Василий Щепетнев
      Черная охота
      12 августа.
      Канцелярская скрепка отогнутым концом царапнула бумагу.
      - "Оптимальные издержки - пять единиц", - продекламировал торжественно Советник. - Что скажешь?
      - Малахов учтен? - Куратор наполнил минералкой стакан.
      - Ну-ка... - Советник пробежал глазами две страницы распечатки. - Да, включая Малахова.
      - Не уложатся, - Куратор набрал воду в рот, помедлил, перекатывая нарзан от щеки к щеке и, наконец, проглотил.
      - Планировал Сынок, а он обычно считает точно, - возразил Советник.
      - Э! Планировать все горазды, - Куратор отставил стакан. На запотевших стенках отпечатались подушечки пальцев - тонких, нервных. - Хочешь пари: прихватят минимум одного лишнего.
      - Идет, - Советник достал чистый лист. - С проигравшего бутылка шотландского. А насчет камушков как? Найдут?
      - Что камушки! Пустяк, безделица... Надо будет - своих подсыпем, Куратор начертил пять прямоугольников и в первый бисерным почерком вписал: "Малахов А.Б. Ликвидирован 26.07.".
      16 августа.
      Трава колола подошвы. Грубая кожа, а чувствует.
      Петров спустился к реке. Мягкий ил подался, заструился меж пальцев. Шаг, другой - и вода подступила к лицу. Прозрачная: видно, как пескари снуют в глубине, тычутся в щиколотки.
      Славно-то как! Он оттолкнулся, выбрался на середину реки и лег на спину, предоставляя течению нести себя. Солнце выглянуло из-за облачка и ударило в глаза ярко, безжалостно. Надо перевернуться, да лень. Проще закрыть глаза. Усманка, Дон, Азовское море. Черное... Далеко, До обеда не доплыть.
      - Какая гадость! - Вера возмущенно смотрела на сына. - Никита, ты отец или кто? Скажи ему, чтоб не таскал всякую мерзость в дом.
      - И вовсе не гадость, а опарыши. Замечательная наживка, - Антон хладнокровно забрал у матери майонезную баночку. - Смотри, какие толстые, жирные!
      - Замолчи, а то меня стошнит!
      - Ухожу, ухожу, - и вышел на крыльцо.
      Из соседней хижины выбежал черный котенок.
      - Багир, Багир, иди сюда! - поманил Антон. - Рыбки дам!
      Котенок подскочил резво, потерся о ноги.
      - Держи! - серебряная уклейка упала на ступеньку. Багир прижал рыбу лапой и стал раздирать мелкими острыми зубами.
      17 августа.
      Не рассчитал, кончились червяки, подчистую.
      Антон перевернул жестянку, поковырялся в земляных комочках. Бесполезно. И попросить не у кого: сюда, на Тихий омут, редко ходят.
      Он оставил удочку на берегу, вошел в лес. Муравейник сыскать надо, яичек набрать. Ого! Из пня, из самого центра, торчит нож - отличный, такой и по охотничьему билету не купишь. Тень от рукоятки падает на какие-то закорючки... Часы солнечные устроил кто-то да и забыл.
      Антон вытащил нож, померил лезвие. Годится. Спрятать придется, а то отец отберет.
      Путь назад отыскался не сразу, и, когда Антон, наконец, вышел на берег, рыбацкий азарт спал. Словно в насмешку рядом с банкой разлегся наглый длинный червяк. Как извивается! Ничего, крючок не разогнешь!
      Полчаса Антон ждал, пока не понял - ушла рыба. Закинуть в последний раз, наудачу?
      Он начал осторожно выбирать леску. Крепкий крючок, бронзированный, и леса прочная. Пошло, пошло!
      Он тянул, вглядываясь в глубину омута. Тяжелое, не селявка. Сандалет! Крючок за ремешок зацепился. Но...
      Сандалет был надет на ногу.
      Завтрак - перловая каша, пара оладышков и кофе "по-привокзальному" - не развеял утренней сонливости. Петров с сомнением посмотрел на мутную жидкость и решил воздержаться. Не стоит портить день с утра.
      Муха села на ложечку, запустила хоботок в кофе и, соглашаясь с Петровым, полетела к потолку. Соображает!
      В дальнем углу - плачущий голос Степана Кузьмина:
      - Два неучтенных полотенца! А отвечать кому? Мне! - кладовщик сокрушенно махал руками.
      Никита стремительно рассек зал, остановился у столика начальника базы Фомичева. Через минуту Фомичев подошел к Петрову:
      - Вы медик?
      - Что-то случилось?
      - Мальчик с рыбалки прибежал, говорит, утопленник в реке.
      Петров потер подбородок:
      - Где именно?
      - У Тихого омута.
      - Милицию известили?
      - Проверить бы сперва, - Фомичев раскраснелся, дышит тяжело. Гипертоник. - Вдруг напутал мальчишка?
      - Проверим. Машину давай, командир.
      ...Ветки колотили по кузову, машина вздрагивала на пересекающих серую песчаную дорогу корнях деревьев.
      - Стоп, шеф, приехали. Остальное - ножками, недалеко.
      Они прошли берегом.
      - Здесь? - спросил Антона Петров. Мальчик кивнул, стараясь не смотреть в сторону реки, - Постой, не подходи.
      Берег нависал над водою невысоко - сантиметров восемьдесят. Плавала удочка, бамбук мокро поблескивал на утреннем солнышке, а рядом, у берега, темнело тело.
      Край берега потревоженный, свежеосыпанный. Ступила нога и сорвалась, не удержалась.
      - В машине я трос видел, командир. Будь ласка, принеси, обвяжем и вытащим.
      Начальник базы хотел что-то сказать, но Петров отвернулся, стаскивая джинсы. Кожа в гусиных пупырышках. Нервы, нервы...
      - Никита, иди сюда, один иди, Антона к машине отправь.
      Дно круто уходило вниз, пришлось плыть - омут же. Обвязав тросом тело, Петров скомандовал:
      - Поднимайте! Аккуратно, аккуратно!
      Ниже по течению он выбрался на сушу сам, запрыгал, вытряхивая из уха воду.
      Доцент Вадим Сергеевич Одинг, руководитель краеведческой экспедиции истфака, лежал на спине; бесстрастное, разглаженное лицо, глаза незряче смотрят в небо. Рубашка "проконсул", джинсы-пирамиды, греческие сандалеты. Странный купальщик.
      - Он совсем не умел плавать, я знаю, - пробормотал Никита.
      - Давайте оживляйте, - нервно прикрикнул начальник.
      - Спокойно, командир. Забирай их и дуй на базу, оттуда звони в район, в милицию. И пришли кого-нибудь тело сторожить. Часок я побуду, а потом уйду.
      - Это почему еще...
      - Потому. Ты, командир, лицо ответственное, должностное, а я отдыхающий. Деньги не за то платил, ясно?
      Дверца хлопнула оглушительно. Осерчал начальник. Под рычание отъезжающей машины Петров неспешно оделся.
      Спустя сорок минут подвел итоги.
      Смерть наступила между часом и тремя часами ночи вследствие утопления. Никаких следов насилия. Никаких признаков заболевания. Идеальный простой утопленник.
      Солидный, еще подающий надежды ученый прошел среди ночи три километра лесом и утопился в омуте. Или свалился случайно? Прогуливался? С кем?
      Петров давно обсох, но ветерок, тянувший с реки, свежий августовский ветерок, навевал дрожь.
      Холодно. Господи, как холодно...
      Петров откинул простыню, свесил с кровати ноги, нашарил на стуле одежду. А сейчас - акт самонаграждения за подъем. Отломил кусок шоколада, прожевал.
      Падавший из окошка свет фонаря померк. Отключили-таки электричество, режим экономии.
      Ключ туго повернулся в навесном замке.
      Туман, снятый и разбавленный, стелился по пойме реки, вдали мерцал костер. Маленький ночной моцион для одинокого джентльмена.
      Ступени вели к мостку. Он оглянулся. Крутой берег высился безмолвной, безразличной ко всему стеной. Эпоха Цинь.
      В тумане костер исчез. Петров шел, сверяясь с белым огнем стрелки компаса.
      Размятое пятно костра появилось внезапно, вдруг. Еще шаг и костер ожил. Придется лечь на землю.
      Петров пристроился у кочки.
      Шагах в двадцати у костра сидели трое - два парня и девушка. Олег Муратов, Коля Патура и Алла Минакова. Студенты истфака. Обычно с ними была и четвертая, Зиночка Лубина, но не видно, и вообще, не попадалась она сегодня.
      Невысокое пламя пыталось достать висевший над костром котелок.
      - Пора разливать, - подал голос Патура.
      - Не торопись, - оборвал Муратов, и троица застыла в молчании.
      Чингачгуки.
      Земля потихоньку отбирала накопленное тепло. Тяжелая работа. А со стороны - лучше не бывает: подкрался, пошпионил - и спи, отдыхай. Проснулся, опять пошпионил, а там - зарплату дают или орден.
      - Пора! - не выдержал Патура.
      На сей раз Муратов не возражал. Сняв котелок с огня, он поставил его на землю и деревянным черпачком разлил варево в три большие алюминиевые кружки.
      Мужчины пили жадно, быстро, Алла - осторожно, крохотными глотками, то и дело отрываясь от кружки.
      - Алеграмос, астарот, бегемот, весарта! - забормотал Муратов, запрокинув голову в небо. - Асафат, сабатан, угана!
      Все трое, не усидев, пустились в пляс. Подпрыгивали, вертелись вокруг костра, выкрикивая:
      - Гулла, гуала, лаффа! Сагана! Эха, шиха, рова!
      Без музыки, а как работают! И слова знакомые, пикапутрипу! Петров согнал со лба наглого комара.
      Первой сдалась Алла - согнувшись, извергла из себя выпитое и, отойдя в сторонку, медленно села в траву. Патура продержался чуть дольше. Один Муратов прыгал и прыгал, выкрикивая совсем уже нечленораздельное. Наконец, и он сел:
      - Ты, кто видит меня, - сказал он вдруг внятно и связно, - знай, что плата - кровь! - И, потянувшись к котелку, уснул.
      Интересные у вас игры, ребятки.
      Петров встал, отряхнулся. Что же вы, други, пьете?
      Он посветил огнем в котелок. Пантерные мухоморы, мышатник, ягоды картофеля. А курим что? Тирлич. Интересно.
      Он оттянул веко Муратову. Живы, сатанисты доморощенные? Живы, через часок очнутся.
      ...Ветви, листья проносились у самых глаз, но он и не думал замедлять бег, сила тела, упругая, налитая, несла стремительно, превращая движение в полет, чарующий до восторга, до замирания внутри; он мог все, лес был в его власти и расступался, стараясь освободить путь, он бежал, наслаждаясь волей, выстраданной и, наконец, пришедшей, он был почти счастлив, почти потому что где-то оставалась заноза, красная мигающая точка, все настойчивее напоминавшая о возвращении...
      Олег Муратов, Михаил Седов и Николай Патура, студенты-практиканты, подошли к Маклоку.
      Деревня стояла потерянной, пустой. Неправленные избы косились в разные стороны; почерневшие, обветшавшие, с худыми крышами; окна заколочены; щелястые полурассыпанные сараи. И бурьян, бурьян...
      - Наша хата, конечно, с краю, - завернул во двор Патура.
      Они подошли к знакомому до бревнышка "дому Ситника" - с него начинали поиски.
      - Сегодня обследуем "Голую избу", - сверился с блокнотом Муратов, Володька велел.
      Михаил вышел из сеней, неся в охапке оставленные на ночь инструменты:
      - Разбирайте и идем.
      Избушка оправдывала свое название - крохотные, без наличников окна, расконопаченные стены.
      Не провалиться бы - пол, хоть и настланный, а лучше бы земляной, не сломаешь ногу в ловушке половиц.
      В избе - ничего. Совсем ничего. Совершенно.
      - Прекрасно, - Михаил шаркнул ногой. - На статью тянет: "Причины отсутствия имущества в крестьянской избе первой половины двадцатого века". Погоди-ка, - он наклонился и выковырнул вросшее в половицу кольцо. Подпол. Надо глянуть. Капитальное убежище четвертого класса.
      Поднатужился и с трудом откинул крышку люка.
      - Подпольщики искру раздувают. Ау, свои! - заглянул в черный квадрат Патура. - Ничего не видно.
      Муратов протянул фонарь. Голова кружится до дурноты, придется терпеть. К обеду полегчает, а вечером можно будет и повторить. Патура - живчик, хоть бы хны ему, а вот Алла на базе осталась, отлеживается, благо старшой - аспирант Володька Рогов - в город укатил, на похороны Одинга.
      - Лестница выдержит? - засомневался Михаил.
      - Проверим практикой, - Патура осторожно поставил ногу.
      - Возьми лопату, - Муратов с трудом шевелил языком. - Начни с правого дальнего угла, авось что и сыщем.
      - Как в прошлый раз - пачку остмарок? Заставь потом фрицев отоварить, Михаил спустился за Патурой.
      Муратов встал на колени, закрыл глаза. Качает, как на волнах, океанских, больших: то вознесет высоко-высоко, то вниз бросит. Первые дни, пока мышатник не клали, выворачивало до последнего закоулка в кишках, а с ним - терпимо. Нет, это не волны, а прыгает гигантская лягушка, а он у нее в брюхе. Ии-гоп! Ии-гоп! через поле, через лес на Лысую гору скок-поскок! выше неба синего, ниже моря темного, и вот на высоте прыжка лягушка срыгивает, и он летит вниз, на одиноко лежащую посреди вспаханного поля зубьями кверху борону.
      Муратов вздрогнул, приходя в себя. Кажется, вздремнул. Во рту заструилась кислая, обильная слюна, голова гудела.
      - Мужики! - Он свесил голову в люк. - Я на двор выйду.
      Пол изогнулся, превращаясь в воронку, и его неудержимо потянуло вниз, в горловину молчащего подпола. Ползком он пытался выбраться наружу, руки скользили по доскам, стараясь зацепиться, удержаться, а из щелей выпрыгивали и бежали мимо сотни мышей, круглых, брюхатых, сливаясь в сплошной серый поток, водоворотом исчезавший в подполе и с хлюпаньем затягивавший за собой тяжелое непослушное тело. Он поднялся на локтях, чтобы не захлебнуться в этом потоке, но тут из-за печки выкатился клубок червей, ударил в лицо и рассыпался, залепив глаза, рот, нос, но нельзя заслониться, очиститься, а надо изо всех сил ползти, ползти, ползти...
      Алла поминутно оглядывалась на Петрова, в который раз рассказывая о том, как нашла Олега без сознания во дворе "Голой избы". Никита и Леонид шли рядом, стараясь не отставать от стремительной девушки, полчаса назад влетевшей в столовую и закричавшей в голос "Помогите!".
      Пройдя мимо разбросанных домов, она уверенно вывела их на заросший дрянью двор.
      - Сюда! Вот он!
      Олег Муратов лежал посреди двора, подложив руки под голову, словно решил поспать.
      - Разберемся, - Петров прикоснулся к его шее.
      Тепленький, живой. Ватку с нашатырем - к носу. Веки дрогнули, поднялись.
      - Лежи, лежи, - Петров вытащил из сумки шприц, содрал пластиковую упаковку, набрал два кубика кофеина.
      - Ты здесь один? А где остальные?
      - В подполе, - Муратов сел, поддерживаемый Аллой. - Они вниз спустились, а мне стало плохо и... Нет, не помню.
      Значит, в подполе. Ладно. Вернее, неладно.
      Петров заглянул в избушку. Из проема посреди пола - ни звука. Подобрав ломик, он поспешил назад, во двор. Доски легко падали наземь, ставни раскрыты. И ломом - по стеклам!
      Теперь в избе стало светло, солнечные квадраты пали на пол, устланный мелкой, тяжелой пылью.
      - Видите? Следы Муратова, а те - Патуры и Седова.
      - Получается, они до сих пор внизу? - дошло до Никиты.
      - Получается. Лучше отойти к двери, - Петров выглянул наружу. - Алла, не найдете крепкой веревки?
      - Где-то была. В избе Ситника, да, Олег? - но Муратов опять закрыл глаза. - Я сейчас, мигом!
      Петров принюхался. Древесная гниль, пыль, рвота. Букетец.
      - Держите, - вбежала Алла и остановилась, глядя на следы.
      Петров попробовал веревку на разрыв. Прочная, выдержит. Он связал петлю, надел на себя, конец веревки отдал Никите:
      - Следи по часам, через две минуты не вылезу - тащи.
      Несколько глубоких вдохов и - вниз, быстро.
      - Три, четыре, пять... - отсчитывал бесстрастный голос в голове. Лестница затрещала, но он уже стоял на земле. - Восемь... - свет из люка скудный, у ног валялся фонарик, он попробовал включить - бесполезно, иссякла батарея, - одиннадцать... - он шарил по полу, - пятнадцать, шестнадцать... - вот! Холод кожи не допускал и намека надежды, - двадцать два... - он подтащил тело к лестнице, перенес петлю на Михаила Седова, перепоясал его, рассмотрев-таки... тридцать семь... - и вверх!
      Никита посмотрел на жадно дышавшего Петрова, потом - на веревку в своих руках. Стоя над люком, они медленно выбирали веревку. Алла вскрикнула, когда над полом показалась голова Михаила - синее лицо, широко раскрытый рот, язык меж зубов.
      - Нет, выносить не стоит, положим у стены.
      - А искусственное дыхание?
      - Он мертв несколько часов. Трупные пятна, - Петров задрал рубаху Седова.
      Второй раз он спускался без страховки, не без труда отыскал скорчившегося в углу Патуру, у лестницы задержался. Наверху скрипнул ставень, отраженное светлое пятно пронеслось полосой, в ушах зазвенело.
      Та же синева, исцарапанная в кровь шея, гримаса...
      - Отчего они умерли? - воротник душил Леонида.
      - Задохнулись. В подполе скопился газ. Муратов тоже надышался. Его счастье - успел выбраться наружу.
      Петров сел на землю. Устал. Газа глотнул? Мелькнуло что-то и ушло неосознанное, оставив чувство упущенного. Подумать надо.
      - Кажется, машина с базы едет! - это Никита.
      Придется встать, Муратова в район везти, в больницу.
      - Володя! - скользнула в дверь Алла. - Ты знаешь?
      - Конечно. Ужас. Ты из больницы? Как Олег?
      - Ему лучше. Потом мы в милицию заехали, они завтра прибудут, если бензин найдут.
      Рогов вздохнул.
      - Еще и Зина куда-то делась, наверное, в город удрала, с нее станет, любимица Одинга, что ей тут без него... Экспедиции конец, завтра начнем паковаться, - он поднялся. - Ты ужинала?
      - Не успела.
      - И я опоздал, только из города вернулся. У меня есть банка тушенки, на двоих хватит.
      19 августа.
      Сухая, безросая трава зашевелилась обещающе. Багир заерзал, припал к земле. Ну, сейчас! Толстый уж прополз мимо, и котенок, разочарованный, побежал дальше.
      Здесь часто рыбу дают, вкусную. Он обнюхал деревянную ступеньку, подал голос. Нет, не дают. Дальше, в кустах, виднелась старая, давно вылизанная банка. Мимо, мимо...
      Багир слонялся по базе, но, кроме неосторожного кузнечика, ничего не нашел. Последний домик. Правда, тут ему никогда ничегошеньки не перепадало, но пропускать не стоит.
      Он подошел к домику вплотную, мяукнул возмущенно и застыл. По боковой стене вниз к земле протянулась темная дорожка с непривычным, но манящим и возбуждающим запахом.
      - Багир, Багир, поди сюда! Кис-кис-кис! - заметила его женщина с ведром. - Поди, что дам!
      Он заторопился, залакал из натекшей лужицы, искоса поглядывая на приближавшуюся женщину.
      Крик ее, резкий и пронзительный, заставил Багира съежиться, прижать уши, и только потом котенок сообразил, что нет в крике ни гнева, ни злости, а единственно непонятный, необъяснимый страх.
      Петров ставил в бритвенный станок новую кассету. Парные лезвия. Интимно и деликатно. Придает благообразный вид.
      Он сидел у открытого окна, смотревшего на зеленые кусты.
      Крик разорвал утро.
      Петров бежал по базе, мимо нерешительно выглядывавших из жилищ заспанных обитателей.
      Повариха, завидя его, смолкла. Домик Рогова.
      - Что случилось?
      - А-а... - повариха показала на хижину.
      Да, такой цвет ни с чем не спутаешь. Петров подошел ближе.
      - Опять у вас что-то стряслось! - начальник базы, отдуваясь, торопился к ним.
      - Не у меня. У вас. Мое дело сторона, могу и уйти.
      - Подождите, подождите, Виктор Платонович. У меня, конечно, у меня. У нас, - он заметил лужицу крови. - Откуда? - голос растаял.
      - Полагаю, изнутри, - Петров обернул руку носовым платком.
      Хижина стандартная, два на три с половиной, обстановка спартанская. Из предметов роскоши - чайник. Чисто - если не считать залитую кровью стену. И кровать - узкая, сиротская, на которой в царственном пурпуре простыней лежали аспирант Владимир Рогов и - отдельно - его голова.
      Рваная, измочаленная, изгрызенная культя шеи. Именно изгрызенная.
      Петров повернул лежавшую голову. Полный перелом второго шейного позвонка. Отрыв.
      Он выбрался наружу, стараясь не замазаться кровью.
      - Видал я вас всех! - Начальник бросил трубку на рычажок аппарата. - Не едут, бастуют, Милиция и прокуратура на месте, но водители заблокировали гаражи и улицы.
      - Скверно, - Петров пододвинул телефон к себе - старый, в трещинах, залепленных изолентой; держится на честном слове, как и держава; но что может быть прочнее?
      - Алло, больница? Дежурного врача... - он подождал, слушая свист на линии. За стеной кладовщик выговаривал кому-то за разбитый графин.
      - Здравствуйте! Я по поводу вчерашнего больного с отравлением, Муратова... Убежал? Когда? Спасибо...
      Я от дедушки ушел, я от бабушки ушел...
      Начальник ожесточенно крутил диск:
      - Девушка, девушка, мне область! Как, и вы бастуете? Но мне позарез... Алло, алло! - он подул в трубку. - Молчат...
      - Жалею, что раньше не уехали, - Вера укладывала чемодан спеша, вещи топорщились, выбивались из-под крышки. - Кошмар, а не отдых, каждый день убивают людей. А что сотворили с аспирантом? И никому дела нет, милиция даже не приехала! Антон, бросай удочки, их папа захватит. У Фроловых на всех места в машине нет, тебе и так придется на коленях сидеть. Дай сумку, обувь уложу, - она раскрыла ее, заглянула внутрь. - Что это? Нож? Откуда?
      - Нашел.
      - Незачем тебе, не игрушка. Никита, выбросишь, ладно?
      В дверь постучали.
      - Разрешите? Я попрощаться. Слышал, уезжаете, - Петров увидел нож. Однако! Вооружаетесь?
      - Антон подобрал, - Вера прошла на веранду. - Фроловых посторожу.
      - Где же валяются такие штучки? Позволь подержать, а?
      - Кто-то в пень его воткнул и забыл. Я случайно набрел, муравейник искал и увидел. В тот день, помните...
      - Когда мы на машине ездили? - подсказал Петров Антону.
      - Да. Там направо маленькая полянка есть...
      - Никита, выноси чемодан, - скомандовала, воротясь, Вера.
      Антон, подняв сумку, пошел за отцом. Петров подождал.
      Вернулся Никита.
      - Отправил?
      - Не повредит сменить обстановку.
      - Пожалуй. Никита, давай меняться, я тебе компас дам за нож.
      - Берите так, мне он ни к чему.
      - Ни к чему - хорошо. А вот кому - к чему? Не признается...
      Шесть легковушек вырулили на дорогу и куцым караваном потянулись вон.
      - Закурлыкали, журавушки, - кивнул вслед Петров.
      - Бегут, - сплюнул Леонид. - Забоялись, в город захотелось. Моя тоже с ума сходит, увози - и все тут. А на чем?
      - Вы бы напросились к кому.
      - Опоздал. А автобуса у базы нет.
      Петров разрезал яблоко новоприобретенным ножом пополам.
      - Угощайтесь.
      - Спасибо. Что с женой делать? Истерика...
      - Кстати; тут неподалеку хутор, у хозяина грузовик. Поговорите. Думаю, за хорошую мзду он отвезет вас на станцию. Двадцать километров пешком не пройдешь.
      - Хутор?
      - Километров пять отсюда, не знали? Могу велосипед одолжить, у меня складной.
      Грузовик вкатился в распахнутые ворота и остановился.
      - Соблюдайте порядок, а то не поместимся, - энергичная женщина выросла у борта. - С детьми - в первую очередь! Деньги сразу водителю отдавайте!
      - "Титаник", - вздохнул Никита.
      - Едешь? - Петров дзинькнул велосипедным звонком.
      - Надо бы, да места, боюсь, не хватит. А вы?
      - Погожу. Закроют базу - вывезут.
      Старушка влезла на приставленный табурет и, подталкиваемая сзади, карабкалась выше.
      - Руку дайте! Руку дайте! - кричала она хрипло. - Тащите меня!
      - И я остаюсь, - решился Никита.
      - Осторожно, вы мне все раздавите!
      - Надо бы ссадить человек пять, - водитель с трудом закрыл борт.
      - Леня, а как же ты? - выглянула из кабины Ирина.
      - После приеду, после, не волнуйся, - Леонид состроил дочке козу. - Не сегодня - так завтра.
      Он поднял опрокинутый табурет, сел на него и не слезал, пока машина не скрылась за поворотом.
      - Чем добру пропадать, хай пузо лопнет! - Леонид принялся за вторую миску поджарки.
      Трех столов хватило на всех. Петров оглядел сотрапезников. Фомичев, Степан Кузьмич - команда администрации. Леонид, Никита да он сам отдыхающие. И Алла.
      - Вы-то почему не уехали? - полюбопытствовал Никита.
      - У меня - практика, - пожала плечами девушка. - Завтра комиссия из университета приедет, с ней и отбуду.
      - Вы воронежская? - поддержал разговор Леонид.
      - Из Казани два месяца как перевелась, успела.
      - Иваныч! - решительно обратилась к Фомичеву повариха. - Мы с девками уходим сейчас. За Надькой мужик пришел, вместе пойдем. А расчет когда?
      - По почте получишь, - буркнул Фомичев.
      - Откуда они? - спросил кладовщика Петров.
      - Кухонные бабы? Говорят, совхозные. Я-то первый год здесь, - Степан Кузьмич поднялся. - Пойду кухню принимать.
      Петров бросил камушек в омут. Пора подводить предварительные итоги. Гибнут исключительно мужчины, участники экспедиции: тонет Одинг, задыхаются Патура и Седов, убит Рогов, и как убит!.. Краеведы... Куда исчезла Зиночка Лубина? Уехала в город горевать по Одингу? Муратов сбежал из больницы - зачем? Осталась Алла - из чувства долга? Студенты баловались галлюциногенами - острых ощущений захотелось? Сатанизм - романтизация токсикомании?
      Игра в вопросы надоела.
      Где-то здесь - полянка. Пожалуй, она. Нелегко пробраться. Муравейник в наличии и пень на месте. След от ножа в самом центре. Гномон?
      Он пригляделся к знакам на пне.
      Это не краска, не чернила.
      Что привело сюда Одинга? Или кто? Зина?
      Он разглядывал кусты.
      Оплошность. Большая оплошность. Самонадеянный дилетант, вот кто он.
      Петров пробрался вглубь кустарника.
      Не мог сразу сообразить. Верхогляд. Торопыга. Кретин.
      В маленькой ямке, небрежно прикрытой валежником, лежала Зина Лубина.
      То, что от нее осталось.
      - Близится осень, увы... - Никита отложил газету. - Темнеет рано. Что зимой делать станем?
      - Проживем, - Леонид подошел к канделябру. - Мой знакомый в кооперативе клепает "буржуйки" и керосинки. Богатеет, нет слов.
      Одна за другой свечи загорелись, засияли.
      - Ночь, - Алла отошла от стола. - Ночь...
      Стеклянные стены павильона-библиотеки почернели, тьма прижалась к ним, жадно высасывая слабый свет полудюжины огоньков. В углу похрапывал начальник, в одиночку одолевший поллитровку "Целебной Русской". Остальные сидели вокруг уставленного консервами столика.
      Никита опять завел:
      - Помню, в Киев попал на майские праздники в восемьдесят шестом, профсоюз путевку в турпоезд выделил, горящую. Народ рвался оттуда, а я туда. Походили мы по Киеву, на улицах - одни приезжие. Умные киевляне по домам отсиживаются. Я подумал-подумал, да и сам под землю спрятался - в Лавру пошел.
      - Правда, что там мертвецы прямо на виду лежат? - Алла, скинув кроссовки, забралась на кресло с ногами.
      - Лежат. Лица прикрыты, а руки видны.
      Блеснуло!
      Петров закрыл глаза, зажал уши.
      Подполье, тело Патуры, обвязанное веревкой, холод стен, подступающее удушье и...
      Пятно света, отброшенное поворачивающимся на ветру ставнем, скользнуло по камню кладки, земляному полу, бочке - рассохшейся, со сползшими обручами, опять по полу - стоп! Из мрака выхвачена рука, коричневая, сморщенная кисть с полусогнутыми пальцами, кисть правая, выше - темная материя рукава, все, дальше - ничего.
      Мозг зафиксировал картинку и спрятал, приберег, а сейчас выложил. Пользуйся.
      - Спите? - легонько коснулся плеча Степан Кузьмич.
      - Почти. Пойду, прилягу.
      - Стоит ли? Вдруг рядом бродит... - Леонид не закончил.
      - Думаю, имеет смысл провести ночь всем вместе, - поддержал и Никита.
      - Нет! - Алла соскочила на пол. - Вдруг он - один из вас? Я не останусь. А в домике у меня есть чем встретить любого, пусть сунется!
      - Но, Алла... - попытался возразить Леонид.
      - Нет, я ухожу. Последите лучше за собой!
      - Позвольте вас проводить. Надеюсь, меня вы не подозреваете? - Петров потер глаза.
      - Я вообще никого не подозреваю. Я просто боюсь.
      - Начальничек-то уснул, - попытался разрядить обстановку Леонид.
      - Переволновался, - сокрушился кладовщик, - неприятностей боится. И работу потерять. Я за ним пригляжу.
      - Все же не мешает держаться кучнее. Я переберусь в домик рядом с вашим, Алла. Никита, присоединяйся, - предложил Леонид.
      Лунного света хватало. Приемник "Океан", большой, тяжелый. Очень удобно. Петров снял заднюю крышку.
      Если заменить килограммы внутренностей на пару микросхем, освобождается место для маленькой, но очень полезной вещицы, по сравнению с которой "узи" - мастодонт. Кобуру на грудь, у сердца, а поверх - легкомысленную светлую курточку.
      База молчала. Он миновал ворота, свернул с дороги.
      Серебряный лес черен изнутри. Но и чернота бывает разной. Надо правильно смотреть. Через минуту проступили, показались деревья, кусты, трава. Трюх-трюх по тропинке. Пепельная хвойная стлань пружинила под ногой. На сучок наступить, споткнуться, пошуметь, сохраняя чувство меры. Придет, даже и не захочет - придет. Натуру знаю, и потому обычай мой такой...
      Знакомая полянка. Точно ли он повторяет маршрут Зины и Одинга?
      Падающая звезда оставила огненный след.
      Маньяк. Простое, исчерпывающее, удобное объяснение.
      Меняю ослиные мозги на ослиные уши. Пора идти дальше.
      Деревня в ночи естественнее. И разбросанные на свету дома выстроились в улицу, что стояла вдоль старой ухабистой дороги. Собачьего лая разве не хватает. Обло, стозевно...
      Он шел спиной к луне и ждал, не появится ли рядом другая, чужая тень. Нет. Придется посетить злой дом - "Голую избу".
      Небойко сыпались звездочки - августовская метеорная капель лишь зачиналась.
      Проем зиял предупреждающе. А Никита говорил, заколотили они все...
      Побывал кто-то в избушке.
      Или наоборот, выбрался.
      Петров проскочил сени и впрыгнул, покатился по полу.
      Никого нового. У стены - тела несчастных искателей. Фонарик можно не включать - из подпола струился свет. Тихий, но очень знакомый звук рассыпающейся земли и шевелящегося тела.
      Поторопить? Сам выползет.
      Загорелся яркий круг на потолке, заскрипела лестница.
      Поднимается.
      Грязная, в земле рука показалась первой, за ней другая, с фонарем. Петров прищурил глаза. Безволосая сизая голова с огромными провалами вместо глаз, хоботное рыло. Противогаз.
      Поднявшийся содрал маску, сумку, висевшую на боку. Неутомимый исследователь деревенских глубин Олег Муратов.