Марина называла эти приступы «хандрой». Существовали и другие красивые слова: сплин, меланхолия; были и попроще — тоска, уныние… На самом же деле ей, конечно, являла свой лик нормальная, стопроцентная депрессия. Медицинский термин. Составной элемент бытия. Жуткая скользкая тварь, которая приходит и уходит, когда ей вздумается — вне зависимости от жизненных обстоятельств. Демон с кожистыми крыльями…
      Диагноз.
      Нужно было встать и покормить себя. Кинуть яйца на сковородку… или макароны в кипяток бросить… да хотя бы хлеб маслом намазать… не хотелось. Давно нужно было спать, завтра предстоял трудный день, — не было на это сил. Поплакать бы… нет, не плакалось.
      Марина находилась в своей квартире одна. Сидела на постели, поджав ноги, упав спиной на стену, и смотрела в бесконечность. Что она там видела? Бог весть… Кровати здесь не было, постель располагалась прямо на полу. Вообще, в комнате ничего лишнего: телевизор, бумбокс, торшер, столик с компьютером. Привычный беспорядок, все разбросано — одежда, книги, пачки сигарет, диски, разнообразные упаковки. В углу архив — залежи газет и журналов с ее, Мариниными, публикациями.
      Осенние сапоги — почему-то на подоконнике. Ах, да, сама же вытащила. Обещали похолодание.
      Сумрак: горел только торшер…
      Квартиру она вычистила от мебели три года назад, после смерти Вадима. Все выбросила, буквально все! Стенку, двуспальный диван… стол, стулья… попросила мужиков вынести во двор и оставить — все, что могло напомнить ей о муже. (Через час ничего этого во дворе уже не было — кому-то крупно повезло.) Собственно, квартира принадлежала Вадиму. Марина прописалась в ней, счастливая новобрачная… и вскоре унаследовала — после смерти владельца.
      Три месяца счастья. Жаль, детей не успели завести. Правда, жаль.
      Вещи выбросила, но воспоминания остались. От пухнущей головы так просто не избавишься, для этого маньяк с пилой нужен…
 
      Она заставила себя взять газету, лежавшую на подушке. Специально ведь приготовила, отыскала в своем архиве. Александр со своими идиотскими знаками внимания разбередил прошлое.
      «Правда жизни» семилетней давности. Разворот, посвященный гибели четы Львовских. Желтая бумага, поблекшие фотографии… Материал носил название «ПЕЙЗАЖ ПОСЛЕ ПРАЗДНИКА». Подзаголовок: «СМЕРТЕЛЬНАЯ БИТВА ПЕРЕД ВРАТАМИ РАЯ». Тяжелая, конечно, история. Следователь, помнится, даже слушать не хотел, что Алексей Львовский не виновен. Оно и понятно: быстрее и проще все свалить на сына-психа… Марина успела побеседовать с подозреваемым, когда тот еще сидел в КПЗ. Потом его отправили в СИЗО (туда проникнуть было бы почти невозможно), потом вроде бы в какую-то психушку… в общем, за окончанием этой истории Марина не гонялась, за судьбой подследственного не следила. Текучка, проклятая текучка…
      Он был определенно не виноват. Алексей — это жертва, а не преступник.
      Семь лет назад, 12 июня, как водится, праздновали День России — с вечерним салютом, с фейерверком. А утром Львовский-старший неожиданно среагировал обострением болезни. Душевной болезни. Отец Алексея был шизофреником — в стадии ремиссии. Марина тогда проконсультировалась и выяснила: вполне вероятно, что именно салют — с грохотом и фантастическими небесными огнями, — стал детонатором бредового «озарения». Квартира их располагалась в историческом центре, из окон было отлично видно небо над рекой… По словам Алексея, отец всю ночь не спал, о чем-то думал, а утром объявил, что старинное зеркало (в семье его называли «Павловским»), стоявшее в гостиной между двумя окнами — это вход в рай… нет, не так: Вход в Рай, с прописных букв. Сначала отец пытался затолкать в зеркало свою жену, мать Алексея; она сопротивлялась… короче, так вышло, что он промахнулся и вытолкнул женщину в окно. Пока сын выбирался из ванной и бежал матери на помощь — все было кончено. Отец хотел то же самое проделать и с ним, завязалась борьба, в результате которой в окно выпал уже сам Львовский-старший…
      С Алексеем случился психотический шок. Молодой мужчина все забыл — подчистую. На следствии повторял, как заведенный, слова отца — про ангелов, про Вход в Рай. Реакция слуг порядка на такое поведение ясна… Впрочем, острый психоз у него быстро прошел — еще в КПЗ. Он вспомнил, что и как было на самом деле, но кто ж его теперь слушать бы стал? Вот тогда и появилась в его жизни Марина, молодой криминальный репортер…
      Алексей был в чем-то прав, когда говорил незадолго до смерти, что Марина единственная отнеслась к нему по-человечески. Да, она поверила ему. Напечатала статью, в которой рассказала правду. Статья, само собой, никакого влияния на следствие не оказала… зато через столько лет — вон как аукнулась!
      Марина отбросила газету в сумрак.
      Вчера, перед оцепленным загородным домом, менты сказали — мол, накануне ночью кто-то из соседей устроил у себя на участке праздник. С фейерверком.
      Фейерверк…
      Не объясняет ли этот факт все дальнейшее? Семь лет назад праздничный салют стал «детонатором», запустившим (возможно) локальный взрыв безумия у родителя Алексея. Нынешняя история повторяет прежнюю: вновь обезумевший человек ищет Вход в Рай… и находит его — при помощи снайпера. Вновь — после ночного фейерверка. В конце концов, Алексей Львовский — сын своего отца…
      Этот факт не объясняет, зачем его застрелили, подумала Марина. Только-только мужик начал что-то говорить о своем брате…
      Кстати! Брат Львовского… Не было у него брата, по крайней мере семь лет назад. А если был — никак не проявлялся. Во всяком случае, когда Марина готовила статью, когда интервьюировала разных связанных с этим делом людей, о существовании второго сына у погибшей четы Львовских никто не упоминал.
      Может, его и нет? Плод больной фантазии, побочная ветка бреда?
      Все может быть.
      Есть способ что-то прояснить — попытаться поговорить с вдовой Алексея. Найти ее саму, найти к ней подходы…
      И кто такой «старшо?й», указанный в качестве адресата на конверте? Не мертвый же отец Алексея, Львовский-старший?! Хотя, с этих психов станется — записки покойникам писать… Или «старшо?й» — как раз гипотетический брат? Впрочем, даже если отбросить тот вариант, что адресат Алексеем придуман, реальных вариантов тоже хватает. Например, командир взвода, в котором служил Алексей. Заведующий кафедрой в политехе. Просто друг-приятель, офицер какой-нибудь, получивший кличку вместе с погонами…
      И еще вопрос. На кого зарегистрировано ружье, стрелявшее во вчерашней пьесе?
      «Какое мне до всего этого дело…» — пошевелила Марина губами и закрыла глаза…
 
      …Вадим был Пятым.
      Прежде чем решиться выйти замуж (да что там говорить — прежде чем позволить себе сблизиться с будущим мужем!) Марина долго колебалась. Мучила и себя, и его. Искала через знакомых хорошего психотерапевта, даже нашла, но… так и не пошла на прием. Вместо этого сходила к гадалке, которая с готовностью сказала ей все, что Марина хотела услышать — в результате чего утратила всякое доверие клиентки… Наконец Марина призналась во всем Вадиму.
      Он был необыкновенный. Он сказал, что пятый раз снаряд в одну воронку не падает. Он сказал, что проклятие, наложенное на нее в далеком детстве, явно выдохлось, ведь столько лет ничего плохого не случалось. Он помог ей избавиться от страха… дуре. Она позволила себя убедить, понадеялась, что теперь-то все обойдется… Через три месяца после свадьбы Вадим слег с вирусной инфекцией. Летом. Возможно, это был грипп, невесть где подцепленный. Температура за сорок, сопли, жуткая головная боль. Несколько дней отлеживался дома… ну, грипп, с кем не бывает… хотя, даже если б его сразу увезли в больницу, вряд ли бы спасли. Вирусная атака дала осложнение. Энцефалит. Не просто острый — ураганный. Толком даже спинномозговую жидкость не успели исследовать. Судороги, множественные кровоизлияния мозга, параличи, отек мозга, кома… всё.
      Ведь совершенно здоровый мужик был: знать не знал, что такое врачи! Умный, образованный, «бауманку» кончал. Начал свой бизнес, и дело пошло — квартиру купил, машину, гараж… (Из-за антидепрессантов Марина почти и не ездила на машине, так и кисла Вадькина «тойота» в гараже.) Вдобавок, порядочный и… нежный — такая редкость…
      Казалось, вот оно — счастье.
      Сгорел мужик — за четыре дня…
      А до Вадима? Был и Четвертый, и Третий, и Второй. Совсем уж в далеком прошлом остался ее Первый, будь благословенна память о нем… Вот, к примеру, Третий, сходство с которым почудилась ей вчера в Алексее Львовском, а сегодня — в господине Конове. Марина тогда едва поступила в Университет, на журфак. Совсем молоденькая была, глупая, романтичная. Познакомилась со студентом — уверенным в себе выпускником, прошедшим огонь и воду. Без пяти минут мужчина. Почему-то ее всегда тянуло к тем, кто постарше (говорят же — глупая, романтичная). Студент, правда, учился не на журналиста, а на философа, но по поводу будущего трудоустройства ничуть не тревожился: все у него было продумано и схвачено. По ночам он изредка подрабатывал: разгружал вагоны. А что такое ночная разгрузка? Бригадир дает вводную: вот вам, ясны соколы, вагон, освобождайте его. И начинается беготня по сходням!.. В один из таких забегов у студента случился сердечный приступ. Прямо под мешком. Во-первых, не рассчитал свои силы, во-вторых, никто ему не сказал, что в детстве он перенес ревматизм… Там и умер, возле рельс. Помощь прибыла с изрядным опозданием — пока вызвали, пока добирались… короче, был возлюбленный — нет возлюбленного.
      Прав, трижды прав был Федор Сергеевич, когда сказал, что лишь один вопрос терзает Марину: что же это в жизни происходит?!
      Не вопрос, нет, — Большая Боль.
      Как только она начинает испытывать к кому-нибудь симпатию, (да попросту влюбляется), и человек отвечает ей взаимностью, — это всегда кончается плохо. Не для нее, разумеется, — для объекта ее симпатии. Началось это еще в детстве (ох, Первый, как же тебя жалко…) И родился страх близости. И стала Марина холодна и бесчувственна, лишив себя права на влюбленность. Даже вульгарное сексуальное влечение не может себе позволить.
      А правда ли всё то, что она за тридцать лет навоображала — существует ли Рок, работает ли проклятие, — теперь уже неважно.
      Выхода нет.
      Потому, кстати, и была она последние годы с Александром, который ей ну совсем безразличен…
      «Вы сделали ложный вывод о своей виновности», — сказал Федор Сергеевич. Какой же этот вывод ложный, если пять ужасных сюжетов — вот они, тянутся сзади, как шлейф у королевы!
      Королева Рока.
      Пять трагедий, которые не могут быть случайностью…
      Так что живи, подруга, со своей депрессией, и держись на людях волком-одиночкой. Шагай по жизни, смеясь… увечная королева…
 
      Марина упала боком на постель и нашарила мобильник, который валялся здесь же, на полу. Вызвала нужный номер.
      — Маруся? — откликнулся Александр. — Что стряслось?
      Его реплику сопровождали посторонние звуки: шуршание, вздохи, неразборчивый шепот. Говорил он, отчего-то запыхавшись.
      — Ничего не стряслось. Я отказываюсь писать статью про твоего маньяка.
      — Подожди, я не въехал…
      — Я не буду встречаться с этим зверем в клетке, — мертвым голосом сказала Марина. — Я не буду писать эту гадость. И передай привет всем, кто рядом.
      — У меня рядом телевизор, дур… — успел воткнуть в трубку Александр, прежде чем она сбросила разговор.
      Свой мобильник Марина отключила тотчас же.
      Свернулась на постели, как эмбрион в утробе матери, и заснула, не раздеваясь…

       …Когда в тамбуре жутко громыхнуло, он вскочил.
       Не он один — весь вагон словно подбрасывает.
       — Мальчишки балуются, — успокаивает его сидящая напротив бабка. — Садись, милок, садись…
       — Петарду рванули, — добавляет мужик в ватнике и плешивой ушанке.
       Откуда мальчишки взяли петарду?
       Да вот откуда — продавец с коробкой пиротехники идет по проходу, назойливо предлагая свой товар.
       Пассажир садится. Пассажир смотрит в спину уходящему продавцу и напряженно размышляет…
       Нет, понять-то он сразу все понял — едва улеглись страсти от взрыва в тамбуре. Тот, кто сейчас пробирается меж сиденьями — НЕ ЧЕЛОВЕК. Бес. Это мелкий бес, продающий детям оружие. И размышляет пассажир только о том, что же делать?!
       Алкоголем детей спаивают, охальными картинками развращают… И все мало им! Теперь, вот, до оружия очередь дошла. Детям — оружие…
       Как остановить эту тварь?
       Для воина — такие вопросы смешны.
       Демон приближается к концу вагона, собираясь перейти в следующий, и тогда пассажир решительно поднимается со своего места, чтобы пойти следом…
       …Они бродят, словно связанные невидимой нитью, — из электрички на платформу, с платформы — в другую электричку. Один час, второй третий. Продавец оружия, как нарочно, не вылезает на мелких безлюдных станциях, делает пересадки только на крупных или на вокзале, — осторожная тварь. То ли боится, что ограбят, то ли вообще — боится. Воин следит, стараясь остаться незамеченным…
       Зима. Конец декабря, канун Нового года.
       Уже стемнело.
       Похоже, это был последний рейс. Демон заходит на вокзале в камеру хранения, оставляет у приемщика свою гигантскую сумку и отдает все деньги. Зачем?
       Очень скоро эта тайна проясняется — продавец садится в электричку на Зеленогорск и уезжает. Ага, понятно: рабочий день закончен. Торговец, похоже, едет домой… наконец-то. Не хочет поздним вечером таскать с собой всю дневную выручку, потому и отдал деньги на хранение. Наверное, приемщик — то ли его родственник, то ли просто в доле… Воин сидит в том же вагоне, подальше от врага, и делает вид, что дремлет. Нож он давно переложил из портфеля во внутренний карман дубленки.
       Станция Репино.
       Враг выходит; воин, выждав до последнего, тоже выскакивает на платформу — через другие двери.
       С платформы они идут направо, удаляясь от залива. Все остальные пассажиры направляются в другую сторону, к заливу, Какая удача! Слева от путей — сразу дома, а справа, чтобы дойти до поселка, нужно преодолеть полосу леса. Практически в темноте, в одиночестве. Поселок — сплошь государственные дачи, зимой пустующие. Договорился он с кем-то или залез куда без спросу? Неважно. К домам ведет асфальтированная дорожка, освещенная лишь полной луной. Враг торопится, нервно оглядывается. Когда воин ускоряет шаг — он вдруг срывается на бег. Поздно: догнать его — дело нескольких секунд. В последний момент демон оборачивается, с воплем пытается защититься… чудак! Кто же хватает лезвие рукой, пусть даже в шерстяной перчаточке? Достаточно одного умелого движения, чтобы отрезанные пальцы посыпались на асфальт. И больше ничего не мешает нанести настоящий удар. Нож, проткнув нейлон и двойной синтипон, почти по рукоять входит в поганое подобие человеческого тела — в районе солнечного сплетения…
       Крик превращается в хрип.
       На губах твари — кровавая пена.
       Воин оттаскивает еще живого демона с дорожки в лес. Снегу — по колено. Дальше, дальше, навстречу Луне… Кладет тело в сугроб и всаживает клинок врагу в шею. И вдруг понимает, что отрезать голову нельзя — нет условий. Перепачкаешься так, что возвращение станет опасным. Даже нож нужно вынимать из раны очень осторожно, чтобы кровь не попала на одежду…
 
       …Что за кошмар?!
       Было ли все это на самом деле? — думает человек, неотрывно глядя в потолок. Если было, то с кем? Неужели со мной? Я убийца… я душевнобольной… а значит — я недостоин жить…
       Но если это было не со мной, то почему я так хорошо все помню?
       Тот, Который…
       Тот, Который Помог Вспомнить…
       Это же, наверное, лечащий врач, понимает человек. Надо с ним поговорить. Надо с ним немедленно поговорить! Если он подтвердит, что мои видения — это не галлюцинации, а воспоминания из реальной жизни… из моей жизни… тогда лучше — покончить… взять, и разом покончить со всем этим.
       Видений, собственно, уже никаких не было. Равно как и снов (человек давно не спал). Те ужасы, что ему услужливо подбрасывала память, воспринимались рассудком отстраненно — с полным осознанием того печального факта, что человек в данный момент находится в больнице.
       Рассудком???
       Рассудок — при мне!!!
       Секунды острейшего счастья сменяются столь же пронзительным горем. Если это не галлюцинации, значит, воспоминания.
       Покончить с собой… как? Каким образом?
       Что-то срабатывает в голове пациента — как сигнал будильника, как пусковое реле. А может, это сыграли трубы Судного Дня? Он рывком садится на постели и спускает ноги. Комната несколько секунд кружится, после чего застывает в неподвижности. Человек осматривается…
       Видит окно, защищенное изнутри металлической сеткой, а снаружи забранное решеткой с толстыми прутьями. Видит дверь, обитую железом. Стальная койка, на которой он сидит, привинчена к полу… Образ большой консервной банки, мучивший его столько времени, до боли похож на реальность.
       Линолеум холодит ступни. Человек нашаривают тапки, надевает их и встает. Ноги — ватные, слушаются с трудом. Дырявые шлепанцы норовят соскочить.
       Из-под кровати выглядывает судно. Оказывается, он справлял здесь естественные надобности, но совершенно этого не помнит…
       Что теперь, спрашивает себя человек.
       И опять в его голове что-то включается. В приступе внезапной ярости он сбрасывает на пол одеяло, подушку, драную простыню. Затем — вонючий, пропахший мочой матрац. Под матрацем лежит… что за странная штуковина?
       Да это же… это…
       КОНСЕРВНЫЙ НОЖ!!!
       Человек ликует, бережно принимая находку в руки. Если б мог — сплясал бы сейчас и спел. А вы говорили — нет здесь никаких консервных ножей. Вот же он! Вот!
       Нет, нельзя шуметь. Придут демоны — с ремнями и шприцами, — отнимут эту драгоценность, превратят воспоминания обратно в видения…
       Консервный нож похож на дверную рукоятку с треугольным отверстием на боковом конце. Точно такая же была у Того, Который… и у всех прочих демонов — тоже была… Неотъемлемый атрибут власти. Ключ к Вратам Ада.
       Человек подходит к двери, вставляет рукоятку в отверстие и поворачивает. Штырек проворачивается, дверь приоткрывается… Выход свободен!
       Или Вход?
       Новый Круг дождался дерзкого грешника.
       Интересно, какой сегодня день, думает человек… а также какой месяц и год…

      Он спрятал «психоручку» в карман давно не стираного халата. Откуда этот инструмент взялся под его матрацем — не задумывался. Вернее, мелькнул вопрос и пропал.
      Полутемный коридор уходил прямо и вперед. Камера, из которой выполз грешник, была в торце. На другом конце коридора горела тусклая лампочка — единственная на все обозримое пространство, — там располагался сестринский пост. Лампочка горела как раз над постом. Медсестры не наблюдалось, и вообще, — ни единого живого существа, пусто.
      Одна из дверей была открыта, оттуда падала полоса света.
      Человек двинулся по коридору, стараясь не шаркать. Добрел до открытой двери, заглянул…
      На несколько секунд его парализовало. Острый приступ паники сковал волю. Что, если все это мне снится, подумал он… что, если валяюсь я на смердящей кровати, погруженный в наркотические грезы…
      Согласно табличке, привинченной к двери, это была сестринская. Но картинка, представшая взору путника, говорила о том, что здесь скорее вертеп. Три человека (человека ли?) шумно спали, храпя и всхрюкивая. Крупногабаритная тетка, одетая лишь в старомодную комбинацию, без какого-либо иного белья, раскинулась на топчане. Рядышком пристроился мускулистый мужик в сатиновых трусах, положивши голову ей точно между внушительных холмов. Правую руку он по-детски засунул себе в трусы. Мужик тоже был не из мелких. Как они вдвоем поместились? Комбинация у женщины задралась, позволяя в подробностях рассмотреть то место, где соединялись бревноподобные бедра.
      По полу была разбросана форма (милицейские брюки, рубашки, куртки), — на ней спал второй мужик, прикрытый белым медицинским халатом. Этот второй был совсем гол — трусы висели на люстре, — а прикрыли его почему-то сверху: голову, плечи и часть спины. На люстре же висел и лифчик — размером не меньше седьмого…
      Пахло разлитым спиртом.
      Пятилитровая бутыль стояла полупустая.
      Словно почувствовав чужой взгляд, тетка пошевелилась и согнула ногу в колене. Путник торопливо отвел взгляд и пошел дальше. Бесы развлекались, думал он. Погуляли, устали и легли отдыхать… обычное дело… развлекаться тоже надо уметь… а если мне это приключение лишь грезится — не страшно, хоть что-то новое в осточертевшем наборе видеороликов…
      Конец коридора.
      Дверь на отделение закрывалась изнутри на задвижку. Но лязгать железом не пришлось: все запоры были открыты. Не задерживаясь возле поста, беглец скользнул наружу и придержал дверь, чтобы не грохнула: пружина была тугая.
      Если это свобода, то что с ней делать?
      — А вот и наша неизвестная величина, — негромко сказал кто-то.
      К беглецу приближался худой низкорослый человек в спортивном костюме не по росту. Человечек. Неслышно выплыл из сумрака…
      КАК ВО СНЕ.
      — Я понимаю, у вас катастрофически низкий запас энергии, — продолжал человечек, — однако я счел бы возможным посоветовать вам поднимать ноги при ходьбе. Это значительно уменьшает трение скольжения, что, в конечном счете, экономит энергию. Но главное — снизится акустическая составляющая предстоящих нам перемещений.
      На одной его руке висели джинсы, свитер и майка, на другой — связанные шнурками кеды. Из карманов джинсов торчали носки. И еще странность — от незнакомца основательно разило спиртным…
      Беглец ничего не ответил, просто ждал. Впрочем, новому персонажу ответ и не требовался.
      — Прошу, переоденьтесь, — он протянул одежду. — В этом хламье у вас будет слишком мало степеней свободы.
      Беглец послушно снял все с себя… и через минуту стал другим человеком.
      Просто — он стал человеком.
      Его неожиданный помощник связал больничный халат в узел, положил туда кальсоны со шлепанцами.
      — Возьмите, оставлять нельзя. Есть смысл выбросить это как можно дальше от больницы. Пусть думают, что вы ушли, в чем были. Такая ошибка приведет их к серьезной погрешности в поисках.
      Беглец улыбнулся.
      — Вы кто? — наконец догадался он спросить.
      — Я-то? Вечный.
      — А я — бренный. Скажите, вы человек?
      — Я вам скажу. В начале войны немцы отравили здесь полторы тысячи пациентов — вместе с врачами. Закопали поблизости. Призраки этих мучеников до сих пор бродят по больнице. Я, увы, не один из них, но… по сути — похож.
      — Сочувствую.
      — Я — мышка, прижившаяся в этой больнице. Вечный мышонок. Пойдемте, бренный, я объясню вам решение задачи. Объясню и покажу…
      И помощник превратился в проводника. У него обнаружился точно такой же ключ в форме дверной ручки, так что ни одна дверь не была теперь преградой. Возле окна, выходящего во двор, остановились.
      Внизу горел один-единственный фонарь.
      — Ворота видите? — сказал Вечный. — Это для грузов. Ночью машины не ездят, поэтому вохровец спит. Я уже сходил к будке — старик залег в спячку обстоятельно. Есть еще ворота на проходной, там начальство въезжает, вы туда не ход Ите. Покинете больничный комплекс здесь. Створки закрыты на засов, который, хоть и ржавый, сдвигается легко. Я знаю, я неоднократно дежурил на въезде-выезде. Затем пересечете асфальтовую площадку и попадете на пустырь. А дальше… вот! — Проводник извлек сложенную вчетверо бумажку, развернул ее и положил на подоконник, разгладив рукой. — Смотрите внимательно, бренный. Это план местности. Вот больница. Отсюда вы выйдете. Вот шоссе… дома?… лесок… Обратите внимание на свалки — их лучше обойти, там собаки, и вообще — места нездоровые, опасные. Свалки по всему селу, с ними, по слухам, борются только ученики местной школы. А теперь обсудим, куда вам идти…
      Несложные инструкции были получены, и проводник вывел беглеца на лестницу. Спустились вниз. Отперли дверь, ведущую во двор.
      — Сделаем паузу, — предложил Вечный. — Метафизически вы уже свободны, да и всегда были свободны… Жаль, что я вынужден заговорить о биохимии. Вас крепко посадили на галоперидол, после резкого отказа от которого обычно бывает «ломка». Абстиненция, если по-русски. Нужно обладать сильной волей, чтобы выдержать и не наломать дров. Так что, я уверен, медикаментозная поддержка вам не помешает…
      Он вытащил из кармана штанов горсть таблеток — без упаковок. Вместе с рукой вытащилась засаленная подкладка, полная свалявшейся трухи.
      — Если станет совсем невмоготу — пейте сразу по две. Можно по три.
      — Спасибо, призрак, — сказал человек. — А вам бы я пить не советовал. Я про алкоголь.
      — А если пьянство входит в условия задачи?
      — Тогда это ужасно…
      Он шагнул во двор. Он вдохнул полной грудью ночной воздух и постоял так, наслаждаясь.
      Вдруг и вправду сон? — тревожно подумал он…
      …Когда беглец одолел последние метры, отделяющее его от нового Круга Ада, когда скрипнула створка ворот, но ничто не дрогнуло в окружающем мире, когда темная фигура канула в приоткрывшуюся щель, — Вечный удовлетворенно произнес:
      — Что и требовалось доказать.

Среда, раннее утро. ЛЮБОВЬ, КАК НАВЯЗЧИВОЕ СОСТОЯНИЕ