Орел - Орел в песках

– Приятно видеть новые лица, командир, – улыбнулся оптион, когда Макрон, спешившись, ответил на салют. – Уже месяц не видел римлянина.

Макрон с зевком потянулся и с чувством поскреб ягодицы, восстанавливая кровообращение после целого дня в седле. Мышцы болели, Макрон провонял потом и покрылся пылью.

– Мне нужно помыться. Как я понимаю, бани тут нет.

– Нет, командир.

– А в Кумране?

– Там есть, командир. Но нам не разрешается пользоваться их банями.

– Это почему? – раздраженно спросил Макрон. – Я хорошо заплачу им.

– Это ессеи, командир. Они вполне дружелюбны, но не желают разделять с нами ни еды, ни удобств – чтобы мы ничего не осквернили.

– Да что за проклятая земля! – взорвался Макрон. – Что, у всех мозги от солнца сварились? Что за ессеи? Еще одна проклятая секта?

– Прошу прощения, командир. – Оптион пожал плечами. – Так обстоят дела. У моих людей строгий приказ – ни в коем случае не оскорблять ессеев.

– Тогда ладно. Устрой наших людей и накорми их. Я хочу поплавать.

– Плавать, командир?

– Да. В море. – Макрон заметил удивление на лице оптиона и раздраженно воскликнул: – Только не говори, что наши милые ессеи откажутся разделить со мной целое проклятое море!

– Нет, командир. Дело не в этом…

– Позаботься о людях и лошадях, – прервал его Макрон и повернулся к Катону: – Ты идешь?

– Обязательно, – улыбнулся тот. – Ни за что не пропущу.

Уголком глаза Макрон заметил, что его друг обменялся понимающим взглядом с Симеоном и резко повернулся.

– Что еще?

Катон с невинным видом ответил:

– Ничего. Пойдем купаться.

Два центуриона сняли доспехи и, оставшись в туниках и сапогах, спустились по каменистому склону к берегу. Пройдя немного в сторону, они обнаружили широкий галечный пляж и, раздевшись, сложили одежду, пояса и кинжалы на валуне. Макрон устало добрел до воды и пошел дальше, сопровождаемый любопытным взглядом приятеля. Погрузившись по пояс, Макрон поднял руки и потер пальцы друг о друга.

– Странно… как будто масло. – Центурион посмотрел на пальцы, понюхал и лизнул. В тот же момент его лицо исказила гримаса. – Фу!

– Что такое?

– Вода. На вкус ужасная. Слишком соленая.

– Тогда не пей, – посоветовал Катон. – Просто плыви.

– Для такого плохого пловца ты что-то слишком рвешься в воду.

Катон засмеялся.

– Сейчас поймешь.

Макрон слишком устал, чтобы продолжать разгадывать намеки Катона, и отвернулся. Вытянув руки, он бросился в ласково набегавшие волны моря, однако вместо того, чтобы погрузиться под воду, всплыл, как пробка. Едва он попытался сделать гребок, ноги словно выскочили из воды.

– Да что за проклятье?

Катон захохотал и направился к другу. Еще не зайдя по плечи, он ощутил, как вода выталкивает его. Чувство было очень странное, и Катон восторженно улыбнулся. Макрон все еще барахтался, пытаясь отплыть хоть на несколько гребков от берега.

– Смешно. – Макрон сдался и перевернулся на спину. Без усилий лежа на спине, он посмотрел на Катона: – Значит, поэтому море и называют чудом природы.

Катон погрузился в воду и задрал вверх ноги.

– Правда, странно?

Справившись с удивлением, Макрон согласился, что ощущения и в самом деле приятные, и какое-то время экспериментировал, поворачиваясь в воде; оказалось, что лучше всего лежать на спине и грести руками, как веслами. Катон последовал его примеру, ухая, как мальчишка.

Они так громко плескались, что слишком поздно услышали предупреждающие крики со стены форта. Раздался стук копыт, отдаленный хруст гальки. Катон вывернул шею и увидел пятерых всадников, скачущих по тропинке вдоль берега Мертвого моря.

– Макрон! Вылезай!

– А?

Катон указал на всадников – до них оставалось меньше трехсот шагов. Центурионы бешено подгребли к берегу и, почувствовав под ногами дно, выскочили из воды. Всадники приближались, сверкая обнаженными клинками. У приятелей не осталось времени возвращаться к кинжалам.

– Плевать на одежду! К форту!

Они стремительно побежали по камням, морщась, когда острые края впивались в ступни. Достигнув тропинки, центурионы припустили по ней и начали подниматься к воротам. Часовой что-то прокричал вниз, во двор; через несколько мгновений два солдата выскочили из форта, бросили взгляд на приближающихся всадников и устремились вниз по склону, навстречу офицерам. Катон рискнул оглянуться на тропинку и ужаснулся, увидев всадников в ста шагах позади – те мчались, пригнувшись к гривам лошадей, и понукали их, взяв мечи на изготовку. Катон понял, что их с Макроном настигнут прежде, чем они доберутся до форта, и задолго до того, как до них добежит первый солдат.

– Беги! – проорал Макрон, взбираясь рядом по склону. – Эти твари уже близко.

Катон несся, втянув голову в плечи, словно это могло спасти его от меча преследователей. Он почти не замечал боли в израненных ступнях, не отрывая глаз от ворот, и бежал изо всех сил. Топот копыт за спиной оглушал, и в последний момент Катон рискнул бросить взгляд через плечо.

– Проклятье! – заорал он, когда фигура первого всадника выросла над ним.

Взметнулся меч, готовый нанести смертельный удар. Катон увидел торжествующий огонек в черных глазах всадника и зубы, оскаленные в беспощадной улыбке. Центурион споткнулся и больно покатился на землю. Инстинктивно он повернулся и поднял руку. Бандит остался на месте, но в глазах его застыло удивление. Из груди торчало древко стрелы. Меч выскользнул из руки всадника и звякнул о землю рядом с Катоном. Потом бандит сполз с коня и с глухим стуком рухнул на камни. От удара воздух с хрипом вырвался из его легких. Катон подхватил оружие и поднялся в боевую стойку. Следующий всадник возник рядом, обогнув лошадь, оставшуюся без седока. Макрон замер в нескольких шагах от друга.

– Беги, Макрон! – крикнул Катон. – Не останавливайся!

– Пошел ты! – рявкнул центурион, делая шаг к приятелю.

– Ты ничего не сможешь сделать! Беги!

Промедлив мгновение, Макрон упустил время, и очередной всадник рванулся вперед. Его лошадь повалила Макрона навзничь, но смертельного удара не последовало: стрела вонзилась под ребра врага, он согнулся пополам и вывалился из седла вбок. Следующий всадник, озадаченный и напуганный безошибочными выстрелами лучника, натянул поводья и бросил взгляд на форт. Третья стрела пробила горло соседнему наезднику, и он рухнул с лошади, ухватившись за шею; кровь с бульканьем устремилась из раны. Его товарищ что-то закричал, двое оставшихся в живых развернули лошадей и пустили их галопом по тропе, не смея оглядываться. Катон несколько мгновений провожал их глазами, тяжело дыша, и лишь потом разжал пальцы на рукояти меча. Приятели были спасены.

– Ты как? – спросил Катон.

– Прекрасно. – Макрон несколько раз тяжело сглотнул и кивком указал на три трупа на земле: – Лучник отличный, чтоб его…

Катон повернулся и взглянул на парапет над воротами форта. Ярко освещенный заходящим солнцем Симеон опустил лук и помахал рукой.

Катон слегка поклонился, а Макрон за его спиной коротко хохотнул.

– Напомни мне никогда не нападать на его караваны.

Глава 5

На следующее утро, когда колонна покинула форт, глаза всадников тревожно обшаривали окрестности. Вчерашняя атака не была делом рук обычных грабителей. Это была спланированная попытка уничтожить двух центурионов; стало ясно, что за ними следили с самого Иерусалима. Выжившие после нападения будут преследовать их, выискивать возможности для нового удара. А еще вполне возможно, подумал Катон, что пять всадников были частью большей группы; тогда колонну может поджидать засада.

– Что за земли отсюда до Бушира? – спросил Катон у проводника, когда они покинули Кумран и двинулись дальше по берегу Мертвого моря.

– На этом берегу реки Иордан нам вряд ли что-то грозит; и на восточном берегу какое-то время тоже. Опасность поджидает там… – Симеон махнул в сторону гор на дальнем берегу моря. – Чтобы достичь Бушира, нужно идти вверх по высохшему вади. На плато до темноты мы не доберемся. Если наши друзья собираются напасть снова, там это и произойдет.

– А другая дорога есть?

– Конечно. Можно пойти дальше на север – там хорошая дорога на Филадельфию[1]. Потом повернуть на юг – по караванному пути в Петру. На это мы потратим лишних два-три дня. Хочешь, чтобы я вел вас так?

Катон задумался и покачал головой.

– Вряд ли разумно предоставлять им лишнее время для подготовки. Что скажешь, Макрон?

– Если они хотят напасть, пусть нападают сегодня. Я готов.

– Отлично. – Катон улыбнулся. – Пойдем прямой дорогой.

Какое-то время они ехали молча, потом глаза Макрона вспыхнули – он обратил внимание на кончик лука, торчащий из седельной сумки Симеона.

– Ты вчера отлично стрелял.

– Благодарю, центурион.

Макрон помедлил и неловко продолжил:

– Спас нам жизнь.

Симеон повернулся и сверкнул белозубой улыбкой.

– Вряд ли меня похвалили бы, если бы убили тех, кого я приставлен охранять. Флориан наверняка вычел бы из моей платы.

– Так ты еще и телохранитель, а не только проводник?

– Я уже говорил, центурион, что провел много лет в пустыне, сопровождая караваны. Времени более чем достаточно, чтобы научиться владеть оружием. А учили меня лучшие воины Аравии.

– А почему ты бросил? Я имею в виду – сопровождать караваны?

– Это тяжелая жизнь. Я устал. Вместо меня работает мой приемный сын, Мурад – командует отрядом охранников на дороге из Петры в Дамаск.

– А стреляет он так же хорошо?

Симеон рассмеялся.

– Так же? Нет, Мурад стреляет гораздо лучше. Он сильнее, как и большинство его людей. Мурад положил бы всех пятерых, не дав им приблизиться к вам. – Симеон с обидой сплюнул. – А я только троих успел.

Макрон взглянул на Катона:

– Только троих. Никуда не годится.

– Пожалуйста, не будем больше об этом, – тихо попросил Симеон. – Я и без того стыжусь.

– Не будем, – улыбнулся Макрон. – И все-таки, твой сын, похоже, мог бы послужить империи. Из него вышел бы отличный солдат когорты ауксилиариев. Он никогда не думал об этом?

– Зачем ему? – Симеон, похоже, удивился. – Мурад и так живет неплохо. Ваша империя не заплатит ему и десятой доли того, что он зарабатывает, охраняя караваны.

– А, да я просто подумал… – смутился Макрон.

День тянулся подобно предыдущему, и вскоре жара стала удушающей. Далеко впереди, над долиной Иордана, воздух струился, как ртуть. Поздним утром отряд пересек реку, вьющуюся в густых зарослях тростника. Поток перекатывался через широкое ложе из песка и гальки, лошади вздымали белую пену, переходя брод. Взглянув вверх по течению, Катон увидел у противоположного берега, на мелководье, навес из пальмовых листьев. Там теснились люди, собравшиеся вокруг человека, который всех по очереди погружал в воду.

Катон тронул Симеона за руку и показал на людей:

– Что там такое?

Симеон взглянул.

– Это? Крещение.

– Крещение?

– Местный обычай. Они полагают, что так с человека смываются все грехи. Это принято у некоторых сект. Например, у ессеев в Кумране.

– Кстати, я хотел спросить, – добавил Катон. – Насчет сект. Сколько их тут? И чем они отличаются?

Симеон рассмеялся.

– Да особенно ничем, но, похоже, ненавидят друг друга от души. Сейчас соображу… Начать с Иерусалима. Там основные секты – саддукеи, фарисеи и маккавеи. Саддукеи твердо держатся традиции. Они считают, что в священных писаниях изложена непререкаемая воля бога. Фарисеи прагматичны и доказывают, что волю бога можно трактовать по писаниям. Маккавеи, в свою очередь, склоняются к твердой позиции. Они уверены, что иудеи – избранный народ, чья судьба – когда-нибудь править миром. – Симеон улыбнулся Катону. – Представляете, каково им быть под властью Рима? Вас они ненавидят даже больше, чем Ирода и его наследников.

– А их за что?

– За то, что они идумеи и не произошли от первых двенадцати еврейских колен.

Макрон покачал головой.

– Похоже, эти иудеи довольно упертые. И с какого хрена? Ведь их покоряли все завоеватели, которые проходили по этим землям.

Симеон пожал плечами.

– Возможно, они верят, что их бог спасает их для чего-то важного.

– Их бог? – Катон с любопытством посмотрел на проводника. – Ведь он и твой?

– Я уже говорил, я больше не имею отношения к этой вере.

– А во что ты веришь?

Симеон ответил не сразу, бросив взгляд на людей, проходящих крещение.

– Я и сам уже не знаю, во что верю…

– А что насчет тех людей, мимо которых мы проехали вчера? – вмешался Макрон. – Ессеи, или как их там…

– Ессеи, – подтвердил Симеон. – Тут все просто. Ессеи верят, что мир человеческий погряз в пороке, зле и бездуховности. Поэтому бог не жалует Иудею. Сами они пытаются жить простой, безыскусной жизнью. Все имущество принадлежит общине, и они живут в строгом соответствии со священными писаниями.

– С такими небось и не выпьешь толком?

Проводник бросил взгляд на Макрона:

– Нет. Пожалуй, нет.

– Есть еще какие-нибудь значительные течения?

– Еще одна секта. Ее приверженцы живут в деревушке недалеко от Бушира. Во многом похожи на ессеев, по крайней мере некоторые – они считают себя истинными последователями Иегошуа. К сожалению, те, кто с ними не согласен, призывают к мятежу.

– Их возглавляет Баннус, – сказал Катон.

– Да, ты прав, – Симеон удивленно взглянул на центуриона.

– Слышал о нем в Иерусалиме, – торопливо объяснил Катон.

Симеон продолжал:

– По словам Баннуса, Иегошуа хотел, чтобы его люди силой утверждали его учение, а ессеи пытаются возглавить движение и исказить веру Иегошуа. Он утверждает, что ессеи превратили ее в бессильный набор суеверий. Забавно: хотя в Иудее у них сторонников немного, но сеть протянулась по всей империи – так считает мой друг Флориан.

– И кто руководит этим течением? – спросил Катон.

Симеон пристально посмотрел на центуриона:

– Ты действительно хочешь знать? Настоящую опасность представляет Баннус. Уберите его – и, возможно, в провинции настанет мир.

– Да, ты прав, – спокойно ответил Катон. – Просто я люблю знать подробности, вот и все.

Берег Иордана постепенно поднимался, дорога шла мимо рощиц и полей, орошаемых водой из реки, дающей жизнь всей долине. К вечеру отряд достиг подножья гор, переходящих в громадное плато; земля стала более пустынной – мало было признаков жизни, только иногда попадалось стадо овец под присмотром подпасков. Едва завидев всадников, дети поспешно гнали животных прочь, скрываясь в овражках, прорезавших равнину.

Когда солнце стало клониться к горизонту, Симеон направил колонну в вади; дорога вгрызалась в крутой склон, петляя между скал. Вскоре проход стал таким узким, что пришлось двигаться гуськом. Кони осторожно ступали по тропе, держась подальше от острых стен. То и дело лошадь задевала камешек, и он катился вниз по склону, сопровождаемый дождем гальки. Русло совершенно пересохло, и под палящим солнцем не росло никакой зелени; шум проходящей колонны эхом отзывался в нависающих каменных стенах.

До заката осталось не больше часа.

– Симеон, на дороге ночевать не следует, – напомнил Катон.

– Чуть дальше есть широкий карниз. Там и разобьем лагерь.

– Это безопасно?

– Да. Тропа тянется в обе стороны от карниза, другим путем туда не доберется никто, даже горная коза.

Катон удовлетворенно кивнул.

Всадники выбрались на карниз с последними лучами солнца, уходящего за горизонт. Небо зажглось оранжевыми и пурпурными оттенками. Солдаты устало спешились и привязали лошадей подальше от края. Из седельных мешков достали корм и распределили между лошадьми. Оптион выставил часовых на тропе по обе стороны от карниза, остальные стали готовиться ко сну.

Макрон приказал костров не жечь. В чистом горном воздухе огонь будет заметен за много миль и выдаст бандитам – или, хуже того, сикариям – расположение отряда. С наступлением темноты Макрон, Катон и Симеон сели на плоский камень и стали смотреть на запад, на долину Иордана. Слева протянулось Мертвое море – темное и зловещее, под стать своему названию. На другом краю широкой долины горели далекие костры; воздух был настолько прозрачен, что Катон различал даже искры.

Он протянул вперед руку:

– Это Иерусалим?

Сидящий рядом Симеон прищурился и кивнул:

– Да. У тебя острый глаз, римлянин. Очень острый.

– У нас без этого никак.

Макрон поежился.

– Холодно. Там, внизу, мне и в голову бы это не пришло.

– Ночи станут еще холоднее, когда поднимемся на плато, – сказал, вставая, Симеон. – Пойду принесу одеяла.

– Спасибо.

Проводник двинулся в сторону темных фигур солдат, готовящихся ко сну. Катон запрокинул голову и устремил взгляд в небо. Оно, как и говорил Симеон, было прекрасно. Сотни звезд сверкали холодным неземным светом.

– Ты знаешь, я, кажется, понимаю, почему наш друг любит такую жизнь.

– Что тут любить? – проворчал Макрон. – Холод, вокруг враждебные местные, и поблизости ни приличной харчевни, ни теплой женщины. Всегда мечтал!

– Это да, но посмотри на звезды… Волшебный вид.

Макрон внимательно всмотрелся в затемненные черты друга и с сожалением покачал головой.

– Ты в армии уже сколько, почти четыре года?

– Да. И что?

– И когда ты прекратишь разговаривать, как распроклятый поэт?

– Не знаю, – тихо ответил Катон. – Наверное, когда вдоволь насмотрюсь на этот мир, чтобы устать от него.

– Жду не дождусь, – вполголоса сказал Макрон; возвращался Симеон, держа под мышкой толстые солдатские одеяла.

Утром отряд двинулся дальше. Холодной ночью не всем удалось выспаться, однако усталые солдаты внимательно оглядывали нависающие утесы в поисках признаков опасности. Вскоре тропа расширилась, склоны стали более пологими. Катон вздохнул с облегчением, оказавшись рядом с Симеоном и Макроном.

– Похоже, мы ускользнули.

– Трусливые бабы, – буркнул Макрон. – Вот кто они.

Симеон не ответил. Он внимательно изучал невысокий гребень, который обозначал начало плато. Внезапно проводник натянул поводья.

– Ты поторопился, центурион, – тихо сказал он. – Посмотри туда.

Катон пробежал взглядом по гребню горы и замер, увидев, как группка людей поднимается с камней – их силуэты обозначились на фоне неба. Появлялись еще люди, десятки людей, а потом – шеренга всадников перегородила дорогу на перевале. Оптион прокричал приказ своим людям сбросить поклажу, надеть шлемы и приготовить оружие. Макрон потянулся к рукояти меча.

– Ну вот, начинается, – спокойно сказал центурион.

Симеон оглянулся на Макрона и невесело улыбнулся.

– Неплохо для трусливых баб.

И тут один из всадников послал свою лошадь вперед, к римлянам.

Глава 6

– Это Баннус, – сказал вполголоса Симеон.

Катон, снявший соломенную шляпу и приладивший на голову шлем, удивленно посмотрел на проводника:

– Ты с ним знаком?

– Встречались раньше.

– Надеюсь, как друзья?

– Мы были друзьями много лет назад. Теперь нет.

– Надо было раньше об этом сказать, – проворчал Катон.

– Я не думал, что это важно, центурион. И потом, ты не спрашивал.

– Если мы выпутаемся, хорошо бы получить ответы на несколько вопросов.

Баннус остановил лошадь недалеко от римлян, улыбнулся, узнав проводника, и заговорил по-гречески:

– Когда мои люди рассказали про лучника в форте, мне следовало догадаться. Этих римских солдат сюда никто не звал, но мир тебе, Симеон из Бетсаиды.

– И тебе, Баннус из Ханаана. Чем мы можем служить тебе?

– Пусть эти два римских офицера сдаются. А ты и остальные можете вернуться в Иерусалим – мы только заберем оружие.

Симеон покачал головой.

– Ты знаешь, что это невозможно. Ты покроешь позором меня и мою семью.

Баннус несколько мгновений смотрел на Симеона, потом продолжил:

– Во имя прежних дней снова прошу тебя отдать нам этих двоих и оружие. На моих руках не будет твоей крови.

– Тогда отойди и пропусти нас.

– Нет. Эти двое убили трех моих людей в Иерусалиме. Их нужно казнить – в назидание народу Иудеи.

– А как же я? Я убил трех твоих людей у форта.

– Я сражаюсь с Римом, Симеон. И тебе следовало бы. – Баннус протянул руку. – Идем с нами.

– Нет.

Баннус опустил руку и обратился к всадникам эскадрона:

– Выдайте мне двух офицеров – и останетесь живы. Сложите оружие!

Макрон пихнул локтем Катона.

– Кого он пытается надуть? Он убьет солдат, как только они отдадут оружие! – Макрон сделал вдох, выхватил меч и крикнул Баннусу: – Тебе нужно наше оружие? Иди и возьми!

– Ш-ш-ш! – зашипел Катон. – Ты считаешь себя Леонидом?[2]

Баннус взглянул на центурионов, затем кивнул на прощание Симеону и пустил коня галопом вверх по склону, к своим людям.

Макрон позвал декуриона.

– Каковы наши шансы?

– Никаких, если останемся на месте и попытаемся обороняться. Нужно нападать, пробиться сквозь их строй и бежать. Только прикажи, командир. Но немедленно, пока они не напали первыми.

Макрон кивнул:

– Давай.

Декурион повернулся к солдатам:

– Построить плотный клин!

Когда лошади заняли позиции, Макрон и Катон застегнули ремешки шлемов и, отвязав поклажу, сбросили ее на землю. Симеон достал лук, натянул тетиву и приготовил колчан. Когда центурионы и проводник присоединились к остальным, Баннус уже добрался до своих людей и начал отдавать приказания. Он расставил пращников и лучников на флангах, а по центру, перегородив дорогу, встали пешие мечники – в основном плохо вооруженные, с хлипкими щитами. У некоторых были шлемы и кожаные панцири. За ними, на краю гребня, стояли Баннус и его всадники, вооруженные кто копьем, кто луком. Увидев, что пращники начинают собирать камни, Катон повернулся к декуриону:

– Давай! Командуй!

Декурион кивнул, набрал воздуху и крикнул:

– Эскадрон! Вперед!

Клин шагом двинулся вперед. Всадники одной рукой, прикрытой щитом, крепко держали поводья, а второй подняли копья вверх, чтобы не задеть товарищей, пока они не добрались до врага. Над ними, с обоих флангов, пращники раскручивали пращи над головой, а лучники подняли луки. Катон очень хотел, чтобы немедленно прозвучал приказ к атаке, пока не поздно, но осадил сам себя: декурион – опытный воин и знает свое дело.

– Эскадрон, рысью – вперед!

Солдаты пришпорили лошадей, и эскадрон рванулся вперед, как раз когда первый яростный шквал камней и стрел взвился в воздух. Резкая смена темпа сбила прицел врага, и большинство снарядов упало на землю чуть позади строя. Несколько стрел вонзилось в щиты замыкающих всадников. Одна лошадь жалобно заржала, когда стрела вонзилась ей в круп, подалась назад, но всадник удержался в седле и вернул скакуна в строй.

– В атаку! – крикнул декурион во главе клина, взмахнув мечом.

Солдаты подхватили боевой клич, снова пришпорили лошадей, и клин помчался вперед. Во второй шеренге Катон и Макрон вцепились в поводья; лошади понеслись с развевающимися гривами и хвостами. Вздымая пыль и песок, клин стремительно двигался вверх по склону, на Баннуса и его бандитов. С флангов по римлянам снова ударили стрелы и камни, на сей раз достигнув цели. Катон увидел, как камень попал в голову солдата впереди и слева. От удара голова всадника качнулась вбок, он выпустил из ослабевших рук копье, щит и поводья. Лошадь шарахнулась в сторону. Боец вывалился из седла, и конь, оставшись без всадника, понесся галопом. Справа от себя Катон увидел хмурое лицо Макрона, пригнувшегося к седельной луке. Симеон, крепко сидящий в седле, натянул тетиву, готовясь стрелять.

Баннус подъехал к пехотинцам и отдал приказ стоять насмерть, однако надвигающаяся кавалерия для многих оказалась слишком страшным зрелищем: бандиты рассыпались, убираясь с пути всадников. И тут – Катон даже не успел этого осознать – клин вонзился в позиции врага. Воздух наполнился скрежетом и звоном оружия, стонами и криками людей, хрипом и ржанием лошадей. Заметив движение справа и снизу, Катон ткнул мечом в юркого человека в грязном тюрбане. Тот шарахнулся в сторону, и клинок царапнул его по плечу. Зарычав, бандит замахнулся узким изогнутым мечом, и Катон едва успел отбить удар гардой. Затем центурион ударил сам, попав по тюрбану лезвием. Ткань приняла на себя режущую силу, но от мощного удара человек потерял сознание и исчез в пыли, поднятой копытами лошадей и ногами людей, схлестнувшихся в смертельной схватке. Катон огляделся. Макрон рубился с парой мечников, выкрикивая им в лицо оскорбления, вызывая на бой. Симеон достал стрелу, повернулся в седле, быстро выбирая цель, и спустил тетиву. Стрела, пролетев шагов десять, вонзилась в грудь бандита, и острие вышло из спины, вырвав кусок окровавленной плоти.

– Вперед! – прокричал Катон. – Не останавливаться! Вперед!

Декурион оглянулся, кивнул и подхватил клич. Солдаты подгоняли лошадей, прорывая строй бандитов, и, оказавшись на свободном месте, устремились в последнем броске вверх по склону – к поджидавшим всадникам. Баннус выхватил меч и крепко прижал к левому боку щит, выкрикивая приказы. Бандиты с громким кличем устремили лошадей на солдат. Клин давно распался, и римляне атаковали разрозненной массой. Стороны сошлись в мелькании блестящих мечей, лошадиных тел, развевающейся одежды и сверкающих доспехов. Без щита Катон чувствовал себя ужасно уязвимым. Он пригнулся, опустив меч, и погнал лошадь через схватку, сквозь ряды бандитов. Макрон пытался перекричать невообразимый шум:

– Прорывайтесь через них! Прорывайтесь!

Справа от Катона что-то мелькнуло ослепительно-белой вспышкой, клинок звякнул сбоку по его шлему. Центурион ударил пятками, и лошадь прыгнула вперед – как раз вовремя, позволив Катону избежать повторного удара. Клинок просвистел мимо его шеи. Перед глазами центуриона вспыхивали цветные пятна, но постепенно зрение восстановилось, и он повернулся к врагу. Темное лицо, окаймленное шапкой спутанных черных волос и бородой, оказалось совсем рядом; противник занес клинок для нового удара. Катон взмахнул своим оружием, блокировав удар, лезвие меча скользнуло по изогнутому клинку и глубоко вонзилось в волосатое запястье врага. Бородач закричал, отдернув руку, – кровь хлестала из страшной раны. Катон склонился ниже, вонзил меч в живот бандита, повернул и резко выдернул. Пытаясь сориентироваться, центурион быстро оглядел силуэты, плохо различимые в туче пыли, заметил свободное пространство между двумя лошадьми без всадников и направил скакуна туда, ударив плашмя мечом по крупу. Лошадь вырвалась из облака пыли, и Катон увидел, что проскочил воинов Баннуса.

– Ко мне! Римляне, ко мне! – закричал он.

Появились еще несколько силуэтов. Симеона нагонял всадник в тюрбане; проводник, крепко сжав в одной руке лук и поводья, поразил мечом преследователя. Из пыли выскочили еще несколько солдат, потом – Макрон, который, крепко обхватив своего преследователя за шею, выдернул его из седла и швырнул на землю. Внезапно весь мир вокруг бешено завертелся и расплылся. Катон заморгал, но по-прежнему видел все смутно. Его стошнило.

– Катон! – позвал голос рядом, и появилась темная фигура. Зрение чуть-чуть прояснилось, и Катон узнал Макрона. – Что с тобой?

– По голове получил, – невнятно проговорил Катон, пытаясь удержаться в седле. – Сейчас очухаюсь.

– Нет времени. Дай мне поводья.

Катон, не успев ответить, почувствовал, как поводья забирают у него из левой руки. Он вцепился в луку седла, и Макрон двинулся вперед, ведя лошадь Катона за собой. Они удалялись от врага. Зрение Катона постепенно прояснялось, но голова все еще кружилась, невыносимо тошнило. Большинство солдат вырвались из схватки и галопом мчались по гребню, прочь от бандитов. За их спинами борьба продолжалась вокруг тех, кто еще не вырвался из западни. Несколько вражеских мечников показывали в сторону спасающихся римлян и кричали, привлекая внимание конных товарищей. Баннус попытался быстро построить людей, но римляне уже получили фору в полмили. Бандиты бросились в погоню: их лошади были легче, на всадниках почти не было доспехов, так что они неслись стремительно и вскоре начали настигать римлян. Однако кони имперского гарнизона были лучше – они отбирались по всей провинции. Вскоре необычайная выносливость армейских скакунов начала сказываться, и строй бандитов растянулся – только половина их лошадей могла потягаться с армейскими.

– Держитесь дороги! – крикнул Симеон. – Прямо по ней – до самого форта!

Приступы головокружения накатывали на Катона все чаще, и он боялся потерять сознание. Макрон озабоченно оглядывался назад; стало ясно, что рана приятеля гораздо серьезнее, чем казалось. Катон потерял сознание и начал валиться с седла. Макрон вовремя заметил это и, натянув поводья, подхватил друга, когда его лошадь оказалась рядом. Макрон отчаянно огляделся, но большинство солдат уже ускакали вперед.

– На помощь! – проорал центурион.

Последний всадник оглянулся, встретился на миг взглядом с глазами центуриона и погнал лошадь дальше. Симеон тоже слышал крик; он тут же развернул коня и подлетел к Макрону.

– Что с ним?

– Удар по голове. Отключился. Сколько до Бушира?

Симеон бросил взгляд на дорогу.

– Два, может, три часа хорошей скачки.

– Проклятье! Нас схватят гораздо раньше.

Симеон промолчал, понимая, что это правда. Макрону приходилось поддерживать Катона, так что преследователи их вскоре нагонят.

– Что будешь делать, центурион?

Макрон посмотрел на далекие фигуры вражеских всадников, на миг нахмурился и кивнул сам себе.