КАЛЯ

Калерия Викторовна Кольцова, в девичестве Волобуева, была одноклассницей Лайонеллы. И, как часто случается, двух девочек в годы учебы разделяла их обоюдная красота. Девочки и женщины выбирают подруг так, чтобы те никогда не могли стать соперницами.

Каля — так звали Калерию в классе — с молодых ногтей выделялась удивительной красотой. Невысокая, фигуристая, вылепленная из элегантных округлостей и полуокруглостей, с кукольным лицом — полные губы бантиком, большие голубые глаза, ресницы как крылья бабочки, темные брови и фарфорово-белая кожа, на которой играл мягкий персиковый румянец, — Каля сводила с ума мальчишек, внешне оставаясь холодной и безразличной к ухаживаниям.

Замуж Калерия Викторовна выскочила удачно. Конечно, брак с лейтенантом милиции таил в себе немалый риск: муж мог так и остаться служивым сапогом, не сделать карьеры. К счастью, Всеволод (дома и на людях Каля звала его Кольцовым) быстро попер в гору. Дача, машина, новые шубки, платья, модные туфельки — все это разнообразило жизнь, не украшенную другими радостями.

Интимные отношения с мужем с первых же дней разочаровали Калерию Викторовну. Кольцов, к ее удивлению и несчастью, оказался человеком предельно холодным, сексуально-нелюбопытным и выполнял обязанности супруга только по велению долга, не пытаясь одарить супругу радостями открытий.

Между тем в душе Калерии Викторовны, внешне ни в чем не проявляясь — так молчаливо горят подземные торфяники, — бушевал пожар всепожирающего желания. Ей был нужен мужчина, который смог бы раздуть невидимый огонь в яркое пламя. В муже таких способностей не обнаруживалось.

Свой темперамент Каля неожиданно для себя открыла и проверила очень давно, в первом же опыте. Такая страстность, как у нее, в раннем возрасте обнаруживается не часто, но, если она проявляется, то определяет жизнь женщины, ее счастье и страдания, на много лет вперед.

Открытие, как это нередко случается, было сделано неожиданно в силу стечений обстоятельств.

В восьмом классе школьники поехали в совхоз «Рассвет» убирать морковку. Кале, не желавшей копаться в грязи, поручили следить за обеспечением работающих продуктами. Вместе с шофером Костей она регулярно ездила в поселок, подписывала в совхозной кладовой накладные, по которым школьникам отпускали картофель, капусту, мясо, крупы. Затем все это перевозилось на полевой стан.

Костя — рабочий совхоза — недавно вернулся из армии, помнил дисциплину и к делу относился с полной ответственностью. Чернобровый, веселый, хорошо сложенный, он брал с собой баян и вечерами развлекал школьников музыкой и пением, устраивал в поле танцы.

До конца работ оставалось два дня. Пошел дождь. Он застал продуктовую машину в дороге. Быстро намокшая земля раскисла, «газон», юзом скатившись в кювет, забуксовал. Костя походил вокруг машины, набросив на голову пустой мешок, постучал сапогом по скатам и уверенно заявил:

— Сели. Без трактора не вылезти.

Сперва пленники дождя пережидали непогоду в кабине. Костя вел себя крайне сдержанно, не зная, как держаться и вести себя с фарфоровой девочкой.

Когда стало ясно, что никакой трактор до утра не появится, Костя предложил спутнице перебраться в сарай, стоявший неподалеку. Они так и сделали, со смехом убежав из машины под крышу.

Вскоре выяснилось, что в сарае не так уж и удобно. Старая соломенная крыша протекала во многих местах, с нее текли холодные струи. Отыскивая место посуше, Костя и Каля забрались в угол на стожок подопрелой соломы. Здесь меньше дуло и не было так сыро. Однако холод с наступлением темноты становился сильнее и начал пробирать до костей. В своей тоненькой блузочке Каля замерзла и задрожала. Костя снял пиджачок, пахший машинным маслом, накинул его на плечи так, чтобы укрыть сразу обоих.

Стуча зубами, Каля прижалась к парню, а он обнял ее рукой. Оказалось, что вдвоем согреваться куда лучше, нежели поодиночке. Вскоре Каля перестала стучать зубами. Этого же времени Косте хватило на то, чтобы преодолеть остатки робости, возникшие из-за отсутствия опыта в ухаживании за городскими куколками. Но, как оказалось, с ними можно обходиться так же, как с деревенскими дурами.

Неторопливо и нежно, едва касаясь теплого и мягкого тела Кали, рука Кости пустилась в сладкое путешествие. Сперва он осторожно вытащил из джинсов девушки блузку и коснулся пальцами спины. Она, ощутив его прикосновение, дернулась, хотела отодвинуться, но Костя плотнее прижал ее к себе и шепнул на ухо:

— Сиди спокойно. Замерзнешь.

Однако не столько его шепот, сколько прикосновение горячих губ к нежному ушку заставило ее замереть. От уха к сердцу, от сердца ниже — к животу и ногам — потекла магнетическая сила, напрочь лишившая Калю желания сопротивляться. Она вдруг почувствовала, что ее тело слабеет, наполняется жарким нектаром. Она словно погружалась в теплые объятия сна, ласкового и приятного. Каля закрыла глаза и прильнула к Косте.

Его рука в это время тронула ее грудь, широкая ладонь накрыла нежный и таинственный бугорок, сжала его. Пальцы коснулись соска, заставили его затвердеть.

Каля ощутила, как на нее накатывается горячая волна томительного ожидания, которое раньше она испытывала только во сне: дыхание стало частым, неглубоким, казалось — вот-вот произойдет чудо, не сравнимое ни с чем, радостное, освобождающее тело от растущего нервного напряжения.

И чудо произошло. В какой-то момент мозг взорвался тысячами сверкающих искр, разлетевшимися в стороны. В глазах что-то ослепительно вспыхнуло. Спина прогнулась, тело окаменело, напряглось и забилось в судорогах, не болезненных, а радостных, о с в о б о жд а ю щ и х.

До утра они истязали друг друга сладостными пытками. В сарае пахло подопревшей соломой, от куртки Кости тянуло запахом машинного масла, и эти запахи врезались в память Кали как нечто накрепко связанное с радостью бытия.

Ничем пьянящим — ни прелой соломой, ни машинным маслом — от Кольцова никогда не пахло. Выбритый, пижонистый, он строго следовал велениям рекламы, и от него тянуло дезодорантом «Олд спайс», лосьоном «Жиллетт», дорогими одеколонами, названий которых он и сам не помнил.

К жене Кольцов относился с той мерой любви, с какой мужчины относятся к дорогим вещам, к модным галстукам, зажигалкам, курительным трубкам. Высокий, хорошо сложенный Всеволод и точеная миниатюрная Калерия представляли собой хорошо подобранный гарнитур, вызывавший восхищение у людей непредубежденных. Это внешне.

Внутренне супругов почти ничто не связывало. Кольцов отчаянно делал карьеру, реализуя свои честолюбивые замыслы. Каля томилась, изнемогая от невостребованных страстей. Так, должно быть, томятся на солнце цветки-медоносы, к которым не подлетают пчелы.

Сытая, ухоженная, изнывавшая от безделья, Калерия «отдавалась» телевизору. Бесконечные сериалы, рассчитанные на непритязательных зрителей, поначалу ее отталкивали. Однако постепенно она втянулась и стала регулярно следить за похождениями киногероев. Фильмы привлекали своей предсказуемостью. При просмотре их не нужно было напрягаться. Более того, она без труда угадывала, как себя поведет, что скажет любой из персонажей. Это создавало иллюзию собственной проницательности и согревало скучающую душу.

Как часто бывает, замена телевизионному одиночеству нашлась случайно.

На даче, где Кольцовы жили все теплое время, в их дом постоянно носила парное молоко Евдокия Ивановна Немоляева, или просто Дуся, дебелая грудастая баба, работавшая дежурной на железнодорожном переезде. Молоко в доме Кольцовых было продуктом первой необходимости — Всеволод ежедневно выпивал его не менее литра.

Однажды Дуся в условленное время молока не принесла. Проявляя заботу о муже, Каля решила сама сходить в поселок, благо было не жарко, а дорога шла по тенистой аллее вдоль реки.

Усадьбу Немоляевой Каля нашла без труда. Открыла калитку, вошла. Из собачьей будки выскочил посаженный на цепь пес. Громко загавкал.

В дверях коровника появился муж Немоляевой — Алексей Иванович. Увидев гостью, он скомандовал псу:

— Тубо, Омар!

Пес лениво махнул хвостом и вернулся в будку. Каля усмехнулась: как только не обзывают своих бедных собак хозяева. Бессловесные все терпят.

— Здравствуйте! — Алексей смотрел приветливо, был немного смущен. — Вы за молоком? Простите нас, но Дуся срочно уехала в город. Молоко у меня. Я бы и сам принес…

Каля прошла к сараю, вошла внутрь. В ноздри ударил запах прелой соломы. Тот самый запах, который в тайниках памяти сохранялся с того дня, когда она впервые, будучи девчонкой, полной бабьей мерой зачерпнула нектар из источника радости и взлетела к высотам блаженства.

Алексей стоял с вилами в руках, голый по пояс. На загорелом до бронзового блеска теле играли жгутастые мускулы. До ноздрей Калерии Викторовны донесся запах крутого мужского пота, не убитого химическими снадобьями — ядреного, хмельного, как перебродившее пиво.

Неожиданно странная, необычная дурнота ударила Калерии в голову, смяла, подавила волю. Такое чувство обычно испытывают люди, оказавшиеся на краю бездны. Они боятся заглянуть вниз, в пустоту, знают, какими опасностями грозит падение, и все равно неодолимая, неконтролируемая сила заставляет делать шаг вперед к опасному провалу и срываться в бездну.

Каля стояла растерянная, потерявшая дар речи. Она понимала, что ее желания неразумны, что безрассудно и глупо сломя голову, рискуя всем, что есть у нее, бросаться в сомнительную авантюру, но поделать с собой уже ничего не могла.

Она шагнула вперед, как самоубийцы ступают к краю карниза. Шагнула, на ходу расстегивая блузку…

Алексей всадил вилы в солому и чуть-чуть отступил.

— Что вы?! — Он спрашивал растерянно. — Что с вами?

Не отвечая, Калерия Викторовна положила ему руки на плечи. Закинула голову, подставила губы. Забормотала что-то невразумительное.

Она уже не могла остановиться, взять себя в руки. Все, что окружало ее, плыло в сизом тумане. Это было похоже на сумасшествие…

Чем яснее Алексей понимал, что происходит, тем сильнее испытывал чувство откровенного страха. Он думал, что может случиться, если вернется жена или во двор войдет посторонний. Алексей никогда не искушал себя мечтой повалить на солому жену многовластного шефа придонской милиции, которого за хитрость и мстительность его же сотрудники называли «Коготь».

Человек трезвый и достаточно выдержанный, Алексей ясно представлял, какими опасностями лично ему и его семье грозит опрометчивый шаг.

На нее, на эту безрассудную похотливую сучку, охваченную бешенством матки, ему было плевать, но о себе приходилось думать. Ломать налаженную жизнь в угоду желаниям, не от него исходящим, было неразумно.

И все же победить мужчину, если он не готов тут же отхватить себе топором пальцы, женщине под силу.

Добилась своего и Калерия Викторовна. Огонь, который тлел в глубинах души, вспыхнул пожаром, когда ее, легкую и уступчивую, Алексей сжал в объятиях, зло швырнул на солому и распял на ней.

— А! Была не была!

Она содрогнулась всем телом, дернулась, напряглась, будто закостенев, и вдруг ослабла, безвольно повисла в руках Алексея, закричала отчаянно, истерично.

Ее крик испугал Алексея. Черт знает, что могут подумать соседи, копавшиеся в огороде, если услышат такое. Сдуру еще прибегут на помощь. И пойдет слух, завьется веревочка сплетни.

Алексей зажал ей рот рукой, но она крутила головой, старалась его укусить, дергалась и замолчала, когда потеряла наконец силы.

Мужчинам — самым занюханным, завалящим — льстит, если их считают половыми гигантами. Большая часть разговоров в мужских компаниях и курилках идет не о делах, а о выпивке и сексе. И первое слово всегда бывает за теми, кто смелее других заявляет о своей неутомимости на постельном ринге.

В животном мире все яснее: право обладать самкой получает победитель в схватке с соперником. Им оказывается самый сильный, самый зрелый самец. В обществе людей любой недоносок, дебил, поганец способен заполучить женщину. И стать секс-гигантом. Потому что им мужчина становится не сам по себе. Таковым его делает женщина. Стоит ей показать, что возлюбленный способен сделать ее счастливой, свести с ума, затоптать до бесчувствия, и мужик вырастает в собственных глазах. Покажи женщина, что партнер несостоятелен, что он слаб в коленках, гигант на глазах выпустит воздух, превратится в карлика, непригодного для настоящих мужских дел.

Калерия Викторовна всем — своими криками, истерикой, страстностью и домогательством — дала понять Алексею, что он совсем не тот, каким знал себя многие годы. Он сразу вырос в гиганта, и это чуть не стало для него роковым.

Веревочка хмельной, безумной любви завилась, а коли в продолжении связи заинтересована женщина, роман может быть бесконечным. Во всяком случае, пока тайна не выйдет наружу и не возникнет скандала. Увы, тайны не бывают абсолютными и обладают способностью всплывать. Сколь старательно ни прячь концы в воду, они все равно обнаруживаются.

Евдокия Ивановна Немоляева в один из дней вернулась домой раньше обычного и застала любовников в положении, которое не оставляло сомнений в характере их занятий.

Будь с Алексеем любая из поселковых потаскух, мордобоя бы не миновать, но умная и осторожная Евдокия Ивановна сразу оценила опасность и, не поднимая скандала, незаметно отступила.

Своим открытием, своим горем, своей бедой она поделилась с двоюродной сестрой — Жанной Марченко. Та, еще более опытная и осторожная, строго наказала Дусе проглотить язык и молчать. Если вспыхнет скандал, то он сильнее всего затронет ее же семью. Кольцов никогда не простит Немоляеву своего позора и законопатит на веки вечные. Сделать это в условиях демократии не труднее, чем при тоталитаризме.

О беде сестры Жанна однажды рассказала Лайонелле, что дало той повод прийти к Калерии Викторовне во всеоружии. Они уже несколько раз встречались на разных презентациях, и отношения, которые не налаживались в школе, вдруг образовались.

— Я к тебе, кисонька, — Лайонелла светилась доброжелательностью. — Здравствуй, милая. Как ты свежо, как красиво выглядишь.

Школьное соперничество прошло, и они могли теперь говорить друг другу комплименты.

Женщины обнялись.

— Да, чтобы не забыть. — Лайонелла разыграла саму невинность. — Как там твой Алексей? У тебя все еще с ним роман?

Калерия резко отпрянула и оттолкнула Лайонеллу:

— Ты о чем?

Скрыть растерянность и испуг ей не удалось.

— Киса, не надо стесняться, — Лайонелла глядела на подругу с искренним сочувствием. — Мы женщины, и каждая имеет право на маленькую тайну. Могу признаться: у меня тоже есть… молоденький мальчик.

Отрицать что-либо Калерия не сочла нужным. Было ясно: Лайонелла все знает. Надо было только выяснить, от кого пошла сплетня.

— Кто накапал? — В голосе и раздражение, и любопытство.

— Киса, если честно, я и пришла затем, чтобы тебя предупредить. — Лайонелла взяла руку Калерии и дружески пожала ее. — Мне все рассказала сама Дуся. Немоляева. Спрашивала совета, как ей быть.

— И что?

— Киса, ты все еще видишь во мне соперницу? Зря. Я твой искренний друг.

— Что ты ей сказала?

— Не догадываешься?

— Не хочешь говорить?

— Почему? Я ее предупредила, чтобы она засунула язык в задницу или проглотила его.

Калория облегченно вздохнула, ослабела и прильнула к груди подруги. Лайонелла погладила ее по голове.

— А ты, Киса, тоже дура. Сделай Дуське подарок. Она знает о вас уже давно и молчит. Это чего-то стоит.

— Что же ей подарить? Разве это удобно?

— Если на то пошло, неудобно заваливать на себя чужих мужей. Дарить удобно всегда. Придумай что-нибудь. Перстенек, колечко… Только не дешевку.

— Ты считаешь, она примет?

— Киса, она не дура и прекрасно понимает, что Алексея с их двора ты не уведешь. А ее терпение заслуживает компенсации. Да, Киса, у тебя есть машина?

Переход к новой теме был столь неожиданым, что Калерия поначалу растерялась.

— Какая машина?

— Конечно, не стиральная. Когда спрашивают о машине, имеют в виду автомобиль. Собственный.

— Не-ет, — протянула Калерия растерянно. Она не понимала, какая существует связь между вопросом о машине и тем, о чем они только что беседовали, — своей у меня нет.

— Тогда я помогу тебе ее заиметь. Главным образом потому и приехала.

— Достать? — Калерия Викторовна смотрела на подругу с изумлением. — Были бы деньги, я давно купила.

— Деньги, кисонька, не потребуются. Открывается новая фирма. В порядке рекламы они отдадут клиентам несколько машин. Но сама пойми, не давать же их первым встречным. Верно?

— Я чего-то не понимаю. Давай лучше присядем. Я прикажу подать чаю. Или ты будешь пить кофе?

— Можно чай.

Они уселись на диван. Лайонелла откинулась на спинку стула; положила ногу на ногу. Калерия взяла с телефонного столика серебряный колокольчик. Позвонила.

Дверь приоткрылась, и в комнату вошла домработница.

— Машенька, нам чаю.

— Сейчас, мадам.

Лайонелла скрыла улыбку. Ей было приятно видеть, как на глазах в обществе менялись отношения. Только тогда, когда все осознают, что они не товарищи, что мир по справедливости разделен на тех, кто обладает богатством и повелевает, и тех, кто прислуживает людям состоятельным, в стране возникнет порядок.

— Ты говорила насчет машины…

Калерию уже зацепило, и она решила выяснить все до конца.

— Дело простое, Киса. Ты приходишь, тебе вручают ключи…

— Боюсь, Кольцов будет против. Все это похоже на взятку. Ты знаешь, какой он щепетильный…

— Киса! Взятки дают должностным лицам, а не домохозяйкам. И потом, ты для понта внесешь три тысячи долларов в кассу фирмы…

Калерия засмеялась.

— Так вот в чем фокус! Думаешь, у меня есть столько денег?

— Я тебе сказала — деньги не потребуются. У фирмы свой интерес, и ей невыгодно подставлять клиентов. Ты только подпишешь квитанцию о выплате денег. И получишь тут же а в т о.