Дом в оазисе света был словно кукольный, ненастоящий. Тьма наваливалась на него — сверху, с боков. Плотная черная масса, пожравшая соседние участки, деревья и дорогу, казалось, только и ждет момент, чтобы проглотить еще и этот аппетитный островок…
      Свет ограничивался пространством вокруг дома: горел над банькой, над сараем, над выложенными плиткой дорожками. Хозяин неспроста включил наружные лампы: он видел всё, прячась при этом за черными окнами. Некоторые стекла, впрочем, были в окнах выбиты — в них трепетали то ли занавески, то ли простыни.
      Лишить дом электричества опасались: в абсолютной тьме у хозяина могли сдать нервы, могло случиться непоправимое.
      Прожектора стояли наготове, но, слава Богу, были пока выключены. Их зажигают в одном-единственном случае — когда начинается штурм. Горящий прожектор — это кровь и смерть…
      Не было видно неба.
 
      …Марина с Александром прошли мимо эфэсбешной бронемашины, мимо «скорой», мимо омоновского автобуса, мимо спецмашины для закидывания гранат.
      Безликие силуэты людей различались с трудом. В основном это были фигуры в камуфляже — не только по эту, но и по ту сторону соседских заборов (на грядках, на клумбах, в кустах смородины и малины). По всему видать, плотное было кольцо. Конец настал здешним огородам.
      Бойцы из оцепления переговаривались:
      — …Прямо как в анекдоте. Она спрашивает: почему у тебя помидоры такие крупные и сочные, как арбузы? Он ей: а я всегда в парник голым вхожу, ну, помидоры и краснеют от стыда… Через неделю снова встречаются. Он: ну как, попробовала? Она: попробовать-то попробовала. Помидорам хоть бы что, зато огурцы поперли!
      — Да, в тему…
      Вялые смешки.
      Анекдот был старым, Марина его уже слышала. Но почему «в тему»? При чем здесь парники и помидоры?
      — Вы куда? — дернулся омоновец.
      Пришельцы остановились.
      — Туда, — показала Марина пальцем.
      — Нас ждут, — добавил Александр.
      — Место прессы — возле автобуса.
      — Эта дама — условие вашего террориста. Вам док Ументы показать?
      Боец мгновенно «врубился». Торопливо проговорил в рацию:
      — Товарищ полковник, это шестой. Здесь переговорщица прибыла.
      — Так пропусти, п’твоюмать!.. шестой, — пришел гнусавый ответ.
      Александр двинулся вперед. Марина задержалась на чуть-чуть.
      — Как ты узнал, что мы журналисты? — тихонько спросила она парня.
      — Так это… — он смутился. — По наглости…
      Несколько мужчин в камуфляже шагали гостям навстречу, похожие друг на друга, как фишки в казино.
      — Полковник Лебедев, — представился один (главнокомандующий, надо полагать).
      — Начальник районного управления? — уточнила Марина.
      — Начальник убойного отдела.
      — Из самого Главка, что ли?
      — Из Главка.
      — Черт, я о вас слышала, вы супер.
      — Нормальный. Начальник Приозерского района — вот он… (Полковник хлопнул по спине одного из своих спутников.) Это — господин прокурор… а товарищ капитан — представитель ФСБ… К делу. В целом вы ситуацию знаете…
      — Ничего я не знаю, — возмутилась она. — Я почти спала. Заставили проснуться, можно сказать, протрезветь…
      — Протрезветь — никогда не вредно, — усмехнулся полковник. — Я думал, вас уже сориентировали. Значит, расклад такой. После полудня поступили сигналы — кто-то в поселке загулял, стреляет, куда ни попадя. Дежурный наряд подъехал не сразу, вы сами видели, сколько сюда добираться. Одновременно приехала и «скорая» — по вызову на огнестрелы. И тут выяснилось, что это не простая стрельба. Трое раненых, один — тяжелый. Милицейский УАЗ сдуру встал возле ворот. Господин Львовский увидел такое дело и сразу открыл пальбу…
      — Львовский?
      — Вы его знаете? — быстро спросил полковник. — Алексей Львовский, тридцать восемь лет.
      — Львовский, Львовский… — она покатала во рту фамилию. — Что-то такое знакомое… сейчас, подождите…
      — Постарайтесь, пожалуйста. Это важно.
      — Окончательно протрезвеет — вспомнит, — пробормотал Александр.
      Полковник Лебедев посмотрел на него — как ударил.
      — Да не мешай ты, — сказала Марина в сердцах. — Тьфу, заскок… Ладно, проехали.
      Полковник вновь глянул на Александра. Искра ненависти горела в его глазах, не потухая.
      — Мы прибыли только часам к пяти. На попытки вступить в контакт клиент отвечал стихийным огнём. Наш переговорщик, как бы это выразиться…
      — Обделался, — помогла Марина.
      — Этакая вы резкая. Короче, у нас пат. Клиент держит на мушке всю свою семью и вдобавок неконтактен. Стреляет крупной дробью, надо думать, из охотничьего ружья… з-зараза. УАЗ таки изувечил. Есть ли в доме еще оружие, неизвестно. В двадцать один с минутами он наконец начал выдвигать требования, причем, единственное и главное из них — вы, Марина. Откуда он все-таки вас знает?
      — Может, статьи мои читал. У меня, знаете ли, репутация.
      — Да уж, ваша репутация кое у кого поперек горла стоит… — собеседник мельком усмехнулся. — Вообще, началось все с того, что с утреца он застрелил из окна второго этажа бродячую собаку. Ее труп вытащили из канавы, куда она уползла… Ну что, начинаем работу? Боюсь я этой тишины…
      — Не гоните лошадей, — сказала Марина спокойно. — «Альфу» заказывали? Штурм планируете? Я видела штуковину, которая гранаты закидывает.
      — От «Альфы» — три снайпера. Всё. А штурм… он же своих баб кончит, и весь штурм.
      — План дома есть?
      — Зачем это вам? Вы что, внутрь собираетесь?
      — Мне нужны сведения личного характера, предположения о его мотивах. Человек, знаете, не слетает с резьбы внезапно…
      — Он доцент, — подал голос эфэсбешник. — В Политехе. Состав семьи — жена и дочь восьми лет. На учете у психиатра не состоит. Жена на десять лет моложе.
      — Что-нибудь необычное за эти выходные случалось? Соседей опрашивали?
      Офицеры переглянулись. Как-то разом все вдруг зашевелились…
      — Мне кажется, уважаемая Марина, вы вторгаетесь в сферу не вашей компетенции, — мягко заметил полковник Лебедев.
      — А мне кажется, уважаемые, я еще не решила, достойны ли вы моей помощи.
      Несколько мгновений «главнокомандующий» сверлил ее тяжелым взглядом. Она выдержала, даже мило ему улыбнулась. Он сдался, махнул рукой.
      — Бога ради, просветите товарища. Нет тут никаких тайн.
      Начальник районного управления выступил из-за его спины:
      — Вчера вечером, точнее, ночью золотая молодежь устроила фейерверк. Во-он на том участке. Говорят, шикарное было представление, в стиле «новых русских». И еще электричество вырубалось, аккурат в то же время. Какие-то внеплановые работы на подстанции.
      — Вы думаете, это как-то связано…
      — Кто его знает, что там с чем в башках у психов связано, — сказал эфэсбешник. — У одних что-то выключается, а из-за этого в других мозгах что-то включается… жизнь — сложная штука.
      Александр фыркнул:
      — Закон сохранения выключателя. Впервые сформулирован капитаном ФСБ Лукиным .
      Офицер обиделся.
      — Моя фамилия Серов. Се-ров!
      — Отставить! — полковник Лебедев уже чуть не подпрыгивал от нетерпения. — Марина, вы готовы? (Она молча кивнула.) Наберите мне… этого, — он протянул, не глядя, руку. Возникшая из тьмы фигура вложила туда мобильник. Полковник поднес трубку к уху — и тут же отдал Марине.
      — Алексей, я здесь, — произнесла она. — Что я могу для вас сделать?.. — и после секундной паузы — …хорошо, я иду к вам.
      — Ты с ума сошла!!! — взвился Александр.
      — Это точно…
 
      Идти в дом Марину не просили, но и не отговаривали. Все всё понимали: риск был нешуточный.
      Рисковал один, но ответственность лежала на другом. Полковник Лебедев пожевал губы, посмотрел зачем-то в небо (что он там увидел?) и сказал «Ну, лады. Готовьте ее…»
      Александра вывели за пределы периметра — по настоятельному требованию Марины.
      Готовили ее в спешке. Заставили снять блузку и надеть броник. Микрофон спрятали в лифчике. У кого-то нашлась летняя курточка — под ее размеры…
      На крыльцо она восходила медленно, как старая, заезженная заботами бабка. Ноги отказывали, суставы застревали. Неожиданно захотелось жить — очень острое чувство. Но… не отступать же было? Она шла с поднятыми — на всякий случай — руками. Вспотевшие ладони повернуты к дому…
      Дверь приоткрылась.
      — Ну что вы, что вы, — зашептал некто, стремительно втягивая Марину внутрь. — Зачем — руки? Опустите же! Опустите! Вы — единственный человек, которому я всецело доверяю. Единственный живойчеловек…
      Голос был знаком ей. Определенно.
      После насыщенного светом дворика ничего не было видно, оставалось лишь ждать, когда глаза привыкнут.
      — Напомните, если не трудно, где мы встречались? — сказала Марина, чтобы хоть что-то сказать. — Ваш голос мне знаком… и фамилия…
      — Понимаю, столько лет прошло. Сейчас я покажу вам… только не пугайтесь…
      На мгновение вспыхнул фонарик, выхватив из мрака лицо говорившего.
      Ее зазнобило. Разумеется, Марина знала этого человека! Герой одной из ее статей — семилетней давности… ну да, Алексей Львовский, тогда еще — ассистент в Политехе… по версии следствия, убивший своих родителей… как можно было забыть эту фамилию? Она тогда раскопала правду, преподаватель был невиновен… однако вовсе не вернувшиеся воспоминания стали причиной озноба.
      Хозяин дома вдруг напомнил Марине совершенно другого человека. Того студента с факультета философии, который… ( нет, нельзя об этом!!! только не сейчас!..) который стал ее Третьим…
      Наваждение.
      Семь лет назад, когда Марина брала у Львовского интервью, никакого сходства она не заметила. Львовский был моложе… другие манеры, другое, в конце концов, освещение… да и студент, собственно, тогда еще жил и здравствовал…
      — Здесь небезопасно, — сказал Алексей. — Я уведу вас из прихожей. Вот моя рука, нащупали?
      Его ладонь была сухой и горячей. Жар? Болезнь? Или это у Марины руки заледенели от страха и… как ни странно — от возбуждения?
      Она не могла в себе разобраться.
      — Зачем вы пришли? — послышался женский голос. — Он нас всех убьет… И вас тоже…
      Абсолютное безразличие было в этих словах.
      — Не слушайте её, никого я не убью.
      Свет со двора, оказывается, проникал в дом — сквозь незакрытые части окон, сквозь прорехи в занавесках. Марина уже многое различала, если не в деталях, то в целом. Картина складывалась. Все окна, какие попадались им на пути, были завешены разномастными тряпками. Импровизированная светомаскировка… Они начали подниматься на второй этаж.
      — Осторожно, ступеньки, — подсказал проводник.
      — Спасибо, я вижу.
      Она видела. Наверху было некое подобие лестничной площадки, нависающей над первым этажом. Довольно большой площадки, причем, с ограждением. На полу, опираясь голыми спинами о стойки ограждения, сидели двое: женщина и ребенок… девочка. Их руки, просунутые сквозь балясины, были скручены то ли веревками, то ли толстой проволокой…
      Пленницы.
      — Мои, — с нежностью сказал мужчина, осветив их фонариком.
      Они были обнажены — обе. Левая половина лица у женщины была вспухшей и сизоватой — жуткий кровоподтек…
      И сам Алексей был обнажен. Голый он был — если попросту, — ну совершенно голый! Если не считать патронташа на поясе. В руке — двустволка.
      Полная шиза…
      Во что я вляпалась, подумала Марина, испытывая противоестественный азарт.
      — Вам не холодно?.. так…
      — Вы же чувствуете, что нет. И это еще одно доказательство, что я прав. Я ПРАВ!!! — внезапно крикнул он — в глубоком восторге. — Знаете, Марина… Вам ведь тоже надо раздеться, — с виноватой ноткой, но вполне твердо закончил Алексей.
      — Зачем? — просто спросила она.
      — Чтобы стать неуязвимой. Как я, как мои близкие, — так же просто объяснил он.
      Она принялась неуверенно освобождаться от всего лишнего. Куртка, туфли — для начала… В темноте не сложно раздеваться, особенно, если ошибочно полагаешь, что тебя не видят.
      — Что они на вас напялили, — брезгливо сказал Алексей, спихивая бронежилет вниз.
      Маечка, юбка…
      — Лифчик тоже… простите… и трусики…
      Последнее усилие — и одежда жалкой кучкой лежит под ногами. Где-то там остался ментовской микрофончик…
      Мужчина смотрел на нее. Он видел ее. Но взгляд его был — не мужской, нет, даже не взгляд художника, лишенный сексуальной составляющей. Она и вправду чувствовала. Особенный взгляд, каким смотрят невинные дети… или ангелы… бесполые существа, для которых все естественное — прекрасно…
      — Как вы чисты.
      — Каждый день моюсь.
      — Я же не об этом.
      — Что вы от меня хотите, Алексей?
      — Убить… — равнодушно сообщила привязанная к перилам женщина. — Вопрос, кого раньше…
      — Простите ее, она пока не поверила мне. А вы… вы были единственной, кто семь лет назад — после ТОГО ДНЯ… поняли меня и поверили мне. Вы написали правду. Поэтому я не мог вас не позвать… потому что я ваш вечный должник. Вы столько лет писали о несчастных людях, которые жили зря. Я подарю вам право написать о человеке, который жил не зря. Вы живая … вы запомните правду… И я живой, поэтому они нацелили на меня свои стрелы. Мертвые истребляют живых. Меня, вас…
      — Да нет, никто вас не планирует уничтожать! — не выдержала Марина. — Я даю все гарантии…
      — Не надо со мной спорить, надо меня слушать!!!
      Она вздрогнула, больно прикусив язык. Алексей помолчал, собираясь с новыми силами.
      — Сегодня ночью случится чудо, — вновь заговорил он. — Я расскажу вам…
      И он рассказал всё, что ему поведали ангелы.
 
      …Прапорщик Муртазалиев, снайпер из спецподразделения ФСБ «Альфа», лежал в чердачном помещении. Никто ему не мешал, ни люди, ни прочая живность. Дачников внизу не было: хозяина еще днем увезли в больницу (объект его подранил), и жена уехала с раненым.
      Сквозь низкое оконце хорошо просматривалась восточная стена соседнего дома. Два этажа, крутой скат крыши. Деревьев, мешающих обзору, нет. Возле дома — разрушенные парники (объект начудил). Лампы прицел не слепят… ну разве что на крыльце — яркая, сволочь.
      — Голубь-два, доложите обстановку, — пискнуло в ухе.
      — Объекты с моей стороны, на втором этаже, — ответил прапорщик, не отрываясь от прицела. — Перемещаются из комнаты в комнату. Распознать, кто из них кто, нет возможности, инфракрасный фон одинаковый по интенсивности.
      — Заставил ее раздеться, извращенец… Без фильтра пробовал его поймать?
      — Мелькает иногда, товарищ полковник. Он в спальне окно на две трети занавесил, сверху щель. Только он все время ходит, как заведенный.
      — Если зафиксируешь — тут же, слышишь, в сей же миг «шептуна» давай!
      — Без приказа, товарищ полковник…
      — Это приказ!
      — А что… что он с ней… это… агрессивно себя ведет?
      — Пока в свою веру обращает.
      — Тогда почему…
      — У тебя, голубь, что, мозги через уши поперли?
      — Виноват… Без приказа непосредственного начальника… из моего ведомства…
      — Я подтверждаю приказ, — вмешался голос капитана Серова. — Мурзик, этот парень себя не контролирует. Тебе бы послушать его бред, ты бы с голыми руками туда пошел. Он, понимаешь, собрал группу для переправки на тот свет. Сам — вроде инструктора. Может сорваться в любой момент. И если кроме жены с ребенком он захватит с собой еще и журналистку… в общем, всем фуражки на жопы натянут. Тебе тоже. Есть вопросы?
      — Какие вопросы… — вздохнул Муртазалиев, непроизвольно поглаживая холодный бок своей СВД-С.
 
      …— Значит, вот он какой — Вход, — сказала Марина, разглядывая «Павловское зеркало». — А вы уверены, что вам явились именно ангелы? Я всегда думала, что ночь — это время созданий Тьмы.
      — По-вашему, ангелы по ночам не ходят? Тогда все светлые люди должны были бы обязательно днем умирать.
      — Вас же не забирать приходили.
      — Наверное, утром было бы поздно… тем более, днем. Вы же сами видите. Вход вот-вот откроется. Скорей бы…
      — Вы правда предлагаете мне идти с вами?
      — Все вместе — Надя, Ларинька… и вы. Я же для того вас и позвал, вы не поняли? Не ради же переговоров об условиях моей капитуляции. Я так вам обязан, Марина, если б вы знали…
      — Вы только не обижайтесь, Алексей… Могу я отказаться?
      — Конечно. Но я все-таки попрошу вас остаться и посмотреть, как все это будет. Я уверен, вы передумаете.
      — Ну хорошо. А потом?
      — Потом вы вернетесь и расскажете людям правду.
      — Из Рая? Вернусь?
      — Сие от вас зависит. Вы напишите обо мне, обо всех нас, которые жили НЕ ЗРЯ… и потому стали Избранными… нельзя молчать, Марина. А еще вы расскажете о моем брате…
      — О брате?
 
      …— Огонь! — шипел полковник Лебедев в переговорник. — Голубь-два! Огонь! Приказываю! На поражение!
      — Я его не вижу! — шипел в ответ прапор Муртазалиев, лихорадочно шаря прицелом по окнам. — Не вижу!
      — Бей по силуэту!
      — Нет силуэтов!
      — Голубь-один, Голубь-три! У вас?
      — Пусто…
      — Тоже пусто…
      — Они опять на лестнице!
      — П’твоюмать… Общая готовность! Штурм — по моему сигналу!
      Полковник Лебедев не находил себе места. Он ведь слышал все, что говорится внутри…
 
      — Пройдем в комнату, — предложил Алексей. — То, что я должен вам открыть, не терпит суеты.
      Они вошли в супружескую спальню.
      — Присаживайтесь.
      Оглядевшись, гостья села на разобранную кровать. Больше садиться было не на что. Хозяин остался стоять.
      В окно светила Луна. Полоса света, проникшего сквозь горизонтальную прореху в затемнении, вырезала в комнате молочно-белый сектор. ( «Луна? Она же в гостиной была… кажется…» — мельком удивилась гостья.)
      — У вас есть брат? — спросила Марина с любопытством.
      — Старший, — лицо Алексея словно зажглось изнутри. — О нем и речь. Это такой человек, я вам доложу, такой… знаете, я давно собирался порадовать его одной новостью, да все не решался… — пригнувшись, он метнулся к прикроватной тумбочке, достал нечто белое и плоское, протянул вещь Марине, распрямился, блаженно улыбаясь…
      ( Конверт! — успела догадаться она.)
      …и угодил верхней своею частью точно в лунную мережку.
      Что-то жуткое случилось с его головой.
      Взорвалась скула. Выплеснулся черный гейзер — ошметки плоти в черных брызгах… и тут же, мгновенно — гулкий хлопок за окном… черная клякса расползается на белой стене… в затылок стреляли, сволочи, отстраненно подумала Марина… и тут же — слепящий свет залил весь дом.
      Это включились прожекторы.
      Алексей постоял секунду-другую, потом мягко осел на пол.
      Вероятно, он считал, что если в доме темно, то снайпер снаружи ничего не увидит. Наивный. Доцент, одним словом.
      Стараясь ни на кого не наступить и ни во что не вляпаться, Марина рванула на балюстраду. Одежда ее лежала, где была брошена. Надеть белье и спрятать конверт на своем теле она успела прежде, чем в дом ворвались.
      — Ну вот, вы добились своего? — осведомилась эта дура, привязанная к ограждению.
      К кому она обращалась — к бойцам или к Марине?
      Плевать…
      Дочь Алексея, как выяснилось, привязана была скверно. Папа то ли пожалел ее, то ли лопухнулся. Девочка освободила руки, поднялась, доковыляла до зеркала и принялась тыкаться в него, словно мотылек в горящее окно. Она громко хныкала:
      — Хочу в Рай! К папе!
      — Ларинька! — бесновалась мать, не в силах освободиться.
      Одевалась Марина, как во сне. Кажется, справилась сама… или ей все-таки помогли?
      Она видела, как Лариньку оттаскивали от дьявольского зеркала, как помогали госпоже Львовской…
      Потом она слышала сверху голоса — Александра и кого-то еще (почему сверху???), — про то, что это временный психологический шок, ступорозное состояние, которое быстро пройдет…
      Какой же это шок, думала она. Это — Рок…
      Конверт, переданный ей Алексеем Львовским, Марина никому не отдала и не рассказала о его существовании.
 
      Капитан ФСБ Серов отвел снайпера Муртазалиева в сторону.
      — Добрая работа, — сказал капитан. — Жди поощрения.
      Муртазалиев вопросительно посмотрел, никак не отреагировав.
      — Слушай внимательно. Ты выстрелил, когда Львовский вскинул оружие и направил его на переговорщицу, — продолжил капитан. — Понял?
      — Приказ был: нейтрализовать преступника при первой возможности, — уклончиво ответил прапорщик. — Прокурор это слышал.
      — Прокурор этого не слышал. А наш Орел как с цепи сорвался. Когда этот шизик успел ему дорогу перебежать? Главное, сначала все тихо-мирно было…
      «Орлом» называли полковника Лебедева. От большого уважения, надо полагать.
      — Я не понимаю, Степаныч, — с горечью констатировал Муртазалиев. — Ихний Орел — и мы… Из разных контор… из разных ведомств…
      — Ведомства разные, а город один, Мурзик. Так что ты скажешь, когда тебя спросят, как было дело?
      — Объект прицелился в заложницу. Я его снял. Другого выхода не было.
      Капитан потрепал прапорщика за загривок и пошел к прокурору.
      Орлам летать, а нам в дерьме ползать, подумал снайпер… впрочем, нет, — ни о чем таком он не подумал. Инструментам не положено думать, не для того созданы.

      Долго молчали. Шоссе послушно стелилось под колеса.
      — Понимаешь, он был похож на Третьего! — вдруг сказала Марина. — И потому погиб!
      Голос ее звенел, как натянутая струна. Как перетянутая струна: вот-вот лопнет.
      — Какого «третьего»? — участливо поинтересовался Александр.
      — Какого, какого! Кого я любила!
      Ее трясло.
      — Ты что, всех нас сосчитала? Вот это подходец. А я, позволь спросить, какой по счету?
      — Ты?! — оскорбительно засмеялась Марина. — Причем здесь, вообще, ты?!— Она заплакала.
      Это была истерика.
      — Смотри, вот он я — твой мужчина, — рассудительно заговорил Александр. — По крайней мере, был им, этого ты не сможешь отрицать… и со мной — полный порядок.
      — Ты не понимаешь! Я думала, после Вадима — всё, конец! Пять раз снаряд в одну воронку не падает! И — опять, опять, опять!
      — Я знаю, ты меня не любишь… — медленно произнес Александр, глядя прямо перед собой.
      — Может, потому ты до сих пор и жив, дурак! Я же проклятая! Беги от меня, выброси меня из машины!.. — она принялась беспорядочно хвататься за дверные ручки.
      Александр ненадолго отвлекся от управления, повернулся к своей пассажирке и влепил ей по щеке — левой рукой наотмашь.
      Марина окаменела.
      — Чего дерешься?
      — Лечебная процедура.
      Истерика и вправду прекратилась. Хотя, зачем (за что?) мужчина ударил женщину на самом деле — это осталось за кадром.
      Не часто Александру приходилось слышать, что его не любят. Да еще и не скрывают этого.
      — Между вами что-то было? — поинтересовался он. — Я про психа с дробовиком.
      — Удачный момент для вопроса.
      — Ты всю дорогу молчишь или разговариваешь сама с собой…. Может сейчас и время объясниться?
      — Ну да, когда твой соперник кайфует под простыней в труповозе.
      Он тяжко вздохнул:
      — Змея ты.
      — Жаль, яд весь высох…
      Серебристый «Лексус» въезжал в ночной город.

       …Стакан с кровью стоит на телевизоре. Оказалось, здесь больше не на что ставить посуду. Кровь густая, ярко-зеленая, коктейль из венозной и артериальной…
       «Зеленая? — удивляется человек. — Почему? Да потому что… потому что…» Он забыл, почему. Знал когда-то, но забыл.
       Человек с тоской смотрит на стакан. Пить кровь ему не хочется. Не то слово — он боится этой части ритуала.
       Однако, ведьма ждет. Ведьма надежно закатана в ковер, устилавший ранее пол, и лежит она в центре комнаты. С одного края ковра торчат голые ноги, с другого — голова. Злодейка попросту спелената — невозможно вырваться. Облик ее обманчив: молодая женщина, еще не рожавшая. Выражаясь современным языком — девушка. Собственно, таких и вправду до пенсии кличут «девушками», — в силу их рода занятий. Она работает…работала продавщицей в лавчонке под названием «Скупка». В той самой лавчонке, где, помимо прочего, торговали подержанными дисками и кассетами… в той самой, где человек познал Откровение.
       Ее родители должны прийти только к вечеру. Времени хватит.
       Миловидное, открытое, чистое лицо… о, как обманчива красота! Длинные ухоженные волосы беспорядочно раскинулись по полу. В глазах — безумный страх, безумная надежда, и просто — безумие… О, как она рвалась поначалу! Извивалась, кричала, корчилась под ногами воина, однако время ее кончилось…
       Воина или палача? — вдруг сомневается человек.
       Кто я?
       Нет ответа…
       Телевизор включен; работает также видеоплеер, показывая, как люди совокупляются — с животными подробностями. На экране меняются партнеры, меняются интерьеры, но суть неизменна. Диск, который сейчас крутится, куплен в этой ее «Скупке». Казалось бы, обычная порнуха… Ведьма продавала подобную пакость любому, кто спросит. В том числе детям, учившимся неподалеку. Гимназия располагается в каких-то ста метрах от лавчонки — ЕГО гимназия! Его дети…
       «Девушка» лежит на боку, лицом к телевизору. Человек специально ее так повернул, чтобы видела в свои последние минуты, за какие грехи умирает.
       Она уже перестала кричать — все равно никто не слышит. Уже не пытается заговорить с (воином? палачом?), ни о чем не умоляет и не спрашивает, ничего не обещает. И правильно. Любое сказанное в ответ слово разрушило бы ритуал.
       Ритуал освобождения…
       Человек принимает в руку стакан. Кровь взята из запястья пленницы. Запястье — удобное место; одно эфирное движение ножом, и — кран открыт. Хочешь — рот подставляй, хочешь — посуду. Приятно сознавать, что в эту самую минуту из гадины толчками выходит жизнь — там, внутри ковра, — что лежит она мокрая, истекая собственным светло-зеленым соком…
       Неужели мне приятно, удивляется человек.
       Он делает первый глоток. Вкус крови омерзителен. Металлический вкус, к которому трудно привыкнуть… сколько же там растворенного железа!..
       Ненавижу железо.
       Кровь — это накопитель души. Чтобы освободить души всех жертв, пожранных ведьмой, надо прежде всего лишить души ее саму, — хотя бы частички. Эта частичка как раз и живет в той жидкости, которую он выдавил из поганого тела в этот стакан…
       Несколько глотков через силу. Граненое вместилище чужой души, опустев, выпадает из разжавшихся пальцев. Тошнота накатывает волнами, но — держать, держать, дыша ртом… упасть, уткнуться лбом в холодный паркет… Кажется, удержал.
       Не опозорился.
       Улыбаясь, он оглядывает комнату. Обои расписаны ярко-оранжевыми бабочками на фиолетовом фоне. Что за нелепые цвета?
       Подходит к телу. Голова женщины зафиксирована веревкой. На конце — петля, накинутая на шею, другой конец намотан на ручку двери. Второй веревкой ноги привязаны к батарее. Обе — внатяг. Если пленница вздумает дергать головой — петля сожмется… Он проверяет, туго ли натянуты веревки.
       Затем надевает фартук, найденный на кухне.
       Вынимает из портфеля ножовку.
       Закатывает рукава и садится на корточки возле женщины — так, чтобы ногами наступить ей на волосы. Она вновь начинает рваться, не обращая внимания на петлю, захлестывающую горло, выдирая волосы с корнями. Наверное, ей больно. Это хорошо. Он усаживается поплотнее, прижимает бунтующую голову к полу — рукой и коленом. По телевизору громко стонут сразу три потаскухи — этакое трио «а капелла», — что ж, сойдет за аккомпанемент.