— Хорошо, как ты намерен с ним законтактироваться? Как его зовут, кстати?

— Зовут Ким Дык. А выйти на него я сумею. Но сначала слегка прощупаю, и только потом сведу с Полиной. Чтобы она мне дала рекомендацию.

— Думаешь, он сумеет переварить двадцать кэгэ металла?

— Ким намекал Полине, что возьмет столько, сколько ему предложат.

— Он миллионер?

— Нет, скорее это для него госзаказ. Если уж корейцы решили общипывать Россию, то почему не до последнего пера?

— Добро. Проведи рекогносцировочку. Только чтобы все аккуратно…

Золото и власть шествуют рука об руку. Казна со златом, над которой чах пушкинский царь Кащей, была символом его власти, показателям влияния и силы. Чтобы показать свою мощь, заставить других ее уважать, государства создают свой золотой запас, с гордостью сообщают о его размерах.

Золотом оценивается все, что обеспечивает богатство и силу. Как знак своей причастности к золоту, мы стараемся обзавестись изделиями из него.

Чтобы было легко отличить богатство от нищеты, а сам уровень богатства определять по массивности того металла, который вложен в изделия.

Золотом мы называем все, что сулит возможность обогащения.

Нефть — золото черное.

Газ — золото голубое.

Хлопок — золото белое.

Лес — зеленое золото.

Это определения для романтиков, которые никогда не станут богатыми. Для прагматика цвет золота не играет роли.

Революция, опрокинувшая социализм, была поддержана народом, молчаливо взиравшим на разграбление государства, лишь потому что многие уверовали в лозунг демагогов, создававших свой капитал, что в результате богатство, которое принадлежало всему обществу, станет доступнымдля каждого. Оно, между прочим, и стало таким.

Для каждого, у кого уже были деньги, чтобы что-то купить.

Черное золото ушло в одни руки. Голубое — в другие. Нашлись и те, кто увидел возможность поправить свои дела, растаскивая русский лес — зеленое золото.

А почему не поживиться, если хозяева — дураки?

Корейский леспромхоз, расположившийся в тайге неподалеку от Океанки, носил название «Путь Чхонлима».

Чхонлим — мифический конь, который способен скакать, обгоняя сверхзвуковые самолеты. Именно такими темпами пообещал корейцам великий вождь Ким Ир Сен провести их в светлое будущее. А дорогу к нему он назвал «путем Чхонлима». Свою же теорию сверхскоростного движения к всеобщему корейскому счастью, Ким Ир Сен повелел именовать «идеями чучхе».

Над входом леспромхоза висела вывеска с названием, написанным квадратными корейскими буквами, тем не менее местные жители все же знали и о Чхонлиме и об идеях чучхе. Больше того, эти загадочные для русского уха слова здесь использовались часто и в разных контекстах.

Разбитные бабенки на базаре, завидев корейца-лесармейца, весело кричали ему: «Эй, Чхонлим, покажи свой чучхе!»

Подобные предложения вызывали всеобщий хохот.

«Эй, чучхе, — призывали случайного корейца ханурики, томившиеся у забегаловки, — валяй сюда. Чхонлим на троих. Идет?»

Чаще всего не шло. Только вдвоем «чучхе» оказывались способными взять на грудь треть русского сорокаградусного «чхонлима». Одного нормальная доза сшибала с ног и ни о каком ускорении к светлому завтра говорить уже было нельзя.

Леспромхоз «Путь Чхонлима» занимался заготовкой древесины, которая прямиком уходила за границу, в Северную Корею. Хотя, как предполагали многие, древесина выгодно перепродавалась и на сторону — японцам и китайцам. Сами русские дураки сделать этого не могли. Где им!

Работали корейцы-лесармейцы ударно — от зари до зари. Дисциплина в бригадах и звеньях поддерживалась железная. И не мудрено: на лесосеку в Россию посылали только бойцов народной армии, которыми руководили их командиры.

Начальник леспромхоза Ким Дык был полковником. И не простым. Он долго служил в разведывательно-диверсионном отряде, который располагался на границе с южной Кореей. Потом получил под команду танковый полк. За особые заслуги ему доверили леспромхоз.

Однако заслуги заслугами, а тлетворность общения с русскими могла вызвать ржавление идей чучхе в душе самого преданного бойца партии. Потому в леспромхозе был и политкомиссар Пак Дэ У. Маленький юркий, похожий на мышонка, который для понта прижмуривал глаза, Пак был офицером военной контрразведки и контролировал благонадежность лесармейцев и их командиров.

С первых дней при конторе леспромхоза был организован «Культурный центр», в котором как предполагалось, местное население будет знакомиться с достижениями корейского народа, с его киноискусством и конечно же с идеями чучхе, которые широко излагались в сочинениях великого и мудрого вождя Ким Ир Сена.

Популярности культурный центр не завоевал. Фильмы оказались примитивными агитками. Книги, которые предлагала библиотека, — неинтересными. Посетители, побывав в центре однажды, больше к общению с корейской культурой не тянулись. Тем не менее о провале затеи начальство леспромхоза докладывать в Пхеньян не спешило. Туда шли отчеты, которые позволяли начальству судить о том, что чучхе нашло благодатную почву на русском Дальнем Востоке. А как можно иначе, если речь шла о идеях, призванных преобразовать мир?

Вечером, когда в назначенный час центр открыл свои двери для посетителей, там в гордом одиночестве появился Крылов. Он вошел в маленькую комнатку библиотеки, где на полках открытого доступа один к одному теснились кирпичи сочинений великого вождя.

Онемевший от удивления заведующий культурным центром, долгие вечера коротавший в унылом одиночестве, отвесил от удивления челюсть. Впервые за многие месяцы он имел шанс включить в отчет подлинный факт посещения представителем местного населения его заведения.

Крылов вежливо поздоровался с корейцем и сразу прошел к полкам. Книги были прекрасно изданы и упакованы в желтые суперобложки. "КимИр Сен. Избранные произведения".

Крылов вынул из кармана блокнот, достал авторучку и положил рядом с собой на стол. Открыл книгу. И сразу увидел красочный цветастый портрет автора, прикрытый прозрачной папиросной бумагой. Художник сделал все, чтобы придать великому корейскому вождю облик святого, каким их обычно изображают на христианских иконах. Круглое румяное лицо, лишенное каких-либо эмоций, мыслей, определенности выражения. Сытые щеки, пухлые губы, пустой и в то же время надменный взгляд человека, парящего над временем и народом.

На этом и стоило бы закончить погружение в идеи «чучхе» и эпоху «чхонлима», которые по утверждениям Ким Ир Сена царствовали в Корее, но то, что Крылов задумал, требовало терпения и усилий.

Он перелистнул несколько страниц и погрузился в чтение.

Тем временем библиотекарь сумел сообщить о необычном посетителе самому начальнику леспромхоза. Умолчать о таком событии политработник лейтенант Ен Сам не имел права.

Получив сообщение, полковник Ким Дык поспешил в культурный центр. Событие его страшно взволновало и заинтересовало.

Вскоре он появился в библиотеке.

Не поднимая головы, Крылов исподлобья взглянул в сторону библиотекаря и увидел как к тому подошел высокий худой кореец в черном костюме, в галстуке, и они вполголоса заговорили между собой. Судя по тому, что собеседники то и дело украдкой бросали в взгляды в его сторону, Крылов понял — говорят о нем.

Крылов подвинул к себе блокнот, взял ручку и стал аккуратным почерком выписывать некоторые фразы из книги.

Ким Дык подошел к нему. Склонил голову в вежливом приветствии.

— Здравствуйте, товарищ. Мы очень рады вас здесь видеть.

Крылов встал.

— Здравствуйте. Если я помешал вам, то простите. Но я давно собирался зайти сюда, чтобы поближе познакомиться с трудами товарища Ким Ир Сена. Меня поражает великая мудрость корейского вождя. Вы, конечно, слыхали, что в гарнизоне у нас случилось плохое происшествие?

Ким Дык наклонил голову и опустил в глаза.

— Простите, но мы не вмешиваемся в ваши внутренние дела…

— Я не прошу давать оценку происшедшему. Слышать и оценивать это ведь разные вещи?

Ким Дык снова кивнул.

— Да, нам известно о случившемся. Мы всем вам соболезнуем.

— Спасибо, товарищ. Но я вспомнил о происшествии только потому, что нашел в трудах Ким Ир Сена указание, которое помогло мне понять корни явления. Вам интересно?

Ким Дык изобразил величайшее внимание: приподнял брови, закачал головой.

— Да, нам интересно все, что касается идей чучхе и их развития.

Что такое «идеи чучхе» сам Крылов никогда толком понять так и не мог, но догадывался, что подобным образом теоретики «социализма с корейским лицом» называли всю галиматью, которую за время безраздельного властвования наговорил великий Ким.

Крылов благодарно улыбнулся.

— Я это сразу понял, товарищ, и потому решил поделиться с вами своими мыслями.

Ким Дык благосклонно кивнул и открыл в улыбке два ряда отличных крепких зубов.

— Мы вас слушаем.

— Наш молодой офицер застрелился из-за любви. Из-за того, что она не удалась. Но виноват в этом не он, а наше общество. Я понял это сейчас, когда прочитал труды товарища Ким Ир Сена.

Крылов подвинул к себе книгу и раскрыл ее на месте, отмеченном закладкой.

— Я вас не задержу, если прочитаю вслух?

Ким Дык забеспокоился, решив что русский вдруг подумает, будто чтение трудов вождя может утомить корейца и не дай бог кому-то об этом расскажет.

— Нет, нет, что вы…

— Вот здесь написано: «Посмотрим, как в ином фильме трактуется, например, проблема любви. Отсутствует всякое идейное содержание, все буднично, что хуже не придумаешь. Нам нельзя показывать любовь ради любви — это всего лишь природа. Это для нас не представляет никакой воспитательной ценности… Наше кино должно бичевать растленную любовь, когда люди, предав забвению дело революции, гоняются лишь за собственным наслаждением…»

Крылов отложил книгу и посмотрел на корейца.

— Вот путеводная линия! Вот! Нельзя за чувственным наслаждением забывать дело революции…

Ким Дык напрягся. Как всякий восточный человек он сразу стал искать в словах русского потаенный смысл, намек, который обязательно должен содержаться в высказываниях умных людей. Неужели кому-то стало известно о его связи с продавщицей Полиной Лукиной, которую они оба так тщательно скрывали?

Ким Дык стиснул зубы и на худых щеках выступили рельефные бугры желваков. Настроение у него враз упало. Этот русский наверняка офицер контрразведки и теперь будет пытаться завербовать его, офицера корейской спецслужбы. А все его дурацкие разговоры о любви и самоубийстве только тонкий намек на то, что может произойти, если русские сообщат в посольство о его связи в русской бабой… Выйдет тогда, что майор Ким Дык предал забвению дело революции и гоняется лишь за собственным наслаждением. Это — крышка…

— Что поделаешь, товарищ, — голос Ким Дыка полнился глубоким сожалением, — стремление к чувственному наслаждению бывает трудно преодолеть. Для этого требуются большие усилия воспитателей.

— Я тоже так думаю. К сожалению у нас в стране воспитание масс сегодня ведется плохо. Обычная издержка демократии. Поэтому так важно знакомиться с идеями вашего вождя.

Крылов перелистал страницы книги, скользнул глазами по тексту. Поймал интересную фразу. Сказал, стараясь придать голосу нотки восхищения:

— Очень мудрый у вас вождь. Очень мудрый. Знает даже то, как нужно одеваться корейцам, а как не следует…

Ким Дык снова напрягся. Когда разговоры касались личности вождя, всегда можно было ожидать провокации. Разве угадаешь, что на самом деле думает человек с широким разрезом глаз и узким длинным носом? На всякий случай спросил:

— Что вы имеете в виду?

— А вот. — Крылов провел пальцем по строке и прочитал цитируя: — "Корейские женщины должны носить не европейскую, а нашу национальную, корейскую одежду…"

Ким Дык никогда не слыхал, чтобы великий вождь произносил такие слова, — он наговорил их столько, что всего не запомнишь, но поспешил согласиться.

— Товарищ Ким Ир Сен сказал очень правильно. Корейские мужчины сильно любят, когда наши женщины одеты как надо.

— И я о том же. Со стороны вождя это очень разумное указание. Бабы — дуры. Их не научи, будут делать что захотят. У нас в поселке есть такая, что начала с европейской одежды, а теперь дома вообще нагишом ходит…

Ким Дык вскинул брови.

— Нагишом, это как?

— А никак. В чем мать родила.

Ким Дык улыбнулся, открыв крепкие зубы.

— Я запомню: на-ги-шом…

А сам облился холодным потом: это был ясный намек. Общаясь с корейским другом, Полина любила являться перед ним нагишом. Это так нравилось Киму…

Он стиснул зубы, твердо решив, что никогда не пойдет на вербовку, не предаст идеи чучхе и коня Чхонлима.

А Крылов вбросил в игру новую фишку.

— Интересно, ваш новый вождь Чен Ир такой же умный?

Ким Дык не медлил ни секунды.

— Да, конечно. -

Крылов одобрительно качнул головой.

— Везет вам! Где вы их только берете? А у нас — дурак на дураке.

— Я вас не очень понимаю. — Ким Дык все еще опасался провокации. Если ее не будет, зачем этому русскому понадобилось приходить сюда, в культурный центр и затевать такой разговор? Шел бы в свои места и дул водку. Конечно, по идее культурный центр должен служить общению, но если за два года после торжественного открытия, когда здесь была специальная делегация местной власти, и вот впервые появился русский посетитель, разве это не должно вызывать подозрение?

Ким Дык сузил и без того узкие щелочки глаз, и те блеснули хищным блеском ножа.

— Вы не боитесь, что наш разговор я отнесу в вашу милицию?

— Если такой дурак — пожалуйста.

Ким Дык скрипнул зубами от злости. Эти чертовы русские на удивление прямолинейны и дубоваты. Сам бы он на такой вопрос ответил иначе. Например сказал: «Дурак поступил бы именно так, но вы-то умный». Смысл оставался бы тем же, но фраза уже не могла обидеть собеседника.

Тем не менее, привыкнув иметь дело с русскими, Ким Дык научился терпеть их невежливость.

— Как должен поступить умный?

— Уверен, вам прежде всего стоит поговорить с Полиной.

Вот оно, главное — намек на вербовку сделан. Теперь русский начнет.

Но русский словно понял его. Он вдруг сказал:

— Меня не надо бояться. Я не интересуюсь политикой. У меня интересы торговые и они насколько я знаю, могут совпасть с вашими. Поговорите с Полиной. Уверен, после такой беседы вы встанете на путь Чхонлима в наших отношениях и я снова зайду сюда поговорит об идеях чучхе.

Ким Дык облегченно вздохнул: наконец русский нашел правильные слова, которыми можно завершить разговор. Культурный центр именно для того и создан, чтобы в нем знакомились с великим идейным достоянием корейцев, с мудростью их вождей.

Он радостно закивал головой.

— Это хорошая мысль, господин э-э… Кырлов… очень хорошая. Мы здесь рады гостям. Заходите…

Проверку искренности гостя Ким Дык не затягивал. Утром следующего дня он зашел в магазин Лукиной. Их разговор состоялся в подсобке. Полина убедила корейца в том, что Крылов человек серьезный и ему можно полностью доверять. И, если он предложит сделку, то ему решать — принять ее или отказаться. Подозревать Крылова в хитрой игре нет оснований.

В тот же вечер Ким Дык докладывал Пак Дэ У суть разговора с русским. Умолчать о предложении и скрывать его от сотрудника контрразведки было безрассудным.

Пак Дэ У среагировал не сразу. Он сидел, молчал, потирая узкий лоб.

— Так что будем делать?

Ким Дык требовал ответа.

— Ты правильно поступил, решив со мной посоветоваться. Правильно. — Пак одобрительно поцокал языком. — Золото нам нужно. В наши задачи его приобретение входит. Незаметно отправить за границу мы сможем хоть тонну. Только план мы построим по-своему. И получим металл без больших затрат.

— Зачем?

— Неужели ты думаешь у этих людей металл зазвенел в мешке на законном основании? Разве они потребуют от нас подписать контракт?

— Нет, не думаю.

— Тогда зачем им платить? Когда наше правительство покупает золото официально, оно делает это на бирже.

— Но просто так золото русские нам не отдадут.

— Э-э, — Пак начал сердиться. И как всегда в таких случаях он терял дар речи, начинал каждую новую фразу с мычания. Что поделаешь, если этот Ким Дык тупой как тыква. Простые вещи до него доходят туго. Не зря говорят, если хочешь что-то вдолбить в голову солдата, надо ему предварительно снять каску и крепко ударить по макушке кулаком. — Э-э, ты подумай: они возьмут золото незаконно, мы также возьмем их у них…

Ким Дык понял все, едва Пак намекнул, что металл следует приобрести бесплатно. Но сразу подумал, что эти деятели из министерства общественной и государственной безопасности всегда норовят хитрить как пауки: плетут прозрачную сеточку и ждут, когда к ней прилипнут глупые мухи. Только с Кимом такой номер не пройдет. Купить металл у русских — это всего лишь спекулятивная операция. Рискованная, нелегальная, но все же возможная. А вот о том, чтобы забрать золото у продавцов без их ликвидации даже думать не приходится. Если же их убрать — это уже другая статья закона. Дело можно подвести и под терроризм. В случае неудачи Пак конечно же закивает головой на других. В первую очередь на Кима. Ладно, пусть надеется…

— Очень разумная мысль. — Ким понимающе засветился улыбкой. — очень. Если поступить так, как вы предлагаете, можно одним ударом сбить две головы — сэкономить деньги и получить металл. Надеюсь, такая операция должна быть тайной?

— Что за вопрос, конечно…

Ах, как просто Пак заглотил наживку!

— Если это так, полковник, то операцией руководить должны вы.

— Майор, командир здесь ты!

Пак пытался дать задний ход, но не тут-то было.

— Нет, полковник. Я только армейский офицер. Меня проведению тайных операций не обучали…

— Хорошо, возьму руководство на себя. Пусть это станет для всех вас уроком. И вам придется выполнять мои распоряжения, понравятся они или нет…

В тот же день Пак Дэ У приказал своему лучшему сотруднику сержанту спецслужбы Нам Иру взять под плотное наблюдение русского лейтенанта Крылова. Сделать это не составляло большой сложности. Нам Ир не имел на лесосеке трудовых обязанностей. Он считался экспедитором-заготовителем и все время проводил вне отряда. Невзрачный, примелькавшийся всем кореец, бегло говоривший по-русски, общительный и готовый разделить «Чхонлим» на троих вместе с двумя широкими русскими Иванами, за день он успевал обежать все местные пивнушки и закусочные, посетить местный рынок, потолковать со знакомыми.

Поклевывая по зернышку, заглатывая обрывки слухов и просеивая сквозь сито анализа бабью болтовню, Нам Ир вечером рисовал своему шефу складную картину жизни города, поселка и местного гарнизона.

Теперь многие обязанности Нам Ира сводились к одной: засечь, когда Крылов соберется покинуть гарнизон и выйдет в тайгу. А сделать это он обязан, даже если золотой груз у него хранился дома: передача металла и получение денег должны были состояться на лесосеке корейского леспромхоза.

Одновременно Пак Дэ У отобрал для выполнения щекотливой задачи шесть человек. Трое из них были его доверенными осведомителями. Кроме того он включил в отряд самого Ким Дыка и двух его особо доверенных лесармейцев. Это исключало возможность какого-либо заговора сторонников Кима за спиной Пака.

Готовясь к операции, Пак Дэ У занялся изучением карты. Она лежала перед ним новенькая, исполненная в пяти различных цветах. Документ издало Картографическое управление министерства обороны США — КУМО, по данным, которые предоставило ЦРУ. Главное назначение документа — обеспечение объединенных и центральных командований вооруженных сил информацией о местности для действий в незнакомых районах. Буквенный и цифровой индексы на рамке NL8 указывали, что листы отображают участки местности на севере Дальнего Востока в масштабе 1:25 000. Горизонтали, обозначавшие перепады высот, были проведены через каждые двадцать пять футов. Карту эту полезные люди без труда приобрели в Южной Корее, армию которой подобными материалами обеспечивали американцы.

Нам Ир достал для своего шефа и карты советского производства. Он купил их за пару «Чхонлимов» «Столичной» у какого-то прапорщика, любителя выпить и закусить если не на халяву, то по дешевке. Но карты эти во всем уступали американским. Самая молодая была на пятнадцать лет старше той, что делались в США. Топографическая обстановка, отображенная на ней уже не соответствовала тому, что имелось на местности. Там, где обозначались пустоши, вырос молодой лес. Где показывались участки, занятые тайгой, теперь находились вырубки. Кстати, на американской карте мелкими штришками картографы обозначили зону корейского леспромхоза. Все знают, проклятые империалисты!

Пак Дэ У не сомневался — с такой картой он найдет пути к золоту. И тогда его старания будут оценены и небольшая горная деревенька, в которой он родился, станет гордиться тем, что из нее вышел первый в их землячестве генерал…

Короче, к операции все было готово. Оставалось ждать нужного момента.

— Подбор карт я возьму на себя.

Когда Мисюра произнес эти слова, Громак посмотрел на него с удивлением. Казалось они уже давно определили все, что потребуется в походе, и вдруг возник разговор о картах. Зачем они им, если Барсов и он, Громак, знают тайгу как пять пальцев и проведут группу к нужному месту без каких-либо трудностей?

— Зачем карты, Олег Борисович? Дорога и без того известна.

— Меня меньше всего интересует дорога. Высота позиции над уровнем моря — другое дело.

Громак пожал плечами.

— Не знаю, что в высоте особенного. Охотились мы в горах и ничего, попадали…

— Не спорю, но здесь — другое дело. В горах на каждые сто метров высоты атмосферное давление снижается на девять миллиметров. В среднем. На высоте от двух тысяч и выше надо обязательно вводить в прицел коррективы…

Мисюра хорошо представлял, что обеспечить себя топографическим материалом можно было сняв несколько ксероксов с карт горного района, куда они собирались. Но делать этого он не стал. И сдерживало его не то, что на каждом листе карты масштаба в двадцать пять тысяч стоял гриф «Секретно». В условиях, когда державные секреты России оказались распроданными оптом и в розницу, особых тайн карта глухих таежных районов не содержала и ценности для настоящего супостата не представляла. Сдерживало Мисюру другое, куда более высокое соображение. Личную тайну, в которой готовилась его экспедиция, он ставил выше любого государственного секрета. И допустить, чтобы о нем знал кто-то еще, кроме участников дела, Мисюра не мог.

Вечерами, завесив окно комнаты серым шерстяным одеялом, он зажигал керосиновую лампу и просиживал за столом до утра, вычерчивая кроки трех разных маршрутов и размечал горизонталями высоты на них.

Первый — самый рациональный был намечен для выхода в район горы Харабун, два других предназначались для отхода. Один считался основным, второй — резервным.

Еще в военном училище Мисюра получал по топографии только отличные оценки. На занятиях по картографии на полевых выходах он наносил на планшет обстановку, не допуская огрехов и халтуры, чем нередко грешили другие курсанты.

У флотских метеорологов Мисюра раздобыл четыре оболочки шаров-зондов и заправил водородом два портативных баллончика, предназначенных для туристических газовых плиток.

Барсов достал четыре портативные японские ультракоротковолновые рации.

О заявке Быкова в службу перелетов Крылову стало известно за четыре дня до предполагавшегося вылета вертолета в Тучар. Ночью группа Барсова на поезде выехала к разъезду Урман, чтобы отправиться в тайгу.

От разъезда они двинулись в горы пешим ходом. Шли по тропе один за другим, выдерживая дистанцию. Впереди — Барсов, в середине Мисюра и Крылов, тыл прикрывал Громак.

Шагали споро. Все четверо были людьми хожалыми, жизнь и служба приучили их в большинстве случаев обходиться собственными ногами. Мисюра, выводя пехоморов на занятия по выживанию, заставлял солдат одолевать в день по тридцать пять-сорок километров и при этом учил обходиться минимальным количеством еды и воды. Сам себе он никогда не давал пощады и потому трудности подобных походов переносил стоически, скрывая усталость и голод настолько умело, что его подчиненные верили — капитан человек железный.

От магистрали местность медленно понижалась, и вскоре они вышли в широкую долину, по которой тянулась широкая лента реки Уян — таежной красавицы, чье спокойствие и величавость были крайне обманчивы. В сезон дождей и тайфунов река начинала беситься, переполнялась водой, которая сметала все со своего пути и заливала огромные пространства земли, делая их непроходимыми.

Взяв ориентир, группа пошла через таежную чащу, держа направление на северо-запад.

Крылов, не переставая разговаривал. Его очень интересовало, каким образом капитан намерен распорядиться своим будущим богатством. Для человека, который вдруг ни с того ни с сего получает в руки большие деньги, вопрос о том, куда их вложить, чтобы получить максимальную выгоду, чаще всего бывает самым трудным.

К волновавшему его вопросу он подходил осторожно и долго, пока не поставил его прямо и открыто.

— Если возьмем такую уйму блеска (из-за какого-то странного суеверия Крылов старался не называть золото своим именем), будем богатыми. Куда деньги девать?

— Придумаешь.

— А вы, если не секрет?

— Успокойся. — Мисюра даже не улыбнулся. — Для меня дело не в блеске. Могу свою часть даже в реку ссыпать. Дело в принципе. Я всегда служил государству по чести и правде, поскольку мои убеждения совпадали с тем, что приходилось делать. Потом Чечня. Как мордой в грязь. Я понял: нас держат за быдло. Воткнули в дерьмо по уши и верят что я буду терпеливо сопеть в тряпочку. Так вот, подобный номер со мной не пройдет… Я твердо решил вернуть потерянную самостоятельность, сбросить хомут послушания, взбрыкнуть. Послать всех — вождей и начальников — подальше. Вот почему блеск, как ты это назвал, для меня только ступенька к свободе…

Дальше шли молча. Крылов переваривал то, что услышал от командира. Откровение его потрясло, хотя убедительно объяснить себе, что происходит, он не мог. Хотя он чувствовал в словах Мисюры силу протеста, копившегося и искавшего выхода, но то, что этот протест уже уверенно перерастал в бунт, не догадывался.

После привала на обед группа шла до конца дня без остановок. На мир опускались тягучие сумерки, и под сенью леса люди уже с трудом различали лица друг друга. Лишь изредка в разрывах ветвей они видели небо, с которого подмигивали бледные мелкие звезды севера.

— Скоро? — спросил Крылов Барсова и добавил. — Еще немного и станет совсем темно.

Его вопрос остался без ответа.

Еще минут десять они шли молча и вдруг оказались на широкой поляне. На ней темной глыбой выделялись контуры рубленного охотничьего домика.

— Пришли, — объявил Барсов и повернулся к Крылову. — Точи зубы, Игорь. Будем ужинать.

Таежная избушка оказалась срубленной на совесть. Бревна на строительство пошли ровные, один к одному. Плотники сложили сруб аккуратно — ни щелки, ни перекоса. Вход прикрывала мощная дверь, сколоченная из толстых кедровых плах. Внутри находился очаг, сложенный из сырых камней. Деревянный сухой пол был собран так плотно, что между половицами даже при желании не удалось бы подсунуть лезвие ножа.

Мисюру всегда поражала широта души таежников, которые строили такие зимовки не только для себя, но для всех, кого непогода могла застать в пути. И строили не кое-как, с городской безответственностью — жить-то будут другие, а надежно, на совесть, во всю силу своего мастерства.

Вдоль стен внутри дома располагались широкие полати, на которых свободно могли разместиться четыре человека.

Громак быстро разжег очаг и принялся стряпать ужин. От тепла сырость нежилого помещения быстро улетучилась, а свечка, которую зажег Барсов, наполнила его тусклым светом, и густыми тенями, которые двигались по потолку и стенам.

После ужина в сумеречной теплоте избы, все улеглись в спальные мешки. Мисюра и Крылов, чтобы не мешать другим, вполголоса рассуждали «за жизнь».

Мисюра отвлекся от сегодняшних забот и ударился в воспоминания.

— Жаль мне вас, молодых, Игорь. Ничего вы в жизни не видели и увидеть не успеете. Ваше поколение пролетит через жизнь как шелуха картошки. Ни радости бытия, ни перспектив. Все заботы сведены к тому, как бы выжить. А мы успели порадоваться. Как это пели тогда? «Мы любим петь и смеяться как дети…» — Мисюра с охотой возвращался во время, когда армия еще была армией, морская пехота — морской пехотой. — Помню нас, курсантов, на стажировку приписали к авианосному крейсеру. Сам понимаешь — корапь, что надо. Вышли в Атлантику. Летуны знай себе крыльями машут. Летают, садятся. Морпехи — маются. А когда много свободного времени, мозга она что делает?

— Думает, — высказался Крылов.

— Не совсем, — возразил Мисюра. — Думают ученые. А морпехи загибают извилины в неизведанных направлениях. Изобретают, собственные гипотезы выводят. И вот кто-то из наших, уже и не помню кто именно, просёк, что на самолетах имелся запас спирта. Чистого. Понимаешь? По науке: спирте вини ректификати.

— И что?

— А то, что морпех может неплохо работать на перловке и макаронах, но на спирте получается лучше.

Крылов хохотнул: проблема была знакомой.

— И вы…

— Не, Игорь, не все так просто. Сделать открытие легче, чем внедрить. Спирт находился в спецбачках в самолетах и под пломбами. Сами самолеты охранялись. Короче, проблемы для личного состава у нас создавать умеют. Но ведь и мы не лыком шиты, верно?

— Ха, — сказал Крылов утвердительно.

— Так вот, сперва наша разведка покрутились вокруг технарей. «Ах, как интересно ваши самолеты устроены. А что это? А это что?» Дальше наши умельцы сбацали устройство, чтобы откачать из бачков спиртец и заменить его водичкой. Могу час рассказывать, как мы ночью ползли к месту, где машины стояли в боевой готовности. Отвлекли часового. Откачали спирт. Аккуратно выбрались. Двинулись в обратном направлении. И вдруг в большом коридоре чуть не столкнулись нос к носу с двумя полкашами — нашим морпехом и авиатором. Едва успели усклизнуть в темный закуток и замерли там. Да…