1. ТЫ

Мы с тобой незнакомы — этот факт позволяет мне быть абсолютно, беспощадно откровенным. Мою откровенность не сможет остановить ни твой плач, ни твой смех, ни всеобщее равнодушие.

Ты — реальный человек, созданный Богом из плоти и крови. Счастлив ли ты? В награду за тридцать прожитых лет тебе дана семья, работа, квартира, но каждая из чаш твоего благополучия отравлена мутными кляксами ответственности. Невозможность добиться большего, чем имеешь, вряд ли делает тебя счастливым. Сознание своей ответственности за судьбу родных и близких, в сочетании с тотальным прогрессирующим бессилием, удивительно похоже на пытку. Ты ведь живой человек. Не менее живой, чем, скажем, я. Ощущение былого счастья обычно находит таких, как мы с тобой, лишь в моменты больших или маленьких катастроф. Подобных моментов в твоей прямолинейной жизни было немного. Тебе повезло, ты пока не знаешь, насколько был счастлив.

Имя же твоё, к примеру, Андрей. Очень удобное имя — половину самцов в наших джунглях зовут именно так. Половину — «Андреями», всех прочих — «Сашами». Исключения только подтверждают правило.

Итак, тебе повезло…

2. ТЫ И ОН

Когда в привычном мирке квартиры возник пистолет, человек не испугался и даже не удивился. Наоборот, ощутил укол интереса. Азартно напружинился. По-мальчишечьи обрадовался — «ого, пистолет!» Гость вытащил этот предмет из бокового кармана куртки, этаким небрежным жестом, затем, со значением посмотрев хозяину в глаза, положил стального красавца на телефонную тумбочку. Полированная древесина вздрогнула. Скучный убогий антураж прихожей, дополненный таким вот образом, обрёл вдруг особую эстетическую силу. Хозяин непроизвольно потянулся, впившись взглядом в невиданную игрушку, но гость резко хлопнул по его руке: не трогать! Резко и молча.

Нельзя — значит нельзя. Жаль, конечно. Жаль… — таковы были первые ощущения.

— Раздевайся, — прошептал хозяин. — У меня все спят, тихо.

Только по истечении нескольких мгновений пришло понимание. И сразу стало не по себе. Неуютно как-то стало — в собственной квартире. Любопытный мальчишка вернулся во взрослое состояние. Гость между тем раздевался — все так же молча, — освобождал своё широкое тело от роскошной пуховой куртки. Той самой, из кармана которой возник… точнее, был вытащен… и демонстративно, между прочим, вытащен… мало того — пугающе— беспричинно…

Предмет, лежащий на тумбочке, уже не притягивал, а отталкивал, словно бы сменив знак магнитной ориентации.

Впрочем, табельное оружие было вытащено вовсе не беспричинно. Причина обнаружилась быстро: владельцу требовалось переложить его в кобуру под пиджак. Слева под мышкой. Он спрятал оружие, как раз когда из гостиной выглянула мать.

Женщина была в халате — догадалась спросонья накинуть. Она встревожено спросила:

— Андрюша, кто пришёл?

— Спи, спи, это Саша.

— Здравствуйте, — впервые подал голос гость.

— А-а, Сашенька… — легко успокоилась она. — У тебя ничего не случилось? — спросила и тут же канула во мраке комнаты. Заскрипел диван. Донеслось сонное бормотание: — Поешьте там, мальчики… на плите стоит… может, ещё тёплое…

— Пошли на кухню. — Андрей продолжал разговаривать шёпотом. — Тапки надень, простудишься.

Тема простуды была актуальна для него: декабрь, время бронхита. Скачки температуры, озноб, аспирин. Мозговая и мышечная вялость, отвратительный сон. Он очень не вовремя слёг, потому что жена с неделю как уехала к матери в Псков. Не к «матери», конечно, а к тёще. Две большие разницы. Термины несопоставимы, по крайней мере, с точки зрения Андрея. Итак, жена уехала (ничего особенного здесь нет, никаких вам скандалов, просто она провинциалка, пусть и с высшим образованием — иногда берет с собой ребёнка, иногда не берет, как, например, сейчас, так что…), так что остался Андрей в семье за главного. А в его семье, кроме жены, ещё и дочка. Имя дочери — Алиса. По-домашнему — «лисёнок». Ей пять лет, она регулярно посещает детский сад — под руководством кого-нибудь из взрослых, то есть мамы или папы. Мама уехала, папа заболел. Что делать в этой ситуации? Превратить жизнь в подвиг?

Подобные нехитрые размышления скрасили путь из прихожей на кухню. Всего несколько шаркающих шагов. Три секунды, а сколько мыслей.

— Что-то случилось? — повторил Андрей вопрос своей мамы, оборачиваясь. Но гость опять молчал. В руках его, оказывается, была бутылка: 0,7 литра. Не с водкой, а почему-то с вином, с погаными чернилами" марки «Молдавский розовый». Выпитая наполовину. «Молдавский розовый» — очевидно, чтобы потом легче блевалось. Откуда она взялась? Андрей не заметил, он ведь шёл впереди, гость сзади. («Подставил спину, — неожиданно передёрнуло хозяина квартиры, — Надо было его вперёд пустить…») Бутылка, вероятно, лежала во втором кармане пуховой куртки, не в том, где был пистолет. Или пряталась под курткой, в кармане пиджака? Хотя, какая разница?

Сели за стол.

— Как дела? — поинтересовался, наконец, Саша. От него пахнуло. Он был, выражаясь культурно, не вполне трезв. Мало того, рождённый гостем вопрос не содержал в себе ни одной приветливой ноты — Андрей ощутил это очень отчётливо. Его ощущения вообще стремительно обострялись — с каждым новым мгновением. Гость несильно, спортивно рыгнул, среагировав на собственную фразу, тогда пахнуло куда крепче, — этакий доверительный дружеский выхлоп.

— Как дела, спрашиваю?

— Да ну… — скис Андрей. — Хреновее некуда.

Была зима. Почти час ночи. Квартира спала — мать в большой комнате, дочь — в спальне. Светился телевизор, расцвечивая кухню движущимися красками. Плясали тощие жёлто-синие ягодицы на фоне гигантского багрового рта. Приглушённое звуковое сопровождение не отставало, развлекая публику эстрадными номерами в жанре симфо-панка. Но в целом и общем — да, было «хреновее некуда». Исключительно по-русски. Только так и следует отвечать, если не хочешь дразнить соседей и бесов. Пусть там американцы на провокационные вопросы типа «Как дела?» стандартно врут, что все о'кей, и старательно держат на лицах предписанные Конституцией улыбки. Им можно, ибо Бог — с ними. А у нас своё враньё, свои стандарты.

— Всем хреновее некуда, — кивнул приятель. Возразил или согласился, непонятно. Он улыбнулся — широко, по-американски, — но как-то не в ритм, не в такт.

— Да ну… — сказал Андрей. — Болею.

— Опять?

— Как пить бросил, так не выползаю, кошмар какой-то, бронхит за бронхитом. Год назад не долечился…

— Больничный дали?

— Дали.

— Ну и все. Ерунда.

— Что ерунда?

— Поправишься.

Больной, разумеется, возмутился:

— Ничего себе ерунда! Три раза за ночь переодевался, потел, как в парилке. А потом колотило всего. Башка совсем не работает из-за интоксикации, делать ничего не могу…

Приятель Саша тем временем озирался. Очевидно, в поисках стакана. Он гладил обеими руками бутылку, которую держал зажатой между коленями — это выглядело несколько двусмысленно, если вдуматься. Похоже, гостя не очень интересовали подробности чужих страданий, но Андрей все-таки завершил свои жалобы, влекомый силами инерции:

— …По утрам вообще рвёт, когда мокрота отходит. Вот так и болею.

— Мокрота — это щелочная слизь, — равнодушно сообщил Саша. — Закисляться надо, вот, уксус пить. — Он показал на «Молдавский розовый» между своих ног. — Будешь, кстати, или нет?

— Мне сейчас нельзя.

— Тогда ладно… — Он поднял бутылку, словно фужер, церемонно чокнулся с графином, заполненным питьевой кипячёной водой, и произнёс тост, глядя Андрею в глаза: — Чтоб мы были живы.

Хозяина вторично передёрнуло, потому что на этот раз жизнеутверждающая шутка не сопровождалась улыбкой. Или Саша говорил серьёзно? И глаза у него оказались пустыми, стеклянными…

С жизнью, кстати, в последнее время действительно трудновато стало. Впрочем, год назад её вообще не было. Год назад — до того, как родители отсюда съехали, отдав квартиру молодым. Отличная квартира — в старом фонде, с коридором, с большой кухней, с высокими потолками. А теперь, когда радоваться бы, когда и к жидкому кайфу больше не тянет — пришли болезни. Тоска, безысходность. Жена вот уехала, а ребёнок остался. Что было делать? Выход настолько очевиден, что задаваться подобным вопросом смешно. Да конечно позвать бабушку! Вторую маму — маму для папы. Достаточно набрать телефонный номер, и помощь примчится, на метро, на трамвае, если потребуется, то и пешком. Не просто помощь, а Помощь. Волна вкатит в дверь, наполнит квартиру до краёв, сомнёт-закрутит всех обитателей — деятельная, неугомонная, напористая стихия, — и свобода воли будет унесена прочь. Долго этого не выдержать, но долго не надо. Неделя уже кончается, Зоя обещала вернуться не позже…

— Что, совсем не пьёшь? — вернул его Саша на кухню.

Бутылка уже стояла на столе, растолкав тарелки. Розового пойла осталось на четверть — после одного профессионального глотка

Но поразительно: такая короткая была пауза, и опять столько мыслей! Нет, не мысли это. Навязчивые образы это, горячечные сны, наколдованные маленькими злыми стрептококками. «Интересно, нормальная у меня температура или нет?» — нашёл новую мысль болеющий мозг.

Вслух же Андрей продолжил развлекать гостя светской беседой:

— Подшился я, Саша. Нельзя мне пить.

— Круто, — посочувствовал приятель. — В прошлый раз, помню, ты тоже вроде как бросил, но стаканчик со мной раздавил.

В прошлый раз… Он заявлялся месяц назад, когда бронхит был в острой форме, когда антибиотики ещё не задавили болезнь, вследствие чего хозяин квартиры не думал и носа на улицу высунуть. Похоже, такие мелочи в голове Александра не задерживались. Лишь «стаканчики» он помнил крепко, что да, то да.

— Таблетками не пробовал обойтись? Или кодироваться? Хотя, кодироваться нам с тобой, Андрюха, как страусам крылья подрезать.

Андрей засмеялся, довольный.

— Ага, купился! Думаешь, «эспераль»? — После чего приподнял рубашку вместе с футболкой и показал два аккуратных шовика на животе — слева и справа. Точнее, в левой и правой подвздошной областях.

— Не «эспераль»? Какие там ещё средства есть…

— Плацента, — хвастливо сообщил он. — Знаешь такое?

Саша сочно выхлопнул, не пытаясь сдержаться. Портвейн в его желудке активно разлагался.

— Чего тут знать? Плацента растёт у беременных баб в матке. Чтобы плод тоже рос большим и здоровым, правильно?

Он был из семьи врачей, мало того — сам бывший врач, то есть терминологией владел. И вообще, друг Саша многим владел в силу специфики своей работы. Не «работы» даже, а — службы.

— Ну да, эту штуку из рожениц вынимают, после того, как они родят.

— Плод… — повторил гость со вкусом Слушай, хлебушка-то хоть дашь?

— Прости. В хлебнице бери, сколько хочешь. Вот — масло есть, сыр…

— Роженица, которая родила, к твоему сведению, называется родильницей. На кой хрен тебе плацента?

— Метод такой есть. Чтобы организм сам боролся с болезнью. А то у меня бронхит скоро хроническим станет. Участковая врачиха посоветовала, адрес филиала дала…

У Андрея, к слову сказать, хороший участковый врач, ему повезло.

— Филиал чего? — хмуро полюбопытствовал Саша. Было очевидно, что новая тема его тоже нисколько не волнует. Он о чем-то думал, пусто глядя другу детства в глаза. О чем-то своём.

— Института экспериментальной биологии и патологии имени Богомольца. Богомолец — это академик был. Институт, правда, в Киеве, а здесь от него такой «Центр биогенного стимулирования» организовали. Между прочим, этот метод сам Богомолец начал разрабатывать, ещё в пятидесятых годах.

— Народ с ума сходит, — коротко усмехнулся приятель. — Тебе что, прямо куски мяса подшили? Человечину?

Больной начал неловко оправдываться, будто был в чем-то виноват: мол, у них придуманы специальные капсулы, вроде тех, что с «эспералью». Мол, не мясо там, а препарат их собственный, на основе плаценты, чтобы лучше всасывалось. Ему ведь в Центре все подробно объяснили, когда он на операцию записывался! Иммунитет сильно повышает, замедляет старение. Потенцию, кстати, тоже повышает. Новейшая научная разработка, и нечего тут ржать…

— Я разве ржу? — зевнул Саша. — Лечись, Андрюха. Пить-то почему нельзя?

— Сказали, следует избегать спиртного, иначе все без толку.

— Ну-ну. Заграница-хохляндия нам поможет. Был я недавно в Киеве, контору одну с ребятами «бомбили». Местное начальство своими силами справиться не могло, не доверяло никому, позвало русских хлопцев на помощь. Весёлый город, только вонючий ужасно.

— Ты мне рассказывал про Киев, я помню.

— Помнишь — это хорошо, — с неожиданной силой проговорил Александр. И распрямил спину. Расправил плечи. Широкие у него были плечи, под стать кулакам. — Вообще, х-х-ха-а-роший ты парень, Андрюха, — добавил он со странной интонацией, уткнувшись тяжёлым взглядом в незащищённое лицо перед собой.

— Мы же твоё «майорство» тогда обмывали, забыл? — заторопился ответить Андрей, потому что вдруг испугался. — Сам приходил ко мне, как вернулся из Киева!

Он испугался той ненависти, что зажгла голос ночного гостя. Короткого предательского импульса. Искры, пробившей смоченную алкоголем изоляцию.

Он, наконец, испугался…

— Да, я под это дело «майора» получил, — погасил искру собеседник и расслабился на хлипкой кухонной табуретке. — Прости, Андрюха, настроение паршивое…

— Неприятности? — тихо спросил хозяин, постаравшись быть искренним, сочувствующим. На всякий случай, вероятно. Они ведь друзья с Александром, друзья!

Андрей, разумеется, не знал, какие «неприятности». Просто Саша, когда бы ни пришёл, неизменно и однообразно проклинал свою работу-службу, намекая на большие и малые гадости, из которых сложена тернистая чекистская дорога.

Гость опять поднял тяжёлый взгляд.

— Выключи телефон, — трезвым голосом попросил он.

— Как это?

— Выдерни из розетки.

— Ничего себе! — Андрей жалко улыбнулся, не понимая, что думать и что делать. Это шутка? Придуривается, гад, пугает? Однако пришлось встать, шагнуть к холодильнику, на котором стоял телефон, и выполнить просьбу.

Почему, собственно, пришлось? Чего он испугался, почему не расхохотался в стеклянные глазки пьяного шутника? Ответ на этот вопрос затерялся где-то в сплетении нейронов, и оттого был лёгкий стыд. Человек ждал, застряв возле холодильника дольше необходимого. Саша, прежде чем подняться в гости, предварительно позвонил с улицы, минут пятнадцать назад. Андрей сидел на кухне, смотрел телевизор. Не удивился звонку, равно как и желанию друга детства навестить его. Это было в Сашином стиле — бесцеремонность, напор, показное жлобство. Саша не в первый раз заявлялся так поздно, когда «проходил мимо», когда решал дать себе передышку в таинственных ночных делах. Почему Андрей не отшил незваного гостя — сразу, ещё по телефону? Понятно, что бронхит или недовольство жены не было для этого хама убедительной причиной отказа, но мало ли других причин — эпидемия чесотки, внезапно обнаруженный сифилис… Он ждал, тщательно укладывая телефонный провод. Потом сел обратно, продолжая ждать. Неужели Александр боялся, что разговор подслушают? При опущенной на рычаг трубке? Ну, кино…

Однако ничем особенным встреча не продолжилась.

— Слушай, я же тебе чего-то рассказать хотел, — пошевелился Саша. — О чем-то мы смешном разговаривали… — Он начал почёсывать щетину. — А-а, насчёт Александра Александровича!

— Какого Александра Александровича?

— Ну, насчёт академика вашего, Богомольца. Тёзки. Не знаешь своего гуру по имени-отчеству? Он Сталина от старости лечил, жизнь вождю якобы продлевал. Придворным геронтологом был, как Джуна у Брежнева. А когда академик умер, Сталин сказал про него: обманул, гад! Такой, значит, новейший научный метод получается…

— Нет, в этом филиале без обмана, — возразил Андрей. — Солидная фирма.

Возразил вслух, но мысленно вздохнул. Буквально на следующий день после визита в Центр биогенного стимулирования его притихший, казалось бы, бронхит вновь обострился. И пришлось обращаться к маме за помощью, и в который раз пришлось звать участковую врачиху, чтобы больничный продлила. Вера в возможность чуда не померкла, нет! Ясно же, что дорога была длинной и сложной, путник потел и остывал, снова потел и снова остывал — и все на морозе, на морозе, — короче, честно простудился. Случайность, конечно. Невезуха. Судьба…

— Лечись, Андрюха, — повторил Саша уже звучавшее пожелание, взболтал содержимое бутылки и махом допил.

Ему было плевать. Что естественно — здоровый больного никогда не поймёт. Здоровым, бесцеремонным, напористым — им всем плевать на таких, на безвредных и маленьких, сколько бы вы ни пили вместе. И жена… Несвоевременная обида кольнула в сердце. Умотала в свой кукольный театр, нашла время! Ей бы только раздражаться по пустякам, причём, на мужа, на кого же ещё, а перед бессчётными подружками интеллигентку из себя строить. Пожалуй, единственным человеком, кому небезразлично самочувствие Андрея (кроме родной матери, само собой) была участковая врачиха. Добрая, полная, почти как мама. Уже не юная, но молодящаяся. Она ему чуть-чуть нравилась — в качестве женщины, — что совершенно неважно. Важна была её забота и участие. Она-то действительно хотела поставить больного на ноги. Про иммунологический Центр посоветовала — эффективно, мол, и не дорого, как раз для вашего кармана, господин преподаватель. Даже позвонила, если не наврала, куда-то туда, чтобы к клиенту отнеслись с душой: Точно — оказалось, по ценам вполне приемлемо. Мало того, браслет-корректор она же устроила…

Человек посмотрел на своё левое запястье. Это неслучайно, что браслет был на левом. Так положено, так предписал инструктор. Правое — зона печени, почек, а левое, оказывается, — лёгких. Показать, что ли, похвастаться?

— Чего губами шевелишь? — вонзился в чужие мысли Саша. — Молишься?

Андрей стыдливо спрятал браслет под манжетой рубашки. Не поймёт, майор, не оценит. Жлоб в штатском. Опять острить начнёт по поводу всеобщего помешательства. Зачем лишний раз идиотом выглядеть?

— Откуда ты про академика Богомольца знаешь? — сказал Андрей, чтобы не молчать. — Я не думал, что ты вообще про него слышал.

— Ну, известнейшая была личность. Мне папаша рассказывал, он у меня из старых врачей, информирован покруче моей конторы. Когда этот главный геронтолог страны умер, папаша тоже хохотал, как и Сталин. Правда, молча, запершись на ключ.

Саше надоело мусолить пальцами пустую бутылку.

— Возьми, — протянул он мутную стеклотару.

Андрей машинально взял.

— Зачем?

— Смой этикетку и брось в туалет. Стекляшку тоже вымой, можно без мыла.

Хозяин встал. Сразу сел, словно забыв, как ходят — от растерянности. Хотя насчёт бутылки — это ведь был приказ. Никаких сомнений. Значит, надо спешить в ванную. Или можно здесь, на кухне, под краном? Зачем! Что, вообще, происходит? Холодная змейка страха вновь поползла по телу, превращаясь по пути в огромного струящегося удава. Удав сдавил кольцами голову… Чего же все-таки испугался Андрей — только ли пьяного придурка? Хорош придурок — с пистолетом под мышкой! Или он ощутил что-то огромное и невидимое, что вошло в его дом вместе с нетрезвым гостем?

Было приказано мыть посуду, однако человек рискнул в очередной раз озвучить пошлый, безответный вопрос:

— Что случилось, Саша?

— Не, ничего. А что случилось? — Офицер с наслаждением отрыгнул.

— Ну, как же… С пистолетом бродишь по городу.

— О, кстати, напомнил! — Он утёрся и полез обеими руками к себе под пиджак. Было похоже на обезьяну, которая ищет на животе блоху. Пиджак растопырился, стала видна аккуратная кобура — ремешечки, застежечки. — Смотри, какое у меня удостоверение есть. — Он вытащил на свет воронёную игрушку. — Удостоверение номер два. Первое, которое с красной корочкой, у начальника в сейфе. А это — всегда со мной…

Пистолет в руках Саши держался достойно. Оружие, оно ведь как лошадь, покоряется только Уверенности и Точности. Андрей смотрел, застыв. Тысячелетние инстинкты настоящего мужчины боролись в нем с пугливым разумом, первобытное любопытство — со здравым смыслом, глупость — с трусостью. Любопытство и глупость победили:

— Можно потрогать?

— Подожди, — совсем не зло отозвался гость. — Сейчас…

Он был серьёзен и сосредоточен. Направив дуло в пол, он осторожно сдвинул затвор, и в ладонь его с сухим щелчком выскочил чистенький кругленький патрончик.

— Вот так, — откомментировал друг Александр свои действия. — Чтоб мы с тобой были живы. — Он взял двумя пальцами извлечённую из пистолета штучку и чокнулся с бутылкой, которая подрагивала в руках Андрея. Вероятно, это был новый тост — в продолжение старого. — А пузырь все-таки вымой, Андрюха. И не забудь этикетку в сортир спустить.

Исполнить поручение удобнее всего было в ванной. Прочь из кухни! Горячая струя, подаренная смесителем, успокоила руки, но ничем не могла помочь голове. Разум, вновь обретший самостоятельность, будто ошпарило — куда сильнее, чем ошпарила бы неосторожно пущенная вода. Патрон был в стволе! Александр только что разрядил оружие — не скрываясь! Он носил такой пистолет в наружном кармане куртки, бродя по улицам города, он звонился в дверь этой квартиры, держа такой пистолет под рукой. Готов был стрелять?

Размокшая бумажка быстро сползла с бутылки в раковину, дело сделано. Вибрировал загнутый клюв смесителя, сдерживая нетерпеливую воду. Вибрировали нервы, накрутившиеся на стремительно выросшее «зачем». Оказывается, Андрей ни на секунду не забывал о пистолете, вымучивая реплики в бессмысленной светской трепотне. Так, может, Александр оттого и показал ему своё «удостоверение» — едва появился! — чтобы этих неповторимых секунд было побольше? «Зачем, зачем, зачем…» Красно-синие глаза кранов услужливо смотрели снизу вверх. Человек выключил воду. Теперь — два шага до туалета, и — обратно на кухню. Дело сделано. «Зачем я открыл входную дверь?» — вибрировали нервы.

Была надежда, если честно. Оружие, наверное, разряжено и уже убрано — за ненадобностью. Убрано — значит, его как бы нет, оно как бы во встрече не участвует.

Однако пистолет размещался на столе, среди грязных тарелок и сырных корок. Рядом лежал магазин, предусмотрительно вытащенный из рукоятки.

— Что с тобой? — спросил Саша, жуя. Очевидно, с лицом вошедшего что-то случилось, если даже твердокожий майор посочувствовал! Или это было не сочувствие, а злорадство?

— Болею.

— А невеста все болеет… Полечиться не хочешь, не передумал? Заодно и мне нальёшь.

Андрей сунул стекло в мусорное ведро под раковиной, избегая поворачиваться к товарищу спиной. Затем возразил, осторожно подбирая слова, как при общении с душевнобольным:

— У меня в доме нет спиртного, я же объяснял.

— На, возьми. — Саша протянул пистолет. — Кто-то, кажется, хотел его подержать?

Небрежный такой жест, обыденный. Другая рука дающего была занята куском хлеба с маслом, никакой вам торжественности момента. Человек взял предложенную вещицу, хотя ни любопытства, ни глупости в нем уже не осталось — попрятались, вспугнутые выскочившим из затвора патроном.

«Макаров». Похож на игрушечный, только Настоящий. Чёрная сталь, никогда не стареющий «прямоугольный» дизайн, коричневая эбонитовая рукоятка с вытесненной звездой. Звезда — это пентаграмма, магический охранный символ. Интересно, с какими тайными наговорами рисовали создатели пистолета пентаграмму на рабочих чертежах? Поразительная мудрость и дальновидность, именно в союзе оккультного и точного кроется истинное возрождение древних традиций оружейного дела.

Настоящий «Макаров» оказался тяжёл, холоден и неудобен. Он был чужим, вожделенный для многих предмет. Андрею почему-то не хотелось сжимать рукоять в кулаке, казалось противоестественным просовывать свой неловкий палец в спусковую скобу. Он просто держал это на ладони.

Саша ухмылялся. Ухмылялся и цепко перебрасывал из одной руки в другую снаряжённый магазин. Даже хлеб отложил ради этого занятия.

— Хорошая штука, — с усилием подтвердил Андрей. — Если честно, никогда раньше живьём не видел… — сказал и решительно вернул пистолет владельцу. — Спасибо.

— «А невеста курит только свои», — прокомментировал тот — Что, не понравился мой «дырокол»?

— Почему, понравился…

— Ты ему тоже понравился, — пошутил Александр, принимая оружие. Опять шутка у него получилась неудачной, двусмысленной какой-то. Он посмотрел на друга детства выпуклыми, остановившимися, ничего не выражающими глазами — глазами подвыпившего человека, — прекратив при этом всякое движение. Плохо посмотрел — как бы сквозь. Всего несколько мгновений. И вдруг встряхнулся, снова задвигался, развернулся на табуретке к Андрею спиной, лицом к телевизору, а тот все ждал, тоскливо надеясь неизвестно на что, ждал, ждал, ждал… Но Саша не убрал пистолет. Положил к себе на колени. «Зачем?!»

— Что за рвота, — пробормотал гость, имея в виду телевизор. В эфире до сих пор пели и плясали. — Как ты такое глотаешь?

— Если хочешь, переключу…

— Не надо, я же не больной. У нас другие лекарства, мы плаценту в брюхо не засовываем. Ты бы, это, поставил чего-нибудь… ну, чего-нибудь такое, весёленькое.

— Видеомагнитофон в комнате, — фальшиво возразил Андрей.

— Он что, тяжёлый?

— Там дочка спит. Слушай, Саша, но у меня ничего нового нет, мне сейчас не до кассет. Валяются, которые ты раньше видел, и все.

— Плевать. Давай скорее, времени мало. Пошли, помогу, а то вспотеешь.

Его интересовала порнуха, ничего, кроме порнухи. Таковы были вкусы этого человека — в искусстве вообще и в киноискусстве в частности. Иногда Андрей подозревал, и к тому были основания, что он заявлялся сюда только для того, чтобы посмотреть видеомагнитофон. Потому что здесь исправно удовлетворяли его скромные культурные запросы, которые, кстати, во многом совпадали с запросами хозяина квартиры. Небольшое отличие состояло в том, что Андрей признавал и другую тематику. Присказка «Фильм не порнографический, но очень хороший» звучала в этом доме часто. Жаль, жена Зоя не разделяла вкусы мужа в полном объёме, поэтому приходилось соблюдать правила конспирации, если хотелось подзарядиться чем-нибудь «весёленьким»… Саша тяжело встал, скрежетнул ножками табурета.

— Подожди, я сам, — отчаянно распорядился Андрей, вскакивая следом. — Посиди тут, я быстро.

Гость не послушался. Он был широк и спортивен, хоть и грузноват внешне. Хозяину тоже было когда-то не стыдно за себя перед молоденькими девушками — до Политеха, до женитьбы, до водки и болезней, — когда-то очень давно. «Зачем? — метались в коридорчике остатки растраченной силы. — Зачем он идёт за мной?» Пистолет, очевидно, так и болтался в руке Саши, а вот куда подевалась обойма? Путник, бредущий первым, этого не знал. «Где обойма? — сжимались и разжимались спятившие мышцы. — Почему он, придурок, не спрячет пистолет обратно в кобуру?» Путника пошатывало. Не от слабости, а наоборот, от избытка совершаемых телодвижений, мешающих ходьбе. «Что же делать?» Воображение пыталось помочь здравому смыслу, торопливо выдавая собственные варианты дальнейшего развития событий: тот, который сзади, пьяно скалясь, поднимает пистолет… нет, не может быть!.. стреляет в затылок тому, кто впереди, затем шагает, переступив через упавшее тело, в комнату к ребёнку, снова поднимает пистолет, пьяно скалясь… не может быть!!!

Это состояние длилось лишь мгновение — гораздо меньше секунды. Для первого раза достаточно, если хочешь сохранить рассудок. Накатило и ушло. Никогда раньше Андрей не испытывал чего-либо подобного, поэтому не успел понять, что же с ним было. В узком коридорчике стояли вечные сумерки, но, когда выскочили в прихожую, на свет (всего три шага!), его ощущения если и не вернулись к прежним, то уже поддавались, по крайней мере, описанию. Сердцебиение. Озноб. Трясучка в груди и в ногах, звон в ушах…

Нужная комната была ближней от кухни, дальней от двери. Горела настольная лампа — вместо ночника, потому что дочка без света не засыпала. Телевизор стоял на тумбочке, Андрей по случаю своей болезни перенёс его из гостиной (где сейчас спала мать). Семья располагала двумя телевизорами, это ведь предмет первой необходимости. Один — в кухне, а другой — в комнате. Видик размещался на полочке в той же тумбочке — под телевизором, не видик, собственно, а плеер, дешёвка.

— Бери, — повернулся Андрей к Саше, суетливо обыскивая глазами тёмную фигуру: спрятал, не спрятал? Пистолета в его руке не было. Все-таки убрал, придурок… — Неси пока. — Он указал пальцем на полочку с плеером. — Вот. Подожди, шнуры только отсоединю…

А сам решил пока ссадить дочку, разу уж пришёл сюда. Откинул ватное одеяло, сел на кроватку, вытащил из-под ног горшок, бережно собрал руками разметавшееся по пелёнке тёплое тельце. Зашептал: «Тихо, кошечка, тихо, ласточка, только пописаем, и будем спать дальше…» Ссадить ночью ребёнка — была его обязанность. Это требовалось сделать всего один раз, где-нибудь с часу до двух, дальше Алиса спала до утра, не просыпаясь и не пачкая постель. Шесть лет человечку. Раньше, год назад, её ссаживали не менее трех раз за ночь, причём, нужно было не упустить момент, угадать, когда ей захочется «поплавать». А ещё раньше… Лучше не вспоминать об этом кошмаре.

Саша стоял, ничего не предпринимая. Пистолета в его руке уже не было, но… Что ему нужно? Смотрел. Или наблюдал. Или собирался с духом?.. Вибрация выползла из груди молодого папы и заполнила комнату. Звон в ушах вырос до неба. Картинка из объёмной превратилась в плоскую, краски, её составляющие, наползли одна на другую, стали острыми, неестественными. Что предпринять? Воображение давало возможность ясно разглядеть дальнейшее: гость деловито вытаскивает пистолет из кобуры, распрямляет руку, целясь… НЕ МОЖЕТ БЫТЬ!!!