Илью ждали.
      Машина стояла на том месте, где договаривались. «Жигули» не первой свежести — никак не соответствовали человеку, который вызвал преуспевающего журналиста на контакт. Маскировка, надо полагать.
      Встреча была назначена на площади Победы.
      Он глянул на часы: нет, не опоздал, просто «друг» приехал раньше… Как всегда бывало в таких ситуациях, Илья испытал секундный приступ злости и презрения. Злости — на себя; презрения — к НИМ… Он, ответственный секретарь популярной газеты, вынужден заниматься такими делами… позор. Подловили его несколько месяцев назад, когда он в деньгах нуждался. Так сильно нуждался, что хоть из города беги, чтоб не убили. Но если взял в первый раз — будешь брать и дальше, никуда не денешься. На крючке…
      Впрочем, накатила чернота и ушла. Илья сунулся в машину.
      — Подожди, — сказал человек, сидевший на месте водителя, и перебросил трость с переднего сиденья назад.
      Трость, автомобильные перчатки, фетровая шляпа… Пижон хренов. Шляпу не снимал даже за рулем. Илья как-то спросил его: что, мол, лысину прячете? Тот пошутил в ответ: «Головной убор я снимаю, только когда ломаю кому-нибудь жизнь». А может, и не пошутил вовсе…
      — Чем хорошим поделишься? — улыбнулся человек.
      — Я сказал шеф-редактору все, что вы просили. О том, что Львовский принимал нейролептики, и о том, что таблетки ему подменили.
      — Ну-ну? Была реакция?
      — Да никакой особенной. Так, Александр возбудился слегка… или сделал вид, что возбудился.
      — Из-за твоей информации или из-за того, что ты сумел ее добыть?
      — О моих источниках он не спросил. У нас это не принято… как и у вас, подозреваю. Странно другое. Санек запретил сообщать об этом Марине.
      — Почему? — удивился человек.
      — Якобы хочет, чтобы Марина целиком сосредоточилась на маньяке из психушки. Вот, я вам запись разговора приготовил. — Журналист вытащил кассетку от диктофона.
      — Запись мы изучим…
      Собеседник Ильи задумался, закурил. Илья тоже молчал, ожидая новых вопросов.
      Этот мужик был адвокатом с комичной фамилией Фраерман. Во всяком случае, так он представился при первой встрече, даже документы показал. Но как-то не очень верилось, что он действительно адвокат… и уж тем более — Фраерман. Впрочем, лучше об этом не думать. Как известно, любопытство фраера сгубило… а «фраер» в этой машине — уж никак не Фраерман, снимающий шляпу в особо важных случаях…
      — Почему именно Марина? — спросил адвокат.
      — Ну… Фирменный стиль у нее. Во-первых, безупречная репутация в смысле честности и въедливости. Во-вторых, ее версии всегда противоречат официальным. И всегда доказательны.
      — Ах, им сырое мясо понадобилось… — непонятно сказал адвокат. Вновь взял паузу, рассеянно глядя в окно. И продолжил, словно сам с собой рассуждал: — Позвали хищника… решили посеять сомнения… чуть позже подбросили бы еще мяска… возможно, у них есть копии исходных актов экспертизы, копии изначальных протоколов… другие издания подхватят, включая столичные, плюс телевидение… Марину вашу по телеканалам затаскают, помяните мое слово… собственно, мы этого и ждали…
      — А что, с маньяком что-то не так? — насторожился Илья.
      — Все так, все так, успокойся. Не твое это дело, барабашка…
      Детали высоких интриг и впрямь Илью не касались. Его дело было — стучать. Шпионить и подставлять. Кончился журналист, обернулся пошлым, примитивным «дятлом». Особая пошлость состояла в том, что стучать приходилось на своего начальника и, в какой-то степени, давнего друга. Илья был вульгарно приставлен к Александру.
      — Материал о Львовском поручили писать мне, — тоскливо сказал он.
      — Пиши, никто не против… Что же получается? Если они пустили по следу вашу суку Марину, значит, не предполагали, что маньяк сбежит? Значит — это не они… Не они…
      Илья тактично промолчал.
      — Ну, лады, — сказал адвокат. — С пунктом один покончили. Пункт второй. Ты по телефону намекнул насчет нового лица.
      — А с предыдущим как?
      — С предыдущим, Илья Олегович, вы промахнулись. К правоохранительным органам этот человек никакого отношения не имеет.
      Главной задачей, поставленной перед Ильей, было выявлять все связи Александра, особенно, в силовых структурах. А поскольку впрямую о таких вещах не спросишь даже давнего друга, вот тут и приходилось шпионить. Илья регулярно давал Фраерману наводки; а тот, как он выражался, «прокачивал морды».
      — Вчера днем Саньку позвонили. При мне он разговаривать не стал, но я понял, что он договорился с кем-то о встрече. А вечером, после работы, разговаривал с этим типом, — Илья передал адвокату несколько фотографий. — Извините за качество. В темноте снимал, из окна… Что характерно, встречались они с обратной стороны «Друкаря», ну, где у нас свалка. Там есть черный ход, неохраняемый, вечно закрытый… Сашка, наверное, ключами разжился.
      Фраерман впился взглядом в фотки… и вдруг азартно вскрикнул:
      — Оба-на!
      — Что? Знаете его?
      — Пашку? Как не знать, если мы с ним вместе учились… неважно, где, — адвокат шумно выдохнул. — Неужели — он? Похоже на то… очень похоже…
      — Он что, из… них? — осторожно спросил Илья.
      — Из кого?
      — Ну, с кем вы ведете борьбу.
      Фраерман долго хохотал.
      — «Ведем борьбу»… Ну, ты сказал! Это же надо так сказать!
      — Ну, вам хоть пригодится эта информация?
      — Золотой ты мой! Этот парень — один грязный, замазанный в говне майор. Ну, мы его прокачаем. А тебе единственное, что надо знать, это то, что ты ст?ишь денег, которые сейчас получишь.
      На свет явилась тоненькая пачка долларов.
      — За месяц, — сказал адвокат. — Сколько договаривались. Пересчитай.
      Илья пересчитал. Все было правильно.
      — Какие еще будут задания? — осведомился он.
      — Будут, будут. Ты позвонишь вашей суке и скажешь… мобильничек-то доставай, не стесняйся…
      — Я не стесняюсь. Кому звонить?
      — Марине, кому. Пущай у нее крыша слегка поедет. Пусть поищет пять золотых на Поле Дураков.
      — Что, прямо сейчас звонить?
      — Сейчас, при мне. Послушать хочу. Документики я тебе позже передам, а пока ты ей скажешь следующее. У покойного Львовского, по твоим сведениям, есть брат, и ты выяснил, кто он такой…
      Илья внимал, удивляясь тому, что ничто в этой жизни его уже не удивляет.
 
      …Когда «барабашка» покинул машину, согреваемый теплом заработанных баксов, господин Фраерман преобразился. Исчезла вальяжность и барственная расслабленность, появилась выправка (это в машине-то!). Словно пружина в человеке высвободилась.
      Заботы тенью легли на его лицо.
      Звоня по телефону, он сел по стойке «смирно».
      — Говорит сосед, — доложил он кому-то. — Похоже, посредник найден. Это Павел Смык, майор РУБОП. Да-да, тот самый. Думаю, надо что-то решать…

      Как доехали до места, Марина запомнила смутно. Она даже не подозревала, что по Киевскому шоссе (где всего лишь три полосы движения!) можно ехать со скоростью 150. Оказалось, можно. Сильное, прямо скажем, ощущение. Похоже на то, которое она испытала, прыгнув однажды на парашюте с аэростата. Всё, как во сне; сбоку и снизу — пустота и бесконечность, потом тебя выталкивают из гондолы… в общем, просыпаешься уже на земле.
      Так и здесь.
      Очнулась она, только когда джип наконец остановился. Сидела теперь на капоте, нервно курила (пальцы мелко дрожали) и заморожено наблюдала за происходящим. В голове крутилась, зациклившись, одна картинка: дорога летит навстречу… ничего, кроме дороги… слева и справа шарахаются машины, мелькают на долю секунды, и нет их… и Павел — вцепившийся в руль, шипящий ругательства сквозь зубы, объятый нетерпением, словно огнем…
      Чёртов Павел. Ну прямо тебе стрела, пущенная в цель. С отравленным наконечником.
      А я? — подумала Марина. Почему я с ним? Из какого лука меня выпустили?
      — …Час назад, — доносились до нее реплики. — Здесь дорога — вишь, изгибается как…
      Гаишник и два милиционера из патрульно-постовой службы вяло объясняли Павлу, что произошло. Гаишник был бравый, одетый, как с иголочки. Городской. А менты — какие-то несвежие, помятые (судя во всему, местные). Один мент совсем еще молодой, второй пожилой.
      — А он ломил-то как… На этой-то дуре… Тоже — «формула-один» ему…
      — Да. Больше сотни — это точно…
      — Во… Влил парень… порезвился…
      — Спьяну-то чего не подурить…
      — Короче!? — потребовал Павел.
      — Короче, тут автобус, — сказал гаишник. — Двести шестьдесят восьмой. Как раз от остановки отъехал… Он — влево, на встречную. Ну и… улетел, конечно, с трассы.
      Пострадавший «КАМАЗ» застрял на склоне, поднимающемся вверх, — метрах в тридцати от дороги. Мордой в кустарник. Хорошо — не в дерево, повезло маньяку… А может, это и плохо: ибо, как говорил один стратег — нет человека, нет проблемы…
      Машина ДПС и милицейский «козел» стояли на противоположной обочине. Марина заставила себя оторваться от джипа и пойти к ним: решила присоединиться к компании.
      Павел тем временем сходил к «КАМАЗу», побродил по лесополосе, осмотрелся. Вернувшись, зло бросил:
      — А следы — вы потоптали?
      — Да чего тут следы, — возмутился старый милиционер, имевший чин прапорщика. — Я тебе и так скажу — он через ольховник, вон, продрался на тропинку, что к остановке ведет…
      — Это почему так точно, дед? — спросил Павел недоверчиво.
      — Глаз охотника? — встряла Марина.
      Прапорщик, названный «дедом», не принял шутки:
      — Не. С автобуса видели.
      — И по проселку — в муравейник, — подытожил молодой (он был в чине сержанта).
      — Куда? — не понял Павел.
      — Ну, туда — в садоводства. Теперь хрен его возьмешь. Там… это… сам черт ногу сломит.
      Павел сделал несколько шагов, мрачно озираясь, и злобно сказал — непонятно кому:
      — Да что ты говоришь?!
      — Вертушка! Наша! — вдруг начал показывать пальцем гаишник, — обрадовался, точно как ребенок яркой игрушке.
      Вертолет и вправду с ревом выскочил из-за леса — завис, выискивая, куда сесть. Желто-синий, с надписью «ГИБДД».
      Марина с удовольствием понаблюдала бы за посадкой, если б не мобильник. До чего ж не вовремя…
      — До чего ж ты не вовремя! — прокричала она в трубку вместо «здрасьте». — Подожди, я отойду!
      Звонил Илья. Она отбежала в сторону, и только там спросила:
      — Ну, чего?
      — Нет, если тебе не интересно, я могу и в другой раз позвонить, — обиделся коллега. — Или вообще не звонить.
      — Да ладно тебе, тонкокожий.
      — Извинения приняты. Я тут встречался с одним «другом»… ну, ты понимаешь…
      — Понимаю.
      — Из убойного отдела Главка. Это насчет моего цикла, ну, про исчезновение иномарок с водителями. И он вдруг мне выдает… ты только не падай. Крепко держишься?
      — Любишь ты кота за яйца дергать.
      — Твой маньяк — родной брат Алексея Львовского! — ликующе сказал Илья. — Мурлыкать будешь, киса?
      — Стоп, стоп, стоп, — Марина не поверила своим ушам. — Какой маньяк?
      — Тот, который у тебя из-под носа сбежал. Учитель из гимназии. Кстати, продаю заголовок — «Кровавый учитель среди нас»!
      — Ты и про побег знаешь?
      — Ну, про это все знают. А инфа насчет брата — железная! Двенадцать лет назад твой вампир тоже был Львовским, а потом сменил фамилию. У меня есть копия его заявления в паспортный отдел Фрунзенского района, копия акта проверки по линии МВД, копия решения о смене фамилии. А еще есть выписка из Фрунзенского ЗАГСА, где его мать получала свидетельство о рождении…
      — Зачем ему было менять фамилию?
      — Ну, этого я не знаю, милая. Поймаешь его — спросишь. И потом, какие могут быть «зачем»? Он же псих. Они же оба — психи. Два брата — два психа! Один — мертвец, второй — сбежавший маньяк! Это супер, первая полоса! Слушай, ты мне будешь крупно должна.
      — Рассчитаемся, — сказала Марина. — Если ты ваньку не валяешь.
      — Мне что, документы голубиной почтой выслать? — желчно осведомился Илья.
      — Илюша, я тебя люблю. Дождись меня сегодня, хорошо?
      Секунду Марина стояла, осознавая новость.
      Это была не просто новость, это было недостающее звено цепи. Маньяк — брат Алексея Львовского… Становилась понятной схожесть бреда… а также упоминание Львовским якобы несуществующего брата… а также уровень сил, брошенных против скромной дачи в Орехово… полковник Лебедев, «Альфа»… они наверняка успели выяснить, с кем Алексей состоит в родстве — и перепугались… потому, кстати, и застрелили его с такой легкостью, использовав журналистку как отвлекающий маневр…
      Вертолет уже сел: посадочной площадкой стала проселочная дорога (чтоб не мешать движению на шоссе). Когда Марина вернулась, Павел раздавал последние указания:
      — Мы сейчас прокатимся, а ты — гляди в оба. Если он вдруг вернется и начнет чудить…
      — Бью на поражение, — отреагировал мент-сержант.
      — Я те ударю! По ногам стреляй, издали. Фотки запомнил?
      — Такую рожу забудешь…
      — И за тачкой моей присмотри. Договорились?
      — Ну, — безразлично сказал мент.
      — Всё, — сказал Павел и пошел к вертушке. Прапорщик «дед» последовал за ним.
      Марина пристроилась рядом.
      — Слушайте, вы так легко говорите про стрельбу на поражение, про стрельбу по ногам… А ведь он вроде — больной человек.
      — А ты здоровых много встречала? — спросил майор.
 
      Сверху садоводства были похожи на лоскутное одеяло из вылинявших старых тряпочек. Гигантская поляна, на которую в беспорядке набросали десятки таких одеял, — прямо на травку, под солнышко и дождь. Роль травки выполняли длинные полосы леса, разделяющие садоводства, — метров по тридцать-пятьдесят в ширину.
      Но, если приглядеться, очарование пропадало раз и навсегда.
      Дома, больше похожие на собачьи будки, сколоченные из чего попало. Хозяйственные постройки под стать: сарайчики, туалеты, времянки. Парники, составленные из оконных рам и пышно именуемые теплицами. Заваливающиеся заборы, корявые чахлые яблоньки, черноплодая рябина вместо изгородей. Кусты смородины и крыжовника, ведущие яростную борьбу за выживание, вытесняющие друг друга с участков; и среди всего этого — грядки метра на полтора.… Все участки — по шесть «соток» . Теснота и скученность. Тюремная решетка…
      В давние времена, до большевиков и их великой революции, считалось неприличным покупать под дачу участок менее десяти-четырнадцати «соток». В пору социалистической заботы о простых тружениках, наоборот, иметь дачный участок более шестисот квадратных метров запрещалось. Вот такие гримасы Равенства и Братства, которые успешно победили Свободу.
      — Да… здесь, конечно… найдёшь кого-нибудь… — произнес Павел, перекрикивая шум двигателя.
      — Вот то-то я и говорю — десять на восемь километров этих участков! Они сами не знают, сколько их здесь! — проорал в ответ старый прапор и мучительно закашлялся.
      Вертолет КА-26, принявший на борт команду охотников, судя по облупившейся краске, повидал в жизни немало. Был он столь дряхл, что, казалось, должен был развалиться сразу после старта. (Марина даже колебалась пару секунд: влезать, не влезать.) Однако ж не развалился. Летел себе по расходящейся спирали — с крейсерской скоростью в 130 км/ч. Оставалось непонятным, какая сила держит его в воздухе; не иначе, аппарат был заговорен ведомственными колдунами.
      В сменном служебном модуле, пристегнутом к постоянному, стояли трое. Плюс пилот сидел в кабине.
      Трясло так, что зубы стучали. А гул был такой, что себя не слышно…
      — Да здесь нелегко что-то найти, — опять закричал Павел, глядя в иллюминатор. — Действительно, муравейник.
      — Муравейник — это холмик, горка, — возразила Марина, напрягая голос. — А тут все плоское. На микросхему похоже.
      — Да какая разница…
      Садоводств было не просто много, их было бесконечно много. Они сменяли одно другое, и не было им конца. Их структура и вправду напоминала решетку: между прямыми линиями-улочками группировались участки — в два ряда. Участки ничем не разделялись; границы, естественно, существовали, но сверху они лишь угадывались. «Регулярная планировка», — с гордостью сказал бы дипломированный архитектор. «Спичечные коробки», — сказал бы нормальный человек.
      И не было видно людей. Из-за этого зрелище принимало поистине фантастический вид. Фильм-катастрофа, пост-ядерное будущее…
      Людей в этих местах на самом деле не было, во всяком случае, легально. Как объяснил милиционер, вся эта территория — от Рождествено почти до самой Сиверской, — была выкуплена транспортным консорциумом «Росавтократ». Здесь намечалось строительство автомобильного терминала. Так что бывшие владельцы дач либо уже плюнули на свои прежние владения, либо, если и наезжали, то ненадолго и с опаской. Электричество, во всяком случае, было отключено еще в прошлом году.
      Впрочем, Марина и без объяснений владела темой. Лакомое было местечко, учитывая направление перевозок (запад-восток), близость к основной трассе и развитую инфраструктуру. Автомобильных боссов легко понять. Покупать и осваивать необжитые земли было куда менее выгодно — еще и по той причине, что пришлось бы вырубать леса, а получить на это разрешение, мягко говоря, проблематично. Вблизи города, конечно, можно найти подходящие пустыри, но, во-первых, стоили они гораздо дороже, и во-вторых, владельцы будущего терминала рассчитывали перегружать горючие и иные опасные материалы, что невозможно внутри тридцатикилометровой санитарной зоны. Так и получилось, что магнатам приглянулся этот заповедник убожества. С нищими садоводами оказалось не трудно договориться о покупке-продаже их участков, а кто принципиально не хотел договариваться… с теми все равно договорились.
      Не пройдет и пары лет, обещали дорожные боссы, как здесь — словно по волшебству — возникнут разгрузочные и складские площадки, ангары для товара, площадки по текущему ремонту, офисные помещения, станции техобслуживания, бензоколонки и даже гостиницы для водителей… Целый город — на костях гнилого захолустья. Сказка…
      — Гиблое место,— подал голос прапорщик. — Собаки бродячие — все больше дичают, звереют… Стоит все это — вроде как, мертвое… и сидят там всякие, которым некуда больше… А чего им? Любой дом взломал — и тихарись. Есть, конечно, ещё сторожа… Пенсионеры… Обходят раз в три дня каждый свой километр, да только — проку с них… Вот и получается, что вторую весну с два десятка «подснежников» собираем. Ни одного опознать не удалось… Бомжи…
      Павел наклонился к нему.
      — А есть какая-нибудь карта? Вообще, как это все устроено?
      — Ну, у нас только самая общая — главные улицы, магазины. Там у них кооперативы какие-то раньше были, правления…
      — М-да… Войска, что ли, вызывать? Тоже ведь — такая возня…
      Пейзаж под ногами резко поменялся. В многоцветные прямоугольники врезался жуткий черный зигзаг — и дальше пошла сплошная чернота. Вертолет влетел в зону пожара, случившегося здесь позапрошлым летом. Торчали угольные ребра домов, как скелеты вымерших животных; из усыпанной пеплом земли смотрели в небо мертвые палки, бывшие когда-то деревьями. Сгорели и многие садоводства, и леса — почти треть от всей территории. Пожар начался ближе к Кузнецово, но до Рождествено, слава Богу, не дошел, — остановили… Наличие выгоревшей земли сильно облегчило дело скупщикам: погорельцы получили страховую стоимость участков и тем были счастливы. Всегда так: кому-то — беда, а кому-то — мать родная… Причину возгорания тогда установить не удалось. Может, поджог, может — нет. Темное было дело, «Комсомолка» в свое время много об этом писала…
      Держась за стены, Павел шагнул к кабине и крикнул пилоту:
      — Хватит, пошел назад!
      Вернулся к спутникам.
      — Собак заказать? — сказал он с сомнением. — Пока они этих собак притащат… можно до границы с Аляской уйти…
      Он печально взглянул на Марину. В глазах его больше не было азарта погони. Пущенная в цель стрела явно теряла инерцию и скорость, опасно приблизившись к нисходящей ветви траектории.
      — Он ведь не успел еще там освоиться, — подбодрила его Марина.
      — Вообще — да. Либо заляжет поблизости, либо вглубь побежит. В любом случае — где-нибудь, да мелькнет…
      Вертолет, заложив вираж, по прямой шел к исходной точке.

      Лидуся Рогозина, медсестра из наблюдательного отделения психиатрической больницы им. Кащенко, проснулась оттого, что кто-то проорал ей в самое ухо:
      — Подъем, сука!
      Она испугалась прежде, чем открыла глаза. Запах агрессивно настроенного мужика — сразу нескольких мужиков! — шибал в нос. Этот запах невозможно спутать ни с каким другим: так пахли больные во время приступов возбуждения, так же пахли и санитары, гнувшие баранки из этих больных. Годы работы в психушке хорошо упражняют все органы чувств… «Психи вырвались! — подумала она спросонья. — Натка, дура, забыла поставить уколы… кто-то прокрутил штырь, нашел ручку, выпустил остальных…»
      Ей-богу, лучше бы так оно и было.
      Мужчины, обступившие ее постель, мало походили на психов. Скорее на начальников или бизнесменов: в костюмах, при галстуках… и в вязаных шапочках с прорезями, натянутых на головы.
      — Сколько времени? — тупо спросила она.
      Кто-то гоготнул.
      — Не волнуйся, патологоанатом потом в акте напишет.
      Ужасно болела голова — тут и похмелье, и утренняя нервотрепка, и все сразу. Никак не сообразить было, что делать и что говорить…
      С нее вдруг сдернули одеяло.
      Комичное было зрелище: почти двухметровая баба, не помещающаяся целиком в старенькой кровати (стопы вылезали), рефлекторно одергивает комбинацию… Хорошо хоть трусы не сняла и лифчик — в чем пришла с дежурства, в том и завалилась спать. Устала очень…
      Она рванулась было, отчетливо поняв, насколько дело плохо. Успела вскочить, — и тут же упала лицом в постель с заломанными назад руками. На службе Лидуся справилась бы с любым взбрыкнувшим психом; силищи в ней было изрядно, ее даже Вася с Кузей побаивались, а коллеги за глаза называли «гризли»… Здесь — словно на стену наткнулась.
      — Рубашку на нее, — прозвучала команда.
      Три пары рук развернули женщину и всунули в смирительную рубаху. Какая изощренная ирония: ее, хранительницу спецотделения, — ТАК фиксировать! Она пыталась сопротивляться, не дать завести руки за спину; она дралась ногами, почему-то не сообразив просто заорать во всю глотку… заметила у кого-то в руках резиновую дубинку…
      — Нежно, нежно! Орел приказал — не калечить!
      …и тут — пушечное ядро взорвалось у нее в затылке…
 
      За окном, через дорогу, раскинулся провинциальный стадион. За углом налево шумел проспект имени Павла Первого (по старинке — 25-го октября) — центральная магистраль Гатчины. Виды и звуки родного города, которому Лидуся отдала без малого тридцать семь лет своей незатейливой жизни, увы, не успокаивали.
      Она была привязана к стулу. Это в дополнение к смирительной рубашке. Стул поставили в большой комнате, напротив окна. День был в разгаре. Поспала она всего часа два, не больше…
      «Никита», — вспомнила женщина.
      Мысль о сыне — как ошпарила ее.
      — Ну, ты, кирпичная морда, опять дергаешься? — хлопнули ее сзади по плечу.
      Днем Никита работал на стройке. Вернется домой не скоро… если ничего не случится… ох, лишь бы к этому времени все закончилось! Хоть как-нибудь, но закончилось.
      Ведь не прошло еще и трех месяцев, как сына удалось вытащить из армии. Живого. Тощего, вшивого, но целого. Сберечь бы его — любой ценой…
      Никого у Лидуси в этой жизни не было, кроме сына и престарелого отца. Мать-одиночка, без мужа… Хотя, муж — это тьфу! Кобели и так под ногами путаются, западают на этакую фактуру в юбке; если приспичит — на любого ошейник надеть можно. Вот с папой — проблема…
      Папа тоже был привязан. И тоже к стулу. Зачем, если старикан еле ходит? Вот он — сидит возле стола, который эти подонки отодвинули к стене… Лидуся улыбнулась отцу и сказала, стараясь, чтобы голос ее не выдал:
      — Папа, все в порядке. Они скоро уйдут.
      Отец растерянно улыбнулся ей в ответ.
      На стол зачем-то положили поднос с двумя шприцами (объемом по 5 кубиков) и резиновым жгутом. Один шприц был заполнен мутной жидкостью, второй — прозрачной. Честно говоря, эта картинка подействовала на Лидусю больше всего. Не будь она медсестрой — может, испугалась бы меньше… Жгут для чего, для внутривенки, что ли? Кому? И что за дрянь в шприцах?
      В комнате отчетливо пахло сыромятной подметкой. Очень похоже на запах инсулина.
      Страшные люди в комнате вдруг закопошились, зашептали: «Орел приехал… Я тебе щас врежу!.. Никаких кликух, никаких фамилий…» Из прихожей послышался бодрый тенорок:
      — Ну что, тесто замесили?
      — Без вас не начинаем, товарищ полковник.
      Быстрые уверенные шаги. Невысокий крепыш прошел к окну и повернулся, опершись задницей о подоконник. Был он, в отличие от прочих, в камуфляже, а не в пиджаке. Только на голове — такая же шапочка с прорезями.
      — Лидия Рогозина? — осведомился гость.
      — Да, — сказала она.
      — Вижу, вижу, вас трудно с кем-то спутать. Вы дежурили в спецотделении со вчера на сегодня?
      — Да. А вы кто?
      — Мы — те, кто задает вопросы. Вы отвечаете. Я доступно объяснил?
      — Да.
      — Ну, вот и познакомились.
      Он стоял спиной к свету. Наверное, профессиональная привычка. Зачем в таком случае было надевать маску, если на фоне окна все равно ничего не видно?
      — Чтобы ты отвечала честно, мы приготовили сюрприз, — в высшей степени приветливо продолжил человек. — Видишь шприц? На нем — твои отпечатки пальцев. И на ампулах — тоже. Если я хоть на секунду подумаю, что ты со мной в игры играешь… (он, похоже, улыбнулся под маской)… мы устроим твоему папе бесплатный сеанс лечения. Называется «инсулинотерапия». У вас на отделении применяется?
      — П…применяется… но редко… рискованно…
      — А мы рискнем. И когда твой папа отбросит коньки, оперативно-следственная группа ни на секунду не усомнится, что это ты убила его таким специальным психиатрическим способом. Зачем? Да из-за этой вашей квартиры! Надоело ждать, пока он окочурится сам по себе. Квартира ведь на папу записана?
      Лидуся промолчала. Ужасная перспектива вползала в ее сознание медленно: мозг отчаянно защищался.
      — Квартирный вопрос — он, не поверишь, даже меня испортил. Ну, помогла дочка своему папаше коньки отбросить… Дело-то обычное, житейское.
      По-видимому, фраза про коньки доставляла собеседнику какое-то особенное удовольствие.
      — Папа на коньках не катается, — сказала Лидуся.
      Человек оторвался от подоконника, неуловимо шагнул к ней и двинул рукой. В голове женщины вспыхнуло; комната вздрогнула.
      Боль растекалась — из правой скулы в затылок и шею. Скула быстро набухала.
      — Смелая? — удивился мучитель. — Решила погеройствовать?
      — Что тебе надо?
      Он снова ее ударил. В то же место.
      — Я тебе не «ты», подстилка больничная. Ну что, будем смирными или еще поучить?
      — Не бейте… пожалуйста.
      — Кто был инициатором пьянки вчера на отделении?
      — Я, кажется. Точно не помню.
      — Хорошо, кто принес бутыль со спиртом?