- Привет, бортинженер.
      - Комиссар,- обрадованно сказал я.- Хорошо, что ты пришел. Они меня подозревают в нездоровом образе мыслей.
      Девушка подошла к кровати, на которой я лежал, и отключила оба генератора - в изголовье и в ногах.
      - Так вы что-нибудь чувствовали? - повторила она вопрос.Несколько минут назад.
      Я чувствовал себя, как никогда, хорошо - стих гул в ушах, и странной дурноты в помине не было. Наваждение прошло.
      - Несколько минут назад? - наконец-то догадался я.- Значит, это было ваших рук дело? Товарищ комиссар, я выражаю официальный протест. Тайные эксперименты на людях запретили еще в прошлом тысячелетии.
      - Я проверяла вашу эндокринную систему,- строго возразила девушка. Серьезный она была человек, полная противоположность здешним полицейским.
      - А я решил, что меня отравили,- сообщил я ей. Тут она наконец улыбнулась. Улыбка у врача была плотоядной, совсем не вегетарианской. Я бы спрятался от такой улыбки под кроватью, будь помоложе годов на сорок пять.
      - Наш гость попал в опытные руки,- произнес со странной интонацией лейтенант Сикорски.- Думаю, я ему больше не нужен. Я подожду тебя в коридоре, Бэла, хорошо?
      - Присядьте,- скомандовала девушка, придирчиво рассматривая меня.- А теперь погримасничайте. Попробуйте меня напугать или рассмешить - разиньте рот, выпучите глаза, высуньте язык. Не стесняйтесь, я и не такое в жизни видела.
      Я постарался не стесняться.
      - Вы уверены, что реабилитация прошла, как надо? - озабоченно спросил Бэла, понаблюдав секунду-другую за моим лицом.- Меня тревожит состояние его психики, доктор. Психика тоже должна восстановиться?
      - Сделайте, пожалуйста, несколько круговых движений головой, медленно,- последовала новая команда.
      - А меня тревожит жара,- сказал я, осторожно ворочая шейными позвонками.- Молоко скиснет. Или что вы там едите вместо мяса?
      - Вместо мяса употребляют сою,- откликнулся Сикорски уже от двери.
      - Ты не волнуйся, Иван,- бодро сказал Бэла,- Твои консервы положили в холодильник, употреблять сою от тебя не потребуют.
      - Нет, я теперь буду есть только сою,- капризно возразил я.- Товарищ лейтенант убедил меня, что больным быть вредно для здоровья.
      - У вас отличное здоровье,- вдруг сказала врач.- Для вашего возраста, конечно.
      Она присела на стул, на котором раньше сидел лейтенант Сикорски, и смахнула со лба прядь волос. С исчезновением одного из мужчин девушка необъяснимым образом изменилась словно стальной стержень из нее выдернули, словно ослабло поле, защищавшее ее от неблагоприятных условий среды. И стало заметно, что красавица гораздо взрослей, чем была мгновение назад. Что никакая она не девушка, а взрослая, много повидавшая женщина. Ведьма, потерявшая свою гипнотическую силу...
      - Ваше лицо кажется мне знакомым,- смущенно призналась хозяйка кабинета, по-прежнему обращаясь ко мне.- Даже не столько лицо, сколько... Не поймите неправильно. Вы у нас, случайно, не лечились?
      Бэла предположил, отвернувшись к окну:
      - Возможно, ты видела его на площади?
      Она помолчала, рассеянно глядя на мой шрам.
      - На площади? На какой площади? - Женщина измученно вздохнула.- Я сегодня очень мало спала и шуток не понимаю. Сейчас наш уважаемый товарищ, которому не терпится одеться и удрать отсюда, попробует пройтись от кровати до стены.
      Я взял с тумбочки свои шорты.
      - Опять она плохо спала...- задумчиво продекламировал Бэла.- Опять ее предали сны...
      Ведьма-целительница внезапно встала, закусив губу, сделала два легких шага и закатила начальнику полиции хлесткую пощечину.
      Терраса закончилась спуском к бульвару, и вот тут-то, перед самыми ступеньками и немного в стороне, расположились эти чудаки. Мужчина и женщина, оба седоватые, оба дрябловатые, они стояли, подставив солнцу свои лица, и размашисто поворачивались - влево, вправо, влево, вправо. Туловище поворачивалось вместе с головой. Один глаз был прикрыт ладонью, а второй - бесстрашно открыт. Эти двое смотрели на солнце, ловили единственным открытым глазом прямые солнечные лучи, но как бы украдкой, лишь на мгновение погружаясь в море слепящего пламени. Мы молча проследовали мимо, и только потом я полюбопытствовал:
      - Их что, тоже из какой-нибудь больницы отпустили?
      - Это вампиры,- пояснил мой собеседник.
      - Настоящие? - обрадовался я.
      - Боюсь, что нет. Приклеилось к этой группе такое название, я уж и не помню, из-за чего.
      - А зачем они смотрят на солнце?
      - Расслабляются. Ритуал называется "соляризация".
      Было одиннадцать с чем-то утра, но пекло так, будто пробило уже все двенадцать. Мы спустились по ступенькам и вновь оказались в тени. Идти налегке, без вечного чемодана, было как-то непривычно.
      - Черт знает что,- сказал я.- Не думал, что здесь все так переменится. Надеюсь, хотя бы море осталось прежним.
      Вокруг было много цвета, много пространства и мало шума, бесчисленные пальмы и живые изгороди, и почти никаких автомобилей. Пестрые беззаботные люди ходили по праздничным улицам - в точности, как раньше. Но люди эти неуловимым образом изменились. Были они теперь спортивными, бодрыми, они именно ходили, а не бродили, смотрели на солнце живыми блестящими глазами, беспрерывно улыбались друг другу, почти никто не носил очков, и трудно было понять, кто турист и кто местный. Возникали и исчезали безликие фигуры бегунов, прочие физкультурники безо всякого стеснения упражнялись на газонах в этом царстве здорового образа мысли, очевидно, предрассудков стало еще меньше, чем было. На глаза постоянно попадались лозунги, установленные на домах, на щитах, висящие поперек улиц: "РАЗРУШИЛ? ВОССТАНОВИ", "СЧАСТЬЕ ВСЕГДА С ТОБОЙ", "ЛЕКАРСТВО ОТ НОЧИ - СОН". Столь оригинальные образцы социальной рекламы, витавшие над этим красивым миром, заставляли размышлять не только об их содержании, но и о созидательной силе печатного слова в целом. Так что зря я ворчал, да и не ворчал я вовсе. Я приехал сюда вволю потосковать, а мне предлагали начать жить иначе. Почему бы нет?
      - Мне у вас нравится,- твердо сообщил я Бэле.- Вот только пыль... Я понимаю, что вы привыкли к этой вечной тяжести в воздухе, но я предпочитаю чистоту. Почему бы не покрыть асфальт статиком? Или у Совета денег хватает на одни плакаты?
      - Состав воздуха контролируется,- возразил он,- и жестко. Ты отвык от природных запахов, Иван. Правда, если бортинженеры под чистотой понимают абсолютный вакуум...
      - Бортинженеры ненавидят вакуум ничуть не меньше, чем бывшие комиссары МУКСа, зато очень любят здравый смысл.
      - Смысл в том,- охотно объяснил Бэла,- что Естественный Кодекс - это закон. Никаких статиков, антивлагов, летучих абсорбентов или растворителей, а также всяких там ароматических бензинов.
      - Может, у вас и фоноры запрещены? - сострил я.
      - В зависимости от типа наполнителей.
      - Ну, не знаю...- сказал я.- Это еще вопрос, что вреднее - пыль или статик...
      Двенадцатый круг рая, пройденный мной семь лет назад, явно оказался не последним, р оттого мне становилось все веселее. Вот только слегка покачивало, и пока еще слезились глаза, мешая принять старт в круге тринадцатом. Интересно, разрешены ли Естественным Кодексом отрицательные эмоции?
      - Кстати, куда ты меня ведешь, комиссар?
      - Не бойся,- загадочно усмехнулся он,- недалеко.
      А ведь товарищ Барабаш тратит на меня свое рабочее время, неожиданно подумал я. У него дел других нет? Начальник полицейского ведомства, даже такого маленького государства,- это хлопотная, суетливая должность. Тем более, когда случаются подобные Ч П. Или я как раз и был его делом, только он умело это скрывал? Поганый человечек, живущий в моей голове, с готовностью высунулся наружу, анализируя обстановку. Нет, старушки за мной не подглядывали и вертолеты в небе были сплошь мирные. Не сходи с ума, бодро сказал я себе. Здесь люди живут иначе, что ты в этом понимаешь? Начальник, возможно, заподозрил, что отставной агент все-таки наврал в их анкете, и теперь намерен проверить "легенду" гостя на прочность... Фу. О чем ты думаешь, старый капризный осел...
      Мы ведь, к сожалению, не были с Бэлой друзьями. Бывшие соратники, бывшие товарищи. Я знал его историю, он знал мою, и не больше. Давным-давно, в одной из прошлых жизней, когда я еще бортинженерил на межпланетных грузовиках, комиссар Барабаш в эти же годы следил за порядком на астероиде Бамберга, получив полномочия от Международного управления космических исследований. Космос маленький, там все друг друга знают, но по-настоящему мы познакомились, только удрав из Космоса. Бэла Барабаш пришел в структуры Совета Безопасности позже меня, когда рудники на Бамберге наконец отобрали у "Спейс Перл Лимитед", преобразовав этот объект в каторжную тюрьму - первое, между прочим, исправительнотрудовое учреждение в космическом пространстве,- и таким образом должность комиссара была упразднена. За порядком на астероиде стали следить другие, а ему предложили новую интересную должность, причем уже на Земле. Однако он предпочел вовсе уйти из МУКСа, решив продолжить борьбу за полное закрытие рудников. Он полагал Бамбергу самой страшной язвой на теле Солнечной системы (и совершенно справедливо), писал разнообразные рапорты и открытые письма, в которых доказывал как дважды два, что если заменить наемных рабочих заключенными, то станет только хуже. Таким Барабаш пришел к нам в отдел - бьющий копытами землю, непримиримый в своей ненависти к МУКСу. Здесь ему в конце концов объяснили, почему рудник на Бамберге не может быть закрыт ни при каких условиях, и только тогда, узнав всю правду, только пропустив эту горечь сквозь свое сердце, коммунист Барабаш стал истинным оперативником - холодным, спокойным, веселым. Последний раз мы с ним виделись, кажется, в Ленинграде, уже после того, как меня вышибли из Совета Безопасности. Меня вышибли с треском, со снопами красивых искр, и даже заступничество Марии не помогло. Барабаш ушел из отдела сам, посчитав, как и я, что настало время в очередной раз заменить одну жизнь другой. Он собирался ехать в эту страну добровольцем, готов был служить рядовым инспектором, и вот теперь оказалось, что мой бывший коллега сделал здесь карьеру.
      - Как тебя угораздило попасть в начальники? - спросил я его. Он пожал плечами.
      - Никто из местных семь лет назад не хотел занимать такие должности. То ли боялись, то ли из-за лени. Ты не представляешь, какая здесь поначалу была апатия.
      - Как раз это - очень хорошо представляю,- сказал я.Все-таки не зря я тот самый Жилин. В каком ты звании?
      - Штатский. Подчинен непосредственно Совету.
      - Через голову правительства,- покивал я.- Мечта любого отставника. Быть главным полицейским в раю и при этом никому не подчиняться, кроме Святого Духа. Знай себе следи, чтобы яблоки кто попало не срывал.
      - Что ж ты сам здесь не остался? - вспыхнул Бэла. Он приостановился и коротко взглянул на меня.- Был бы сейчас главой правительства. Тебе предлагали, я знаю, тебя даже просили.
      - У меня были другие планы,- ответил я.
      Не было у меня тогда никаких особенных планов. Было одно желание, одна маниакальная цель - поскорее разнести служебную тайну по всему свету, сорвать фиговый листок секретности с той беды, которая касалась всех и каждого. Жаль, что этого не поняли мои же товарищи.
      - Если ты действительно тот самый Жилин,- сказал Бэла, сжав кулаки,- то должен помнить, что здесь творилось в первые месяцы после переворота. Райские яблочки, говоришь? А самосуды над менялами помнишь? А кровавые гулянья, которые устраивали мутировавшие меценаты?
      - Мы что, ссоримся? - на всякий случай уточнил я.- Хоть что-то человеческое в этом цветочном царстве.
      Бэла искренне и с удовольствием рассмеялся.
      - Человеческое, оно же животное... Вот ты, Иван, удивляешься, почему в нашей стране так остро реагируют на простую русскую фамилию Жилин. Но, может, это и есть слава? Разве не этого ты хотел, когда писал свою книгу?
      - Слава не такая, мне кто-то рассказывал.
      Он возразил:
      - Когда стены сортиров оклеивают голограммами с твоей рожей,- это тоже слава. Я вот что хотел сказать. Ты, Иван, стал писателем...
      - Именно писателем! - обрадовался я.- Спасибо, начальник. Раньше, когда мой литературный дар был неудачной "легендой", мне почему-то верили, а теперь, когда его наличие подтверждается изданиями и переизданиями, никто не сомневается, что я всего лишь шпион. Обидно, ей-богу.
      - Не перебивай. Шутки в сторону. Конечно, ты писатель, и еще какой, ведь ты создал культовую книгу. Но, видишь ли, в чем неувязка. Ты думал, что пишешь обо всем человечестве, а написал на самом деле вот о них,- Бэла обвел широким жестом ослепительное пространство, заполненное движущимися тенями.О них, о конкретных живых людях. Мало того, ты написал об их родине, а это понятие, как неожиданно выяснилось, для них не пустой звук. Ты был первый, кто написал об их родине с такой достоверностью, но теперь, когда здешняя жизнь совершенно переменилась, твоим героям стало казаться, будто раньше все было не так. И сами они якобы были совсем не такими. А я думаю вот о чем - что, если писатель Жилин ошибся, отказав этим людям в наличии души?
      - Ну, ты загнул,- восхитился я.- Речь обо мне, да?
      - Конечно, трудно согласиться,- спокойно сказал Бэла.- Но ведь это они, парикмахеры, разносчики пиццы, лоточники кормили осажденный Университет, прятали семьи любимых тобой интелей во время погромов, а потом, когда ситуация начала стабилизироваться, поддержали Революционный Совет в борьбе против бандитов, нанятых мэрией.
      Я поднял вверх руки, показывая, что сдаюсь:
      - Вы, ребята, в самом деле молодцы, чего уж там. Мне до сих пор непонятно, как эту чертову ситуацию вообще удалось стабилизировать, да еще так радикально, что оторопь берет.
      Начальник полиции ответил не сразу. Молча шел рядом, подлаживаясь под мой шаг. Но все-таки ответил:
      - Если честно, то сам я тоже мало что понимаю. С определенностью могу сказать одно - ни я, ни мои подчиненные, ни даже министр не имеют к этому чуду никакого отношения. Спокойствие и порядок настали как бы сами собой, без видимого участия правоохранительных структур. Вскоре после того, как был организован Национальный Банк и проведена денежная реформа.
      - Подожди, подожди. Не вижу связи.
      - Были выпущены банкноты нового образца,- неохотно сказал Бэла.- Был принят закон о денежном обращении... Знаешь, надо пожить у нас, чтобы привыкнуть. И твои вопросы исчезнут. Вот, кстати, здание Совета.
      Крытая часть бульвара закончилась широким перекрестком, и вновь мы оказались на солнце.
      - Нам направо,- щурясь, сказал Бэла.- Сюда, по проспекту Ленина.
      Здание походило скорее на санаторий, чем на главное государственное учреждение, и было ниже остальных окружавших его строений. Впрочем, может так и надо? В карликовом государстве и цель, которую ставили перед собой руководящие органы, была соответствующего масштаба... Пять этажей. Архитектурные формы, не нарушающие традиций. Стены, отделанные каменными плитами нежного розоватого цвета, со вставками из ослепительно белого ракушечника. Светозащитные окна-хамелеоны, отбрасывающие розовые блики - в тон стенам. Красиво, было просто красиво...
      - Красиво,- признал я вслух.- Люблю розовое, о маме почему-то вспоминаю.
      - Ереванский туф,- сразу же откликнулся мой спутник.- Так называется материал, из которого сделаны плиты. Он не скрывал своей гордости. Забавный человек.
      - Роскошествуете?
      - Не в этом дело. При постройке здания использовались только природные материалы, а ереванский туф, между прочим, дешевле мрамора, и притом долговечнее. В Ленинграде, насколько мне известно, половина домов облицована этим камнем. Я думал, тебе будет приятно. Ты ведь родом из Ленинграда?
      - Кажется, да. Впрочем, можно посмотреть анкету.
      Здание Совета гармонично включало в себя ротонду с источником. Люди входили в нее, наполняли чашки и медленно пили. Дальнейший путь этой воды был бережно, с любовью выложен природными камнями: ручеек утекал в сторону моря. И еще здание Совета, как и все в этом городе, украшало мудрое изречение. Неброская каменная табличка крепилась непосредственно возле главного входа, по левую руку, и выбито на ней было: "Я - не Я, пока Я без покаяния". Слово "покаяния" было написано так: "покаЯниЯ". То ли призыв ко всем горожанам, то ли вечное напоминание сотрудникам, работающим в этом учреждении. И почему-то на русском языке.
      - Хочу местную прессу взять,- сказал я, двинувшись к торговому мини-комплексу.- Газетку какую-нибудь...
      Возле киоска с кристаллофонами стояла в одиночестве красивая молодая девушка. Очень красивая. Безжалостно, как говорил один мой опытный приятель, рано состарившийся. Струилась медленная музыка, на крыше киоска рождались объемные движущиеся картины, зазывая меломанов. Девушка делала вид, будто изучает обложки кристаллов, на самом же деле она поглядывала на меня. Безжалостно красивая... Спокойно, Жилин, остановился я, береги себя. Психика твоя изменена нейроволновым взрывом, так что не верь глазам своим. Какая же это молодая девушка? Такая же ведьма без возраста, как и врач в больнице. Терпи, Жилин, это ведь и есть слава... Красавица неожиданно подмигнула мне - едва поймала мой взгляд. Я подмигнул ей в ответ. Мальчишество.
      Я выбрал газету с характерным названием: "ДЕТИ ПРИРОДЫ. Хроника добра" - и направился обратно к Бэле.
      - А вы, это...- оторопело позвал меня парень, стоящий по ту сторону прилавка.- А деньги?
      - Деньги? - Я посмотрел на Бэлу.- Разве это не бесплатно?
      - Два дуата и сорок сантимов,- виновато ответил продавец.- Простите, я не хотел вас обидеть.
      Я пошарил по карманам.
      - Вот тебе, бабушка, и новый круг рая... Знаешь, дружок, тут такое дело. Сколько это будет в копейках? Я, признаться, не разбираюсь ни в ваших дуатах, ни, тем более, в сантимах.
      - У вас нет при себе денег?
      - Копейки - это не деньги? - озадачился я.- Тогда как насчет центов? Или счет идет на доллары?
      Он брезгливо покрутил в руках предложенные ему монеты. Было ясно, что нормальных денег среди них так и не обнаружилось.
      - Ну, ладно,- легко решил продавец,- берите так. Ерунда все это. Желаю вам здоровья.
      - Межпланетники помнят свои долги,- успокоил я его.- Даже став культовыми писателями.
      Прежде чем покинуть это место, мне вздумалось попрощаться еще и с девушкой-меломаном, на которую моя внешность произвела столь сильное впечатление - а может, наоборот, я хотел с ней поздороваться? - но той возле музыкального киоска уже не было. И возле других киосков ее не было. Жаль.
      Свернув с бульвара, мы продолжили путь. Проспект Ленина, бывший когда-то тесной, заполненной транспортом улицей, оказался решительно преображенным. Теперь он был на удивление широк, тих и зелен. Проспект был достоин своего имени.
      - Как устроишься, зайди в отделение Национального банка,посоветовал Бэла.- Не откладывай в долгий ящик. Никто здесь не возьмет у тебя денег, если они не местные, имей это в виду.
      - Прежде всего - к Строгову,- вздохнул я.- Ради этого, собственно, и приехал. Как там Дим Димыч, что слышно?
      - Говорят, плох. Я, к сожалению, с ним лично не знаком.
      - Что плох - и без того известно.- Я вздохнул.
      - Много вас, писателей, понаехало,- подмигнул мне Бэла.И все к Строгову. Вы что, сговорились?
      - Разумеется. Операция под кодовым названием "Время учеников".
      Хорошее настроение куда-то вдруг пропало. Наверное, потому, что в разговоре не было больше искренности. Я чувствую такие вещи, как замужняя баба,- ценное качество для профессионального шпиона. Бэла Барабаш давно и прочно думал о чем-то, о чем не решался или не желал заговорить вслух, он смотрел на меня и видел вместо бывшего соратника всего лишь источник информации. Теперь я в этом не сомневался.
      - Так ты ведешь меня в гостиницу?
      - А куда же еще?
      Я смерил взглядом оставшееся расстояние.
      - А ты успеешь рассказать, о чем вы с лейтенантом Сикорски шептались в коридоре, пока девчонка проверяла мои рефлексы?
      Он не сбился с ноги, не изменился лицом. Он улыбнулся краешками губ:
      - Нашел девчонку! По моим сведениям, Рафе тридцать семь. Хотя кое-кто уверен, что ей только тридцать пять, я имею в виду, конечно, ее мужа.
      - Рудольфа Сикорски?
      - Ага, догадался! Да, это несчастный Руди. У них с Рафой довольно сложные отошения, я стараюсь в эти дела не соваться...- Бэла потер щеку. Ту самую, которая, возможно, до сих пор побаливала.- Ты прав, тебя мои проблемы тоже касаются. В конце концов, человека на твоих глазах похитили.
      - Похитили? - удивился я.- В парня стреляли из вакуум-арбалета. И попали, между прочим.
      А еще он получил точно такую же порцию нейроволнового излучения, как и его ни в чем не повинный собеседник, подумал я. Как и шестеро других свидетелей. Все свидетели дружно упали, но ему хоть бы что. Черепная коробка, надо полагать, у него свинцовая. Или под черепной коробкой нет ничего, что можно было бы возбуждать и тормозить.
      - Есть основания надеяться, что похищенный жив,- веско произнес Бэла.- Это было похищение, Иван, а не убийство. Поэтому постарайся понять мой следующий вопрос правильно: все ли ты рассказал лейтенанту Сикорски?
      Я прикрыл глаза. Я мысленно застонал. Спокойно, сказал я себе, есть люди, которые не лгут, и есть люди, которые следят, чтобы другие не лгали. Я открыл глаза и постарался быть очень терпеливым:
      - Мы обменялись с этим парнем семью-десятью репликами, большей частью на тему - были мы в прошлом знакомы или нет и по чьей воле я здесь оказался. К записи, которую ты, наверное, знаешь наизусть, можно добавить только одно - я ни секунды не сомневался, что имею дело с психически нездоровым человеком, каких немало бродит по улицам любого города мира. Или у тебя есть основания надеяться, что меня действительно забросило сюда чьей-то волей?
      - Боже упаси,- ответил Бэла, кажется, искренне.- Ну, так как? Тебе удалось вспомнить, где и когда состоялось ваше с ним знакомство?
      Я напрягся. Сейчас меня спросят про номер в гостинице, где, по мнению сумасшедшего незнакомца, мы провели наш первый вечер, а потом меня спросят про название бара, где мы с ним якобы познакомились, и таким незамысловатым способом будет определен номер и пароль ячейки в некой камере хранения...
      - Когда же вы все поверите,- рассердился я,- что Жилин только литератор, дорогие вы мои современники?
      - Похищенный подошел именно к тебе. Это не может быть случайностью.
      - В нашем мире все может быть случайностью,- возразил я.Вы установили его личность?
      - Что касается личности этого человека...- сказал Бэла задумчиво.- Личность его, Иван, не удается установить уже долгие годы. Тайна, покрытая мраком. Никто не знает ни имени его, ни фамилии, только кличку, которую дали ему еще интели. Мы рассчитывали, что ты поможешь с этим делом разобраться, но...
      - И какая кличка?
      - Странник.
      - Ага,- сказал я,- понимаю. Теперь понимаю...
      Площадь перед отелем была такая же просторная, как и прежде, но теперь она вовсе не напоминала аэродром. Та ее половина, которая примыкала к отелю и где раньше была гигантская автостоянка, превратилась в регулярный парк, то есть в систему газонов, изрезанных пешеходными дорожками. В центре пешеходной зоны размещался бассейн, в котором купались, на бортиках бассейна сидели в обнимку влюбленные парочки и болтали в воде ногами, и над всем этим возвышалась пятнадцатиэтажная громада "Олимпика" - красное с голубым. Ленточная галерея спиралью закрутилась вокруг здания, позволяя всем желающим подняться с земли до самой крыши, не заходя внутрь. Над входом сверкала надпись: "С ДОБРЫМ УТРОМ!"
      И еще на площади был памятник...
      Памятник стоял на привычном месте - по другую сторону парка, как бы в противовес зданию гостиницы,- но изображал он, разумеется не Владимира Юрковского, планетолога. Мраморного Юрковского меценаты взорвали еще при мне, пользуясь неразберихой и безвластием,- под выстрелы шампанского, оставив потомкам лишь изуродованный постамент. Чуть позже меценатами занялись студенты исторического факультета, вычислили их идеологов, а боевиков перестреляли. Нынешняя скульптура, в отличие от прежней, была цветной, телесного цвета, и являла собой парафраз на тему знаменитого "Давида" Микеланджело. Мускулистый здоровяк стоял в характерной позе, повесив на плечо клетчатую рубашку - вместо пращи. Совершенно голый. Обнаженный, как принято выражаться.
      - Вот это мне и хотелось показать,- сказал сбоку Бэла.- А ты думал, чего ради я провожал тебя, как любимую девушку?
      Я пошел, стараясь не сорваться на бег, прямо через площадь и возле монумента остановился. На постаменте стоял, демонстрируя миру величие собственного торса, не кто-нибудь, а я, Иван Жилин. Каменный атлет имел поразительное со мною сходство, не только портретное, но и анатомическое, вплоть до некоторых интимных мелочей. Вплоть до особых примет вроде шрамов и родинок. Подпись на постаменте гласила: "ИДЕАЛ. Автор - В.Бриг. Год Змееносца". Бывают в жизни моменты, когда смеяться над шутками не хочется, и эта был именно такой момент, именно такая шутка.
      - Что за В.Бриг такой? - спросил я Бэлу.- Он что, в бане со мной мылся? Хоть бы портупею мне оставил, подлец.
      - Фигового листка тебе недостаточно?
      - За фиговый листок, конечно, спасибо. И все-таки хотелось бы понять, каким макаром все это здесь воздвиглось?
      Довольный комиссар на секунду потерял уверенность.
      - Если честно, я просто забыл подробности, давно это было. А впрочем... Точно помню, что автор - женщина. Да какая тебе, вообще, разница?
      Я повернулся, твердо намереваясь исчезнуть. Даже шаг успел сделать, однако разговор, оказывается, еще не закончился. Товарищ Барабаш ровным голосом произнес мне в спину:
      - Сегодня утром на взморье был сбит вертолет. Штурмовик класса "Альбатрос" без опознавательных знаков, если не считать литеры "L" на брюхе. Тебе это интересно?
      Он обошел меня кругом и посмотрел снизу вверх.
      - Продолжай,- сказал я.- Долго же ты рожал эту новость, комиссар.
      - Вертолет был атакован из плазменного сгущателя "Шаровая молния", какие уже лет двадцать не производятся. Оружие, запрещенное Цугской конвенцией. Кем атакован - неизвестно. Летательный аппарат упал в море. Все, кто находился на борту, вероятно, погибли.
      - Почему "вероятно"? Есть сомнения?
      - Когда водолазы обследовали вертолет, то выяснилось, что корпус уже кем-то вскрыт. При помощи молекулярного резака. Кто-то успел поработать до нас. Внутри, само собой, было месиво трупов, но нашего Странника среди них не обнаружилось.
      - Не уверен, что все это меня касается,- осторожно возразил я.
      - Почему он подошел на вокзале именно к тебе? - спросил Бэла.- Вот главный вопрос, который касается тебя и прежде всего тебя,- он усмехнулся,- как литератора.
      Мы вошли в тень, отбрасываемую зданием, и на душе сразу посвежело. Пожелание доброго утра над входом в гостиницу неуловимым образом сменилось новой красочной надписью: "УДАЧНОГО ДНЯ!",- что соответствовало, по-видимому, двенадцати часам.
      Полдень.
      ГЛАВА ВТОРАЯ
      Чемодан стоял в прихожей, возле двери, опередив мое появление на пару часов,- его доставили из больницы прямо в номер отеля. К ручке чемодана была привязана какая-то бирка, на которую я не обратил поначалу внимания. Это был глянцевый картонный ромб, изображавший герб города (золотая ветвь омелы на красно-голубом фоне), на обороте которого имелся текст: "В четыре часа на взморье. Поможем друг другу проснуться".
      Записка.
      - Кретины,- сказал я в сердцах. - Развлекаются.
      Текст был написан не от руки, а оттиснут клишеграфом,стеснительный попался автор, побоялся оставить образец своего почерка. Я сорвал картонку с нити и бросил ее на ковер. Потом отключил оконные фильтры, впуская в полутемный зал настоящий свет, и прошелся по другим помещениям номера. Слева была спальня с библиотекой и ванной, справа - спортивная комната с тренажерами и сауной. Туалеты были в обеих половинах. Прекрасное жилище для холостого межпланетника, ненавидящего тесноту и искусственный свет, уставшего от людей, но при том имеющего здоровую половую ориентацию.
      С запиской что-то происходило. Я присел и поднял картонный ромбик с ковра. Прежние слова исчезли, зато на их месте появились новые: "И пусть Эмми не ревнует". Я перечитывал фразу до тех пор, пока не исчезла и она, и мне было ужасно обидно, потому что теперь сомнений не было - записка оказалась в моем номере не случайно. Хорошо они тут развлекаются, любители всего естественного,- с использованием гелиочувствительных чернил, а также новейших достижений в области фотохромного программирования... Распаковывать багаж или продолжать осмотр номера не было желания. Думай, просил меня Бэла Барабаш, но думать тем более не хотелось. О чем тут, черт побери, было думать? О том, знакомо ли мне имя Эмми? Знакомо, черт побери, глупо отказываться. А может, о том, какому времени суток соответствуют "четыре часа"? Или о том, что взморье тянется на добрых два десятка километров?
      Человек возле вокзала опасался, что за ним прилетит вертолет, и вертолет-таки прилетел; он же был уверен, что разговор прослушивается. Каков вывод?.. Я взял с тумбочки радиофон и приладил его к правому уху. Волоконные держатели нежно обхватили ушную раковину. Пультик с цифровым десятиугольником я оставил у себя на ладони и на секунду задумался. К Строгову следовало являться без звонка, чтобы старик не смог увильнуть от встречи. Поэтому для начала я выставил номер справочного и узнал нынешние координаты Анджея Горбовски. Координаты, как выяснилось, не изменились, тогда я позвонил ему домой и застал Татьяну. Сам Анджей был на работе. Покачавшись минуту-другую на волнах искренней женской радости, я испросил разрешения нанести дружеский визит сегодня же вечером и попрощался. Люблю все искреннее. У ребят, похоже, дела шли прекрасно. Следующий звонок был еще короче. Я переключился на гостиничную линию и вызвал Славина: "Привет, это я". "Приехал?" - спросил он меня. "Да". "Тогда заходи, мы оставим специально для тебя на донышке.