— Это он про ваш город, — пояснил Уэббу Нелсон. — Про руины, которые вы ищете.
      — Как жаль, что у нас в самом деле нет Седьмого, — произнес Уомпус. — Мы бы отдали его им, а они отвели бы нас к руинам…
      — Люди долго вредили, — сказало существо. — Люди убили всех Седьмых. У Седьмых хороший мех. Женщины носят этот мех. Дорого платят за мех Седьмых.
      — Что верно, то верно, — откликнулся Нелсон. — Пятьдесят тысяч за шкурку на любой фактории. А в Нью-Йорке — за пелеринку из четырех шкурок полмиллиона чистоганом…
      Уэббу стало дурно от самой мысли о такой торговле, а еще более от небрежности, с какой Нелсон помянул о ней. Теперь она, разумеется, была объявлена вне закона, но закон пришел на выручку слишком поздно — (древних) уже нельзя было спасти. Хотя, если разобраться, зачем вообще понадобился этот закон? Разве может человек, разумное существо, охотиться на другое разумное существо и убивать его ради шкурки, ради того, чтобы продать ее за пятьдесят тысяч долларов?
      — Мы не прячем Седьмого, — уверял Уомпус. — Закон говорит, что мы вам друзья. Никто не смеет вредить Седьмому. Никто не смеет его прятать.
      — Закон далеко, — возразило существо. — Здесь люди сами себе закон.
      — Кроме нас, — ответил Уомпус. — Мы с законом не шутим.
      (И не смеется), — подумал Уэбб.
      — Вы поможете? — спросило существо.
      — Попробовать можно, — уклончиво сказал Уомпус. — Хотя что толку. Вы не можете найти. Люди тоже не найдут.
      — Найдите. Покажем город.
      — Мы поищем, — пообещал Уомпус. — Хорошо поищем. Найдем Седьмого — приведем. Где вы будете ждать?
      — В ущелье.
      — Ладно, — произнес Уомпус. — Значит, уговор?
      — Уговор.
      Шестеро не спеша поднялись на ноги и вновь повернулись лицом к ночи. На краю освещенного круга они приостановились. Тот, что говорил, обернулся к людям.
      — До свидания, — сказал он.
      — Всего, — ответил Уомпус.
      И они ушли обратно к себе, в пустыню.
 
      А трое людей еще долго сидели и прислушивались непонятно к чему, выцеживали из тишины мельчайший шорох, пытаясь уловить в нем отголоски жизни, кишащей вокруг костра.
      (На Марсе, — подумал Уэбб, — мы все время прислушиваемся. Такова плата за право выжить. Надо прислушиваться, надо всматриваться, замирать и не шевелиться. И быть безжалостным. Надо наносить удар, не дожидаясь, пока его нанесет другой. Успеть увидеть опасность, услышать опасность, быть постоянно в готовности встретить ее и опередить хотя бы на полсекунды. А главное — надо распознать опасность, едва завидев, едва заслышав ее…) В конце концов Нелсон вернулся к тому занятию, которое прервал при появлении шестерых, — править нож на карманном оселке, доводя его до остроты бритвы. Тихое, равномерное дзиньканье стали по камню звучало как сердцебиение, как пульс, рожденный далеко за костром, пришедший из тьмы, как мелодия самой пустыни.
      Молчание нарушил Уомпус.
      — Чертовски жаль, Ларс, что мы не знаем, где найти Седьмого.
      — Угу, — ответил тот.
      — Могло бы получиться неплохое дельце, — продолжал Уомпус. — В этом древнем городе — клад на кладе. Так все говорят.
      — Просто врут, — проворчал Нелсон.
      — Камушки, — продолжал Уомпус. — Такие крупные и блестящие, что глаза лопаются. Целые мешки камушков. С ног свалишься, пока перетаскаешь.
      — Да больше одного мешка и не понадобилось бы, — поддержал Нелсон. — Один мешок — и на всю жизнь хватит.
      Тут Уэбб заметил, что оба они пристально смотрят на него, щурясь при свете костра. Он произнес почти сердито:
      — Я про клады ровно ничего не знаю.
      — Но вы же слышали, что говорят, — бросил Уомпус.
      Уэбб ответил кивком.
      — Можно сказать и по-другому. Клады меня не интересуют. Я не рассчитываю ни на какой клад.
      — Но и не откажетесь, если подвернется, — вставил Ларс.
      — Это не играет роли, — отрезал Уэбб. — Что так, что иначе.
      — Что вам известно про древний город? — требовательно спросил Уомпус, и даже младенцу стало бы ясно, что вопрос задан неспроста, вернее, не без тайных надежд. — Ходите кругом да около, роняете разные намеки, нет чтоб открыться и выложить все начистоту…
      Секунду-другую Уэбб молча глядел на Уомпуса, потом проговорил с расстановкой:
      — Известно одно. Я прикинул, где мог стоять этот город. Исходя из географических и геологических данных и из определенных представлений об истоках культур. Я прикинул, где могла течь вода, где могли расти леса и травы, когда Марс был цветущим и юным. Я попробовал установить теоретически самое вероятное место зарождения цивилизации. Только и всего.
      — И вы никогда не задумывались ни о каких кладах?
      — Я думал о том, чтобы разгадать загадку марсианской культуры, — ответил Уэбб. — Как она развивалась; почему погибла и на что была похожа.
      Уомпус сплюнул.
      — Вы даже не уверены, что город вообще существует, — буркнул он возмущенно.
      — До недавних пор действительно не был, — отозвался Уэбб. — Теперь уверен.
      — Потому что о нем заговорили эти зверушки?
      — Именно поэтому. Вы угадали.
      Уомпус хмыкнул и умолк. Уэбб не сводил глаз со своих спутников, вглядываясь в их лица сквозь пламя костра.
      (Они считают, что я (с приветом), — подумал он. — Они презирают меня за то, что я (с приветом). Они, не колеблясь, бросили бы меня на произвол судьбы, а то и пырнули ножом, если бы им это понадобилось, если бы у меня нашлось что-нибудь, чем они захотели бы завладеть…) Но он отдавал себе отчет, что выбора у него в сущности не было. Он не мог уйти в пустыню один — попытайся он сделать это на свой страх и риск, он, наверное, не прожил бы и двух дней. Чтобы выжить здесь, нужны специальные знания и специальные навыки, да еще и особый склад ума. Чтобы рискнуть на Марсе выйти за пределы поселений, надо развить в себе особую способность к выживанию.
      А поселения остались теперь далеко-далеко. Где-то там, на востоке.
      — Завтра, — произнес Уомпус, — мы меняем маршрут. Мы пойдем на север, а не на запад.
      Уэбб ничего не ответил. Лишь рука осторожно скользнула к поясу и нащупала пистолет — захотелось убедиться, что пистолет на месте.
      Он сознавал, конечно, что нанимать этих двоих не следовало. Но и другие, вероятно, оказались бы не лучше. Они все были одной породы — закаленные и ожесточившиеся, они скитались по пустыне, охотясь, расставляя капканы, копая шурфы, подбирая все, что попадется. Просто в ту минуту, когда Уэбб явился на факторию, Уомпус и Нелсон оставались там в единственном числе. Остальные песковики ушли за неделю до его прибытия, разбрелись по своим охотничьим угодьям.
      Поначалу эти двое держались почтительно, чуть ли не подобострастно. Но дни шли за днями, проводники обретали все большую уверенность в себе и понемногу наглели. Теперь-то Уэбб догадался, что его просто обвели вокруг пальца. Теперь-то он смекнул, что эти двое застряли на фактории по одной простой причине: у них не было снаряжения и никто не хотел поверить им в долг. Пока не подвернулся он со своей затеей. Он дал им все, что только могло понадобиться им в пустыне. А теперь, когда дал, превратился в обузу.
      — Я сказал, — повторил Уомпус, — что завтра мы пойдем на север. — Уэбб по-прежнему хранил молчание. Уомпус повысил голос: — Вы меня слышали?..
      — Еще в самый первый раз, — отозвался Уэбб.
      — Мы пойдем на север, — повторил Уомпус, — и мы будем спешить.
      — Вы что, припрятали там на севере Седьмого?
      Ларс хихикнул:
      — Подумать только, какая чертова канитель! Требуется целых семеро там, где у нас вполне хватает одного мужчины и одной женщины.
      — Я спрашиваю, — повторил Уэбб, адресуясь к Уомпусу, — вы что, загодя заперли Седьмого в клетку?
      — Нет, — ответил Уомпус. — Просто пойдем на север, вот и все.
      — Я нанял вас, чтобы вы шли со мной на запад.
      — Так я и думал, — проворчал Уомпус, — что вы заявите что-нибудь в таком роде. Мне просто не терпелось узнать, что вы на этот счет думаете.
      — Вы решили бросить меня на произвол судьбы, — сказал Уэбб. — Вы заграбастали мои денежки и вызвались быть моими проводниками. Теперь вам взбрело на ум что-то новенькое. Одно из двух: или у вас есть Седьмой, или вам кажется, что вы знаете, где его найти. А если я тоже узнаю об этом и проболтаюсь, вам несдобровать. Так что остается самая малость: придумать, как со мной поступить. Можно прикончить меня на месте, а можно просто бросить, и пусть кто-нибудь или что-нибудь прикончит меня за вас…
      — Но мы хоть предоставляем вам выбор, не правда ли? — осклабился Ларс.
      Уэбб перевел взгляд на Уомпуса, и тот кивнул:
      — Выбирайте, Уэбб.
      Разумеется, он успел бы выхватить пистолет. Успел бы, по всей вероятности, прихлопнуть одного из них, прежде чем другой прихлопнет его самого. Но чего бы он этим добился? Он был бы все равно мертвец — такой же мертвец, как если бы его застрелили без предупреждения. И коль на то пошло, он уже и сейчас мертвец: ведь между ним и поселениями пролегли сотни миль, и даже если бы он каким-то чудом одолел эти сотни миль, где гарантия, что он сумеет найти поселения?
      — Мы выезжаем без промедления, — сказал Уомпус. — Не очень-то удобная штука путешествовать в темноте, да нам не привыкать. Через день-другой будем уже далеко на севере…
      Ларс добавил:
      — А когда вернемся на факторию, Уэбб, непременно выпьем за упокой вашей души.
      Уомпус решил поддержать настроение:
      — Выпьем чего-нибудь поприличнее, Уэбб. Уж тогда-то мы сможем позволить себе приличную выпивку.
      Уэбб не промолвил ни слова, даже не шелохнулся. Он сидел на песке неподвижно, почти расслабленно. (Вот это, — сказал он себе, — пожалуй, и есть самое страшное. Что я могу сидеть, отлично зная, что сейчас произойдет, и вести себя так, словно это меня вовсе не касается…) Наверное, тому виной были пройденные мили — мили суровой, изрезанной пустыни, где человека на каждом шагу подстерегают хищники, жестокие и кровожадные, алчущие добычи, всегда готовые подкрасться, напасть и убить. Жизнь в пустыне сведена к самым примитивным потребностям, и новичок быстро усваивает, что от смерти ее отделяет в лучшем случае тонкая-тонкая нить…
      — Ну так что, — произнес наконец Уомпус, — что же вы выбираете, Уэбб?
      — Предпочитаю, — ответил Уэбб угрюмо, — рискнуть и попробовать выжить.
      Ларс пощелкал языком по зубам.
      — Плохо дело, — сказал он. — Мы надеялись, что вы предпочтете иной выход. Тогда мы могли бы забрать себе все добро. А так придется вам кое-что оставить.
      — Вы же всегда успеете вернуться, — ответил Уэбб, — и пристрелить меня как крольчонка. Это будет легче легкого.
      — Хм, — откликнулся Уомпус, — стоящая идея!
      — Отдайте-ка мне свою пушку, Уэбб, — сказал Ларс. — Я верну вам ее обратно, когда будем уезжать. К чему рисковать, что вы продырявите нас, пока мы собираемся…
      Уэбб вытащил пистолет из кобуры и беспрекословно отдал Нелсону. А затем сидел, не меняя позы, и следил, как они пакуют снаряжение и складывают в нутро пескохода. Сборы были недолгими.
      — Мы оставляем вам достаточно, чтобы продержаться, — объявил ему Уомпус. — Более чем достаточно.
      Наверное, вы прикинули, — ответил Уэбб, — что я долго не протяну.
      — На вашем месте, — сказал Уомпус, — я предпочел бы легкий и быстрый конец.
      Уэбб еще долго сидел без движения, прислушиваясь к мотору пескохода, пока звук не затих вдали, а потом поджидая внезапного выстрела, который бросит его вниз лицом прямо в яркое пламя костра. Прошло немало минут, прежде чем он поверил, что выстрела не будет. Тогда он подбавил в костер топлива и залез в спальный мешок.
      Утром он направился на восток — назад по следам пескохода. Он знал: следы будут заметны в течение недели, может, даже чуть дольше, но рано или поздно исчезнут, вытертые сыпучими песками и слабеньким подвывающим ветерком, который нет-нет да и пронесется над унылой и неприятной пустыней.
      Но, по крайней мере пока он идет по следам, он будет знать, что идет в нужную сторону. И более чем вероятно, что ему суждено погибнуть куда раньше, чем исчезнут следы: пустыня щедра на внезапную смерть, и никто не посмеет ручаться, что не расстанется с жизнью буквально мгновение спустя.
      Уэбб шел, сжимая в руке пистолет, поминутно оглядываясь по сторонам, останавливаясь на гребнях дюн и изучая местность, лежащую впереди, прежде чем спуститься в ложбину.
      Непривычная ноша — неумело скатанный спальный мешок — наливалась тяжестью с каждым часом, стирая плечи до крови. День выдался теплым — настолько же теплым, как ночь была холодна, — и в горле колом вставала мучительная жажда. Уэбб бережно отмерял по капельке воду из оставленного ему скудного запаса.
      Он понимал, что никогда не вернется к людям. Где-то между дюнами, среди которых он брел сейчас, и линией поселений он умрет от недостатка воды, или от укуса насекомого, или от клыков какого-нибудь свирепого зверя, или просто от изнеможения. Подумать толком — так не стоило и пробовать добраться к людям, на успех у него не оставалось и одного шанса из тысячи. Но Уэбб даже не сбавил шага, чтобы подсчитать свои шансы, — он шел и шел на восток, по следам пескохода.
      Потому что в нем жила чисто человеческая черта — пытаться, несмотря ни на что: он должен двигаться, пока не иссякнут силы, должен избегать смерти так упорно, как только сможет ее избегать. И он шел, напрягая волю и силы и упорно избегая смерти.
      Он приметил колонию муравьев как раз вовремя, чтобы обойти ее стороной, но обход получился слишком близким, и насекомые, почуяв пищу, устремились за ним следом. Пришлось бежать, и он бежал целую милю, прежде чем оторвался от преследователей.
      Он разглядел припавшую к песку, окрашенную под цвет песка тварь, поджидающую, чтобы он подошел поближе, и уложил ее на месте. Немного позже из-за россыпи камней выскочило другое чудище, но пуля угодила чудищу точно между глаз, прежде чем оно покрыло половину разделявшего их расстояния.
      Добрый час, не меньше, он просидел не шевелясь на песке, пока гигантское насекомое — по виду шмель, но вовсе не шмель — кружило над той точкой, где только что кого-то видело. Но так как шмель умел распознавать добычу, лишь пока она движется, то в конце концов отступился и улетел. Тем не менее Уэбб сидел неподвижно еще с полчаса на случай, если тот не улетел насовсем, а прячется где-то неподалеку в надежде вновь уловить движение и возобновить охоту.
      Четыре раза ему удалось обмануть смерть, но он понимал: пробьет час, когда он не заметит опасности или, заметив, не среагирует достаточно быстро, чтобы остановить ее.
      Его одолевали миражи, отвлекая внимание от всего другого, за чем надлежало следить неустанно. Миражи мерцали в небе, как бы вырастая из почвы, рисуя мучительные картины, каких на Марсе не было и быть не могло, а если и были, то давным-давно, в незапамятные времена.
      Картины широких медленных рек с косым парусом на середине. Картины зеленых лесов, взбегающих по холмам, — такие ясные, такие близкие, что среди деревьев без труда можно было различить пятнышки диких цветов. А иногда вдалеке чудилось что-то наподобие увенчанных снежными шапками гор — это в мире, не ведавшем, что такое горы.
      Продвигаясь вперед, он не забывал высматривать, где бы разжиться топливом, — а вдруг из-под песка выступит краешек «законсервированного» ствола, уцелевшего от той смутной поры, когда окрестные холмы и долины были покрыты зеленью, кусочек дерева, избегнувший ножей времени и застрявший высохшей мумией в безводье пустыни.
      Однако топлива не находилось, и он отдал себе отчет, что, скорее всего, ему предстоит провести ночь без огня. Заночевать без огня на открытом воздухе было бы полнейшим безумием. Не пройдет и часа после наступления сумерек, как его попросту сожрут. Значит, надо искать убежища в одной из пещер, что в изобилии встречались среди диких скал, раскиданных по пустыне. Надо найти подходящую пещеру, очистить ее от зверья, которое может там гнездиться, завалить вход камнями и тогда уж прилечь, не выпуская пистолета из рук.
      На первый взгляд, задача была несложная, пещер попадалось много, и тем не менее приходилось отвергать их одну за другой: на поверку входы пещер оказывались слишком широкими, завалить их не представлялось возможным. А пещера с незаваленным входом — это было известно даже ему — в мгновение ока превращалась в ловушку.
      До заката оставалось меньше часа, когда Уэбб наконец выбрал пещеру, которая, казалось, удовлетворяла всем требованиям. Пещера располагалась среди скал на склоне крутого холма. Уэбб провел несколько долгих минут, стоя у подножия холма и оглядывая склон. Никакого движения. Нигде не возникало никаких подозрительных цветных бликов.
      Тогда он не торопясь начал подъем, глубоко увязая в сыпучем песке откоса, с трудом завоевывая каждый фут, надолго замирая, чтобы перевести дух и обследовать склон впереди снова, снова и снова.
      Одолев откос, он осторожно двинулся к пещере с пистолетом на изготовку: кто знает, не выпрыгнет ли оттуда какая-нибудь нечисть? И вообще, что теперь делать: посветить ли в пещеру фонариком, чтобы разглядеть, кто там? Или, не долго думая, вскинуть пистолет и полить все внутреннее пространство пещеры смертоносным огнем?
      «Церемониться тут нечего, — убеждал он себя. — Лучше ухлопать безобидную тварь, чем пренебречь возможной опасностью…»
      Он не слышал ни звука, пока когти хищника не заскрежетали по камню у него за спиной. Бросив быстрый взгляд через плечо, он убедился, что зверь совсем рядом, успел заметить разверстую пасть, убийственные клыки и крохотные глазки, пылающие холодной жестокостью.
      Оборачиваться и стрелять было уже поздно. Было поздно предпринимать что бы то ни было, разве что…
      Ноги Уэбба распрямились с силой, как рычаги, швырнув его тело вперед, в пещеру. Задев плечом об острый камень у входа, он распорол куртку и ободрал руку, зато очутился внутри, где стало просторнее, и покатился куда-то. Что-то задело его по лицу, потом он перекатился через кого-то, кто издал протестующий визг. В дальнем углу пещеры съежился какой-то тихо мяукающий комок.
      Став на колени, Уэбб перекинул пистолет из руки в руку, повернулся лицом ко входу и увидел массивную голову и плечи зверя, который продолжал атаку, пытаясь втиснуться внутрь. Потом голова и плечи оттянулись назад, и на смену им пришла гигантская лапа, которая принялась шарить по пещере в поисках укрывшейся там добычи.
      Вокруг поднялся шум — Уэбб различил не менее десятка голосов, бормочущих на жаргоне пустыни:
      — Человек, человек, убей, убей, убей…
      Пистолет Уэбба изрыгнул огонь, лапа обмякла и нехотя выползла из пещеры. Большое серое тело отпрянуло, потеряло опору, и было слышно, как оно ударилось внизу о склон и заскользило по осыпи.
      — Спасибо, человек, — шелестели голоса. — Спасибо…
      Уэбб медленно сел, пристроив пистолет на колене.
      Теперь он расслышал, как жизнь шевелится во круг со всех сторон.
      Пот выступил у него на лбу, побежал ручейками по спине.
      Что таилось в пещере? Кто был тут вместе с ним?
      То, что они заговорили, не означало ровным счетом ничего. Половина так называемых животных Марса умела изъясняться на жаргоне пустыни, состоящем из двухсот-трехсот слов частично земного, частично марсианского, а частично бог весть какого происхождения. Ведь многие из этих животных были на самом деле отнюдь не животными, а выродившимися потомками тех, кто некогда создал сложную цивилизацию. Среди них «древние» достигали в прошлом наивысшего развития — недаром они до сих пор сумели в какой-то степени сохранить облик двуногих, — но существовали, видимо, и другие расы, стоявшие на более низких ступенях культуры и выжившие лишь благодаря миролюбию и терпимости «древних».
      — Ты в безопасности, — услышал он голос. — Не бойся. Закон пещеры.
      — Закон пещеры?
      — Убивать в пещере нельзя. Снаружи — можно. А в пещере нельзя.
      — Я не стану убивать, — откликнулся Уэбб. — Закон пещеры — хороший закон.
      — Человек знает закон пещеры?
      — Человек не нарушит закон пещеры.
      — Хорошо, — произнес тот же голос. — Тогда все хорошо.
      Уэбб с облегчением спрятал пистолет в кобуру и снял со спины спальный мешок, расстелил его рядом с собой и потер свои натруженные, в ссадинах и волдырях, плечи.
      «В это можно поверить, — сказал он себе. — Такое стихийное и простое установление, как закон пещеры, нетрудно понять и принять. Ведь этот закон исходит из элементарной жизненной потребности — потребности слабейших с приходом ночи забыть взаимные распри, перестать гоняться друг за другом и найти общее убежище от более сильных и свирепых убийц, от тех, что выходят на охоту после заката…»
      Другой голос произнес:
      — Придет утро. Человек захочет убить.
      И еще голос:
      — Человек соблюдает закон ночью. Утром закон ему надоест. Утром он начнет убивать.
      — Человек не будет убивать утром, — заверил Уэбб.
      — Все люди убивают, — объявило одно из существ. — Убивают ради меха. Убивают ради мяса. Мы мех. Мы мясо.
      — Этот человек не будет убивать, — повторил Уэбб. — Этот человек — друг.
      — Друг? — переспросил голос. — Мы не знаем, что такое друг. Объясни.
      Объяснять Уэбб не стал. Он понимал: объяснять бесполезно. Они все равно не осознают нового слова — оно чуждо этой пустыне. В конце концов он спросил:
      — Камни тут есть?
      И какой-то голос откликнулся:
      — Камни в пещере есть. Человеку нужны камни?
      — Завалить вход в пещеру, — пояснил Уэбб, — чтобы хищники не могли сюда попасть.
      Они не сразу уловили суть предложения, но наконец один из них решил:
      — Камни — это хорошо.
      Они принялись таскать камни и камушки и с помощью Уэбба плотно запечатали вход в пещеру. Было слишком темно для того, чтобы что-нибудь толком разглядеть, но во время работы существа невольно задевали его, и одни были мягкими и пушистыми, а другие — чешуйчатыми, как крокодилы, и их чешуя обдирала кожу. Встретилось и существо, которое казалось не просто мягким, а рыхлым до отвращения.
      Уэбб устроился в углу пещеры, прислонив спальный мешок к стене. Он с удовольствием забрался бы внутрь, но для этого пришлось бы сначала вынуть из мешка все припасы, а если он вынет их, то, ясное дело, к утру от них не останется даже воспоминания.
      «Быть может, — обнадеживал он себя, — теплота тел существ, сбившихся на ночь в пещере, не позволит ей слишком сильно остыть. Она, конечно, остынет все равно, но, быть может, не настолько, чтобы холод стал опасным для жизни. Рискованно, да что ж поделаешь…»
      Проводить ночи в дружбе, убивать друг друга и спасаться друг от друга с приходом зари… Они назвали это законом. Законом пещеры. Вот о чем бы книги писать, вот на что нет и намека во всех толстенных томах, которые он когда-либо прочел.
      А прочел он их множество. Какими-то безмолвными чарами Марс привораживал Уэбба, приводил его в восторг. Таинственность и отдаленность, пустота и упадок дразнили его воображение и в конце концов заманили сюда, чтобы попытаться хотя бы приподнять завесу таинственности, попытаться нащупать причину упадка и, пусть приблизительно, измерить былое величие культуры, в незапамятные времена потерпевшей крах.
      В марсианской археологии насчитывалось немало незаурядных работ. Аксельсон с его дотошными исследованиями символики водяных кувшинов, наивные подчас потуги Мейсона проследить пути великих переселений. Потом еще Смит, который годами бродил по этому пустынному миру, записывая смутные истории о древнем величии, о золотом веке, те истории, что нашептывали друг другу маленькие вырождающиеся существа. Разумеется, в большинстве своем это мифы, но где-то, в каком-то из мифов кроется и ответ на волнующие Уэбба вопросы. Фольклор никогда не бывает чистой выдумкой, в основе его обязательно лежит факт; потом к одному факту прибавляется другой, два факта искажаются до неузнаваемости, и рождается миф. Но в конечном счете за любыми напластованиями непременно прячется изначальная основа — факт.
      Точно так обстоит, так должно обстоять дело и с тем мифом, где говорится о великом, блистающем городе, который возвышался над всем на Марсе и был известен до самых дальних его пределов. Средоточие культуры — так объяснял себе это Уэбб, — точка, в которой сходились все достижения, все мечты и стремления эпохи былого величия. И тем не менее за сто с лишним лет поисков и раскопок археологи с Земли не нашли и следа самого завалящего города, не говоря уж о Городе всех городов. Черепки, захоронения, жалкие лачуги, где в относительно недавние времена ютились уцелевшие наследники великого народа, — такого было хоть отбавляй. Но мифического города не было и в помине.
      А ведь должен быть! Уэбб ощущал уверенность, что миф не может лгать: этот миф рассказывали слишком часто в слишком отдаленных друг от друга точках, рассказывали слишком многие и слишком разные звери, все, что некогда назывались людьми.
      «Марс приворожил меня, — подумал Уэбб, — и все еще привораживает. Но теперь я знаю, что это смерть моя: только смерть способна так приворожить. Смерть на следующем переходе, уже занявшая свой рубеж. А то и смерть прямо здесь, в пещере: кто помешает им убить меня, едва забрезжит рассвет, просто ради того, чтобы я не убил их? Кто помешает им продлить свое ночное перемирие ровно на столько секунд, сколько понадобится, чтобы прикончить меня?..»
      И что такое закон пещеры? Отголосок минувших дней, некое напоминание о давно утраченном братстве? Или, напротив, нововведение, вызванное к жизни веком зла, который пришел братству на смену?
      Он откинул голову на камень, закрыл глаза и подумал:
      «Если они убьют меня — пусть убьют, я их убивать не стану. И без меня люди уже убивали на Марсе сверх всякой меры. Я по крайней мере верну хоть часть долга. Я не стану убивать тех, кто приютил меня».
      И тут он вспомнил, как подкрадывался к пещере, обсуждая сам с собой вопрос: заглянуть туда сначала или без долгих слов взять пещеру на мушку и выжечь в ней все и вся — простейший способ увериться, что там не осталось никого и ничего вредоносного…
      — Но я не знал! — воскликнул он. — Я же не знал!
      Мягкое пушистое тельце коснулось его руки, и он услышал голосок:
      — Друг — значит не обидит? Друг — значит не убьет?
      — Не обидит, — подтвердил Уэбб. — Не убьет.
      — Ты видел шестерых? — осведомился голосок.
      Уэбб вздрогнул, отпрянул от стены и оцепенел. Голосок повторил настойчиво. — Ты видел шестерых?
      — Я видел шестерых, — ответил Уэбб.
      — Давно?
      — Одно солнце назад.
      — Где шестеро?
      — В ущелье, — ответил Уэбб. — Ждут в ущелье.
      — Ты охотишься на Седьмого?
      — Нет, — ответил Уэбб. — Я иду домой.
      — А другие люди?
      — Они ушли на север. Охотятся на Седьмого на севере.
      — Они убьют Седьмого?
      — Поймают Седьмого. Отведут его к шестерым. Чтобы увидеть город.
      — Шестеро обещали?
      — Шестеро обещали, — ответил Уэбб.
      — Ты хороший человек. Ты человек-друг. Ты не убьешь Седьмого?
      — Не убью, — подтвердил Уэбб.
      — Все люди убивают. А Седьмых прежде всего. У Седьмых хороший мех. Дорого стоит. Много Седьмых погибли от рук людей.
      — Закон говорит — нельзя убивать, — провозгласил Уэбб. — Закон людей говорит, что Седьмой — друг. Нельзя убивать друга.
      — Закон? Как закон пещеры?
      — Как закон пещеры, — подтвердил Уэбб.
      — Ты Седьмому друг?
      — Я друг вам всем.
      — Я Седьмой, — произнес голосок.
      Уэбб сидел неподвижно, выжидая, чтобы мозг стряхнул с себя оцепенение.
      — Слушай, Седьмой, — сказал он наконец. — Иди в ущелье. Найди шестерых. Они ждут. Человек-друг рад за тебя.
      — Человек-друг хотел увидеть город, — откликнулось существо. — Седьмой — друг человеку. Человек нашел Седьмого. Человек увидит город. Шестеро обещали.
      Уэбб едва сдержался, чтобы не разразиться горьким хохотом. Вот ему и выпал случай, на который он почти не надеялся. Вот и свершилось то, чего он желал, то, зачем он вообще прилетел на Марс. А он не может принять дар, который ему предлагают. Физически не в силах принять.
      — Человек не дойдет, — сказал он. — Человек умрет. Нет еды. Нет воды. Человеку смерть.
      — Мы позаботимся о тебе, — ответил Седьмой. — У нас никогда не было человека-друга. Люди убивали нас, мы убивали людей. Но пришел человек-друг. Мы позаботимся о таком человеке.
      Уэбб немного помедлил, размышляя, потом спросил:
      — Вы дадите человеку еду? Вы найдете для человека воду?
      — Мы позаботимся, — был ответ.
      — Как Седьмой узнал, что я видел шестерых?
      — Человек сказал. Человек подумал. Седьмой узнал.
      Вот оно что — телепатия… След былого могущества, остаток величественной культуры, еще не совсем позабытой. Интересно, многие ли другие существа в пещере наделены тем же даром?
      — Человек пойдет вместе с Седьмым? — спросил Седьмой.
      — Человек пойдет, — решил Уэбб.
      «В самом деле, почему бы и нет?» — сказал он себе. Идти на восток, в сторону поселений — это не решение. У него не хватит пищи. У него не хватит воды. Его подстережет и сожрет какой-нибудь хищник. У него нет ни малейшей надежды выжить.
      Но если он пойдет за крошечным существом, что встало рядом с ним во мраке пещеры, надежда, быть может, забрезжит опять. Пусть не слишком твердая, но все-таки надежда. Появится пища и вода — или по крайней мере надежда на пищу и воду. Появится спутник, который поможет ему уберечься от внезапной смерти, странствующей по пустыне, который предостережет его и подскажет, как опознать опасность.
      — Человеку холодно, — произнес Седьмой.
      — Холодно, — согласился Уэбб.
      — Одному холодно, — объявил Седьмой. — Двоим тепло.
      Пушистое существо залезло к нему на грудь, обняло за шею. Спустя мгновение Уэбб осмелился прижать существо к себе.
      — Спи, — произнес Седьмой, — Тепло. Спи…
 
      Уэбб доел остатки своих припасов, и тогда семеро «древних» вновь сказали ему:
      — Мы позаботимся…
      — Человек умрет, — настойчиво повторял Уэбб. — Нет еды. Человеку смерть.
      — М позаботимся, — твердили семь маленьких существ, выстроившись полукругом. — Позаботимся позже…