Вано так же стоял у приоткрытого балкона, но уже повернувшись к нам лицом. Он явно решил произнести речь.

– Та-а-ак, – не очень обнадеживающе начал мой друг. – Я лично не вижу ничего такого, за что можно было бы уцепиться. К тому же у меня ощущение, что эта девочка и не собирается нам помогать. Явно она что-то не договаривает. Но что? – вот вопрос.

– А вы… – возмутилась Белка, – а с вами вообще никто не собирается разговаривать!

– Где ты училась, девочка? – вскипел Вано. – В какой-такой школе учат правилам дурного тона!

– Я почти не училась. Мне и так хорошо, – огрызнулась Белка.

– Оно и видно, – грубо ответил Вано. – Иначе ты бы поняла, что я не уехал из этой мерзкой дыры только потому, что решил поддержать своего выжившего из ума друга. И два-три дня я согласен помочь ему в бредовых идеях. Но если ты по-прежнему будешь вешать лапшу на уши… Ты никак не могла разминуться со своим отцом! Прошли считанные минуты, как ты исчезла в кустах. Там же появился и он. Судя по всему, он шел по той же единственной протоптанной дорожке, по которой бежала ты. А я видел, что ты по ней бежала! Кругом заросли, густые заросли, милая! И если бы он пробирался через них, мы бы это услышали! К твоему сведению, была ангельски тихая ночь! Значит, он либо уже находился в кустах, в которые ты спрыгнула, либо встретился с тобой на дорожке! В любом случае, ваше свидание состоялась. И хватит так нагло врать!

Глаза Белки светились ненавистью, перемешанной с удивлением. Похоже, она не ожидала от моего неуклюжего, громоздкого и такого топорного на вид друга этакой внимательности и проницательности. Она лихорадочно соображала, что ответить.

– Ну, хорошо! – постаралась равнодушно произнести Белка. Словно это был пустяк, о котором она забыла упомянуть. – Да, я действительно встретила отца. Ну и что с того? Он приказал мне немедленно отправляться домой. Сказав, что пойдет за мной следом. Видимо, его что-то задержало.

– Да, так, пустяк, – издевательски продолжил за нее Вано. – Его задержал маленький пустяк. Какой-то некстати путающийся под ногами труп.

Но я тут же перебил саркастическое замечание моего грозного друга.

– Скажи, Белка, почему твой отец задержался? И кого он пытался увидеть через окно в гостинице?

Белка жалобно посмотрела на меня. Весь ее облик говорил: Ник, спаси меня от этого чудовища!

– Ник, честное слово, я понятия не имею, почему он не ушел со мной. И что ему было нужно. Честное слово, я это не рассказала только потому, что боялась. Ведь и так ясно, что все, все против моего отца. А тут еще и это… Честное слово…

– Твое слово ничего не стоит, – буркнул Вано.

– Может, твое что-нибудь стоит?

Назревал конфликт. И он был некстати. Поэтому я, схватив товарища за рукав его ярко пестрой майки с надписью «Привет!», потащил к выходу. У двери я обернулся и бросил Белке.

– Сиди здесь и не высовывай носа. Ты меня поняла? Платье твое все равно еще не высохло. А мы за это время попытаемся переговорить с твоим отцом и узнать, как вообще продвигается дело.

Последнее слово решил оставить за собой Вано.

– Да, девочка, кстати. Ты не боишься приведений, которые шастают по гостинице? Смотри, веди себя хорошо в наше отсутствие. И не сцепись с каким-нибудь призраком. Иначе, если он тебя ненароком пришьет, разыскать убийцу будет невозможно. Призраков не судят!

– Ну, и не верьте мне! Вам же хуже! А призраки все равно есть! Вы потом сами увидите! И за этой гостиницей числится не одна смерть! Можете у кого угодно спросить!

Мне было стыдно за Белку. И как мне могла понравиться такая дурочка? Впрочем, я давно ловил себя на мысли, что после моей сверхумной жены Оксаны, которая когда-то использовала свой ум исключительно на подготовку преступления, мне нравятся девушки поглупее. И чем глупее, тем лучше. Тем больше я проникался к ней симпатией. Все без исключения женщины способны на многое. Но умные способные на все. Этому научил меня собственный горький опыт. И из чувства самосохранения я давно решил себя обезопасить. Потому мои симпатии были целиком на стороне Белки. Может, она и наглая лгунья, но ее вранье опасным быть не может. Так я себя уверял. Но мои самоувещевания тут же опровергнул Вано.

– Знаешь, Ник, ты неисправимый идиот! – от всего сердца сказал он, когда мы вышли из номера. – Ты вечно влюбляешься! И вообще, по-моему, тебе по большому счету наплевать на следствие. Главное – поиграть в рыцарство. Ты все время словно пытаешься себе что-то доказать. Что ты благородный, что ты пылкий, что ты сильный. Но зачем, Ник? Ты все время с собой споришь. Такое ощущение, что ты себя недолюбливаешь. И каждое раскрытое дело – это еще один шаг к твоему самоутверждению. И не более того. Согласись, что если бы не было Белки, тебе было бы скучно заниматься этим делом. Какой-то бывший уголовник Угрюмый, какой-то убитый местный адвокатишка. Ну и что? И без нас разберутся. Даю все сто, что ты бы и не глянул в сторону следствия. Так нет! Здесь совсем другое! Здесь несчастная девушка, которую терпеть не может весь город. Так же, как и ее отца. Они одни против всех. И тут появляется рыцарь без страха и упрека по имени Ник. Он их конечно спасет от несправедливого наказания. Как романтично! К тому же девушка необычайно хороша собой. И конечно – испорчена. Все что надо! Но скажи честно, дружище, если бы она была чучелом, высохшей старой девой, морализирующей ученой крысой? Что бы ты сделал? Ох, Ник. Все же я думаю, что тебе лучше было играть на сцене. И зачем ты бросил актерство? Там можно каждый день доказывать себе, что ты благороден. Даже если ты последняя сволочь. На сцене все равно себя оправдаешь. И еще можешь и другим сказать: да, я – подлец, но зато, черт побери, талантлив! А талант, ох, как многое оправдывает!

Я молча слушал Вано. Мой товарищ разошелся на славу. И я его не перебивал. Не потому, что он был во многом прав. Просто я хорошо знал Вано. Он был упрям до невозможности. И если ему втемяшилось в голову, что мы должны отсюда уехать и не браться за это дело, то так и должно быть. И когда я попытался переиграть, ему необходимо было выпустить пар мне прямо в лицо. В такие минуты Вано становился необычайно красноречив и мудр. По большому счету, он, обижая меня, пытался доказать, как он всегда оказывается прав. Но я не держал зла на своего товарища. Этот длиннющий монолог говорил о многом. И не иначе означал, что в скором времени мой товарищ со всей серьезностью возьмется за это дело. Значит, у нас вновь был шанс его выиграть.

Вано перевел дух. И даже покраснел от чрезмерной словообильности. Он сам от себя не ожидал столько ума, бьющего через край его лысой башки.

– Ну, что разве я не прав, Ник? – закончил он.

– Абсолютно прав, дружище, – я похлопал его по плечу. – Кроме одного. Законченные негодяи не бывают талантливы. Их талант придумывают глупцы. И сами же верят в это. И в этом убеждают других.

Вано посмотрел на меня с недоумением. По-моему, он начисто забыл про свою высокопарную речь. Он уже опустился на землю. И мои слова были некстати.

– Ты это чего, Ник? – Вано почесал лысую голову. – При чем тут талант? Хотя, конечно. Он нам сейчас очень пригодится в разговоре с этим дураком Гогой.

Да, Вано окончательно спустился на землю. И успокоился. Его взгляд принял осмысленное выражение. Его большой лоб наморщился. Вано входил в роль детектива. И эта роль была ему очень близка. Вскоре мы сидели в кабинете нашего старого приятеля Гоги Савнидзе.

Гога принял нас как старых закадычных друзей. Он громко и взахлеб убеждал нас, как преклоняется перед столичными сыщиками. Особенно, если некоторые из них – в прошлом актеры. В конце концов Гога заверил, что мы будем работать плечом к плечу. И откопаем истину. После слова истина, я тут же перебил Гогу.

– Насколько я понимаю, эта «истина» у вас уже за решеткой?

Гога оценил мою дурацкую шутку. И захохотал на весь кабинет.

– Ох, Ник! Ну, и шутник же вы! За решеткой не истина! За решеткой всего лишь ее малюсенькая частичка!

Гога остался доволен своей метафорой. И покрутил черный пушистый ус. И заговорил с еще большим восточным акцентом. Я подозревал, что он может прекрасно изъясняться по-русски. Но Гога упорно акцентировал внимание на своем произношении. Как и многие недалекие люди, он считал, что акцент придает больше значимости и оригинальности. Тупость всегда прикрывают либо заумными штампованными фразами, либо необычным произношением. Гога выбрал второе, поскольку выучить сложные словесные конструкции был не в состоянии.

Впрочем, я не был настроен против шефа милиции. Гога не был ни хитер, ни властолюбив. Он был таким, каким был. И не скрывал этого. Слегка нагловатым, задиристым и довольно простодушным.

– Так ты считаешь, что Угрюмый не убивал, – прямо спросил у него Вано.

Гога пожал своими квадратными плечами.

– В общем-то я пока ничего определенного не могу сообщить. У меня есть показания всех, кто находился в тот вечер в гостинице. Вроде бы картина ясна, но… – Гога почесал свой затылок, – кто его знает. Вы, впрочем, можете ознакомиться с делом.

И он, протянув нам кожаную папку, тотчас уселся за стол, принявшись что-то писать. Он хотел произвести на нас впечатление делового человека, который не зря протирает штаны на работе. Хотя что еще можно было делать все эти годы шефу милиции, если кража полудохлой курицы становилась в Жемчужным великим событием?

Мы принялись за чтение. Показания жемчуженцев были довольно краткие и похожие друг на друга.

Все одновременно покинули гостиницу. Вместе пошли по улице в одну сторону, поскольку гостиница находилась на краю городка. Затем быстро разошлись по домам, в том числе и адвокат. Ничего подозрительного они не заметили. На пути им никто не повстречался, поскольку в это время горожане уже спят мирным сном. Вот, пожалуй, и все. В общем, каждый из них имел возможность, едва дойдя до дома, вернуться назад.

Чета Кис-Кис дала более распространенное объяснение. Но не выходящее за рамки того, что мы уже от них слышали. Они, проводив гостей, вернулись в дом, убрали со стола, успели помыть пол и посуду. На это ушло не менее часа. Затем, как всегда вышли во двор, проверить все ли в порядке, поскольку частенько здесь шастала Белка, промышляя воровством персиков и груш. И действительно, они услышали какой-то шорох и решили обойти дом. У угла особняка они и заметили Угрюмого, шарившего в карманах лежащего человека, коим впоследствии оказался адвокат. Убитый. Они тут же схватили Угрюмого на месте преступления и вызвали милицию.

Наибольший интерес представляли показания жены убитого – библиотекарши Ларисы Андреевны. Они действительно вместе с мужем, как и все остальные, благополучно добралась до своего дома. Однако уже там адвокат вдруг вспомнил, что забыл в гостинице папку со своими трудами по юриспруденции. Естественно, Лариса Андреевна пыталась отговорить мужа возвращаться в особняк, поскольку было довольно поздно. Но он в ответ только рассмеялся и заверил, что с ним ничего не случиться, так как в Жемчужном вообще ничего не случается. А папка ему очень нужна, потому что он собирается еще поработать, а без материалов ему это будет сделать крайне трудно. Лариса Андреевна не удивилась – ее муж часто работал по ночам. И ложился с рассветом. Она, правда, предложила пойти с ним, но он наотрез отказался. Заверив ее, что ему это будет сделать проще, поскольку он ходит гораздо быстрее. И это правда – Лариса Андреевна давно страдает сильными болями в ногах и быстро устает. А ее муж не хотел терять драгоценное время (он вообще очень ценил каждую минуту) и поэтому ушел один. Она легла спать, не дожидаясь его. И крепко уснула. И только когда ее разбудил звонок в дверь (это был Гога Савнидзе) и она взглянула на часы, то поняла, что что-то случилось, потому что муж еще не вернулся.

– М-да, негусто, – протянул густым басом Вано как только мы закончили чтение. – Но впрочем и так все ясно.

– И что же вам ясно? – полюбопытствовал Гога.

– Угрюмый, видимо, шастал возле дома в поисках своей непутевой дочери. Тут к несчастью вернулся адвокат. Вот они и встретились.

Я благодарно взглянул на Вано. Молодец, что не рассказал о том, что мы видели Угрюмого, который не просто шастал в поисках Белки. А вынюхивал что-то совсем другое. Почему он все не рассказал Гоге – было загадкой. Наверное, просто Вано очень хорошо относился ко мне и знал, что такая правда в его устах мне не понравится.

– Вопрос только, как они встретились, – вставил я свои пять копеек. – Либо Угрюмый встретился с живым адвокатом, либо – совсем наоборот.

– Так ты, Ник, сомневаешься в вине Угрюмого? – Гога посмотрел на меня с интересом.

Я пожал плечами.

– Если он убил адвоката, то мне хотелось бы знать мотивы этого убийства. А мотив тут может быть только один – деньги. Поскольку Угрюмый никак не мог предположить, что адвокат вернется за папкой. Впрочем, он не знал, есть ли вообще у адвоката с собой деньги. Неужели он убил просто так. Рассчитывая на халяву, или, может, он решил стащить его костюм? Хотя сомневаюсь. Где бы он его носил?

Гога тут же согласно кивнул.

– Вот именно мотив и для меня неясен.

– Возможно, все гораздо проще, – предположил Вано. – У них были какие-то давние счеты. И тут – благоприятное стечение обстоятельств. Если бы он не убил его в этот вечер, он убил бы в любой другой.

Мне не очень-то пришлось по вкусу простенькое предположение Вано. Я предпочитал, чтобы Угрюмый никого вообще не убивал. И я свирепо взглянул на друга. Но тот проигнорировал мой взгляд. И мило спросил у Гоги.

– А что говорит сам Угрюмый?

Гога махнул безнадежно рукой.

– А что они могут говорить в таких случаях? Надеюсь, вы не рассчитывали, что он бросится на колени и покается? Он все отрицает: никого не убивал, в карманах не шарил, просто хотел удостовериться, дышит ли еще адвокат, поэтому пытался нащупать пульс, а Ли-Ли не разглядела и подумала, что он обыскивает убитого. Вот и все объяснения.

– Вполне логично, – заметил я. – Впрочем, нам стоит еще раз переговорить с ним. А потом, с вашего позволения, мы займемся свидетелями. Возможно, они что-то упустили. Сам понимаешь – шоковое состояние не способствует концентрации внимания.

– Отлично! – тут же согласился Гога. Вообще-то, я впервые встречался с представителем закона, который с такой охотой помогал бы частным сыщикам. – Я об этом тоже подумал. Они от страха могли ничего дельного и не вспомнить. Но теперь, когда успокоились, хорошенько поразмыслили…

– Могут вообще ничего не вспомнить, – перебил его Вано. – Или вернее, после хорошенького размышления – не захотят вспоминать.

Гога нахмурился. На сей раз ему не понравилась ирония моего товарища.

– Ты, Вано, всегда такого дурного мнения о людях? Впрочем, это не удивительно. Ты живешь там. В том мире, где всегда лгут и стараются обвести вокруг пальца. Но запомните, ребятки. Здесь, в Жемчужном, вы имеете дело совсем с другими людьми. Они свято чтут закон. И если вы хотите докопаться до правды, советую им доверять.

Мы не были настроены так же оптимистично, как Гога. Но мудро промолчали. Полностью доверять людям, имеющим хоть малейшее отношение к преступлению, означало не продвинуться ни на шаг в его раскрытии. Мы привыкли исходить от обратного. И эта привычка всегда успешно оправдывала себя.

С Угрюмым мы встретились в комнате для свиданий. Гога настолько доверял столичным сыщикам, что удалился вместе с охранником, оставив нас с подозреваемым наедине. Я, конечно, не был уверен, что в комнате отсутствует подслушивающее устройство. Но склонялся к мысли, что Гоге незачем подслушивать наш разговор, поскольку мы не были ни родственниками Угрюмого, ни просто знакомыми. Поэтому он вряд ли немедленно раскроет нам свои объятия и выложит все как было.

Так оно и случилось. Угрюмый сказал нам то же самое, что и шефу милиции. И не более. Вообще за сутки пребывания в камере он стал еще более угрюмым, и, насколько я понял, еще менее разговорчивым. Хотя, видимо, он и раньше не отличался многословием. В отличие от его шустрой дочки, которая была полной его противоположностью. И не только по разговорчивости. Внешне они тоже разительно отличались друг от друга. Насколько была красива Белка. Настолько был некрасив Угрюмый. И сейчас, при дневном свете, я смог это хорошенько разглядеть.

Крупный перебитый нос, впалые щеки, отчетливо выделяющиеся скулы, чуть выпяченный подбородок, на широком лбу – шрам. Пожалуй, только глаза… Такие же иссиня-черные и выразительные. Да, он далеко не походил на совершенство. И все же для мужика он был вполне ничего. За умеренной уродливостью скрывалась некая мужская привлекательность. Которую бы смогла углядеть не каждая женщина. На нее бы польстилась скорее женщина, способная на риск и сильную страсть. Меня почему-то этот вопрос заинтересовал. И прозвучал он совершенно неожиданно после кратких фраз Угрюмого, не имеющих к этому никакого отношения.

– У вас, наверно, была очень красивая жена?

Он вздрогнул. И не смотря на хладнокровие, присущее ему, смутился.

– При чем?… При чем тут моя жена?…

– Просто я видел вашу дочь. Она на вас совсем не похожа.

Его глаза гневно сверкнули. Точь в точь, как у Белки.

– Не трогайте… Слышите, не трогайте мою дочь! Держитесь от нее подальше!

– К сожалению, этого мы обещать не можем, – невозмутимо ответил Вано.

Угрюмый подался вперед, крепко стиснув кулаки.

– Спокойно! – я остановил его жестом руки. – Не создавайте себе лишних проблем. У вас их и так предостаточно. И чтобы вы окончательно пришли в себя, хочу заметить, что мы остались в этом паршивом городке исключительно по просьбе вашей драгоценной дочери.

Он машинально отпрянул назад и разжал кулаки. В его взгляде читалось недоумение.

– При чем тут Белка?

– Не знаю почему, но она вбила себе в голову, что именно мы поможем вам выпутаться из этой скверной истории. И не знаю почему, но мы согласились ей помочь. Ваша дочь умеет уговаривать.

Он усмехнулся. Он знал, как умеет уговаривать его дочь.

– Наверняка, устроила очередную провокацию, – при воспоминании о Белке его взгляд потеплел. – Она немножко сумасбродная, но очень хорошая девочка.

– Ваши земляки так не считают.

Его лицо вновь приняло отчужденную маску.

– Они все врут, – повторил он излюбленную фразу Белки. – Конечно, я не отрицаю, что их понятие о морали близко к идеалу. Но что они могут знать о моей дочери? Она болтает бог весть что. Вот они с ее слов и напридумывали про нее всяких небылиц.

– Хорошо, – кивнул я, – мы отвлеклись. Но все же я вас очень попрошу. Если хотите, от имени вашей дочери, – я уже знал его наиболее чувствительно место. И поэтому давил на него. – Поймите вы, ради Бога! Мы остались здесь не потому, что нам очень по вкусу Жемчужное! Мы бы с удовольствием сейчас проводили свой отпуск в любом другом уголке полуострова. Но Белка… Нам ее искренне жаль. И мы с вами в этом солидарны. Вы бы знали как она переживает! без конца плачет, ничего не хочет есть, она так похудела за это время! Вы же у нее единственный дорогой человек. И если вас не станет… Бог знает, что будет… Я хочу заметить, что ваша девочка крайне неуравновешенная натура. И совсем недавно, при мне она бросилась в бушующее море. Если бы не я… Теперь она пытается найти шанс для вашего спасения. Поэтому мы согласились ей помочь. И если вы себя не жалеете, хотя бы пожалейте ее…

Конечно, я изрядно преувеличил, расписывая чувствительную натуру Белки. Вспомнив, как совсем недавно она барахталась под душем, задорно напевая веселую песенку. А потом с жадностью уплетала жареную картошку. Но на Угрюмого это могло подействовать. Хотя, если честно, я не понимал, чего я от него добиваюсь своими слезными небылицами. Скорее я подбиваю его на ложь, нежели на правду. Поскольку, услышав о своей несчастной дочери, он в жизни не признается в содеянном. Если, конечно, он виноват.

Вано, естественно, не мог предположить ход моих мыслей, и незаметно покрутил пальцем у своего виска. Но на Угрюмого, как я и предполагал, мой монолог подействовал. Его маска отчужденности тотчас слетела с лица. И в одно мгновение он превратился в доброго, заботливого папочку.

– Бедная моя девочка, – с дрожью в голосе произнес он. – Да, конечно. Она без меня совсем пропадет. Но что я могу вам сказать… Разве поклясться… Ну, я не знаю… Если хотите Богом могу поклясться, что я не убивал! Не убивал, черт возьми!

– Вы верите в Бога? – спросил Вано.

– Во всяком случае не в того, который есть здесь. Я верю в Бога более милосердного и более прощающего.

– Ага! Значит ваша клятва Богом не так уж много и стоит. Даже если вы солгали, ваш всепрощающий Бог все равно простит.

Он отрицательно покачал головой.

– Вы меня не правильно поняли. Но я повторяю – я не убивал! И зачем мне понадобилось бы это убийство? Во имя чего? Вы же не дураки. И понимаете, что я крайне привязан к Белке. И вряд ли бы мне захотелось оставлять ее одну на растерзание этим придуркам.

– Не высокого же вы мнение о своих земляках.

– Ах, оставьте! Можно подумать вы высокого. Вы же не идиоты. И понимаете, что крайняя позиция, которую они заняли, не является результатом большого ума. Скорее – это страх за собственную шкуру. Они ведут здоровый образ, чтобы не заболеть. Они ведут порядочный образ жизни, чтобы их не покарал Всевышний. Они просто зарылись в своих склепах и дрожат за себя. И это не от чистого сердца. А от трусости. А трусость не многого стоит. И потом… Если бы я надумал совершить это преступление, я бы его во всяком случае более тщательно продумал.

– Вы умеете продумывать преступления? – заинтересовался Вано.

– А вы нет? Думаю, что это может каждый человек, более или менее знакомый с логикой. Я с ней знаком, смею вас уверить. И если бы мне понадобилось совершить это убийство и у меня был бы на это веский мотив. Я бы не разгуливал возле трупа, как дурак, прекрасно зная, что хозяева гостиницы еще не ложились. Но согласитесь, мое поведение было алогично. И только потому, что я не ожидал увидеть труп. Трупы не так часто валяются на дороге. Я был взволнован и первым делом, конечно, решил проверить: дышит ли еще адвокат. И стал нащупывать пульс. Но эта глупая мышь Ли-Ли вообразила себе Бог знает что. И потом, она все это видела издалека. А когда приблизилась, я уже, разумеется, отдернул руку от трупа. Поэтому доверять ее зрению и ее воображению я бы не стал.