Но безопасность эта была кажущейся — ведь и неуправляемый, полусожженный античастицами корабль, несущийся на субсветовой скорости, вполне может врезаться в планету и нанести ей чудовищную травму; а во-вторых, некоторые нейтральные государства, владения которых находились на Венере, с течением времени вступят в войну на нашей стороне — и получилось, что я практически самовольно использовал основное оружие, повредив нашим потенциальным союзникам.

Вот что такое чистая агрессия: едва сумев сориентироваться по принципу «свой-чужой», так сразу же наносится удар! Да, война — не фунт изюма, а бешеная рубка звездолетов — это отнюдь не то, что вкладывает в это понятие обычный человек, никогда не сидевший в командирском кресле и не державший в своих руках судьбы триллионы жизней!

…Неподалеку от меня сражалось несколько небольших групп кораблей, потоки антиматерии, как мечи богов, вспарывали космос; на меня пока еще никто не нападал, а тем временем Венера стала взрываться изнутри.

Гравитационная энергия псевдозвездой практически не выделялась; вещество планеты постепенно разогревалось от тепла все увеличивавшихся в количестве ядерных реакций, пока, наконец, с поверхности планеты не стали вздыматься огненные факелы, выбрасывая в космос куски планеты. Я не хотел этого, и мне было горько осознавать, что в этом повинен только я один. Взрывающаяся Венера была той ложкой дегтя, которая испортила мне целую бочку меда.

Планета, названная так в честь богини любви, превратилась в маленькую звездочку — она полыхала и полыхала, а затем стала распадаться на куски, которые в свою очередь тоже стали разваливаться на части. Венера постепенно превращалась в облако раскаленной пыли, вытягиваясь вдоль своей орбиты; облако росло и росло, полыхая, как огромный ядерный костер, и увеличиваясь до гигантских размеров, а вещество облака все так же продолжало взрываться.

— Что ты наделал? Зачем тебе это было нужно? — кричали на меня мои соседи по рубке.

— Так получилось… Я не хотел… — оправдывался я.

А они и дальше продолжали «клевать» меня, растравляя горечь неудачи…

Что мне делать — я не знал: все плохое, что только можно было сделать, я уже сделал; теперь нужно исправлять содеянное, необходимо как-то улучшать ситуацию… — и ум мой судорожно заметался в поисках ответа…

Внезапно, посредине этого кошмара, меня осенила ну просто-таки великолепная мысль:

— Заткнитесь, — оборвал я своих подчиненных, — мы садимся на Землю.

— Зачем? — удивились они.

— Там я узнаю мнение о случившемся у народа!

Офицеры поразились моему решению, но замолчали и вернулись к своим приборам. Я запросил Землю о посадке открытым текстом для того, чтобы нам никто не мешал садиться — и мне это удалось: корабли противника, пролетающие рядом, огонь не открывали, и мы, соответственно, не обостряли ситуацию тоже. В то время, как на Земле думали, давать ли нам право на посадку или же нет, мы постепенно сбрасывали свою околосветовую скорость: корабль сделал несколько больших кругов, постепенно замедляясь и сближаясь с планетой.

И вскоре скорость у нас была уже совсем незначительная и вполне достаточная для посадки, поэтому тормозящее многотысячекратное ускорение мы выключили, и у нас появилась возможность ходить по кораблю. Я приказал транспортному роботу принести мою одежду, оделся и, сев на свое кресло, стал ждать посадки. Корабль вошел в стратосферу. Вскоре нам дали разрешение на посадку, но не там, где мне хотелось, поэтому я решил сам посадить корабль туда, куда считал нужным.

— Где мы будем садиться? — спросил меня штурман.

— Возле «вечного» города, — ответил я.

— А почему именно там?

— Я думаю, — начал вслух рассуждать я, — что там живут именно те люди, у которых действительно можно спрашивать — ведь у них перед глазами вся тысячелетняя история человечества.

— Но есть много других мест, — резонно возразили мне.

— Я это знаю, но нужно же какое-нибудь выбрать — я выбираю это место, а значит, садиться мы будем именно там!

Мы снизились и вошли в атмосферу над Атлантическим океаном, потом полетели над Африкой — все шло согласно расчетам — наша скорость была еще слишком велика для посадки, но она быстро падала в плотных слоях атмосферы.

— Нас спрашивают, что мы собираемся делать, — доложил мне второй пилот.

— Скажи им, что мы еще не решили, — ответил я.

Крейсер летел уже над Средиземным морем, потом под нами проплыл большой гористый остров, после чего за узкой полосой моря возник он — «вечный» город. Корабль пролетел рядом с ним, потому что я не хотел садиться ни в самом городе, ни в его окрестностях — там слишком шумно и слишком много народа — короче говоря, там не та обстановка, в которой можно обсуждать серьезные вопросы. Звездолет заскользил через горы, я приметил небольшую деревушку и решил приземлиться именно здесь.

— Остановимся над площадью, — сказал я.

Корабль завис над площадью, громадный, черный, безмолвный и такой чуждый всему этому радостному миру под жаркими лучами южного солнца, что казался порождением иного, враждебного мира. Мы видели, как люди выходили из домов, собираясь на солнцепеке, и, задрав головы, смотрели на нас. Гравитационные конденсаторы постепенно разряжались, но колоссальный звездолет висел в воздухе, совершенно не опускаясь, казалось, что бронированный исполин может висеть здесь, в воздухе, не поддерживаемый ничем, хоть целую вечность.

Я зашел внутрь транспортного робота, мы переместились на площадь, и я вышел из него. Я специально не надел форму с наградами, чтобы не сбивать местных жителей с толку — я оделся по-гражданскому. Их было немного — около двух десятков человек — я подошел к ним и принялся говорить, а в небе, в ярком синем, безоблачном небе, светилось вытянутое пятно — то, что еще недавно было Венерой:

— Я виноват перед вами, люди, — начал я, — и поэтому пришел просить у вас прощения. По собственной глупости я уничтожил Венеру, и она сейчас сгорает там, в небе, — я указал рукой на яркое облако. — Я виноват перед вами, людьми, и прошу вас, простите меня.

— А зачем ты это сделал? — спросил меня кто-то.

— Я был глуп и самонадеян, — ответил я. — Я стрелял в один из спутников, которые находятся возле Венеры, но попал в саму планету и раскаиваюсь в совершенной ошибке.

— А почему ты берешь всю вину на себя? — спросили меня. — Разве ты был один?

— Я командир корабля — это первое, и, кроме того, стрелял лично я — а это второе, — пояснил я, — вот почему вся вина лежит исключительно на мне.

— И что же ты хочешь от нас? — снова спросили меня.

— Вы — народ, и я прошу у вас прощения за совершенную мной ошибку.

По небу плыли редкие облака, своей белизной оттеняя чистую голубизну высокого неба; сухой жаркий воздух был насыщен пряными запахами цветов и терпкими запахами трав; от звона цикад, казалось, дрожала земля, переливчато пели птицы; свежий воздух жизни вливался в мои уставшие от кондиционированной атмосферы корабля легкие; красной кометой, размером со среднее облако, догорала Венера, а они все молчали — они молчали, стояли передо мной и думали, пока, наконец, один из них не решился прервать затянувшееся молчание и спросил:

— Как тебя зовут?

— Какая разница, — ответил я, — ведь я весь перед вами — к чему вам мое имя?!

— Бог простит, — сказал кто-то.

— Но я спрашиваю не у бога, а у вас!

Над площадью вновь повисло тягостное молчание, в группе были две пожилые женщины; наконец, одна из них сказала мне:

— Ты совершил ошибку и признал ее. Ступай с миром — ты прощен!

— Спасибо, бабушка! — воскликнул я. — От всей души тебе большое спасибо!

Я вернулся на корабль и объявил всем, что народ меня простил. Мы улетали: корабль медленно поднимался в космос, и моя совесть была чиста — я покаялся и получил прощение. Венера превратилась в облако горячей пыли, которую солнечный ветер скоро разнесет без следа. Люди восстановят Венеру, но это произойдет уже после моей смерти, а пока мы вышли из атмосферы Земли, включили основной двигатель и начали набирать скорость — мы возвращались на войну.

…Снова и снова я стрелял, и люди гибли, а я несся вдаль, и путь мой был путем крови и смерти. Раз за разом основное оружие делало свое дело, а я мчался вперед, и ночь, звездная ночь, укрывала меня своим крылом…

Я стал замечать, что все меньше и меньше пользуюсь приборами в момент прыжка или выстрела, из-за чего среднее время моего кровавого цикла вновь сократилось и стало теперь около семи часов — и если раньше, за восемь часов, противник не успевал что-либо противопоставить мне, то теперь и подавно!

…Однажды, когда я менял корабль, мне сообщили, что моя жена убита, а ребенок похищен и находится неизвестно где.

Я ждал чего-либо подобного, и вот оно случилось… Что поделаешь — противник нанес мне ответный удар — тот, на который он был способен: одолеть меня в открытом бою он не смог, и поэтому решил повлиять на меня таким вот жестоким способом. Война — это война; правила на ней есть, но они не строгие и их часто нарушают, предпочитая воевать до победы и без правил. Успех на войне окупает все, или вернее сказать, почти все, поэтому для его достижения хороши почти все средства — в руководстве неприятельской разведки, осуществившей эту акцию, наверняка рассчитывали, что это известие выбьет меня из колеи, и я уже не смогу столь безжалостно быстро и точно атаковать их планеты, но они просчитались.

Я наверняка гораздо больше переживал бы от этого известия, если бы был человеком, и если бы я доподлинно не знал, что в другой Вселенной с моими родными все в порядке, а так я отнесся к своей трагедии достаточно сдержанно. Раз за разом я снова и снова уходил в боевой поход и имел возможность отмстить, но я не думал о мести — я выполнял свой долг — только и всего — потому, что так было надо!

Так прошло еще больше десяти месяцев, за это время мной было убито почти восемь тысяч триллионов человек — я изливал свою исполинскую силу на этот мир, и он трепетал передо мною! К тому времени я уже знал, что только один экипаж военного корабля смог уничтожить двести девяносто триллионов людей на планетах; многие корабли смогли записать на свой счет лишь по десять-двадцать триллионов загубленных жизней, что по сравнению с моим результатом было каплей в море.

Я чувствовал, что за время боевых действий мои силы чрезвычайно выросли, и вот однажды, просто, чтобы проверить себя, я напрягся и попытался перебросить корабль в прошлое. Интересно, смогу ли я это сделать?

Я отправил звездолет в средневековье… — и внезапно перед нами возникла Солнечная система, на ней не было никаких следов человеческой деятельности, Венера была на своем месте, а в эфире царила полная тишина. Мои спутники чрезвычайно удивились — они не понимали, что случилось. Похоже — к моему удивлению и радости — что у меня получилось! Я посчитал, что еще слишком рано что-либо объяснять своим спутникам, поэтому приказал:

— Подлетим к Земле — а там разберемся.

…Звездолет сбрасывал скорость. Сначала мы пролетели мимо Земли, затем сделали еще несколько витков, пока корабль не затормозился настолько, что смог медленно двигаться над стратосферой планеты, после чего мы стали постепенно снижаться: вошли в атмосферу и перешли на горизонтальный полет на высоте немногим выше самых высоких земных гор.

…Мы смотрели вниз и не видели ни больших городов, ни раскинувшихся вширь полей, ни заводов — селения были небольшими, дороги узкими, а возделываемые земли — крохотными прямоугольниками. В районе Северного моря я еще больше уменьшил скорость полета, и теперь корабль практически перестал двигаться относительно поверхности Земли.

У нас не было специальных приборов, чтобы рассмотреть подробности, но кое-что нам удалось разглядеть на седой поверхности этого студеного моря: мы увидели четыре корабля, неторопливо переваливающиеся по неспокойного валам волн. На кораблях было по одной мачте с полосатым парусом — эти деревянные корабли были скорее похожи на большие лодки, чем на настоящие морские суда; носы у этих посудин были украшены какой-то резьбой, а по обеим сторонам корабля сидели люди и гребли длинными веслами. Мне стало все понятно — я захотел увидеть средневековье — и вот они — викинги — прямо передо мной.

Я направил звездолет к Евразии, и за несколько дней такого медленного «туристического» полета все наши люди успели побывать в рубке и посмотреть туда, вниз, на свое далекое прошлое. Они рассматривали небольшие грязные поселения, которые наши предки считали городами, и в которых замусоренные улочки пахли, наверное, так, что запах, который стоял в них, наверняка мог сбить с ног любого человека из моего экипажа!

Мы видели степи и леса, пустыни и моря; мы видели крестьян-землепашцев и их сеньоров, видели многотысячные табуны коней и быков, пасущихся на свободе; видели кибитки и юрты кочевников… а по морям плыли галеры, ладьи и пироги, полные товаров и воинов; по пустыням шествовали караваны верблюдов, переходя от одного оазиса к другому; среди торосов и льдов пробирались закутанные в меха охотники на тюленей и белых медведей; в межгорных долинах тоже жили люди и выращивали что придется… — люди были везде, и занятые своими делами жители Земли той далекой эпохи и не подозревали о том, что сейчас их далекие потомки смотрят на них из-за облаков. Прошлое — тонкая и ранимая материя, я тоже читал фантастику о путешествиях во времени, поэтому у меня и в мыслях не было не то что вступить в контакт с нашими предками, но и даже спуститься хотя бы до уровня гор.

Итак, я полностью овладел временем, и отныне я могу перемещаться сам и перемещать в нем любые другие, пока еще не слишком массивные объекты — теперь я смогу увидеть не только сколько сахара и какой сорт чая находится в кружке, которая сама, в свою очередь, тихо-мирно стоит себе в закрытой комнате соседнего дома, но и то, кем и когда был положен сахар, где был выращен чайный лист, как его собирали и сушили, из какой свеклы появился сахар, и как он был переработан на заводе и продан в магазине; также я смогу увидеть кем и когда был положен в кружку чай, какая обстановка была в то время в кухне и какой она была раньше и будет после чаепития; кроме того, я могу увидеть когда и кем будет выпит этот чай, и какие при этом им будут произнесены слова, и как ответит на них собеседник, и куда денется выброшенный после чаепития чай, и где окажется каждая чаинка, и что случиться с каждой из них в будущем… и так до бесконечности.

Возможность получать абсолютно достоверную информацию напрямую из первоисточника вне зависимости от его положения во времени и пространстве плюс наличие способностей для путешествий во времени — это то, чего в принципе лишены люди, и прочие им подобные существа, а у меня есть эти возможности, ибо я уже немного поднялся на гору всемогущества, и взбираюсь дальше вверх.

Я размышлял о себе и понял одну очень важную для меня вещь — все мои прошлые победы основаны на тех возможностях, которых у людей сейчас в принципе нет. Начиная с первого выстрела по планетам, я все время использовал свою нечеловеческую сущность. Я — нечеловек — применял свое могущество для того, чтобы сражаться с людьми, у которых моих сил не было. Это несправедливо и нечестно, но исправлять совершенное нет смысла, потому что весь этот мир — копия, а вот дальше действовать таким же образом неверно и подло.

Я вспомнил, что и раньше в голову мне уже приходили подобные мысли, но я не смог (или не успел) додумать их до конца. Нужно заканчивать… лично мне необходимо выходить из этой войны — от моих выстрелов погибло немногим меньше десяти квадриллионов людей, и это более чем достаточно для одного человека. Свой долг я выполнил, и выполнил хорошо; никто из живущих в мое время не достиг и не достигнет таких результатов во время этой войны; да что там достигнет — никто и не приблизится к моему ужасному «рекорду», хотя война — не спорт, и рекордам здесь делать нечего. Конечно, я бы мог достичь результата в десять квадриллионов погибших человек — это было бы круглое число; мог достичь и большей цифры, но война в моем понимании — это не цифры на бумаге, а боль и смерть живых страдающих людей, а потому я решил остановиться, ибо осознал, что не имею больше морального права продолжать воевать против них. Я не могу не использовать свою нечеловеческую сущность: она всегда во мне — она является частью меня, а значит «отключить» ее и продолжать воевать, но уже в качестве «обыкновенного человека» я не могу, поэтому мне пора прекращать все это: пора прекращать разрушать, пора завершать свою службу в звездном флоте…

Я перебросил корабль в то самое место и время, откуда мы отправились в прошлое — экипажу я объявил, чтобы они о викингах и прочем средневековье никому не распространялись, иначе окажутся рабами в каком-нибудь рабовладельческом государстве и умрут в нем еще до наступления нашей эры.

Я говорил неубедительно, но знал, что свое обещание я смогу выполнить, и они поверили моим словам потому, что увиденное собственными глазами прошлое человечества, заставило их поверить мне.

Между мной и моими людьми разверзлась пропасть, но я не жалел об этом — я вообще практически ни о чем не жалел… Я был уверен в том, что если кто-нибудь из них проговорится об увиденном, то я выполню свое обещание, не переживая ни о ком: ни о нем самом, ни о его родных — между мной и моим экипажем разверзлась пропасть — я предупредил их о правилах «игры», и если они нарушат их, то наказание будет быстрым и неотвратимым, как топор палача.

Следует сказать, что в дальнейшем я совершенно не отслеживал жизни членов своего экипажа, — я считал, что достаточно сильно напугал их, и инстинкт самосохранения не позволит им раскрыть мою тайну; а если же кто-нибудь из них и проговорится случайно, то ему никто не поверит: доказательств путешествия во времени ни у кого из нас нет, поэтому в худшем для меня случае возможно всего лишь возникновение слухов, и если они дойдут до меня, то я, владея временем, легко вычищу их, отправив несдержанного болтуна в рабство еще до того момента времени, как он впервые осмелится открыть рот и предать меня. Кстати говоря, как мне кажется, вплоть до самой моей смерти никто из моих подчиненных не сделал этого — так что мне, к моей огромной радости, так и не пришлось придавливать боевых товарищей своим колоссальным могуществом, — а после моей кончины мне уже было все равно!

Мы вернулись на базу. Я посадил корабль и объявил, что больше воевать не намерен. Меня хотели отправить в психиатрическую клинику, но я отказался, причем отказался в очень категорической и агрессивной форме; моя репутация, известная в определенных кругах, была ужасна и необъяснима, поэтому командование оставило меня в покое и перевело в запас.

Из мыслей ответственных лиц я узнал, что уголовное дело, начатое из-за моих убийств, официально считается не раскрытым, а неофициально — и раскрыто не будет. Я вернулся домой, к своим родным, встретился с друзьями, и положил цветы на могилу жены.

В течение последующих нескольких недель меня еще несколько раз награждали — и мое государство, и союзники, — в итоге, я оказался награжденным множеством самых разнообразных орденов и медалей (и это наполняло мое сердце гордостью, а разум — печалью, ибо я прекрасно осознавал, за что я получил их!), причем среди них было по несколько наивысших наград как от нашего, так и от союзных нам государств! Так я стал всеми признанным национальным героем: время песен и стихов, сложенных в мою честь, и книг, написанных обо мне, придет позже; придет и время, когда после моей смерти моим именем будут называть улицы, города, астероиды и планеты, — а война идет и дальше, война продолжается, ну а мне нужно строить новую жизнь.

Я вернулся в свой дом, но как мне жить дальше, не знал. Меня практически не беспокоила вероятность того, что противник может уничтожить планетарную систему вместе со мной: чему быть — тому не миновать, а у меня не было временя, чтобы беспокоиться о мелочах такого рода: я считал, что в случае чего, мой «отец» поможет мне. А тем временем, я попробовал перенестись на планету Хала, и мне это удалось; затем я вернулся и для проверки своих новых способностей вновь отправился на Халу и обратно — итак, отныне я могу существовать в разных мирах в виде разных существ и переносить себя из одного мира в другой без помощи «отца».

Я также обнаружил, что могу появляться и исчезать когда и где захочу, перемещаясь в другое место. Это выглядело так — стоишь, к примеру, на улице среди людей, потом исчезаешь, а затем появляешься в другом месте, делаешь там свои дела, после чего возвращаешься обратно, в ту же самую точку пространства и времени — а моего отсутствия на улице прохожие не заметят потому, что его-то и не было: я не отсутствовал на улице ни единой секунды! Однако, пока еще я мог перемещаться на небольшие расстояния — примерно до пяти-десяти тысяч световых лет длиной. То же самое я мог делать не только с самим собой, но и с любыми другими предметами, — главное, чтобы их масса была не слишком велика: пока я не могу передвигать планеты и звезды, но со временем научусь делать и это. Забавно, должно быть, выглядит такое перемещение для стороннего наблюдателя — только что объект был в одном месте, а теперь он уже в совершенно другом, причем без всяких усилий, — как в сказке!

Там, в мире Халы, я попробовал превращаться в различных зверей, птиц и рыб, и мне это удалось; в мире Земли я тоже смог сделать то же самое — теперь мое бытие в действительности стало больше, чем просто жизнь одного существа: я уже перестал быть ограниченным своей смертью и моему внутреннему взору открылись необъятные перспективы.

Однажды, когда я еще был у себя дома и собирался вновь отправиться на Халу, мне позвонили. Неизвестный не включил изображение и не представился, он начал прямо:

— Это мы убили твою жену и похитили ребенка.

— И что же вы хотите? — спросил его я.

— Чтобы ты знал это и в дальнейшем хорошо себя вел.

Не медля ни секунды, я проследил, где находится мой собеседник, забрался в его мозг и через мгновение уже знал все. Оказывается, они переправили моего ребенка на свою территорию, где он и погиб вместе с населением всей планетарной системы под ударами наших войск. Жену мою они тоже хотели похитить, вернее сказать, они хотели похитить жену с ребенком для последующего шантажа, но им помешала охрана — хорошо, что я вовремя предупредил спецслужбы! — но из-за этого ситуация вышла из-под контроля: возникла перестрелка, во время которой были убиты несколько нападавших, все охранники и моя жена, а малыш уведен оставшимися в живых похитителями.

После возвращения с войны я несколько раз проходил возле того магазина, в котором и разыгрались эти события, но следов жаркой перестрелки уже не увидел: еще до моего возвращения в магазине и близлежащих окрестностях сделали ремонт, заделав дыры в стенах, убрав обожженные ветки деревьев и по-новому настелив полы. А ведь тогда там разыгралось настоящее сражение: и те, и другие были вооружены лучевым оружием, поэтому когда все кончилось, тогда по всей площади схватки были разбросаны части людских тел: и бойцов, и случайных потерпевших, и прибывшего на место наряда полиции. Но чего же они хотят от меня? Непонятно, однако противник пытается как-то использовать моего ребенка, стараясь убедить меня в том, что он жив — что ж подыграем ему для начала, а там видно будет:

— Я буду хорошо себя вести, — ответил я.

Я намеренно не обострял ситуацию, зная, что всегда успею это сделать.

— Отдыхай, я потом позвоню, — сказал неизвестный и повесил трубку.

Судя по всему, они как-то использовать меня в своих целях, но что у них за планы, я пока не знаю, однако война все еще продолжается и, скорее всего, ничего хорошего мне от них ждать не приходится. Хорошо, пусть в этом мире мой малыш погиб, но весь этот мир все равно недолговечен — зато в оригинальной Вселенной он жив, и жива моя жена, и жив я сам; а в эти игры пусть они играют с другими — я могу быть по-настоящему опасен не только в бою!

У меня была информацию из мозга этого человека, поэтому я знал все, что знал он. Используя ее, я вышел на тех людей, с кем он был связан, а затем на тех, с кем были связаны они. Это мне напомнило путешествие по глобальной компьютерной сети — от одной ссылке к другой. Так я искал по их мозгам, заглядывая в души, пока, наконец, я узнал все — это была террористическая организация, связанная с разведкой одного из враждебных нам государств. Я узнал, что они планируют сделать со мной — моя жизнь была в опасности, но просто убить они меня не хотели; они хотели, чтобы моя смерть оказала влияние на общество в целом. Сейчас они ждали дальнейшей помощи из вражеского государства, а этот и последующие в дальнейшем звонки должны будут для начала нарушать мое душевное равновесие. Я не смог проникнуть непосредственно в саму разведывательную организацию, которая и была инициатором всего этого — и убийства жены, и похищения ребенка — потому, что эти люди находились слишком далеко от меня: мои нечеловеческие способности распространялись тем дальше, чем более спокойным было пространство-время, они сходили на нет вблизи разрывов псевдозвезд и значительно ослаблялись возле пространственных тоннелей; они не были безграничными, но они то постепенно, то скачкообразно возрастали с течением времени — но пока, враги мои, их у меня вполне достаточно для вас!

Мои противники совершенно не догадывались о колоссальной силе моего арсенала и, конечно же, не знали, что я уже готов применить его — я досконально разобрался кто есть кто, и наметил цели… Мне захотелось пить, и я налил себе кружку воды. Вообще говоря, любого человека я могу устранить очень многими спсобами: во-первых, убить, во-вторых, изменить его душу, в-третьих, сделать так, чтобы его убили другие, в-четвертых, устроить ему несчастных случай или же какую-нибудь катастрофу; в-пятых, можно сделать так, чтобы он в принципе не родился; и в-шестых, его можно переместить куда-нибудь подальше как во времени, так и в пространстве. Я пил воду и думал, что же мне делать дальше: второй вариант мне нравился больше всех остальных — я, конечно, могу изменить и перенастроить каждому из них мозги так, чтобы они стали безвредными, но это делать долго и сложно; потом я подумал о том, что все эти мои экстраординарные способности даны мне вовсе не для того, чтобы переделывать людей — людей много, а я один! Но все же, в качестве тренировки, я решил переделать мозг того, кто звонил мне, изменить его мировоззрение, его реакции, короче говоря, изменить его душу, а остальных просто убить.

Я так и сделал, а потом допил воду и вымыл кружку. Со временем я еще не раз оценю результаты своей работы — как этому человека живется с новой душой, и не допустил ли я каких-нибудь неточностей и погрешностей. Я сделал ему вполне хорошую душу, как у обычного нормального человека, и по-моему мнению, ему будет легче жить с ней, чем с той душой, которая была у него до моего вмешательства.

Мне кажется, что тяжелые удары войны, раз за разом обрушиваясь на меня, «сбивали» с меня «шелуху» человеческого бытия, обнажая бытие истинное, присущее мне лишь с недавних пор — бытие Властелина Миров, поэтому мои мысли и мои поступки постепенно утрачивали человеческую логику, приобретая иную логику — логику бога. Да, война вызвала к жизни во мне те силы, которые я имел раньше, но которыми боялся воспользоваться — и вот я рождаюсь из оболочки человека — и кем я буду — еще не знаю…

А людей я убил тем же способом, что и раньше — оборвал несколько нервов в определенных местах, и жизнь прервала свое течение в их телах — множество человек умерло мгновенно, в один и тот же миг. Я взял жизни у тех людей, которые были непосредственно связаны с моим делом, а также у тех, кто лишь еле-еле касался его; однако ничьих родственников я не трогал. Отныне я буду жить гораздо спокойнее — мало кто еще раз осмелится навредить мне!

Через несколько дней ко мне в дом зашли двое — они были из службы безопасности главы нашего государства. «Чистильщики» просканировали меня и мое жилище специальными приборами, но ни оружия, ни чего-либо подслушивающего и подглядывающего не нашли, о чем и доложили начальству, после чего мы стали ждать «гостей». Спустя некоторое время к дому подъехали две машины, меня подвели к одной из них, и мы сели в нее. Как мне объяснили мои провожатые, второй автомобиль будет нужен для отвода глаз и поэтому самостоятельно поедет другой дорогой. Тем временем, мы выехали за город, и там, возле опушки леса, нас ждали несколько больших машин — на таких обычно ездят правительственные чиновники. Я перешел в одну из них — там меня ждал глава нашего государства — он наверняка хотел переговорить со мной, но так, чтобы никто не знал о нашей встрече. Я полагаю, что в окрестностях все прощупано и просмотрено соответствующими службами, иначе ему глупо было бы приходить ко мне с такими мерами предосторожности, однако на всякий случай я тщательно осмотрел и окрестности, и мысли окружающих нас людей, а уж мозг моего собеседника я просмотрел с особой тщательностью — итак, теперь я знаю цель нашей встречи и могу спокойно обдумывать свои будущие слова и свое будущее поведение еще до начала разговора.

В закрытом наглухо купе машины не было никого, кроме нас двоих; мы обменялись ничего не значащими репликами, а затем перешли на серьезные темы.

— Что у тебя там произошло в доме молитвы? — спросил меня собеседник.

Салон автомашины был большой и удобный… я подумал, а затем, приняв решение, ответил:

— Я не обязан никому давать отчета ни о чем.

— За это можно сесть в тюрьму, и сесть надолго, — попробовал хоть как-то повлиять на меня мой собеседник.

— Попробуй, рискни, — ответил я ему, — но мне кажется, что ты пришел сюда не за этим.

Как я уже говорил раньше, из его мыслей я уже знал, за чем он пришел ко мне, но ждал, пока он сам не скажет это.

— Не надо ссориться, я пришел не за этой мелочью, — примирительно сказал собеседник. — Просто мне непонятно — вот я и спросил.