Я сидел на заднем крыльце своей лачуги, держал в правой руке бутылку, в левой — ружье и поджидал реактивный самолет, как вдруг за углом хижины подозрительно оживились собаки.
      Я наспех отхлебнул из бутылки и неловко поднялся на ноги. Схватил метлу и обошел вокруг дома.
      По тявканью я понял, что собаки загнали в угол скунса, а у скунсов и так от реактивных самолетов поджилки трясутся, нечего им докучать без нужды.
      Я перешагнул через изгородь там, где она совсем завалилась, и выглянул из-за угла хижины. Уже смеркалось, но я разглядел, что три собаки кружат у зарослей сирени, а четвертая, судя по треску, продирается прямо сквозь кусты. Я знал, что, если сразу не положу этому конец, через минуту нечем будет дышать — скунс есть скунс.
      Я хотел подобраться к собакам незаметно, но то и дело спотыкался о ржавые консервные банки и пустые бутылки и тут же дал себе слово, что утром расчищу весь двор. Я и раньше часто собирался, да как-то руки не доходили.
      Я поднял такой шум, что все собаки удрали, кроме одной, — та завязла в кустах. Я хорошенько примерился и с удовольствием огрел ее метлой. Надо было видеть, как она оттуда выскочила, — тощая такая собака, шкура на ней обвисла, того и гляди, собака из нее выпрыгнет.
      Собака взвыла, зарычала, вылетела, как пробка из бутылки, и метнулась мне прямо под ноги. Я пытался устоять, но наступил на пустую бутылку и постыдно шлепнулся на землю. Я так расшибся, что света божьего невзвидел, а потом никак не мог прийти в себя и подняться на ноги.
      Пока я приходил в себя, из-под сиреневого куста вынырнул скунс и направился прямо ко мне. Я стал отгонять его, но он никак не отгонялся. Он завилял хвостом, словно встретил родную душу, подошел вплотную и с громким мурлыканьем стал о меня тереться.
      Я и пальцем не двинул. Даже глазом не моргнул. Рассудил, что если я не шелохнусь, то скунс, может, и отстанет. Вот уже три года у меня под хижиной жили скунсы, и мы с ними отлично ладили, но никогда не были, что называется, на короткой ноге. Я их не трогал, они меня не трогали, и все были довольны.
      А этой веселой зверюшке, как видно, втемяшилось в голову, что я ей друг. Может, скунса распирало от благодарности за то, что я отогнал собак.
      Он обошел вокруг меня, потыкался мордой, потом вскарабкался ко мне на грудь и заглянул в лицо. И без устали мурлыкал с таким азартом, что весь дрожал.
      Так он стоял на задних лапках, упершись мне в грудь передними, заглядывал мне в лицо и мурлыкал — то тихо, то громко, то быстро, то медленно. А сам навострил уши, будто ожидал, что я замурлычу в ответ, и все время дружелюбно вилял хвостом.
      В конце концов я протянул руку (очень осторожно) и погладил скунса по голове, а он как будто не возражал. Так мы пролежали довольно долго — я его гладил, а он мурлыкал.
      Потом я отважился стряхнуть его с себя.
      После двух или трех неудачных попыток я кое-как поднялся с земли и пошел к крыльцу, а скунс тащился за мной по пятам.
      Я опять сел на крыльцо, взял бутылку и как следует приложился к ней; это было самое умное, что можно сделать после стольких треволнений. А пока я пил из горлышка, из-за деревьев выскользнул реактивный самолет, свечкой взмыл над моим участком, и все кругом подпрыгнуло на метр-другой.
      Я выронил бутылку и схватил ружье, но самолет скрылся из виду, прежде чем я успел взвести курок.
      Я отложил ружье и как следует выругался.
      Только позавчера я предупреждал полковника — и вовсе не в шутку, что, если реактивный самолет еще раз пролетит так низко над моей хижиной, я его обстреляю.
      — Безобразие, — говорил я полковнику. — Человек строит себе хижину, живет тихо-мирно, ни к кому не пристает. Так нет, правительству непременно надо устроить воздушную базу именно в двух милях от его дома. Какой может быть мир и покой, когда чертовы реактивные самолеты чуть не цепляют за дымовую трубу?
      Вообще-то полковник разговаривал со мной вежливо. Он напомнил мне, как необходимы нам воздушные базы, как наша жизнь зависит от самолетов, которые там размещены, и как он, полковник, старается наладить маршруты вылетов так, чтобы не тревожить мирное население окрестностей.
      Я сказал, что реактивные самолеты вспугивают скунсов, и он не стал смеяться, а даже посочувствовал и вспомнил, как в Техасе еще малолеткой ставил на скунсов капканы. Я объяснил, что не промышляю ловлей скунсов, что я, можно сказать, живу с ними под одной крышей, что я к ним искренне привязан, по ночам не сплю и слушаю, как они шныряют взад и вперед под хижиной, а когда слышу это, то чувствую, что я не одинок, что делю свой кров с другими тварями божьими.
      Но тем не менее он не обещал, что реактивные самолеты больше не будут сновать над моим жильем, и тут-то я пригрозил обстрелять первый же самолет, который увижу у себя над головой. Тогда полковник вытащил из письменного стола какую-то книгу и прочитал мне вслух, что стрельба по воздушным кораблям — дело незаконное. Но я ничуть не испугался!
      И надо же такому случиться! Я сижу в засаде, мимо проходит реактивный самолет, а я прохлаждаюсь с бутылкой.
      Я перестал ругаться, как только вспомнил о бутылке, и тут же услышал бульканье. Она закатилась под крыльцо, я не сразу нашел ее и чуть с ума не сошел, услышав, как она булькает.
      Я лег на живот, дотянулся до того места под ступеньками, куда закатилась бутылка, и наконец поднял ее, но она уже добулькалась досуха. Я швырнул ее во двор и, вконец расстроенный, опустился на ступеньки.
      Тут из темноты вынырнул скунс, взобрался вверх по ступенькам и уселся рядом со мной. Я протянул руку, погладил его, и он в ответ замурлыкал. Я перестал горевать о бутылке.
      — А ты, право, занятный зверь, — сказал я. — Что-то я не слыхал, чтобы скунсы мурлыкали.
      Так мы посидели с ним, и я рассказал ему обо всех своих неприятностях с реактивными самолетами, как рассказывает животным человек, когда ему не с кем поделиться, а порой и когда есть с кем.
      Я его ни капельки не боялся и думал, как здорово, что наконец-то хоть один скунс со мной подружился. Интересно, теперь, когда лед, так сказать, сломан, может, какой-нибудь скунс переселится из подполья ко мне в комнату?
      Затем я подумал: теперь будет о чем порассказать ребятам в кабачке. Но тут же понял, что, как бы я ни клялся и ни божился, никто не поверит ни единому моему слову. Вот я и решил прихватить с собой живое доказательство.
      Я взял ласкового скунса на руки и сказал:
      — Поехали. Надо показать тебя ребятам.
      Я налетел на дерево и запутался в старой проволочной сетке, что валялась на дворе, но кое-как добрался до того места перед домом, где стояла моя Старушка Бетси.
      Бетси не была ни самой новой, ни самой лучшей машиной в мире, но зато отличалась верностью, о которой любой мужчина может только мечтать. Мы с ней многое пережили вместе и понимали друг друга с полуслова. У нас было что-то вроде сделки: я мыл ее и кормил, а она доставляла меня куда надо и всегда привозила обратно. Ни один разумный человек не станет требовать большего от автомобиля.
      Я похлопал Бетси по крылу и поздоровался с ней, уложил скунса на переднее сиденье и залез в машину сам.
      Бетси никак не хотела заводиться. Она предпочитала остаться дома. Однако я потолковал с ней по-хорошему, наговорил ей всяких ласковых слов, и наконец, дрожа и фыркая, она завелась.
      Я включил сцепление и вывел ее на шоссе.
      — Только не разгоняйся, — сказал я ей. — Где-то на этом перегоне автоинспекция ловит злостных нарушителей, так что у нас могут быть неприятности.
      Бетси медленно и плавно довезла меня до кабачка, я оставил ее на стоянке, взял скунса под мышку и вошел в зал.
      За стойкой работал Чарли, а в зале было полно народу — Джонни Эшленд, Скелет Паттерсон, Джек О'Нийл и еще с полдюжины других.
      Я опустил скунса на стойку, и он сразу же двинулся к ребятам, будто ему не терпелось с ними подружиться.
      А они, как его увидели, так сразу нырнули под табуреты и столы. Чарли схватил бутылку за горлышко и попятился в угол.
      — Эйса, — заорал он, — сейчас же убери эту пакость!
      — Да ты не волнуйся, — сказал я, — этот клиент не скандальный.
      — Скандальный или не скандальный, проваливай отсюда с ним вместе!
      — Убери его ко всем чертям! — хором подхватили посетители.
      Я на них здорово разозлился. Подумать только, так лезть в бутылку из-за ласкового скунса!
      Все же я смекнул, что их не переспоришь, подхватил скунса на руки и отнес к Бетси. Я нашел куль из рогожки, сделал скунсу подстилку и велел сидеть на месте, никуда не отлучаться — мол, скоро вернусь.
      Задержался я дольше, чем рассчитывал, потому что пришлось рассказывать все подробности, а ребята задавали каверзные вопросы и сыпали шуточками, но никто не дал мне заплатить за выпивку — все подносили наперебой.
      Выйдя оттуда, я не сразу увидел Бетси, а увидев, не сразу подошел пришлось с трудом прокладывать к ней курс. Времени на это ушло порядком, но, поворачивая по ветру то на один галс, то на другой, я в конце концов подобрался к ней вплотную.
      Я с трудом попал внутрь, потому что дверца открывалась не так, как обычно, а войдя, не мог отыскать ключ. Наконец я все-таки нашел его, но тут же уронил на пол, а когда нагнулся, то растянулся ничком на сиденье. Там было страшно удобно, и я решил, что вставать вовсе глупо. Переночую здесь, и дело с концом!
      Пока я лежал, у Бетси завелся мотор. Ха! Бетси надулась и хочет вернуться домой самовольно. Вот какая у меня машина! Ну чем не жена?
      Она дала задний ход, развернулась и направилась к шоссе. У самого шоссе остановилась, поглядела, нет ли там движения, и выехала на магистраль, направляясь прямехонько домой.
      Я нисколько не тревожился. Знал, что могу положиться на Бетси. Мы с ней многое пережили вместе, и она была умницей, хотя прежде никогда не ходила домой самостоятельно.
      Лежал я и удивлялся, как она раньше до этого не додумалась.
      Нет на свете машины, которая ближе человеку, чем автомобиль. Человек начинает понимать свой автомобиль, а автомобиль приучается понимать человека, и со временем между ними возникает настоящая привязанность. Вот мне и показалось совершенно естественным, что настанет день, когда машине можно будет доверять точно так же, как лошади или собаке, и что хорошая машина должна быть такой же верной и преданной, как собака или лошадь.
      Так я размышлял, и настроение у меня было отличное, а Бетси тем временем свернула с шоссе на проселок.
      Но только мы остановились у моей лачуги, как позади раздался визг тормозов; я услышал, как открылась дверца чужого автомобиля и кто-то выпрыгнул на гравий.
      Я попытался встать, но чуть замешкался, и этот кто-то рывком открыл дверцу, протянул руку, сгреб меня за шиворот и выволок из машины.
      На неизвестном была форма государственного дорожного инспектора, второй инспектор стоял чуть подальше, а рядом с ним торчал полицейский автомобиль с красной мигалкой. Я просто диву дался, как это не заметил, что они за нами гонятся, но тут же вспомнил, что всю дорогу лежал пластом.
      — Кто вел машину? — рявкнул тот фараон, что держал меня за шиворот.
      Не успел я рта раскрыть, как второй фараон заглянул в Бетси и проворно отскочил шагов на десять.
      — Слейд! — взвыл он. — Там внутри скунс!
      — Не хочешь ли ты сказать, что скунс сидел за рулем? — осведомился Слейд.
      Второй возразил:
      — Скунс по крайней мере трезв.
      — Оставьте-ка скунса в покое, — сказал я им. — Это мой друг. Он никому не причинил зла.
      Я шарахнулся в сторону, рука Слейда выпустила мой воротник, и я метнулся к Бетси. Я ударился грудью о сиденье, вцепился в руль и попытался втиснуться внутрь.
      Внезапно взревев, Бетси сама завелась, из-под ее колес вылетел гравий и пулеметной очередью ударил в полицейский автомобиль. Бетси устремилась вперед и, пробив изгородь, вырвалась на шоссе. Она со всего размаха врезалась в заросли сирени, я вывалился на ходу, а она понеслась дальше.
      Я лежал, увязнув в кустах сирени, и следил, как Бетси выходит на большую дорогу. «Она старалась, как могла, — утешал я сам себя. — Она пыталась выручить меня, и не ее вина, что я не усидел за рулем. А теперь ей надо сматываться. И у нее это, видно, неплохо выходит. А ревет-то как словно внутри у нее двигатель от линкора».
      Инспекторы вскочили в автомобиль и пустились в погоню, а я стал соображать, как бы выпутаться из сирени.
      В конце концов я оттуда выбрался, подошел к парадному крыльцу хижины и уселся на ступеньках. Тут вспомнил про изгородь и решил, что чинить ее все равно не стоит — проще пустить на растопку.
      За Бетси я не очень беспокоился. Я был уверен, что она не даст себя в обиду.
      В этом-то я был прав, потому что немного погодя автоинспекторы вернулись и поставили свою машину на подъездной дорожке. Они заметили, что я сижу на ступеньках, и подошли ко мне.
      — А где Бетси? — спросил я.
      — Бетси? А фамилия? — ответил Слейд вопросом на вопрос.
      — Бетси — это машина, — пояснил я.
      Слейд выругался.
      — Удрала. Идет с незажженными фарами, делает сто миль в час. Я не я, если она ни во что не врежется.
      На это я только головой покачал.
      — С Бетси ничего такого не случится. Она знает все дороги на пятьдесят миль в окружности.
      Слейд решил, что я над ним просто насмехаюсь. Он схватил меня и, встряхнув для острастки, поднял на ноги.
      — Ты за это ответишь. — Он толкнул меня к другому инспектору, а тот поймал меня на лету. — Кидай его на заднее сиденье, Эрни, и поехали.
      Похоже было, что Эрни не так бесится, как Слейд. Он сказал:
      — Сюда, папаша.
      Втащив меня в машину, они больше не желали со мной знаться. Я ехал с Эрни на заднем сиденье, а Слейд сидел за рулем. Не проехали мы и мили, как я задремал.
      Когда я проснулся, мы как раз въезжали на стоянку у полицейского управления. Я вылез из машины и хотел было пойти сам, но они подхватили меня с двух сторон и поволокли силком.
      Мы вошли в помещение вроде кабинета, с письменным столом, стульями и скамьей. За столом сидел какой-то человек.
      — Что там у вас? — спросил он.
      — Будь я проклят, если сам знаю, — ответил Слейд, злой как черт. Боюсь, вы нам не поверите, капитан.
      Эрни подвел меня к стулу и усадил.
      — Пойду принесу тебе кофе, папаша. Нам надо с тобой потолковать. Желательно, чтобы ты протрезвел.
      Я подумал, что с его стороны это очень мило.
      Я вволю напился кофе, в глазах прояснилось, и все кругом перестало плясать и двоиться — я имею в виду мебель. Хуже было, когда я принялся соображать. То, что прежде само собой разумелось, теперь показалось очень странным. Например, как это Бетси сама отправилась домой.
      В конце концов меня подвели к столу, и капитан засыпал меня вопросами о том, кто я такой, когда родился и где проживаю, но постепенно мы подошли к тому, что было у них на уме.
      Я не стал ничего скрывать. Рассказал о реактивных самолетах, о скунсах и о своем разговоре с полковником. Рассказал о собаках, о ласковом скунсе и о том, как Бетси разобиделась и пошла домой самовольно.
      — Скажите-ка, мистер Бейлз, — спросил капитан, — вы не механик? Я знаю, вы говорили, что работаете поденно и перебиваетесь случайным заработком. Но я хочу выяснить, может, вы со своей машиной что-нибудь намудрили?
      — Капитан, — ответил я честно, — да я не знаю, с какого конца берутся за гаечный ключ.
      — Вы, значит, никогда не работали над своей Бетси?
      — Просто ухаживал за ней на совесть.
      — А кто-нибудь еще над ней работал?
      — Да я бы к ней никого и на пушечный выстрел не подпустил.
      — В таком случае не можете ли вы объяснить, как это машина движется сама по себе?
      — Нет, сэр. Но ведь Бетси умница…
      — Вы точно помните, что не сидели за рулем?
      — Конечно, нет. Мне казалось нормальным, что Бетси сама везет меня домой.
      Капитан в сердцах швырнул на стол карандаш.
      — Сдаюсь!
      Он встал из-за стола.
      — Пойду сварю еще кофе, — сказал он Слейду. — Может быть, у вас лучше получится.
      — Еще одно, — обратился Эрни к Слейду, когда капитан хлопнул дверью. — Этот скунс…
      — При чем тут скунс?
      — Скунсы не виляют хвостом, — заявил Эрни. — И не мурлыкают.
      — Этот скунс проделывал то и другое, — саркастически заметил Слейд. Это был особенный скунс. Не скунс, а диво — хвост колечком. Кстати, скунс действительно ни при чем. Его только прокатили.
      — Не найдется ли у вас рюмашечки, а? — спросил я. Мне было здорово не по себе.
      — Конечно, — ответил Эрни. Он подошел к шкафчику в углу и вынул оттуда бутылку.
      Через окно я увидел, что восток начал светлеть. Скоро рассвет.
      Зазвонил телефон. Слейд снял трубку.
      Эрни подал мне знак, и я подошел к нему, вернее, к шкафчику. Эрни вручил мне бутылку.
      — Только не увлекайся, папаша, — посоветовал он. — Ты ведь не хочешь снова перебрать, правда?
      Я и не увлекался. Высосал стакана полтора, и все.
      Слейд заорал:
      — Эй!
      — Что случилось? — спросил Эрни. Он отнял у меня бутылку — не то чтобы силой, но вроде того.
      — Какой-то фермер обнаружил машину, — сказал Слейд. — Она обстреляла его собаку.
      — Она… что собаку? — с запинкой переспросил Эрни.
      — Так утверждает этот малый. Он выгнал коров. Было раннее утро. Он собирался на рыбалку и хотел заблаговременно сделать кое-что по хозяйству. В конце узкого тупичка, между тремя изгородями, он увидел машину и решил, что ее здесь бросили.
      — А что там насчет стрельбы?
      — Вот слушай. Собака подбежала к машине и облаяла ее. И вдруг из машины вырвалась большая искра. Пса сбило с ног. Он встал и давай удирать. Машина пустила вдогонку ему вторую искру. Угодила псу прямо в ногу. Этот малый говорит, что у пса вскочили волдыри.
      Слейд взял курс на дверь.
      — Ну, вы там, поторапливайтесь!
      — Ты нам, может, понадобишься, папаша, — сказал Эрни.
      Мы выбежали на улицу и прыгнули в машину.
      — Где находится эта ферма? — спросил Эрни.
      — Западнее воздушной базы, — ответил Слейд.
      Фермер поджидал нас на лавочке у ворот скотного двора. Когда Слейд затормозил, он вскочил на ноги.
      — Машина еще там, — доложил он. — Я с нее глаз не спускаю. Оттуда никто не выходил.
      — А она не может оттуда выбраться другим путем?
      — Никак. Кругом леса да поля. Это тупик.
      Слейд удовлетворенно хмыкнул. Он отвел полицейскую машину к началу проулка и развернул ее, надежно перегородив проезд.
      — Отсюда дойдем на своих двоих, — заявил он.
      — Сразу за тем вон поворотом, — показал фермер.
      Мы зашли за поворот и увидели, что там стоит Бетси.
      — Это моя машина, — сказал я.
      — Давайте рассредоточимся, — предложил Слейд. — С нее станется и нас обстрелять.
      Он расстегнул кобуру пистолета.
      — Не вздумайте палить по моей машине, — предупредил я, но он и бровью не повел.
      Мы все четверо рассредоточились и стали подкрадываться к Бетси. Чудно было, что мы ведем себя, будто она нам враг и надо захватить ее врасплох.
      Вид у нее был такой же, как всегда, — обыкновенная развалюшка дешевой марки, но очень умная и очень преданная. И я все вспоминал: куда она только меня не возила, а ведь всегда привозила домой.
      И вдруг она нас атаковала. Стояла-то она носом к тупику, и ей пришлось дать задний ход, но это не помешало ей напасть на нас.
      Она слегка подпрыгнула и покатила к нам полным ходом, с каждой секундой все увеличивая скорость, и я увидел, что Слейд выхватил пистолет.
      Я выскочил на середину проулка и замахал руками. Не доверял я этому Слейду. Я боялся, что, если Бетси не подчинится, он изрешетит ее пулями.
      А Бетси и не собиралась останавливаться. Она надвигалась на нас, и притом гораздо быстрее, чем положено такой старой колымаге.
      — С дороги, кретин! — завопил Эрни. — Она тебя сшибет!
      Я отскочил в сторону, но при этом не больно старался. Я подумал: «Если уж до того дошло, что Бетси хочет сшибить меня, то стоит ли тогда жить на свете?» Я споткнулся и растянулся ничком, но, падая, заметил, что Бетси оторвалась от земли, точно собиралась через меня перепрыгнуть. Я сразу смекнул, что уж мне-то ничего не угрожает — у Бетси и в мыслях не было наехать на меня.
      А Бетси поплыла прямиком в небо; колеса у нее все еще крутились, будто она взбиралась задним ходом на невидимый крутой холм.
      Я перевернулся на спину, сел и давай глядеть на нее, а поглядеть было на что, это уж поверьте. Она летела точь-в-точь как самолет. Я просто черт знает как гордился ею.
      Слейд стоял разинув рот, опустив руку с пистолетом. Ему и в голову не пришло стрелять. Скорее всего, он вообще забыл, что у него есть пистолет.
      Бетси взмыла над верхушками деревьев и вся засияла, засверкала под солнцем — двух недель не прошло с тех пор, как я ее драил, — и я подумал, до чего же это здорово, что она научилась летать.
      Тут я увидел реактивный самолет и хотел крикнуть Бетси, чтоб побереглась, но во рту у меня пересохло, будто туда квасцов насыпали, — я онемел.
      Наверное, все это длилось с секунду, но мне казалось, будто они летят уже целую вечность, — в небе повисла Бетси и повис самолет, и я знал, что катастрофы не миновать.
      Потом по всему небу разлетелись куски металла, а реактивный самолет задымился и пошел на посадку влево, в сторону кукурузного поля.
      Я сидел посреди дороги — руки-ноги стали прямо ватные — и глаз не сводил с кусков, которые еще недавно были моей Бетси. У меня на душе кошки скребли. Сердце кровью обливалось от такого зрелища.
      Обломки машины с грохотом падали на землю, но один кусок спускался не так стремительно, как остальные. Он как будто планировал.
      Я все следил за ним и недоумевал, с чего это он планирует, когда остальные куски давно упали, и вдруг заметил, что это крыло машины и что оно болтается вверх-вниз, словно тоже хочет упасть, но кто-то ему мешает.
      Крыло спланировало на землю у опушки леса. Оно легко опустилось, покачалось и осело на бок. А когда оно оседало, из него что-то выскочило. Это «что-то» встряхнулось и вприпрыжку умчалось в лес.
      Ласковый скунс!
      К этому времени все метались как угорелые. Эрни бежал к фермерскому дому — звонить на воздушную базу насчет самолета, а Слейд с фермером мчались на кукурузное поле, где самолет пропахал в кукурузе такую межу, что там прошел бы и танковый дивизион.
      Я встал и подошел к тому месту, где, как я приметил, упали куски. Кое-что я нашел — фару (даже стекло на ней не разбилось), искореженное и перекрученное колесо, металлическую решетку с радиатора. Я понимал, что это все без толку. Никто уж никогда не соберет Бетси заново.
      И вот стоял я с куском хромированного металла в руке и думал о том, как славно мы с Бетси, бывало, проводили время, — как она возила меня в кабачок и терпеливо дожидалась, когда мне захочется домой, и как мы уезжали на рыбалку и вдвоем съедали там походный ужин, и как осенью подавались к северу охотиться на оленей.
      Пока я там стоял, с кукурузного поля вернулись Слейд и фермер, а между ними плелся летчик. У него был очумелый вид, ноги подгибались, и он просто висел на своих спутниках. Глаза у него остекленели, язык заплетался.
      Дойдя до проулка, они перестали поддерживать летчика, и тот тяжело опустился наземь.
      — Какого черта, — только и спросил он, — неужто стали выпускать летающие автомобили?
      Никто ему не ответил. Зато Слейд накинулся на меня:
      — Эй, папаша! Оставь в покое обломки! Не смей к ним прикасаться!
      — У меня есть полное право к ним прикасаться, — возразил я. — Это моя машина.
      — Ничего не трогай! Здесь что-то нечисто. Эта рухлядь, возможно, покажет, в чем дело, если к ней никто не сунется раньше времени.
      Бросил я решетку от радиатора и вернулся в проулок.
      Мы все четверо расселись рядком и стали ждать. Летчик, видимо, пришел в себя. Ему рассекло кожу над глазом, и на лице запеклась кровь, но в общем-то он был целехонек. Даже попросил сигарету, и Слейд дал ему закурить и поднес огонек.
      Мы услышали, как в начале проулка Эрни задним ходом вывел полицейскую машину из тупичка. Вскорости он подошел к нам.
      — Сейчас будут.
      Он сел рядом с нами. О том, что произошло, мы и словом не обмолвились. По-моему, все боялись об этом говорить.
      Не прошло и четверти часа, как нагрянула вся воздушная база. Сначала появилась санитарная машина; туда погрузили летчика, и она отъехала, вздымая клубы пыли.
      Вслед за санитарной машиной подъехали пожарные, а за ними — джип с самим полковником. За полковничьим потянулись другие джипы и три-четыре грузовика, и все машины были битком набиты солдатами. Мы и глазом моргнуть не успели, как они наводнили всю округу.
      Полковник сразу побагровел, — видно, расстроился. Оно и понятно. Где это видано, чтобы самолет в воздухе налетал на автомобиль?
      Громко топая, полковник подошел к Слейду и наорал на него, а Слейд в ответ тоже заорал, и я удивился, с чего это они так взъелись друг на дружку, но оказалось — ничего подобного. Просто такие уж у них голоса, когда они волновались.
      Кругом все бегали и суетились и тоже орали, но это продолжалось недолго. Прежде чем полковник и Слейд перестали шуметь, набежало полным-полно солдат и инициатива перешла к военно-воздушным силам.
      Окончив разговор со Слейдом, полковник подошел ко мне.
      — Итак, машина была ваша, — сказал он таким тоном, будто я во всем виноват.
      — Да, моя, и я стребую с вас убытки по суду. Машина была первый сорт.
      Полковник вперился в меня так, словно хотел убить на месте, и вдруг узнал.
      — Постойте-ка, — сказал он. — Это не вы у меня на днях были?
      — Точно. Я еще рассказывал вам о своих скунсах. Один из них как раз сидел сейчас в Старушке Бетси.
      — Валяйте дальше, приятель, — сказал полковник. — До меня что-то туго доходит. Только не травите.
      — Старушка Бетси — это машина, — объяснил я, — и в ней сидел скунс. Когда в нее врезался ваш самолет, скунс приземлился на крыле от машины.
      — Вы хотите сказать, что скунс… крыло… что…
      — Он вроде бы спланировал, — докончил я.
      — Капрал, — обратился полковник к Слейду, — что там у него на счету?
      — Да только езда в пьяном виде, — ответил Слейд. — Пустяки.
      — Я хотел бы взять его с собой на базу.
      — Буду вам очень признателен, — неуверенным голосом ответил Слейд.
      — В таком случае пошли, — сказал полковник, и я проследовал за ним к джипу.
      Мы расположились на заднем сиденье, а машину вел солдат — шпарил как на пожар. Мы с полковником особенно не разговаривали. Мы только зубы стискивали и надеялись, что доберемся живыми. Так, по крайней мере, было со мной.
      Там, на базе, полковник сел за свой письменный стол, кивком приказал мне занять кресло. Потом откинулся на спинку стула и давай меня изучать. Счастье, что ничего плохого я не сделал, иначе под его взглядом я бы, пожалуй, не выдержал и раскололся.
      — Вы тут много чего наговорили, — начал полковник. — Устраивайтесь-ка поудобнее и расскажите все с самого начала, не пропуская ни единой мелочи.
      Я стал рассказывать ему все как есть и пустился во всякие подробности, чтобы втолковать ему мою точку зрения, а он ничего, не перебивал, только сидел и слушал. Ни разу еще мне не попадался такой хороший слушатель.
      Когда я выложил все до конца, он нашарил на столе блокнот и карандаш.
      — Давайте-ка зафиксируем основные выводы, — сказал он. — Вы утверждаете, что раньше машина никогда не совершала самовольных действий?
      — Насколько я знаю, не совершала, — ответил я как на духу. — Но, конечно, она могла тренироваться в мое отсутствие.
      — И никогда до сих пор не летала?
      Я покачал головой.
      — А когда она стала проделывать то и другое, в ней находился этот ваш скунс?
      — Совершенно верно.
      — И вы утверждаете, что после катастрофы скунс спланировал, сидя на крыле машины?
      — Крыло перевернулось, а скунс убежал в лес.
      — Вам не кажется странным, что крыло планировало, тогда как остальные обломки просто грохнулись оземь?
      Я согласился, что это и вправду чудно.
      — Теперь о скунсе. Вы утверждаете, что он мурлыкал?
      — Еще как! Любо-дорого было слушать!
      — И вилял хвостом?
      — Прямо как собака.
      Полковник отодвинул блокнот и откинулся на спинку стула. Он сложил руки на груди, точно обнял себя за плечи.
      — По личному опыту, накопленному в детстве при ловле скунсов в капканы, могу вам сообщить, что скунсы не мурлыкают и никогда не виляют хвостом.