Хэзлтон принял приглашение и подождал с вопросами, пока бокал не опустел.
      - Речь идет о портативной пишущей машинке "Оливетти", которая принадлежала вам, мистер Вэйн. Я хотел бы знать, откуда она у вас, как давно и где сейчас.
      - Моя "Оливетти"? - Многие преступники - хорошие актеры, хоть иногда по-любительски переигрывают, так что удивленная мина Вэйна ничего не значила. - Но каким образом вы про неё узнали? Ведь она у Джен, не так ли?
      Жена, не поднимая головы от карт, произнесла:
      - Да.
      - С мисс Вэйн мы уже говорили. Убедились, что у неё машинка всего несколько дней. Нас интересует, где машинка была до этого.
      - Можете сказать мне, почему?
      Старший инспектор холодно пояснил:
      - На этой машинке было напечатано письмо, которое, по нашему мнению, связано с делом об убийстве.
      - На моей машинке?
      - В этом нет никаких сомнений. Письмо было отпечатано около двадцать седьмого мая, возможно, несколькими днями раньше.
      - Не знаю, что и сказать. Мне просто нечего сказать. Купил я её лет восемь назад, некоторое время довольно часто пользовался, печатал письма и тому подобное, последнее время - все реже. Потом она валялась в кладовке. Когда переезжали, взяли её с собой... Нет, нет, теперь я вспомнил, что сюда она попала гораздо раньше нас. Ведь часть вещей мы перевезли сюда гораздо раньше, чем переехали сами, правда, Элис?
      - Пожалуй, да, - пробормотала Элис.
      - Когда мы покупали этот дом, в последний момент возникли проблемы. Хозяин получил более выгодное предложение. И это после того, как мы уже перевезли часть вещей, - ведь думали, что все решено. Но все же агент по торговле недвижимостью убедил хозяина остановиться на нашем предложении.
      - Расскажите поподробнее. И поточней, когда все это было.
      Накладные фирмы, перевозившей вещи Вэйнов, подтверждали, что некоторые из них, включая портативную машинку, были завезены в дом десятого мая. Вэйны переехали первого июня.
      - Та же история, что с Домом Плантатора, - заметил Хэзлтон Полингу. За три недели агент мог послать в дом кого угодно и кто угодно мог воспользоваться машинкой. Тендер разговаривал с Дарлингом, с агентом, оформлявшим продажу дома, но тот утверждает, что в дом никого не присылал. Понятно, ведь дом он считал проданным. Но Дарлинг - довольно ленивый тип, а вот другой агент, Гаммой, нескольких клиентов присылал. Не поленился и подсуетился, включая того, кто сделал более выгодное предложение. Похоже, все они ни при чем. Не могут быть и другие, о которых не знаем.
      - А как насчет хозяина, как его, Мэйкписа?
      - Ему за восемьдесят, и он почти слеп. Так что...
      Полинг сомкнул кончики пальцев.
      - А вам не кажется все это слишком неправдоподобным?
      - Что вы имеете в виду?
      - Представьте себе автора наших писем. Ему нужна машинка, чтобы их напечатать. И заодно же он - потенциальный покупатель дома. Случайно оказавшись в нашем доме, замечает машинку и говорит себе: "Ага, все как по заказу!" И что потом? Осматривает дом, потом садится и прямо там печатает письмо? Или, оставив себе ключ, вернется позднее? Или возьмет с собой машинку, чтобы потом вернуть на место?
      - Человек, сделавший последнее предложение, был в доме трижды. Зовут его Дженкинс. Он программист, переехал работать в Роули и уже успел купить другой дом. Женат, четверо детей. Похоже, что с нашим делом он никак не связан. На ночь убийства Луизы Олбрайт у него алиби.
      - Ну, видите?
      - Но кто-то ведь напечатал письмо на этой машинке?
      - Совершенно верно. Это приводит нас к выводу, что человек, напечатавший письмо, должен был знать, что машинка там есть, - а знал это сам Вэйн. Говорите, за ним ничего не числится?
      - Нет. - Хэзлтон почесал подбородок, так что заскрежетала щетина. - Не знаю. Держался он хорошо, вот все, что могу сказать.
      - Ну ладно, допустим, держался он хорошо. Но для вас это не ново.
      - Но ведь это было смертельно опасно для него. - Он умолк.
      Полинг покачал седой головой.
      - Почему? Ему просто не повезло. С какой стати кто-то стал бы интересоваться его машинкой? Напечатал письмо и, видимо, не одно. Потом дочь заявляет, что хочет забрать машинку. Отлично, тем лучше. Не повезло ему только в том, что девушка оказалась без денег и заложила машинку, да ещё в том, что любопытный хозяин ломбарда оказался слишком наблюдателен. Ведь только это привело нас к нему. Полагаю, за ним нужно установить наблюдение.
      - Да, сэр.
      - И поручите сержанту Плендеру узнать о нем как можно больше. На работе, там, где он раньше жил, и так далее...
      - Вэйн знает Плендера.
      - Это неважно. Не помешает немного его припугнуть. Я верю, что он убийца. И дело только в том, как уличить его.
      - Да, сэр, - ответил Хэзлтон, хотя и не был согласен с суперинтендантом. Он нюхом чуял, что Вэйн не имеет с убийством ничего общего.
      Пэм сидела за столом и читала письмо, аккуратно отпечатанное на машинке:
      "Дорогая Памела!
      Я очень рад, что Вы опять отозвались. Я уже и не надеялся. Многие девушки пишут письма вроде ваших, но притом и не думают приходить на встречу. Но раз Вы относитесь к этому всерьез, могу Вас заверить, что и я тоже.
      Получив письмо, несколько минут я не мог собраться с мыслями. "Не собрать мыслей тому, кто видит танцующую звезду". Знаете, кто это сказал? Один великий человек. Я думал, нужно ли отвечать? Вы представить не можете, сколько разных мыслей промелькнуло в моей голове, но в тот миг я ясно увидел Вас перед собой. Высокий открытый лоб, глубокие глаза, волнистые русые волосы. Правдив мой образ или неверен? А вы, Памела, истинная или фальшивая?
      И ещё я спрашивал себя в душе: готова ли она к посвящению, знает ли она, как мука близка к радости? И что высший миг жизни - это миг, когда фантазия становится реальностью? Если вас интересуют подобные вещи, мы немало сможем вам предложить.
      Наша цель - обрести Господство над явлениями обычной жизни, превзойти и возвыситься над ними. Мы не просто обычные люди, моя приятельница и я. Дело в том, будете ли вы способны сопровождать нас туда, где мы обитаем в мире высшего наслаждения.
      Кое-что я уже сообщал вам о себе. Знаете, что я старше вас. В Лондон я приехать не смогу, но ведь все равно наши встречи происходят в Роули. Вы пишете, что хотели бы приехать. Если так, напишите, в какой день, и я буду в девять вечера ждать вас у табачного киоска "Истхем" на Стейшен-роуд.
      Адрес на конверте будет действителен ближайшие несколько дней. Надеюсь, Памела, мы встретимся, надеюсь, вы присоединитесь к нам.
      Абель".
      К письму был приложен конверт с адресом: "А. Гилузо, Бэчстед Фарм, Ист-роуд, Саттон Виллс". Памела показала письмо Салли за ленчем в баре. Салли содрогнулась:
      - От этого письма у меня мурашки по коже. Думаешь, он псих?
      - Я тебе скажу, что я думаю. Это что-то вроде секты черной магии. Знаешь, все пляшут в кругу нагишом, а потом кто-нибудь, переодетый дьяволом, совокупляется с девицей на алтаре.
      - Ты уже была на таком обряде?
      - Еще нет. Но могло бы быть забавно...
      Салли перечитала письмо ещё раз.
      - Гилузо... Как ты думаешь, он итальянец?
      - Вполне возможно. Или мальтиец.
      - Угадал, какие у тебя волосы. И пожалуй, у тебя действительно высокий лоб. Вот только глаза зеленые.
      - Сине-зеленые. - Памела откусила кусок овечьего сыра. - Что, если нам пойти вдвоем? Предстанем перед ним и скажем: "Вот, мистер Гилузо, вам тут две девушки, которые жаждут посвящения".
      - Не знаю, Пэм. Может, нам нужно пойти в полицию. Ведь Луизу Олбрайт убили в Роули, и она тоже писала этому типу.
      - Ладно, она ему написала, ну и что? Не думаю, что Гилузо как-то связан с тем убийством, наверняка он просто старый засранец, которому хочется поразвлечься. Вполне возможно, он вообще не покажется. Но если явится, лапочка, мы же постоим друг за друга, разве нет? А если заметим что-то подозрительное, сообщим в полицию, и она ему покажет... В пятницу ты свободна?
      - Пожалуй.
      - А вдруг это какой-нибудь сексуальный красавец-итальянец с вот таким... - Пэм зашушукала, Салли захохотала. С Пэм всегда ухохочешься...
      Плендер добился беседы с Лоусоном на фирме только для того, чтобы получить кое-какие данные о Вэйне. Но то, что он узнал, настолько потрясло его, что он тут же позвонил Хэзлтону. Старший инспектор приказал ему побеседовать с обеими девушками, выяснить, что, собственно, произошло и не получали ли они писем от "Абеля". Результаты, как доложил на следующий день Плендер, это не дало.
      - Джой Линдли, та девица из канцелярии, говорит, что Вэйн всего лишь приглашал её выпить. Никогда даже не пытался её поцеловать, по крайней мере она так утверждает, и я ей верю. Вторая девушка, Моника Фаулер, утверждает, что временами он её тискал и велел ласкать себя, но это все. Правда, нужно иметь в виду, что ей тогда было тринадцать и было все это четыре года назад. Говорить об этом она не хотела. И её родители тоже. Собственно, Вэйна шантажировали они, а он был настолько глуп, что заплатил. Думаю, они уже жалеют, что опять раскопали всю эту историю.
      - Ни одной из них он не писал писем?
      - Нет. И никто не называл его Абелем, никогда это имя в связи с ним не слышали.
      - Ну и что вы обо всем этом думаете?
      - Трудно сказать, инспектор. По-моему, он не похож на убийцу, скорее бедолага, что тискает девочек где-нибудь в кустах. Но я вам хочу рассказать, что узнал от Лоусона. В последнее время они недовольны работой Вэйна. Полагаю, его хотят отправить на переквалификацию или что-то в этом роде.
      - Поль, садись. Разговор предстоит неприятный. - Голос Лоусона звучал непривычно глухо. - Сегодня ко мне пришли из полиции, расспрашивали о тебе. Некий Плендер из Роули.
      - Понимаю.
      Лоусон продолжал все тем же напряженным тоном:
      - Расспрашивали о тебе в связи со смертью Луизы Ол-брайт.
      - Да. Нашли письмо, которое, по их мнению, напечатано на моей машинке, каким образом - понятия не имею.
      - Меня не интересуют подробности, Поль. Вот что я должен тебе сказать. Плендер хотел получить от меня дополнительные сведения - любые сведения - о твоем поведении и характере. Мне пришлось рассказать им о той девушке, родственники которой написали Брайану. Ведь иначе меня могли обвинить в сокрытии информации. И, боюсь, на этом их вопросы не кончатся. Так что извини меня...
      - Понимаю. - Тик опять исказил лицо Вэйна. - Понимаю, ты должен был ему все рассказать.
      - И ещё вот что. Мне совершенно ясно и другим, полагаю, тоже, что в последние недели ты переживаешь серьезный стресс. Обнаружились некоторые факты - ну, хотя бы та история с туалетами, - которые показывают, что твои решения не всегда на высоте.
      - Мы вернулись к прежней системе уборки. Все туалеты теперь полностью обеспечены туалетной бумагой. - Поль деланно рассмеялся.
      - Это только пример. Хватает и других случаев.
      Все тело Вэйна как-то обмякло, словно в хорошо сшитом костюме вдруг очутился другой обитатель. Лоусону было жаль его, но подобные чувства не имеют ничего общего с бизнесом.
      - Раз уж полиция начала копать, не знаю, что она раскопает... что они могут раскопать... Надеюсь, ничего.
      На столе замигал огонек телефона. Боб напустился на секретаршу, требуя, чтобы его не беспокоили.
      - Есть предложение направить тебя на один из тех курсов, которые упоминались во время обсуждения доклада о повышении эффективности, - на курсы Джея Барнса Лоуренса. Ты о них что-нибудь знаешь?
      - Знаю, что человек на таких курсах изображает начальника, а потом ему говорят, что он все делал неправильно. Спасибо, не надо.
      - Поль, полагаю, ты не понимаешь ситуации. Я был на твоей стороне, сказал Брайану, что личная жизнь каждого человека - только его дело, но теперь, когда в дело вмешалась полиция, ничего не попишешь. Ты пойдешь на курсы. Начиная со следующего понедельника, на две недели. Когда вернешься, решим, что дальше. Или можешь на месяц уйти в отпуск, а потом посмотрим.
      - Выбора у меня нет, да? Кто возглавит мой отдел? Разумеется, Эстер.
      - Да, пока Эстер. Было бы лучше тебе на время уйти со сцены, лучше и для тебя, и для фирмы.
      - Разумеется, прежде всего благо фирмы.
      - Поль, нечего меня винить.
      - Если я отправлюсь на курсы, что потом?
      - Я сделаю все, что в моих силах.
      Поль Вэйн встал, вновь заполнив свой костюм, словно в спущенный мяч опять накачали воздух. На лице его появилась улыбка, которую Боб Лоусон всегда считал неотразимой.
      - Благодарствую. Остается лишь одно, так пройти эти чертовы курсы, чтобы этого Брайана Хартфорда удар хватил. Знаю, Боб, откуда ветер дует, это все не ты выдумал. Спасибо, что ты преподнес мне это так деликатно.
      Лоусону полегчало. Он любил Поля, когда тот вел себя прилично. Отодвинул картину, прикрывавшую встроенный в стену шкаф, покрутил циферблат и открыл дверцы, за которыми скрывался богатый набор бутылок.
      Налив виски, они оба выпили за успехи курсов Джея Барнса Лоуренса.
      С увлечением Элис бриджем Поль смирился безропотно, но просил её, чтобы по возможности она была дома, когда вечером он возвращался с работы. Когда холодно спросила "Зачем?" - ответа он не нашел.
      - Бридж меня развлекает, занимает ум. Я играла ещё в университете. Ты не знал?
      - Нет. Помню, мы когда-то играли вместе, но не знал, что ты воспринимаешь это так всерьез.
      - Видел бы ты меня до нашего знакомства! Я играла часто, и весьма неплохо, - зло фыркнула она. - Я тебе готовлю - чего ты ещё хочешь?
      - Не будем ругаться. Играй ты в свой бридж...
      Его не удивило, когда вечером, после разговора с Бобом Лоусоном, Элис не оказалось дома. В духовке ему была оставлена запеканка. Поев немного, он собрался опять заняться стеллажом в подвале, как кто-то позвонил в дверь.
      - Добрый вечер, мистер Вэйн, - сказал Плендер. Поль отступил, чтобы сержант мог войти, но тот только покачал головой.
      - Мистер Хэзлтон просил узнать, не могли бы вы прийти в полицию?
      - В полицию?
      - Нужно выяснить некоторые вопросы. Полагает, что в участке это сделать проще. Я с машиной.
      Плендер наблюдал за Вэйном, который поднял руку к горлу, словно его душил воротник, но не возмутился и не протестовал.
      Поль Вэйн был в полиции только раз, когда у него из машины украли приемник. Его удивило, как непринужденно там все себя ведут, мужчины болтали и шутили, словно в клубе. Когда он входил, дежурный сержант обратился к старухе с кошелкой:
      - Ты опять здесь, бабка? За что на этот раз? Ответ старухи перекрыл всеобщий хохот, к которому присоединилась и она сама.
      - За что ее?
      - За кражу в супермаркете. Одна из наших постоянных клиенток.
      Свернули направо. "Точно как у нас в конторе", - мельком подумал Поль. Потом Плендер постучал в какую-то дверь, и они вошли в комнату, где стоял стол, зеленые шкафы с картотеками, а на серых стенах - фото полицейских спортсменов. Хэзлтон поднялся из-за стола. Лицо его лоснилось, рука была твердой и теплой.
      - Мило с вашей стороны, что пришли. Мы подумали, будет лучше, если кое-что выясним в участке.
      Поль, оглядев голую, неуютную комнату, подумал, что же можно выяснить в таком месте. Как могут люди, работающие здесь, понять мотивы своих ближних?
      - Это суперинтендант Полинг.
      Седовласый мужчина с тонкими чертами лица, надув губы, не подал Полю руки, только кивнул. Он сидел в стороне, почти за спиной Хэзлтона, и казался нейтральным наблюдателем. Оба выжидательно взглянули на Поля. Тот чувствовал, что ему нужно что-то сказать.
      - Полагаю, речь пойдет о той пишущей машинке.
      - Машинка... да, с неё начнем, - охотно согласился Хэзлтон. - Мы хотели бы услышать от вас все, что знаете. Будьте добры повторить то, что рассказали мне вчера вечером, и добавьте все, что помните. Не спешите.
      Плендер, сидевший у дверей, достал блокнот. Поль Вэйн говорил спокойно. Когда он закончил, Хэзлтон покачал головой.
      - Все это мы уже слышали.
      - Больше мне нечего сказать.
      - Вот фотокопия письма, отпечатанного на вашей машинке. Вам это ни о чем не говорит?
      Поль начал читать.
      - Это адресовано не Луизе Олбрайт.
      - Я не говорил, что ей. Это письмо, адресованное исчезнувшей француженке.
      - Возможно, это вообще не связано с тем случаем.
      - Я и не говорил, что связано. Только спросил: ни о чем вам это не говорит?
      - Совершенно ни о чем.
      - А имя Абель? Вы знаете кого-нибудь по имени Абель? Вам оно никого не напоминает?
      - Только что это скорее французское имя, чем английское. И эта девушка была француженкой. Помню одного французского киноактера, которого звали Абель Ганс.
      - Но как же Абель, француз он или англичанин, добрался до вашей машинки?
      - Я же сказал вам, что не имею понятия. Могу только предположить, что это случилось, когда машинка оставалась в доме без надзора, до того, как мы переехали.
      - Но, мистер Вэйн... - Хэзлтон резко сменил тон, теперь в нем звучало насмешливое недоверие. Он выглядел как бульдог, готовый наброситься на жертву. - Вы хотите нас убедить, что кто-то, осматривая дом, чисто случайно увидел вашу машинку и подумал - вот счастливый случай, сяду-ка я и напечатаю письмо на том листе бумаги, который чисто случайно оказался у меня в кармане? Вы в этом хотите нас убедить? Для меня это звучит как нонсенс.
      Вэйн казался потрясенным, но не испуганным.
      - Я ни в чем не хочу вас убедить. Говорю же, я не могу объяснить.
      Старший инспектор ткнул в него длинным костлявым пальцем.
      - Вместо этой ерунды попробуйте вот как. Это ваша машинка. Письмо напечатали вы. Хотели избавиться от машинки, воспользовались случаем и отдали её дочери...
      - Приемной дочери.
      - Не перебивайте меня! - Казалось, полицейский понемногу закипает. Потом вы познакомились с этой девушкой, и что дальше? Ведь это не первое письмо от Абеля, не так ли? Что, если я сообщу вам, что у нас есть ещё письма, отпечатанные на той же вашей машинке, что бы вы на это сказали?
      Голос Вэйна остался спокойным. Ему даже удалось улыбнуться.
      - Сказал бы, что вашу француженку я никогда в жизни не видел и что, будь у вас ещё письма, вы показали бы мне их фотокопии. И помните, инспектор, что я привык говорить с людьми. Вижу, когда кто-то блефует и пытается меня испугать. Это глупо. И, если позволите, старомодно.
      Хэзлтон откинулся на спинку кресла так, что оно затрещало. Полинг своим тихим голосом перенял инициативу:
      - Мистер Вэйн, когда вас посетил сержант Плендер... вы помните?
      - Разумеется.
      - Ваша жена сказала, что вы интересуетесь молоденькими девушками. Что она имела в виду?
      - Ничего. - По лицу его скользнула усмешка, и тут же погасла, как огонь маяка.
      - Она сказала это, потому что знала о Монике Фаулер? - Полинг ждал реакции на свой вопрос. Вэйну он был неприятен, но он был информирован и готов к нему.
      - Да, она знает о Монике Фаулер.
      - Ей было тринадцать.
      - Ну и что?
      - У вас были половые отношения?
      - Нет. Я любил её как... вроде как дядюшка.
      Хэзлтон фыркнул. Полинг укоризненно покосился на него.
      - Меня обвинили во всевозможных непристойностях. Я ничего не совершил, но был настолько глуп, что дал им какие-то деньги.
      - Двести фунтов за молчание. Знаю, вы не согласны, но это было за молчание.
      - Ну, если вы так называете...
      - А как это называете вы? - холодно спросил Полинг. - Вас хотели обвинить в аморальном поведении. Но вы заплатили, и все было забыто.
      - Меня никогда бы не обвинили. - Вэйн побледнел.
      - Так почему вы платили?
      Поль не ответил.
      - Потом они написали вашей жене.
      - Да.
      - Но это был не единственный случай. Расскажите нам о других.
      - Был... было это всего один раз.
      - Расскажите нам.
      - Речь о Шейле Винтертон. Было это семь лет назад. Мы знакомы были с её семьей. Шейла брала у меня уроки французского. Я владею иностранными языками, так что я давал ей уроки.
      - И что произошло? - Вэйн что-то пробормотал. - Я не слышал.
      - Элис тогда работала по полдня. Однажды она вернулась и застала нас.
      - Сколько лет было Шейле?
      - Двенадцать. - И едва слышно добавил: - Это был единственный случай, клянусь, единственный. - Голова его упала на стол, плечи содрогались от рыданий.
      Полинг поморщился. Эти неприятные сцены приходится терпеть. Весьма деликатно он продолжал:
      - А как насчет Луизы? Расскажите нам о ней.
      Вэйн поднял залитое слезами лицо. Щеки у него дергались в тике.
      - О Луизе Олбрайт мне нечего сказать, я едва её знал, только раз поцеловал её на прощание, сколько раз я могу повторять?!
      Полинг встал, зайдя Вэйну за спину. Плендер тоже встал, зайдя ему за спину с другой стороны. Хэзлтон снова нацелил палец, но на этот раз шутливо-укоризненно:
      - Нервы, нервы.
      Тут Плендер нагнулся прямо к уху Вэйна.
      - А родителям она рассказала совсем другое. Вы хотели заняться с ней любовью, но она не согласилась.
      Хэзлтон тоже склонился к нему.
      - Вы целоваться не любите, не так ли? Вы хотели ей показать, чем вас наградила природа, хотя это не Бог весть что. Это её напугало, да?
      - Вы позвали жену на помощь, - продолжал Плендер. - Думали, втроем будет лучше, чем вдвоем, что вас это расшевелит. Но все обернулось худо...
      Вэйн, развернувшись на стуле, крикнул своим мучителям:
      - Нет, нет, не было этого!
      - Хорошо, расскажите нам, как это было, как все произошло.
      - Я хочу сказать совсем другое. Я не могу, уже годами не могу, ни за что бы не смог, даже если б хотел.
      Полинг вышел, тихонько прикрыв двери. Он никогда не любил допросы, походившие на игру кошки с мышкой, хотя понимал, что иногда это нужно. Но когда почти через час он вернулся, Вэйн все ещё не сознался. Галстук у него сбился набок, элегантный костюм утратил форму, хоть никто его не касался, на лице следы высохших слез. Полинг поблагодарил его за сотрудничество и отправил в патрульной машине домой.
      - Нюхом чую, Вэйн не убийца, - сокрушенно сказал Хэзлтон. - Что-то за ним есть, но не убийство. Господи, ну и духота... - Он снял пиджак, рубашка на спине и подмышками была мокрая от пота.
      - Но пишущая машинка...
      - М-да... Что будем делать?
      - Будем приглядывать за ним. Непрерывно. Если тут замешана какая-то девушка или женщина, должны же они где-то встретиться. И потрепите ему нервы, пусть знает, что за ним следят.
      Когда Поль вернулся домой, Элис играла в бридж сама с собой по учебнику. Курила одну из своих тонких сигар, и в пепельнице были уже три окурка. Поль сообщил, что с понедельника его направляют на специальный курс, и что он был в полиции на допросе.
      - Я не хочу об этом ничего знать. Когда-то это могло меня интересовать, но не теперь...
      - Говорю тебе, я могу потерять место.
      - Найдешь другое.
      - В полиции меня обвинили, что я убил ту девушку. И служанку Сервисов тоже. Обвинили впрямую.
      - Какой душный вечер. - Сбросив платье, Элис осталась лишь в бюстгальтере и трусиках. - И что ты переживаешь?
      - Знаешь ведь, что я их пальцем не тронул, ты же должна это знать.
      Пожав плечами, она снова села.
      - Полагаю, "большой шлем" можно разыграть, если будет заходить партнер.
      - Элис...
      - Почему ты считаешь, что я должна это знать? Я не знаю ничего о тебе, ты не знаешь ничего обо мне. Если идешь в кухню, можешь принести мне бокал лимонада. Я хочу пить.
      Было это в четверг вечером.
      ГЛАВА XVIII
      СТРАНИЦЫ ДНЕВНИКА
      Июль.
      Перечитывая последние записи, снова задаюсь вопросом: для кого я это пишу? Ответ: для себя. Да, но и для всех остальных тоже. Обращаясь к кому-то, не знаю к кому. Мой Идеальный читатель все поймет и все простит. Да, не сомневаюсь, ему будет что прощать.
      Но прежде всего Идеальный читатель оценит мой талант. "Здорово сыграно", - скажет он, и я вижу, как восторженно он мне аплодирует. Люди и не знают, как я талантлив. Это моя тайна. Мэтр говорил: "Славы, за которой так гонится весь свет, я не коснусь рукою, а презрительно отшвырну ногой".
      Но и Фридрих Ницше жаждал признания друга, единственного друга. Вспомните названия глав в "Эссе Хомо": "Почему я такой умный", "Почему я такой талантливый", "Почему я пишу такие мудрые книги". Как и Мэтр, я пишу для человека, который меня поймет. Это не Бонни. Она глупа, она мое орудие, не больше. Она во власти страстей. А я их использую, я выше их.
      В ту ночь ко мне явился Клейтон, чего не было уже многие годы. Мы вместе шли купаться, вода была ярко-ярко-синей (я знал, что она синяя, хотя и не видел этого, во сне я никогда не вижу красок). Я плыл под водой и видел ноги Клейтона, они шевелились, как бледные листья. Потом исчезли. Что-то сжало мне горло. Я знал, что это руки Клейтона, и заметался, чтобы вырваться. И тут проснулся, весь дрожа, в мокрой пижаме.
      И вспомнил Клейтона, моего любимого брата. Такого умного... Дома у нас, наверху в мансарде, где постель была втиснута в угол под скатом крыши, так что я всегда стукался головой, когда садился, Клейтон вечно мучил меня загадками.
      Вопрос: Ты хотел бы быть глупее, чем выглядишь, или выглядеть глупее, чем есть?
      Ответ: Ито, и другое невозможно.
      Клейтон знал десятки и сотни загадок. Я выбивался из сил, пытаясь их разгадать. Но в школе и перед посторонними он меня защищал и любил. Нужно заботиться о младшем брате, говорили ему, и Клейтон соглашался. Нужно слушаться брата, твердили мне, и Клейтон подтверждал.
      Клейтон защищал меня. Когда мне было семь лет, мальчишки в туалете мучили меня, двое меня держали, а двое дергали за мошонку. Потом вдруг налетел Клейтон, страшный, как черт, и прекрасный в гневе, как Бог.
      Клейтон - как Бог. Мне было семь, ему девять. Девятилетний Бог. Как Бог, он требовал, чтобы я почитал его. Поклонись, говорил Клейтон, и я кланялся. В мансарде я чтил его, чтил руками и губами. Клейтон был крутой Бог. Иногда я целовал ему ноги.
      Как можно убить Бога? Это невозможно.
      С безопасной площадки на вершине утеса он взирал на меня. Я висел на отвесной скале и плакал.
      - Плакса, - сказал он. - Глупый маленький плакса боится высоты.
      Море подо мной было белым от пены.
      - Плаксу надо наказать. Плакса должен научиться лазать по скалам. Спустившись чуть ниже, легко и ловко, он протянул руку, чтобы помочь мне. А я схватил за руку и потянул.
      Кусок скалы, отломившись, медленно падал вниз. Клейтон засучил ногами. Отпустил руку, и я увидел, как он летит мимо меня.
      Он не издал ни звука. Боги не кричат. Я видел в воздухе его тело.
      Почему он не взял меня с собой? Ведь он был Бог. Почему я потом так легко вскарабкался на безопасное место?
      Умышленно ли я стянул его вниз? Все так думали. Целую неделю после похорон никто со мной не разговаривал. Мансарда стала моей. Мне уже не нужно было никого чтить. Клейтон умер двенадцатилетним.
      Инстинкт заставляет человека уничтожать своих богов. Но боги бессмертны, они всегда возвращаются.
      Я ненавижу женщин? Нет. Но представляю себе не только Идеального читателя, но и Идеальную женщину, прекрасную и покорную. Женщина должна видеть в мужчине своего Бога, как я видел в Клейтоне.
      Представляю Памелу, которая мне написала. Черты её тонкие и нежные, как и пальцы её, волосы шелковистые, как волосы рейнской русалки. И конечно, она понимает высокие материи, умеет подняться над суетой, жаждет общности душ. Жаждет тела, но видит сквозь него дух.
      Бонни недоступны эти сферы. Мысль её все время возвращается к низшим вещам. Жаждет только крови, ни о чем больше не думает. Может быть, мне придется оберегать от неё Памелу, как берег меня когда-то Клейтон от злых мальчишек. Потом Памела будет чтить меня как Бога. Будет целовать мне ноги.
      Бонни не способна воспринять бесконечность. Не способна воспринять Игру, смотрит на неё как на шутку. Бонни - мое низшее естество.
      ГЛАВА XIX
      ПРОИСШЕСТВИЕ В ПЯТНИЦУ
      Детективу Билли Патерсону было двадцать три года; рослый, веселый, дерзкий полицейский любил пиво и девушек, именно в таком порядке. Еще он был лучшим центральным нападающим в команде полиции и одним из двух наибольших выпивох. Сообразительностью не отличался и умудрялся так и лезть на глаза.
      Утром в пятницу они с коллегой ждали в конце улицы, когда Поль Вэйн выйдет из дому, чтобы оставить потом машину на станции. Патерсон тоже вышел и уселся в том же купе, что и Вэйн. Потом, постаравшись, чтобы вахтер в "Тимбэлс" узнал, что он из полиции, уселся в холле, читая комикс. Обедать Вэйн отправился в закусочную, где съел сэндвич и выпил две большие порции виски. Патерсон потягивал пиво у другого конца стойки. Тогда Вэйн и заметил его впервые. Возвращаясь в офис, оглядывался, следует ли Патерсон за ним.
      Большую часть дня Патерсон провел в кафе напротив. У него был с собой приличный запас комиксов, казавшихся ему невероятно забавными, так что он не скучал. С развлечениями у Патерсона проблем не было. Единственное, что его беспокоило, - то, что была пятница. Он верил, что по пятницам ему не везет. Действительно, по пятницам он уже дважды терял поднадзорных.
      Вэйн ушел из офиса без четверти шесть. Патерсон следовал за ним по пятам. Снова уселся в том же купе. В Роули, выходя со станции, Вэйн остановился, словно собираясь заговорить, но потом пошел дальше. Патерсона ждала патрульная машина, сопроводившая Вэйна до дома. Проследив, что тот вошел внутрь, они остановились чуть поодаль.
      - Остаешься? - спросил Патерсон.
      Его напарником был Тини Нобл, пожилой неудачник, вечно кислый из-за того, что его не повышают.
      - Какого черта нам обоим терять время! В десять я тебя сменю.
      Через пять минут за ним пришла машина. Патерсон устроился поудобнее и принялся за следующий комикс.
      В доме было неуютно. Пепельница полна сигарных окурков, посуда немыта, в духовке пусто. Элис, видимо, играла в бридж. Поль Вэйн взглянул через окно на машину, стоявшую на улице. У него разыгрались нервы, казалось, по коже что-то ползает. Заглянув в кладовку в поисках чего-нибудь на ужин, он вдруг понял, что не может даже подумать о еде.