Он не слышал рокота воздушных моторов. Не видел, как возле плота сел на неспокойную воду белый гидросамолет и как надувные красные шлюпки с людьми в брезентовых плащах направились, прыгая на волнах, к причалу.
      Чья-то тяжелая рука опустилась на его плечо.
      — Убирайтесь! — рявкнул он из последних сил и дернулся.
      Рука отпустила плечо, но не исчезла. Она выхватила у Кравцова горелку, а другая рука мягко отстранила его.
      Кравцов поднял голову и тупо уставился на жесткое, в морщинах лицо с черными усиками над губой.
      — Али-Овсад?.. — проговорил он, с трудом ворочая языком. И повалился навзничь.
      В те дни во многих газетах мира появились небольшие сообщения собственных корреспондентов из Манилы, Джакарты и Токио, подхваченные затем провинциальными газетами.
      “Вести с Тихого океана: ожила стодвадцатитысячефутовая скважина, заброшенная еще во времена прошлого МГГ” (“Нью-Йорк геральд трибюн”).
      “Загадочное явление природы. Недра выталкивают бурильные трубы из сверхглубокой скважины” (“Тайме”).
      “Подвиг советского инженера. Сутки напряженной борьбы на плавучем острове в Тихом океане” (“Известия”).
      “Мастер Али-Овсад приходит на помощь” (“Бакинский рабочий”).
      “Схватка русского и шотландца с морским дьяволом” (“Стокгольм тиднинген”).
      “Что бы ни случилось, Объединенная Арабская Республика останется нейтральной” (“Аль-Гумхурия”).
      “Кара Господня за дерзкое проникновение в глубь Земли” (“Оссерваторе Романа”).
      “Мы встревожены: это опять около нас” (“Ниппон тайме”).
      Кравцов посмотрел на индикатор и, сморщившись, поскреб шею под левым ухом. Бороду он сбрил сегодня утром, но привычка осталась.
      Десять метров в минуту… Скоро вся обсадная колонна выползет наружу.
      Четыре бригады, сменяясь, резали и резали трубы, еле справлялись с бешеным темпом подъема. Плот был завален кусками труб; автокран беспрерывно грузил их в самосвалы, а у причала трубы перегружались в трюмы транспортного судна под голландским флагом. Это судно было по радио зафрахтовано президиумом МГГ в Маниле. Туда же, в Манилу, срочно прилетели два представителя Геологической комиссии МГГ, и судно, приняв их на борт, форсированным ходом направилось к плоту. Сразу по его прибытии началась погрузка.
      К Кравцову вразвалочку подошел мастер Али-Овсад. Жесткая, дубленная ветрами и зноем кожа его лица лоснилась от пота.
      — Жалко, — сказал он.
      — Да, жарко, — рассеянно отозвался Кравцов.
      — Я говорю: жалко. Такой хороший труба — очень жалко. — Али-Овсад поцокал языком. — Джим! — крикнул он белобрысому долговязому парню в кожаных шортах. — Давай сюда!
      Джим Паркинсон спрыгнул с мостков и пошел по трубам, размахивая длинными руками. Несмотря на свою молодость, Джим был одним из лучших монтажников техасских нефтяных промыслов. Он остановился, балансируя на трубе, и с улыбкой посмотрел на Али-Овсада. Тень от зеленого целлулоидного козырька падала на его узкое лицо, челюсть ритмично двигалась, пережевывая резинку.
      Али-Овсад указал ему на крюк вспомогательного подъемника.
      — Люльку подвешивай, билирсен? Свои ребята-автогенщик в люльку сажай, поднимай рядом с трубой. Такая же скорость, как труба лезет, да? — Али-Овсад показал руками, как поднимается колонна труб, а рядом с ней люлька. — Лифт! Ап! Билирсен?
      Кравцов хотел было перевести это на английский, но оказалось, что Джим прекрасно понял Али-Овсада. Он выплюнул резиновый комок, удачно попав между своими ботинками и ботинками Али-Овсада, и сказал:
      — О’кэй!
      Затем он нагнулся, дружелюбно хлопнул бакинца по плечу и добавил:
      — Али-Офсайт — карашо!
      И, хохотнув, пошел отдавать распоряжения своим парням..
      Через четверть часа люлька, подхваченная крюком подъемника, поползла вверх рядом с обсадной колонной. Здоровенный черный румын из подсменной бригады оглушительно свистнул и заорал:
      — Давай, давай!
      Техасец-газорезчик выглянул из люльки и, осклабившись, оттопырил вверх большой палец. Затем он выставил, как ружье, горелку и впился огнем в серое тело трубы.
      Около семи часов вечера представитель Геологической комиссии чилиец Брамулья созвал в кают-компании совещание.
      — Сеньоры, прошу высказываться. — Он залпом осушил стакан холодного лимонада и откинул жирный торс на спинку плетеного кресла. — Уилл, не угодно ли вам?
      Уилл, несколько оправившийся после приступа, сидел рядом с Кравцовым и листал свой блокнот.
      — Пусть вначале мой коллега Кравцов сообщит результаты последних замеров, — сказал он негромко.
      — Да, пожалуйста, сеньор Кравцов.
      — Скорость самоподъема — одиннадцать метров в минуту, — сказал Кравцов. — По моим подсчетам, при наблюдаемом нарастании скорости обсадная колонна примерно через четыре часа будет полностью вытолкнута из грунта. Ее нижний край повиснет над дном океана…
      — Позвольте, молодой человек, — перебил его сухонький австриец Штамм, единственный из всех обитателей плота при галстуке, в пиджаке и брюках. — Вы употребили выражение “вытолкнута”. Если так, то низ колонны никак не может “повиснуть”, как вы изволили выразиться. Его, очевидно, будет подпирать то, что вытолкнуло его, не так ли?
      — Пожалуй… — Кравцов слегка опешил. — Просто я не так выразился… Теперь о бурильной колонне. Вы знаете, что мы оборвали ее на глубине, но она, несомненно, тоже ползет вверх. По моим подсчетам, ее верхний край находится сейчас на глубине около семи тысяч метров, то есть он поднимается внутри обсадной колонны, в той ее части, которая находится в толще воды. — Кравцов говорил медленно, тщательно подбирая слова. — К шести часам утра можно ожидать появления бурильной колонны над устьем скважины. Я предлагаю…
      — Позвольте, — раздался дребезжащий голос Штамма. — Прежде чем перейти к предложениям, следует кое-что уточнить. Считаете ли вы, господин Кравцов, что вместе с обсадной колонной выталкивается и искусственная обсадка, иначе говоря — оплавленная порода стенок скважины, которая служит как бы продолжением обсадной колонны?
      — Не знаю, — неуверенно произнес Кравцов. Он немного робел перед Штаммом, чем-то австриец напоминал ему школьного учителя географии. — Я, строго говоря, не геолог, а всего лишь бурильщик…
      — Вы не знаете, — констатировал Штамм. — Пожалуйста, продолжайте.
      — Наши газорезчики… — Кравцов прокашлялся. — Газорезчики уже сейчас с трудом управляются. Что же будет, когда трубы попрут… извините, полезут еще быстрее? Я предлагаю срочно радировать в центр, чтобы на плот доставили фотоквантовый нож. У нас в Москве есть прекрасная установка — ФКН-6А. Она мгновенно режет материал какой угодно прочности.
      — ФКН-6А, — повторил Брамулья и покивал головой. — Да, это мысль. — Он влил в свою глотку еще стакан лимонада. — Почему вы замолчали?
      — У меня все, — сказал Кравцов.
      — Сеньор Макферсон!
      — Да, — отозвался Уилл. — Мое мнение таково. Скважина прошла в какую-то трещину мантии. Неизвестное вещество, сжатое огромным давлением до пластичного состояния, нашло выход и выталкивает колонну…
      — Позвольте, — вмешался Штамм. — Господа, нужна какая-то последовательность. Я возвращаюсь к вопросу об искусственной обсадке. Считаете ли вы…
      — Не думаю, мистер Штамм, что стенки скважины могут быть столь сильно разрушены, — сдержанно сказал Уилл.
      — Вы не думаете, — резюмировал австриец. — А я думаю, что надо немедленно спустить телекамеру и посмотреть, что происходит с грунтом. Телекамера на плоту имеется, не так ли? Пока мы будем ее опускать, обсадная колонна выйдет из грунта, и мы увидим, как ведет себя искусственная обсадка. Я удивлен, господин Макферсон, что вы не предприняли спуска телекамеры с самого начала явления. Прошу вас, продолжайте.
      — Да, насчет камеры — моя оплошность, согласен, — сказал Уилл. — Вещество, которое выдавливает трубы, обладает магнитными свойствами. Я проводил измерения с начала вахты и убедился: трубы намагничены. Минуточку, — повысил он голос, видя, что австриец открыл рот, — я предвижу ваш вопрос. Да, трубы сделаны из немагнитного сплава, но тем не менее это факт: они намагничены. Их магнитное поле нейтрализует ионизатор плазменного резака. Прошу ознакомиться со сводным графиком моих наблюдений.
      Штамм поспешно нацепил очки и склонился над графиком. Брамулья, шумно отдуваясь и оттопыривая толстые губы, смотрел через его плечо. Али-Овсад подставил Кравцову волосатое ухо, и тот, понизив голос, переводил ему слова Уилла. Выслушав до конца, Али-Овсад задумчиво поковырял в ухе. Старый мастер, на своем веку основательно издырявивший землю буровыми скважинами, был озадачен.
      — Хотите что-нибудь сказать, сеньор Али-Овсад? — спросил Брамулья, и Кравцов перевел мастеру его вопрос.
      — Что сказать? Бурение-мурение — это я, конечно, немножко понимаю, — нараспев ответил Али-Овсад. — А такую породу, честное слово, никогда не встречал. Давай подождем, это вещество наверх пойдет — тогда посмотрим.
      Штамм поднял голову от графика.
      — Ждать нельзя ни в коем случае. Неизвестно, что произошло в недрах. Извержение обсадки может вызвать сильные толчки. Господа, я предлагаю после спуска телекамеры эвакуировать всех на голландский транспорт.
      — Ну уж нет! — вскричал Кравцов. — Простите, мистер Штамм, но я поддерживаю Али-Овсада: надо подождать, посмотреть, что последует за выбросом труб. Надо получить информацию!
      — Согласен, — кивнул Уилл. — Приборы здесь, уходить нельзя.
      Теперь все посмотрели на Брамулью — за ним оставалось последнее слово. Толстяк чилиец размышлял, поглаживая себя по лысой голове.
      — Сеньоры, — сказал он наконец, — вопрос, насколько я понимаю, стоит так: есть ли прямая опасность? Ответить трудно, сеньоры, поскольку мы столкнулись с непонятным природным явлением. Но я привык подходить к подобным вопросам как сейсмолог. Мне кажется, коллега Штамм, что с сейсмической точки зрения непосредственной опасности нет…
      — Каррамба! — воскликнул он вдруг, посмотрев в окно. — Что это такое?
      Из устья скважины ползла вверх серая обсадная колонна, а на ней, обхватив ее руками и ногами, висел человек в синей кепке и синем комбинезоне. Монтажники, стоявшие внизу, свистели и орали ему вслед.
      Из люльки, поднимавшейся рядом с колонной, свесился газорезчик и тоже что-то кричал в совершенном восторге.
      — Это ваш парень, Джим? — встревоженно спросил Брамулья.
      Паркинсон, хладнокровно жевавший резинку, мотнул головой.
      — Это мой бурильщик Чулков-Мулков немножко хулиганит, — сказал Али-Овсад и, выйдя из каюты, вразвалку пошел по обрезкам труб к вышке.
      Все последовали за ним.
      — Чулков-Мулков? — переспросил Брамулья.
      — Да нет, просто Чулков, — усмехнулся Кравцов.
      Али-Овсад прокричал что-то вверх. Газорезчик в люльке, повинуясь команде мастера, перерезал колонну метрах в двух ниже висящего Чулкова.
      Обрезок трубы с Чулковым медленно опустился на крюке.
      — Прыгай! — крикнул Али-Овсад.
      Чулков рывком оторвался от трубы, упал на четвереньки и сразу поднялся, потирая коленки. Его круглое мальчишеское лицо было бледным, светлые глаза смотрели ошалело.
      — Зачем хулиганишь? — грозно сказал Али-Овсад.
      — С ребятами поспорил, — пробормотал Чулков, озираясь и ища взглядом кепку, слетевшую при прыжке.
      Из толпы бурильщиков выдвинулся коренастый американец с головой, повязанной пестрой косынкой.
      Ухмыляясь, он протянул Чулкову зажигалку с замысловатыми цветными вензелями и похлопал его по спине.
      Брамулья обратился к бурильщикам с краткой речью, и бригады, посмеиваясь, вернулись к работе.
      Инцидент был исчерпан.
      И только Кравцов заметил, что у Чулкова дрожали руки, когда он принимал выигранную зажигалку.
      — Что это у вас с руками? — тихо спросил он парня.
      — Ничего, — ответил Чулков. И вдруг, подняв на инженера растерянный взгляд, сказал: — Труба притягивает.
      — То есть как?
      — Притягивает, — повторил Чулков. — Не очень сильно, правда… Будто она магнит, а я железный…
      Кравцов поспешил в кают-компанию, где Брамулья заканчивал совещание.
      — Эвакуировать плот пока не будем, — говорил чилиец. Он вдруг засмеялся и добавил: — С такими отчаянными парнями нам ничего не страшно.
      Штамм пригладил жесткой щеткой льняные волосы и направился к телекамере, бормоча под нос что-то о русской и чилийской беспечности.
      Под навесом Кравцов отозвал Уилла в сторонку и сообщил ему о том, что услышал от Чулкова.
      — Вот как? — сказал Уилл.
      Уже четвертый час шел спуск телекамеры. Кабель-трос сматывался с огромного барабана глубоководной лебедки и, огибая блок на конце решетчатой стрелы, уходил в черную воду. Полуголый монтажник из бригады Али-Овсада дымил у борта сигаретой, изредка посматривая на указатель глубины спуска.
      Подошел Али-Овсад.
      — Папиросу курят, когда гулять идут, — сказал он строго. — Рука на тормозе держи.
      — Ничего не случится, мастер, — добродушно отозвался монтажник и щелчком отправил сигарету за борт. — Кругом автоматика.
      — Автоматика сама по себе, ты сам по себе.
      Для порядка старый мастер обошел лебедку, пощупал ладонью, не греются ли подшипники.
      — Интересно, в Баку сейчас сколько времени? — сказал он и, не дожидаясь ответа, направился в каюту телеприемника.
      Там у мерцающего экрана сидели Штамм, Брамулья и Кравцов.
      — Ну как? — Кравцов сонно помигал на вошедшего.
      — Очень глубокое море, — печально сказал Али-Овсад. — Еще полчаса надо ждать. Или час, — добавил он, подумав.
      В дверь просунулась голова вахтенного радиста.
      — Кравцов здесь? Вызывает Москва. Быстро!
      Кравцов выскочил на веранду.
      Плот был ярко освещен прожекторами, лязгали трубы у автокрана, слышался разноязычный говор.
      Кравцов помчался в радиорубку.
      — Алло!
      Сквозь шорохи и потрескивания — далекий, родной, взволнованный голос:
      — Саша, здравствуй! Ты слышишь, Саша?
      — Марина? Привет! Да, да, слышу! Как ты дозвони…
      — Саша, что у вас там случилось? О тебе пишут в газетах, я очень, очень тревожусь…
      — У нас все в порядке, не тревожься, родная!.. Черт, что за музыка мешает… Маринка, как ты поживаешь, как Вовка, как мама? Маринка, слышишь?
      — Да, да, мешает музыка… У нас все хорошо! Саша, ты здоров? Правду говори…
      — Абсолютно! Как Вовка там?
      — Вовка уже ходит, бегает даже. Ой, он до смешного похож на тебя!
      — Уже бегает? — Кравцов счастливо засмеялся. — Ай да Вовка! Ты его поцелуй за меня, ладно?
      — Ладно! Тут пришли твои журналы на эсперанто, переслать тебе?
      — Пока не надо! Много очень работы, пока не посылай!
      — Саша, а что все-таки случилось? Почему трубы выползают?
      — А шут их знает!
      — Что? Кто знает?
      — Никто пока не знает. Как у тебя в школе?
      — Ой, ты знаешь, очень трудные десятые классы! А вообще хорошо! Сашенька, меня тут торопят…
      Монотонный голос на английском языке произнес:
      — Плот МГГ! Плот МГГ! Вызывает Лондон.
      — Марина! Марина! — закричал Кравцов.
      Радист тронул его за плечо, Кравцов положил трубку на стол и вышел.
      Белый свет прожекторов. Гудящее, осыпающее искры пламя горелок. Палуба, заваленная обрезками труб. И вокруг — черный океан воды и неба. Душная, влажная ночь.
      Кравцов, прыгая с трубы на трубу, пошел к вышке. Работала бригада Джима Паркинсона.
      — Как дела, Джим?
      — Неважно, — Джим отпрянул в сторону: со звоном упал отрезанный кусок трубы. Он откатил его и посмотрел на Кравцова. — Как бы вышку не разнесло. Прислушайтесь, сэр.
      Кравцов уже и сам слышал смутный гул и ощущал под ногами вибрацию.
      — Вода стала горячей, — продолжал Паркинсон. — Ребята полезли купаться и сразу выскочили, Сорок градусов на поверхности — не меньше.
      У Кравцова еще звучал в ушах высокий голос Марины. “О тебе пишут в газетах…” Интересно, что там понаписали? “Я очень тревожусь…” Я и сам тревожусь. Приближается что-то непонятное, грозное…
      В каюте Уилла горел свет. Кравцов постучал в приоткрытую дверь и услышал ворчливый голос: — Войдите.
      Уилл, в расстегнутой белой рубашке и шортах, сидел за столом над своими графиками. Он указал на кресло, придвинул к Кравцову сигареты.
      — Как телекамера? — спросил он.
      — Скоро. Уилл, я разговаривал с Москвой.
      — Жена?
      — Жена. Оказывается, о нас пишут в газетах.
      Шотландец презрительно хмыкнул.
      — А у вас, Уилл, есть семья? Вы никогда не говорили.
      — У меня есть сын, — ответил Уилл после долгой паузы.
      Кравцов взял со стола фигурку, вылепленную из зеленого пластилина. Это был олень с большими ветвистыми рогами.
      — Я был с вами немного невежлив, — сказал Кравцов, вертя оленя в руках. — Помните, я накричал на вас…
      Уилл сделал рукой короткий жест.
      — Хотите, расскажу вам short story?  — Он повернул к Кравцову утомленное лицо, провел ладонью по седоватому ежику волос. — В Шотландии, в горах, есть ущелье, оно называется Пэдди Блэк. В этом ущелье самое вежливое эхо в мире. Если там крикнуть: “Как поживаете, Пэдди Блэк?”, то эхо немедленно отзовется: “Очень хорошо, благодарю вас, сэр”.
      — К чему вы это?
      — Просто так, Вспомнилось. — Уилл повернул голову к открытой двери. — В чем дело? Почему все стихло у вышки?
      Бригада Паркинсона толпилась на краю мостков буровой.
      — Почему не режете, Джим? — осведомился Уилл.
      — Посмотрите сами.
      Обсадная колонна была неподвижна.
      — Вот так штука! — изумился Кравцов. — Неужели кончился самоподъем?..
      Тут труба дрогнула, и вдруг подскочила вверх и сразу упала до прежнего положения, даже ниже.
      Плот основательно тряхнуло: автоматический привод гребных винтов не успел среагировать.
      Опять дернулась обсадная колонна — вверх-вниз, и еще рывок, и еще, без определенного ритма. Палуба заходила под ногами, по ней с грохотом перекатывались обрезки труб.
      — Берегите ноги! — крикнул Кравцов. — Крепите все, что можно!
      Из жилых помещений выбегали монтажники отдыхавших бригад. Уилл и Кравцов бросились в каюту телеприемника. Там Брамулья сидел, чуть ли не уперев нос в экран, а рядом стояли Штамм и Али-Овсад.
      — Обсадная труба скачет! — выпалил Кравцов, переводя дух.
      — Я предупреждал, — ответил Штамм. — Смотрите, что делается с грунтом.
      На экране телеприемника передвигалось и сыпалось что-то серое. Изображение исчезло, потом возникла мрачноватая картина пустынного и неровного океанского дна — и снова все задвигалось на экране.
      Видимо, телекамера медленно крутилась там, в глубине.
      Теперь Кравцов разглядел: над грунтом высилась гора обломков, она шевелилась, росла и опадала, по ее склонам скатывались камни — не быстро, как на суше, а плавно, как бы нехотя.
      Штамм слегка повернул рукоятку. Экран замутился, а потом вдруг резко проступила в левом верхнем углу труба…
      — Tubo ete entubacion! — воскликнул Брамулья.
      Труба на экране выглядела соломинкой. Она качнулась, под ней вспучилась груда обломков, опять все замутилось, и тут же плот тряхнуло так, что Брамулья упал со стула.
      Кравцов помог ему подняться.
      — Мадонна… Сант-Яго… — пробормотал чилиец, отдуваясь.
      — Я предупреждал, — раздался голос Штамма. — Искусственная обсадка выбрасывается из скважины вместе с породой, нижний конец обсадной колонны танцует на горе обломков. Неизвестно, что будет дальше. Надо срочно эвакуировать плот.
      — Нет, — сказал Уилл. — Надо поднимать обсадную колонну на крюке. Как можно быстрее.
      — Правильно, — поддержал Кравцов. — Тогда она перестанет плясать.
      — Это опасно! — запротестовал Штамм. — Я не могу дать согласия…
      — Опасно, когда человек неосторожный, — сказал Али-Овсад. — Я сам смотреть буду.
      Все взглянули на Брамулью.
      — Поднимайте колонну, — сказал чилиец. — Поднимайте и режьте. Только поскорее, ради всех святых…
      Плот трясло как в лихорадке.
      Али-Овсад встал у пульта главного двигателя, крюк пошел вверх, вытягивая обсадную колонну. Поскрипывали тросы, гудело голубое пламя.
      — Давай, давай! — покрикивал Али-Овсад, зорко следя за подъемом. — Мало осталось!
      Отрезанные куски трубы рушились на мостки.
      И вскоре, когда колонна была достаточно высоко поднята над грунтом, тряска на плоту прекратилась.
      А потом — над океаном уже сияло синее утро — из скважины полезли бурильные трубы, выталкиваемые загадочной силой. Плазменный резак не действовал, как и прежде, газовый резал медленно. Но теперь можно было установить горелку на автомат круговой резки. Автомат полз вверх на одной скорости с трубой, режущая головка шла по кольцевой направляющей вокруг трубы. Закончив рез, автомат съезжал вниз — и снова полз рядом с трубой.
      Но скорость самоподъема росла и росла, автомат уже не поспевал, резы получались косые, по винтовой линии. Пришлось остановить автомат и резать вручную, сидя в люльке, подвешенной к крюку вспомогательного подъемника.
      Газорезчики часто сменялись, их изматывал бешеный темп работы; да и дни стояли жаркие. Транспорт, набитый до отказа трубами, ушел, но палуба вокруг буровой уже снова была завалена обрезками труб.
      На всю жизнь запомнились людям эти дни, заполненные раскаленным солнцем, сумасшедшей работой, влажными испарениями океана, и эти ночи в свете прожекторов, в голубых вспышках газа.
      На всю жизнь запомнился хриплый голос Али-Овсада — боевой клич:
      — Давай, давай, мало осталось!
      Гидросамолет прилетел на рассеете. С немалым трудом переправили на плот ящики с фотоквантовой установкой ФКН-6А.
      Кравцов полистал инструкцию. Да, установка была ему знакома, она проста в употреблении, но, кажется, пускать ее в ход уже поздно.
      Двести метров бурильных труб осталось в скважине. Сто пятьдесят…
      Али-Овсад велел снять люльку: опасно висеть наверху, когда лезут последние трубы.
      Сто двадцать… Восемьдесят…
      Восток полыхал красным рассветным огнем, но никто не замечал этого, плот по-прежнему был залит резким белым светом прожекторов. Рабочие всех четырех бригад заканчивали расчистку прохода от обрезков труб. Это Брамулья так распорядился: возле буровой дежурил открытый “газик”, чтобы в случае опасности вахтенные газорезчики могли быстро отъехать к краю плота.
      Теперь у скважины остались четверо: два газорезчика, Кравцов и Али-Овсад.
      Шестьдесят метров…
      Плот вздрогнул. Будто снизу поддели его плечом и встряхнули.
      — Тушить резаки! В машину! — скомандовал Кравцов.
      Он повел машину по проходу к краю плота и затормозил возле навеса, и тут тряхнуло снова. Кравцов и остальные выпрыгнули из машины, лица у всех были серые. В середине плота загрохотало, заскрежетало. Последние трубы, поднявшись почти до кронблока, рухнули, в общем грохоте казалось, что они падали бесшумно.
      Что-то кричал Брамулья, схватив Уилла за руку, а Штамм стоял рядом в своем., пиджаке, неподвижный, как памятник.
      Грохот немного стих. Несколько мгновений напряженного ожидания — и все увидели, как ротор, сорванный с фундаментной рамы, приподнялся и сполз вбок. Треск! Толстенная стальная рама лопнула, рваные концы балок отогнулись кверху. Вспучилась палуба под вышкой. Повалил пар, повеяло жаром.
      В разодранном устье скважины показалось нечто черное, закругленное. Черный купол рос, взламывая настил. Вырос в полусферу… Еще несколько минут — и стало ясно, что внутри вышки поднимается толстый цилиндрический столб.
      Кравцов смотрел на него остановившимся взглядом. Время шло незаметно. Черный столб уперся верхушкой в кронблок вышки. Со звоном лопнули ее длинные ноги у основания.
      Али-Овсад вдруг сорвался с места, пошел к вышке. Кравцов кинулся за ним, схватил за плечи, потянул назад.
      — Вышку сорвало! — заорал Али-Овсад. И вдруг, поняв бессмысленность своего невольного движения, горестно махнул рукой.
      Черный столб полз и полз вверх, унося на себе стопятидесятиметровую вышку.
      Теперь плот был пронзен насквозь гигантским столбом. Вытолкнув из скважины трубы и пройдя толщу океанской воды, столб черной свечой вздымался к небу, рос неудержимо.
      Люди на плоту оправились после первого потрясения. Толстяк Брамулья быстро прошествовал в радиорубку. Кравцов подошел к Уиллу, спросил отрывисто:
      — Попробуем резать?
      Уилл, прислонясь спиной к бортовому ограждению, смотрел на столб в сильный бинокль.
      — Будь я проклят, — сказал он, — будь я проклят, если его можно перерезать. — Он протянул бинокль Кравцову.
      Столб имел в диаметре метров пятнадцать. Его черная поверхность матово поблескивала в свете прожекторов. Из каких глубин вымахнул этот столб, покрытый стекловидной коркой оплавленных минералов? Из какого вещества он состоял?..
      — Надо что-то делать, — сказал Кравцов. — Если он будет так быстро расти, он не выдержит своей тяжести, обломится, и наш плот…
      — Наш плот! — проворчал Уилл. — Не валяйте дурака, парень. Брамулья связался с президиумом МГГ, международные бухгалтеры уже списывают наш плот к чертовой матери.
      — Почему это я валяю дурака? — Кравцов насупился.
      — Не знаю почему. Вы что, не понимаете? Плот-чепуха. Грозит опасность побольше.
      — Что вы имеете в виду?
      Уилл не ответил. Он повернулся и пошел в радиорубку.
      — Я могу вообще с вами не разговаривать! — запальчиво крикнул Кравцов ему вслед.
      Дохнуло жаром. Кравцов расстегнул мокрую рубашку. Изумленно смотрел он на бегущую тускло-черную поверхность. “Ну и пусть, — думал он. — Пусть они что хотят, то и делают. В конце концов это не мое дело. Моя специальность — бурение скважин. Черт, он уже до неба достает. Не выдержит собственной тяжести, рухнет же. Ну и пусть… Мне-то что… Я не ученый, я инженер, мое дело бурить, а не…”
      Али-Овсад, стоявший рядом, взял бинокль у него из рук и посмотрел на столб.
      — Наверно, он железный, — сказал Али-Овсад. — Надо его резать. Наверно, хорошая сталь — зачем пропадает? Резать надо. Иди спроси армянина.
      — Какого армянина?
      — Начальника, Брамульяна.
      Из радиорубки вышли Штамм и Брамулья. Австрийский геолог вытирал платком лицо и шею, он позволил себе расстегнуть пиджак на одну пуговицу.
      Уилл говорил ему что-то, австриец упрямо мотал головой, не соглашался.
      Кравцов подошел к ним и, прервав разговор, сказал самим официальным тоном, на какой только был способен:
      — Господин Брамулья, я считаю необходимым немедленно начать резать столб.
      Чилиец повернул к нему потное рыхлое лицо, глаза у него были как две черные сливы.
      — Я готов немедленно приступить…
      — Он готов приступить! Вы слышали, Штамм? Он готов полезть в это дьявольское пекло! Я не разрешаю приближаться к столбу!
      — Господин Кравцов, — ровным голосом сказал Штамм, — пока не будет выяснена природа явления, мы не имеем права рисковать…
      — Но для выяснения природы явления надо хотя бы иметь образец вещества, не так ли?
      Зной становился нестерпимым, палуба вибрировала под ногами, у Брамульи дрожал тройной подбородок. Монтажники из всех четырех бригад жались к бортовому ограждению, не слышно было обычных шуток и смеха, многие прислушивались к разговору геологов и инженеров.
      — У меня раскалывается голова! Я не могу держать людей здесь, на плоту. Я не знаю, что будет дальше! — Брамулья говорил беспрерывно, так ему было немного легче. — Мадонна, где “Фукуока-мару”? Почему эти японцы вечно запаздывают? Почему все должно было свалиться на голову Мигеля Брамульи?
      — Он свалится, — резко сказал Кравцов. — Он обязательно свалится на вашу голову, сеньор Брамулья, если вы будете причитать вместо того, чтобы действовать.
      — Что вы от меня хотите? — закричал Брамулья.
      — У нас есть жаростойкие костюмы. Разрешите мне…
      — Не разрешаю!
      Несколько секунд они молча смотрели друг на друга.
      Тут подошел долговязый Джим Паркинсон, голый по пояс. Он притронулся кончиком пальца к целлулоидному козырьку.
      — Сэр, — сказал он Кравцову, — я хотел, чтобы вы знали. Если вам разрешат резать ату чертову свечу, то я к вашим услугам.
      Рослый румын выдвинулся из-за плеча Джима, гулко кашлянул и сказал на ломаном русском, что и он готов и его ребята тоже.
      — Они все посходили с ума! — вскричал Брамулья. — Штамм, что вы скажете им в ответ?
      — Я скажу, что элементарные правила безопасности требуют соблюдать крайнюю осторожность. — Штамм отстегнул еще одну пуговицу.
      — А вы, Макферсон? Почему вы молчите, ради всех святых?
      — Можно попробовать, — сказал Уилл, глядя в сторону. — Может быть, удастся отхватить кусочек для анализа.
      — А кто будет отвечать, если…
      — Насколько я понимаю, вы их не посылаете, Брамулья. Они вызвались добровольно.
      И Брамулья сдался.
      — Попробуйте, сеньор Кравцов, — сказал он, страдальчески вздернув брови. — Попробуйте. Только, умоляю вас, будьте осторожны.
      — Я буду крайне осторожен. — Кравцов, повеселев, зашагал к складу.
      За ним увязался Али-Овсад.
      — Ай балам, куда бежишь?
      — Буду резать столб!
      — Я с тобой.
      Мастер смотрел, как Кравцов расшвыривает на стеллажах склада спецодежду и инструмент, и приговаривал нараспев: — Ты еще молодо-ой. Мама-папа здесь не-ет. Профсоюз здесь не-ет. Кроме Али-Овсад, за тобой смотреть — не-ет…
      Пятеро в жароупорных скафандрах медленно шли к середине плота. Грубая стеклоткань топорщилась и гремела, как жесть. Они шли, толкая перед собой тележку с фотоквантовой установкой, тележка мирно катилась по рельсам. Кравцов сквозь стекло герметичного шлема в упор смотрел на приближающийся столб.
      “Пускай у него температура триста градусов, — размышлял он. — Ну, пятьсот. Больше вряд ли, его здорово охлаждает толща воды, сквозь которую он прет… Конечно, фотоквантовый луч должен взять. Обязательно возьмет… Перерезать бы… Нет, нельзя: неизвестно, как он упадет… Но кусочек мы от него отхватим”.
      Вблизи столба рваные стальные листы палубы корежились, ходили под ногами. Кравцов жестом велел товарищам остановиться. Завороженно они смотрели на бегущую тускло-черную поверхность. Столб та суживался, и тогда вокруг него образовывался промежуток, куда свободно мог провалиться человек, то вдруг разбухал, подхватывал рваные края настила и, скрежеща, отгибал их кверху.