Александр Щелоков

Золотой выстрел

Скажите, вы любите одиночество до такой степени, чтобы проторчать в тайге несколько летних месяцев, таскаясь по гарям, бурелому, распадкам и каменистым кряжам? Вам нравится, когда вас жрут огромные размерами с майского жука оводы, умеющие кусать через одежду так, что кажется, будто тебя ширнули шилом?

Вам нравится пить чай, когда перед каждым глотком приходится дуть на воду, чтобы хоть чуть отодвинуть от губ в сторону толстый слой опаленного горячим паром гнуса — точечно-мелких мошек, чьи укусы делают нормальные человеческие лица похожими на резиновые надувные подушки?

Если вам все это не нравится, то лучше не испытывайте себя и не ищите счастья в золотоискательстве, шаманаясь по тайге в надежде найти самородок на берегах безвестного таежного, ключа, который, можете быть уверены, уже до вас скребли и лопатили многие поколения заядлых старателей.

И еще одна сущая мелочь, о которой стоит сказать, чтобы отвратить вас от приключенческого безрассудства. Допустим вам подфартит и вы намоете, наскребете рыжевья, но это далеко не означает, что вам сразу удастся легко и просто подправить свои финансовые дела. Золотишко — материя тонкая. А у старателя нет друзей. Его в любой момент старается обобрать государство, методами, которые именуются «законными». В то же время в надежде поживиться за счет чужого фарта его поджидают лихие ребята, умеющие одним незаконным, но очень метким выстрелом разрешать свои проблемы и развязывать тугие узлы отношений с соперниками и конкурентами.

Андрей Сергеевич Барсов был прирожденным таежником — выносливым, терпеливым и толстошкурым. Он мог в одиночестве бродить по тайге месяцами, а если с напарником, то вообще не знал о лимите времени. Он не обращал внимания на оводов — мало ли кто тебя может укусить, но ведь все не больнее тира, верно? А уж обращать внимание на гнус, значит вообще отказать себя в праве общаться с природой, которую можно назвать первозданной.

Вот и в этот раз со старым дружком Пал Андреичем Громаком Барсов ушел в тайгу, не назначив жене даты возврата. Ушел, чтобы всласть поохотиться и сделать кое-какие собственные геологические прикидки.

Для них обоих тайга была домом родным. В горных темнохвойных дебрях, заселенных в большей части аянской елью и белокурой пихтой, Барсов знал все породы деревьев, кустов и трав. Держа на ладони лист, он мог определить принадлежит ли тот ильму или грабу, березе даурской или каменной, не мог спутать кедр сибирский с кедром корейским.

Продираясь сквозь заросли луговых трав, Барсов как старых знакомых по стеблям и цветкам узнавал мойник, кислицу, зимолюбку, отличал осоку кривоносную от мечевидной, знал, какую ягоду можно есть, а какой лучше не трогать. В каменных осыпях, в отвалах гальки, намытой потоками, он без труда находил интересные для старателя горные породы и минералы, по золотому блеску песка, устилавшего ложа ключей, угадывал имеет ли дело с блестками золота или обманной игрой колчедана.

К исходу первого дня пути, когда они двигались вдоль таежной реки Уяна, Барсов ощутил неясное беспокойство. Он не сразу понял, что породило это чувство, но как всякий бывалый таежник не стал отгонять тревогу, а тут же попытался в ней разобраться.

Что могло предвещать им опасность? Прежде всего встреча с крупным хищным зверем и, как ни странно звучит, с незнакомым человеком.

Барсов резко согнул прутик лещины и тот надломился с легким треском.

Громак, который шел по едва заметной тропке метрах в пяти впереди, тут же замер и обернулся. Посмотрел на Барсова. Тот махнул рукой, показывая, что нужно продолжать движение. Потом пальцем ткнул себе в грудь и жестом обозначил намерение остаться на месте. Громак вскинул ладонь на уровень плеча и покачал ею из стороны в сторону. Потом неторопливо двинулся в прежнем направлении.

Барсов сошел со стежки, укрылся за матерым кедром. Передернул цевье своего «ижа» — ружья двенадцатого калибра — мощного многозарядного помповика. Это одноствольное оружие с первых проб понравилось ему своей мощностью и возможностью быстрого перезаряжания. В тайге при охоте на крупного зверя обычные двустволки с переламывающимися стволами таят в себе немало неудобств, о которых узнаешь сразу после одного выстрела и одной осечки.

Город противен природе человека большими соблазнами и комфортом. Он убивает в людях многие естественные качества. В первую очередь цивилизация гробит обоняние и связанные с ним инстинкты. Загазованные автомобилями улицы, провонявшие табаком курилки, женщины, оглушающе расцвеченные резкими парфюмерными отдушками — все это притупляет способности человека к тонкому восприятию естественного фона запахов, лишает людей возможностей быстрой адаптации к природной среде.

Барсов в тайге и горах привык руководствоваться обонянием не меньше чем слухом и зрением. Он втянул ноздрями воздух, принюхался. Легкая едва уловимая терпкость табачного дыма заставила его насторожиться еще больше. Запах, долетавший до ноздрей, был тонкий, явно городской. Человек курил сигарету. Он был чужой. Ни сам Барсов, ни его спутники в тайге на ходу не курили. Каждый мог побаловаться табачком на привале, но не в движении. Все они знали — резкий запах человека настораживает и пугает диких животных в той же мере, что и треск прущегося напролом через чащу медведя.

Кто— то шел по их следу.

Громак, пройдя два десятка метров, тоже сошел с тропы и укрылся за вековой елью. Стал терпеливо ждать. Он знал — сигнала тревоги Барсов зря не подаст.

Минут через пятнадцать на тропе появился человек. Двигался он осторожно, держа наизготовку новенькую ижевскую двустволку двенадцатого калибра. Он миновал Барсова, не заметив его. Тот, выждав удобный момент, бесшумно вышел из-за кедра и воткнул ствол помповика между лопаток незнакомца.

— Стоять! Брось ружье!

Незнакомец осторожно присел и положил оружие на землю.

Навстречу ему из укрытия вышел Громак. Он вгляделся в небритую, поросшую клочковатой рыжей шерстью физиономию и распахнул руки в радостном приветственном движении.

— Редька! Это же надо, на ловца и зверь бежит.

Редька был уголовником, который отбыв все положенные ему срока, как принято говорить на тюремном жаргоне, осел в приморско-таежном поселке Океанке, продолжая промышлять рэкетом и налетами на «дальнобойный» транспорт на автомобильных магистралях в составе какой-то банды. Как и во всяком сообществе, которое соседствует с зонами мест заключения, о деятельности Редьки знали многие, но это не мешало ему жить. Оно уж так устроено, что менты живут сами по себе, и народ их заботами не отягощен: у каждого свое дело. И Редька спокойно жил, поскольку не пойман — не вор, а до поры до времени его не ловили.

— Ты что, мужик?! — Нос Редьки сморщился, глаза, которыми он уставился на Громака, сделались испуганно-удивленными, — Я тебя знать не знаю.

— Ну-ну. — Громак укоризненно покачал головой. — как это так — не знаю? В лесу все знают друг друга. Здесь только два сорта живых существ — охотники и дичь. Не слыхал рази?

— Я охотник.

— Значит, дичь — я? — Барсов поднял ружье, которое Редька бросил на тропку. Переломил стволы. Эжектор вышвырнул на землю две папковых патрона ядовито-зеленого цвета.

— Мужики! — Голос Редьки вибрировал от страха. — Вы ошиблись.

— Не надо, не крути муде, — сказал Барсов холодно. — Мы не милиция и мозги нам не запудришь. Что ты Редька, — это бесспорно. А вот как тебя зовут в натуре я не знаю. Может Зюзя?

— Пошел ты!

Редька вдруг обрел присущий уголовникам кураж. Он постарался уверить себя, что круто обойтись с ним могли бы только такие же как и он сам урки, а у лохов на это не хватит духу. При этом лохами и фраерами Редька считал всех, кто не парился в зоне, жил и зарабатывал на жизнь своим трудом, кто мог стать потенциальной жертвой его ножа или пули.

— Значит, не Зюзя. — Барсов досадливо вздохнул. — Жаль. Очень жаль. Могли бы тебя с особым почетом оформить. А так придется обойтись попроще. — Барсов повернулся к Громаку. — Оформим?

— Спрашиваешь.

Из уст Громака это прозвучало как утверждение.

— Тогда давай.

Громак вырубил в молодом сосняке, разросшемся на старой гари, толстую жердь и подал Барсову.

Потом они вдвоем заложили ее за спину Редьки и крепко промотали его тощее, но очень жилистое тело к дрыну веревкой. Редька пытался сопротивляться, но получил по плечу сильный удар прикладом. Рука онемела и бессильно повисла.

Вместе с Редькой охотники перенесли Редьку к большому конусу муравейника. Положили на землю так, что тело перегородило пути, по которым насекомые уходили от дома на промысел.

Громак вынул из походного сидорка деревянную ложку. Разворошил небольшой участок кучи у самого дерева. Набрал белых муравьиных яиц вместе с копошившимися черными насекомыми и высыпал все на грудь и физиономию Редьки. Муравьи заполошно забегали по его лицу, собирая свое безжалостно разбросанное богатство. Редька зажмурился и стал отплевываться. Но это помогало мало. Настырные существа лезли в ноздри, старались забраться в рот, заползали за воротник.

Редька, стараясь не разжимать губ, зло ругался сквозь зубы, шипел и временами подвывал.

Встревоженный муравейник кипел. Десятки, сотни черных добытчиков и бойцов самообороны набросились на нахала, разлегшегося у их кучи, и обследовали его со всех сторон.

Мучения, которые испытывал Редька, становились нестерпимыми. Наконец, он не выдержал.

— Суки! — Редька пытался выпятить пузо вверх, но путы ему мешали и ничего не получилось. — Развяжите!

Громак сидел неподалеку, разжигая костер. Крики и стоны Редьки его совсем не задевали. Пусть поорет, для дела это тоже полезно. Чем шире открывается пасть, тем больше может туда попасть муравьев, а уж они дело знают.

— Что вам надо?! Я все скажу! Все! Отпустите!

Барсов подошел поближе. Склонил голову.

— Ты убил Дубова?

— Какого Дубова?! Что ты мне шьешь?

— Не, Андрей, — сказал спокойно Громак, возившийся у костра, — он еще не созрел. Оставь его. Пусть с ним еще мураши поиграют. Ему это может нравится.

Минуту спустя Редька орал благим матом:

— Мужики! Не убивал я Дубова! Не убивал!

— Кто тогда? — спросил Барсов, подступая поближе к пленнику.

— Клянусь, не я. Это сделал Рогов. Я только был вместе с ним.

— Чей был заказ?

— Бык заказал! Клянусь, мужики!

— Допустим. А зачем ты сейчас оказался в тайге?

— Шел на охоту. Клянусь! Падла буду!

— Паша, — голос Барсова был полон холодной решительности. — Подсыпь ему мурашей.

— Не надо! Мужики, не надо! Меня наняли.

— Для чего?

— Тебя заказали. Тебя!

— Кого именно?

— Тебя — Барса.

— Кто заказал?

— Бык! Да отпустите же вы меня!

Редька с крика сорвался на визг.

Гуманизм не исключает жестокости. Разговоры о том, что смертная казнь не смягчает нравов — это ловкая подмена предмета в спорах. Да, крутость законов душ не умягчает, это факт неопровержимый, но страх в поведении каждого нормального человека — фактор объективный. Попробуйте найдите чудака, который просто так — на пари или ради денежного интереса — ухватится за высоковольтный провод, находящийся под напряжением. Если найдете такого — то он окажется просто-напросто чокнутым, ненормальным.

Еще совсем недавно присутствие слова «вышка» в языке отпетых уголовников служило сильным сдерживающим фактором при выборе варианта: убивать или не убивать. Сегодня, когда гуманизм стали считать «настоящим», если он соплив и слезлив, когда слово «вышка» употребляется только в прошедшем времени, перед преступником даже не встает альтернатива — «мочить» или оставить в живых свою жертву. Конечно, мочить!

Барсов ни минуты не колебался, раздумывая, каким будет его решение о судьбе Редьки. Ни провал акции, порученной тому Быковым, ни испытанное только что сильное потрясение не изменят стереотипа поведения этого человека, мозгов ему не прочистят. Такого рода люди во всех проявлениях поганы, как хорьки. Обрадованный тем, что легко отделался и все для него обошлось только испугом, Редька станет вынашивать планы мести и гарантировать, что вторая встреча с ним обойдется столь же удачно, как и первая, никто бы не стал.

Барсов взял ружье одной рукой, приставил его к горлу Редьки.

— Молиться будешь?

И тот неожиданно осознал, что слова Барсова, которого с его друзьями выпотрошил удалой добытчик Бык, на этот раз произнесены не для того, чтобы испугать. Они означали, что решение принято и конец уже близок — от него отделяют секунды.

И Редька заорал во весь голос. Громко, вкладывая в крик весь свой животный страх перед неизбежным концом. В угаре беспредела он ни разу не позволил себе задуматься над тем, чем могут закончиться его похождения. Отсидки в зоне он не боялся, а на большее у закона не хватало решимости.

Выстрел оборвал крик на самой его высокой ноте.

— Давай, Паша, откинем падаль подальше. Росомахи найдут, если постараются, а муравьям жизнь портить не будем. Только сними с него цацки. Мы отправим их Быку.

Громак возразил. Сдирать украшения с трупа ему не хотелось.

— Надо ли? Бык вконец озвереет.

— Ты считаешь, он еще не дошел до этого состояния?

Громак нагнулся, сдернул с шеи Редьки массивную золотую цепь, а с руки снял часы «Сейко» на золотом браслете…

— Ладно, давай пошлем. Только ты подумал, к чему это все приведет?

— Подумал. И решил, что Быка пора забивать. Для этого мне потребуется снайпер.

— Мы с тобой что, не стрелки?

— Нет, Паша, нужен настоящий стреляльщик. Быка следует брать с его золотишком.

— Ты хочешь сказать с нашим?

— Видишь, тебе и объяснять не надо.

— Хорошо, снайпера мы найдем. Настоящего.

Золото…

Что мы о нем знаем? Не о том, которое втридорога продают в наших ювелирках в виде колец, перстней, цепочек, сережек, кулонов, а о золоте настоящем, природном?

Уверен, если и знаем, то совсем немного. Между тем, о самом привлекательном из металлов можно говорить интересно и долго, а можно сухо и коротко. Например так:

«Золото почти не встречается без примесей серебра и меди. Название, по-видимому, происходит от древнеславянского корня „сол“ — солнце.

Цвет минерала и его черты меняются от содержания серебра от золотисто-желтого до серебристо-белого. Блеск металлический. Встречается нередко, но в незначительных количествах. Чаще в россыпях, морских и речных. В гидротермальных кварцевых жилах его частым спутником бывает турмалин…»

Теперь, допустим, вам крупно подфартило и вы нашли это самое золото. Ради всего святого, не радуйтесь. Вы в России! Здесь вам не какое-нибудь Сакраменто, где лихие старатели приходят в салуны и бросают на весы тяжелые кожаные мешочки с золотым песком, чтобы расплатиться за виски, номер на втором этаже и длинноногую, готовую на подвиги девицу.

С русским золотом такие номера не проходят.

Прежде чем тащить драгоценный мешочек изсвоего кармана и класть на весы, загляните в настольную книгу, изданную родным государством для российских граждан. Это сегодня не Библия, не Коран, не «Краткий курс истории ВКП(б), наконец. Это уголовный кодекс Федерации, рожденный творческим воспарением мысли законодателей над жизнью и запрещающий даже то, что может бытьразрешено. В статье сто девяносто третьей для старателей, которым подфартило разжиться добычей, установлены наказания за уклонение от обязательной продажи добытого из недр золотишка. Искать — ищи, но продать должен только ему, родному демократическому приватизированному государству. А оно, будьте уверены, обдерет вас как липку, заставит принудительно принять цену, которую само же предложит, а потом еще и принудит выплатить крутой налог на доходы.

Так что, если добытое золотишко, которое вы понесли в аффинаж, отберут рэкетиры, можно радоваться избавлению от многих забот.

— Бык! Тебе тут пакет.

Мордоворот с красной от постоянной поддачи физиономией, в серой линялой рубашке в разрезе которой виднелась поросшая клочками бурой шерсти грудь, поднялся на веранду одноэтажного дома, выходившую в сад.

На веранде за большим столом гужевались три мужика. Стол был завален снедью и заставлен бутылками с дорогим выпивоном. Мужики крепко киряли и закусывали крабами. Не теми, которыми питаются миллионеры — из баночек размерами с кулачок младенца, а крабами настоящими, у которых каждая клешня, что большие кузнечные клещи.

Небольшим щипчиками они кололи покрасневшую от долгой варки броню, выковыривали пальцами розовое ароматное мясо и отправляли его в прожорливые рты большими шматами.

— Што за пакет? Ну-кать, покаж.

Мужчина с буграстыми плечами атлета-гиревика, с прямоугольной тяжелой челюстью боксера, с лысиной во всю голову и маленькими глазками хитрой мышки, протянул руку. Подержал переданный ему сверток, оглядел со всех сторон.

— Бык, — спросил один из сотрапезников, — что там?

— Счас глянем.

Бык надорвал край пакета и вытряхнул на стол золотую тяжелую цепь. За ней со стуком оттуда же выпали часы.

— Чьи?

Бык взял часы за браслет, приподнял и потряс на виду у всех, как дерьмо на палочке — брезгливо и недовольно.

— Похоже Редьки, — сказал мордоворот, притащивший пакет хозяину.

— Ёбэмэне! — Бык запулил густым таежным матом, поминая не чью-то несчастную мать, а медведицу с сорока медвежатами и самого медведя, настрогавшего такое семейство.

Часы с размаху были брошены на пол, стукнулись о него и отлетели в сторону.

— Говнюки, — Бык впал в бешенство. — Вы понимаете что это значит?! Это мне Барс прислал! За хреном я вас пою и кормлю, бажбаны драные! Не можете сделать простое дело! Барс наверняка расколол Редьку. Будьте уверены, мы теперь у него на крючке. Хорошо, если он только скрутил говноеду башку. А если оставил в живых и в тайге припрятал? Вы понимаете, что нас подвесили?

— Шеф, — успокоить Быка рискнул его ближайший кореш Витек Карякин, — не гони волну. Я сниму Барса. Сам.

Бык сбавил обороты, потом остыл окончательно. Набузырил полный стакан водяры, ни с кем не чокаясь, дернул. Зверски сморщился и стал драть руками огромную крабью клешню.

— Витек, урой его. И чтобы все тихо. Чисто. Ты заешь Барса — это медведь. С ним чуть не догляди и он мне пришлет по почте твои часы. Вон, Алик Рогов пытался его достать. Потом штаны с перепугу обделал.

— Бык, ты меня знаешь.

— И Барса тоже.

Что и говорить, Барсова в тех краях знали все. Он был геологом. Не тем веселым шатуном-романтиком, о которых под аккомпанемент гитар у пылающих костров пели песни туристы. Басов был добытчиком, работягой. Он гнал золото из породы, досконально знал его уловки и тайны. Был прочно связан с тайгой и землей, на которой жил и с гордостью считал себя коренным дальневосточником.

В этих краях задолго до революции осел его прадед Федор Барсов. Сперва он служил срочную солдатом пехоты. Многое ему понравилось — приволье, властей немного, охота, рыбалка — все под боком. Схлестнулся с золотоискателями. За два сезона Федор заработал не плохой капиталец. Поставил в Океанке дом. Обзавелся семьей: жена, четверо сыновей. Заимел хозяйство: две коровы, лошадь, куры, утки и гуси. Две собаки. В двадцать девятом Федора Барсова раскулачили. Дом отобрали. Посадить деда не посадили, но лишили избирательных прав как «крупного домовладельца». С тех пор Барсовы стали лишенцами.

Два сына Федора занялись старательством. В их числе был дед Андрея — Николай Федорович. Третий кормился рыбалкой. Четвертый — охотой. После Отечественной войны домой не вернулись трое. Дед пришел без руки. Отец — Сергей Николаевич отучился в горном техникуме, работал на драге. Сын его Андрей пошел по стопам отца, выучился на горного инженера.

Когда в стране пошли перемены, Андрей Барсов встретил их с надеждой на лучшее будущее. Если тебе дают возможность потрудиться самому на себя, почему же не заняться этим?

Барсов собрал артель надежных ребят, взял заброшенный золотой прииск. Прошлись с шапкой по кругу. Собрали деньжат. Образовали акционерное общество «Тучарзолото». Начали вкалывать. Появились первые капиталы… Потом выпал фарт. Вышли на новую жилу. Как бывает часто — совершенно случайно. Андрей, не покладая рук, все время вел изыскания. Однажды они с Громком возвращались с маршрута. Погода внезапно скурвилась. Налетел крутой норд, посыпал снег. Стало ясно — перевал в сумерках в такую погоду не одолеть. Решили заночевать. Стали искать место в затишке. Хребет дикий, гнутый, подземные силы над ним поработали на славу. Нашли небольшую пещеру. Расположились. Запалили костерок. Когда поели, стали оглядываться. Такая уж у геологов болезнь — постукивать молоточком. Барсов обстукал стены пещерки. Услышал, что в одном месте — пустота. Любопытство — не порок. Раздолбал корку и открылся перед нами з а н о р ы ш — занятая минералами полость. Такие штучки геологи иногда еще называют «хрустальными погребами». Бросили свет внутрь, а там проросла турмалиновая друза. Зеленые кристаллы торчали из коренной породы как иглы. Крупные, красивые… Таинственно поблескивая, они словно подсказывали — рядом могла лежать золотоносная жила. Ее удалось найти.

Барсов оформил заявку и старатели дружно взялись за работу. Но вести ее удалось не долго. Вскоре выяснилось, что московские ребята всю систему приватизации задумали как большое воровство. Когда у акционеров завелись большие деньжата, ни Барсов ни его компаньоны еще не понимали, что имеют дело с воровским правительством, что капиталы стоило перевести в доллары и хранить в наличке. Вместо этого их положили в коммерческий банк, как того от них требовала власть. Послать бы их… Не посмели…

А вот народный коммерческий банк так и поступил со своими клиентами. Ловкий президент банка перевел чужие денежки в баксы и по каким-то каналам угнал за границу. Когда преступная махинация обнаружилась, от ворья даже следов не осталось. Президент банка рванул когти за рубежи. Директорат разбежался кто куда. Короче, акционерное общество «Тучарзолото» попало в банкроты. Его выставили на торги. За сущие пустяки у Госкомимущества фирму выкупил Роман Быков, известный всей Океанке уголовник — Бык, признанный в криминальном мире пахан. Но ко времени, когда шла приватизация государственной собственности, он уже был известен всему краю как крупный удачливый предприниматель, покровитель искусств и спорта, меценат, который финансировал местную футбольную команду. Бык в равной мере пользовался поддержкой творческой интеллигенции и большого числа болельщиков. А на выборах в законодательное собрание края Быков обрел мандат депутата.

И это при том, что Барсов сразу же после регистрации кандидатов передал в избирательную комиссию справку, заверенную печатью. В ней черным по белому можно было прочесть следующие строки:

"Руководствуясь ст.ст. 300-303, 312-315 УПК РСФСР судебная коллегияп р и г о в о р и л а:

Признать Быкова Романа Федотовича виновным по ст.ст. 93', 15-89 ч.3, 212' ч.2, 144 ч.2, 154 ч.1 УК РСФСР и назначить ему наказание:

— по ст.93', УК РСФСР 10 (десять) лет лишения свободы с конфискацией 1/2 части имущества, ему принадлежащего;

— по ст. 15-89 ч.2 УК РСФСР 4 (четыре) года лишения свободы с конфискацией 1/2 части имущества, принадлежащего ему;

— по ст. 212' ч.2 УК РСФСР 2 (два) года лишения свободы;

— по ст. 144 ч.2 УК РСФСР 2 (два) года лишения свободы с конфискацией 1/2 части принадлежащего ему имущества;

— по ст. 154 ч.1 УК РСФСР на 1 (один) год лишения свободы с конфискацией принадлежащего ему имущества.

Окончательную меру наказания суд определил по совокупности преступлений путем поглощения менее строгого наказания более строгим и приговорил Быкова Романа Федотовича к 10 (десяти) годам лишения свободы с содержанием в ИТК строгого режима с конфискацией имущества…"

Но у какой избирательной комиссии хватит духу затеять тяжбу с большими деньгами? А такие деньги стояли за президентом акционерного общества «Тучарзолото». Учитывалось и настроение большого числа избирателей. Дело в том, что в течение многих десятилетий на Востоке оседали люди, которые отбыли сроки и не хотели подаваться в центр, за Урал. Они из одного протеста и солидарности готовы выбрать своего пахана хоть губернатором, хоть президентом страны. Сходняк поддержал Быка. На выборах тот получил большинство голосов. Значит, стал властью.

Помогла Быку и его дружба с начальником управления внутренних дел полковником Дубровиным. Эта дружба имела давние корни. Дубровин был начальником лагеря строгого режима, где сидел Бык.

Став распорядителем уголовного общака, войдя в золотое дело, Бык сразу нашел Дубровина. Нет, он его не покупал. Купить можно налогинспектора, следователя, вохряшку на вышке. У высоких чинов заварка покруче. Их берут в долю. Они оказываются среди хозяев. И трудно их в чем-то осуждать. Кем был тот же Дубровин? Обычным служакой. Кто ему помог сменить должность в зоне на место в управлении внутренних дел? Депутат Быков, председатель комиссии по финансам и бюджету. Потому что сейчас из Москвы на милицию никого не могут назначить без согласования с местной властью. А кому должен служить назначенный этой властью мент, как не ей самой? Даже из одного трезвого понимания действительности. Потому что хозяин тот, кто владеет материальными ценностями. А они принадлежат тем, кто не побоялся применения силы в переделе богатства. Именно в руки таких людей перешло и золото. Черное, голубое, зеленое и настоящее — все какое есть.

Обретя власть, Бык стал поочередно расправляться с теми, кто мог предъявить ему свои счеты.

Первым убили бывшего вице-президента «Тучарзолота» Николая Дубова. На улице. По подлянке. Подошли двое в самом людном месте, выстрелили в затылок. Сели в поджидавшую их неподалеку машину и укатили. Следствие мурыжило дело почти год, потом его тихо прикрыли. Не была найдена стреляная гильза. Отсутствовали свидетели. Тогда на свой страх и риск это дело начал копать друг Дубова Иван Белозеров. Ему потребовалось два дня и несколько бутылок водки, чтобы выяснить подробности происшедшего. Нашлись сразу три свидетеля, которые видели убийц и даже назвали их имена.

После того как Белозеров установил личности киллеров, его сбила машина. Лукьяна Титова — члена правления «Тучарзолота» зарезали в электричке.

Барсов и Громак оказались орешками покрепче.

Первое покушение на Барсова сорвалось по случайности, хотя его готовил опытный бандит, имевший армейскую и тюремную выучку. Всю подготовку он вел настолько аккуратно, что Барсов, который держался очень сторожко, слежки за собой не замечал.

Киллер — ближайший подручный Быка — Альберт Рогов подкараулил Барсова у лесоторговой базы. Дорога была пустынной: с одной стороны тянулись картофельные делянки горожан, с другой стоял почерневший от времени деревянный забор. За ним громоздились штабеля бревен и пиломатериалов.

Барсов вышел из ворот базы и пошел вдоль забора в строну автобусной остановки. Рогов двинулся за ним по пятам, быстро догнал, достал пистолет, прицелился и нажал на спуск. Надежный в других случаях ТТ осекся. Затвор клацнул, выстрела не последовало. Барсов обернулся на звук. Оказавшись лицом к лицу с ним, Рогов — щупленький мужичок, больше походивший на суслика, растерялся. Он не передернул затвор, побоявшись, что на это не хватит времени и предпочел отшвырнуть пистолет. Сам мгновенно бросился к забору, с обезьяньей ловкостью перемахнул на сторону склада.

Барсов рванулся за ним. Когда он перекидывал ногу через забор, его брюки-бриджи, заправленные в сапоги, хрястнули и разорвались в шагу на всю дину шва — от левого сапога до правого.

Боевой пыл Барсова сразу остыл: бежать за киллером, сверкая подштанниками, он счел для себя унизительным и потому невозможным.

Спрыгнув с забора, он подобрал пистолет, передернул затвор, выбросил осекшийся патрон. Осмотрел его. След бойка на капсюле едва отпечатался. То ли капсюль был сильно утоплен, то ли боек износился. Барсов выяснять не стал. Он сунул патрон в карман, а пистолет зашвырнул в канаву с водой, которая тянулась вдоль череды огородов.

К вечеру Барсов уже знал кто на него покушался. Громак, досконально изучивший всех, кто входил в окружение Быка, назвал фамилию — Рогов. Барсов объявленную ему войну принял.

Первым делом он отправил жену и двух сыновей, как говорят на востоке — в Россию к родственникам. Осекшуюся пулю переслал Быку. Показав тем самым, что бросает вызов. Не дать ответа обидчику по местным понятиям означало потерять лицо. К тому же бывалый таежник, если замечает, что по его следу двинулся тигр, который стал рассматривать охотника дичью, а себя считает охотником, он не убегает, поскольку это бесполезно, а готовит на зверя засаду.

Появление на охотничьей тропе неудачливого Редьки помогло Барсову оформить свое решение окончательно. Для исполнения замысла требовался снайпер. Остальное имелось…

Одного грузина, знатока женщин и любителя азартных игр в типично интеллигентном разговоре, которые ведутся после нескольких рюмок водки, спросили:

— Гоги, кто тебе больше нравится — Мэрилин Монро или Шарон Стоун?

Ответ был уверенным и неоспоримо точным:

— Э, генацвали, как я скажу, если ни одну из них не пробовал?

Иногда задавать людям самые умные вопросы крайне глупо.

Капитан Мисюра — офицер морской пехоты с высшим военным образованием и боевым опытом. Но спросите его как он относится к золоту. К тому, которое символизирует богатство, к обладанию которым стремятся старатели, искатели сокровищ, банкиры, любители блестящих украшений и, наконец, птицы-сороки.

И капитан Мисюра ответит:

— Никак.

Он офицер и потому отношения к золоту действительно не имеет. Его, служивого, могли послать воевать за интересы тех, кто распотрошил золотые запасы Гохрана — казны России, — собиравшиеся долгие годы советской властью, но ему оплатят риск и кровь не золотом, а возвышенными словами об офицерском долге, потом с долгой задержкой бумажными деньгами Банка России, на которых ублюдочные орлы-мутанты выглядят выродившимися курицами.

В общем так, о каком золоте может говорить офицер российской армии, загнанной в полосу неудач и безденежья. А за этим, как и положено, неприятности личные и общие, следуют одна за другой.