого процесса под ногой его что-то предательски хрустнуло. Семен замер и минут пятнадцать ждал последствий, морально готовясь к драке и вопросительно поглядывая на Пита. Однако питекантроп отрицательно качал головой и улыбался – никого и ничего!

«Однако! – поскреб затылок Семен. – Такое впечатление, что меня вообще не услышали. Или услышали, но внимания не обратили? Это что ж за народ такой?!»