Вернулось состояние, в которое Андрей окунулся минуту назад, преодолевая коридорчик между кухней и прихожей. Вновь это длилось лишь мгновение, но теперь гораздо резче, выраженнее. Гораздо страшнее.

— Ты чего? — кто-то хрипло спросил. Голосом Андрея. Словами, выдавившимися из его стиснутого рта.

Саша ответил сразу:

— А вот у меня до сих пор нет детей. Не с этой же блядью их заводить… — отвернулся, присел на корточки и полез в тумбочку, за видеоплеером.

Он вытащил аппарат и побрёл прочь.

Плоская картинка осталась без него…

— Дич-ки! — пробормотала Алиса, раздражённо пошевелившись в объятиях папы. Спохватившись, тот разжал хватку. Неужели думал, что чем крепче держишь ребёнка, тем в большей он безопасности? Оказывается, девочка давно пописала — умница, лапушка — а папа и не заметил. Её сонная фраза означала «Водички», подобные стандартные требования расшифровывались легко. Во сне к Алисе возвращалась болезнь, хотя наяву она уже перестала ошибаться в столь простых буквосочетаниях — спасибо доценту-логопеду… «Сейчас, лисёнок, — заторопился Андрей. — Идём в постельку, умница моя…» Девочка спала. Трогательно сопела носом. «Дич-ка» ей, очевидно, приснилась, поэтому отец поставил горшок вниз, после чего вернул ребёнка на место.

Встал, медленно приходя в себя.

Кассета, которая понадобилась Саше, лежала отнюдь не в общей куче на подоконнике, а в бельевом шкафу. Иначе многочисленные приятельницы, приходившие к жене в гости, могли случайно схватить. Получился бы конфуз. Андрею было плевать, но жене — нет. Собственно, таких кассет было всего три — он раскрыл дверцу и вытащил из-под пачки глаженых простыней первую попавшуюся.

Долгим взглядом посмотрел на дочь, словно прощаясь.

Выключил свет и побрёл, передав управление автопилоту.

Гость на кухне чувствовал себя свободно — соединял шнурами плеер и телевизор. Все просто, дело-то нехитрое. Хозяин сел, дав отдых потрудившимся ногам, а гость продолжал обслуживать себя сам — включил аппаратуру в двойную электрическую розетку, молча взял принесённую кассету, толкнул её в гнездо — и так далее, до логического конца. Логическим концом было появление на экране заставки с тремя крестами. Крутая, значит, кассета, как и заказывали.

А пистолет лежал на столе. На том же месте и, кажется, в том же положении. Оказывается, Саша не брал его с собой — вот смеху-то. Или брал? Снова выложил? Под мышкой гаду натирает, что ли…

— У меня настроено на сорок третьем канале, — запоздало сообщил Андрей.

«Гад» пожал плечами, он и без советчиков разобрался.

Миновала минута молчания, лишь развязная немецкая речь пробивалась сквозь шипящий фон. Кино пошло.

— А-а, помню эти короткометражки, — сказал зритель непонятно кому. — Люблю, кстати, короткометражки, чтобы перевод был не нужен… — Он ослабил галстук, потянулся и закинул руки за голову.

Второй зритель — тот, который не интересовался происходящим на экране, — не услышал эту безадресную реплику. Его потихоньку раскачивало, пока ещё мелко и нечасто, но сдержаться было невозможно. Он больше не мог — ТАК. Зачем Саша пришёл?

— Убери, а то замусорится, — голос еле слушался, потому что колебался вместе с телом.

— Что? — развернулся Саша.

Андрей кивком указал на стол:

— Тут крошки валяются, а ты просто так его бросил. Испортится ведь.

— Ты о чем?

Друг-офицер якобы не понял. Но по его раскрасневшейся харе ясно читалось — все-все понимает. От чего раскраснелась его харя — от вина, от тепла, от любимых короткометражек? Может, от предвкушения чего-то особенного, что предстоит испытать ему в этой квартире?

— Убери пистолет, — жалко попросил Андрей, — ну чего ты, в самом деле…

Тогда Саша резко привстал и нажал на «паузу». Изображение замерло, экран разрезало дрожащей полосой. Изящная женская рука остановилась на пути к чьей-то ширинке.

— Покажи-ка мне язык.

— Чего? — удивился Андрей, даже колебательные движения своего корпуса прервал от неожиданности.

— Ну, язычок высуни наружу.

— Зачем?

Саша молчал, ничего не объясняя. Он шумно дышал: распространял в замкнутом объёме здоровые алкогольные ароматы. У него был тренированный желудок настоящего офицера, которому нипочём адская смесь спирта и портвейна. Хорошо хоть не курил — вообще не курил, не имел такой привычки, ибо это было вредно для здоровья. Он дышал и неподвижно смотрел — все тем же странным пустым взглядом. Странным и страшным… Он ждал. Андрей, остро чувствуя нелепость ситуации, приоткрыл рот.

— Где язычок-то? Покажи, не стесняйся.

Андрей покорно перестал стесняться.

— Во! Другое дело. Надо же, какой он у тебя…

— Что, белым налётом обложен?

— Нет, я думал, у тебя длинный, а он вроде бы нормальный. Смешно.

Вернулось каменное молчание. И взгляд, этот страшный взгляд… Почему Саша так смотрит? Хотелось убежать и спрятаться, в туалет, в ванную, куда угодно, хотелось немедленно что-нибудь сделать. Беспомощное желание «что-нибудь сделать» расползлось по всему телу дрожащими сгустками, как свалявшиеся комки ваты в старом матраце. Потому что пришло понимание. «У него глаза убийцы», — понял Андрей. Вот что означает пустота. Пустота — от скуки и привычки. От привычки…

— Почему ты на меня так смотришь? — вырвалось случайно.

Саша сморгнул, дёрнул щекой. И что-то человеческое проступило в камне.

— Прости, Андрюха, — потёр собеседник виски. — Устал я от всего этого.

Отвернулся, встал, снял кассету с «паузы», сел. Вновь его интересовал только разогревающий мужскую кровь видеоряд. Юные героини экрана, хохоча и дурачась, измеряли портновским метром чьи-то внушающие уважение гениталии… «От всего этого», — мысленно повторил Андрей. Сильная была фраза. От чего Саша устал — от того, что совершил, или от того, что ещё предстоит ему совершить? «У тебя слишком длинный язык» — классическое предисловие, как в кино. Приговор… Что за червь прогрыз заспиртованные мозги этого параноика, что за идея-фикс свела его с ума? Неужели он явился… трудно такое выговаривается…

За что? Неужели он хочет…

Без сомнения — хочет. «Глаза убийцы». Заставил вымыть бутылку, чтобы отпечатков пальцев после себя не оставить, явился в гости с пистолетом, который чуть ли не на боевом взводе был. Ожидал засаду? Но сразу не выстрелил, решил разобраться. Решил продлить удовольствие… «Макаров» все так же чернел на белой клеёнке — рядом с мясистой рукой владельца. Убирать этот предмет явно никто не собирался. Дело оставалось за малым. Вставить магазин на место, снять курок с предохранителя, передёрнуть затвор… Нет!

Не может быть!!!

«Не может быть!!!» — вновь ударила в голову спасительная, единственно верная мысль. Именно так, с тремя восклицательными знаками. Догадка, ужасающая своей вещественностью и одновременно дающая надежду. СОСТОЯНИЕ обрушилось на Андрея так же внезапно, как в коридоре или в спальне, однако не ограничилось теперь одним коротким импульсом, и мысль эта — «не может быть» — стала ключом к открывшейся двери. «Я сплю или нет?» — попытался понять он. Мир, ограниченный тесной кухней, был ненастоящим, зыбким, придуманным. Убийца смотрел порноклипы, оружие лежало рядом на столе — нет же, все это было вылеплено, нарисовано. Месиво розовых тел по телевизору — не всерьёз, неотчётливо, неправильно! Стоны актёров, старательно изображающих оргазм — слишком уж далеко, не синхронно… Контуры предметов теряли определённость, еле заметно менялись, как бы плавали, а цвета стали расплывчаты и неестественны. Звуки целиком состояли из шорохов и странных скрипов — чужие, посторонние звуки. «Сон или не сон?» — мучительно соображал Андрей. Вокруг кухни был Космос, но разбить призрачную оболочку никак не удавалось, как ни напрягайся. Где-то там, то ли вверху, то ли внизу, спали дочь и мать, им тоже что-то снилось… «А вдруг не сон?» Эта мысль вернула ощущение реальности.

Ночь была настоящая, без обмана. Саша наслаждался подробностями чувственной любви, которые от него никто не скрывал, в то время как Андрей… «Мать может проснуться, выйти на кухню! — некстати вспомнил он. — Выйдет, а тут по телевизору такое… Хотя фиг с ней, с порнухой. Этот придурок при посторонних не посмеет! Что не посмеет? Бред. Пьяные шутки. Ни к чему впутывать мать в чисто мужской разговор, пусть выспится, на ней и так весь дом держится…» Андрей ощупал осторожным взглядом широкую спину гостя, стянутую унылой серой тканью. Под пиджаком дремала скрытая мощь. Одноклассник. Неужели убийца? Наверняка — служба ведь у него такая, никуда не денешься. Схватить пистолет? Саша гораздо сильнее, к тому же он обучен, натаскан ведомственными инструкторами. И вообще, ему достаточно развернуться, махнуть мясистым кулаком, и ослабленная бронхитом жертва грохнется на пол. Потом он поднимет упавшее оружие, злым коротким движением вгонит обойму в рукоять, прицелится жертве в голову…

В голову? Словно выключатель щёлкнет — раз, и темно. Абсолютная, космическая темнота, вакуум мыслей, ничто… А может, что-то сохранится? Темнота понесётся навстречу, как в кино про «звёздные войны», вокруг будут шорохи и скрипы, сзади останется линолеумный пол, а впереди… Нет, только не в голову!

«Что со мной?» — тоскливо подумал Андрей. Мир опять был призрачным, пластилиновым, искусственным. И мысли его были искусственными, сделанными. Всего этого НЕ МОЖЕТ БЫТЬ!!! «Саша сидит на кухне, дочка спит в спальне, мать — в гостиной, а где тогда я?» — беспомощно трепыхался страх в его груди. Человек расползся по всей квартире, присутствовал одновременно в каждой комнате. Однако прочь из кухни, прочь! Кухня расползалась вместе с ним, не выпускала его из своего кокона. Плоская картинка сплошь состояла из цветных клякс, никаких линий. Андрей тщетно фокусировал зрение, пытаясь собрать кляксы воедино. «Щёлкнет выключатель — и все. Настанет утро… — Он попытался сосредоточиться. — Утро — да, настанет. Мы проснёмся. Но сейчас-то, сколько сейчас времени?..»

Время не двигалось, ночь застыла в позе аиста.

Весёлые нудистки на экране, прервав ненадолго гимнастику ног и задниц, цепляли мускулистому красавцу очки-пенсне… отнюдь не на нос. На другую (хи-хи!) деталь мужского тела, название которой в романах не пишут. Получившийся портрет показали крупным планом. То ли Буратино в очках, то ли старый чудак-профессор из комиксов. Срамота… «Интересно, работает милиция ночью или тоже спит?» — вяло подумал Андрей, сражаясь со звоном во лбу. Вскочить бы и набрать «02». «Дежурный, спасите!» Нет, не успеть, потому что сначала нужно включить телефон в розетку. Не для того ли Саша потребовал отсечь линию связи, чтобы у жертвы не было искушения позвать государство на помощь? И не опасался он, вероятно, никакого подслушивания… Короткометражка, созданная кинематографистами Гамбурга, завершилась, тут же уступая место следующей. Саша зашевелился, потянулся. «О, Господи, но ведь ему скоро надоест…» Конечно, надоест. Во-первых, он уже видел эту кассету, а во-вторых, торопится. Волшебная сила искусства не может бесконечно сдерживать стихию. Он поднимется с табурета, шумно вздохнув, и в глаза его вернётся стеклянная пустота. Привыкший к работе палец привычно взведёт курок…

СОСТОЯНИЕ накатывало и отступало. Море, волны, солёный привкус во рту. Накатывало и отступало, гонимое шквальным воображением. Разум плавал на поверхности, то окунаясь в воду, то всплывая — сотрясаемый толчками тектонических мыслей. Все мысли были с восклицательными знаками. Андрей собрал силы и прыгнул к берегу:

— У тебя неприятности, Саша?

Звук собственного голоса показался ему глухим, незнакомым.

Александр поднялся с табурета, шумно вздохнув, а в глазах его была… Нет, Андрей не смотрел ему в глаза.

— Почему ты спрашиваешь?

— Ты меня в чем-то подозреваешь, да?

Гость выдержал паузу, решая в уме некую задачку. Затем решительно подвинул табурет и уселся напротив собеседника.

— Сними очки, — последовала команда.

Когда снимаешь очки, беспомощность возрастает до максимальной точки. Этого ли добивался Саша или просто хотел видеть зрачки жертвы? Но, как ни странно, ощущение доведённой до абсолюта беспомощности успокоило Андрея. «Да кому я нужен! — понял он, наконец. — Полное ничтожество, вытереть об меня ноги, переступить и идти дальше, не оглядываясь…» И никакого вам унижения! О каком унижении речь? Каждой эмоции — своё время и своё место…

Он рефлекторно щурился, стараясь сделать изображение более резким. Саша повернул его голову — так, чтобы свет от лампы падал в слепые, близорукие глаза.

— Ты обо мне кому-нибудь что-нибудь говорил?

— Кому?

— Кому угодно, Андрюха. Только не делай вид, что напрягаешь память.

— Да ничего я не делаю! Я, вообще, что о тебе знаю? Ну, неприятности у тебя какие-то, так ведь ты всю жизнь про неприятности твердишь, но хрен что рассказываешь!

Саша издал горлом звук — то ли смешок, то ли всхлип. А может, просто офицерская отрыжка помешала допросу.

— Неприятности… — с отвращением передразнил он. — Ладно, замнём. А про что-нибудь другое, ну там, про Верку, например?

— Про Верку? Я твою Верку всего раз видел!

— С кем-нибудь из класса встречаешься?

— С Серёгой, с Витькой Кривулиным. Только не встречаюсь, а созваниваемся иногда. С тобой встречаюсь чаще всего.

— А на улице с кем-нибудь, случайно?

— Я по улицам мало хожу, на работу и обратно. Болею.

— Хвастался, что есть знакомый «оттуда»?

— Кому?

— На работе, соседям, родственникам, бабам.

— Я не помню. В семье о тебе, естественно, все знают, и мать, и жена… А чем тут, кстати, хвастаться?

— Л-ладно, — сквозь зубы подытожил Саша. — Можешь надеть очки.

Андрей торопливо воспользовался любезным разрешением и сквозь захватанные стекла посмотрел на одноклассника. Тот дружески стукнул его в плечо — вялым, расслабленным кулаком:

— Живи пока, — и усмехнулся. Искренне усмехнулся! Допрос закончился, причём, судя по всему, в пользу подозреваемого.

Саша ненадолго отвлёкся, обратил внимание на работающее видео. Он шагнул туда-обратно, чтобы по-хозяйски обесточить плеер с телевизором, после чего сказал:

— Спасибо, Андрюха, доставил другу радость.

Вроде бы тоже искренне, хоть и с нелепым пафосом.

Оставшись без яркого пятна, отнимавшего часть мужского внимания, а также без источника посторонних звуков, кухня как-то сразу поблекла, притихла, окружила собеседников атмосферой особой доверительности, какая бывает только ночью.

— Уходишь?

— Да.

— Может, переночуешь? — предложил хозяин, вставая вслед за гостем. — Куда ты — в два часа? — предложил и ужаснулся, вообразив, что гость согласится.

Тот молча поиграл желваками на скулах.

— Нельзя мне, Андрюха. Живи спокойно, я сам управлюсь со всем этим.

— На улице, наверное, холод собачий.

— Спасибо, ты настоящий друг…

«А ведь он тоже боится!» — неожиданно сообразил Андрей. От этой догадки почему-то вновь ослабли ноги, и голову повело в стороны, к стенам. Саша боится, значит, есть чего бояться, значит, чёртов пистолет действительно может быть пущен в дело каждую секунду. Против кого?.. Андрей устоял, оперевшись рукой о стол.

— Поесть хочешь? — спросил он, как бы вспомнив. — Тут на сковородке жареная картошка осталась… — Он напряжённо надеялся, что его сочувствие и забота будут замечены, зачтены.

Саша не ответил. Потому что был занят: сосредоточенно взял своё оружие в руки, сосредоточенно вытащил из кармана магазин, поставил недостающую часть на место… Андрей, обмирая, следил за этими манипуляциями. Искоса, краем глаза. Только чтобы не привлечь к себе внимание. Несколько мгновений кошмара, и пистолет исчез под серым пиджаком — исчез!

«Что, если он все-таки придуривается? — счастливо расслабился Андрей. — Не боится он, а якобы боится и развлекает публику? Хотя зачем ему придуриваться?» Нет, наоборот, он прячет страх, корчит из себя крутого, и в глазах его не скука, не привычка, а замкнутость. Его глаза повёрнуты внутрь — на те неведомые картинки, которые показывает ему услужливое воображение. Или все не так? Или Андрей был не прав, перенеся свой опыт страха на совершенно другого человека?

— Как супруга? — поинтересовался Саша, потягиваясь. Этакий дежурный поворот разговора, предвестник сцены прощания.

— Зоя? Нормально, в Пскове сейчас.

Одноклассник искренне удивился:

— Её что, до сих пор нет дома?

— Чего? — тупо переспросил собеседник.

— Ну, почему до сих пор не вернулась-то?

Вот так поворот разговора, вот так смена темы! Андрей растерялся, не зная, как отвечать на нелепые вопросы. «До сих пор». При чем здесь «до сих пор»? Саша бесхитростно добавил, чтобы заполнить паузу:

— Гуляет где-то, сучка? Все они такие… — Его удивление сменилось столь же искренним сочувствием.

— Да перестань! — возмутился супруг, мгновенно забыв прочие обстоятельства сегодняшней встречи. — Она у меня не «такая», ты же её видел. Иди ты со своими шутками!

— Да пойду, пойду… — смутился гость. — Прости, Андрюха, не моё это дело, правильно ты меня послал.

Приняв решение, он нырнул в коридорчик, свернул в прихожую, бессмысленно бормоча: «Иду, иду…», — и уже там, возле вешалки, обернувшись к семенившему сзади хозяину, возобновил разговор — громким шёпотом:

— Имей в виду, я знаю про кражу.

Андрей вздрогнул, словно на колючку наскочил. Произнесённое слово было слишком острым:

— Какая к-к-к…

— Кража, кража, — подмигнул Саша. — Тс-с, только тихо. И про монету вашу знаменитую тоже знаю, отказное дело специально нашёл. Помни это, если захочешь с кем-нибудь посекретничать про меня.

И пока Андрей качался, бессильно двигая губами, он снял с деревянного крючка свою широкую пуховую куртку. Он оделся, сунул руки в карманы, постоял некоторое время в нерешительности. Затем продолжил шептаться:

— Шучу, Андрюха, шучу, я тебе верю. Вообще-то, я пришёл попросить кое о чем. Если со мной что-нибудь случится… — Он помолчал, наморщив лоб. — Договоримся так, если я тебе завтра не позвоню, значит, со мной, это… ну, значит, со мной — все. Понял? Ты тогда, будь другом, позвони по одному телефончику… — снова замолчал.

— Твоим родителям? — еле слышно спросил Андрей.

— Нет, не родителям и не Верке. Девушка одна есть, Марина. Я тебе, кажется, рассказывал? «Там» о ней не знают.

— Где?

— Не задавай идиотских вопросов. Позвонишь?

Андрей мелко кивнул:

— Да.

Саша расстегнулся и полез куда-то вовнутрь, под куртку. Очевидно, за авторучкой.

— У тебя есть бумажка? Я номер оставлю… — и вдруг замер. — Нет, мужики, отбой. Не будем рисковать. Все, все, все… — Он закрутил головой, прикрыв на мгновение глаза.

Вместо авторучки, Саша вытащил пистолет. Зло передёрнул затвор, досылая патрон. Андрей в который раз обмер, решив, что это — для него.

НЕТ, НЕ СЕЙЧАС…

Оружие благополучно скользнуло в боковой карман куртки — ага, обманули дурака!

— Будь здоров, — сурово попрощался гость и сам себе открыл дверь. Одной рукой. Вторую он прочно держал в кармане — в том, где скрывалось его «удостоверение». С лестничной площадки донеслась последняя реплика:

— А невесту послали за водкой…