- А, ну да, пару раз. Но лишь по особому разрешению. И потом, с ними мы посылали охрану, так что получалась целая экспедиция, а не просто небольшая исследовательская команда. - Спенсер поднялся из кресла. - Так что там насчет последнего мозгового штурма?
      Роджерс взял отвергнутый командировочный лист и швырнул его в переполненную корзинку для бумаг.
      - Пойду в отдел сбыта со слезами, сбегающими по щекам...
      - Спасибо, - проронил Спенсер и вышел.
      IV
      Вернувшись в кабинет, он уселся за стол и взял папку Кейбла.
      Тут задребезжал интерком, и Спенсер щелкнул тумблером.
      - Ну, что еще?
      - Хэл, говорит оперативный. Уильямс только что вернулся. Все в порядке - он вытащил Пикассо без проблем. Только это заняло шесть недель.
      - Шесть недель?! - завопил Спенсер. - Да за это время он мог написать это полотно сам!
      - Возникли осложнения.
      - А бывало такое, чтоб они не возникали?
      - Хорошее полотно, Хэл. Не повреждено. За него можно сорвать изрядный куш.
      - Ладно! Отнесите его в таможенный, пусть проведут формальности. Старое доброе правительство должно получить причитающееся. А как насчет остальных?
      - Никерсон вот-вот отправится.
      - А И-Джи?
      - Поднял хай насчет локализации времени. Заявляет Дугу...
      - Слушай, - возмущенно заорал Спенсер, - скажи ему от моего имени, что локализация времени - работа Дуга. Дуг ведает о ней больше, чем И-Джи узнает за всю свою жизнь. Как Дуг скажет, что пора делать скачок, так И-Джи пусть и отправляется вместе со своей нелепой шляпой и прочим!
      Резко отключив интерком, Спенсер вернулся к личному делу Кейбла, мгновение посидев неподвижно, чтобы освободиться от нервного напряжения и дать упасть кровяному давлению.
      "Я завожусь слишком легко, - твердил он себе. - Слишком много вскидываюсь. Впрочем, другой работы с таким количеством осложнений еще не бывало!"
      Открыв папку, он принялся читать личное дело Кейбла.
      Стюарт Белмонт Кейбл, 27 лет, холост, блестящие отзывы, докторантура по социологии в престижном колледже. Неизменно высокие результаты по всем тестам, в том числе в отношении характера, и ошеломительно высокий коэффициент интеллекта. Безоговорочно рекомендуется для принятия на работу в качестве a?aiyi?ioiaoa.
      Захлопнув папку, Спенсер отодвинул ее в сторону и попросил мисс Крейн:
      - Пригласите мистера Кейбла.
      Долговязый и неуклюжий Кейбл выглядел моложе своих лет. Застенчиво ответив на рукопожатие Спенсера, он сел в предложенное кресло и без особого успеха попытался устроиться поудобнее.
      - Значит, вы хотите включиться в наш коллектив, - начал Спенсер. - Я полагаю, вы отдаете себе отчет в том, что вы делаете.
      - Да, сэр, - отозвался молодой человек. - Я знаю об этом все. А, пожалуй, лучше сказать...
      Он запнулся и умолк.
      - Все в порядке, - подхватил Спенсер. - Насколько я понимаю, вы очень этого хотите.
      Кейбл ответил кивком.
      - Я знаю, каково это. Вам кажется, что вы просто умрете, если вас не примут.
      Спенсеру припомнилось, как сам сидел на месте юноши, испытывая жуткую, терзающую боль в сердце, когда ему сказали, что во времяпроходцы он не годится, и как он упорно держался за эту работу, несмотря на муку и огорчение. Сперва оператором, затем руководителем оперативного отдела - и, наконец, оказался в этом кресле, получив вместе с ним и многочисленные поводы для головной боли.
      - Хотя сам я никогда не был в роли времяпроходца, - закончил он.
      - Я этого не знал, сэр.
      - Я не подошел. Не тот склад характера.
      Спенсер разглядел во взоре юноши по ту сторону стола знакомую надежду и жажду - а заодно еще какой-то огонек, наполнивший душу смутной тревогой.
      - Это вовсе не развлечение, - бросил он чуточку грубей, чем намеревался. - По началу все окрашено романтическим ореолом, но это скоро проходит. Время становится просто работой, и порой несладкой.
      Он помолчал, разглядывая Кейбла, в глазах которого попрежнему тлел странный, тревожный огонек, и проговорил, на сей раз намеренно грубо:
      - Да будет вам известно, что если вы войдете в наше число, то лет через пять умрете дряхлым старцем.
      - Знаю, сэр, - беззаботно кивнул Кейбл. - В отделе кадров мне объяснили.
      - Хорошо. Порой мне кажется, что отдел кадров чем дальше, тем хуже разъясняет ситуацию. Говорят ровно столько, чтобы это казалось убедительным, но всей правды не выкладывают. Чересчур пекутся о том, чтобы у нас было в достатке работников. У нас вечная нехватка времяпроходцев - они чересчур быстро уходят в тираж. - Он снова помолчал, разглядывая прибывшего, но никаких изменений в выражении лица юноши не заметил. - У нас есть определенные правила. И накладывает их не столько "Прошлое", сколько сама суть нашей работы. Вы не сможете вести оседлую жизнь. Ваша жизнь будет состоять из обрывков, как лоскутное одеяло; вам придется скакать с места на место, и все эти места будут разделены многими годами. У нас нет запрета на женитьбу, но ни один из наших времяпроходцев ни разу не женился. Это просто невозможно - через пять лет муж умрет от старости, а жена будет по-прежнему молода.
      - По-моему, я это осознаю, сэр.
      - На самом деле это вопрос элементарной экономии. Мы не можем себе позволить надолго лишаться ни машин, ни людей. Сколько бы человек ни отсутствовал - неделю, месяц или десять лет - машина возвращается вместе с ним через шестьдесят секунд после старта. Эти шестьдесят секунд взяты с потолка; он мог бы вернуться в тот же миг, или через час, или через день - словом, как нам взбредет в голову. Одна минута показалась нам разумным периодом.
      - А если он не вернется через минуту? - поинтересовался Кейбл.
      - Тогда он не вернется никогда.
      - И такое бывает?
      - Разумеется, бывает. Путешествия во времени - не поездка на пикник. Всякий раз, отправляясь в прошлое, человек ставит свою жизнь на карту, полагаясь на то, что сумеет выжить в совершенно чуждом окружении, порой столь же чужом, как на иной планете. Конечно, мы помогаем ему, чем только можем. Мы сделали своей первейшей обязанностью заботиться о том, чтобы он был хорошо проинформирован и прошел полную Индоктринацию, а также снабжен наилучшим возможным снаряжением. Его обучают всем языкам, которые могут пригодиться, одевают соответствующим образом. Но бывают случаи, когда мы просто не знаем житейских мелочей, от которых зависит его жизнь. Порой мы узнаем их после того, как наш посланец вернется и расскажет их нам. Обычно он почти ничего не знает об этом. А иногда мы ничего не узнаем - человек просто не возвращается.
      - Можно подумать, - заметил Кейбл, - что вы пытаетесь меня отпугнуть.
      - Вовсе нет! Я излагаю вам это лишь потому, что хочу избегнуть малейшего недопонимания. Обучение путешественников обходится весьма недешево. Мы хотим, чтобы затраты окупались. Нам не нужны люди, задерживающиеся у нас лишь ненадолго. Нам нужен не год-два вашей жизни, а вся она без остатка. Мы примем вас и выжмем каждую минуту вашего времени досуха...
      - Могу уверить вас, сэр...
      - Мы будем посылать вас туда, куда нужно нам, - не унимался Спенсер, - и хотя после отправки мы не можем повлиять на вас, мы не хотим, чтобы вы валяли там дурака. Дело не в шестидесяти секундах, потому что вы, естественно, вернетесь вовремя - если вообще вернетесь. Но мы хотим, чтобы вы вернулись как можно более молодым. "Прошлое" - предприятие чисто коммерческое. Мы намерены выжать из вас все путешествия, на какие вы способны.
      - Все это я осознаю, - отозвался Кейбл, - но в отделе кадров сказали, что я же сам в этом заинтересован.
      - Разумеется, это верно, но вы довольно скоро обнаружите, что для времяпроходца деньги особой роли не играют. Раз семьи у вас нет и, мы надеемся, не будет - зачем же вам деньги? Единственный досуг, какой у вас будет - это ежегодный шестинедельный отпуск; но за одно-два путешествия вы заработаете столько, что сможете провести свой отпуск в крайней роскоши или глубочайшем пороке.
      Однако большинство времяпроходцев не дает себе труда заняться этим. Они просто блуждают без системы и заново знакомятся с родной эпохой. Порок и роскошь нашего века не привлекают их после того, как они задают жару в прошлых веках за счет фирмы.
      - Вы шутите, сэр!
      - Ну, разве что самую малость. Но в определенных случаях, которые я подразумеваю, это чистейшая правда. - Спенсер пристально вгляделся в лицо Кейбла. - Мои слова вас не настораживают?
      - Пока что ни в малейшей степени.
      - Тогда еще одно, мистер Кейбл, что вам следует знать. Это необходимость - крайняя, острейшая нужда в объективности. Отправляясь в прошлое, вы не можете в него вторгаться. Не вмешиваться. Вы не имеете права на участие.
      - Это нетрудно.
      - Предупреждаю вас, мистер Кейбл, это требует моральной стойкости. Человек, странствующий во времени, обладает ужасающей мощью. А ощущение собственной мощи обладает даром чуть ли не понуждать человека ее применить. Идти рука об руку с мощью - это искушение приложить руку к истории. Направить меч правосудия, произнести то самое слово, которое крайне нужно произнести. Спасти жизнь, которая, продлившись на несколько лет, подтолкнула бы человечество еще на шаг к величию.
      - Да, это может быть трудновато, - признал Кейбл.
      Спенсер подтвердил это кивком.
      - Насколько я знаю, мистер Кейбл, пока что никто не поддался этому искушению. Но я живу в постоянном страхе, что настанет день, когда кто-нибудь уступит ему.
      И, говоря это, Спенсер гадал, не вздор ли он несет, не напускная ли это бравада. Без вмешательства наверняка не обошлось.
      А как насчет тех, кто не вернулся?
      Некоторые наверняка погибли. Но, несомненно, кое-кто остался. А разве остаться в прошлом - это не самое нарочитое вмешательство?! В самом деле, каковы могут быть последствия рождения ребенка вне своего времени - ребенка, которому вообще не следовало рождаться? Дети этого ребенка и дети этих детей - покатятся волнами темпоральной интерференции, простирающейся сквозь века.
      V
      - Сэр, что-нибудь не так? - осведомился Кейбл.
      - Нет, я просто думал о том, что наверняка придет день, - когда-нибудь - когда мы разработаем формулу безопасного вмешательства в прошлое. А когда это случится, наша ответственность даже возрастет по сравнению с нынешней. Тогда нам дадут разрешение на вмешательство, но при условии определенных ограничений, дабы использовать свою власть лишь во благо. Как вы понимаете, я даже не догадываюсь, какие принципы лягут в основу этого, но уверен, что рано или поздно мы их отыщем.
      А заодно, наверно, мы отыщем и другую формулу, которая позволит нам вторгаться в будущее.
      Спенсер тряхнул головой, подумав: "Это так по-стариковски - трясти головой в бессильном недоумении. Но я еще не стар - во всяком случае, не так уж стар".
      - В данный момент, - продолжал он, - мы всего-навсего крохоборы. Мы выработали определенные правила, дабы никогда даже пальцем не коснуться снопов, а берем лишь упавшие на землю колосья.
      - Вроде Александрийской библиотеки?
      - Ну да, пожалуй - хотя на извлечение всех этих рукописей и книг нас вдохновила вульгарная прибыль. Куда проще было скопировать их. С некоторыми мы именно так и поступили; но сами по себе оригиналы стоили грандиозную сумму. Мне даже не хочется вам говорить, сколько Гарвард уплатил нам за эти манускрипты. Хотя, если подумать, - вдруг сообразил Спенсер, - это даже не покрыло расходы. Дело потребовало самого жесткого планирования, согласованного вплоть до долей секунды; пришлось задействовать всех до единого. Видите ли, мы могли брать манускрипты лишь когда они угрожали вот-вот загореться. Мы не имели даже права позволить хоть одному человеку просто бросить взгляд на рукопись. Мы не можем взять вещь, пока она не утрачена. Это железное правило.
      Возьмем, скажем, шпалеры из Эли. Мы ждали многие годы, приходя и уходя, пока не убедились, что они наконец потеряны. Но не могли притронуться к ним, пока они не были утеряны окончательно. Тогда-то мы их и утащили, - он помахал ладонью. - Что-то я заболтался. Я вам наскучил.
      - Мистер Спенсер, сэр, - запротестовал Кейбл, - подобные разговоры никогда мне не наскучат. Я мечтал об этом. Не могу выразить, насколько я счастлив...
      Спенсер движением руки остановил его.
      - Не так быстро. Мы вас еще не наняли.
      - Но мистер Дженсен из отдела кадров...
      - Я знаю, что сказал Дженсен. Но последнее слово за мной.
      - А что я сделал не так?
      - Вы ничего такого не сделали. Приходите во второй половине дня.
      - Но, мистер Спенсер, если бы вы мне только сказали...
      - Я хочу поразмыслить о вас. Зайдите ко мне после обеда.
      Кейбл выбрался из недр кресла и встал. Ему явно было не по себе.
      - Человек, что был тут до меня...
      - Да. И что он?
      - Он был ужасно зол, сэр. Словно замышляет что-то против вас.
      - А это не ваше чертово дело! - огрызнулся Спенсер.
      - Я только хочу сказать, сэр, что узнал его, - стоял на своем Кейбл.
      - И что же?
      - Если он попытается навлечь на вас беду, вам стоило бы выяснить его взаимоотношения со стриптизершей из "Золотого часа". Ее зовут Серебряная Звезда.
      Спенсер уставился на Кейбла, не отозвавшись ни словом. Тот дошел до двери, положил ладонь на ручку и обернулся.
      - Наверное, это ее псевдоним, но зато прекрасный рекламный ход - Серебряная Звезда в "Золотом часе". "Золотой час" расположен в...
      - Мистер Кейбл, - перебил его Спенсер. - Я бывал в "Золотом часе".
      Бесстыдный юнец! Он что, удумал заработать место этим своеобразным подкупом?
      После его ухода Спенсер немного посидел без движения, чтобы остыть и поразмыслить о юноше. Что-то в нем есть настораживающее. Взять хотя бы огонек во взоре. Неуклюжесть и застенчивость тоже какие-то ненатуральные, будто он их разыгрывает.
      Но зачем, ради всего святого, пускаться на подобное действо, если оно совершенно явно говорит не в его пользу?
      "Ты псих, - сказал себе Спенсер. - Ты на таком взводе, что подскакиваешь от каждой тени, видишь затаившуюся фигуру под каждым кустом.
      Ладно, от двоих избавились, осталось повидать еще одного - то есть, если в приемную не набежали другие желающие встретиться со мной".
      Он протянул руку к интеркому, но не успел включить его, как задняя дверь с грохотом распахнулась, и в кабинет ввалился человек с обезумевшим взором, сжимая в руках что-то белое и извивающееся. Швырнув белое и извивающееся на стол Хэллока Спенсера, он с несчастным видом отступил назад.
      На столе сидел кролик - белый кролик с большим розовым бантом на шее.
      Напуганный Спенсер поднял глаза на человека, принесшего кролика, выкрикнув:
      - Аккерман, ради Христа, Аккерман, что с вами?! Еще не Пасха!
      Аккерман страдальчески зашевелил губами, задергав кадыком вверх-вниз, но не сумел вымолвить ни слова.
      - Ну же, в чем дело?!
      Дар речи, наконец, вернулся к Аккерману.
      - Никерсон! - выпалил он.
      - Ладно. Итак, Никерсон привез кролика...
      - Да не принес он его! Кролик прибыл сам!
      - А Никерсон?
      - Там был только кролик, - затряс головой Аккерман.
      Спенсер, приподнявшийся в кресле, уселся обратно с куда большей силой, чем намеревался.
      - Сэр, к банту привязан конверт.
      - Я вижу, - безразлично отозвался Спенсер, ощутив, как по жилам разливается холод.
      Кролик бродил по столу, пока не оказался перед Спенсером. Пошевелив ушами, он сморщил свой розовый нос, осторожно склонил голову набок и решительно задрал заднюю ногу, чтобы вычесать блоху.
      Развернувшись в кресле, Спенсер взглядом проводил выходящего оператора. За последние десять дней пропали трое - и вот теперь четвертый.
      Но на сей раз он хоть вернул носитель, доставленный обратно кроликом. Как только механизм взведен, любое живое существо может привести его в действие и одним лишь своим присутствием вернуть обратно. Человек для этого отнюдь не обязателен.
      Но Никерсон?! Никерсон был одним из лучших. Если уж нельзя надеяться на Никерсона, то нельзя надеяться ни на кого.
      Спенсер обернулся к столу и протянул руку у кролику. Тот и не пытался удрать. Вытащив сложенный лист бумаги, Спенсер сломал скрепляющий его сургуч. Бумага оказалась такой толстой и плотной, что хрустела, когда Спенсер ее разглаживал.
      Корявые буквы были написаны угольно-черными чернилами. Это явно не авторучка, а ни что иное, как гусиное перо.
      Адресованное ему письмо гласило:
      "Дорогой Хэл!
      У меня нет логичного оправдания, и потому не стану пытаться объясниться. Я ощутил свою весну и не могу вынудить себя покинуть ее. Ты получил свой носитель, и это куда лучше, чем поступали с тобой остальные. Кролик возражать не станет. Кроликам не ведомо время. Будь добр к нему, ибо это не грубый дикий заяц из чащи, а любящий ручной зверек.
      Ник".
      "Просто в голове не укладывается", - Спенсер уставился на записку; черные каракули больше напоминали каббалистическую вязь, чем послание.
      Итак, он ощутил весну. Что он хочет этим сказать? Весну сердца? Весну духа? Может, и так, ведь Никерсон отправился в Италию раннего Возрождения. Весна духа и ощущение величия грядущих свершений. Быть может, дело не только в этом. Не исключено, что сюда замешано чувство некой духовной безопасности в более миниатюрном мире - мире, не балующемся со временем, не устремляющемся к звездам.