Он бродил по бесчисленным тропам, и всякая тропа была отдельным миром.
      Он был в каждом мире - ребенком, юношей, мужем и старцем. Он ползал по подземным выработкам, отыскивая крошечные самородки рашшина, натыкаясь во тьме на кости друзей; он шел вместе с отрядом воинов по красной пустыне, где солнце было крохотным, а воздух редким; он защищал замок от восставших смердов, прекрасный замок, что плыл среди облаков над туманной землей; он сражался на арене с мускулистым черным великаном, а зрители, гигантские пауки, издавали странное, леденящее шипение, призывая биться на смерть; он прятался в крохотной ямке, а на него, изрыгая огонь, полз тяжелый дракон, земля содрогалась, но все, что у него было - это бутылка со смесью Лайджа; он спускался к огненному озеру, в котором плавали пламенные медузы, вглядываясь сухими глазами в безжизненное тело на берегу.
      Всюду кипело сражение. В нем предстояло победить - или погибнуть. Но смерть лучше, чем постыдное бегство.
      И он вернулся.
 

      - Пер Иеро! Пер Иеро!
      Кому это он понадобился? Нет сил пошевелиться глаза, а его зовут и зовут.
      - Пер Иеро!
      - Да, сейчас, - хотел сказать он, но с губ слетел невнятный стон. Э, так нельзя, ну-ка, соберись, ты можешь.
      Иеро открыл глаза.
      - Брасье? Капитан Брасье? Что случилось? - уже лучше, можно разобрать собственные слова.
      - Он жив, - сказал Брасье.
      - Кто жив?
      - Вы, пер Иеро.
      Иеро попытался сесть. Выходит, он лежит? Ну, конечно, лежит.
      - Давайте, я вам помогу, пер Иеро.
      А это что за помощник? Лысый...
      - Лысый Джон?
      - Друзья зовут меня просто Джоном, пер Иеро.
      Просто Джон? А, Джон, и все. Сознание возвращалось неохотно, как нашкодивший кот к привычному очагу, ожидая трепки
      - Я сам, - и он сел.
      Когда Иеро готовился опуститься под воду, солнце стояло над одинокой елью.
      Сейчас оно было там же, если и сдвинулось, то на самую малость. Получается, он пробыл без сознания всего ничего. А казалось... Он попытался вспомнить привидевшееся, но воспоминания расползлись, как туман под лучами солнца.
      Иеро оглядел себя. Тело было усеяно десятками крохотный красных точек.
      - Вы ее убили, - сказал Брасье.
      - Убил? Кого?
      - Личинку сайрена. Вот она, на воде.
      Иеро посмотрел. Совсем рядом от берега на поверхности воды плавала бурая клочковатая масса. Это - личинка сайрена?
      - Это все, что от нее осталось, - ответил на невысказанный вопрос Брасье. - Но личинка успела обжечь вас.
      И только после этих слов Иеро почувствовал зуд. Зудело все тело, хотелось вонзить в кожу ногти.
      - Ничего, - ответил он. - Пройдет.
      Иеро поднялся. Ноги подрагивали, но держали.
      Джон подал одежду. Одеваясь, он про себя читал молитву терпения. В конце концов боль - это иллюзия. Порождение нервных сигналов. Замени ее другой иллюзией, учили в семинарии. Иеро отведал бунчуков столько, сколько и положено было в первые годы семинарии и под конец боли не чувствовал совершенно, но сегодняшнее испытание много злее прежних. При известной тренировки тело само вырабатывает подобное лукинаге вещество, эндолукинагу, как говорят заклинатели. Пьянит не хуже манной водки. Вот их и тренировали бунчуками пониже спины... Умудренный муж рад любому опыту, писал величайший Лек-Сий.
      - Нужно послать к Людям Льда. Пусть наводят порядок на своем озере - сожгут, на всякий случай, останки сайрена.
      - Хорошо, пер Иеро, так и поступим. Вы сможете идти?
      - Отчего же нет?
      Иеро доказал, что слов на воду не бросает. Дошел.
      - Вы куда, пер Иеро? Казармы в противоположной стороне.
      - Я иду к себе.
      - Но ведь...
      - Хорош священник, боящийся войти в собственный дом. Будьте уверены, я в петлю лезть не собираюсь, - сейчас Иеро чувствовал себя так, словно без меры выпил манной водки. Это бывает - после сильной боли. Или вместе с ней.
      - Но вы нездоровы.
      - Я все-таки священник, постараюсь себе помочь. Или в поселке есть еще один лекарь?
      - Нет, но...
      - А раз нет, то и толковать не о чем. Помогите дойти.
      Капитан Брасье спорить не стал. Вместе с Джоном довел Иеро до цели. Вошел в домик, осмотрел его и, пожелав хорошо отдохнуть, вышел. Иеро знал, что Джон остался снаружи. На всякий случай. Ну и пусть.
      Он лег на ложе, попытался оценить свое состояние. Лихорадка, зуд, боль. Последствие контакта с личинкой сайрена. Чем все кончится, оставалось гадать - прежде подобных событий заклинатели аббатства не знали. Вернее, не знал Иеро. Он был прилежным семинаристом. Но, увы, не самым прилежным.
      Нужно избавить себя, свое тело от яда куколки сайрена. Священник обыкновенно был и целителем, лечил всех, кто не лечился сам. Кто будет лечить священника?
      Софизм.
      Мысли продолжали путаться. Нужно спешить, пока еще есть граница между бредом и явью.
      Он встал. Все же перемена, отвлечение. Заглянул в дорожную сумку, посмотрел, чем богат. Запасы, привезенные из Аббатства, невелики - он ведь не рассчитывал, что придется заниматься врачеванием. Травы - мышатник, кощеевы слезки, болиголов, корень Пилигрима. Ланцет, корпия, сушеные пиявки, тертый шмель, вот и все.
      Пожалуй, лучше попробовать корень Пилигрима. Если он спасает от тофан, спасет и от личиночного яда. Почему второе вытекало из первого, Иеро не стал и задумываться, просто отрезал кусочек корешка и начал жевать.
      Вкус ужасный. Но и вкус - тоже иллюзия.
      Он опять лег. Усталость, не ищущая покоя.
      Если бы у него был Красный Корень! Но Красный Корень был редкостью исключительной, и только заклинатель мог владеть им, а никак не семинарист. Но, быть может, корень был у пера Кельвина?
      Эта мысль была, скорее, предлогом, чтобы покинуть ложе. Разумным предлогом. Другие же мысли были поплоше - царапать стену, выть, взять скребок и, вместо лорса, оскрести себя до крови.
      Может, и правду манной водки хлебнуть? Опять же, есть она в доме или нет? Загадка.
      Стараясь сохранять самообладание, Иеро вновь поднялся. Где могут храниться травы пера Кельвина? Они непременно должны быть здесь, пер Кельвин опытнейший врачеватель.
      Он шарил по полочкам, в ящиках шкафчика, той же немудреной работы, что и мебель в доме Совета, заглянул в сундучок.
      Нигде трав не было.
      А ну, как под ложем? Он встал на колени, посмотрел.
      Трав, конечно, не было и там. Но Иеро заметил, что под ложем в полу есть железное кольцо. Люк!
      Он напрягся, пытаясь отодвинуть ложе. Неказисто, но крепко сколочено. Не поддается.
      Он даже помянул Ин-Ста, первого прислужника Нечистого. Зря осквернился, не помогло ничуть. От зуда слезы застилали глаза. Думай, голова, думай! Как-то же пер Кельвин сдвигал ложе. Ох, это так просто, и лишь болезнь не дала разглядеть очевидное. Плохо. Но если он осознает, что плохо, не все потеряно.
      Иеро откинул ложе вверх, закрепил его скобой. Люк... Куда он ведет?
      Иеро подцепил пальцем (красным и отечным) кольцо.
      Темно внизу. Он подобрал свечу, зажег чертовым пальцем, ногой нащупал ступеньку деревянной лестницы.
      Лучше бы не лезть. Подвернется нога, упадет, ударится головой. На всю семинарию прославится. Не опоздать бы на вечернюю молитву, иначе влетит от декана.
      Он удержался на лестнице, не упал.
      И очень хорошо, что не упал. Потому что лестница насчитывала тридцать ступенек - если не больше, потому что он, считая, дважды сбился. Вольно ж было перу Кельвину рыть такой глубокий погреб.
      Свет свечи оказался слишком слабым. Из отверстия люка, маленького светлого квадратика, света тоже чуть.
      Он, наконец, ступил на дно.
      Пол ровный и гладкий, но не скользкий. Стен не видно. Это не погреб, какой делают крестьяне, да и священники в своих домах. Куда погребу. Похоже, это был зал, побольше, чем трапезная в семинарии.
      Он таки споткнулся на ровном месте и упал.
      Свеча откатилась и погасла.
      И здесь Иеро увидел, что сам он - светится!
      Свет, мерцающий, зеленовато-голубой, исходил из рук.
      Иеро поднял подол рубахи. Так и есть - он весь светится. Несильно, на свету не заметишь. Но здесь...
      Открытие не напугало Иеро и не удивило. Он принял свечение, как должное, отметив только, что причина его, скорее всего, не имеет никакого отношения к Смерти. В Голубых Пустынях, учили в семинарии, можно попасть в область Свечения Смерти и засветиться самому. Это означает верную смерть, теперь уже с маленькой буквы, но смерть от Смерти всегда сопровождается мучительной рвотой, идущей бок о бок со свечением, и никто из светившихся не переживал ночь. Он не знает, переживет ночь, нет, тут и ночи-то никакой нет, наверху, то есть. Но есть, есть ему вдруг захотелось безобразно.
      Где тут припасы пера Кельвина? Копчены окорока молодненьких гроконов, вяленые ножки Бу-Уша, маринованные груздь-грибы, соленые ильки, наконец, бутыль мутноватой манной водки? У порядочного священника непременно должен быть перегонный куб, а если у тебя есть перегонный куб, у тебя есть и манная водка, - Иеро лихорадочно шарил по гладкому полу. А, вот она, свеча-свечечка. От Иеро не спрячешься, из-под земли достанет, из-под воды выловит, ах, до чего же зудит тело, но чесаться не будем, будем отвлекаться.
      Он опять зажег свечу, в ее свете собственное сияние было малозаметным, а не приглядываться - так и вовсе не видным. Сразу легче на душе.
      Пол под ним был настолько гладким, что Иеро увидел в нем свое отражение - искаженное, размытое, но отражение. Похоже на вулканическое стекло, если он не путает.
      А стены - стены были выложены множеством, в человеческую ладонь, шестиугольников. Он подошел к стене вплотную. Пришлось сделать десять шагов - и он ведь шел к ближайшей стене.
      На ощупь поверхность была гладкой - и теплой. Лакированное дерево? Безумие. Наверное, он бредит. Лежит на ложе и бредит.
      Он ущипнул себя. Больно, но это ничего не значит. Боль и в бреду напоминает о себе. Объективная реальность, Ин-Ста ее побери.
      Лучше бы что-нибудь приятное прибредилось.
      Он двинулся вдоль стены. Пять шагов, десять, пятнадцать.
      Дверь. Обыкновенная дверь, крепкая, с листами кованого железа. Сразу видно - сто зим ей. Или больше, что подтверждает предположение о бреде, превращая его в уверенность. Поселку Но-Ом ста зим не исполнилось. Ему всего-то, - он начал подсчитывать и запутался. Две? Три зимы?
      Внезапно дверь стала медленно открываться, и свет, хлынувший из нее, на мгновение ослепил Иеро.
      Он быстро прикрыл глаза рукой, перевел взгляд вбок. Так лучше. Что-то видно, хотя что, толком не разобрать.
      Когда глаза обвыклись со светом, он понял, что и разбирать-то нечего. Пустой проход.
      Пойдем, раз дверь открылась.
      А открылась она в длинный светлый коридор. И не поймешь, откуда свет. Сверху, с потолка, высокого, в два роста Иеро. Не строят таких ходов для людей. А для красоты или из чванства подземных ходов не строят вовсе.
      Куда он ведет, дивный белый ход? Он его уже видел. Тоже в бреду, или во сне. Видел и забыл. Хорошо бы запомнить хоть на этот раз, чтобы наяву проанализировать, понять, что хочет сообщить подсознание.
      Подсознание завело прямо в зал. Куда залу Дома Совета поселка Но-Ом до этого зала. Пожалуй, и в далеком Риме не постыдились бы отделки. Пол - мир моря-окияна, стены в золоте и самоцветах, но прекраснее, живее всего свод, где неведомый мастер изобразил сюжет Истинного Писания: апостол Андрэ смотрит на крест Спасителя, поросший розами. Бородатое лицо рыбака выражало благоговение и - Иеро не верил глазам своим - зависть. Полно, Истинное ли это Писание? О Ложном Писании не раз говорили в Семинарии, но никто в Аббатстве, похоже, его не читал. А как прочтешь, если последняя книга была сожжена много тысяч лет тому назад. Хотя отдельные богословы предполагали, что Темные Мастера, в Дни Смерти ушедшие в подземные города, взяли с собою именно Ложное Писание, которому служат и по сей день.
      Быть может, он и есть в подземном Городе Темных Мастеров? Считалось, что эти города находятся к Югу и Западу от республики Метц. Ниана, к примеру. Величайший Лек-Сий недаром писал: "Сторонящийся Зла не задержится в Ниане".
      Много, много чудного было в этом роскошном зале, но глаза все возвращались и возвращались к картине на своде.
      - Добро пожаловать, пер Иеро, - пока он пялился вверх, из другой двери вышел незнакомец. Нет, чтобы увидеть Аббата Демеро, он и в бреду дельный совет даст.
      - И тебе добра и благословения Господнего, - ответил Иеро. Ничего, не скривился на благословение, вдруг и не Темный Мастер.
      - Позвольте предложить вам чашу Амброзии Трисмегиста. Прекрасно утоляет жажду и облегчает страдания.
      - Благодарю, но я нисколько не страдаю, - отверг предложение Иеро. Знаем мы эти амброзии. Змей-Искуситель прародительнице Еве тоже предложил угоститься.
      - Да вы не сомневайтесь, пер Иеро, выпейте. Нет необходимости страдать больше необходимого, ведь вас учили, что усердие не по разуму есть грех.
      Ишь, какие пошли бредовые видения - цитируют Лек-Сия.
      - Лучше считайте происходящее не бредом, а сном, - продолжил морок, протягивая бокал.
      "Грех отказываться от чистосердечного подношения", вспомнилось некстати. Или кстати?
      Он взял бокал и начал пить.
      Хм... Шипучая водичка, так и бьет в нос.
      - Значит, вы мне снитесь?
      - Я вам, а вы - мне, пер Иеро. Но позвольте представиться, Сол Нафферт, историк и, по совместительству, наблюдатель.
      - Очень приятно, сударь, - при необходимости и семинарист лицом в грязь не ударит, будет говорить языком вельмож и дипломатов. - Я же Иеро Дистин, волею случая ставший священником поселения Но-Ом. Судя по всему, вы обо мне осведомлены куда больше, нежели я о вас.
      - Ну что обо мне осведомляться, пер Иеро, кто я таков? Незначащий червь мира сего, и недостоин, чтобы обо мне заботились. Не будет меня, будет кто-нибудь другой.
      - То же самое я могу сказать и о себе, сударь. Семинаристов в аббатстве много, есть и достойнее.
      - До сегодняшнего дня возможно, вы были правы, пер Иеро. Но сегодняшний день многое изменил. Или, во всяком случае, может многое изменить.
      - Позвольте осведомиться, что же необычное сегодня случилось?
      - Вы истребили Озерного Сайрена, пер Иеро.
      - Не я один, сударь. И потом, если его истребление и есть происшествие незаурядное, то все равно я от этого не стал иным.
      - Вот здесь, позвольте заметить, вы ошибаетесь, пер Иеро. Вы становитесь очень даже иным. Я пока не знаю, чем это кончится для вас, для меня и некоторым образом, для судеб целого мира.
      Искушает, подумал Иеро. О судьбах мира заговорил.
      - И что тому причина, достопочтенный Сол Нафферт?
      - О, я не дослужился до "достопочтенного", пер Иеро. "Камрад", вот как обычно обращаются ко мне. А причина - ваш контакт с личинкой сайрена.
      - Контакт?
      - Да, во время подводной схватки. Личинка Озерного Сайрена - существо еще более необычное, чем взрослая особь. Не буду утомлять вас перипетиями метаморфоз данной монструозии, но вкратце суть сводится к следующему - она перестраивает чужой организм в свой. Поэтому Сайрен и помещает в гнездо жертву для личинки. Вы уничтожили несчастного киллмена - он уже частично стал плотью личинки. Но личинка попыталась заразить вас, пер Иеро. И ей это удалось.
      Иеро вздохнул. Это не просто бред, это кошмар.
      - И я превращусь в сайрена?
      - О нет, это невозможно. Сначала жертву должна обработать взрослая особь, и только потом личинка посылает в бессильное тело свой яд. Вы же молоды и здоровы. Нет, не волнуйтесь, в сайрена вы не превратитесь.
      - Спасибо.
      - Благодарите себя, пер Иеро. Правда, не исключена банальная смерть...
      - Еще раз спасибо, сударь.
      - Я лишь излагаю факты, пер Иеро.
      - Получается, моя смерть может изменить мир?
      - Нет, нет, смерть - это лишь вариант. Тупиковый вариант. Гораздо привлекательнее другой исход.
      - Какой же?
      - Ваш организм, пер Иеро, я имею ввиду человеческий организм вообще, тоже старается превратить все окружающее в себя. Просто личинка вводит свою субстанцию в жертву, а люди жертву банально поедают, то есть, некоторым образом, вводят в себя. И вот вы можете приспособить субстанцию сайрена для своих нужд.
      - Какие нужды вы изволите иметь, камрад Сол Нафферт?
      - Ментальная сила, пер Иеро, ментальная сила! У человечества она выражена неравномерно, да и слаб человек. Но если вы усвоите способности сайрена, встроите их в свой организм, ваша ментальная сила станет огромной, невиданной.
      - Как у сайрена?
      - Вы - человек, и сможете управлять силой куда эффективней, нежели сайрен.
      - Вот как... - нет, бред не так уж плох. Иметь мощную ментальную силу - такую, как у аббата Демеро или Айрона Гальса - заманчиво, Им-Ста побери! - Значит, сударь, дело за малым - выжить и, как вы соблаговолили выразиться, встроить способности сайрена в свой организм.
      - Вы верно изложили суть дела, пер Иеро. На самом деле все сложнее, эти способности и сами будут активно встраиваться в вас, но я не хочу надоедать длинными объяснениями.
      - И вы, полагаю, решили помочь мне, искренне и бескорыстно?
      - Увы, пер Иеро, увы... Принцип невмешательства доводит порой до помешательства, а нарушить сей принцип не смею. Мне и говорить с вами воспрещено, а уж оказывать физическую помощь...
      - Кем воспрещено?
      - Мне бы не хотелось этого касаться, пер Иеро. Я и так допустил вольность, вторгшись в ваш сон. Хотя что есть сон, пер Иеро? Мудрец Древности, Лао Цзы говорил: спал я, и снилось мне, что я бабочка, и не знал я, кто я есть - Лао Цзы, которому снится, что он бабочка, или бабочка, которой снится, что она - Лао Цзы?
      - Позволю в ответ привести слова Лек-Сия: "Кто говорит, не знает ничего. Кто знает - молчит. Так говорит Лао Цзы. Но как тогда случилось, что Лао-Цзы написал книгу в пять тысяч слов?"
      - Туше, пер Иеро, туше. Оправдывает меня одно - вы проснетесь, и забудете этот сон, меня, наш разговор.
      - Жаль, - непритворно вздохнул Иеро. С ним это случалось - увидишь во сне что-то очень важное, а проснешься, и важное оказывается чепухой. Или ничем не оказывается. С этим сном, наверное, будет так же. А рассуждения Сола Нафферта про личинку сайрена показались не лишенными логики.
      - Извините, что не провожаю вас, пер Иеро. Дорогу вы знаете, потому милости просим, заходите запросто, без церемоний...
 
      Иеро повернулся назад. Путь опять преградило зеркало, большое, овальное. Но в зеркале - не убеленный сединами человек, а он сам, Иеро Дистин. Эка невидаль.
      Вбок вел новый ход. Он хотел пройти по нему, но отражение окликнуло:
      - Постой! Сюда не так просто проникнуть, а ты хочешь побыстрее уйти?
      - Я не тороплюсь. Но, стоя здесь, разве узнать, где я, как я сюда попал - и зачем?
      - А ты не стой на пороге. Проходи дальше, может быть, что-нибудь и узнаешь. Со временем.
      - Вот я дальше и иду.
      - Не туда, - отражение покачало головой. - Туда ты еще не готов.
      - А куда - готов?
      - Сюда, - отражение сделало приглашающий жест - Давай-давай, не бойся.
      - Я и не боюсь, - Иеро действительно не боялся. Сон, он и есть сон, а что окружающее ему снится, в том он был уверен совершенно. Возможно, это вещий сон, но вести уж больно странные.
      - Тогда иди.
      Иеро подошел к зеркалу вплотную. Да, по виду это было сколько зеркало, столько и дверь со всем, чем полагается у двери быть - порожком, косяком, замком. Только замок невидимый. Но сейчас, похоже, дверь раскрылась.
      Отражение приблизилось настолько, что - исчезло. Лицом к лицу лица не разглядеть, пришла на ум строка величайшего Лек-Сия.
      Он решился и сделал шажок, готовясь почувствовать холодную гладкую поверхность. А вышло - словно прошел сквозь паучьи тенета, неодолимые для мух но едва заметные человеку: едва слышимый треск, да и то не скажешь - слышал, или помстилось.
      Но этот маленький шаг стоил тысячи больших, или дюжины дюжин тысяч. Потому что Иеро оказался не в другом зале, как ожидал, а посреди поляны.
      Обычной поляны, которых в Тайге не меряно. Вокруг травка, кусты, чуть дальше - лес.
      Он оглянулся.
      Ни двери, ни зеркала. Теперь, поди, и не проснешься!
      Иеро усмехнулся. Разбудят, придет время.
      Приглядевшись внимательно, он понял, что поспешил объявить поляну обыкновенной. И поляна непростая, и Тайг на себя не похож. Деревья стоят не сплошь, не кое-как, не дико - а рядами, словно посаженые гигантским садовником.
      Или садовник был самым обыкновенным, но сажал деревья пятьдесят лет назад, или сто, или двести - когда они, деревья, были обыкновенными прутиками-саженцами.
      И трава на полянке не простая - вся одного росточка. Он наклонился. Так и есть - стриженая трава. Значит, он не в Тайге - в искусственном парке.
      Около Аббатства тоже был парк, но деревья в нем росли привольней, да и траву не стригли. Косить косили изредка, чтобы не было совершенной, непроходимой дикости.
      Он прошелся по полянке. Вот и дорожка, выложенная плоским камнем, еще одно подтверждение искусственности.