20

Сразу после полудня они достигли вершины одного из холмов, взявших в кольцо город, и вошли в гротескный мир фигур, созданных ветром и выветрившимся камнем. Дорога теперь бежала вниз, петляя между кошмарными и живописными замками, башнями и прочими фантастическими формами разных цветов, богатство оттенков которым придавали многочисленные слои геологических эпох.

Шли медленно — никто не пытался спешить. И путь давно уже потерял право называться дорогой. Иногда они оказывались на небольших равнинах, заливных пространствах, потом опять погружались в цветное безумие фантастического пейзажа.

Задолго до наступления ночи они отыскали место для ночлега, разбив лагерь у подножия крутого глинистого обрыва. Топливом их обеспечили кучи нанесенного паводком дерева — целые могучие древесные великаны проплывали здесь в бурном пенистом потоке, изрезавшем местность. Топливо у них было, хуже обстояли дела с водой. Впрочем, день не был чрезмерно жарким и фляги были почти полны.

Растительность росла редко. Не считая случайных пятачков сочной травы и небольших рощиц хвойных, невысоких деревьев, прижимавшихся к земле, фигурный изрезанный пейзаж был бесплоден и гол, как стол.

Поужинав, они сидели и наблюдали, как меркнет прелесть игры красок. Когда наступила ночь, звезды, яркие, крупные, какие-то ощутимые, твердые, высыпали на небо. Рассматривая небо, Лансинг обнаружил несколько знакомых созвездий. Теперь сомнений быть не могло, сказал он сам себе. Это Земля, старушка-Земля, а вовсе не другая планета иной звездной системы. Это одна из альтернативных планет, альтернатив его родной Земли, параллельный мир, о котором рассуждал старина Энди, ни на секунду не подозревая, что такая параллельная Земля могла существовать.

Лансинга тревожил фактор времени. Если созвездия остались практически такими же, то разница во времени между этой Землей и родным миром Лансинга не могла превышать несколько тысячелетий, и тем не менее, великая цивилизация, более развитая, чем родная культура Лансинга, успела развиться, достигнуть пика и рухнуть. Возможно ли, что Человек в этом мире начал свой путь к цивилизации раньше? Возможно ли, что кризисной точкой разницы между мирами было вымирание человечества на Земле Лансинга, вынудившее начать все сначала? Идея не давала ему покоя. Если человек погиб в одном мире, то какова вероятность новой попытки? Здравый смысл говорил, что вероятность приближается к нулю.

— Эдвард, — позвала Мэри, — что ты молчишь? Что с тобой случилось?

Он покачал головой.

— Так, разные несвязные мысли. Ничего особенно важного.

— Мне как-то все неловко, — сказала Сандра, — что мы так рано покинули город. Мы не дали Бригадиру времени вернуться.

— Почему же ты молчала? — спросила Мэри. — Ты могла бы сказать это тогда. Мы бы приняли во внимание твое мнение.

— Но я, так же, как и вы, спешила уйти из города. Мысль об еще одном дне была для меня непереносима.

— Я лично считаю, что мы зря тратим время, ожидая Бригадира, — сказал Лансинг. — Он уже не вернется к нам.

— А что теперь с нами будет? — тревожно спросила Сандра.

— Из-за того, что пропали Бригадир и Пастор? — уточнил Юргенс.

— Нет. Просто нас было шестеро. Осталось четверо. А когда останется трое или двое?

— Здесь у нас больше шансов, чем в городе, — сказала с надеждой Мэри.

— Город — это убийца. Мы потеряли в городе людей.

— С нами все будет в порядке, — сказал Юргенс. — Мы будем очень осторожны. Будем внимательны и не станем напрасно рисковать.

— Но ведь мы не знаем, куда движемся, — печально воскликнула Сандра.

— А мы этого вообще никогда не знали, — резонно заметил Юргенс. — С самого момента, как оказались выброшенными в этот мир. Вдруг следующий поворот дороги даст нам ответ на этот вопрос? Или мы получим ответ завтра… или послезавтра?…

В эту ночь к костру опять пришел Сопун. Он обошел лагерь со всех сторон, но в круг света не вторгся. Они сидели и слушали, как Сопун ходит вокруг костра. Что-то в его присутствии было успокаивающее, словно к ним вернулся старый приятель, словно прибежала домой потерявшаяся собака. Никакого страха Сопун не вызывал. Вместе с ними в город Сопун не вошел — вероятно, город ему нравился меньше, чем путешественникам. Но теперь, когда они снова вышли в путь, существо опять присоединилось к ним.

На следующий день, задолго до наступления темноты, они подошли к каким-то развалинам, расположенным на небольшой каменной террасе над дорогой.

— Вот и место для ночлега, — сказал Юргенс.

Они забрались на террасу, подошли к куче упавших камней из мягкого песчаника, которые когда-то образовывали низкую стену вокруг небольшого разрушенного здания, стоявшего в центре прямоугольника, образованного разрушенной стеной.

— Песчаник, — определил Лансинг. — Откуда он тут взялся?

— Вон оттуда, — сказал Юргенс, указывая на невысокий утес. — В глине виден слой песчаника. И признаки, старые следы разработок.

— Странно, — сказал Лансинг.

— Не так уж странно. По пути временами попадались выходы песчаника. Довольно часто.

— Я не обратил внимания.

— Нужно было бы специально приглядываться, чтобы обнаружить этот камень. Он почти одного цвета с глиной. Я его заметил первый раз случайно, а потом уже специально присматривался.

Пространство внутри развалившихся стен прямоугольника едва ли превышало один акр. Развалины здания, стоявшие в центре, были когда-то однокомнатным домиком.

Крыша провалилась, часть стены разрушилась от времени. По хорошо утоптанному земляному полу были разбросаны осколки глиняной посуды, а в углу валялся помятый потускневший металлический горшок.

— Место для отдыха путников, — определила Сандра. — Караван-сарай.

— Или форт, — предположил Юргенс.

— Тут не от чего обороняться, — сказал Лансинг.

— Возможно, когда-то было от чего, — заметил робот.

Позади развалин домика нашли следы костра — горка золы и несколько камней, почерневших от копоти — очевидно, на них ставили чайник или котелок. Возле костра лежала небольшая охапка топлива.

— Тут побывали наши предшественники, — сказал Юргенс. — Они набрали хвороста больше, чем понадобилось. Остатков хватит нам на всю ночь.

— А как с водой? — спросил Лансинг.

— Кажется, у нас ее достаточно, — ответила Мэри. — Но завтра придется поискать.

Лансинг отошел к остаткам оборонительной стены и остановился, глядя на чудовищно иссеченный и изрезанный ландшафт.

Бесплодные земли — вот аналогия, от которой он не мог избавиться уже вторые сутки. В западной части Северной Дакоты он бывал в похожих районах

— и первые колонисты, кажется, это были французы, назвали их Бесплодными землями. Голый край. Нехороший край для путешествия. Неизвестно сколько лет назад ужасной силы потоки воды — наверное, разразился настоящий дождевой потоп — изжевали, искромсали землю, унеся с собой все, что поддалось их напору, оставив места с более упорным материалом, что и дало в результате эти искривленные формы.

Когда-то путь, которым мы сейчас следовали, вполне мог быть торговой дорогой, экономической артерией. Если Сандра не ошиблась, этот домик был когда-то караван-сараем для тех, кто перевозил драгоценный груз из города в город. Что они найдут на другом конце почти исчезнувшей нити дороги?

К нему подошла Мэри, остановилась сзади.

— Снова маловажные и отрывочные мысли?

— Пытаюсь взглянуть в прошлое. Если бы знали, как выглядело это место тысячу лет назад, мы бы многое лучше поняли в настоящем. Сандра предполагает, что здесь размещался караван-сарай…

— Теперь это место отдыха для нас.

— Но раньше? Я только что пытался представить, как проходили здесь караваны. Откуда и куда они шли? Для них это была привычная местность. Нам она незнакома.

— Мы не пропадем, — обнадежила Мэри.

— Но мы все глубже уходим в неизвестное. И понятия не имеем, что лежит впереди. В один из дней кончатся запасы еды. Воды нам уже сейчас не хватает. Завтра мы должны обязательно найти воду.

— У нас есть еще еда Пастора и Бригадира. И ее нам хватит надолго. А вода — вода отыщется.

— Где-то же эта пустынная местность должна кончиться, — сказал Лансинг. — И тогда мы найдем воду. Пойдем назад, к огню.

Луна поднялась рано, круглая, полная, или почти полная, заливая Бесплодный Край призрачным мертвенным светом.

Сидя у самого костра, Сандра поежилась.

— Сказочная страна, — прошептала она. — Но злая, нехорошая. Никогда не думала, что сказочная страна может быть такой зловещей.

— Это зависит от точки зрения, — предположил Лансинг. — А она зависит от мира, в котором ты жила.

Сандра бросила на него испепеляющий взгляд.

— Я жила в прекрасном мире, полном прекрасных людей и вещей.

— Вот об этом я и говорю. У тебя нет точки отсчета для сравнения твоего мира и этого.

Слова были поглощены внезапным воем, раздавшимся, казалось у них прямо над головами.

Сандра вскочила на ноги и закричала. Мэри быстро шагнула вперед, взяла девушку за руку, второй рукой обняла ее за плечи, встряхнула.

— Молчи! — крикнула Мэри. — Тихо!

— Он выследил нас! — простонала Сандра. — Он преследует нас.

— Наверху, — сказал Юргенс, показывая на вершину глинистого утеса по другую сторону дороги, напротив их террасы. — Он там.

Вой прекратился, некоторое время стояла напряженная тишина.

— На гребне, — прошептал Юргенс.

И они увидели — очертания гигантского зверя, издававшего тоскливый вой. Его черный силуэт в свете лунного синего сияния, на фоне серебряного лунного диска.

Зверь напоминал волка. Но он был гораздо больше его, производил впечатление сильного и быстрого создания, вроде волка. Громадная бестия, бездомная, в поисках пристанища, ночлега, раздираемая агонией одиночества, которая заставляла ее изливать в мир свою тоску.

Зверь запрокинул свою большую голову, задрал к небу морду и снова завыл. На этот раз вой напоминал всхлип, прокатившийся под звездным небом над фантастическим пейзажем. над ней. Лансинг почувствовал, что на плечо ему легла чья-то рука. Рядом стоял Юргенс.

— Все в порядке, — сказал Лансинг.

— Конечно, — сказал Юргенс.

Плакальщик стонал и выл. Казалось, стону не будет конца, а потом, совершенно внезапно, вой прекратился, так же внезапно, как и начался. Теперь на фоне диска луны, недавно поднимавшегося на востоке, виднелась лишь черная линия нависшего утеса.

В ту ночь, когда они лежали в мешках, — кроме Юргенса, конечно, — к лагерю пришел Сопун. Сопя, существо, обошло кругом их стоянку. Они лежали и прислушивались к сопению. После визита Плакальщика приход этого дружелюбного существа показался им приятным сюрпризом.

На следующий день, после полудня, они вышли из Бесплодного Края в узкую, но постепенно становившуюся шире зеленую долину, и обнаружили там прозрачный ручей. Чем дальше шли они по берегу ручья, тем шире становилась долина, и линия гребня гористого Бесплодного Края отодвигалась все дальше, пока не превратилась в белую полоску на горизонте и совсем исчезла.

Перед заходом они наткнулись еще на один ручей, побольше первого. Ручей бежал с запада на восток. И там, где два ручья сливались в речку, путешественники обнаружили таверну.

21

Отворив дверь, они увидели перед собой обширную комнату. В дальнем конце горел очаг. Перед ним стоял большой стол, окруженный стульями. Два стула, развернутые спинками к вошедшим, были заняты. Сидевшие на них смотрели на огонь очага. Коренастая невысокая женщина с крупным, лунообразным лицом, поспешно выбежала в комнату из кухни, вытирая руки своим клетчатым фартуком, повязанным вокруг пояса.

— Ага, вот и вы, — поспешно сказала она. — Вы меня застали врасплох. Пришли раньше, чем я предполагала.

Она остановилась перед ними, все еще вытирая руки о фартук, прищурилась, разглядывая. Потом поправила локон, выбившийся из прически и попадавший на глаза.

— Ай! Ай! — негромко воскликнула она, словно чему-то удивившись. — Вас четверо! В городе вы потеряли двоих. Вот эти люди расстались с четырьмя спутниками. А некоторые компании вообще пропадали в этом городе, полностью.

Какой-то незначительный шум заставил Лансинга повернуть голову. В самом дальнем, противоположном очагу, конце комнаты сидели за отдельным столиком игроки в карты. Шум, как понял Лансинг, был тихим похлопыванием карт о стол. Игроки не обратили ни малейшего внимания на вошедшую компанию.

Он кивнул в сторону играющих.

— Когда они пришли?

— Прошлым вечером, — сказала женщина. — Вошли, направились к столику и уселись. И с тех пор играют.

Двое, сидевшие перед очагом, поднялись со стульев и направились через комнату к вошедшим. Впереди шла женщина, блондинка, высокая, гибкая, напоминающая Лансингу королеву. По пятам следовал мужчина, напоминающий коммивояжера-продавца, пытавшегося однажды всучить Лансингу весьма сомнительных достоинств кожаный бумажник.

Женщина протянула Мэри руку.

— Меня зовут Мелисса. Но я не человек, хотя очень похожа. Я марионетка.

Дальнейших объяснений не последовало, но она пожала руки всем четверым.

— Йоргенсон, — представился мужчина. — Чрезвычайно рад познакомиться. Мы оба, должен признаться, весьма напуганы. Сидим здесь уже несколько дней, пытаемся убедить друг друга, что нужно продолжить наш путь. Хотя путешествие и представляется бессмысленным, мы, вольно или невольно, обречены на него.

— Я вполне разделяю ваши чувства, — сказал Лансинг. — Все мы, я думаю, испытали подобные мысли, каждый в свое время.

— Давайте вернемся к огню, — предложил Йоргенсон. — У нас есть бутыль, но мы были не в состоянии с ней справиться. Очевидно, вы нам поможете?…

— С удовольствием, — сказал Лансинг. — Спасибо за предложение.

Женщина в клетчатом фартуке, очевидно, хозяйка таверны, куда-то исчезла. Игроки в карты не обращали внимания на окружавший их мир.

Когда все расселись у огня, получили стаканы и стаканы были наполнены, Йоргенсон сказал:

— А теперь, думаю, мы должны лучше познакомиться друг с другом и обменяться нашими впечатлениями от пережитых приключений. А также мыслями по этому поводу. Что касается меня, то я — путешественник во времени. Когда я оказался в этом мире, то предположил, что просто путешествую. Но в таком случае меня бы здесь давно уже не было. Оказалось, однако, что я ошибался. Я застрял здесь. Почему? Не понимаю. Это первый случай такого рода. Раньше я во время перемещений никогда не застревал.

Лансинг попробовал содержимое стакана и нашел его превосходным, сделав еще один глоток.

— Многие годы, — продолжал Йоргенсон, — я ищу одно определенное время и место. Однажды я побывал там, а потом, невольно, проскользнул в другое время. И с тех самых пор, как я ни старался, я не мог туда вернуться! Вдруг по какой-то причине путь туда для меня закрыт? Если это так, то почему?

— Если вы хорошо помните это место, — сказала Мэри, — то это поможет вам найти его. Если вы его хорошо знаете…

— О, время и место я знаю прекрасно! Это двадцатые годы, так называемые «Ревущие двадцатые»! Хотя я помню их совсем тихими, ничего ревущего — по крайней мере, в том месте и в тот год, где побывал я. Мир и тишина, словно в бесконечный летний день. Мир не достиг циничного усложнения, характерного для последующих десятилетий. По-моему, это был — 1926 год, месяц — август. Место — сонный городок на морском побережье, на восточном побережье. Массачусетс или Делавар, а может, Мэриленд.

— Все эти названия ничего мне не говорят, — пожаловалась Мелисса. — Вы мне говорили — Северная Америка. Но я не знаю, что это такое. Я знаю только наш город. Величественные здания, масса маленьких механических сервов, поддерживающих все наши нужды. Но никаких названий, даже для нашего города. Зачем нам они были нужны!? У нас был город и ничего больше нам не требовалось, мы никуда не хотели идти — если, собственно, было куда

— идти.

— Нас было шестеро, — сказал Йоргенсон, — когда мы попали в этот мир.

— Нас тоже было шестеро, — подтвердила Мэри. — Наверное, такие группы всегда состоят из шести. Но какой в этом смысл?

— Я понятия не имею, — сказал Йоргенсон. — Я знал только нашу группу, а теперь еще вашу.

— А в городе у нас был также идиот, — сказала Мелисса. — Дурачок, шут. Вечно шутки шутил. Иногда даже терял чувство меры, надо сказать. Еще у нас был шулер из Миссисипи. Я раньше не спрашивала, чтобы не показать свое невежество. Но теперь хочу спросить. Может, кто-нибудь скажет мне, что такое Миссисипи?

— Такая большая река, — объяснил Лансинг. — И местность.

— Хозяйка считала, что четверых вы потеряли в городе, — сказала Мэри.

— А как это произошло?

— Они не вернулись назад, — объяснила Мелисса. — Мы все утром отправились на поиски, не знаю чего. Мы понятия не имели, что ищем. Задолго до наступления темноты мы, двое, вернулись в лагерь, к месту сбора на площади города. Мы приготовили ужин, и стали ждать остальных. Мы ждали всю ночь, но они не пришли. Потом, дрожа от страха, мы начали их искать. Искали пять дней и не обнаружили даже никаких их следов. И каждую ночь из холмов доносился жуткий и тоскливый вой какого-то огромного зверя.

— И вы, значит, покинули город по западной дороге, и в конце концов, пришли к этой таверне? — спросила Сандра.

— Именно так и было, — подтвердил Йоргенсон. — И с тех пор мы укрылись в таверне, опасаясь продолжать свой путь.

— Хозяйка уже намекала, что нам пора двигаться дальше, — объяснила Мелисса. — Она знает, что у нас нет денег. Были у одного из тех, кто пропал в городе.

— У нас есть немного денег, — успокоил ее Лансинг. — Мы заплатим за вас и вы сможете идти вместе с нами дальше.

— А вы намерены продолжать путешествие? — спросила Мелисса.

— Конечно, — сказал Юргенс. — А что еще остается делать?

— Но это бессмысленно! — воскликнул Йоргенсон. — Мы не понимаем, зачем мы здесь? Зачем и что мы должны делать? У вас есть какие-то сведения об этом?

— Абсолютно никаких, — сказала Мэри.

— Мы — крысы в лабиринте, — мрачно объявил Лансинг. — Возможно, нам повезет и мы найдем выход. Или приз.

— У меня дома, — сказала Мелисса, — там, где я жила, пока я не перенеслась в этот мир, у нас были игральные столы. Мы играли часами, даже днями. Определенных правил не было. Правила рождались по ходу игры. Иногда уже установившиеся правила вдруг изменялись…

— И кто-нибудь выигрывал? — спросила Мэри.

— Не могу припомнить. Кажется, нет. Никто не выигрывал, ни один из нас. Но мы не расстраивались. Это ведь была всего лишь игра.

— Но сейчас мы играем в игру реальности, — сказал Йоргенсон. — И мы все оставили на кону свои жизни.

— Существуют скептики, — сказал Лансинг, — отрицавшие принцип постоянства во Вселенной. Как раз перед тем, как я покинул свой мир, я разговаривал с одним приятелем, утверждавшим, что во Вселенной царит случайность, если не хуже. В это я поверить не могу. Должен присутствовать элемент здравого смысла, по крайней мере. Причина и следствие. Они тоже должны быть. Должны иметь цель, назначение, хотя мы можем и не суметь понять эту цель. И даже если более развитые представители разумной жизни растолкуют нам подробности, что это за цель, мы все равно можем не уразуметь. Бывает и такое.

— Что не обещает нам счастливого конца, — заметил Йоргенсон.

— Да, опасаюсь, что не обещает. Хотя надежда всегда есть. Мы ведь еще не опустились на самое дно.

— Но есть загадки, — сказал Юргенс, — которые не поддаются разрешению, стоит лишь задуматься над этим вопросом.

— Мы спросили хозяйку о местности и обо всем, что лежит впереди, — сообщила Мелисса. — И она почти ничего не смогла нам сообщить.

— В точности как тот жулик в первой гостинице, — сказал Йоргенсон презрительно. — Он упомянул только о кубе и о городе.

— Хозяйка сказала, — продолжила свое Мелисса. — Что через некоторое время мы встретим поющую башню, и все. И еще она предупредила, чтобы мы не ходили на север. К северу, сказала она, начинается Хаос — с большой буквы.

— Что такое Хаос — она не знает, — пояснил Йоргенсон, — но боится одного этого слова.

— Тогда нужно идти на север, — сказал Юргенс, — я лично всегда подозреваю обман, если кто-то начинает меня предостерегать. Мне кажется, что на севере мы что-то можем обнаружить. Нечто, что от нас прячут.

Лансинг допил вино из своего стакана и поставил его на стол. Потом он медленно поднялся на ноги, обошел стол и оказался рядом со столиком игроков в карты.

Он стоял молча, довольно долго, и ни один из четырех игравших не обратил на него ни малейшего внимания. Потом вдруг один из них поднял голову и посмотрел на Лансинга.

Лансинг в ужасе, инстинктивно, сделал шаг назад. Глаза игрока были черными блестящими камешками в дырах черепа. Нос был не нос, а две дыхательные дыры, проделанные между ртом и глазами. Рот представлял собой еще одно горизонтальное отверстие, прорезь, без всякого намека на губы. Подбородка не было. Лицо плавно переходило в шею.

Лансинг повернулся и пошел прочь. Когда он снова оказался у стола, то услышал, как Сандра говорит странным голосом:

— Как я хочу поскорее увидеть поющую башню!

22

Они достигли поющей башни на четвертый день после того, как вышли в путь.

Башня была не совсем башней. Больше она напоминала иглу, шпиль. Громадное шило, протыкающее небо. У основания шпиль имел добрых шесть футов в поперечнике. Заостренный конец уходил на сотню футов в высоту. Башня была неприятного розоватого оттенка, материал казался аналогичным той субстанции, из которой был сделан куб. Пластик, сказал себе Лансинг, хотя был вполне уверен, что это не пластик. Положив руку на поверхность башни, они почувствовали легкую вибрацию, словно западный ветер играл башней, заставляя ее немного вздрагивать, подобно тому, как вздрагивает под прикосновением смычка струна скрипки.

Исключая Сандру, все были крайне разочарованы рождаемой башней музыкой. Йоргенсон сказал, что это вообще не музыка, а шум: звук был негромким, хотя временами становился громче обычного. Чем-то это напоминало, по мнению Лансинга, камерную музыку, хотя он не был большим любителем, а тем более знатоком этой музыки.

Когда-то очень давно, вспомнил он, Алиса заманила его на концерт камерной музыки, и он страдал молча, но искренне, целых два часа. И хотя музыка башни была тихой, она разносилась фантастически далеко. Первые звуки ее начали доходить до них на порывах ветра уже за день до того, как они увидели саму розовую иглу башни.

Сандра, лишь услышав эти отзвуки, тут же впала в граничащий с трансом восторг. Она пыталась уговорить всех не останавливаться для ночлега в эту ночь, а быстрее идти к башне.

— Неужели мы не можем немного поспешить? — упрашивала она. — Может, мы сумеем до вечера добраться до башни. Никто не устал ведь еще по-настоящему. А скоро станет свежо и идти будет только приятно.

Лансинг довольно резко отказался даже думать о переходе в ночное время.

Сандра не спорила. Она не стала помогать готовить ужин, как обычно, а отошла за круг света костра и осталась там, маленькая фигурка на ветру, напряженно вслушивающаяся. Она отказалась от еды, она не спала ночь, она простояла неподвижно до утра.

Они вскарабкались на вершину холма, где стояла так называемая поющая башня. Сандра все еще была в трансе. Она стояла, подняв голову, неотрывно глядя на башню, впитывая звук каждой клеткой тела.

— Меня этот шум абсолютно не трогает, — пожал плечами Йоргенсон. — Что она в нем нашла?

— Тебя не трогает, — сказала Мелисса, — потому что у тебя нет души. Чтобы ты не говорил, а это все таки музыка. Хотя и необычная. Я больше люблю музыку, под которую можно танцевать. Раньше я много танцевала. А под эту музыку танцевать нельзя.

— Меня волнует Сандра, — тревожно сказала Лансингу Мэри. — Она не ела со вчерашнего дня, с тех пор, как услышала первые ноты, и она совсем не спала. Что нам делать?

Лансинг покачал головой.

— Оставим ее в покое, пока. Может, она сама придет в себя.

Когда еда была готова, Мелисса отнесла тарелку Сандре и уговорила ее поесть, хотя та съела совсем немного и почти все оставила.

Сидя у огня, глядя на силуэт девушки на фоне закатного неба, Лансинг вспомнил, с каким волнением говорила Сандра об этой башне еще в таверне, когда впервые услышала о ней. На первой стоянке после того, как была покинута таверна, она сказала: «Ведь башня может быть очень красивой! Как бы мне хотелось, чтобы она была красивой! В этом мире так мало красоты! Он просто обеднен, лишен красоты!».

— Красота — цель твоей жизни, — сказал ей тогда Лансинг.

— Да, конечно. Сегодня я полдня пыталась сложить стихотворение. В этом мире, в этом пейзаже есть что-то такое — какая-то сила, откуда может родиться источник поэзии. Поэзия, рожденная из непоэтичности. Прекрасное, родившееся из некрасивого. Но я не могла начать. Я знаю, что хочу сказать, но слова и мысли не хотят соединяться.

И вот, сидя у костра и глядя на Сандру, зачарованную музыкой, которая больше ни на кого не действовала, он подумал: «Удалось ли ей сложить стихотворение?»

Йоргенсон разговаривал с Юргенсом.

— В таверне вы сказали, что нам следует направиться на север. Но нас предупредили, что это опасно. Вы сказали, что подозреваете обман, что нас хотят пустить по ложному следу.

— Правильно, — согласился Юргенс. — И признайтесь, что в моих рассуждениях есть изрядная доля здравого смысла.

— Но мы пошли на запад, а не на север.

— Мы двинулись к тому, что известно. Вот эта башня. Дальше лежит неведомое. Теперь мы можем повернуть на север и посмотреть, что это за Хаос.

Йоргенсон вопросительно посмотрел на Лансинга. Тот кивнул.

— Я тоже об этом думал. А как вы считаете?

Йоргенсон смущенно пожал плечами.

— Интересно, — сказала Мелисса, — что может представлять этот Хаос?

— Почти все, что угодно, — ответил Лансинг.

— Мне это слово — Хаос — не нравится.

— То есть, вы боитесь?

— Да, именно.

— Люди иногда называют одно и то же разными именами, — сказала Мэри.

— Хаос — для нас это может означать одно, а для кого-то — совершенно иное. Разная культурная прокладка по-разному окрашивает восприятие.

— Мы хватаемся за соломинку, — сказал Йоргенсон. — В отчаянии, не думая. Сначала был куб, потом этот чертов город. Теперь поющая башня и Хаос. Все наши соломинки.

— Я продолжаю думать, что куб был очень важен, только мы не смогли его разгадать, — сказала Мэри. — У меня такое чувство — я не могу избавиться от него, — что это был наш провал. Нас испытывали, и мы провалились. Бригадир думал, что ответ нам даст город, но он оказался слишком обманчивым… — она повернулась к Йоргенсону. — Ведь вы не нашли там ответов?

— Только пустые комнаты и повсюду пыль, возможно те, кто не вернулся, они и нашли ответ. Поэтому, наверное, они и не вернулись. Вы нашли больше, чем мы — двери, и установки переноса. И все же, они ничего не говорят. Эти находки никакой ценности не имеют.

— Не совсем, — запротестовала Мэри. — Мы теперь кое-что знаем об обитателях города. Люди высокоразвитой науки и техники. И наша находка позволяет предположить, куда исчезли все люди — переселились на другие миры.

— Подобно тому, как были переброшены сюда мы?

— Именно, — сказал Юргенс. — С некоторым исключением — они отправились по своей воле.

— А теперь выдергивают нас?

— Трудно сказать, — сказал Лансинг. — Некто, некая сила, вырвала нас из родных миров. Но что это за сила, кто стоит за ней, каковы его цели — этого мы сказать не можем.

— Вам это должно быть знакомо, — обратилась Мэри к Йоргенсону. — Ведь вы путешественник во времени. Вы по своему усмотрению перемещались между мирами и во времени.

— Но теперь я эту способность потерял, — грустно сказал Йоргенсон. — В этом мире у меня ничего не получается.

— Но если вы сосредоточитесь на самом вопросе, на том, как вы это делали… Что вы говорили, делали, что чувствовали при этом…

— Да вы что, думаете, я не пробовал! — воскликнул сердито и горячо Йоргенсон. — Я еще в городе только и делал, что пробовал!

— Да, — подтвердила Мелисса. — Я это видела.

— Если бы я только смог, — сказал Йоргенсон. — Если бы мне удалось переместиться во времени в тот момент, когда город еще жил, когда в нем были люди…

— Да, это было бы ловко, — сказала Мелисса. — Правильно я говорю?

— Да, очень ловко, — сказал Лансинг.

— Вы не верите, что я был путешественником во времени, — с вызовом сказал Йоргенсон.

— Я этого не говорил.

— Да, но вы дали понять. Без слов.

— Слушайте, — предупредил его Лансинг. — Не пытайтесь начать перепалку. У нас и без того достаточно неприятностей. Мы можем обсудить все и спокойно, без упреков и размахивания руками. Вы говорите, что умели путешествовать во времени. Я не спорю. Предлагаю на этом оставить все, как есть. И переменить тему.

— Согласен, — сказал, успокоившись, Йоргенсон. — Только если вы будете молчать.

С некоторым усилием Лансинг удержался от ответа.

— Я надеялась, — сказала Мэри, — что хотя бы эта башня даст нам какую-то зацепку.

— А она ничего нам не дала, — сердито сказал Йоргенсон. — Как и все остальные находки.

— Возможно, нам что-нибудь поведает Сандра, — когда придет в себя, — предположил Юргенс. — Она впитывает музыку. И через некоторое время, возможно, что-то нам расскажет.