— Это сейчас неважно. Скажите нам, как вы определите цель такого электронного вычислителя?
— У него нет осознанной цели. Это ведь не живое существо, а машина.
— Ну, а если бы он был живой?
— Что ж, тогда, наверно, его конечной целью было бы собрать все факты и сведения о Вселенной и установить соотношение между ними.
— Пожалуй, вы правы, — сказали Цветы. — Так вот, мы — живые вычислители.
— Тогда вашим странствиям не будет конца. Вы никогда не остановитесь.
— Мы в этом не уверены.
— Но…
— Собирать факты и сведения — это лишь средство, — веско произнесли Цветы. — Цель же одна: достичь истины. Быть может, чтобы достичь истины, нам вовсе не нужно собрать сведения обо всей Вселенной.
— А как вы узнаете, что достигли ее?
— Узнаем, — был ответ.
Я только рукой махнул. Так мы ни до чего не договоримся.
— Стало быть, вы хотите захватить нашу Землю, — сказал я.
— Вы очень неправильно и несправедливо выражаетесь. Мы не хотим захватить вашу Землю. Мы хотим получить доступ к вам, получить место, где можно поселиться, хотим сотрудничества и содружества. Мы поделимся друг с другом нашими познаниями.
— Дружная получится команда, — сказал а.
— Да, конечно.
— А потом?
— Мы вас не поняли.
— Ну вот. мы обменяемся знаниями, а потом что будет?
— Пойдем дальше, разумеется. В другие миры. И вы вместе с нами.
— Будем искать новые цивилизациях. И новые знания?
— Совершенно верно.
Очень у них все просто получается. А на самом деле это не так просто, не может быть просто. На свете все очень и очень непросто.
Толкуй с ними хоть месяц подряд, задавай еще и еще вопросы — и все равно не разберешь, что происходит, — разве что в самых общих чертах…
— Поймите одно, — сказал я. — Люди моей Земли не примут вас вот так, вслепую, не поверят на слово. Им надо точно знать, чего вы ждете от нас и чего нам ждать от вас. Им нужны доказательства, что мы и правда можем с вами сотрудничать.
— Мы во многих отношениях можем вам помочь, — ответили Цветы. — Нам вовсе не обязательно быть такими, как вы вас видите сейчас. Мы можем обратиться в любое растение, какое вам полезно. Можем создать для вас неисчерпаемые экономические ресурсы. Можем обратиться в привычные вам растения, на которых издавна строится ваше хозяйство, но только лучше, полноценнее. Мы дадим вам лучшую пищу, лучший строительный материал, лучшее волокно. Только скажите, какие растения вам нужны, с какими свойствами, — и мы в них обратимся.
— Как же так: вы согласны, чтобы мы вас ели, пилили на дрова, пряли и ткали из вас одежду? Вы не против?
Ответом было что-то очень похожее на вздох.
— Ну как вам объяснить? Вы съедите кого-то из нас — но мы остаемся. Вы спилите кого-то из нас — но мы остаемся. Мы все — одно, и наша жизнь едина, вам никогда не убить нас всех, не съесть нас всех. Наша жизнь — это наш мозг и нервная система, наши корни, луковицы, клубни. Ешьте нас, мы совсем не против, нам только важно знать, что мы вам помогаем. И мы можем стать не только такими растениями, которыми вы привыкли пользоваться в вашем хозяйстве. Мы можем обратиться в другие злаки и деревья, вы о таких и не слыхали. Мы можем приспособиться к любой почве, к любому климату. Можем расти всюду, где вы только пожелаете. Вам нужны различные лекарства и снадобья. Пусть ваши врачи и аптекари скажут, что вам требуется, и мы вам это дадим. Мы будем растениями на заказ.
— И ко всему еще поделитесь вашими знаниями.
— Совершенно верно.
— А что же мы дадим вам взамен?
— То, что знаете вы. Мы соединим все наши познания и сообща будем ими пользоваться. Вы поможете нам выразить себя, мы ведь лишены этой способности. Мы богаты знанием, но само по себе знание — мертвый груз, важно его применить. Мы жаждем, чтобы наши знания приносили пользу, жаждем сотрудничать с народом, который способен воспользоваться тем, что мы можем ему дать, только тогда мы обретем полноту бытия, сейчас нам недоступную. И, конечно, мы надеемся, что сообща мы с вами найдем лучший способ проникать через рубежи пространства — времени в новые миры.
— Вот вы накрыли Милвил колпаком, куполом времени… для чего это?
— Мы хотели привлечь внимание вашего мира. Хотели дать вам знать, что мы существуем, что мы ждем.
— Так ведь можно было сказать это кому-нибудь из людей, с которыми вы общаетесь, а они бы передали всем. Да вы, наверно, кое-кому и говорили. Например, Шкалику Гранту.
— Да, ему мы говорили. И еще некоторым людям.
— Вот они бы и сказали всему свету.
— Кто бы им поверил? Подумали бы, что они… как это у вас говорят? Чокнутые.
— Да, правда, — согласился я. — Шкалика никто слушать не станет. Но есть же и другие.
— Мы можем установить контакт не со всяким человеком, а только с теми, у кого определенный склад ума. Мы понимаем мысли многих людей, но лишь очень немногие понимают нас. А прежде всего нас надо понять — только тогда вы нас узнаете и нам поверите.
— Что же, значит, вас понимают только разные чудаки?
— Да, по-видимому, так…
Если вдуматься, так оно и выходит. Самого большого взаимопонимания они достигни с Таппером Тайлером, а что до Шкалика — он, конечно, в здравом уме, но человеком почтенным, солидным членом общества его никак не назовешь.
Любопытно знать, а почему они связались со мной и с Джералдом Шервудом? Впрочем, это не одно и то же. Шервуд им полезен, он фабрикует для них телефоны, при его помощи они получают оборотный капитал для своих затей. Ну, а я? Неужели все дело в том, что о них заботился мой отец? Хорошо, если так…
— Ладно, — сказал я. — Кажется, понял. А что это была за гроза с ливнем из семян?
— Мы засеяли показательный участок, теперь вы своими глазами увидите, что мы можем изменяться, как хотим.
Где уж мне с ними тягаться. Что ни спрошу, у них на все найдется ответ.
Да, в сущности, разве я надеюсь до чего-то с ними договориться? Разве я, по совести, этого хочу? Кажется, в глубине души я хочу только одного: вернуться в Милвил.
А может, это все Таппер? Может, и нет никаких Цветов? Может, просто-напросто, покуда он торчал тут десять лет, он со своими мозгами набекрень додумался до этакой хитрой шутки, затвердил ее, вызубрил и сейчас всех нас дурачит?
Нет, чепуха. Таппер — придурок, ему вовек такого не сочинить. Слишком это для него сложно. Не мог он додуматься до такой шутки, а если бы и додумался, не сумел бы ее разыграть. И потом, он ведь как-то очутился здесь, в этом непонятном мире, а за ним сюда попал и я, — этого никаким розыгрышем не объяснишь.
Я медленно поднялся на ноги, обернулся лицом к склону холма над нами — вот они темнеют в ярком лунном свете, несчетные лиловые цветы… а Таппер сидит на прежнем месте. только подался вперед, согнулся в три погибели и спит крепким сном, тихонько похрапывая.
Теперь они, кажется, пахнут сильнее, и лунный свет словно трепещет, и чудится — там, на склоне, скрывается Нечто. Я смотрел во все глаза… вот-вот, кажется, что-то различаю… но нет, все снова растаяло… и все-таки я знаю: Оно там.
Сама эта ночь таит в себе Лиловость. И я ощущаю присутствие Разума, он ждет только слова, найти бы это слово — и он сойдет с холма. и мы заговорим, как двое друзей, нам больше не понадобится переводчик, мы сядем у костра и проболтаем всю ночь напролет.
— Ты готов? — вопрошает Оно.
Так что же нужно — найти какое-то слово, или просто что-то должно пробудиться у меня в мозгу — что-то, рожденное Лиловостью и лунным светом?
— Да, — отвечаю, — я готов. Я сделаю все, что в моих силах.
Я наклонился, осторожно завернул шар из линз в куртку, зажал сверток под мышкой и двинулся вверх по косогору. Я знал: Оно там, наверху, Оно ждет… и меня пробирала дрожь. Может, и от страха, но чувство было какое-то другое, на страх ничуть не похожее.
Я поднялся туда, где ждало Оно. — и ничего не разглядел, но я знал, что Оно идет рядом со мною, бок о бок.
— Я тебя не боюсь, — сказал я.
Оно не ответило. Просто шло рядом. Мы перевалили через вершину холма и стали спускаться в ложбину — ту самую, где в другом мире находились цветник и теплицы.
— Чуть левее, — без слов сказало То, что шло в ночи рядом со мною, — ~а потом прямо.
Я подался чуть левее, потом пошел прямо.
— Еще несколько шагов, — сказало Оно.
Я остановился, оглянулся в надежде его увидеть… ничего! Если секундой раньше позади что-то было, оно уже исчезло.
На западе разинула золоченую пасть луна. В мире пустынно и одиноко; серебряный склон словно тоскует о чем-то. Иссиня-черное небо смотрит мириадами крохотных колючих глаз, они жестко, холодно поблескивают каким-то хищным блеском — чужие, равнодушные.
По ту сторону холма у еле тлеющего костра дремлет человек, мой собрат. Ему там неплохо, ибо он наделен особым даром, которого у меня нет, — теперь-то я твердо знаю, что нет… ему довольно пожать руку (или лапу, или щупальце, или клешню) любого пришельца — и его вывихнутые мозги переведут прикосновение чужого разума на простой и понятный язык.
Я поглядел на разинутую пасть золоченой химеры — луны, содрогнулся, ступил еще два шага — и перешел из этого пустынного, тоскливого мира в свой сад.
15
По небу все еще неслись клочья облаков, закрывая луну. Бледная полоска на востоке предвещала зарю.
В окнах моего дома горел свет — стало быть, Джералд Шервуд и все остальные меня ждали. А слева от меня темнели теплицы и подле них, на фоне холма, точно призрак, смутно маячил высокий вяз.
Я направился было к дому — и тут цепкие пальцы ухватились за мои брюки. Вздрогнув, я опустил глаза — оказалось, я забрел в кусты.
Когда я в последний раз проходил по саду, никаких кустов здесь не было, только лиловые цветы. Но еще прежде, чем я нагнулся посмотреть, за что зацепился, мелькнула догадка.
Я присел на корточки, вгляделся — и в сером предутреннем свете увидел: цветов не стало. На месте лилового цветника растут невысокие кустики, лишь чуть повыше и пораскидистей тех цветов.
Сижу на корточках, смотрю, а внутри медленно холодеет: объяснение может быть только одно — эти кустики и есть цветы, каким-то образом те Цветы, жители другого мира, превратили мои здешние цветы в эти кустики. Но зачем, зачем?!
Значит, даже и здесь, у нас дома, они нас могут настичь. Даже здесь они вольны разыгрывать с нами свои шуточки и расставлять нам ловушки. Что им вздумается, то и сделают: они накрыли этот уголок нашей Земли куполом времени — и хоть они еще не вполне здесь хозяева, но уже вмешиваются в нашу жизнь.
Ощупываю одну ветку — на ней по всей длине набухли мягкие почки. Весенние почки, еще день-другой, и они лопнут, и проклюнется молодой лист. Весенние почки в разгар лета!
Но ведь я в них поверил. В те немногие последние минуты, когда Таппер умолк и задремал у костра, а на склоне холма появилось Нечто и поговорило со мною и проводило меня домой, — в те минуты я в них поверил.
Да полно, было ли там что-то на холме? Провожало ли оно меня? — спрашиваю себя теперь, обливаясь холодным потом.
Под мышкой у меня все еще осторожно прижат завернутый в куртку шар — «машинка времени»: вот он, талисман, ощутимое доказательство, что тот, другой мир не примерещился мне, а и вправду существует. Значит, надо верить.
Кстати, они говорили, что я получу свои деньги обратно, они за это ручались. И вот я вернулся домой, а полутора тысяч нет как нет.
Я встал, пошел было к себе — и тут же передумал. Повернулся и зашагал в гору, к дому доктора Фабиана. Не худо бы поглядеть, что происходит по другую сторону барьера. А те, кто ждет у меня дома, подождут еще немного.
С вершины холма я поглядел на восток. Там, далеко за окраиной Милвила, протянулась яркая цепочка костров, вспыхивали фары сновавших взад и вперед автомобилей. Тонкий голубой палец прожектора медленно проводил по небу то вправо, то влево. А в одном месте, немного ближе к городу, горел огонь поярче. Тут, кажется, было особенно людно и оживленно.
Я пригляделся и увидал паровой экскаватор, а по обе стороны от него — черные горы свежевынутого грунта. До меня доносился приглушенный расстоянием металлический лязг: огромный ковш сваливал в стороне свою ношу, поворачивался, нырял в котлован и снова вгрызался в почву. Как видно, там пробуют подкопаться под барьер.
По улице с шумом и треском подкатила машина и свернула на дорожку к дому позади меня.
Доктор, подумал я. Видно, его подняли с постели ни свет ни заря, и теперь он возвращается от больного.
Я пересек лужайку, завернул за угол. Машина уже стояла на асфальте перед домом, из нее вылезал доктор Фабиан.
— Доктор, — окликнул я. — Это я, Брэд.
Он обернулся, близоруко прищурился.
— А-а, вернулся. — голос у него был усталый. — Там у тебя дома, знаешь, полно народу, тебя ждут.
Он так устал, что не удивился моему возвращению, он слишком измучился, ему было все равно.
Волоча ноги, он двинулся ко мне. До чего же он старый! Конечно, я и раньше знал, что наш доктор немолод, но он никогда не казался стариком. А тут я вдруг увидел, каков он сутулый, еле передвигает ноги, штаны болтаются, как на скелете, лицо изрезано морщинами…
— Я от Флойда Колдуэлла, — сказал он. — У Флойда был сердечный приступ… Такой крепыш, здоровяк — и вдруг на тебе, сердечный приступ.
— Как он сейчас?
— Я сделал, что мог. Надо бы положить его в больницу, нужен полный покой. А положить нельзя. Из-за этой стены я не могу отвезти его в больницу. Не знаю, Брэд, просто не знаю, что с нами будет. Сегодня утром миссис Дженсен должна была лечь на операцию. Рак. Она все равно умрет, но операция дала бы ей еще несколько месяцев жизни, может быть, даже год или два. А теперь ее в больницу не переправишь. Гопкинсы регулярно возили свою девочку на прием к специалисту, он ей очень помогал. Деккер
— может, ты про него слышал. Великий мастер в своей области. Мы с ним когда-то начинали в одной клинике.
Он все стоял и смотрел на меня.
— Пойми, — продолжал он, — я не в силах им помочь. Кое-что я могу, но этого слишком мало. С такими больными мне не справиться, одному это не под силу. Прежде я отослал бы их к кому-нибудь, кто бы им помог. А теперь я бессилен. В первый раз в жизни я бессилен помочь моим больным.
— Вы принимаете это слишком близко к сердцу, — сказал я.
Он все смотрел на меня, лицо у него было бесконечно усталое и измученное.
— Не могу я иначе, — сказал он. — Они всегда на меня надеялись.
— А что со Шкаликом? Вы, верно, слышали?
Доктор Фабиан сердито фыркнул:
— Этот болван удрал.
— Из больницы?
— Откуда же еще? Улучил минуту, когда они там зазевались, потихоньку оделся и дал тягу. Уж такая это воровская душа, да и умом он тоже никогда не блистал. Его там ищут, но пока никаких следов.
— Домой потянуло, — сказал я.
— Естественно, — согласился доктор. — Послушай, а что это болтают, какие телефоны у него нашли?
Я пожал плечами:
— Хайрам говорил про какой-то телефон.
Старик поглядел на меня так, будто видел насквозь.
— А ты об этом ничего не знаешь?
— Почти что ничего.
— Нэнси говорила, будто ты побывал в коком-то другом мире. Это еще что за сказки?
— Нэнси вам сама говорила?
Доктор Фабиан покачал головой.
— Нет, это Шервуд сказал. И спрашивал меня, как быть. Он боялся об этом заговаривать — еще взбаламутишь весь Милвил.
— И на чем порешили?
— Я ему посоветовал держать язык за зубами. Народ и так взбаламучен. Он только передал то, что ты говорил Нэнси про эти цветы. Надо ж было людям хоть что-то сказать.
— Понимаете, доктор, все очень чудно. Я и сам толком ничего не знаю. Не стоит об этом говорить. Лучше расскажите, что творится у нас, в Милвиле. Что там за костры?
— Воинские части. Вызваны солдаты. Милвил окружен. Какая-то чертовщина, просто безумие. Мы не можем выбраться из Милвила, и никто не может пробраться к нам, а они взяли и вызвали солдат. Что у них в голове, хотел бы я знать? На десять миль за барьером все население эвакуировано, кругом все время летают самолеты, и танки тоже прибыли. Сегодня утром пробовали взорвать барьер динамитом, толку никакого, разве что на лугу у Джейка Фишера теперь огромная яма. Только зря ухлопали свой динамит.
— Сейчас они пробуют подкопаться под барьер, — сказал я.
— Они много чего пробовали. Уже и вертолеты над нами летали, а потом пошли прямо вниз, на посадку. Думали, наверно, что Милвил только кругом огорожен, а сверху нет. А оказалось, над нами и крыша есть. Валяли дурака целый день, разбили два вертолета, но все-таки выяснили, что это вроде купола. Он круглый и покрыл нас как крышкой. Такой, знаешь, колпак или пузырь. И еще эти ослы репортеры понаехали. Тоже целая армия. В газетах, по радио, по телевидению только и разговору, что про наш Милвил.
— Как же, сенсация, — сказал я.
— Да, верно. А мне неспокойно, Брэд. Все держится на волоске. У людей слишком натянуты нервы. Все перепуганы, взвинчены. Любой пустяк может вызвать панику.
Он подошел ко мне совсем близко.
— Что ты думаешь делать, Брэд?
— Пойду домой. Меня там ждут. Пойдемте?
Доктор Фабиан покачал головой.
— Нет, я уже там был, а потом меня вызвали к Флойду. Я, знаешь, совсем вымотался. Пойду лягу.
Он повернулся и, тяжело волоча ноги, двинулся к дому, потом оглянулся.
— Будь поосторожнее, мальчик. Из-за этих цветов слишком много шуму. Говорят, если бы твой отец не стал их разводить, ничего бы не случилось. Многие думают, что твой отец затеял какое-то черное дело, а теперь и ты в него ввязался.
— Ладно, буду смотреть в оба, — сказал я.
16
Они сидели в гостиной. Едва я переступил порог кухни, меня увидел Хайрам Мартин и заорал во все горло:
— Вот он!
Вскочил, ринулся в кухню, но на полдороге остановился и посмотрел на меня, как кошка на мышь.
— Долгонько ты валандался, — изрек он.
Я не стал отвечать. Молча положил завернутый в куртку аппаратик на кухонный стол. Край куртки отвалился, и под висячей лампой засверкали торчащие во все стороны линзы. Хайрам попятился.
— Что это? — спросил он.
— Это я прихватил с собой. По-моему, это машина времени.
На газовой плите на слабом огне стоял кофейник. В раковине громоздились немытые кофейные чашки. Жестянка с сахаром открыта, сахар рассыпан по столу.
Из гостиной в кухню повалил народ — я и не думал, что их тут столько набралось.
Нэнси обошла Хайрама и стала передо мной. И положила руку мне на плечо.
— Целый и невредимый, — сказала она.
— Отделался легким испугом, — ответил я.
До чего она хорошо! Я и не помнил, что она такая красивая — еще красивее, чем была в школе, в дни, когда в моих глазах ее окутывала звездная дымка. Вот она, совсем рядом — еще красивей, чем ее рисовала моя память.
Я шагнул к ней, обнял за плечи. На миг она прислонилась головой к моему плечу, потом снова выпрямилась. Теплая, нежная… нелегко от нее оторваться, но все смотрели на нас и ждали.
— Я кое-кому звонил, — сказал Джералд Шервуд. — Сюда едет сенатор Гиббс, он тебя выслушает. С ним едет кто-то из госдепартамента. За такой короткий срок я больше ничего не мог сделать, Брэд.
— И это сойдет, — сказал я.
Я стоял у себя в кухне, и рядом была Нэнси, а вокруг все знакомое, привычное, огонь лампы повлек в свете ранней зари, — и теперь тот, другой мир словно отступил куда — то далеко, черты его смягчились, и если даже в нем таилась угроза, она то же как бы поблекла.
— Ты мне вот что скажи, — выпалил Том Престон: — что за чепуху Джералд рассказывает про цветы, которые разводил твой отец?
— Да-да, — поддержал мэр Хигги Моррис, — при чем тут цветы?
Хайрам ничего не сказал, только злобно усмехнулся, в упор глядя на меня.
— Джентльмены, — воззвал адвокат Николс, — так не годится. Справедливость прежде всего. Сначала пусть Брэд расскажет нам все, что знает, а потом будете задавать вопросы.
— Что бы он ни сказал, все важно: мы ведь совсем ничего не знаем, — поддержал Джо Эванс.
— Ладно, — сказал Хигги. — Послушаем.
— Сперва пускай объяснит, что это у него за штука на столе, — заявил Хайрам. — Может, она опасная. Может, это бомба.
— Я не знаю, что это такое, — сказал я. — Но оно связано со временем. Оно как-то управляет временем. В общем, это фотоаппарат времени, машина времени — называйте как хотите.
Том Престон пренебрежительно фыркнул, а Хайрам опять злобно ощерился.
Все это время в дверях стояли рядом отец Фленеген, единственный в нашем городе католический священник, и пастор Сайлас Мидлтон из церкви через дорогу. Теперь старик Фленеген заговорил — так тихо, что едва можно было расслышать; голос его был слаб, как поблекший свет лампы и первые лучи рассвета.
— Я меньше всего склонен думать, будто кто-либо может управлять временем, а цветы как-то причастны к тому, что случилось у нас в Милвиле. И то и другое в корне противоречит всем моим понятиям и убеждениям. Но, в отличие от некоторых из вас, я готов сначала выслушать, а уже потом судить.
— Постараюсь вам все выложить, — сказал к. — Постараюсь рассказать подряд все, как было.
— Тебя разыскивал по телефону Элф Питерсон, — перебила Нэнси. — Он звонил раз десять.
— А свой номер он оставил?
— Да, вот я записала.
— Элф обождет, — сказал Хигги. — Сперва послушаем, что ты там припас.
— Пожалуй, и правда не стоит откладывать в долгий ящик, — сказал Джералд Шервуд. — Пройдемте в гостиную, там будет удобнее.
Мы все перешли в гостиную и уселись.
— Ну, приятель, — любезнейшим тоном сказал Хигги, — валяй начистоту.
Я готов был его придушить. И, думаю, встретясь со мной взглядом, он отлично это понял.
— Мы будем тише воды, ниже травы, — пообещал он. — Валяй выкладывай, мы слушаем.
Я подождал, пока все утихли. и сказал:
— Начну вот с чего. Вчера утром, когда моя машина разбилась, я пришел домой и застал Таппера Тайлера, он качался у меня на качелях.
Хигги так и подскочил.
— Да ты спятил! — заорал он. — Таппер уже десять лет как пропал без вести!
Хайрам тоже вскочил.
— Я ж тебе говорил, что Том разговаривал с Таппером, а ты меня поднял на смех! — взревел он.
— Тогда я тебе соврал, — сказал я. — Поневоле пришлось соврать. Я не понимал, что происходит, а ты пристал с ножом к горлу.
— Значит, ты признаешь, что солгал, Брэд? — переспросил преподобный Сайлас Мидлтон.
— Ну, ясно. Эта горилла приперла меня к стене и…
— Если раз соврал, так и еще соврешь! — визгливо крикнул Том Престон. — Как же тебе верить? Мало ли чего ты нарасскажешь.
— Не хочешь — не верь, — сказал я. — Мне плевать.
Все опять уселись и молча смотрели на меня. Конечно, это было ребячество, но уж очень они меня допекли.
— Я предложил бы начать сначала, — заговорил отец Фленеген. — Давайте все сделаем героическое усилие и постараемся вести себя пристойно.
— Да, я тоже попрошу, — угрюмо сказал Хигги. — Сидите и помалкивайте.
Я обвел взглядом комнату — никто не произнес ни слова. Джералд Шервуд серьезно кивнул мне. Я перевел дух.
— Пожалуй, мне надо начать еще раньше, — сказал я. — С того дня, когда Том Престон прислал Эда Адлера снять у меня телефон.
— Ты задолжал за три месяца! — взвизгнул Престон. — Ты даже не позаботился…
— Том! — одернул адвокат Николс.
Том надулся и замолчал.
И я стал рассказывать все подряд — про Шкалика Гранта, про телефон без диска, оказавшийся у меня в конторе, про работу, о которой говорил мне Элф Питерсон, про то, как я ездил к Шкалику домой. Умолчал только о Джералде Шервуде и о том, что он-то и выпускает эти телефоны. Почему-то я чувствовал, что говорить об этом я не вправе.
— Есть вопросы? — сказал я затем.
— Вопросов очень много, — отозвался адвокат Николс. — Но вы уж расскажите все до самого конца, а потом будут вопросы. Никто не возражает?
— Я не против, — проворчал Хигги Моррис.
— А я против! — вскинулся Престон. — Джералд поминал, что Нэнси разговаривала с Брэдом. А как это ей удалось, спрашивается? Тоже, конечно, по такому телефончику?
— Да, — сказал Шервуд. — У меня много лет стоит такой телефон.
— Вы мне про это не говорили, Джералд, — сказал Хигги.
— К слову не пришлось, — коротко ответил Шервуд.
— Видно, тут еще много всякого творилось, а мы и не подозревали, черт подери, — сказал Престон.
— Безусловно, вы правы, — промолвил отец Фленеген. — Но, мне кажется, этот молодой человек только еще начал свою повесть.
И я продолжал. Старался рассказать всю правду, припомнить все подробности.
Наконец я договорил. Минуту-другую никто не двигался, быть может, все они были поражены, ошеломлены, быть может, поверили не каждому слову, но чему-то все-таки поверили.
Отец Фленеген неловко пошевелился на стуле.
— Молодой человек, — промолвил он, — а вы вполне уверены, что это была не галлюцинация?
— Я принес оттуда машину времени, вот она. Сами видите.
— Да, нельзя не признать, что происходит много странного, — раздумчиво сказал Николс. — В конце концов, то, что рассказал нам Брэд, не более удивительно, чем барьер вокруг Милвила.
— Временем никто управлять не может! — закричал Престон. — Время
— ведь это же… ведь оно…
— Вот то-то! — сказал Шервуд. — Никто не знает, что это за штука — время. И еще много есть в мире всякого, о чем мы ничего не знаем. Взять, например, тяготение. Ни один человек на свете не может объяснить, что это такое.
— Не верю ни одному слову, — отрезал Хайрам. — Просто Брэд где-то прятался…
— Мы прочесали весь город, — возразил Джо Эванс. — Негде ему было спрятаться.
— В сущности, какое это имеет значение — верим мы Брэду или не верим, — заметил отец Фленеген. — Поверят ли ему те, кто едет к нам из Вашингтона, — вот что важно.
Хигги выпрямился на стуле.
— Вы говорили, к нам едет Гиббс? — переспросил он Шервуда. — И еще кого-то везет?
— Да, с ним кто-то из госдепартамента.
— А что он сказал, Гиббс?
— Что выезжает немедленно. Что разговор с Брэдом будет только предварительный. А потом он вернется в Вашингтон и обо всем доложит. Он сказал, может быть, тут вопрос не только государственного значения. Может быть, это придется решать в международном масштабе. Пожалуй, Вашингтон должен будет посовещаться с правительствами других стран. Он стал спрашивать у меня подробности. А я только и мог сказать, что у нас в Милвиле один человек хочет сообщить чрезвычайно важные сведения.
— Эти приезжие, наверно, будут ждать нас по ту сторону барьера. Скорей всего, на шоссе, с восточной стороны.
— Да, наверно, — согласился Шервуд. — Мы точно не условились. Сразу по приезде он мне позвонит откуда-нибудь из-за барьера.
— По правде сказать, — Хигги доверительно понизил голос, — если только не стрясется никакой беды, можно считать, что нам крупно повезло. Шутка ли, прославились всем на зависть, ни у одного города сроду не было такой рекламы! Да теперь лет десять от туристов отбою не будет, всякому захочется на нас поглядеть, похвастать, что побывал в Милвиле!
— Если все, что говорит Брэд, верно, то можно ожидать последствий куда более серьезных, чем наплыв туристов, — заметил отец Фленеген.
— Да, конечно, — подхватил Сайлас Мидлтон. — Ведь это значит, что мы встретились с иным разумом. Как мы справимся, будем ли на высоте, — может быть, это вопрос жизни и смерти. Я хочу сказать, не только для нас, милвилцев. От этого может зависеть жизнь или смерть всего человечества.
— Да вы что? — заверещал Престон. — Неужели, по-вашему, какая-то трава, какие-то несчастные цветы…
— Болван, — оборвал Шервуд. — Пора бы понять, что это не просто цветы.
— Вот именно, — поддержал Джо Эванс. — Не просто цветы, а совсем иная форма жизни. Не животной, а растительной жизни: мыслящие растения.
— И вдобавок они накопили кучу знаний, переняли их в разных других мирах, — прибавил я. — Они знают много такого, о чем мы никогда и не задумывались.
— Не понимаю, чего нам бояться, — упрямо гнул свое Хигги. — Неужто мы не справимся с какой-то сорной травой? Опрыскать их чем-нибудь поядовитее, только и всего…
— Если мы вздумаем их уничтожить, это будет не так легко, как ты воображаешь, — сказал я. — Но еще вопрос, надо ли их уничтожать?
— А что ж, по-твоему, пускай приходят и забирают нашу Землю?
— Не забирают. Пускай приходят и живут с нами в дружбе, будем друг другу помогать.
— А барьер? — заорал Хайрам. — Про барьер забыли?
— Никто ничего не забыл, — сказал Николс. — Барьер — только часть нашей задачи. Нужно решить задачу в целом, а заодно и с барьером уладится.
— Тьфу, пропасть, послушать всех вас, так подумаешь, вы и впрямь поверили этой ерунде, — простонал Том Престон.
— Может быть, мы и не всему поверили, — возразил Сайлас Мидлтон, — но то, что рассказал Брэд, придется принять за рабочую гипотезу. Я не говорю, что каждое его слово непогрешимая истина. Возможно, он чего-то не понял, ошибся, что-то перепутал. Но пока это единственные сведения, на которые мы можем опереться.
— Не верю ни единому слову, — отрезал Хайрам. — Тут какой-то гнусный заговор, и я…
Громко, на всю комнату зазвонил телефон. Шервуд снял трубку.
— Тебя, — сказал он мне. — Это опять Элф.
Я подошел и взял трубку.
— Здорово, Элф.
— Я думал, ты мне позвонишь, — сказал Элф. — Ты обещал позвонить через часок.
— Я тут влип в одну историю.
— Меня выставили из мотеля, — сказал Элф. — Всех переселяют. Я теперь в гостинице возле Кун Вэли. Гостиница препаршивая, я уж хотел перебраться в Элмор, только сперва надо бы потолковать с тобой.
— Вот хорошо, что ты меня дождался. Мне нужно тебя кое о чем порасспросить. Насчет той лаборатории в Гринбрайере.
