Прибыл элегантный молодой человек, некий Грей, и заговорил со Стартвент-Эвансом:
      - Когда закончил?
      - В шестьдесят третьем. Хаус. А ты?
      - Нью-колледж. Ты наверняка помнишь толстяка Спокса.
      - Разумеется. И того невыносимого коротышку, что таскался вечно за ним, помнишь его невероятный лондонский выговор, как же его звали?
      Поль Вэйн отвернулся и закрыл глаза. Чувствовал, как у него дергается левая щека. Голоса, словно птичий щебет, отодвинулись куда-то вдаль. Вдруг он почувствовал, как независимо от его воли поднимается его рука, почти до уровня плеча. Открыл глаза: рука спокойно лежала на подлокотнике. Встав, он торопливо вышел. Двери за ним хлопнули ещё раз. Это был Медли.
      - Знаете, здесь есть ещё одна гостиная?
      Они прошли через холл. В другой гостиной на столах лежали журналы, некоторые - в папках, как в приемной у врача. Медли сел в кресло рядом с Полем.
      - Полагаю, вам не по душе эти университетские снобы. Я их тоже не переношу. Знаете, я не англичанин, вырос в долинах Уэлса. Слышен акцент? Я старался от него избавиться.
      - Я бы и не заметил.
      - Очень мило с вашей стороны. Знаете, англичане обычно не любят уэльсцев. Потому я и держусь в стороне. У вас что-нибудь не в порядке?
      - Что вы имеете в виду? - Поль даже отодвинулся, но Медли нагнулся поближе.
      - Мы все здесь потому, что с нами что-то не в порядке. Я расскажу вам, что со мной. Я начальник производства у Свейна, это ответственная должность, можете мне поверить. И у меня там появилось двое снобов, знаете, таких, после университета. Они меня, конечно, ненавидят.
      - А почему вы здесь?
      - Утверждают, что эффективность производства падает, - понуро заметил Медли. - Говорят, я не могу сосредоточиться на работе. Но это только предлог. А что у вас?
      - Я тут для повышения квалификации. Новые методы работы с людьми, исследование мотивации и так далее.
      - Это они вам так говорят. Но увидите, дело тут в другом, за этим явно что-то кроется.
      Отворились двери, в них появилась тщательно причесанная голова Лоуренса. Увидев их, он облегченно вздохнул:
      - А, вот вы где. Знакомитесь? Отлично. Прибыли ещё двое...
      Вэйн молча обошел его и взбежал по широкой лестнице. Лоуренс внизу прислушивался, пока не закрылись двери.
      У себя в комнате Поль Вэйн достал из чемодана блокнот, сел к письменному столу, откуда открывался вид на старую конюшню, перестроенную под гаражи, на мокрые деревья за ней, и начал писать.
      Брилл уже слышал о слабости Полинга - порассуждать о версиях происходящего - и был готов ему подыгрывать:
      - Так вы уверены, мистер суперинтендант, что это Вэйн? Его рук дело?
      Полинг не любил жаргонных выражений, но рад был возможности проверить прочность той цепочки доказательств, которая связала Вэйна с убийствами. Начинал он с аморального поведения в прошлом, хоть никогда его ни в чем не обвиняли, и предполагаемой импотенции, часто встречающейся у сексуальных маньяков-убийц. И все улики - пишущая машинка, загадочное поведение в пятницу вечером и то, что труп Анны-Мари был замурован у него в погребе.
      - Это ещё не окончательно доказано, не забывайте. Но чтобы выдвинуть обвинение, этого достаточно. Не сомневаюсь, следы бетона найдем в багажнике его машины.
      - Да, сэр. Факт тот, что мы не обнаружили никаких связей между ним и порножурналом, или между ним и той женщиной, которая там заправляла. Или женщиной, которую он упоминал в письме.
      - Вполне возможно, сержант, и я склоняюсь к мнению, что женщины этой просто не существует.
      - И наш приятель делал все сам?
      - Да, Вэйн работал в одиночку.
      - Но если вы считаете, что труп был у него в подвале, то ведь тогда подвал этот был ещё не его. Я только хочу сказать, что он туда ещё не переехал, когда француженку убили. Зачем же ему прятать тело в доме, куда он собирался переезжать, почему не избавиться от него сразу?
      - Откуда я знаю? Думаю, он полагал, что так её наверняка не найдут. Я написал статью об убийцах такого рода, те часто прячут жертву в собственном доме. Вспомните Кристи, вспомните Криппена. Когда почувствовал, что мы дышим ему в затылок, решил избавиться от трупа.
      Брилл прекратил дискуссию из опасений рассердить шефа. И он считал, что Вэйн виновен, но видел в этой версии множество прорех.
      Понедельник, двенадцать тридцать. Плендер положил папку с документами посреди стола, слева поставил поднос с кофе и сандвичами. В папке было все с самого начала, с момента исчезновения Анны-Мари Дюпон, - протоколы допросов, донесения о беседах, ложные признания - все, что произошло до воскресной ночи. Он ел и пил, и при этом систематически просматривал материал, пытаясь найти факт, который так свербил у него в памяти.
      Понедельник, двенадцать тридцать. В управлении полиции графства познакомились с Тибби Монсером, одним из тех веселых здоровенных типов, которых Полинг терпеть не мог. В машине по дороге к Геттингем Кастл Полинг проинформировал того об обстоятельствах дела. Инструкции требовали, чтобы при аресте присутствовали представители полицейских властей.
      Входные двери распахнулись ещё до того, как машина остановилась перед ними.
      Джей Барнс Лоуренс провел их в холл.
      - Видимо, излишне надеяться, что ничего серьезного не произошло, ибо иначе вас бы тут не было. Но, надеюсь, вы будете действовать достаточно деликатно. Вэйн показался мне немного не в себе.
      - Где он сейчас?
      - В своей комнате. Позвать?
      - Пока нет. Вначале мы хотели бы осмотреть его машину.
      Поль Вэйн давно закончил писать. Сидел, обхватив руками голову, и тупо смотрел на дождь. Видел, как трое мужчин, обходя лужи, подошли к его автомобилю, стоявшему под навесом, и открыли багажник.
      Поль Вэйн сложил исписанные листки, дописал ещё три слова, вложил листы в конверт, заботливо его заклеил и написал всего лишь одно слово. Потом встал из-за стола.
      В багажнике и невооруженным взглядом видны были следы глины и бетона. И пахло гнилью. За один из болтов зацепился обрывок мешковины, похоже, от мешка, которым был прикрыт труп. Еще там были какие-то частицы, напоминавшие кожную ткань в состоянии разложения. Машину осмотрели на предмет пятен крови или иных следов, позволивших бы установить, не в нем ли перевозили других убитых, но ничего не нашли. Монсер вопросительно поднял бровь, Полинг кивнул.
      Лоуренс, слегка обеспокоенный, ожидал их в холле. Собрался что-то сказать, но Монсер похлопал его по плечу.
      - Не беспокойтесь, дорогой мой, ничего не случится. Где его комната?
      - Я вам покажу.
      Когда они двинулись по лестнице, из гостиной в холл вышли двое мужчин и с нескрываемым любопытством уставились на них.
      - Только прошу вас, поделикатнее.
      - Скорей начнем - скорее кончим. Это здесь?
      Монсер тихонько потрогал ручку, потом постучал. Никто не ответил. Полинг шепнул Лоуренсу:
      - Позовите его.
      Лоуренс дрожащим голосом произнес:
      - Поль, к вам можно на минутку?
      Тишина.
      Монсер снова повернулся к Лоуренсу:
      - У вас есть ключ?
      Теперь он даже не пытался говорить потише.
      - Внизу, в канцелярии. Но если ключ внутри, не сможем...
      - Ничего, справимся. Принесите.
      Когда Лоуренс вернулся, Монсер взял ключ, присел и с минуту повозился с замком. Слышно было, как внутри ключ упал на пол. Вставив в замок другой, он повернул его. Двери открылись. Все вошли.
      Комната была пуста, по крайней мере вначале так показалось. Брилл первым увидел тело, висевшее за дверьми, багровое опухшее лицо, петлю на горле из пестрого галстука. Положив тело на пол и стянув петлю, Монсер с Бриллом попытались сделать искусственное дыхание. Полинг с недовольной миной отвернулся. Джей Барнс Лоуренс воскликнув: "Господи!" - повторял это снова и снова.
      - Закройте двери, - приказал Полинг. Лоуренс сделал это, не отводя глаз от тела на полу и качая головой.
      - Повесился... Кто мог подумать...
      - Не стойте так, вызовите врача...
      Уходя, Лоуренс продолжал покачивать головой. Полинг взглянул в окно.
      - Он увидел нас у машины.
      Подняв конверт с надписью "Полиции", открыл его.
      - Бесполезно, - бросил Брилл, разгибаясь. Монсер продолжал свои попытки. Полинг читал письмо Вэйна:
      "Я пишу это, потому что за последние три месяца после переезда в Роули жизнь моя пошла прахом. Элис от меня ушла. В это странное заведение меня отправили на какие-то курсы для дилетантов, а после моего возвращения Хартфорд постарается лишить меня места.
      Ясно, что полиция подозревает меня в убийствах. Жизнь моя, как я понимаю, кончена. Начать новую? Невозможно,
      Но хочу, чтобы все знали правду. Я повел себя глупо, лгал полиции, но не совершал никаких преступлений. Меня кто-то преследует.
      Я хочу написать все, что знаю о деле Олбрайт. На допросе я говорил чистую правду. Луизу Олбрайт я почти не знал. Проводил до дому и поцеловал, не больше. Узнав о других случаях с девушками, полиция меня заподозрила, и напрасно. Ничего я не знаю о письме, отпечатанном на моей машинке. Не могу объяснить. Но говорил я одну чистую правду.
      До вечера пятницы.
      В пятницу я вернулся домой и не нашел Элис. Немного выпив, обошел дом и пошел в подвал взглянуть, забрала ли она чемоданы. Чемоданов там не было. На том месте, где они лежали, бетонный пол потрескался и осел. И воняло. Ковырнув рассыпавшийся бетон, я нашел труп.
      Чей это был труп, как туда попал, сколько там лежал? Понятия не имею. Но я перепугался. Чувствовал, что от него нужно избавиться. За мной следили, снаружи стояла полицейская машина. Они могли найти труп и арестовать меня.
      И я взял лом и выкопал её - яма оказалась мелкой и плохо забетонированной. Уложил в багажник, накрыл мешком и её тряпками, валявшимися в яме. Поехал на болота, остановился, засунул труп в бурьян и забросал листвой и ветками.
      Была это женщина. К её смерти я не имею никакого отношения. Пока ещё её не нашли, но, разумеется, когда-нибудь наткнутся, рано или поздно. И снова возьмутся за меня. Я этого не вынесу.
      И почему это случилось со мной?
      Поль Вэйн".
      В конце письма было нацарапано:
      "Полиция здесь. Осматривает машину. Я больше не могу".
      Монсер поднялся, вытирая пот со лба.
      - Да, он отгулял свое, это точно. Ну что, признался, небось все выложил?
      - Нет.
      - Но как же так? Чего ж он повесился? И ещё на таком чудном галстуке.
      Полинг взглянул на тело.
      - Не знаю...
      Брилл тоже посмотрел на то, что было Полем.
      - Проблему можно решить и так...
      Понедельник, двенадцать тридцать. Боб Лоусон довольной улыбкой встретил Брайана Хартфорда.
      - Садись, Брайан. Я рад, что ты нашел для меня минутку. Тебе должно быть интересно, что Джой Фиддик уже вне игры. Их интересы переменились. Точнее, мы заключили с ними соглашение, по которому получаем доступ на американский рынок. Начнем работать в Штатах, и по-крупному. Понадобятся большие затраты, конечно, но
      игра стоит свеч. Ты себе это представлял не так, а?
      Отпираться не было смысла.
      - Не так.
      Теперь он ждал вполне определенных выводов, но ошибся. Видимо, сочтя, что победителю позволительно быть великодушным, Лоусон предложил ему повышение и расширение полномочий - все руководство американским проектом. Хартфорд предложение тут же принял.
      Иногда противника нужно уничтожить, но часто лучше подкупить. Боб Лоусон настолько был доволен собой, что набрал номер доктора У инстенли и условился о визите.
      Понедельник, четырнадцать тридцать. Хэзлтон, войдя в кабинет Плендера, захлопнул за собой дверь. Выглядел он неважно.
      - Вы уже знаете?
      - Что?
      - Вэйн увидел, как обыскивают его машину, и повесился. Этого нельзя было допустить. Проклятый идиотизм.
      - Значит, это все-таки он? - Казалось, Плендер разочарован.
      - В письме он ни в чем не сознался, только, что избавился от трупа француженки. Нашел её в подвале и перепугался. - Тут Хэзлтон заметил перед сержантом груду бумаг. - Какого черта вы в них роетесь?
      - Материалы следствия. Я был уверен, что видел в них что-то очень важное, слова кого-то из допрашиваемых.
      - Не понимаю, о чем вы.
      Плендер сглотнул слюну, прежде чем ответить. Хэзлтон понял, что сержант крайне взволнован.
      - Брилл подал очень подробный рапорт о вашей беседе с Альбертой Норман. Смотрите, что она сказала об Алистере: "Он был лентяй. И скряга". Она так говорила?
      - Вполне возможно. Ну и что?
      - Слово "скряга" сейчас нечасто услышишь, правда?
      - Ну и что? Вполне возможно, она придумала Алистера, чтобы скрыть что-то другое. И неизвестно что.
      - Вот мой рапорт о допросе Джоан Браун. Когда я спросил, почему она ушла с работы, заявила, что её шеф был старым скрягой. - Он ткнул пальцем в строчку. - Не удивительно ли, что она употребила то же самое слово? Как выглядела Норман, сэр? Подождите, я вам скажу... Метр пятьдесят пять пятьдесят восемь, довольно плотная, высокий лоб, нос чуть изогнутый... - он даже нарисовал его, - довольно полные ноги, крупные ступни.
      - Нос похож... а если ещё крашеные волосы, и грим, и очки...
      - С простыми стеклами. Она могла изменить все что угодно. Но только не нос. Жаль, что в тот день меня не было. Я бы её опознал.
      Хэзлтон взял листок, на котором записан был разговор Плендера с Джоан Браун, и перечитал его.
      - Пожалуй, вы правы. Но что это дает? Джоан Браун исчезла и снова вернулась, ну и что?
      - Она утверждала, что ездила к родителям. Тогда я им не звонил, ибо счел это важным. Позвонил сегодня, говорил с обоими. Мать рассказала, что Джоан приехала совершенно не в себе, плакала и кричала, что совершила нечто ужасное. За неделю оправилась, и начались скандалы, что, полагаю, для них нормально. Скандалы продолжались до тех пор, пока она не собралась и не уехала. Еще в двенадцать лет утратила контакт с родителями и перестала ходить в церковь. Родители - рьяные методисты, призывали на неё адские кары даже по телефону.
      - Потом она объявлялась?
      - Да. В прошлом месяце получили два заказных письма, в каждом было по пятьдесят фунтов. И листок: "С приветом. Джоан". И вот что еще. В четырнадцать лет с ней была неприятность. Поймала пса, привязала его и изрезала так, что тот истек кровью.
      Хэзлтон вытаращил на него глаза.
      - После этого все кругом её так возненавидели, что, едва окончив школу, она ушла из дому. И потом появлялась только изредка.
      - Полагаете, она участвовала в убийстве француженки, испугалась и сбежала домой, потом почувствовала желание продолжать и вернулась?
      - Это логично, не так ли? Особенно если вспомнить историю с псом.
      Хэзлтон согласился:
      - Да, это логично. Но не забывайте, все это только теория. Суперинтендант на это не клюнет.
      Плендер скромно кашлянул.
      - Но это не все, сэр.
      - Еще одна теория? Перестаньте забивать этим голову, Гарри, а то заработаете за столом геморрой.
      - Это не теория. Я отнес в лабораторию, и там все проверили. Я заметил случайно, когда рылся в бумагах.
      Говорить он пытался как можно скромнее. Положил на стол письмо почтальону Роджерсу с конвертом и рядом - карточку со сведениями о Доме Плантатора из конторы агента по торговле недвижимостью. Карточка была из фирмы "Борроудэйл и Трэпни". Лаборатория подтвердила идентичность характеристик обоих документов. Вне всяких сомнений, оба были напечатаны на одной и той же машинке.
      ГЛАВА XXVII
      ПОСЛЕДНИЕ СТРАНИЦЫ ДНЕВНИКА
      Понедельник.
      Бонни. Ни о чем другом не могу я думать, не могу писать. Она присосалась ко мне, эта отвратительная пиявка в женском образе. Говорит, что мы должны быть вместе, что я должен о ней заботиться. Предложил ей деньги, оставшиеся от журнала, не потому, чтр боюсь её, а потому, что она должна уйти. Возьми и иди, сказал я ей. Но она уходить не хочет. Хочет, чтобы мы ушли вместе, предлагает сменить фамилию, как она говорит: "начать все сначала". И найти новых девушек.
      Она мне отвратительна. Но она в моем доме, сует нос в мои книги, хихикает, пристает и раздевается передо мной донага, желая того, что я никогда ей не дам. Твердит о прошлом, о котором я не хочу вспоминать. Я принадлежу будущему.
      У этой мерзавки есть револьвер. Видно, раздобыла его через ребят в Далвиче, якобы какой-то тип ей тогда угрожал. Может, это и правда. Словом, у неё есть револьвер, и она якобы умеет с ним обращаться.
      Сидит в моей комнате, грязная и неухоженная, как бродяга, как паук присосавшись к моим книгам. Я убрал дневник, чтобы она не нашла. Прочитай она его, засмеялась бы своим вульгарным смехом и сказала - это доказывает, какой я псих.
      Ведь она живет с убеждением, что вполне нормальна.
      Больше я её не выдержу.
      Примечание.
      Человека, который начал писать этот дневник, больше нет. Тот человек подписывался именем Абель, носил маску Белы, был графом Дракулой и всегда играл с масками. Вся его жизнь была основана на идее, что на самом деле он некто иной. Но зато я эту идею воплотил в действительность, собственным телом и душой испытал то, что Мэтр называл "переоценкой всех ценностей". Когда муки душевные донимают меня, а сейчас мне приходится тяжело, перечитываю его слова, находя в них утешение.
      Приведу три цитаты:
      "Мораль - это способ перевернуться спиной к желанию жить".
      "Ни у кого из вас не хватит смелости убить человека".
      "Мы слышать не хотим, что все великие люди были преступниками (разумеется, не в общепринятом смысле этого слова), что преступление было неотъемлемой частью их величия".
      Все эти слова отзываются в моей душе. Я превратил их в действие.
      "Боль - нечто иное, чем наслаждение, - но не его противоположность", сказал Мэтр. Но наслаждение и жажда обладания неотделимо связаны с болью.
      Если я говорю это и если я наполнил содержанием свои слова, меня за это нужно считать безумцем? Но я принимаю это имя.
      И Он в конце концов ушел в безумие, как назвал этот мир. В письме Стриндбергу подписался "Ницше Цезарь", твердил, что созывает в Риме князей и велит казнить наследника престола. Утверждал, что велел заковать Кайафу в цепи и благословил Бисмарка и всех антисемитов. Верил, что обладает божественной силой, и обещал вызвать хорошую погоду. Такие безумные мысли могли быть только у человека, отбросившего все маски.
      С этого мига их сбрасываю и я. Игроки и Игра уходит в прошлое. Я подвергся испытаниям, я претерпел, я произвел Переоценку Всех Ценностей. Я Фридрих Вильгельм Ницше. Все остальное в моей жизни было только игрой в безумие.
      ГЛАВА XXVIII
      ПОСЛЕДНИЙ КУСОК ГОЛОВОЛОМКИ
      - С сержантом Плендером мы уже знакомы, но старший инспектор... воскликнул мистер Борроудэйл. - Господи Боже! Полагаю, что вы хотите говорить со мной о том несчастном случае в Доме Плантатора. Хотя счастье и несчастье - понятия относительные. Знаете, что дом уже продан? И я ещё имел удовольствие отклонить два предложения? Извращенное любопытство - страшная вещь! Чем могу быть полезен?
      Сомкнув пальцы, захрустел суставами величиной с орех. Плендер видел, что старик нервничает, но понимал, что многие чувствуют себя неловко в присутствии полиции. Плендер только что провел беспокойные часы на телефоне, собирая информацию о Борроудэйле. Жил вдовцом, хозяйство вела экономка, несколько лет ходил в советниках. Трэпни в фирме давно не состоял, да и дела шли не лучшим образом. По общему мнению, Борроудэйлу нужен был компаньон.
      Хэзлтон решил говорить напрямую, хоть и не все.
      - Мистер Борроудэйл, ваша фирма использует или использовала пишущую машинку марки "Адлер".
      - Да? Я и не знал. Спрошу у миссис Стефенсон.
      Он встал. Плендер за ним.
      - Я сам её спрошу, если не возражаете.
      В приемной сидели пожилая женщина и девушка. Женщина печатала на машинке, девушка возилась с картотекой. Плендер прикрыл за собою дверь.
      - Миссис Стефенсон, вы не ответите мне на несколько вопросов?
      Гигантский бюст придавал миссис Стефенсон крайне воинственный вид. Девушке она сказала:
      - Роза, у вас полчаса на покупки.
      - Как это? Я не собираюсь в магазин.
      - Идите и полчаса не возвращайтесь.
      - Но ведь идет дождь!
      - Тогда станьте в дверях и смотрите на дождь.
      - А-а, поняла. Я вам мешаю. - Надувшись, девица вышла. Миссис Стефенсон вздохнула:
      - Да, девушки теперь не те, что раньше, и чем дальше, тем хуже. Сержант, если ваши вопросы будут касаться мистера Борроудэйла, я хочу, чтобы он при этом присутствовал.
      - Я задал ему этот вопрос, и он послал к вам. Это такая мелочь. Пользуетесь вы машинкой марки "адлер" или нет?
      - Нет.
      Плендер опешил. Миссис Стефенсон была похожа на председательницу союза всех матерей на свете. Его удивление было настолько очевидным, что она по-матерински его пожалела:
      - Я работаю в этой фирме десять лет и никогда не пользовалась никакой другой машинкой, кроме этой.
      Сержант взъерошил пальцами волосы.
      - У вас должна быть ещё одна. Или была. Должна была быть!
      - Молодой человек, вы хотите сказать, что я лгу? Страшно даже подумать. Даю вам слово, что никакой другой машинкой я не пользовалась. Я даже называю её "верным другом".
      Тяжело вздохнув, Плендер достал лист с проспектом Дома Плантатора.
      - Но откуда же это? Это ведь ваше, но текст напечатан на "адлере".
      Дама взглянула на проспект, словно на грязную тряпку.
      - Это здесь не печаталось. Правда, дом уже продан, но тут все проспекты, которые мы разослали.
      Подойдя к столу, она вернулась с документом, который подала Плендеру. Текст был почти таким же, но отпечатан явно на другой машинке.
      Сержант снова схватился за волосы.
      - Мистер Борроудэйл сам дал мне этот проспект. Здесь же бланк вашей фирмы.
      Огромный бюст миссис Стефенсон почти коснулся его.
      - Это верно. Но печаталось это не здесь. Могу вам только посоветовать спросить, где он это взял. - С материнской усмешкой она добавила: - Но вначале вам следует причесаться. Волосы у вас стоят дыбом.
      Вернувшись в кабинет Борроудэйла несколько обескураженным, сержант подал обе бумаги Хэзлтону.
      - Миссис Стефенсон утверждает, что никогда у вас не было другой пишущей машинки, кроме "ремингтона", на которой напечатан вот этот проспект. Но не тот.
      Хэзлтон постучал пальцем по листу, напечатанному на "адлере".
      - Вы убеждены, что его дал вам лично мистер Борроудэйл?
      - Конечно.
      Хэзлтон повернулся к старику:
      - Откуда это?
      Тот опять захрустел суставами. Потом вежливо улыбнулся, показав пожелтевшие лошадиные зубы.
      - Поверьте, не имею понятия.
      Хэзлтон угрожающе прищурился.
      - Вы его сами дали сержанту Плендеру.
      - Да? А это так важно?
      - Да, мистер Борроудэйл. Очень.
      - Вы это достали из шкафа за вашей спиной, - заметил Плендер. - Там могут быть ещё копии.
      - Обычно я оставляю парочку. - Старик заковылял к шкафу, Плендер за ним. - Да, вот. Один я дал вам, другой экземпляр здесь. Но, думаю, это все.
      Плендер взглянул на листок.
      - Но это напечатано на вашем "ремингтоне".
      - Мистер Борроудэйл, хватит! - не выдержал Хэзлтон. - Думаю, вы с нами не откровенны.
      Беспокойство Борроудэйла нарастало:
      - Господи Боже, можно мне позвать миссис Стефенсон? Боюсь, без неё мы не разберемся.
      Хэзлтон кивнул.
      Вошла миссис Стефенсон, солидная и спокойная. У Борроудэйла заметно дрожал голос:
      - Миссис Стефенсон, эти люди хотят знать, откуда этот проспект, но я не знаю. Прошу вас, помогите.
      Женщина скрестила на могучей груди руки.
      - Не из нашей канцелярии.
      Хэзлтон слегка повысил голос:
      - Но напечатано на вашем фирменном бланке и было у вас в картотеке.
      - Не нужно кричать. - Плендер с интересом следил, как она сверлит взглядом старшего инспектора. - Криком делу не поможешь. Это произошло в мое отсутствие. - Она приложила руку к груди. - Моя пневмония.
      Плендер просто не решался взглянуть на Хэзлтона.
      - Два года назад у меня была пневмония. Как раз тогда, когда мы тоже занялись Домом Плантатора. Это старые проспекты.
      Мистер Борроудэйл похлопал себя по лысине.
      - Ах я, старый глупец. Конечно, ваша пневмония, все ясно.
      Судя по голосу, старший инспектор с трудом держал себя в руках:
      - Может быть, я и глупец, но я не понимаю. Что ясно? Вы хотите сказать, что Дом Плантатора продавала и другая фирма?
      - Конечно. Обычное дело. Вначале они занимались этим сами, но дом продать не удалось, и мистер Медина решил воспользоваться и нашими услугами. Обычно в таком случае комиссионные делят пополам.
      Плендер перебил его:
      - Когда я впервые был у вас, вы не сказали, что были контрагентом.
      Борроудэйл, взглянув на него, простодушно ответил:
      - А вы меня не спрашивали.
      - Значит, и в другой фирме имели ключи и доступ в Дом Плантатора?
      - Разумеется.
      - Я все ещё не понимаю, при чем тут пневмония миссис Стеферсон, заметил Хэзлтон.
      - Меня не было, так что взяли временную сотрудницу, но она не подошла. Нынешняя молодежь не любит утруждать себя. Ей не хотелось печатать новые проспекты, она взяла старые, сунула их в копировальную установку и сделала несколько копии на наших фирменных бланках. Позднее, когда я вернулась, все напечатала как следует.
      Мистер Борроудэйл случайно дал вам одну из старых копий.
      - Значит, "адлер" принадлежит той, другой фирме, вашим контрагентам. Кто они?
      Мистер Борроудэйл сомкнул пальцы и захрустел суставами.
      - Дарлинг из Бишопгейта.
      Понедельник, шестнадцать ноль-ноль. Элис Вэйн положила трубку. Мать накинулась на неё как ястреб.
      - Это из полиции. Они позвонили, а не заехали, потому что не знали, дома ли я.
      - Его арестовали! - Миссис Паркинсон говорила так, словно её заставляли проглотить особо противное лекарство.
      - Поль... повесился. Кажется, полицейские хотели с ним поговорить, а он подумал... не знаю, что он подумал. Был в Хемпшире на каких-то курсах.
      - Хоть не дома.
      Элис в упор взглянула на мать.
      - Не хочу казаться бесчувственной, но не могу и молчать. Все к лучшему. Я всегда говорила, что он ничего не стоит.
      - Да, говорила, мама. Но нужно ли повторять это сейчас?
      Взяв лист бумаги, она стала помечать:
      "Сказать Дженнифер. Сказать на фирме. Судебное разбирательство? Узнать в полиции".
      Мать все ещё стояла рядом.
      - Я не нуждаюсь в помощи.
      Сделав нужные звонки, Элис поднялась к себе. Из Роули она забрала снимок Поля времен их знакомства, он был там весел и непринужден, и показался ей нестерпимо красивым. Перевернула фото рамкой кверху. Потом расплакалась.
      На улице продолжал лить дождь.
      Понедельник, шестнадцать тридцать. Боб Лоусон сказал Элис несколько сочувственных слов, причем она показалась ему неожиданно сдержанной. Потом провел, как позднее сказала Валери, тяжелых десять минут, раздумывая, то ли смерть Поля в известной мере на его совести, то ли тот действительно убивал девушек и его самоубийство никак не заденет интересы фирмы. Рассудив, что совесть его чиста и серьезные осложнения для фирмы маловероятны, он сообщил новость Брайану Хартфорду. Брайан вначале молчал. Потом сказал:
      - Я бы хотел, чтобы его место заняла Эстер Мейлиндин. Не возражаешь?
      Реакция Хартфорда Лоусона на миг поразила.
      - Да нет...
      Из трубки доносился спокойный голос Хартфорда:
      - Я ничего не имел против Поля Вэйна. Он думал иначе, но ошибался. У него просто были устаревшие воззрения на решение кадровых проблем, и только.
      Эти слова и быстро просохшие слезы Элис стали единственной эпитафией Полю Вэйну.
      Понедельник, семнадцать тридцать. Прыщавая секретарша в конторе Дарлинга работала на машинке марки "ройаль" и ничего не знала об "адлере". Когда она сказала, что шеф ушел с обеда, Хэзлтон весело ответил, что тот ещё вернется и попросил разрешения подождать в его кабинете.
      Там они обнаружили множество корреспонденции о продаже домов, но никакого сейфа или запертых ящиков, ничего, хоть как-то связанного с преступлениями, пока, наконец, Плендер, извлекавший из шкафа подшивки "Бюллетеня торговли недвижимостью", не заметил, что на трех из них совсем не было пыли. За ними он обнаружил томик, переплетенный в тонкую синюю кожу, которая когда-то шла на подписные издания классиков.
      Едва раскрыв, он передал его Хэзлтону.
      Понедельник, восемнадцать тридцать.
      - Включите свет, - сказал Полинг.
      Дождь перестал, но темные тучи на горизонте сулили бурю. Брилл включил свет. Полинг дочитал синий томик, отложил его и вздохнул.
      - Он псих, - сказал Хэзлтон. - Совершенно ненормальный.
      - Когда вы заходили к нему, он показался вам нормальным.
      - А что это за тип, о котором он пишет все время, этот Ницше?
      - Немецкий философ, - воодушевленно пояснил Полинг, сомкнув длинные холеные пальцы. - Как здорово, правда? Теперь все ясно, последний кусочек головоломки встал на место. В этом случае им оказалось известие, что Дарлинг в свое время был контрагентом по Дому Плантатора. Кто знает, куда спрятать труп, кто знает, который дом необитаем? Агент по торговле недвижимостью. Этим объясняется и использование пишущей машинки Вэйна. Дарлинг заметил её в "Плюще" и воспользовался этим. Потом, когда они с Браун убили француженку, зарыл тело в подвале.
      Плендер, кашлянув, перебил его:
      - Убили её не в "Плюще".
      Хэзлтон неторопливо заерзал.
      - Пора уже ехать за ним.
      Полинг любезно улыбнулся.
      - Потерпите. Займет это не более пяти минут, а дело того стоит. Значит, Браун перепугалась, уехала, потом вернулась, и Дарлинг делает её редактором порнографического журнала. Мы ничего о нем не знаем, разве что основал он его из-за денег, а потом использовал для поиска жертв. Она перекрашивает волосы, прихорашивается, надевает очки с простыми стеклами, и вот она - Альберта Норман. Уже отведала крови и жаждет еще.