Ответственный сотрудник местного филиала «Комсомольской правды», он же преуспевающий журналист, он же просто Илюша (для своих) — шел домой.
      Черная ветровка с капюшоном, черная вельветовая рубашка, черные джинсы и кроссовки… Он любил черные тона, видел в них нечто большее, чем просто цвет. Причисляя себя к Темным — то ли людям, то ли сущностям, — он втайне надеялся, что становится день ото дня сильнее. Развлекая себя чтением популярных Угрюмова и Лакуненко с их явным и скрытым демонизмом (на серьезные книги не хватало решимости), он все ждал и ждал чего-то, — от жизни, от фортуны, от Хозяйки-Тьмы, в конце концов! А ведь умный и взрослый человек, тридцатник стукнул, должен бы понимать, что за все придется платить — даже за самую малость.
      Как, например, сегодня.
      …Трудный выдался день. Не потому, что «стучать» на друзей и коллег, в общем, напрягает (а кто сказал, что деньги зарабатываются без напряга?); и не потому, что Илья профессионально взялся за статью про Алексея Львовского, порученную ему шефом, для чего объездил в поисках информации кучу государственных учреждений. Просто целый день его преследовало несуразное ощущение нереальности происходящего. К счастью, эти чуть пугающие приступы были краткими. Чувство, что все в мире понарошку, стискивало его мозг, — и отступало после нескольких секунд крайне утомительной борьбы с самим собой.
      Даже гонорар, вынутый из обычно прижимистого Фраермана, отчего-то добавлял тревоги, хотя, казалось бы, все должно было быть наоборот…
      Кстати, о деньгах. Доллары были при нем, и это обстоятельство саднило в памяти, как заноза. Не любил он носить с собой большие суммы, да еще в валюте.
      А тут еще мысли, мысли…
      Очень Илью заинтриговал его разговор с Фраерманом, и особенно — странное поручение этого куратора в шляпе. Телефонный звонок Марине и то вранье, которое пришлось вывалить в трубку, подействовало, увы, не только на Марину. Взыграл в Илье репортер (казалось бы, давно умерший), и принялся он копать, прекрасно понимая, что не нельзя этого делать… Короче, информация, которую Илья собрал про спятившего преподавателя Политеха, всё переворачивала, буквально всю картину событий — и в Орехове, и в «кащенке».
      Почему-то он ощущал себя подлецом — вот уж совсем ненужный сбой в психике. Хотелось немедленно поделиться своими открытиями — если не с читателями (чего ему не простят), то хотя бы… хотя бы… впрочем, с какой стати?
      Ему поручили подготовить материал про драму в загородном доме — ТОЛЬКО ПРО ЭТО. Что он честно и делает… и пошли вы все на!..
      Нет, не было комфорта в темной душе преуспевающего журналиста.
      Александр — вот кто по-настоящему Темный, с завистью подумал Илья. Этот не станет рефлексировать, если встанет жесткий выбор между личным спокойствием и профессиональным долгом.
      Фраерман… про эту тварь в шляпе вообще не хочется думать — кто оно и чтооно.
      «Я им обоим что-нибудь должен? — спросил себя Илья. — Я брал у них и не отдал?..»
      Он остановился. До его подъезда оставалось метров тридцать — вдоль бесконечного дома — «кораблика»… Холодная ярость росла в груди, превращаясь в ледяную глыбу. Илья медленно достал мобильный телефон ( что же я делаю, идиот!!!), нашел номер Марины и вдавил кнопку вызова…
      «АППАРАТ АБОНЕНТА ВЫКЛЮЧЕН ИЛИ НАХОДИТСЯ ВНЕ ЗОНЫ ДЕЙСТВИЯ СЕТИ».
      Попытка вернуть себе уважение провалилась. Ярость возросла на порядок, глыба всплыла в мозгу и вот-вот грозила перевернуться. «Вечно она выключает трубку, когда не надо! — Илья психанул, пнул ногой скамейку. — Нервная натура, черт ее дери!»
      Секунду поколебавшись, он принялся набирать SMS-сообщение. Утром Марина включит мобильник, азартно предвкушал он, тут и получит бомбу на свой жидкокристаллический экранчик… Сообщение было коротким — голая суть. Однако эта недотрога, эта язва в юбке — оценит…
      Чего бы от нее потребовать взамен, развеселился Илья, завершая отправку. Час интимной близости — на диванчике шефа? Романтическую ночь при свечах?
      Бомба благополучно ушла в эфир.
 
      ….Уже возле подъезда ему попались на пути двое. В дешевых нейлоновых куртках (дурацкого фиолетового цвета), в спортивных штанах. Он бы не обратил внимания на этих низкосортных индивидов, если б его не окликнули:
      — Илья Олегович?
      — Ну? — сказал он.
      Один так и стоял перед ним, а второй совершенно неуловимым образом оказался сзади. Словно телепортировался. Илья растерянно оглянулся. Больше на дорожке никого не было.
      Грабители!
      — Передашь Ленскому привет от Нигилиста, — сказал тот, что спереди. — Если когда-нить приснишься ему.
      — Что за Ленский? — взвизгнула жертва в панике.
      — Владимир Ленский, деревня. Кстати, и тебе тоже поклон от Нигилиста…
      — Подождите, подождите, — заторопился Илья, начиная понимать. — У меня есть деньги, возьмите, я сам отдам! Сам!
      Дрожащими руками он вытащил пачку долларов.
      — Тридцать тетрадрахм, — ухмыльнулся грабитель.
      — Это баксы!
      — Ага, Иуда из Кириафа не брезгует и баксами.
      Реальность опять расползалась — в который раз за сегодняшний день. Реальность сместилась к краям, оставив в центре плоские яркие кляксы.
      Все было понарошку!
      — Подождите, подождите…
      Ударил тот, который сзади. Узкое длинное лезвие вошло журналисту под левую лопатку и моментально вышло — как ужалило.
      Илья остолбенел, беззвучно двигая губами. Пытался что-то произнести, но помешали кровавые слюни и кровавые сопли. Кровь заляпала ветровку. Доллары выпали из ослабевших пальцев…
      Падающее тело нежно подхватили, оттащили на газон, уложили на землю. Затем умирающему журналисту разжали рот пошире и вогнали туда нож — по рукоятку. Острие вышло из затылка, пришпилив голову к опавшей листве, — точно жука в гербарии.
      Выпученные глаза остекленели…
      Убийцы работали споро и слаженно. Один снимал часы, второй опустошал карманы. Собрали с дорожки доллары. Протерли рукоятку ножа.
      — Подбросить бы Ленскому его сраные баксы, да еще с запиской… — вслух помечтал самый разговорчивый из них.
      Нет, нельзя было. Местный игемон, известный под кличкой «Нигилист», повелел, чтоб никакой политики, чтоб нападение выглядело, как чистая уголовщина. С другой стороны, эта падаль и не тянула на Иуду из Кириафа, не тот масштаб предательства, мягко говоря.
      …Через пару-другую минут две поджарые тени бежали трусцой — прочь от места преступления. На проспекте их ждала машина: они с ходу нырнули в салон, — и нет никого.
      Илья остался лежать. Нож торчал изо рта — на память ментам. Стильные черные одежды были безнадежно испачканы красным.
      Тьма поглотила своего незадачливого поклонника — с тем же равнодушием, с каким поглощает всех прочих ничтожеств, полагающих себя избранными.

      Магнитофон на плече у громилы по имени Валя весело наяривал:
 
 
Я сижу в сортире и читаю «Роллинг стоун»,
Веничка на кухне разливает самогон,
Вера спит на чердаке, хотя орет магнитофон,
Ее давно пора будить, но это будет моветон…
 
 
      Берия вошел в сарай ритмично, словно танцевальные па совершал. Он был меломан и эстет, хоть и зарабатывал на жизнь отнюдь не красивыми делами.
      — Ба! — воскликнул он. — Волшебная сила искусства! Валечка уже на кухне… самогон на столе — вижу… магнитофон орет… а спит у нас кто? Хозяин дома? Не пора ли его будить или это моветон? А, хозяйка?
      Зойка бесновато озиралась:
      — Не запылились… Шатуны чертовы…
      Валя молча сгрузил магнитофон к стеночке. В руке у него остался только большой электрический фонарь.
 
 
Я боюсь спать. Наверное, я трус.
Денег нет, зато есть — пригородный блюз…
 
 
      — Добрейший вечерочек, братья и сестры, — дурашливо объявил Берия. — Глянь-ка, Валя, достойно гуляют люди!
      Он сделал широкий жест, объемлющий и храпящего Лютика, и Зойку с Мариной, находящихся в легком ступоре. Он — натурально! — чем-то смахивал на Лаврентия Павловича: очки, больше похожие на пенсне, плюс кепка, да и росточек его — не сравнить с Валей или тем же Лютиком.
      — Гостью, смотри-ка, принимают, — толкнул он товарища.
      — Красавицу, — одобрительно подтвердил тот и направил на женщин луч своего фонаря.
      Зойка отвернулась, глядя застывшим взором в одну точку. Марина заслонилась рукой, морщась. Ее, откровенно говоря, здорово подташнивало.
      — И квасят, — сказал Берия с завистью. — Ох, квасят…
 
 
Я боюсь пить. Наверное, я трус.
Денег нет, зато есть — пригородный блюз…
 
 
      — Золотые слова, — поклонился он магнитофону.
      Некоторое время «шатуны» пристально разглядывали всю честную компанию. Обратили внимание на то, в каком положении находится гостья. Берия, поигрывая плечами, вальяжно прошелся по сараю. И вдруг Марина заметила у него на плече… свою сумочку!
      — Что хозяйка, к столу не пригласишь? — бросил он. — Посидим туда-сюда, глядь, и вечерок скоротаем…
      Зойка не отреагировала.
      — Чего-то слабо рады нам здесь, — огорчился Валя.
      — Но мы все равно присядем. Потому как разговор есть… даже два разговора!
      Оба уселись за стол, взяв со стеллажа пару жестяных кружек.
      — Лаврентий, — представился один Марине.
      — Валентин, — не отстал второй.
      С большим достоинством они это сделали. Ну, прямо интеллигенты в десятом поколении.
      — Марина, — сказала гостья, решив после сумочки ничему не удивляться. — Лаврентий — грозное имя. Лаврентий Берия…
      — Пф-ф! — человек изумился. — Предупреждали меня… Ну, в общем… фамилия у меня другая, но если вам нравится, можете меня и так называть. Польщен буду.
      Валентин разлил всем косорыловки. Поднял свою кружку — готовый чокнуться с кем угодно, лишь бы немедленно выпить. Но Лаврентий остановил его руку:
      — Есть тост. За радость, братья и сестры! Без нее жизнь — не жизнь…
 
 
Двадцать лет — как бред.
Двадцать бед — один ответ.
Хочется курить, но не осталось папирос…
Я боюсь жить. Наверное, я трус.
Денег нет, зато есть пригородный блюз… —
 
 
      поставил магнитофон окончательный диагноз и ненадолго затих.
      Гениально, подумала Марина. Курить и вправду опять захотелось, да сигарет нету… И жить не просто страшно, а панически страшно… особенно, когда тебе не двадцать, а полный тридцатник…
      — Я правильно говорю, русалочка? — Берия покосился на нее бесноватым глазом.
      — Русалки — это миф, — парировала она.
      — А кто осенью в ручьях купается?
      Крыть Марине было нечем. Берия с ходу выпил, отставив локоть под прямым углом. Марина, не раздумывая, выпила тоже. Остальные присоединились. Берия крякнул, закурил сигарету «Парламент», кинул пачку на стол:
      — Всем. Валек, прокрути-ка песенку назад, уж больно душевная.
      Марина облизнулась на сигареты, но брать не стала.
      Повисла тяжелая пауза. Валентин занимался магнитофоном. Зойка потянулась:
      — Ну и какой разговор?
      — Для разгона — самый обычный, — улыбнулся Берия. — Но ласковый твой, я гляжу, обледенел крепко…
      — Обл Яденел он, а не обледенел, — помрачнела Зойка. — Приходи лучше завтра.
      Какое-то время молчали. Нарушил молчание Валентин — сказал, подвигав глазами и скулами:
      — Но и к тебе, Зоя, есть вопрос.
      Зойка перевела на него взгляд.
      — Гостья твоя… — начал он.
      Она не дала ему закончить реплику:
      — А это подруга моя! С детсада. Добрая баба. Артистка…
      — И поэтому вы ее так задвинули?
      — Да никак не задвинули! Дурачились просто!
      Валентин откинулся на стуле:
      — Ах, вот что…
      Все понял. Также все поняла и Марина — не спасет ее никакая Зойка.
      — Вы, гражданочка, давно здесь? — поинтересовался Берия, сверля Марину чекистским взглядом.
      — Чего пристал? — встряла Зойка. — Всегда по жизни вместе!
      — С Закумарья значит, с самого?
      Он посмотрел пристально Марине в глаза. Так цепко, что она не смогла отвести взгляд. Валентин в это время демонстративно закрыл Зойке рот.
      — Что? — растерялась Марина.
      — А то. Мы насчет вас другие данные имеем.
      — Вот так-то, — с гордостью за товарища сказал Валентин. — Врача не обманешь.
      Берия снял с плеча дамскую сумочку и кинул ее Марине:
      — Я так понимаю, ваша. Проверьте, все ли на месте. Не хотите? Ладно, спасибо за доверие. Мы ничего не взяли, да и нечего там у вас брать. Мобильник разве что… так он с дохлым аккумулятором и без зарядки… Мы это отобрали у одних знакомых вам отморозков. А нашли вас, если это интересно, потому, что некий «хмырь», как выразились отморозки, зачем-то искал Банановую улицу. Так что все просто…
      — Убивать, кстати, нехорошо, — добавил Валентин. — За что ты их так?
      — Кого?
      Громила оскалился:
      — «Кого»! Я в восторге! Чтобы баба… в одиночку… нет, ну прикол же!
      — Топить трупы тоже нехорошо, — сказала Марина дерзко.
      И сама испугалась.
      Мужчины переглянулись. Валентин встал и похлопал Берию по плечу.
      — Пойдем-ка, Лаврентий. В сральник вместе сходим.
      — Пойдем, брат, пойдем…
      Валентин намотал Зойкины волосы себе на руку и оттянул ее голову назад:
      — А ты — посиди пока. Покарауль подругу…
      «Я боюсь жить! Наверное, я трус», — сознался магнитофон, подытоживая все сказанное…
 
      …Мысли ее метались. Вот ведь попала. Опять! Опять! Опять! Банда отморозков на мотоциклах… Черный всадник… Козел… Еще один похотливый козел — по имени Лютик… Его чокнутая баба с тесаком… Теперь — простые нормальные убийцы, которые лишнего зла не сделают, неисправный мобильник зря не возьмут…
      Когда же это закончится?
      Как выбраться из фильма ужасов, режиссер которого то ли в отпуск уехал, то ли в психушку попал?
      Есть способ, шепнул кто-то Марине. Проглоти все таблетки из своей сумочки, запей несколькими стаканами сивухи, — и подожди немного. Все закончится — легко и приятно…
      — Жлобы, — срывающимся голосом сказала Зойка. — Помыкают нами… Сволочи! Тачки пригоняют, Лютик их разбирает, все делает. Руки у него золотые… А платят — гроши… На том и играют, гниды, что он в розыске…
      Она была в невменяемом состоянии. Смотрела на Марину — и не видела ее.
      — А я презираю их! Презираю!
      Она зарыдала. Схватила Марину за руку, отпустила, подлила себе еще. Выпила одним глотком. Уткнулась лбом в стол…
      — Сожгла-а-а… Разменяла я жизнь свою-у-у… А ехала в Питер — артисткой мечтала стать…
      Это была пьяная истерика. Марина машинально гладила Зойку по волосам и думала… Ясно теперь, куда исчезают автовладельцы, по крайней мере, на Киевском шоссе. Одни негодяи отнимают машины и топят водителей, другой негодяй с золотыми руками — расчленяет трофеи на запчасти. Удастся ли рассказать об этом Илье? Автовладельцы — Илюшина тема… Что же делать? Выпить таблетки — и все кончится, думала она. Все кончится…
      Таблетки.
      Это идея… Черт, хорошая идея!
      Свободную руку Марина сунула в сумочку. Долго искала флакон с транквилизатором, подаренный ей Федором Сергеевичем, — обмирая от страха, что лекарство потеряно…
      Нашла!
      Остался пустяк — приготовить отраву.
      — Песни хотела петь… — не говорила, а выла Зойка. — Танцы танцева-а-ать… «Денег нет, зато есть — пригородный блю-у-уз…»
      Марина ощутила неожиданное сострадание.
      — Зато любовь встретила, — сказала она. — Настоящую большую любовь, как в кино…
      ( Осторожно, мучительно медленно ее рука с флаконом ползла по столу.)
      — Артистки, знаешь, какие несчастные? — убаюкивала она пьяную дуру первыми пришедшими на ум словами.
      ( Еще немного… самую чуть…)
      — Артистки всегда одинокие… Потерянные…
      ( Последнее змеиное движение — и весь запас сибазона булькнул в банку.)
      — Злые…
      ( Готово!)
      Зойка оторвала голову от стола.
      — Это с тобой злые, — трезво отозвалась она. — С тобой все такие злые. Ты сама — злая! — Взгляд ее приобрел вдруг осмысленность. — Ты лучше с ними иди — так нам всем сподручней, — она выразительно кивнула в сторону двери. — Ты не бойся, они тоже злые… Тебе хорошо с ними будет…
      Две женщины долго смотрели друг на друга.
      — Уходи, — сказала Зойка, как отрезала. — Токмо дай сначала сапожк Ипомерить.
      …Там было около тридцати таблеток, мысленно прикидывала Марина. На полтора литра. Хватит ли? Должно хватить… О том, что возможна передозировка и потеря бандитами сердечной деятельности, она не знала. А если бы знала — наплевала бы…
      Шумно хлопнула дверь. Зверье вернулось.

      Мусор он отправился выносить вовсе не потому, что ведро наполнилось. Просто это был единственный способ выйти на улицу, не вызывая подозрений и совершенно ненужных движений с ИХ стороны.
      Федор Сергеевич хотел осмотреться, прежде чем строить какие-либо планы.
      Планы побега из собственной квартиры.
      Он вышел, как был — в шлепанцах. Только кепку надел: холодно было не по-осеннему. Его старушка «Вольвочка» стояла, где и полагалось — возле подъезда, в улочке — «кармане», параллельной проспекту. (Дом тянулся вдоль оживленной магистрали.) «Вольво» была одной из многих машин, оставленных хозяевами на ночь. Федор Сергеевич посмотрел налево, зафиксировал кратким взглядом весь ряд автомобилей, и медленно побрел направо, к перекрестку. Мусорные баки размещались в торце «кораблика». Несколько секунд он анализировал увиденную картинку. Похоже, все машины были пусты, во всяком случае, он не заметил никого в салонах… впрочем, в неверном свете фонарей можно ошибиться. С другой стороны, подавляющее большинство стоявших возле дома машин были ему знакомы, да и места стоянок негласно закреплены за автовладельцами: попробуй встань на чужое место — вони не оберешься. Нужна ли ИМ вонь? Вряд ли…
      Сначала он услышал характерный бубнеж рации, который вдруг обрубился. Он прошлепал мимо «Жигулей-десятки», внутри которой молча курили два молодых человека, пуская дым в раскрытые окна, и старательно делали вид, что абориген с ведром им решительно не интересен. Федор Сергеевич усмехнулся: попались, конспираторы!
      Наблюдательный пост номер один.
      Все было закономерно. ОНИ не могли не напрячься, когда объект покинул квартиру, ОНИ видели, что погас свет, слышали, как хлопнула входная дверь. Должны были зашевелиться, включить рации и мобильники… Довключались.
      Любопытно, под каким псевдонимом я у них числюсь, подумал психиатр весело и зло. «Профессор?» Или, может, «доктор»?
      Впрочем, вот и номер два!
      Вторая машина была припаркована на другой стороне проспекта. Невзрачный пыльный автофургон ветеринарной службы — с матовыми окошками, сквозь которые так удобно вести видеонаблюдение. Внутри, очевидно, разнообразная аппаратура. Типичный автомобиль — «матка», а если точнее — координирующий центр на колесах…
      Здание выходило торцом на Т-образный перекресток. Опорожняя мусорное ведро, Федор Сергеевич обнаружил третью машину. «Срисовал», выражаясь их же поганым языком. Это была еще одна «Жигули-десятка», и стояла она сразу за углом. В задачу данного поста, вероятно, входил контроль перекрестка.
      Короче говоря, ОНИ были готовы сопровождать поднадзорную «Вольво», в каком бы направлении объекту не вздумалось поехать.
      Все оказалось до смешного просто…
      «Пехоту» Федор Сергеевич не заметил, но это уже ничего не значило. Были пешие или не было их — неважно. План действия полностью сложился, оставалось только дождаться утра…
      Ждите, волчата! — послал он мысленный сигнал.
 
      — …«Примул », это «эргастул -один»! — докладывал по связи старший группы. — «Кепка» только что покидала дом… Нет, сразу вернулся… Мусор выносил… Да, в такое время… Не знаю, чего ему приспичило… Не спиться старикану… Даже шлепанцы не снял… Есть самим не спать!!!
      Когда объект, поименованный как «Кепка», разбирал и укладывал ружье в тубус, а затем рассовывал патроны по карманам куртки, — в это самое время успокоившаяся «эргастула» перебрасывалась шутками и готовилась к долгой, скучной ночи.

      От звука хлопнувшей двери проснулся Лютик. Осмотрелся осовело, дополз до стола и сел рядом с Зойкой, по-хозяйски облапив ее. Нашел взглядом Валентина.
      — Чего поздно так? Ямы?
      — У нас, Лютик, ям не бывает, — веско ответил тот. — У нас по жизни дорога гладкая, ты понял?
      — А жизнь шалит, а волюшка играет, — пропел Берия.
      — Чего за железо пригнали?
      — Ну, ты деловой, когда проснешься, — сказал Берия насмешливо. — Может, по стопарю для создания душевной близости?
      — По стопарю можно…
      Лютик разлил всем. Взгляд его был мутен, но рука тверда.
      Лаврентий поднял кружку, заменяющую бокал.
      — Что же… За либеральность законодательной и правовой политики. И за право гражданина бороться.
      Чокнулись.
      Марина попыталась пропустить, скривив гримаску, которую так хорошо знали в редакции, но здесь номер не прошел. Валентин одним движением пересел к ней, вернул в ее руку стакан и поднял вместе со своим.
      — Не отставай, красавица. Гуляем сегодня…
      От его блудливой улыбочки хотелось стошнить. Он смотрел на нее слишком откровенно, чтобы это можно было принять за простое проявление внимания. Он предвкушал. Он уже видел, он уже смаковал что-то, невидимое другим… Черт, и этот тоже, подумала Марина. Ну, прямо вам собачья свадьба…
      Как ни странно, все происходящее вокруг Марины не осталось не замеченным. Лютик глянул исподлобья и заерзал.
      — Мы пьем? — громко осведомился Берия.
      Деваться некуда, пришлось пить.
      И закрутило, завертело… Марина поплыла практически сразу. Сарай рассыпался на части, голоса отдалились и стали раздражающе звонкими. Готовила для других, а первой попала сама…
      — За нашу королеву! — провозгласил кто-то. Кто?
      Похоже, компания еще выпила — без нее.
      Из осколков собралось нечто, похожее на людей. Приблизилось лицо… в пенсне, в кепке… кружка в отставленной руке…
      — Решили мы, мадам, в гостёчки вам предложить заглянуть, — торжественно сказал Берия. — Будете нашей королевой!
      Марина икнула.
      — Г…Гертрудой… королевой датской…
      — Гертруда — задрыга и шлюха. Отбрасываем этот образ с негодованием.
      — Тогда Ж…Жанной… д-д-д… Арк…
      — Жанна — святая… Смело… Так каков ваш ответ, мадам?
      — Я м-мадемуазел-ль…
      — Достойно сказано…
      В фокус вплыл Валентин:
      — Ты, малышка, лучше не спорь, нах…
      Берия придержал его, заставляя замолчать.
      — У вас есть возражения… мадемуазель?
      — Возражения — пережиток перестройки и гласности, — сказала Марина. — Лаврик, я вас люблю. Вы такой плоский.
      — Валя, наливай!
      — Уже.
      — За любовь!
      Берия встал, жестом заставляя подняться остальных. Поддержал его лишь Лютик.
      — За идеалы! — дополнил Берия свой же тост.
      — За возражения… — пробормотала Марина.
      Два мужика стояли друг напротив друга, разделенные лишь столом. Взгляды их крепко сцепились — не разорвать. Они оба явно «улетали» — как и все вокруг. Из темных глубин выползало прошлое, перемешиваясь с настоящим, внося в мозги опасную путаницу. Что-то такое было у них в прошлом… что-то глубоко припрятанное…
      — За нашу и вашу свободу, — сказал Берия со значением и нехорошо усмехнулся. Подозрительно заглянул в кружку, выпил, крякнул и сел на место.
      Лютик вылакал свое пойло молча. Грохнул стакан о доски. Садиться не стал: уперся кулаками в стол.
      — Ты… В моем доме — о свободе? Не сходи с катушек, четырехглазый. А ты, — ткнул он пальцем в Валентина. — Ты, это… грабли подбери.
      Валентин сидел максимально близко от Марины, ласкал ее шею одной рукой (во второй была кружка) и шептал, что обожает зверь-баб, умеющих дыбать по зенкам, и что его любимый фильм — «Бони и Клайд».
      Берия укоризненно покачал головой:
      — Я, уважаемый гражданин, никогда самообладания не теряю. Как истинный поэт своих чувств…
      — Да ты говно, а не поэт… Клоп… вертишь меня на капусту…
      Лютика заметно мотало. Берию — тоже.
      — Ты сядь, сядь, гражданин Лютик. Ты человек труда. И мастер — класса высокого… Хай-класса ты мастер… Поэтому все тебе прощаю. Ты только сядь…
      Валентин хотел налить Марине в стакан, промахнулся и не заметил этого.
      — А что такое «дыбать по зенкам»? — спросила она.
      — Чисто бабский прикол, — оскалился громила. — Выдавливать каблуками глаза у раненых и связанных. Не пробовала?
      — Пока нет.
      — Попробуешь, малышка…
      —И баб моих не трожь! — Лютик повысил обороты. — А тебе сказано — убери от девки грабли! — бешено посмотрел он на Валентина.
      — А то что? — заинтересовался тот.
      Зойка тщетно пыталась усадить своего мужика.
      — Люблю я тебя, — вздохнул Берия. — И жалею… Я вообще люблю простой народ ручного труда. Что касается якобы твоих баб… Зою Федоровну, друг дорогой, тоже очень я уважаю, люблю и жалею.
      Лютик выпил еще. Один. Ни с кем не чокаясь и никому не предлагая.
      — Да это она тебя жалеет! Ты глянуть на нее боишься! Куда тебе — бабу такую? Она ж тебя разорвет… Коли я не разорву…
      Берия был просто в восторге:
      — Да что вы говорите, подержите мой арбуз!
      Глаза Лютика почернели.
      — Завалю и в землю зарою!!! Зудец тебе, Лаврентий! — наклонившись вперед, он взял Берию за воротник, вытащил из-за стола и потянул на себя. Загремела посуда.
      — Ну, так… — сказал Валентин, отрываясь от Марины. Он вскочил и толкнул Лютика. Гигант улетел на ту половину сарая, где была мастерская, свалив попутно все, что смог зацепить своим телом. Берия осел на пол, как мешок.
      И тут в Зойке пробудилась волчица. Она тоже вскочила — со звериным рыком, — схватила нетвердой рукой горящую керосиновую лампу и замахнулась на Валентина. Ее шатало и кидало — с довольно большой амплитудой. Замах был вялым. Впрочем, и Валентина уносило прямо на глазах: сконцентрировавшись, он перехватил руку с лампой, и два бойца застыли в шатком равновесии.