Маленький аэроплан парил над рекой, а учитель говорил со мной, подергивая за веревку.
      - Зачем вы спасли меня?
      - Чтобы вы работали, Александр Федорович.
      - Но разве вы не знаете, что я отравил вашу дочь?
      - Я узнал об этом прямо перед тем, как поехал в Горки. Мое сердце разрывалось... но я все же решил простить вас.
      - Почему?
      - Потому что вы живете. Вы живете, а я уже умер! Вы должны работать. И потом... вы видите облако над рекой?
      - И что?
      Свешницкий дернул за веревку, притянув деревянную птицу к себе, а потом так же резко отпустил ее. И вдруг я увидел, что там, где пролетел освобожденный на мгновение орел, появилась радуга.
      Радуга! Я понял, я вспомнил, как после всемирного потопа Бог обещал дать ее человеку в залог своей милости. Поэтому, если Он все-таки не стерпит человеческой гордыни, пошлости и задумает навести на нас новую погибель, тогда, в тот самый момент, когда смертельные тучи соберутся над землей, вдруг между ними проскользнет радуга, и Бог вспомнит свой завет, вспомнит слабость и юность рода человеческого, вспомнит свое обещание любить человека таким, какой он есть, и разведет черные облака.
      Я завороженно смотрел на радугу Свешницкого, пока учитель не протянул руку, не снял ее с небес, не завернул, как ковер, не сунул себе под мышку и не пошел прочь. Тогда я отчаянно побежал за ним...
      Когда проснулся, я день сидел, решал, говорил с Лизой. Наконец я взял dementia praecox и принял его. Ведь я обманывал себя раньше, я просто боялся. А теперь во мне наступила, говоря словами мученика Медякина, краткая минута решимости. Я должен был сделать это, чтобы получить радугу из рук учителя.
      И сладко мне быть не от мира сего.