Все было плохо. А стало еще хуже. Потому что Новый год накрылся!
      Сказать, что я была в отчаянии – значит не сказать ничего.
      Еще совсем недавно, буквально пару недель назад, у меня был парень, я витала в облаках, строила грандиозные планы и готовилась к празднику.
      А потом все рухнуло. В одночасье. Бум! Нет, скорее: ба-бах!
      Помню, как я бежала после уроков по школьной лестнице, весело болтая с Дашкой, как неслась по ступенькам, потом торопливо натянула куртку, скорее, скорее! Ведь он ждет меня!
      Он действительно стоял на крыльце, я хотела прыгнуть сзади, закрыть ему глаза ладонями: «Угадай, кто это?» Но не прыгнула. Он говорил по телефону: «Да, заяц, конечно, я помню. Разумеется, приду. До вечера, чмок в нос». И еще всякие разные противные нежности, не хочу вспоминать.
      Я стояла столбом за его спиной, а за мной стояла Дашка и тоже все слышала. Он медленно повернулся, по лицу скользнула довольно глупая улыбка. И как я раньше не замечала, до чего же глупо он улыбается. Он не испугался, даже не смутился, как будто ничего не произошло.
      – Привет, – сказал он.
      – Скорее – пока, – сквозь зубы произнесла я. Не оборачиваясь, дернула Дашку за руку и, больше не глядя не него, спустилась со школьного крыльца.
      Он даже не окликнул меня.
      – Что это было? – спросила Дашка, когда мы вышли со двора.
      – Если бы я знала, – ответила я. До меня еще не дошло. Посто старалась уйти подальше от школы, от ненужных вопросов и взглядов, от него и его телефона.
      – Лиса, я знаю, кому он звонил, – выдала запыхавшаяся Дашка. Это она меня так называет: Лиса, или Лиска. На самом деле меня зовут Василиса. Имя красивое, не спорю, только в школе за глаза кличут Васькой. А так – ничего.
      – Он звонил той, белобрысой из соседней школы.
      – Мне неинтересно, – отрезала я.
      Ничего подобного! Мне было ужасно интересно, меня прямо-таки подмывало расспросить Дашку, что за белобрысая, откуда, давно ли они познакомились и почему Дашка знает о ней, а я нет. Но расспрашивать – значит показывать свою слабость. А мне сейчас требовалась вся моя сила воли, только чтоб не разреветься посреди сырого декабрьского города, на глазах у прохожих. Нет, нет, держаться! Дом совсем рядом. Уж там я наревусь всласть. Только бы дома никого не было.
      Но Дашка не отставала.
      – Что же теперь будет? – испуганно спросила она.
      – Ничего, Даш, иди домой, а?
      Мы стояли у моего подъезда и смотрели друг на друга.
      – Ты как? – не выдержала Дашка.
      – Нормально.
      Едва сдерживаясь, чтоб не разреветься, я бросилась в подъезд, оставив на улице растерянную подругу.
      Дома снова не повезло. Меня встретила мама.

      Мама возилась на кухне. Выглянув в коридор, где я с остервенением пыталась стащить сапоги, она улыбнулась и сказала:
      – Привет!
      Еще она сказала:
      – Иди обедать.
      А когда я вышла из ванной с красным от холодной воды лицом, с трудом натянув на себя спокойствие, еле сдерживаясь, чтоб не зарыдать, села за стол, растянув губы в резиновой улыбке, когда я нашла в себе силы не завыть, не нагрубить, не сбежать в свою комнату, мама спросила:
      – Как дела в школе?
      – Нормально.
      Она поставила передо мной тарелку. Почувствовав запах еды, я поняла, что есть не смогу. Но все-таки взяла ложку и повозила ею в супе, для видимости. Я думала: «Хоть бы мама поскорее вышла из кухни, хоть бы она больше не заговаривала со мной, хоть бы обед поскорее закончился!»
      Сегодня был не мой день.
      Мама села напротив:
      – Какие у тебя планы на Новый год?
      Ложка дрогнула, звякнув о край тарелки.
      – Никаких.
      В маминых глазах скользнуло легкое беспокойство и сразу же погасло, уступив место радости.
      – Вот и хорошо, – сказала она, – дело в том, что я хотела попросить тебя поехать к моим тетушкам в деревню. Старушки там совсем одни. Мы с папой идем в гости, так что прибудем к вам первого января к вечеру или второго. А ты уж поезжай пораньше. – И она мило улыбнулась.
      Вот это новость!
      Гениально!
      Я проведу Новый год в обществе двух деревенских бабушек и телевизора. Да, хуже придумать уже невозможно.
      И что мне оставалось делать?
      Ничего.
      Я согласилась.
      А потом, закрывшись в комнате, бросилась на диван и долго рыдала, до тех пор, пока слезы не кончились. Я все представляла себе своего парня. Нет, теперь уже не моего, а того, кто еще вчера считался моим.
      Пашка из параллельного десятого класса. Мы начали встречаться с осени, после школьной вечеринки. С ним было весело. И еще: он казался таким надежным, правильным. Мне бы и в голову не пришло, что Пашка может предать вот так, запросто. А ведь мы так чудесно проводили время! С ним было очень легко. Мы даже целовались!
      Может, я чего-то не понимаю? Пашка был первым парнем, с которым я встречалась всерьез. Возможно, я сделала что-то не так? Мне казалось, мы прекрасно понимаем друг друга. Выходит, ошибалась?
      Представляла себе, как он гуляет сейчас по городу с незнакомой мне девчонкой. Я ее никогда не видела, знала только, что у нее светлые волосы. Примеряла к ней разные лица, ее облик все время плыл, размывался, неизменными были только эти белые волосы.
      Так вот они гуляли вдвоем по нашим любимым улицам, держались за руки, смеялись, и он смотрел на нее так же, как когда-то смотрел на меня. Это было невыносимо.
      Я переключилась. Вспомнила всех его друзей, как мило они со мной общались, совсем по-приятельски. Как мы готовились к Новому году, как это было весело – планировать праздник. Мы с Дашкой столько всего придумали, даже книжку купили с разными играми. Я знала, что надену, где мы соберемся, куда пойдем, что будем делать. Я все знала, но теперь мое знание не стоило ничего, потому что я больше в этом не участвовала. Мое место заняла другая.
      А я еду к бабушкам в глухую деревню. Вот и вся моя жизнь.
      На следующее утро притворилась больной и не пошла в школу. Мама обеспокоенно потрогала мой лоб, заставила смерить температуру, убедившись, что температура нормальная, все-таки разрешила мне побыть дома.
      – Очень уж ты бледная, и глаза красные, – сказала мама. Велела пить чай с лимоном и медом и ушла на работу.
      До полудня я не вылезала из-под одеяла, но не спала. Лежала и смотрела в потолок, грезила. Планы мести, один страшнее другого, роились у меня в голове. Вот бы явиться к Пашке и его компании прямо на Новый год и испортить всем праздник, а еще лучше – встретить эту блондинку из соседней школы и рассказать ей все, да еще и приукрасить так, чтоб она испугалась и бросила моего, то есть уже не моего. А, ну их!
      Нет, надо встать прямо сейчас и пойти в школу. Он выйдет после занятий, и все ему выскажу.
      Разумеется, я не встала и никуда не пошла. Лежала и страдала в одиночестве. Правда, не слишком долго. Кто-то позвонил в дверь.
      Как была, в ночной рубашке, поплелась открывать. Оказалось, Дашка прибежала.
      – Ты почему телефон отключила? – с порога завелась она.
      Я вздохнула и молча посторонилась. Дашка вошла, посмотрела на меня сочувственно, стащила куртку:
      – Что, совсем плохо?
      Она держала куртку на весу, как будто не могла решить: остаться или уйти.
      – Простыла, кажется, – соврала я. – Проходи, чего стоишь.
      Повернулась и пошла на кухню. Дашка за мной.
      – Было что-нибудь? – спросила я равнодушно, имея в виду школу.
      – Нет, ничего особенного, – с готовностью отозвалась Дашка. Я хотела спросить, видела ли она моего, то есть, тьфу ты, совсем не моего, но не спросила. Вместо этого, хмуро глядя на ни в чем не повинную подругу, выложила свою новость:
      – Я на Новый год еду в деревню.
      – Вот как, – растерялась Дашка.
      – Да, – безжалостно продолжила я, – мама попросила, там у нас живут родственники. Точнее, мамины престарелые тетушки. Им скучно, так что буду их развлекать.
      Я нервно засмеялась.
      – А что мне еще остается?! Проведу чудесные каникулы в глуши в обществе старушек. Будет время подумать. И вообще, это даже к лучшему, – закончила я.
      Дашка растерянно моргала. Она сидела сжавшись и смотрела на меня с жалостью. Терпеть не могу, когда меня жалеют.
      – Ну, что же ты молчишь? Не рада за меня? – Я смотрела на нее почти с ненавистью.
      – Лиса, можно я поеду с тобой? – неожиданно спросила подруга.
      – Ха! Тебя тоже привлекает Новый год в деревне? – опешила я. Еще бы, Дашка добровольно обрекала себя на то, на что я согласилась от безысходности.
      – Я никогда не проводила Новый год в деревне, – призналась Дашка, – и потом, мне совершенно нечего делать здесь без тебя.
      – Вот как? – Я задумалась. В самом деле, выходит, Дашка тоже пострадавшая. Ведь наши планы были общими. Не думаю, что она захочет провести праздник в обществе моего бывшего парня и его новой девушки.
      – Ты уверена? – на всякий случай переспросила я.
      Дашка пожала плечами.
      – А родители отпустят?
      – Конечно, отпустят! – воодушевилась Дашка. – Мы же едем в деревню к твоим бабушкам, что может быть безопаснее?
      – Что ж, так и быть, поедем, – вздохнула я, – вдвоем все-таки веселее.

      Оставшиеся две недели я старалась не попадаться на глаза этому предателю, удалила номер из телефонной книжки и заблокировала его звонки и почту. Дашка по моему совету сделала то же самое.
      Честно говоря, он, судя по всему, не особенно настаивал. В этом и заключалась главная обида. Я до последнего надеялась: вот, прямо сейчас, прозвенит звонок, подойду, он стоит за дверью, такой жалкий и униженный, в руках у него роза на длинном шипастом стебле, бледен, руки исколоты. И ах, он говорит: «Прости меня, Василиса». Нет, так бы он никогда не сказал, он бы сказал: «Заяц, хватит обижаться, я же только тебя люблю». Опять «заяц»! Он же и ее так назвал! Ненавижу зайцев! Прекрасные мечты разбивались на мелкие осколки и таяли, словно утренняя роса, слезы солнца. Как поэтично! Тоже мне – слезы солнца! – Я передразнивала сама себя. Не хватало еще, чтоб снова начала реветь…
      Ну вот, реву, слезы сами по себе текут по мокрым щекам и не думают высыхать. Как он мог!
      Правда, ревела я только в одиночестве. Как только появлялась Дашка и мы с ней выходили на улицу, лицо у меня становилось каменным. В школе я изо всех сил излучала дружелюбие и старалась поменьше болтать, а уж тем более – отвечать на вопросы.
      Когда поняла, что от любопытных не отделаться, нагнала туману о каких-то невероятных приключениях и путешествиях. Дашка не отставала. Так мы и продержались.
      Накануне я проинструктировала ее насчет того, что с собой брать, что надевать и чего брать не надо ни в коем случае.
      В мой список необходимых для деревни вещей вошли: джинсы, теплые свитера, носки и колготки, удобная обувь, лучше всего ботинки на меху, шапка или платок, пижама, домашние тапочки, а также спортивный костюм, теплая куртка, варежки и далее стандартный набор мелочей, белья, косметики и прочего.
      Выяснилось, что из всего перечисленного у Дашки имеются только джинсы и свитера. Она запаниковала.
      – Ничего, – сжалилась я, – найдем полноценную замену.
      – Вместо теплой куртки я надену короткую шубку, она мутоновая и очень теплая.
      Градусник за окном показывал что-то около нуля. Вместо снега серое месиво. Конечно, куртка лучше всего. Но легкая Дашкина курточка не годилась для деревни, поэтому я подумала и одобрила шубку.
      – У мамы есть белый платок, он из пуха, – доложила Дашка.
      – Сойдет.
      Итак, наши сборы завершились. И 31 декабря за мной зашла Дашка, закутанная, как младенец. Зато вид у нее был совершенно деревенский.
      На мне были пуховик, джинсы, ботинки и лисья шапка с длинными ушами. Я засмеялась:
      – Мы прямо как две неваляшки.
      – А я и чувствую себя неваляшкой, – призналась Дашка.
      Получив последние напутствия от родителей, сели в электричку и отправились в неизвестность.
      Дашка прилипла к окну и смотрела на проносящиеся улицы и дома, потом их сменили деревья и станционные вокзалы, замерзшие реки, железнодорожные мосты, полустанки.
      Мы мало говорили. Я наблюдала за людьми. Они входили и выходили, веселые, нагруженные сумками с провизией и подарками, они торопились к своим близким, друзьям, родным, даже пьяных еще не было. Все предвкушали праздник. Я не заметила угрюмых лиц, даже старушки куда-то торопились, живо семенили по проходам, толкая сумки с колесиками. Радость ожидания – у всех, кроме меня.
      Чтоб хоть как-то отвлечься, я купила журнал с гороскопами. Прочитав его, расстроилась еще больше. Судя по всему, астрологи просто издевались надо мной. Они обещали полный романтических приключений праздник, незабываемые встречи и новую любовь. Где я все это возьму?
      С досадой отшвырнула журнал. Дашка подхватила его и пробежала глазами свое предсказание. Естественно, она осталась довольна. Ей-то что! Никто ее не бросал. Она едет в гости. Наверное, напридумывала себе всякой экзотики. Ну, ничего, сама напросилась. Вот доедем, посмотрю, как она взвоет от скуки!
      Вот такая я была злая и вредная. Вместо того, чтоб поблагодарить подругу за то, что она скрасила мое одиночество в новогодней ссылке, я злорадно предвкушала Дашкино разочарование.
      – Приехали, – сказала, когда электричка замедлила ход.
      Дашка с сожалением оторвалась от окна, сунула журнал в сумку и пошла за мной.
      Мы выбрались на платформу, поднялись на мост, спустились и направились к автобусной остановке на привокзальной площади.
      На площади развернулась предновогодняя ярмарка; палатки, киоски, машины, в глазах рябило от елочных игрушек, гирлянд, новогодних костюмов, ярких этикеток, множества людей.
      Мы протиснулись сквозь толпу к своему автобусу, и вскоре он, кряхтя и переваливаясь, выехал с площади и, подпрыгивая на ухабах, повез нас дальше. Всю дорогу мы висели на поручнях, зажатые сумками, елками, свертками, коробками и пакетами, спинами и плечами, среди гомонящих детей и женских возгласов.
      К своему стыду, надо признаться, последний раз я была у бабушек в начале прошлого лета. Да и то недолго. А ведь раньше я часто ездила с родителями в деревню. Я любила бабушек. У меня было много друзей среди местных ребят. Но постепенно деревенские развлечения перестали меня интересовать, как-то так вышло.
      Конечная остановка. Выбрались наружу, и я поняла, что мы оказались совсем в другом мире.
      Все вокруг: и магазин через дорогу, и церковь, и низкие домишки, и деревья – все было покрыто белым снегом. Небо расчистилось, снег искрился на солнце, так что было больно глазам. Дым из печных труб поднимался в морозное небо, на лапах елей лежали целые сугробы сверкающего снега.
      – Красиво, – почти пропела Дашка, жмурясь. – Как в сказке.
      – Угу, – только и буркнула я в ответ и потопала через дорогу. Дашка торопливо припустила за мной.
      Дорогу я помнила хорошо.
      Когда-то старшая из сестер, Натуся, показала мне прямой путь через детский садик, где она работала. Там была дыра в заборе. Сама же Натуся ее и проделала, садик граничил с огородом сестер. Потом был ремонт, дыру заделали. Так что нам с Дашкой пришлось обходить по улице.
      Вот он, дом тетушек – на высоком фундаменте. Сам дом небольшой, с множеством окошек, глядящих во все стороны. Заброшенный палисадник, протоптанная дорожка к крыльцу. Мы с Дашкой тщательно потопали и обмели обувь веником.
      В сенях я крикнула:
      – Есть кто дома?
      Обитая войлоком дверь распахнулась, выпуская наружу клубы пара:
      – Ой, кто к нам приехал! Натуся! Иди скорей, гости у нас! – На пороге появилась улыбающаяся тетка-бабушка Клавдия, или Клаша, как ее называли у нас в семье.
      – Заходите скорее, – поторопила она, – чтоб дом не выстудить.
      Я толкнула растерявшуюся Дашку вперед и вошла следом.
      Большая печь, казалось, негромко гудела, позвякивали крышки кастрюль, кухня была наполнена вкусными запахами. Сестры явно готовились к празднику. Меня расцеловали, Дашке по очереди чинно пожали руку.
      Бабушки наперебой расспрашивали о том, как мы доехали, да как родители, да что в школе, при этом они успели освободить нас от многочисленных одежек. Несмотря на отвратительное настроение, я невольно улыбалась, позволяя неугомонным старушкам ухаживать за мной, как за маленькой.
      – Какие молодцы! – восхищалась Клаша. – А мы уж и не ждали. Вам, молодым-то, в городе-то, конечно, веселее, я и сама, как была помоложе, все, бывало, в город ездила.
      Дашу усадили, и она замерла на стуле, во все глаза разглядывая сестер.
      Они совсем не были похожи. Старшая, Натуся, маленькая и худенькая, одевалась по-деревенски: темная юбка, кофта с рукавами, платочек, фартук. Клаша была выше, полнее, пышные, темные с сединой волосы красиво закалывала на затылке и носила городскую одежду.
      Я вспомнила о гостинцах, спохватилась, раскрыла сумку:
      – Вот, тут мама положила.
      Бабушки замахали руками:
      – Ишь, каких разносолов навезли! Ни к чему было тратиться, у нас всего припасено и приготовлено!
      Но я видела, как раскраснелись они от удовольствия, с каким интересом рассматривали упаковки и коробки.
      Сестры споро накрыли на стол «перекусить с дорожки».
      – Ну, теперь закатим пир горой! – сказала Натуся.
      И снова я вспомнила о том, каким у меня должен был быть этот Новый год. Вспомнила школьное крыльцо, и телефонный разговор, и «зайца». Помотала головой, чтоб разогнать дурные мысли. Надо чем-то себя занять, не пялиться же до ночи в телевизор. Вот если бы бабульки погадали мне на картах. Они знатные гадальщицы.
      Я вяло щипала кусок булки.
      – Что-то ты, Василиса, какая-то грустная, – заметила Натуся, – болит чего?
      – Нет-нет, – отказалась я.
      – Это у нее, должно быть, сердешная рана, – пошутила Клаша. Я вздрогнула, бабушка попала в точку. Так и есть, у меня была «сердешная рана», а такие раны, как известно, не лечатся.
      – Бабушки, давайте мы что-нибудь поможем сделать, – предложила я, уходя от ответа.
      – Нешто вы работать приехали? – возмутилась Натуся. – Аль мы немощные какие?
      – Не обижайся, бабушка, я не в том смысле. Воды можем принести, в погреб слазить. Надо же чем-то заняться до вечера!
      – Ну, коли так, то до колонки сходите, – согласилась Натуся, – а лучше прогуляйтесь по солнышку, пусть все видят, что у нас гости.
      Сестры не позволили нам убрать со стола. И, прихватив по ведру, мы с Дашкой отправились «по воду», а точнее – «себя показать», как выразились бабушки.
      Дашка шла за мной по тропинке, протоптанной в снегу, позвякивала ведром. У колонки мы остановились, поздоровались с соседкой. Поздравили друг друга с наступающим. Мы выслушали похвалы, мол, какие мы хорошие, не забываем бабушек и прочее, потом я снова поведала все городские новости, то есть, как обычно, разговоры у колонки заняли минут пятнадцать. Наконец мы набрали воды. Раскрасневшаяся на морозе Дашка не выдержала:
      – Прикольно тут, – призналась она, – я же никогда в деревне не была, такая экзотика! Думала, так не бывает.
      – Выходит, тебе нравится? – вздохнула я.
      – Очень необычно, – ответила Дашка, – слушай, а расскажешь побольше о своих бабушках?
      – Ладно, давай воду отнесем, потом расскажу.

      Натусю и Клашу я помнила столько же, сколько себя. Это сестры моей бабушки, маминой мамы. Моя бабушка – средняя сестра, она давно уехала из родной деревни, вышла замуж за дедушку и жила отдельно от сестер. У Натуси есть взрослый сын, двоюродный брат моей мамы, он тоже живет в другом городе. А воспитывали его сестры вдвоем. Потому что Натуся рано потеряла мужа. Клаша замужем вообще не была. В детстве она сильно повредила ногу и на всю жизнь осталась хромой. Правда, она никогда не унывала, да еще и других поддерживала.
      Однажды я гостила у сестер летом и заболела. Была высокая температура, я лежала на кровати и страдала, с тоской глядя на яркую картинку за окном, – лето выдалось солнечным. Хотелось бегать, играть, купаться в реке, а вместо этого – постельный режим, лекарства, слабость, да еще и сыпь по всему телу. Я ужасно переживала из-за «прыщиков». Но приходила Клаша с работы, приносила в кульке бордовые крупные вишни, гладила меня по растрепанным волосам и утешала:
      – Почто тужишь?
      Я хныкала:
      – Да-а-а, тебе хорошо, а я тут лежу-у-у.
      – Немножко можно полежать, – успокаивала Клаша, – мне бы кто сейчас разрешил, я бы с удовольствием!
      – Конечно, ты не болеешь! – ныла я.
      – А ты разве болеешь? – удивлялась она.
      – Доктор сказал – болею, – я обиженно шмыгала носом и меланхолично поедала сладкие вишни, – да еще эти прыщики! Я теперь некрасивая!
      – Да что ты? – удивлялась Клаша. – Какие прыщики? Эти-то? Так они скоро совсем сойдут. А мы тебе сейчас косу-то расчешем, и будешь ты красавица-раскрасавица!
      Она бережно расчесывала мои спутанные волосы, плела косу и рассказывала чудесные истории «из жизни». Правда, эти истории были больше похожи на сказки, потому что Клаша, таинственно понизив голос, повествовала о ведьмах и колдунах, она пересказывала вещие сны, передавала свои и чужие воспоминания о явлениях Святых Угодников, о таинственных и невероятных приключениях, чудесных исцелениях, о зле и добре, причем в ее историях добро неизменно побеждало, а зло всегда было наказано.
      Все это я рассказала Дашке, пока мы гуляли по деревне. Подруга тихонько ахала.
      – Ты помнишь какую-нибудь из тех историй? – спросила она.
      Я усмехнулась:
      – Я много чего помню: как ведьма заколдовала Митрофаныча, как его вылечил добрый знахарь, а ведьма потом пыталась переплясать свое зло на перекрестке. Между прочим, я ее видела. Про колдуна помню. Очень страшная история. И еще мои бабушки умеют гадать на картах и знают много разных старинных заговоров.
      – Да ну! – Глаза у Дашки сделались круглыми, она даже моргать перестала.
      – А вот ты сама у них и узнай, – посоветовала я, – чтоб не думала, будто я вру.
      – Я не думаю.
      Мы вернулись в сумерках. Окошки дома светились по-новогоднему, отбрасывая на сугробы золотые искры. С улицы исчезли последние редкие прохожие.
      Мы вошли в дом. Сестры освободили большой круглый стол, накрыли его белой скатертью. Клаша трудилась на кухне, Натуся возилась с посудой, тщательно перетирая заветный хрусталь, который доставался с полок только по большим праздникам. Мне не терпелось как-нибудь улучить минутку и попросить Натусю или Клашу погадать мне на картах. Но вместо этого меня послали в погреб за квашеной капустой и мочеными яблоками, потом я помогала «резать салат по-городскому». То есть крошила картошку, огурцы, яйца и колбасу. Время бежало незаметно. Оглянуться не успели, как уже было десять часов.
      – Пора, – торжественно сказала Клаша, – девочки, давайте переодевайтесь к столу. – И важно уплыла в свою комнату. Мы с Дашкой переглянулись:
      – Ой, – пискнула она, – я же не взяла с собой ничего нарядного.
      – Я тоже. Ладно, выкрутимся.
      У меня с собой были вторые джинсы и голубая рубашка, у Дашки нашлись красная кофточка и черные брюки. Мы надели все это и посмотрелись в большое допотопное зеркало, вделанное в створку шкафа.
      – Хороши! – хихикнула я.
      – Нечего сказать, – согласилась Дашка.
      В таком виде мы и явились к столу.
      Сестры ждали нас. Натуся в коричневом шерстяном платье с неизменным платочком на голове. Клаша в шелковой блузке с многочисленными рюшами и серой юбке. Даже губы подкрасила.
      В большой комнате тараторил древний телевизор, поблескивала мишура на елке, мигал огонек лампадки под темными образами в «красном углу». Остро пахло мочеными яблоками и салатом «Оливье».
      Бабушки оглядели нас и, кажется, остались довольны.
      Мы расселись у стола.
      – Еще кого-то ждем? – спросила я.
      – А как же, – подтвердила Клаша, – соседи зайдут: тетя Феня, Митрофаныч, Люба, да ты их знаешь.
      Я покорно вздохнула. Конечно, я знала и старинную подружку сестер тетю Феню, и старика Митрофаныча, и врачиху Любовь Петровну.
      Новый год приближался.

      За окнами послышался скрип снега. К нам шли гости. Клаша встала из-за стола и заторопилась к двери. Мы тоже поднялись.
      – Клаша, с наступающим! – послышались голоса. – А где Натуся-то?
      – О, да у вас гости!
      – Может, мы не вовремя?
      – Проходите, проходите! – приглашала Клаша. – У нас радость сегодня, внучка с подружкой приехали.
      В комнату вошел Митрофаныч – соседский дедок, небольшого роста, по случаю праздника одетый в выходной костюм. В руках у него была гармошка в потертом футляре. Митрофаныч осторожно сгрузил ее на диван, потом пригладил расческой редкие седые волосы, поздоровался с нами за руку, оглядел хозяйским глазом стол.
      – Богато живете! – похвалил.
      – Не жалуемся, – отозвалась Клаша, – чего и тебе желаем.
      – Рассаживайтесь, без чинов, – пригласила Натуся.
      Дашка наступила мне под столом на ногу.
      – Тот самый? – шепнула и покосилась в сторону Митрофаныча.
      Я едва заметно кивнула.
      Между тем гости расселись. Полная круглолицая тетя Феня рядом со мной, за ней Митрофаныч, потом Любовь Петровна, дальше Клаша с Натусей, Дашка, и круг замкнулся – снова я.
      Митрофаныч, поблескивая глазами на бутылки, расставленные в центре стола, предложил:
      – Ну, что? Проводим старый год?
      – Давай, Митрофаныч, – поддержала Клаша, – ты один у нас мужчина, тебе и карты в руки.
      Гости и хозяйки радостно чокнулись и выпили залпом. Нам с Дашкой тоже капнули вина в хрустальные рюмки. Дашка все еще смущалась, но от еды не отказалась, навернула и салатику, и разварной картошки, и кусок курицы. Я повозила вилкой в тарелке и обошлась моченым яблоком.
      Старики раскраснелись, заговорили громче, вспомнили прошедший год и прошедшую юность. Они то и дело обращались к нам, спрашивали о родителях. Митрофаныча интересовала работа отца, когда у него отпуск, поедет ли он в этом году куда-нибудь. Митрофаныч любил рыбачить с отцом. Старикам все было интересно, приходилось отвечать обстоятельно и подробно. Даша все время ерзала. Наверное, ей не терпелось самой порас-спросить старичков, но она не знала, с чего начать.
      Клаша поглядывала на часы и на экран телевизора.
      – Митрофаныч, сейчас президент будет говорить, готовься, – напомнила она.
      – А я всегда готов! – напыжился он.
      – Шампанское готовься открывать, – засмеялась Клаша.
      Митрофаныч неловко взял бутылку, рассмотрел этикетку:
      – Ишь ты, давно я их не открывал, баловство это. – Он покряхтел и начал осторожно снимать пробку.
      Из телевизора послышался переливчатый бой курантов. Пробка вырвалась из бутылки, ударила в потолок. Старушки загомонили, потянулись с рюмками к шипящей пене.
      Снова чокнулись, поздравили друг друга:
      – С Новым годом!
      – С новым счастьем! – Уселись.
      – Вот и Новый год, – сказала Клаша, – что же, Митрофаныч, давай споем, что ли?
      – Можно, – согласился он.
      Я посмотрела на Дашку, она клевала носом.
      «Вот и все, – подумала, – сейчас они споют „Ой, мороз, мороз“, потом еще что-нибудь, и разойдутся по домам. А мы пойдем спать».
      – Что это молодежь приуныла? – внезапно спросил Митрофаныч.
      – Нет, ничего, все нормально, – встрепенулась Дашка.
      – Девочки, вы в клуб не пойдете, что ли? – поинтересовалась тетя Феня.
      – И правда, – подхватила Натуся, – с нами небось скучно, пошли бы на гулянье-то.
      – Куда? – не поняла Дашка.
      – В местном клубе танцы устроили, – объяснила я. – Хочешь пойти?
      – Я – как ты, – сказала Дашка.
      – Какие девчонки нерешительные пошли, – посетовал Митрофаныч, – раньше-то, бывало, за уши от клуба не оттащишь, а теперь все манерные какие-то.
      Старушки рассмеялись.
      – Им одним боязно, – вступилась Натуся.
      – Так мы проводим, – бодро заявил Митрофаныч. – Сейчас прямо и пойдем. Ну-ка, девочки, одеваться! Живо!
      Он ловко тяпнул еще рюмку, вскинул баян на плечо.
      – Орел! – пошутила Клаша.
      – Кровь у них, у молодых, жидкая, – хорохорился дед. – Мы покрепче были.
      Вскоре я и Дашка под предводительством компании бабушек и деда высыпали на ночную новогоднюю улицу. Кое-где во дворах запускали салюты, мигали огоньки гирлянд в окнах и на деревьях перед домами. Деревня праздновала.
      Митрофаныч развернул гармошку.
      – И-эх!
 
Цыганочка Аза, Аза,
Цыганочка черноглаза,
Цыганочка черная, ты мне погадай! —
 
      гаркнул он на всю улицу.
      Бабушки подхватили:
 
В роще моей
Пел соловей,
Спать не давал он теще моей.
В рощу пойду,
Убью соловья;
Спи теперь спокойно, теща моя!
 
      Дашка прыснула, закрывая ладонями лицо.
      Мы шли с музыкой и песнями, то и дело останавливались, поздравляли знакомых и незнакомых.

      В результате до клуба добрались во втором часу.
      Народу набилось так много, что мы с трудом протолкнулись к раздевалке. Но и здесь было не лучше: на каждой вешалке висело по нескольку пальто и курток, одежда была навалена на стулья и прилавок. Публика всех возрастов, от малышни до древних старушек, двигалась, сидела, стояла, смеялась, собиралась компаниями и разбивалась на парочки. Наши бабушки сразу же встретили других бабушек, которые работали в клубе. В результате нас отвели в подсобное помещение, где мы и смогли раздеться. Потом наши старики куда-то испарились, а мы с Дашкой протиснулись в зал, где вовсю гремела музыка и топтался празднично разодетый народ. Лопались хлопушки, сыпалось конфетти, летали спирали серпантина. Под потолком крутился зеркальный шар, разбрасывая лучи света.
      – Вау! – только и произнесла Дашка.
      – А ты думала, – со знанием дела подтвердила я, – дискотека – прошлый век.
      – Же-е-есть! – восхитилась Дашка.
      – Как сказала бы моя мама: заповедник гоблинов, – буркнула я.
      Дашка засмеялась:
      – Как? Заповедник гоблинов?
      – А что же еще?
      – Ладно, не придирайся, – попросила Дашка. – Зато тут весело.