Шибаев ждал новостей от Ирмы, письма, звонка, но позвонил из Москвы Мельник и сказал, что приедет в Каратас всего на один день, просит собрать всех компаньонов, ему нужны деньги, вложенные в дело год назад. Шибаев понял, что Гриша Голубь тоже потребует свой пай. Восемнадцать тысяч Мише и двенадцать тысяч Грише, уговор дороже денег.
      Шибаев назначил общий сбор у себя в кабинете. Если год назад было совещание большой тройки, потом включили Васю — стала большая четверка, то теперь, похоже, стала большая семерка. Один с сошкой, семеро с ложкой, а котел прежний. В кабинете сидели Шибаев, Махнарылов, (Мельник с ним поздоровался как ни в чём не бывало), начальник управления Прыгунов, начальник милиции Лупатин, старший лейтенант Цой и, наконец, знатные деловары — Гриша Голубь и Миша Мельник. Стол был накрыт, как положено, сверкали бутылки, сверкал хрусталь. Обсуждали московские новости, а также международные. До чего додумались, оказывается, акулы империализма, тренируют дельфинов для борьбы с нашими подводными лодками, чтобы они присандаливали мину куда надо. Цой говорил о японцах — если в Европе лучшие фирмы допускают стандартом на сто изделий один, два дефекта, то японские фирмы — один, два дефекта на миллион. А за счет чего может быть у них строгий контроль? Ничего подобного, контролеров там в пятнадцать раз меньше, чем на лучших фирмах Запада.
      — А у нас?
      — Интересно, а что сказано про японцев у Карла Маркса?
      Игнатию Цою нравилось хвалить Японию, да и как ее не хвалить, если восемьдесят процентов всех роботов в мире — японского производства.
      — Старший лейтенант — грамотный товарищ, — заметил Лупатин, не любивший шибко знающих. — Но до капитана ему служить да служить. — Все поняли, на что он намекал. Лупатин не был доволен работой Цоя.
      Гриша Голубь в английском журнале вычитал, что зарегистрировано уже десятки случаев, когда робот выходил из-под контроля и убивал человека, как правило, монтажника, который налаживал его систему. Кого в таких случаях судить? И еще вопрос для юристов. Американская печать сообщила о том, что в мире появилась новая форма вандализма — электронно-вычислительная. Злоумышленники из числа специалистов готовят скрытую программу, которая через какой-то промежуток времени разрушает все другие программы в памяти ЭВМ, взрывает всю библиотеку данных и может нанести колоссальный ущерб, а виноватого не найдешь.
      — Давайте, товарищи, ближе к делу, — предложил Шибаев, перебивая лекцию Голубя. — Вопрос на повестке дня один: об увеличении производственных мощностей Каратасского мехового комбината. Слово для доклада предоставляется...
      Ну вот Вася громко перебил шефа:
      — Я предлагаю почтить память Алеся Шевчика вставанием. — И сам первый истово встал и опустил очи в землю. Все поднялись, постояли. Шибаев дергал щекой, Мельник поеживался, снова сели, и Лупатин не удержался:
      — Как пионеры, мать-перемать! — Майора милиции можно было понять, — кого он почтил, чью память?..
      Шибаев предоставил слово начальнику областного управления местной промышленности товарищу Прыгунову. Тот встал, обвел всех взглядом докладчика-профессионала, обеими руками показал на стол и спросил:
      — До каких пор это будет стоять нетронутым? Я предлагаю.
      Налили, выпили. Прыгунов уже с утра поддатый, и почему бы ему не пить, если он получает оклад по меньшей мере с восьми предприятий. Набегает у него от четырех до пяти тысяч в месяц, куда девать зарплатешку? А если чуть меньше четырех в месяц, у него сразу скачет давление. Тяжелая у него работа, попробуйте-ка сами хоть днем, хоть ночью выступать с докладом, и тридцать минут говорить, и сорок, и целый час говорить и — ничего не сказать, попробуйте. Или отсидеть в президиуме от звонка до звонка. Не смейтесь, очень даже нелегко. Он получает за вредность.
      — Товарищи, в настоящее время перед Советами депутатов трудящихся поставлены очень большие, очень серьезные задачи по увеличению выпуска товаров народного потребления. Каратасский исполком наметил ряд довольно крупных мероприятий по развитию отраслей местной промышленности, призванной удовлетворить все возрастающие запросы нашего населения в товарах культурно-бытового назначения и домашнего обихода. Наша область занимает обширную территорию, равную двум Бельгиям и трем Люксембургам. Однако организация работы предприятий местной промышленности, удовлетворение постоянно растущих нужд испытывает серьезное затруднение по ряду причин, с которыми мы обязаны бороться всеми силами. Во-первых, надо вести воспитательную работу с кадрами, где мы, товарищи, не дорабатывам. Надо, чтобы дело осуществлялось с большим подъемом и ответственностью, чего нам явно не хватает. Во-вторых, нам надо ужесточить контроль за сигналами, поступающими от населения я бы сказал, от несознательной его части, чтобы не создавались в нашем городе, а также и вокруг него, нездоровые настроения и всякого рода представления, как будто местная промышленность собирает под своей эгидой только одних расхитителей, взяточников и растратчиков. Ну, и наконец третье — учитывая возросшие потребности населения и необходимость более полного материального удовлетворения нужд народа, Управление местной промышленности пришло к выводу о необходимости открыть при Каратасском комбинате новый цех по выделке ковров и паласов. Предлагаю, товарищи, обсудить наше предложение, но прежде чем перейти к прениям, есть мнение для прочистки голоса выпить по маленькой.
      Выпили по маленькой, и первым заговорил Шибаев — что да, то да, материальные и духовные потребности растут не только у населения, но и у нашего управленческого и снабженческого аппарата. Аппетит увеличивается не по дням, а по часам. Нас можно понять, мы не хуже других, но дело в том, что возрастающие потребности на сегодняшний день не могут быть удовлетворены мощностями моего предприятия. К нам подключились, и притом активно, должностные лица из Алма-Аты, из «Казкооппушнины», из министерства не только местной, но и легкой промышленности, и не только из Алма-Аты, но также из Москвы.
      — Но они же нам дают внефондовое сырье, — строго напомнил Голубь. — Зачем говорить, что они приносят сплошной убыток. Без их помощи комбинат совсем бы ничего не имел.
      — Бывает помощь на копейку, а расплачивайся рублем, — сердито отозвался Шибаев. — Дело не только в наших поставщиках, но и в потребителях тоже. Если раньше торговая сеть, продавцы ограничивались десятью процентами с выручки, то сейчас требуют двадцать процентов. С одной стороны, они видят, что мы увеличиваем масштаб, наращиваем темпы, а с другой — возрос риск. Кто у нас обеспечивает снижение риска? Я ставлю вопрос перед всем нашим активом. В торговле сложилась нетерпимая ситуация. Почти полностью выпал важный объект — Центральный универмаг. Заведующей отделом оторвали ухо, бандита, как положено, осудили, но поднялись шахтеры, пошли по инстанциям доказывать, что он хороший человек. Тлявлясову теперь трясут. Я бы просил товарища майора высказаться по этому поводу. Мы лишены основной торговой точки, откуда у нас идет выручка.
      — А я бы попросил высказаться старшего лейтенанта Цоя, — внушительно сказал Лупатин. — Он начал вступаться за свою родственницу, она подала в суд, ее восстановили на работе. У нас никакой коллегиальности в действиях. Мы это дело передали другому товарищу, более ответственному, который стоит выше всяких национальных и родственных привязанностей.
      — Люба Пак не является моей родственницей, — невозмутимо сказал Цой. — Там не было хищения.
      — Но ведь суд доказал!
      — Суд доказал, — вмешался Шибаев, — а эта кореяночка наняла адвоката, Гришиного приятеля, и он это дело похоронил. Со стороны Голубя тоже нет коллегиальности.
      — Мы ведем беспредметный разговор, — заметил Гриша. — Давайте обсуждать дела на комбинате. Меня интересует, когда будут возвращены паевые взносы? Год назад мы собирались здесь, планировали свою деятельность, давали обещания, пришла пора платить. Что на это скажет директор?
      Шибаев без слов открыл сейф, вытащил два газетных свертка, один подал Мише — здесь восемнадцать тысяч, твоя доля; второй подал Грише — здесь двенадцать тысяч, твоя доля. Широкий его жест можно было расценивать как силу фирмы, видите, как мы четко рассчитываемся, планировали через год возместить — возместили. Была еще и другая оценка — если Шиберу ничего не стоит одним движением руки швырнуть компаньонам тридцать тысяч, то уж нам какую-то тысчонку жалкую выдать он просто обязан. Но, как говорят казахи, у верблюда одни мысли, а у его погонщика — совсем другие. Однако, кто тут верблюд, а кто погонщик, надо еще разобраться.
      — Для того, чтобы нам создать условия для постройки нового цеха ковров и паласов, мы должны иметь наличными значительные суммы. Как ни огорчительно, но ввиду начала строительства цеха я вынужден задержать долевикам выплату. На время. Дело в том, что внефондовое сырье, дорогие меха Москва будет выделять нам с Нового года. Сейчас идет пробивание, и мы вынуждены этот процесс материально обеспечивать, возить туда крупные суммы. Придется нам всем подождать, прошу это принять к сведению.
      Первым выразил недовольство Лупатин — как это подождать, если ему надо платить ребятам? Ведь у него безостановочный процесс, прерви его на минуту, и весь конвейер может разладиться. Появится один не подкормленный своевременно сотрудник, разуверится в своем будущем, и все пойдет кувырком. По нашим оперативным данным, у вас есть скрываемые резервы, как в цехе Махнарылова, так и в цехе Вишневецкой. А то, что у вас претензии в отношении возросшего риска, все мы так работаем, на нас жмут, и мы жмем, а как иначе? Каждый из нас должен расти, совершенствоваться, а не можешь — уступи место другому. Это и меня касается и других касается.
      Похоже, он намекал на то самое, чего добивался Голубь — замены Шибаева на посту директора. Слово взял Мельник и сказал, что Шибера он понимает, как никто другой, он здесь работал. На одном кролике комбинат не продержится со своими компаньонами, я даже удивляюсь, как Шиберу удается выкручиваться и содержать такую орду. Выход из положения может дать новый цех, Мельник готов помочь, в Москве у него есть нужные связи. Как бывший директор комбината, хорошо знающий технологию, приход, расход, он поддерживает озабоченность Шибера.
      Мельник не ожидал так легко получить долг, и от радости помогал Шиберу. Голубь тоже не ожидал, но с Мельником не согласился и сказал, что каждый должен отвечать за свой фронт работ. Если Роман Захарович, пусть даже временно, посадит долевиков на голодный паек, значит, он не справляется с возложенными на него обязанностями. Если есть у него претензии к нам, пусть предъявляет, а пока претензии у нас к нему. Я предлагаю поставить ему на вид. Кроме того, у меня есть кое-какие личные наблюдения. Если майор Лупатин знает о каких-то резервах по цехам, то я знаю, что Шибер платит не только нам, но и еще кое-кому на стороне.
      — Не на стороне! — сразу окрысился Шибаев. — А на высоте, которая и тебя прикрывает.
      О Башлыке знали, но заикнуться никто не смел, Гриша, как всегда, самый грамотный.
      Башлык, между прочим, снова предупредил, что ему нужна крупная сумма на очень серьезное дело, на этот раз пятьдесят тысяч. Ничего себе! Вызвал он Шибаева в дом с фотоателье, спросил, нужна ли его помощь? — Нужна. — Какая? — Надо посадить Голубя. Башлык даже паузу не сделал хотя бы для вида, дескать, подумаю и решу, — нет, сразу выдал, что затея твоя несерьезная, тебя посадить легче. «Это и дураку ясно! — вспылил Шибаев. — Я прошу сделать, что труднее, за это и плачу». Отдает, отдает, отдает. Все от Шибера имеют, один Шибер ни от кого ничего.
      Совещание закончилось, Шибаев попытался всех озадачить, но они озадачили его больше — поставили-таки на вид, указали на неполное ему доверие. Они подозревают о его возможном уходе, готовят ему замену. Прыгунов возражать не будет, тем более, что Шибаев противиться не станет.
      Но как же быть с реализацией его плана?
      Когда расходились, Голубь задержался и вполголоса сказал Шибаеву:
      — По некоторым признакам Башлык идет на повышение в Алма-Ату.
      Вон для чего понадобились ему деньги. А у Шибаева везде проколы, и главный — с ЦУМом, оттуда шел основной навар, приходится теперь искать другие точки. Он связался с Жаманколом, с межрайбазой. Гмырин обещал помочь, но этого мало, нужно искать и искать, а пластаться некому. Компаньоны собрались и требуют, вынь да положь, как на целине, лишь бы нынче снять, а на будущий год хоть трава не расти. Прокол у Шибаева не только в плане производственном, но и в семейном. Зинаида совсем озверела, надо было ее прикончить, как ту лошадь у ковбоя, которая сломала ногу — рожать захотела, на сохранение легла. Предлагали врачи сделать операцию, избавиться, бабе все-таки сорок пять скоро. Она со скандалом отказалась — сохраните мне девочку, я ей уже имя придумала — ну ни в какие ворота!
      Где брать деньги? Шибаев сказал Васе, чтобы он переписал накладные Вишневецкой за ноябрь, а тот уперся — накладные уже прошли по отчетности за прошлый месяц. «Переписывай, — настоял Шибаев, — а бухгалтерия переделает месячный отчет, я договорюсь». Он предложил снять с каждой шкурки кролика по два дециметра и создать резерв. Вася кое-как согласился, все сделал, переписал накладные от двадцать третьего и двадцать седьмого ноября, и в резерв отошло таким образом одиннадцать тысяч восемьсот восемьдесят девять рублей ноль две копейки.
      А Башлыку надо пятьдесят тысяч. Что же теперь Шиберу за банками лезть?.. А тут еще ни с того ни с сего уволилась старший бухгалтер материально-технического отдела, ушла, собственно говоря, по болезни. Она была на окладе у Шибаева, триста рублей имела и работала, так сказать, из уважения, поскольку уже пенсионного возраста. Сегодня ушла, а завтра уже прислали из управления замену, мужчину оригинального, фамилия — Карманников, одноглазый, с черной повязкой, прямо-таки пират Билли Бонс. Все они слегка чокнутые, эти финансисты, власти им надо, а этот по виду скромный. Бухгалтерия — первый враг директора. Шибаев позвонил Прыгунову — что за кадр? Оказывается, рекомендовал исполком, грамотный специалист с хорошей характеристикой, опытный, несудимый. То-то и плохо, что несудимый, значит, не такой уж он опытный. Трудно поверить, чтобы бухгалтер в местной промышленности, в солидном возрасте и не привлекался, это насторожило Шибаева, а где он прежде работал? Прыгунов не знает, прислали и все.
      — Какое у тебя мнение о новом бухгалтере? — спросил Шибаев Васю. Тот пожал плечами — бухгалтер как бухгалтер, я ему зубы не проверял, под хвост не заглядывал.
      — По-моему, нам стукача подсунули, — решил Шибаев. Приём это известный, но есть вопрос, на кого он работает? Если на Голубя, потерпим, а если не только?.. — Ты его проверь, поручаю, берет он или не берет. Не сразу, а через пару дней. А пока он пусть нашей атмосферой пропитается. Пригласи на бутылку, посмотри, легко ли он под стол идет. Попробуй мобилизовать на резерв. Дай ему сумму.
      — Сколько?
      — На пробу рублей семьдесят.
      — А если спросит, зачем? — Совсем Вася крылья опустил, сам думать не хочет, без подсказки жить не может.
      — Скажешь, детишкам на молочишко. А вообще ты стукача от порядочного человека отличить можешь? — спросил в упор Шибаев. Вася вяло пожал плечами, подумал-подумал и сам спросил в упор:
      — А ты можешь? — и прислушался, что скажет шеф.
      — Как правило! Посмотрю-посмотрю, и он у меня юлить начинает. — Шибаев хотел было продолжать про бухгалтера, но как бы споткнулся на слове и уставился на Васю. Смотрел, смотрел — а почему бы и Махнарылову стукачом не стать? Сильно он изменился, как из-за угла мешком. Правда, причина есть для кислого вида — сын что-то там керосинит.
      — А что у тебя с сыном?
      Вася облегченно вздохнул, он ожидал другого вопроса.
      — Да так... Сын у меня есть, а отца у него — нету.
      — Подбери сопли, у всех так. В гробу они нас видели.
      На другой день Вася доложил шефу, что с бухгалтером выпито, обговорено, свой человек. Как и следовало ожидать, он сидел, но судимость скрыл, живет небогато, приехал из какой-то северной области, вроде Архангельской, легкие лечить, здесь климат сухой, резкоконтинентальный.
      Шибаева снова вызвал Башлык — деньги нужны немедленно. Привез он ему десять тысяч и спросил, правда ли, что ему предстоит повышение?
      — Кто сказал?
      — Голубь.
      — Для него секретов не существует. Тем более ты должен понимать, что деньги мне нужны для дела, а не для развлечения.
      Вот так все они и растут — за его счет.
      — Сейчас полностью не могу обеспечить, прошу подождать.
      — Сколько ждать? — спросил Башлык вежливо и, как никогда, холодно, будто он уже переведен и спрашивает с высоты нового положения.
      — С месяц примерно. — На самом деле Шибаев не знал, сколько ждать. Неужели они его заставят банки из земли вырывать?
      — Деньги мне нужны, крайне необходимы через два дня. Это и в твоих интересах. Вся сумма сразу.
      — Мне мешают. Я вас просил насчет Голубя.
      — Он не будет начальником кафедры.
      — Этого мало. Его надо убрать.
      — Не все сразу.
      — Деньги так сразу, а как дело... — проворчал Шибаев. Расстались оба насупленные, почти со скандалом. На другой день, поздно уже, около двенадцати, неожиданно позвонил майор Лупатин и попросил выйти на угол. Постояли возле дерева, поеживаясь. Лупатин приехал один, на своей машине, и опять хочешь, не хочешь, а Шиберу пришлось отметить, что машина — на его деньги.
      — Время от времени за вашим братом из местной промышленности, а особенно из меховой, устанавливают наблюдение, чтобы выявить, уточнить всякие связи. Это и в ваших интересах, и в наших интересах. Если кто лишнего наговорит, то мы своевременно защитим.
      Он юлил, но что за этим скрывалось?
      — С завтрашнего дня за тобой, Шибаев, устанавливается наружное наблюдение. Задача твоя — ходить только по тем адресам, где все чисто.
      — Я никуда не хожу, кроме комбината.
      — Тем лучше. Ну, в магазин сходи, за кефиром, за хлебом, без контактов. Никому особо не звони в Алма-Ату, в Москву. В аптеку можешь сходить, конечно, не за наркотиками. — Лупатин рассмеялся.
      — Но ты мне скажешь, когда кончится? — Если приспичит доставать банки, то как же он будет это делать под наблюдением? — Сколько, примерно, ждать?
      — Пока сказать трудно, но дней пять потерпи. Значит так — за кефиром...
      Он его за дурачка что ли считает? Шибаев ни разу в жизни за кефиром не ходил.
      Вернулся домой, сел в своей комнате на диван, уперся локтями в колени, взял уши в руки. Что он имеет на сегодняшний день? Ирма упорно и непонятно молчит, Зинаида упорно и чокнуто собралась рожать, ЦУМ для него закрыт, предстоит химичить по мелочам, открывать фирму торгуй баба, торгуй дед, на базаре, на привокзальной площади, связываться с Казпотребсоюзом.
      Под диваном у него пусто.
      В сейфе у него пусто.
      «Я до рвоты, ребята, за вас хлопочу, может, кто-то когда-то поставит свечу...»
      Утром он спросил у Васи, не можешь ли занять до весны пятьдесят тысяч, у меня в банках зарыто, сейчас землю нельзя долбить. Вася посерел, побледнел, губы опустил — откуда у него такие деньги? Нет, конечно, не может. С Эдиком неприятности, он всю сумму потратил. Может, у Каролины перехватить? Но Каролина со дня похорон Шевчика запила, на работу не является, муж ее привез заявление с просьбой освободить...
      Никто ему не займет, ясно. Остается то, что зарыто в землю, и еще монеты, которые привез Шевчик из Кутаиси на двадцать тысяч. Но можно ли вручать николаевское золото Башлыку, они на своих верхах еще не додумались брать на лапу царской валютой. Хотя кто их знает, в некоторых сферах на доллары перешли.
      Но почему молчит Ирма? Она позвонила после того, как Вася передал ей сто тысяч, сказала, что все в порядке, она его ждет — и больше ни звука.
 

 
      Он приехал домой пораньше, был смысл. Переступив порог, сразу на обувь — сапоги Славика с мехом, добротные, импортные стоят на месте, и больше никакой обуви. Мать в роддоме, Валерка черт знает где. Отец не ведает, где сын обедает. В детской комнате Славик возле торшера читал книжку. Увидев отца, взъерошился, испугался.
      — Это фантастика!
      Отец считает, что книги могут испортить жизнь. Почему? Летом после восьмого класса Славик ездил поступать в мореходное училище в Астрахань. Оделся прилично, как и положено в пятнадцать лет — кроссовки, джинсы. А через неделю позвонили оттуда из детского приемника и сообщили, что задержали вашего сына, Шибаева Славу, без штанов, босиком ходил по городу и без копейки денег. Раздели и разули его в этой мореходке ребята со старших курсов. Шибаев в ту ночь не мог уснуть, но не лежал просто так, глядя в потолок, он действовал, достал любимую свою малокалиберку ТОЗ-8 и отпилил ствол — завтра он возьмет билет до Москвы, сдаст в багаж оружие с патронами, из Москвы полетит в Астрахань и перестреляет их всех к чертовой матери, все мореходное училище, начиная с директора. Он в ту ночь начал седеть из-за сына. И полетел бы, и накеросинил, если бы не Зинаида. Она сама поехала и привезла Славика, и наделала там шороху, и в горкоме была, и в обкоме, телеграмму в Москву дала, суда требовала, потом ей ответы сюда присылали, суда не было, но дирекцию разогнали. Шибаев считает — без толку, так везде принято, и в армии новичкам рога ломают, бьют, унижают, и в ПТУ, и в техникуме, а уж про тюрьму и колонию и говорить нечего, во всех заведениях нормальным стало топтать и мешать с дерьмом, выбивать из тебя все то, чему тебя книжки учили: «Человек — это звучит гордо».
      — Что за фантастика? — мирно спросил Шибаев, желая показать, что сыну ничего не грозит.
      — О том, чего в жизни нет, — пояснил Славик.
      — Ну, ну. В жизни всего полно, похлеще любой фантастики.
      — Нет, в фантастике все особенное, неповторимое, это результат чистого воображения.
      — Ну, к примеру, о чем ты сейчас читаешь? Я тебе с ходу дам другой пример без всякого воображения, а так, как оно есть на самом деле.
      Славик посмотрел внимательно, убедился, что отец сегодня не злой.
      — На одной планете построили совершенно новое общество и однажды узнали, что к ним едет комиссия с Земли, проверять, как они живут, все ли у них есть, как на Земле. У них все было, кроме одного — вора не было. Что делать? Они назначили одного человека быть вором, а он не знает, что это за понятие такое, ходит, всех спрашивает, и никто не может объяснить, что ему делать. Консультировались по межпланетной связи, разобрались — если берешь чужую вещь, значит, вор. Но что такое чужая вещь, если у нас все свое? Назначенный вором мучился-мучился, не зная, что делать, а долг ему нужно выполнить, и он перед прилетом землян покончил с собой.
      Действительно, для такой бодяги требуется воображение. Если бы это рассказал ему Мельник или Вася Махнарылов, Шибаев посмеялся бы и все, но перед Славиком он смеяться не стал.
      — Ладно, читай. Сильно выдумано.
      Ушел в свою комнату. Сильно выдумано. Но пример все-таки у Шибаева есть. Из жизни. В противовес выдумке. Пропадет не тот, кого назначили вором, а как раз тот, кого назначат быть честным. В деле Шибаева именно так и есть. Сверху донизу и снизу доверху честному в его системе, от охранника до министра, делать нечего, он только дело провалит и ни одному конкретному человеку не даст пользы. Что должен делать честный на месте директора комбината? С ходу посадить двух начальников цехов, причем с конфискацией — Махнарылова и Вишневецкую. Вслед за ними посадить завскладом готовой продукции, потом он и сам должен сесть, этим должен заняться Цой, в свою очередь Цоя должен посадить Лупатин, майора должен посадить... и так далее. Башлыка тоже должны посадить те, кто тянут его на повышение. А что после этого будет с комбинатом, с местной промышленностью? Кто пойдет на восемьдесят рублей, на сто, Прыгунов будет получать сто пятьдесят, попробуй выпей, если жена его молодая на бензин больше тратит, Зябрева лишится должности, поскольку ее подопечные начальственные жены привыкли шубы брать за полцены. Не пора ли нам разобраться, что это за понятие «честный человек» — перед кем честный? Вообще? Но мы материалисты, у нас конкретность и причинность. Перед боженькой, что ли, честный?
      Нет у нас боженьки, у нас есть бог — дело. Государственной важности дело по выполнению пятилетнего плана. Та печка, от которой все мы пляшем и других заставляем. Рахимов знает, что не положено местной промышленности сортовое сырье, однако берет наше ходатайство и идет к министру. Министр тоже знает, однако подписывает, иначе не дадим план. Кристально честный начал бы строить цех выделки и крашения только в следующей пятилетке. При условии, если эта стройка будет включена в план и в бюджет области. А мы — нечестные — построили за четыре-пять месяцев и выдаем стране дефицитную продукцию. Так что честность вообще бывает только в школе и на словах. Кстати, куда, на какую должность можно поставить умного, мудрого, все перечитавшего Алексея Ивановича? Его даже сторожем нельзя, даже дворником, потому что и там надо на лапу давать, а он не умеет, не привык. Через месяц ему сунут выговор — метла, скажут, у вас пыльная, а за то, что вода у вас мокрая, еще выговор, подавай по собственному. Если будет когда-нибудь страшный суд, которым не одну тысячу лет пугают, то судить надо только тех, кто попался — дурачков, но не тех, кто доработал, не щадя своих сил, до пенсии, притом персональной. Он ее заслужил, будьте уверены, Шибаев знает.
      Может ли кому-нибудь прийти в голову такая блажная мысль, чтобы с махинациями покончить, все хищения прекратить и работать по-честному? Прийти-то может, и каждый день приходит, но именно блажная мысль, глупая, в полном отрыве от суровой действительности. С такими мыслями можно вылезать на трибуну, писать в газеты, говорить на собраниях, — по бумажке, чтобы не сболтнуть правду — а на практике даже и думать нечего. Почему? Не выгодно, прежде всего поэтому. Человеку не выгодно и государству тоже, собьемся с ритма, отстанем от других индустриально развитых. Если убрать мощный рычаг материального стимулирования, то ни плана не будет, ни занятости, рабочие разбегутся, должностные лица начнут искать себе другой источник кормления, поищут-поищут и наверняка найдут, государство у нас богатое, от каких-то отчислений в частный карман не обеднеет. Так что, читай, Славик, фантастику, читай брехню, с ней прожить легче.
      — А где Валерка?
      — Пошел Высоцкого записывать!
      Во-во, в самый раз Шибаеву запеть: «И стоит он перед вечною загадкою, перед солоно да горько-кисло-сладкою».
      — А ты почему все дома и дома?
      — Мне так интереснее.
      Шибаев вспомнил Васю — «Сын у меня есть, а отца у моего сына нет».
      — Ты знаешь, где твой отец работает?
      — Знаю, директором.
      — Чего директором?
      — Как «чего»? Пивзавода.
      Шибаев думал, без его комбината не только Каратас, весь Казахстан жить не может, а оказывается, родной сын не знает про комбинат. Или отец так себя засекретил, или Славик не от мира сего.
      — Почему ты так решил?
      — Я же в детсад ходил при пивзаводе, я помню. В песочке играл, землю рыл.
      «Землю рыл». Шибаев пришел пораньше именно за этим — рыть землю. «Наружное наблюдение сняли, — сказал ему Лупатин». — «Сняли, но»... — сказал далее майор, Шибаев уже отключился и никакого «но» не заметил, не взял на память и, может быть, напрасно...
      Рыть землю, потому что иного выхода нет. И Башлыку надо срочно, и для раскрутки перед Новым годом тоже. Вместо Шевчика выплыл как из-под земли Яша Горобец, начал шустрить, в Джезказган съездил, отвез партию каракуля за наличный расчет, договорился еще на партию. Из Жаманкола приехал Костаниди, взял тысячу шапок один раз, взял тысячу шапок другой раз, но это же крохи. Вместе с ним, кстати, приезжала бабенка, тепло одетая, в пуховой шали и, пока они загружали, она командовала, распоряжалась, Шибаеву голос ее показался знакомым, он пригляделся, она все отворачивалась да отворачивалась, он шагнул ближе, а она: «Здрасьте, Роман Захарович».