Всполохи оранжевых молний разрывали воздух, отчего казалось, будто ночное небо покрывала пылающая решетка. Я распахнула плащ, и в руках у меня оказался длинный деревянный кол с заостренным, словно у средневекового копья, наконечником, обожженным для прочности.
      Под моими ногами извивалась гнусная тварь, подобной которой я никогда не видела в привычном для меня мире. Отдаленно тварь напоминала скорпиона, только в сотни раз увеличенного в размерах.
      Я подняла над головой кол и, дождавшись очередного раската грома, изо всех сил всадила свое оружие в грудь твари, туда, где между двумя пластинами хитинового панциря колыхалась отвратительная масса желеобразного тела.
      Невообразимой силы визг взлетел к исчерченным молниями небесам, а в лицо мне ударила тугая струя черной крови. Я отшатнулась от забившейся в агонии твари и...

* * *

      ...Ударилась головой о поднятое стекло автомобильной дверцы.
      Боль, которую я при этом ощутила, помогла мне проснуться окончательно.
      Я провела ладонью по лицу, отметив обычную после подобных сновидений дрожь пальцев; несколько раз закрыла и открыла глаза.
      Только после этого закурила, опустив стекло дверцы со стороны водительского сидения, где я находилась. Дым, начавший было скапливаться под потолком салона автомобиля, синими щупальцами потянулся прочь через окошко.
      Запахло сыростью, и я догадалась, что только что кончился промозглый октябрьский дождь, который начинал еще моросить, когда я уснула за рулем автомобиля.
      Сделав еще несколько затяжек, я посмотрела на часы. Половина первого ночи.
      Черт возьми, никак не могу привыкнуть к столичной московской жизни – в моем родной городке в такое позднее время на улице сонная тишина, а здесь грохот, шум и толчея, будто ночь не перевалила за свою половину, а только что сменила предвечерние тени.
      Вообще-то, мне пора.
      Докурив, я выбросила окурок за окошко, подняла стекло, и, выбравшись на улицу, заперла дверцу машины. Черная «девятка», на которой я ездила последнюю неделю, замерла, будто уснувшая акула.

* * *

      Кажется, этот клуб называла мне Наталья в последнем нашем с ней телефонном разговоре – «Черный лотос». Насколько я помню из ее рассказа, случайные люди в этом клубе не появляются, бывают там только... определенные – проверенные и постояные клиенты, так сказать.
      Раскуривая очередную сигарету, я остановилась неподалеку от входа. Ага, вот и иллюстрация к моим воспоминаниям – из подъехавшего джипа вывалились двое бритоголовых парней, видимо, привлеченных огромной неоновой вывеской с метровыми, выписанными с претензией на китайские иероглифы, буквами – «Черный лотос», – и, покачиваясь, направились к зеркальным дверям.
      На пороге их встретил охранник, похожий на гориллу, зачем-то наряженную во фрачную пару, и преградил парням путь, распялив руки в стороны, будто собирался обнять сразу обоих.
      Намерения охранника были явными, но бритоголовые, вместо того, чтобы развернуться и вернуться к своему автомобилю, развернули было словесную дуэль, которая, судя по частотности употребляемых терминов со сниженным лексическим значением, грозила перейти в баталию, где словесные аргументы с успехом заменяются прямыми ударами руками или ногами.
      За спиной охранника показался здоровенный детина, упакованный в черную камуфляжную форму, и бритоголовые, моментально свернув заготовленную явно надолго речь, спешно ретировались.
      Охранник усмехнулся и вместе с камуфляжным детиной скрылся за зеркальными дверями.
      Я затянулась в последний раз, выбросила окурок и направилась ко входу в клуб. Уверена, face-control я пройду без проблем – моя сестра Наталья постоянно посещала этот клуб, а мы с нейблизнецы.
      Я толкнула дверь, она не подалась, и тогда, так как кнопки звонка нигде не было видно, я постучала. Никто мне не ответил, и я стала бить кулаками в зеркальную дверь и скоро выбила четырехугольник яркого желтого света.
      – Здравствуйте, – сказал появившийся на пороге охранник и, заглянув мне в лицо, вздрогнул. – А я слышал, – проговорил он, что ты... что тебя...
      – Глупости, – сказала я и прошла мимо него.
      Высокий зал был наполнен заунывной музыкой, словно тягучими волнами синего дыма. Большинство редко стоявших столиков не было еще оккупировано посетителей. Насколько я знаю, жить полной жизнью этот клуб начинает, когда ночь переваливается далеко-далеко за свою середину.
      Усевшись за свободный столик, я снова закурила. Официантов в зале не было видно, очевидно по той же причине, по которой зал клуба не был заполнен даже наполовину – было еще слишком рано.
      В очередной раз оглядев зал, я заметила, что на меня пристально смотрит одна из посетительниц – довольно миловидная девушка, если бы ее на портила копна черных волос, возвышавшихся над ее головой, как недостроенная башня. Девушка, как и я, в одиночестве сидящая за пустым столиком.
      Когда я оглянулась на нее во второй раз, она уже направлялась ко мне.
      – Наташа? – усевшись за мой столик, она все так же напряженно вглядывалась в мое лицо.
      – Наташа, – подтвердила я.
      – Но ведь ты... Но ведь тебя здесь не должно быть...
      – А где я должна быть по твоему мнению? – поинтересовалась я.
      – Мы похоронили тебя на Третьем Рабочем кладбище, – выговорила девушка, теряясь все больше и больше, – я сама шла за гробом...
      Затянувшись сигаретой, я кивнула ей. Девушка опрокинула на стол свою сумочку, отыскала среди многочисленных косметических баночек и тюбиков сигаретную пачку, запустила туда длинные худые пальцы и, не найдя ничего, смяла пачку и смахнула ее под стол.
      – Успокойся, – проговорила я и пододвинула к ней свои сигареты, – что ты так нервничаешь?
      Однако девушка совсем не успокоилась, при попытке прикурить она едва не подпалила скрученную из волос башню у себя на голове.
      – Выпить бы, – прошептала она и извлекла из нагрудного кармана короткой кожаной куртки маленькую плоскую бутылочку.
      Зубы ее сильно лязгнули о горлышко бутылки, когда она отхлебнула.
      – Все-таки не понимаю... – сказала она, пряча бутылку обратно в карман.
      К нам направлялся высокий, бритоголовый молодой человек – официант, судя по тому, что в руках у него был поднос, на котором одиноко возвышалась бутылка без этикетки, наполненная темной жидкостью.
      Поставив на столик поднос с бутылкой, он без приглашения уселся рядом со мной.
      – Захар знает, что ты вернулась? – осведомился он, глядя на неподвижную жидкость в бутылке.
      Я понятия не имела ни о каком Захаре, однако ответила:
      – Захар? Должен знать. Во всяком случае, скоро узнает точно...
      Вот странно, как только я проговорила это имя – Захар, сразу же в голову мне пришла неожиданная мысль. О том, что я человека с такой фамилией знаю – хорошо знаю и давно...
      – Ну так что же? – произнес бритоголовый официант, разливая жидкость из бутылки по трем стаканам, черт знает откуда появившися на моем столике. – Давайте... За возвращение. За тебя, Наталья.
      Он поднял свой стакан и, запрокинув голову, одним махом засадил себе в глотку его содержимое. Острый кадык на его худой щее судорожно дернулся. Девица, качнув своей фантасмагорической прической, поднесла стакан к губам и медленно выпила содержимое.
      Я посмотрела на свой стакан. Темная жидкость неподвижно мерцала, как будто тонкие стекляные стенки стакана охватывали кусок черного янтаря.
      – Давай, – сдавленным голосом проговорил бритоголовый официант, – это то, что тебе сейчас нужно. Встряхнешься...
      Я отпила немного. Жидкость была вязкой, пахла почему-то дымом от горелой резины, а вкуса не имела вовсе.
      – До дна, до дна...
      Пустой стакан я поставила на столик, но он, как показалось мне, подпрыгнул, словно поверхность столика была резиновой, и упал на пол, разлетевшись на тысячу осколков. Звон разбитого стекла я услышала секундой позже.
      Девица и официант переглянулись и неожиданно для меня рассмеялись. Как будто я разбила не стакан, а напряженно натянувшуюся между нами троими тишину.
      – Нормально, – сказал официант, – быстро подействовало. Посмотри...
      Он широко развел руками.
      – ...Посмотри, сколько народу. Сейчас и праздник начнется.
      Я оглянулась. За столиками, которые еще минуту назад были пустыми, клубились толпы причудливо разодетых людей. Я посмотрела на часы, но сколько они показывали, определить так и не смогла, потому что секундная и часовая стрелки переплелись между собою, как спаривающиеся червяки.
      – Ночь! – поднявшись со своего места, объявил бритоголовый. – Ночь началась!

* * *

      Как только я пришла в себя настолько, что смогла вопринимать окружающую действительность, я сразу посмотрела на часы.
      Половина четвертого утра.
      Господи, что было со мной в тот период времени... почти три с половиной часа... Я выпила этот дурацкий коктейль примерно в час ночи, а сейчас уже половина четвертого.
      Я что – была в отключке, или?..
      Ничего не помню.
      У меня начала болеть голова. Я сидела на пластиковом стуле за тем самым столом, за который села, как только вошла в «Черный Лотос». Стол был завален пустыми бутылками, окурками, осколками разбитой посуды.
      «Ничего себе, – подумала я вдруг, – я одна сижу за столом. Выходит, мне за все и расплачиваться? А у меня денег-то и нет с собой почти».
      Я огляделась по сторонам. Обширный зал ночного клуба был все еще полон, но ясно было видно, что народ уже устал веселиться и расходился.
      «Интересно, – подумала я, – а в каком это празднике я имела честь участвовать? И где мои собутыльники? Этот...
      бритоголовый и девица с прической, похожей на недостроенную башню? И что же со мной все-таки было после того, как я выпила свою порцию коктейля?»
      Какие-то туманные обрывки всплывали у меня в голове.
      Какая-то дрянь приходила мне в голову – вроде я плясала совершенно голой посреди таких же голых и безумных людей, потом на высокой сцене вокруг сверкающего столба извивалась серая, словно ожившая ртутная струя, змея, а потом... потом змея превращалась в долговязого длинноволосого человека, который размахивал руками, как летучая мышь – крыльями и...
      летал?
      Не мог он летать, он же все-таки не летучая мышь...
      – Лучше не вспоминать, – решила я про себя, – а самое главное – никогда больше не пить эту темную гадость.
      Нет сомнения в том, что это был какой-то сильнодействующий наркотик, с помощью которого посетители этого клуба привыкли веселиться. Если этот пьяный, безумный и безобразный дурман можно назвать весельем. Господи, какая гадость. Чувствую себя, как выжатый лимон.
      Я поднялась из-за стола. Пора убираться из этого заведения. Ничего существенного сегодня я выяснить тут не смогла. Добилась, правда, того, что теперь слух о возвращении из мертвых моей сестры Натальи распространится среди тех людей, среди которых я и хотела распространить этот слух.
      – Наташа! – раздался громкий голос у меня за спиной.
      Я вздрогнула, но для того, чтобы испугаться, у меня не хватило сил. Обернувшись, я увидела девушку, которая первой подошла ко мне, когда я только-только оказалась в клубе «Черный Лотос».
      – Подожди, – она подбежала ко мне и несколько секунд не могла говорить из-за отдышки. Ее прическа растрепалась, и теперь волосы космами нависали ей на лицо.
      – Славно повеселились, – наугад сказала я, – как в старые добрые...
      – Точно, – справившись с дыханием, проговорила девушка. – Слушай, – она положила мне руку на плечо, – завтра ночью посвящение будет. Ну, новенького будут принимать в Общество. Ты придешь?
      – Да, – сказала я.
      – За тобой заехать? – спросила она.
      – Если не трудно.
      – Конечно, не трудно. А ты... все там же обитаешь? – помедлив, спросила она, и я заметила, что в ее глазах снова тускло замерцал страх.
      – Все там же, – подтвердила я, – куда же мне еще?
      Она кивнула. Пожала плечами, судорожно попыталась закурить сигарету, но все-таки не выдержала:
      – Ведь на твоей квартире тебя и... убили, – вырвалось у нее. – Ведь...
      Она замолчала. Внезапно, как будто ей закрыли рот ладонью.
      Кажется, моя сестра-близнец довольно близко была знакома с этой девушкой. По крайней мере ближе чем с другими постоянными посетителями клуба «Черный лотос» – я замечала, что многие пристально смотрят на меня и тут же отводят глаза, когда я поднимаю на них взгляд. Но никто не окликает и не подходит ко мне.
      – Так я заеду? – снова спросила девушка.
      – Конечно, заезжай, – проговорила я, – я весь день буду дома.
      Она все не уходила, хотя повернулась, чтобы уйти. Кажется, она что-то еще хочет.
      – Наташа, – наконец, решилась девушка, – а что мне сказать Васику?
      – Кому? – переспросила я.
      В глазах девушки мелькнуло удивление, а потом снова появился страх.
      – Ты что – не помнишь? Васик Дылда. Ты с ним последние два месяца встречалась.
      Странно. В наших с Наташей телефонных разговорах никакой Васик Дылда не упоминался – она ничего не говорила мне о человеке с таким именем.
      Впрочем, Наташа мало что рассказывала мне о своей личной жизни.
      – Так что передать Васику?
      – Пусть в гости заходит, – сказала я, – если временем располагает.
      – Хорошо, – проговорила девушка. – Тогда – до завтра?
      – До завтра, – сказала я.
      Я вдруг вспомнила, что ее зовут Даша. Ее имя всплыло в моем памяти, как вспухает внезапный пузырь газа на черной болотной воде; хотя припомнить того момента, когда девушка представлялась мне, я не могла. Да и не стала бы она мне представляться – она же принимает меня за мою сестру-близняшку – Наташу, которая...

* * *

      Меня зовут Ольга Антоновна Калинова. До тех пор, пока я не переехала в Москву, я жила в провинциальном городке под Вяткой, где работала агентом по размещению рекламы в местной рекламной газетке. Должность, конечно, не бог весть какая, но, специфика провинциального города вообще не дает определенных предпосылок к стремительному продвижению по служебной лестнице.
      Тем более что я и не собиралась никуда стремительно продвигаться.
      В отличие от своей родной сестры.
      Наташи. Мы с ней вместе ходили в детский сад, вместе заканчивали школу, в десятом классе которой обе одновременно влюбились в учителя русского языка Карла Ивановича; вместе поступили в художественное училище.
      Вот как раз после окончания художественного училища наши с сестрой пути разошлись. Пристроиться к качестве художника в какую-нибудь организацию нам не удалось, а мне неожиданно предложили работу агентом по размещению рекламы, и я, конечно, согласилась, с тем условием, чтобы в той же газетке могла работать и Наташа.
      Несмотря на звучное название должности, мои обязанности заключались в том, что я моталась по городу из одной местной фирмы в другую и уговаривала боссов и шефов разместить в нашей газетке свою рекламу.
      Предпринимательство в том городке, где жили мы с Наташей, развивалось бурно, многочисленные фирмочки и предприятия с ограниченной ответственностью по производству точилок для карандашей и канцелярских скрепок то всплывали на поверхность, то тонули в бездонной пучине банкротства, как макароны в кастрюле с кипящим супом.
      Поэтому работы у меня было навалом. Утром я помещала рекламу частного предприятия «Казус», вечером шла уточнить некоторые детали оформления логотипа и находила на месте частного предприятия табличку, на которой сообщалось, что «Казус» разорился; а в опустевшем офисе суетились ребята из только что зарегистрированного общества с ограниченной ответственностью «Три богатыря».
      И я возвращалась в свою газетку с полученным заказом на рекламу «Трех богатырей».
      В принципе моя работа мне нравилась. Мне нравилось общаться с людьми, заводить новые знакомства, и я часто думала, что скоро в нашем маленьком провинциальном городке я буду знать в лицо и по имени каждого мало-мальски удачливого предпринимателя.
      А вот Наташа проработала вместе со мной только три дня.
      На большее ее не хватило. В один прекрасный день она просто не вышла на работу, и мне не удалось ее уговорить приступить к выполнениям своих обязанностей и на следующий день. Наташа сказала тогда, что хочет подыскать себе более достойное применение.
      Я против не была. Мы с Наташей уже давно жили без родителей и привыкли рассчитывать только на себя. Я со своим заработком вполне могла обеспечивать какое-то время и себя и свою сестру.
      Забеспокоилась я тогда, когда период бездеятельности Наташи растянулся уже до третьего месяца. Я попыталась поговорить сней, но она и слушать ничего не хотела, отмалчивалась, как бывало всегда, когда она раздумывала над чем-то серьезным. О том, что она собралась ехать искать лучшей жизни в столицу, я узнала уже через несколько дней. Конечно, такой выход из положения меня не устраивал, но я знала, что пытаться отговорить мою сестру от уже принятого и обдуманного решения бесполезно.
      Дальше события развивались с изумительной быстротой.
      Наташа поменяла двухкомнатную квартиру, доставшуюся нам от родителей, на однокомнатную с доплатой, и уже через неделю мы с ней стояли на вокзале, прощались, расставаясь на столь долгий и к тому же – неопределенный срок, наверное, впервые в жизни.
      Наташа пообещала мне звонить каждую неделю и честно выполняла свое обещание. Мы даже договорились о том, что сеанс связи будет происходить каждую пятницу в десять часов вечера – это чтобы я и Наташа наверняка были дома.
      Вначале я беспокоилась за нее – одна в большом городе, онаищет применения своей несовременной и некоммерческой профессии художника, но потом как-то само собой все улеглось.
      Наташа говорила мне, что нашла хорошую работу, собирает деньги на квартиру. В чем заключается эта ее работа, она мне так и не сказала. А когда я спрашивала – лепила какую-то ерунду насчет ночных клубов, столичных развлечений и в круг элитарных тусовщиков, в который ее, кажется, собирались принять.
      После она со смехом пересказывала мне выдумки московской золотой молодежи, которой некуда девать время и деньги, кроме как на детские игры в колдунов и вампиров, рассказывала про party-шабаши в ночных клубах, а несколько месяцев назад...
      В ней что-то надломилось. Когда она звонила мне, тоотделывалась сухими фразами о том, что у нее все в порядке, сообщала о таких событиях, как покупка квартиры почти в самом центре Москвы, тоном, будто она приобрела новую разливательную ложку.
      Смешить меня рассказами о развлечениях золотых мальчиков и девочек она перестала, а когда я просила ее об этом, срывалась и кричала в телефонную трубку, чтобы я перестала лезть в ее дела.
      Потом, конечно, извинялась, плакала.
      Я не могла понять, что с ней происходит. Я всерьез забеспокоилась и собралась уже ехать в Москву, когда в одну из пятниц мне, вместо Наташи, позвонили представители отдела по раскрытию убийств какого-то там района города Москвы и сообщили, что моя сестра – Наталья Антоновна Калинова – застрелена в своей собственной квартире. Просили немедленно приехать на опознание тела.
      Я смогла выйти из своей квартиры только на второй день после того, как услышала это сообщение. И мне до сих пор не верится до конца, что я никогда больше не увижу свою сестру.
      Еще через два дня я уже была в Москве и разговаривала с оперуполномоченными из отдела по расследованию убийств – с теми, кто занимался делом моей сестры.
      Впрочем, занимался – громко сказано. Убийство моей сестры, как я поняла из нескольких приватных разговоров, почти сразу же списали в разряд «глухарей» – нераскрываемых дел.
      «Шансов найти убийц, – вертя в руках толстую дешевую ручку, говорил мне следователь, – нет никаких. Хотя, мы, конечно, работаем. И обещаем вам сделать все, что в наших силах».
      «За что же ее убили? – пыталась выяснить я. – Хоть какие-то следы, хоть что-то должно остаться? Не может же быть так, что вам совсем ничего не ясно в этом деле. Вы же правоохранительные органы».
      «Органы, – соглашался следователь, сдувая со своих усов мокрые крошки табака прямо на серый пиджак, – но вы поймите, застрелили вашу сестру профессионалы. Это заказное убийство, а такие дела почти никогда не раскрываются. Это вам не пьяная драка дяди Васи с дядей Петей. Никто ничего не видел, никто ничего не слышал. Тело вашей сестры обнаружили только на второй день, да и то случайно. А уж киллера...
      Опознать теперь не сможет никто. Никаких свидетелей. Никаких зацепок. С ее знакомыми мы, конечно, поговорили, но... Никто ничего не знает. А может быть, знает, но общаться с милицией не хочет».
      Я хотела было выложить следователю содержание наших с Наташей телефонных разговоров, но вдруг осеклась, неожиданно с удивительной ясностью ощутив, что наплевать этому следователю и на мою сестру, и на меня, и на того неведомого убийцу с черным пятномвместо лица, который на мгновение всплыл откуда-то из темной пугающей мглы и снова исчез, как острый акулий плавник на поверхности моря.
      Какая-то странная и совершенно новая мысль пришла мне в голову. Этот сидящий напротив меня скучающий придурок с мокрыми табачными крошками на усах ничем не сможет помочь ни мне, ни, тем более, моей покойной сестре. И единственный человек, которому не наплевать на Наташу – это я.
      Выходит, действовать придется мне в одиночку. И найти убийцу, заказчика... Кого-то, кто должен ответить за гибель моей сестры. Иначе – это чувство мгновенно родилось и окрепло в моей груди – мне не успокоиться и до самого конца моих дней у меня на шее, как гибельный камень самоубийцы-утопленника, будет висеть страшная смерть Наташи.
      Так я из скромного рекламного агента превратилась в самого настоящего детектива.
      Я вернулась в свой родной городок, продала квартиру и переехала в Москву. Квартира, принадлежащая Наташе, теперь принадлежала мне по праву прямого наследования. Я поселилась там.
      Ни переставлять мебель, ни вообще менять что-либо в интерьере квартиры я не стала. Только вытерла пыль и вымыла полы, особенно то место в прихожей под телефонной полочкой, где два дня засыхало, съеживалось и вгрызалось в пол страшное черно-красное пятно, расплывшееся вокруг головы моей сестры.
      В ящике письменного стола я нашла несколько последних фотографий Наташи, тут же отправилась с ними в парикмахерскую и через пару часов вышла оттуда с такой же точно прической, с какой была на фотографиях запечатлена она.
      В шкафах сохранилась одежда Наташи, на эту одежду я сменила свою. В конце концов, когда, стоя перед зеркалом, я решила, что теперь меня от моей погибшей сестры не отличил бы даже самый пристрастный наблюдатель, я поняла, что пришла пора переходить к действиям.

* * *

      Но как мне найти убийцу моей сестры?
      Очень странно, что застрелил Наташу профессиональный киллер. Ведь обычно подобная участь ожидает проштрафившихся крупных мафиози, зарвавшихся банкиров и неугодных политиков...
      А Наташа?
      Мне так и не удалось выяснить, где она работала. Милиция тоже об этом ничего не знала. Трудовая книжка Наташи лежала в ящике стола вместе со всеми остальными ее документами, и последняя запись в книжке была датирована тем самым днем, когда Наташа уволилась из рекламной газетке нашего провинциального городка, куда мы с ней когда-то давным-давно устроились вместе.
      Значит, она нигде не работала?
      А откуда тогда у нее деньги?
      И немалые, если судить по хорошей квартире в престижном районе, мебели, при покупке которой она явно ориентировалась на эстетические соображение, а вовсе не на цену товара, и одежды, ярлыки на которой сообщали, что вещи куплены в дорогих бутиках Москвы.
      Или Наташа занималась делами, которые вовсе не требуют записей в трудовой книжке?
      Ее рассказы о ночной жизни столичной молодежи, о ночных клубах и сумасшедших оргиях... Сначала я подумала о том, что Наташа могла заниматься проституцией, но потом эту мысль отвергла.
      Не может проститутка, будь она самого высочайшего уровня, за столь недолгое проживание в столице приобрести себе собственную квартиру, и мебель, и вещи, и...
      К тому же в милиции бы знали, если быНаташа где-нибудь засветилась как проститутка.
      Да и убирать проститутку с помощью киллера – вряд ли кто-нибудь мог пойти на это. Киллеры не работают с таким контингентом.
      Тогда в чем же тут дело?
      Мою сестру, которая за недолгую праздную жизнь в Москве успела хорошо устроиться, убивают с помощью профессионального киллера, как какую-нибудь высокопоставленную шишку.
      Милиция во всем этом разобраться не может – просто списали дело в разряд нераскрываемых.
      Значит, во всем этом должна разобраться я. Как? Я знаю название клубов, где проводила время Наташа. Конечно, вполне возможно, что ее знакомые знают о том, что Наташи уже нет в живых, но...
      Это мой единственный шанс что-то выяснить в этом деле, пользуясь своим сходством с покойной сестрой проникнуть в те заведения, в которые, как мне известно из наших телефонных разговоров, случайные люди не допускаются, и попытаться уверить Наташиных знакомых в том, что... слухи о ее смерти несколько преувеличены.
      Если мне это удастся, то я наверняка сумею хотя бы кое-что для себя разъяснить.
      План, конечно, был безумный, но другого у меня не было.
      Я направилась в ночной клуб «Черный лотос», и...
      Кажется, дела идут на лад. Меня принимают за Наташу.
      Только беспокоят меня странные разговоры о моем «возвращении». Неужели эти люди так повернуты на потусторонних вещах, что факт повторного появления в мире живых уже один раз убитого человека вызывает не смертельный ужас, а лишь некоторое замешательство?
      Во всяком случае, хорошо, что я не смешалась и подыграла узнавшим во мне Наташу людям. Конечно, трудно вести игру, почти ничего не зная и не понимая из того, что делается вокруг тебя. Это как бежать в полной темноте по натянутому между небоскребами канату.
      Что это за Общество?
      Наташа мне ничего не рассказывала. Только вскользь упоминала о какой-то организации, в которую она хочет вступить.
      Из разговора с девушкой Дашей я поняла, что это Наташе удалось. И все же...
      Нет, ничего не понятно. Уже готовые образы и мысли расползаются у меня в голове, как в руках мокрая газета, и вместо чего-то определенного у меня в голове снова клубится белесый мрак.
      Но я надеюсь на то, что скоро хоть что-то для меня прояснится.