- Ага! - он выглянул, посмотрел вниз. - Понятненько. Из этого окна и выпала мисс Лиза, - он начал изучать подоконник.
      Комната напоминала мастерскую оптика - зеркала, линзы, призмы.
      - Любопытно, - Холмс обратил внимание на большую, футовую линзу, закрепленную на массивном штативе.
      - Осторожно! Бога ради, не сдвиньте! Здесь очень чувствительный часовой механизм, - шагнул к Холмсу принц.
      Холмс стал перед линзой, заглянул в нее.
      - Луч из окна, пройдя сквозь линзу, попадет на призму, - он указал на призму, укрепленную в нише стены. - Судя по всему, дальше луч пойдет вниз. Видите?
      Действительно, в нише под призмой начиналась небольшая, около квадратного фута, шахта.
      - А это что?
      Прямо под призмой еще на одном штативе было закреплено серебряное кольцо.
      - Похоже, в кольцо вставлялась какая-то линзочка, нечто вроде окуляра.
      - Вы думаете, эта оптическая, хм, система, имеет отношение к случившемуся? - русский следователь скептически посмотрел на Холмса. Вот, мол, за какие турусы на колесах получают некоторые гонорары.
      - Я просто пытаюсь понять, что происходило ночью. Каково ваше мнение?
      Следователь встал на низкий, около полуярда от пола, подоконник.
      - Я без труда достаю верхнюю задвижку, но мисс Лизе пришлось бы подняться на цыпочки.
      - Зачем? Зачем ей подниматься на цыпочки? - меня задел отход Холмса на задний план.
      - Чтобы закрыть окно. Думаю, когда принц Александр закончил фотографировать небесные светила, он ушел. А мисс Лиза привела в порядок свои записи или что она там вела, захотела закрыть окно. Потеряла равновесие и упала. Кто-нибудь слышал крик? Надо поспрашивать людей.
      Тут я вспомнил:
      - В три часа ночи я просыпался. Что-то, не знаю точно, что, меня разбудило. Не исключено, что это был крик или шум падения.
      - В три пятнадцать, Ватсон, - Холмс встал рядом со мной.
      - Возможно. Я лишь мельком взглянул на часы.
      - И вы слышали крик, мистер Холмс?
      - Нет. Как и доктор Ватсон, я не могу сказать точно, что именно меня разбудило.
      - Понятно. Значит, время нам известно, - следователь походил на ученика, успешно решившего у доски первое действие сложной задачи.
      - Ваше высочество, - обратился к принцу Холмс, - вы упомянули, что это - верхняя лаборатория. Мне думается, стоит осмотреть и нижнюю. Ведь она есть, нижняя лаборатория?
      - Да, - нехотя согласился принц. - Наверное, мы должны ее осмотреть. Отец категорически возражает против проникновения в нее посторонних, но в сложившейся ситуации... - он подошел к стене. - Причуда архитектора, принц утопил декоративный выступ, и часть стены превратилась в невысокую узенькую дверь. - Прошу, господа. Осторожно, винтовая лестница.
      Ступени круто уходили вниз, ход едва освещался откуда-то сверху. Становилось все темнее, все глуше.
      - Сколько, Ватсон? - спросил Холмс, когда мы отановились на площадке в самом низу.
      - Сто шестьдесят четыре ступени, - с давних пор у меня вошло в привычку измерять лестницы.
      - Следовательно, мы в подземелье.
      В сгустившемся мраке с шипением разгоралась спичка. Принц Петр взял с подставки трехсвечный канделябр.
      - Сейчас, господа.
      Подземелье меня не удивляло. Если человек, богатый человек, строил на исходе девятнадцатого века средневековый замок, значит, он романтик, и в замке обязательно будут и "норка священника", и подземелье, и потайные ходы, все, о чем мечталось в детстве.
      Тяжелая дверь раскрылась бесшумно. Строили хорошо, воздух свеж и сух.
      Мы оказались в зале; высокий, футов пятнадцать свод поддерживался колоннами, толстыми и грубыми.
      - Нижняя лаборатория, господа, - принц зажег еще несколько свечей, расставленных в пристенных подсвечниках, и они отразились многократно: большую часть стен зала занимали огромные зеркала, создавая иллюзию бесконечного пространства. Зал оказался не столь уж велик: пятиугольной формы (еще одна прихоть архитектора?) он в поперечнике составлял не более двадцати футов. И он был пуст, лишь в центре стояло возвышение, постамент, формой повторяющий зал.
      - Поверхность серебряная, - Холмс наклонился к постаменту. Я присмотрелся. Действительно, серебро. А в центре возвышения виднелась небольшая, около дюйма, выемка.
      - Похоже, и сюда вставлялась маленькая линзочка. Или что-то еще.
      - Какое это имеет значение? - следователь, дюжинами повторенный в зеркалах, не мог скрыть раздражения.
      - Может быть, никакого.
      - Темна вода во облацех, - пробурчал следователь.
      - Отец разрабатывает способ многомерной фотографии и не хочет преждевременной огласки.
      - Скажите, здесь есть другой выход, прямо наружу? - следователь загорелся новой идеей.
      - Да, - после некоторой заминки ответил принц. - Им почти не пользуются.
      - Все-таки позвольте его осмотреть.
      - Пожалуйста, - согласился не без досады принц. Лаборатория выглядела как плод прихоти чудака, сумасброда, и демонстрировать ее посторонним вряд ли нравилось его высочеству.
      Рядом с одним из зеркал оказалась еще одна дверь.
      Принц толкнул ее.
      - Не заперта. Странно.
      - Позвольте! - следователь взял канделябр из рук принца и, наклонясь, шагнул в темный проем.
      Ход оказался низким, приходилось пригибаться. Он заканчивался другой дверью, тоже массивной, прочной, и тоже не запертой. Дверь открывалась в каменное пустое помещение.
      Холмс со следователем поджидали нас.
      - Полагаю, и эта дверь обыкновенно бывает заперта? - спросил следователь.
      - Да. Это амбар - снаружи. Мы его обычно держим пустым.
      Следователь пошел к выходу из амбара.
      - Третья дверь, и опять только прикрыта, - он распахнул ее, и солнечный свет загасил свечи.
      - Смотрите, мистер Холмс! Это, несомненно, следы! - следователь не скрывал торжества.
      Я заглянул через плечо Холмса. Перед нами была река. Амбар располагался на высоком склоне, к воде вел каменный спуск, но между спуском и дверью оставалось несколько ярдов земли, поросшей сорной травой.
      - Поломанные стебли указывают на то, что здесь кто-то проходил.
      На спуске след потерялся, зато у реки, на песке...
      - Какие четкие следы! Прямо со страниц учебника!
      На песке виднелись две бороздки. Неглубокие, они тянулись параллельно друг другу.
      - Здесь явно волокли тело. По характеру следов ясно, что направление движения - к реке.
      - Смелое предположение! - холодно сказал Холмс.
      - Это очевидно, мистер Холмс. Некто дотащил тело до данного места, затем достал лодку, подогнал сюда, погрузил в нее тело, отплыл, вероятно, ниже по течению и утопил тело в каком-нибудь омуте.
      - Чье тело вы имеете в виду? - так же холодно спросил Холмс.
      Следователь замялся.
      - Учитывая, что следы ведут от лаборатории, а принца Александра никто не видел со вчерашнего вечера, можно сделать определенные выводы. Впрочем, давайте пройдем к причалу.
      Ярдах в ста выше по течению на воде качалось несколько лодок; крестьяне возились вокруг одной, вытащенной на сушу, верно, конопатили.
      Мы подошли. Мужики, оторвавшись от дела, поклонились, ломая картузы. Следователь о чем-то спросил. Один из мужиков, бородатый старик, степенно ответил.
      - Он говорит, что действительно пропала лодка, Фрола Щеглеватых. Сроду не бывало такого. Разые из озорства?
      - А весла? Уключины? - Холмсу, похоже, не нравилась версия следователя.
      - В шалаше, рядышком, был шест. Без присмотра. Фрол - мужик легкомысленный. Да и не думал, что на его лодку кто позарится. Дрянь лодчонка, если честно. Если по глупости угнали, из озорства, то найдется. Куда ей деться.
      Следователь кончил переводить, поговорил с мужиками еще, затем повернулся к нам.
      - Я распорядился, чтобы они прошли вниз по реке. Может быть и отыщут лодку. Тело-то вряд ли, если притопили, придется прочесать реку баграми, и, спохватясь, добавил:
      - А ваше мнение, мистер Холмс?
      - Я восхищен вашей энергией, - сухо ответил мой друг.
      Мы вернулись к амбару.
      - Ищите женщину, говорят французы. Был ли у нее друг сердца?
      - Она находилась в определенных отношениях с Константином Фадеевым, моим крестником, - принц Петр явно устал. Мы все устали - за исключением следователя. А тот бодро продолжил:
      - Когда его видели в последний раз?
      - Утром. Утром у тела, потом он пошел к себе. Константин тяжело переживает случившееся, - принц, которому было лет сорок, выглядел старше своего отца.
      - Я должен видеть его.
      - Господа... Господа, вы проводите?.. Мне нужно побыть одному.
      - Разумеется, - кивнул Холмс.
      Принц остался у входа в подземелье, мы же, не сговариваясь, предпочли идти верхом. Тропа привела нас к широкой гранитной лестнице, поднимавшейся прямо к замку, водяной каскад освежал путь, но я заливался потом. Да и следователь непрерывно утирался огромным клетчатым платком. Один Холмс бесстрастно поднимался вверх.
      - Константин живет в "свитских номерах", - на середине подъема мы остановились перевести дух. - Я разговаривал с ним незадолго до вашего приезда. Он утверждает, что виделся с мисс Лизой вечером, коротко, всего несколько минут. И все.
      - Ну, мистер Холмс, люди иногда говорят правду, иногда - лгут, - сказал следователь, когда к нему вернулся голос. - Он один живет? Я имею в виду, кто-нибудь может подтвердить, что он ночью не покидал своей комнаты?
      - Там же живет полковник Гаусгоффер.
      Из вежливости следователь не торопил нас, но видно было его нетерпение. Он походил на фокс-терьера у норы, охваченного ожиданием предстоящей схватки.
      Мы одолели оставшиеся ступени, - признаться, на сей раз я пренебрег счетом, - и, обогнув замок, подошли к "номерам".
      У входа нас нагнал полковник.
      - Знакомьтесь, - я представил его следователю.
      - О принце Александре нет известий? - следователь стремительно вцепился в Гаусгоффера.
      - Нет, и это тревожит.
      - Вы ночью... не слышали ничего необычного?
      - Нет. Я сплю крепко.
      - А Константин Фадеев? Он всю ночь провел в доме?
      - Вероятно. Пришел он минут двадцать после меня. Мы выпили по бокалу вина в гостиной и разошлись.
      - Вы слышали, он лег спать?
      - Помилуйте, каким образом? Даже если Константин печатал на машинке, стоило ему плотно закрыть дверь, как треск проклятого механизма пропадал напрочь. Это отлично построенный дом, превосходно!
      - Печатал на машинке?
      - Ну да. Он признался, что пробует себя в литературе, да еще студенческая работа - рефераты...
      - Замечательно, - нетерпение следователя гнало его дальше. - Вы не покажете комнату господина Фадеева?
      По лестнице, покрытой ковровой дорожкой, - не такой роскошной, как в "Уютном", - мы поднялись на второй этаж. Следователь постучал - громче, громче и громче.
      - Не отвечает.
      - Дверь не заперта, - Холмс потянул ее на себя.
      Можете назвать это предчувствием, можете - дедуктивным выводом, но то, что я увидел, меня не удивило. Похоже, каждый был к этому готов, кроме, может быть, полковника.
      Пока я поддерживал тело за ноги, следователь поставил опрокинутый стул, влез на него и ножом перерезал веревку у крюка люстры.
      Я ослабил петлю и освободил шею.
      Тело было еще теплым, но это уже было именно тело, а не Константин.
      - Доктор, можно что-нибудь сделать? - без надежды спросил следователь.
      Я покачал головой.
      - Он мертв не менее получаса. Скажем так: от двадцати минут до получаса.
      - Самоубийство?
      - Борозда удавления показывает, что он был жив, когда затягивалась петля. Но... - я колебался.
      - Что, Ватсон? - глаза Холмса блестели, старая ищейка чуяла след.
      Я потрогал голову Константина.
      - Определенно, имел место ушиб. Он ударился, или его ударили, довольно осовательно. Череп не проломили, но оглушить могли.
      - Ага, ага... - следователь отчаянно тер подбородок, - ага... - он прошелся по комнате и остановился у стола. - Ну конечно. Это все решает. Вот оно, признание студента.
      - Признание? - полковник Гаусгоффер оправился от неожиданности.
      Мы подошли к следователю. На письменном столе стояли рядышком два "ремингтона". Один - с обычным шрифтом, другой, похоже, с кириллицей. Рядом с пищущими машинками лежали листы бумаги.
      - "Мистер Холмс, - напечатано было на одном, - я совершил непоправимое. Узнав о связи принца Александра и Лизы, я убил обоих. Сейчас, когда гнев оставил меня, я понял безумие поступка. Жить с этим невозможно. Прощайте".
      - Какой ужас! - полковник, военный человек, был потрясен.
      - Все указывало на это, - следователь обращался прежде всего к Холмсу. - Молодой человек, студент, возвращается после длительной отлучки и узнает, что девушка ему неверна - так это или нет - неважно. В припадке гнева он убивает ее, выбрасывает из окна башни - дело происходит ночью во время опытов принца. Затем безумный ревнивец опускается в нижнюю лабораторию, и та же участь постигает принца Александра. В борьбе с ним убийца получает удар по голове. Потайным ходом он выносит тело и топит в реке, украв для этого лодку. Состояние аффекта проходит, утром он видит убитую им девушку, страх и раскаяние охватывают его, и студент вешается. Вы согласны с такой версией, мистер Холмс?
      - Звучит убедительно, - смиренно согласился Холмс.
      Следователь полистал другие бумаги на столе.
      - Литературные опусы. О! Мистер Холмс, доктор Ватсон, он писал о вас, с этими словами следователь поднял один из листков. Что-то скатилось с него и со стуком упало на паркет.
      - Недурно, - следователь поднял предмет. - Такой бриллиант у студента? Скорее, это... - он замолк, но сдержаться не смог, - скорее, это подарок принца девушке. Залог, знаете ли, чувств. Надо будет спросить Петра Александровича, не знаком ли ему сей перстень.
      Мы с Холмсом переглянулись. Пропажа драгоценностей!
      - Мне предстоит тяжелая обязанность - уведомить о случившемся семью принца. Мистер Холмс, вы не составите мне компанию?
      - Заслуга в столь быстром и энергичном расследовании целиком принадлежит вам, - поклонился Холмс. - Я лучше воздержусь.
      - Я пойду с вами, - вызвался полковник.
      Из окна мы видели, как они шли к замку.
      - Быстро, Ватсон, быстро! Зарядите в машинку чистый лист!
      - Зачем, Холмс?
      - Быстрее!
      Я повиновался.
      - Печатайте, - он продиктовал текст, несколько строк. - А теперь дайте сюда! - он сложил лист вчетверо и спрятал в карман. - Вернемся к себе.
      В недоумении я шел за Холмсом.
      - Задайте себе вопрос, Ватсон,почему письмо написано не от руки, а на "ремингтоне", по-английски, а не на родном Константину языке?
      - Потому, что адресовано вам.
      - Именно, Ватсон, именно! Адресовано мне! Вы уловили суть!
      Трапезничали мы в "Уютном" - произошедшие события отменили общий обед. Холмс, не переставая, курил, а я отдыхал в удобном кресле, положив ноги на скамеечку.
      Следователь заскочил поделиться новостями. Покрасоваться.
      - Видите, мистер Холмс, и мы в наших палестинах не лаптем щи хлебаем. Кое-что умеем. Но какой удар семье! Полковник Гаусгоффер готовится уезжать. Семье требуется покой.
      - Он уезжает? Когда?
      - Прямо сейчас. Уже переносят в коляску багаж.
      Холмс достал из кармана лист бумаги.
      - Это я нашел под дверью своей комнаты. Послание Константина.
      Следователь развернул лист и начал читать вслух:
      "Мистер Холмс! Пытаясь отвести от себя подозрения и запутать следствие, я спрятал драгоценности среди вещей полковника Гаусгоффера. Сейчас, когда я решил, что не стоит жить после содеянного, мне бы не хотелось бросать тень на честного человека. Константин".
      Он перечитал второй раз, молча, затем обратился к Холмсу:
      - И вы только сейчас показываете мне это письмо?
      - Я поднялся в свою комнату буквально десять минут назад. Нашел письмо. Решил подумать.
      - Нужно спешить, - следователь решил не сердиться. Англичане - что с них возьмешь!
      Опять мы шли к "свитским номерам". У порога кучер хлопотал у экипажа.
      В дверях с чемоданом показался слуга. Следователь что-то ему сказал, и тот остановился, поставил чемодан на крыльцо.
      - Вы ко мне? - окликнул сверху полковник.
      - На минуту.
      Мы поднялись.
      - Открылись новые обстоятельства, - следователь подал полковнику письмо. - Прочтите.
      Полковник, сдерживая нетерпение спешащего человека, начал читать, держа лист в вытянутой - дальнозоркость! - руке.
      - Чушь! В моих вещах ничего нет!
      - Видите ли, полковник. - мягко, сочувственно проговорил Холмс, камушки настолько маленькие, что их легко не заметить.
      - Но я все уложил лично и очень тщательно.
      - Тем не менее, бедняга сознался, что подбросил драгоценности вам. Зачем ему лгать перед смертью?
      - Неслыханно!
      - Совершенно с вами согласен, - следователь осмотрел комнату. - Один чемодан внизу, и два здесь. Это все?
      - Все.
      - Придется осмотреть.
      - Позвольте несессер, - Холмс снял несессер со стола, раскрыл его, начал выкладывать флакончики и коробочки. Одну, квадратную, серебряную, он предпочел другим.
      - Что в ней?
      - Порошок для чистки зубов. Осторожно, не рассыпьте, он очень маркий.
      - Постараюсь, - Холмс поднял крышечку. - В самом деле, маркий, - он запустил в порошок пальцы и через мгновение извлек нечто вроде карамельки. - Вот один! - он обтер карамельку платком, и мы увидели, что это красный прозрачный камень. Рубин.
      - А вот и второй!
      - Замечательно, - следователь даже прищелкнул языком. - Как вы догадались, что именно сюда студент спрятал драгоценности?
      - Психология преступника. Будь у меня талант доктора Ватсона, я бы написал совершенно новый учебник криминалистики.
      - А, дедуктивный метод!
      - Не только. Побудительные мотивы преступника, страх разоблачения, чувство загнанности, или наоборот, неуязвимости... Видите, полковник, мы вас задержали ненадолго, - Холмс вернул ему несессер.
      - Благодарю. - поклонился Холмсу полковник, поклонился строго и чопорно. - Я едва не увез краденую вещь. Теперь я ваш должник.
      - Поскольку заявления о пропаже драгоценностей не было, они не будут фигурировать в деле. Это самое малое, что можно сделать для семьи. Потому - никаких протоколов! - следователь затем прокричал что-то вниз, и слуга вернулся за чемоданами.
      Через несколько минут экипаж выехал за ворота, увозя полковника Гаусгоффера и его багаж. Но без рубинов.
      Расставшись со следователем, - "мне теперь над рапортом вечер коротать. Не люблю, страсть", - мы с Холмсом наведались в замок.
      - Я доложу его высочеству, - лакей оставил нас в холле, прохладном даже в этот душный вечер.
      - Его высочество ждет вас в кабинете.
      Ждет - сказано слишком сильно. Принц едва шевельнулся в кресле.
      - Узнали что-нибудь?
      Холмс пересек комнату и положил на стол камни.
      - Это они?
      - Где? Где они были? - никогда не думал, что пара рубинов может так взволновать.
      - В несессере полковника Гаусгоффера. В серебряной коробочке с зубным порошком. Полковник уехал.
      Принц кивнул, словно ожидал услышать нечто подобное.
      - Пусть так. Пусть так, - принц осторожно, нежно поместил камни в маленькую полированную шкатулку; глаза его блестели блеском игрока, принц суетился, потирал руки, ходил по комнате из угла в угол. Наконец, он остановился перед нами.
      - Мистер Холмс, вы блестяще подтвердили репутацию лучшего частного сыщика. Здесь, в чужой вам стране, вы вернули пропажу спустя двадцать четыре часа после того, как взялись за дело, и это несмотря на события, которые так внезапно вторглись в нашу жизнь. Безусловно, вы заслужили дополнительное вознаграждение. Предпочитаете наличные?
      - Удобнее через Лондонский банк.
      - Как вам будет угодно. Я телеграфирую своему поверенному. Вы когда отправляетесь?
      - Ваше высочество не желает, чтобы мы...
      - Занялись сегодняшними событиями? О, нет! Такие дела в России находятся в ведении государственных служб. У нас с этим строго. Закон!
      - Тогда завтра мы покинем замок.
      - Что ж, надеюсь, мы увидимся утром. Увы, обстоятельства сделали меня не самым гостеприимным хозяином.
      Нам оставалось откланяться.
      Ни я, ни Холмс, не сказали ни слова до тех пор, пока не оказались в холле "Уютного". Более того, Холмс успел выкурить трубку, а я выпить чашку чая (слуга принес шумящий samovar и блюдо разных сладостей), прежде чем молчание было нарушено.
      - Итак, Ватсон, нас рассчитали.
      - Можно подумать, вы мечтали стать замковым детективом и поселиться здесь навечно, - признаться, я был немного задет невниманием принца. Тайны раскрыты, порок наказан, добродетель торжествует, чего же более?
      - Нет, Ватсон, нет! Раскрыт самый поверхностный, очевидный слой дела! Господи, судить о запутаннейших событиях лишь на основании отпечатка ботинка или по сломанной ветке - само по себе преступление.
      - Какой ветке?
      - Это я так, к примеру.
      - А ваш знаменитый метод? "Капли грязи на плаще сидетельствуют, что вы полковник Кольриджа""
      - Не утрируйте, Ватсон. Метод помогает голове, дает ей факты, иначе оставленные бы незамеченными, но он не заменяет дальнейшую работу этой самой головы. Кто-то находит пуговицу в траве, и считает, что он работает, как Шерлок Холмс, а если пуговиц две, то он превосходит Шерлока Холмса! Скакать по очевидным, бросающимся в глаза уликам и не дать себе труда заглянуть в суть явлений - нет ничего более далекого от моего метода, Ватсон.
      - Но Холмс, этот русский следователь нашел убийцу и обнаружил мотив. Преступление раскрыто по всем статьям.
      Холмс не ответил.
      - Ну, полноте, друг мой. Случившееся никак не умаляет вашей славы. Молодой щенок поднял кость лишь потому, что она была ближе к нему, да еще на виду. Помните дело о баскервильской собаке? Так вот, представьте, что, приехав в Баскервиль-Холл, вы узнаете, что чудовище подстрелил какой-нибудь местный охотник.
      Холмс, наконец, рассмеялся.
      - Право, в этом что-то есть. Скажите, Ватсон, а почему вообще вам пришел на ум случай с баскервильской собакой?
      - Ну... подсознательные ассоциации. Нынешний случай чем-то схож с тогдашним: замок, старый вельможа, молодой вельможа, удаленность от города. Согласитесь, сходство немалое, словно зеркальное отражение.
      - Вы совершенно правы, - серьезно, даже торжественно произнес Холмс. В который раз я убеждаюсь в проницательности ваших суждений. Вы спать хотите? - неожиданно спросил он.
      - Я все время хочу спать. С самого утра. Но вот так, чтобы лечь в постель - нет. В Лондоне сейчас пьют пятичасовой чай.
      - А мы будем вечерять.
      Я знал - бесполезно распрашивать Холмса о чем-либо. Он не любил незавершенности, торопливой, дешевой работы. Преждевременный вывод может подмять под себя новые факты, порой дающие делу иной поворот. Нет, Холмс ждал последнего факта, каким бы незначительным он не казался, и только тогда, трижды, четырежды проверив цепь умозаключений, он ошеломлял блестящим, феерическим финалом.
      Сейчас он выжидал. И ему, возможно, понадобится моя помощь.
      Поэтому я заказал слуге побольше крепкого кофе и приготовился бодрствовать.
      - Который час, Ватсон? - вопрос выдавал его напряжение. Часы, большие напольные часы стояли позади него, стоило лишь обернуться, но он предпочел - подсознательно, разумеется, - переложить ответственность за время на меня.
      - Четверть одиннадцатого.
      - Рано, Ватсон. Как рано.
      На наше счастье, в холле нашелся шахматный столик и фигуры.
      Сегодня ни я, ни Холмс не вкладывали страсти в игру. К полуночи мы только-только сделали по дюжине ходов.
      Пробило полночь, давно ушел отосланный слуга; samovar остыл; уснули, кажется, обязательные шорохи деревенского дома; редкий стук передвигаемых фигур являл гармоничную принадлежность наступившей ночи.
      Выпитый кофе заставлял сердце мое стучать быстрее обыкновенного. Холмс то и дело отирал бисеринки пота с висков. Раскрытые окна плохо спасали от духоты, а ночные мотыльки, если и залетали в комнату, то лишь затем, чтобы броситься под потолок и, распластав крылышки, притвориться листочком. Пламя наших свечей их не влекло.
      Пока Холмс раздумывал над ходом, я, кажется, задремал, поскольку слышал и вой баскервильского чудовища, и тяжелый запах трясины, и рыдания миссис Степлтон, и мои утешения, жалкие и нелепые.
      - Ватсон, Ватсон, проснитесь! - Холмс тряс меня за плечо.
      Я взглянул на часы - половина третьего, и, наверное, покраснел.
      - Сам не знаю, как заснул.
      - Ничего, Ватсон, зато отдохнули.
      Случайно я поднял глаза. Комната была драпирована живой тканью. Сотни, тысячи мотыльков усыпали потолок и верхнюю часть стен.
      - Любопытно, не правда ли? Я нарочно не закрывал окно. - ни следа сонливости не было на бодром лице Холмса. - А теперь, Ватсон, готовы ли вы сопровождать меня?
      Мы осторожно, стараясь не шуметь, покинули "Уютное". На фоне белесого от луны неба замок высился черной громадой.
      Холмс подвел меня к малозаметной дверке.
      - Ход для обслуги - горничных, водопроводчиков, частных сыщиков. Запирается на замок, но не на засов. - Холмс несколько минут колдовал отмычками. - Заходите. Я взял свечи, но постараемся обойтись без них, - он вел меня по темным переходам. Спортивная обувь, в которой мы были, и ковры делали наше продвижение бесшумным, призрачным.
      - Осторожно, ступени.
      Мы поднимались.
      - Узнаете, Ватсон?
      Я шагнул за Холмсом и огляделся. Без сомнения, мы находились в верхней лаборатории принца Александра.
      Окно, то самое, было раскрыто настежь. Я выглянул. Ночь оставалась по прежнему светлой, но у горизонта, куда ни глянь, скапливалась тьма, плотная, вязкая, и тьму на мгновение пронзали багровые зарницы.
      - Гроза идет, - сказал я Холмсу, и, подтверждая правоту моих слов, низкий раскат грома донесся, нет, скорее, докатился до нас, коротко дрогнули оконные стекла, словно дыхнул огромный зверь, обдав волной тяжкого воздуха.
      - Обратите внимание на оптическую систему, - привлек мое внимание Холмс.
      Лунный свет из окна собирался линзой в пучок и, преломленный призмой, падал на светящийся камень в серебряном зажиме.
      - Вот он, рубин! Концентратор!
      Луч, тонкий и яркий, уходил от камня в нишу стены и исчезал в шахте.
      - Идемте вниз.
      Дверь в нижнюю лабораторию оказалась открытой.
      - Часовой механизм компенсирует движение луны, но все равно это рискованно, - Холмс почти бежал по крутым зелезным ступеням; я, как мог, поспевал за ним.
      Нижняя лаборатория была освещена, но настолько слабо, что я едва видел силуэт моего друга.
      - Осторожно, господа! - резкий голос молодого принца заставил меня вздрогнуть. - Не подходите к зеркалам!
      Я, наконец, разглядел его. Принц стоял рядом, всего в трех шагах от входа.
      - Вижу, митер Холмс, что вы стремитесь расставить точки над i. Что ж, смотрите.
      Луч из верхней лаборатории пронзал воздух нисколько не рассеиваясь, не расходясь, - и упирался во второй рубин в центре пятиугольного пьедестала. Где и исчезал. Зеркала светлились едва заметно, пепельным светом темной стороны луны, зато над постаментом роился туман, светящийся, малиновый, искры костра, разожженнного неведомо где.
      Прошло несколько минут. Туманное свечение начало нарастать, усиливаться, словно ветер раздувал тот самый костер. Теперь это было клубящееся, меняющее форму облачко. На миг оно вспыхнуло по настоящему ярко.
      - О, Господи, - принц отшатнулся, но свет начал меркнуть, быстро и неудержимо. До нас опять донесся раскат грома, по странной особенности архитектуры мы его не столько слышали, сколько чувствовали, ощущали физически, почти осязаемо; и вместе с этим раскатом исчез огненный шнур, соединяющий рубины.
      - Но луна еще не зашла! - принц робко, как к старшему, обратился к Холмсу.
      - Вероятно, существуют и другие необходимые факторы.
      Холмс зажег свечу. Зал обрел знакомый прежний вид. Никакого тумана, ничего.
      - Поднимемся, - предолжил Холмс.
      Принц обвел взглядом зал, ища что-то, но без уверенности, без надежды.
      - Поднимемся, - повторил Холмс.
      Свет луны действительно по прежнему падал на линзу, мезанизм работал исправно, но этот свет больше не оживлял рубин, не порождал огненный шнур.
      Зато снаружи башни огня было предостаточно. Горели крестьянские жилища, на глазах пожар расползался шире и шире, стремясь охватить замок в кольцо. Слышались крики - людей, и, еще более страшные, животных.
      Забил колокол.
      - Замку ничего не грозит, но завод в опасности, - прокричал принц.
      Дальнейшие события ночи смешались и спутались в моей памяти. Мы с Холмсом ничем не могли быть полезными - два пожилых человека. Пожарные насосы не пустили огонь к замку, но завод, конфетная фабрика, крестьянские постройки выгорели дотла, выгорели быстро, жарко. Гроза оказалась сухой, дождь и не думал начаться.
      С тяжелым чувством покидали мы замок. Дым и зола кружили в воздухе, проникая в одежду, волосы, казалось, в саму нашу плоть. В купе пульмановского вагона я извел не один флакон ароматической воды, пока Холмс не посоветовал:
      - Запах, Ватсон, преследует вас изнутри.
      - Изнутри? - поезд мчался по Франции, и тысячи миль отделяли нас от замка, где, возможно, еще тлели угли.
      - Да, Ватсон. И все духи мира не помогут, пока вы не изгоните его из головы прочь.
      Я удивленно посмотрел на друга.
      - Холмс, похоже, вы хорошо знакомы с психоанализом?
      - Дорогой Ватсон, я давно уже не тот самоуверенный и самовлюбленный тип, с которым вы встретились Бог знает сколько лет назад. У меня было время, много времени после гибели профессора Мориарти, и в своем добровольном изгнании я его потратил не зря. С тех пор следить за достижениями человеческого разума стало моей обязанностью - ведь и преступный мир все более широко пользуется плодами науки, - некая высокопарность, торжественность тона Холмса свидетельствовала, что дело подошло к концу. Следует финал.