- Что ж, - вздохнул Жора, но тут же в его речи мелькнула искра воодушевления, - однако, у нас есть шанс разрешить наш спор. Ведь вы собирались ставить, когда вас прервали?
      - Да, - сказал Лоренцо, загораясь прежним огнем. Казалось, что для него нет ничего важнее, чем решить вопрос: выиграл он или проиграл. - Я поставил бы на шесть черное все оставшиеся деньги.
      - Проклятье, - воскликнул с досадой капитан полиции, - я этому вашему полковнику устрою сладкую жизнь!
      - Неужели? - только и спросил Лоренцо Георгия Ивановича, и по его глазам уже понял правду, однако, следуя его кивку, взглянул на табло, где замерли цифры последнего розыгрыша. Там стояло восемнадцать красное.
      Два чувства хлынули в душу итальянца: горечь поражения и восхищение этим человеком, который все-таки дождался своего часа, который не выиграл, может быть, сам, но заставил проиграть его, Лоренцо Тирандетти. И эти три хода, совпавшие с сервером, когда он не ставил, и четвертый, когда он сделал ставку, отпечатались в мозгу Лоренцо как шедевр интуиции человека, улыбнувшегося ему напоследок и неторопливо бредущего меж опустевших столов полицейского управления.
      23.
      После вчерашнего я довольно зол. Не люблю, когда на моем пути встают нелепые препятствия. Поэтому я с утра допытываюсь у своего проводника о вчерашних событиях, но он молчит как рыба, и меня это злит еще больше. Ну разве могу я поверить, что он вообще ничего не заметил, когда я отсутствовал, по крайней мере, несколько часов. Очевидная ложь заставляет меня сильно сомневаться в его лояльности по отношению ко мне, а, кроме того, подозревать, что истинной целью его миссии является наблюдение за мной, а не обычное паломничество в Шамбалу, в чем он пытается меня убедить.
      Это подтверждается еще и тем, как легко этот монгол прошел вчера сквозь зеркало. Я уже не говорю о том, что неоднократные попытки прощупать его мозг заканчивались для меня головной болью. В общем, связался я с крайне подозрительной личностью, и мне это, с учетом прошедшего испытания, совсем не нравится. Но делать нечего. Вокруг пустыня, и выбор проводников здесь слишком ограничен.
      Позавтракав, мы отправляемся в дорогу, и снова мое сознание убаюкивается мерно вздымающейся спиной проводника. Надоел.
      Однако терпеть мне его еще больше суток. Он сказал, что завтра к обеду будем в Шамбале. Быстрее бы. Но это, к сожалению, невозможно. Верблюд, в отличие от машин, имеет всего две скорости: обычную и быструю. Так вот, на последней долго не продержишься. И дело не в том, что верблюд быстро устает, а в том, что то место, на котором сидишь, становится похожим по ощущениям на шлифовальный круг, а это, доложу я вам, не очень приятно.
      Пролетел - нет, слово "пролетел" можно употребить для красоты, но на самом деле этот день тянулся также бесконечно, как бесконечны межпланетные перелеты в сравнении с мгновенными, межгалактическими - так вот, прошел и этот день. И перед сном я отнюдь не чувствую себя счастливым, ибо радости или даже удовлетворения от приближения к своей цели я не испытываю.
      Кроме того, пару раз за прошедший день у меня возникало нечто, похожее на галлюцинацию: какой-то человек, внешне напоминавший меня, но без верблюда, отчаянно пытался убежать далеко вперед. Но, когда я кричал Алдару, указывая ему на маячившую впереди фигуру, тот говорил, что ничего не видит. Беглец же тем временем исчезал за барханами. По правде говоря, я все же решил в обеденное время поискать его следы, но ничего не нашел. Все это мне очень не нравилось. Главным инструментом в этой жизни я считаю свое ясное, кристально-чистое сознание, а этот померещившийся мне тип заставлял сомневаться в себе. Главное, уж очень он напоминал того, которого я видел вчера в зеркале, но все мои магические знания не могли объяснить этого артефакта. Поэтому, засыпая, я немного нервничал.
      ***
      Сегодня Кардалеон весь переливается от радости. Он говорит, что мои успехи в области духовного совершенства оказались неожиданно для него на очень большой высоте, ибо я вчера стала человеком, имеющим полное самосознание, то есть, сумела признать в себе не только хорошее, но и плохое. Мой ангел говорит, что из-за этого наше взаимопонимание перейдет даже на новую ступень, не говоря уже о преодолении неудач последнего времени.
      Весь этот длинный день в пустыне пролетел для меня почти незаметно, поскольку Кардалеон носился вокруг как курица с яйцом, созывая своих друзей, распевая гимны и дифирамбы, отчего я сперва смутилась, а потом долго по-доброму смеялась над традициями ангельского мира. Поэтому к вечеру, когда пришла пора спать, на душе у меня было легко и радостно. Лишь мысль об Оги Валентайне облачком проплывала по бездонному небу моих чувств, но уж если солнце за целый день не сломило ликования моей души, то Оги Валентайн не имел даже шанса добиться этого.
      ***
      Проснувшись, я оглядел горизонт, и будь я проклят, если примерно в полукилометре от нашей стоянки на песке не сидел человек. Но в тот же миг, как я привстал, чтобы ткнуть в плечо своего проводника, вчерашняя галлюцинация быстро вскочила и бросилась бежать. Пока Алдар протирал свои узкие глаза, ее и след простыл. Обругав их обоих, я принялся за завтрак, и через полчаса злой, но удивительно хладнокровный, снова сжимал коленями горбы корабля пустыни.
      Часам к девяти утра мой проводник начал проявлять признаки активности, что поначалу меня очень развеселило и даже обрадовало. Я даже подумал, что Шамбала появится раньше, чем предполагалось еще вчера, но через несколько минут радость моя поубавилась, ибо в глазах монгола я прочитал страх, и он популярно объяснил мне, что к нам движется песчаная буря.
      Оглядев небо, я опять рассмеялся - ни облачка, лишь у самой кромки горизонта воздух был как будто темнее, но это могло быть и естественным явлением, ибо я не присматривался к небу эти дни.
      Поэтому я предпочел не поверить своему проводнику, что не помешало ему увеличить темп нашего движения. Но уже через полчаса внезапный порыв горячего ветра швырнул мне в лицо горсть песка, доказывая, что в атмосфере не все так, как мне бы хотелось. Пока я отплевывался, вокруг начало происходить нечто невообразимое. Невесть откуда с огромной скоростью налетели тучи не только небесные, но и песчаные.
      Одновременно я почувствовал, что мой верблюд лег, и кто-то - это был мой проводник - стаскивает меня вниз. Теперь я лежал с подветренной от верблюда стороны, а поверх меня был наброшен специальный плащ, чтобы в уши и глаза не набивался песок.
      Трудно считать время, когда нечем дышать, и то и дело впадаешь в забытье, убаюканный к тому же тяжестью песчаного одеяла. В один из тех моментов, когда я почему-то очухался, было так тихо, что я, привыкнув за время бурана к вою и шуршанию, даже испугался. Выбравшись с проклятиями наружу, поминая, почем зря, проводника, который не соизволил мне помочь, я испугался уже по-настоящему.
      В красноватых лучах Плутона ни верблюдов, ни моего монгола нигде не было видно. Мало того, что целый день я провалялся, как бревно, потеряв время и силы, так теперь еще оказался без еды и питья, и вообще безо всего. В своих карманах я обнаружил лишь карту и компас, а в карманах противобуранного плаща - флягу с водой, кусок хлеба и копченого мяса - стандартный спасательный набор.
      ***
      Когда налетел буран, я улыбалась: обожаю, когда духи земли демонстрируют свою силу - такая бескомпромиссная мощь, такое безумное величие, что я вздумала некоторое время даже померяться силами с этим вихрем. Но через несколько минут стало ясно, что борюсь я не только с ветром, но и с тоннами движущегося с разной скоростью песка, который, как мне показалось, имел свои правила игры. И я решила, что не стоит быть излишне самонадеянной и противостоять двум силам сразу.
      Поэтому, быстренько спешившись, я вытащила из дорожной сумки плед и села с подветренной стороны верблюда, укрывшись с головой.
      Вот тогда я воистину возблагодарила свою карму и Логос Земли за то, что у меня есть ангел-хранитель. Чтобы понять всю глубину моей благодарности, достаточно представить себе двух людей, попавших в буран, положение которых совершенно одинаково, и угроза для жизни равновелика. Но совсем другое дело, когда у одного из них есть ангел.
      Во-первых, с самого начала я знала о буране почти все: когда он начнется и когда кончится, с какой силой он пройдет надо мной, и угрожает ли это моей жизни. Но даже это не было главным.
      В мире ангелов есть, конечно, свои проблемы и сложности, ангел может даже умереть. Но прелесть моей ситуации заключалась в том, что ангелы не имеют физического тела, а, значит, в нашем материальном мире им ничего не угрожает. Поэтому Кардалеон был совершенно лишен страха, и это позволило ему заниматься только моим настроением.
      Ангелы, как и люди, очень разные. Среди них есть оптимисты и пессимисты, глупцы и мудрецы. Правда, об их глупцах почти ничего не известно, так же, как и в нашем мире, зато мудрость и способность решать конкретные задачи кратчайшим путем ценятся очень высоко.
      И сегодня, впервые в жизни, я, кажется, приоткрыла тайную сущность моего ангела. Он делал все, чтобы я забыла об урагане, показывая мне один за другим образы-фильмы о путешествии в Шамбалу великих людей прошлого. В моей памяти отложился образ Христа, бредущего со своим проводником по пескам этой же пустыни. И ночью, когда, потеряв дорогу, он остановился в задумчивости, глядя на небо, быстрым движением указательного пальца начертил он на песке какие-то фигуры, пробормотав при этом: "Истинно, истинно говорю: рукою человеческой Царство Божие будет построено на Земле, а прочие пути - заповеданы". И, стерев рисунок ногой, пошел прямо на восток, будто уверен был, что там и есть Шамбала.
      За несколько часов этого дня я увидела Сергия и графа Сен-Жармена, Будду и Рерихов, Блаватскую и Джуал Кхула.
      Кардалеон не давал моему мозгу ни на секунду сосредоточиться на том неприятном положении, в котором я оказалась. Его образы-фильмы слагались в гимны людям высочайшей воли и духовности, наполняя меня частицами их силы и устремленности. Они мерзли и задыхались от жары, их заносил песок и преследовали миражи, они теряли путь и находили его в себе. И я начала понимать, насколько человечество в своем благополучии и развитии зависело от каждого из этих людей.
      Буран кончился, а я все сидела, пораженная величием показанных мне картин. Но когда извиваясь, будто змея после зимней спячки, я выбралась из-под горы песка, то поняла, что и мне предстоит совершить некий подвиг, ибо верблюд мой подло сбежал вместе с поклажей, не оставив мне даже глотка воды.
      24.
      Пресвитер Иоанн хмурился, глядя внутрь хрустального шара, без всякой поддержки висевшего перед ним в воздухе. Внутри шара Оги Валентайн посреди песков поедал скудные запасы оставшейся у него пищи.
      - Меня поражает этот человек, - произнес старец звучным баритоном, оборачиваясь к столу, за которым сидело несколько людей самого разного облика, колоссальный интеллект и самоуверенный эгоизм без примеси какой-либо духовности.
      - Когда-то на Земле было полно таких людей, - произнесла женщина невысокого роста со спокойными серыми глазами, - к счастью, это время закончилось.
      - Да, но не для него, - имея в виду Валентайна, сказал Пресвитер, подходя к своему креслу, стоящему в торце стола. - Я по-прежнему не могу решить, что с ним делать.
      - Я вижу только один путь, - произнес молодой с виду человек, которому, что трудно было себе представить, недавно исполнилось две тысячи лет.
      - Какой же, уважаемый брат? - откликнулся сидящий во главе стола длиннобородый старец с посохом в руках.
      - Он ничем не отличается от обычного, - раздалось в ответ.
      В комнате, расположенной в беломраморном Дворце Правителя Шамбалы, повисла тишина, которую нарушил грузный, широкий в кости мужчина с большой головой и львиной гривой рыжих волос.
      - Мы так и поступали до сих пор, но этот человек, которого все называют не его именем, преодолевает испытания с помощью странной силы. Мне она не нравится.
      - Верно, верно, - вздохнул Пресвитер, - дело именно в этом. Считалось, что система испытаний на пути в Шамбалу может быть преодолена только при использовании Любви-Мудрости и ее атрибутов. Но теперь мы видим, что заблуждались многие тысячелетия.
      - Но ведь испытания еще не закончены, - снова вмешалась женщина.
      - Конечно, - откликнулся Иоанн, - но уже и пройденного довольно, дабы задуматься о несовершенстве этой системы. Одна только сильная воля позволила человеку с другой планеты преодолеть зеркало. Он рубит узлы, а не развязывает их, как поступал некогда Македонский.
      - Который именно поэтому и сошел с ума, - добавил человек с гривой.
      - Не только поэтому, не только, - автоматически отреагировал Правитель Священного города, мысли которого пытались пронзить завесу неразрешимой пока задачи.
      - В конце концов, как мне кажется, - заговорил юный старец, - у нас нет причин изменять систему испытаний из-за одного человека, который, как мы знаем, является исключением из правил.
      - Тем более что сам принцип испытаний не должен быть изменен, - подхватила женщина. - Преодолевший да будет принят, вне зависимости от наших симпатий.
      - И я об этом думаю, - раздался бас молчавшего до сих пор человека. - Если мы поставим систему испытаний в зависимость от наших личных симпатий или интересов, то утеряем великую объективность при оценке стремящегося.
      - Но ведь каждому ясно, что это человек с другой планеты, - молодой женский голос с другого края стола не называл, как и остальные, имени Валентайна. Это являлось гарантией чистоты испытаний, поскольку произнесение любого имени в Шамбале позволяло его носителю хотя бы мысленно, но уже проникнуть в этот город. - Он опасен для Иерархии сознаний, поскольку его планы разрушительны для нее. Неужели мы станем помогать ему в этом?
      - В тот-то и дело, сестра, - откликнулся человек с гривой, - речь идет не о помощи, а, напротив, об агрессии. Пока он проходит испытания, каким бы образом ему это не удавалось, мы останемся объективны и беспристрастны. Поэтому, достигнувший Шамбалы - наш собрат по уровню сознания, и вне зависимости от нашего к нему отношения. Такой успех требует уважения к тому, кто его достиг. Иначе Шамбала была бы рассадником войн, а не мира.
      - Что же делать? - прозвучал вечный вопрос.
      - Сила, сила, - пробормотал Старец, будто не слыша возникшего спора, неземная сила, злая.
      Все головы повернулись в сторону говорившего. Иоанн заметил это движение и оглядел своих помощников:
      - К чему ваш спор, друзья? Пустая трата сил. Есть закон: тот, кто может, тот возьмет. Человек с другой планеты может достичь Шамбалы и взять здесь все, что сочтет нужным.
      - Даже Его? - имея в виду "Семеричный Пылающий Огонь", спросила невысокая женщина.
      - И это наш закон: все в Священном городе принадлежит всем, и всякий может взять то, что ему необходимо.
      - Но если этот человек под необходимостью понимает совсем иное, нежели мы? - спросил рыжеволосый.
      - Да, - раздалось задумчиво в ответ, - когда-то люди тоже брали то, что им не принадлежит, не зная ни меры, ни необходимости. Они были ненасытны, и это приводило к войнам. Теперь все иначе, и мы должны приложить все усилия, чтобы не нарушить существующий ныне порядок на Земле. - Неожиданно взгляд Старца загорелся, и тон стал сухим и точным: - Где-то на пути к нам, кроме того человека, о котором мы говорим, находится женщина. До сих пор она успешно проходит испытания. Кроме того, ее цель совпадает с нашей. Она не хочет, чтобы Камень попал к человеку с другой планеты. Нужно столкнуть их, встав на сторону женщины. Пусть состоится поединок сил.
      - Но ведь вы сами сказали о законе, - сказала молодая женщина.
      - Верно, сказал, но никто не мешает нам самим стать частью испытаний стремящегося.
      - Но ведь это означает поставить под удар все Белое Братство, - изумился словам Пресвитера рыжеволосый.
      - Неужели ты сомневаешься в победе, брат? - спросил Иоанн.
      - Нет, но ставить благополучие планеты в зависимость от нелепой схватки...
      - Я правлю в этом городе очень давно, - спокойно раздалось в ответ, - и за время прошедшего Черного века сюда стремилось множество самоуверенных умников, которые ничего не замечали, кроме самих себя, и не один из них не достиг города, ибо стремился сюда из чистого эгоизма. Но сегодня перед нами иной случай. Все то же - самоуверенность и ум, но человек с другой планеты идет к нам не для себя, а ради идеи, - тонкий палец многозначительно поднялся вверх. - Поэтому борьба идет не между нами и тем, кто сейчас в пустыне, а между идеями, идеей Порядка и идеей Хаоса. Солнечный Логос эоны назад доверил мне Камень, дабы уберечь Землю от смертельных катаклизмов. Сегодня, с Камнем или без него, но мы застрахованы от краха на многие тысячелетия. И в этой ситуации, казалось бы, можно уступить Камень окольцованной планете, если бы не два обстоятельства.
      Старец замолчал, но никто не стал его торопить, пока он собирался с мыслями.
      - Первое, лично я не вправе уступать хранение Камня другому лицу без согласия на то Логоса Солнца. А поскольку такого согласия, впрочем, как и несогласия, нет, я должен защищать Камень до самой смерти. И второе, если бы на месте человека с другой планеты был бы кто-то другой, я, возможно, и пошел бы на компромисс, но... увы. Человек из пустыни не может быть членом нашего Братства, ибо его задача разрушать, а наша - созидать.
      - Невозможно создать, не разрушив, - заметил юный старик.
      - Верно, - откликнулся Правитель Шамбалы, - но разрушать легче и быстрее, и если этот человек будет разрушать так быстро, как он это умеет, то все наше Братство будет заниматься только восстановлением разрушенного им. К тому же он пытается разрушать лучшие из наших достижений, а не худшие, которые действительно стоило бы уничтожить.
      - Согласен, - поднял руки оппонент, и старец продолжал:
      - Поэтому, я отправляюсь на поединок сил.
      - Я с вами, - откликнулся рыжеволосый.
      - И я.
      - И я, - раздалось со всех сторон.
      - Нет, нет, друзья мои, - успокаивающе поднял руку Пресвитер, - в этом нет необходимости. Я иду, поскольку связан договором с Логосом Солнца, но он не обременяет вас. Не стоит вам вплетать в свои кармы узоры неясных оттенков и линий, ибо я не думаю, что поступаю мудро, ввязавшись в поединок, но иного выхода у меня нет. Вам же незачем пятнать себя. К тому же, если этот человек, он кивнул в сторону шара, - получит Камень, это мало повлияет на нашу цивилизацию, и вы послужите ей на благо. Но представьте себе, что никого из нас не осталось. - Он подождал, пока в голове каждого из присутствующих пронеслись картины разрушенной Иерархии Сознаний, и закончил: - Поэтому позвольте мне лишь выполнить свой долг, и не обременяйте меня своей помощью.
      - Но, Учитель, - сказала молодая женщина, - ведь впереди у стремящихся одиночество, и не многие им овладели.
      - Не многие, но кое-кто прошел.
      25.
      Одиночество... Солнце... Небо... Песок... Мои ноги...
      Мои ноги волочатся по песку, будто я инвалид, и мне уже не смешно наблюдать со стороны за тем, как тело совершает конвульсивные движения, пытаясь удлинить цепочку моих следов.
      Зачем я иду? Куда? Вряд ли мне удастся без сомнений определить, что сейчас важнее: Камень или жизнь. До сих пор в моей жизни не возникало ситуаций, когда нужно выбирать между собственной жизнью и чем-то другим. Прежде мне всегда удавалось находиться вне подобных проблем. Но теперь впервые мне приходится выбирать, и я в растерянности от этого.
      Моя логика оказывается в тупике, и понятно, почему. Я считал разрушение цивилизации Земли главной целью своей жизни. Однако выполнение этой миссии поставило под угрозу мою жизнь. При этом, если я погибну в пустыне, миссия так и не будет выполнена. Значит, дороже всего на свете сейчас была моя жизнь. И, если бы мой невидимый противник предложил мне сделку: жизнь за Камень, я бы выбрал жизнь, ибо это позволило бы искать другие пути уничтожения цивилизации.
      Это было унизительно: впервые в жизни я готов был отказаться от достижения своей цели. Да еще ради того, чтобы сохранить жизнь. Когда я это понял, то снова разозлился: на себя, на пустыню, на того, кто поставил меня в унизительное положение. Увы, на этот раз злость ничего не дала, ибо ни одного субъекта, на котором я мог бы оторваться, поблизости не было.
      Впрочем, пустыня, на которой я попытался отыграться, сделав ее главным врагом, в отместку чуть не свела меня с ума. Еще бы, враг, которого я создал в своем воображении, оказался повсюду, от горизонта до горизонта. И через пару часов психического поединка я упал в забытьи, истощенный борьбой с самим собой.
      ***
      Паника моя вначале была легкой, когда я поняла, что осталась в пустыне без воды и еды. А по-настоящему возникла она лишь тогда, когда мне не удалось обнаружить Кардалеона. Он исчез, оставив меня в полном одиночестве. Когда из-под вас выбивают стул, на который предложили сесть, то возникшие при этом эмоции мало похожи на счастье или удовлетворение.
      Около часа я просто сидела на песке, жалея себя и наблюдая в воображении за тем, как медленно иссушается мое тело под палящими лучами нашего светила. Наконец, когда тело превратилось в обтянутый кожей скелет, и в нем не осталось и капли жидкости, а значит, и жизни, на меня навалилось успокоение. Я давно заметила, что наблюдение за своей смертью вселяет в душу покой и умиротворенность, поскольку лбом упираешься в вопрос: ты умер, и что дальше?
      "Действительно, - отвечаешь сама себе, - если умрешь, тебе станет все безразлично, и уж точно не больно, а значит все, что ты чувствуешь, не что иное, как древний, знакомый спутник - страх".
      Здесь-то меня и выручают навыки, полученные в школе Ордена. Я переношу свое сознание в мир души, понимая, что с ее - души - точки зрения мои нынешние проблемы - пустяк. Впрочем, я-то знаю, что они пустяк потому, что душа не умирает после смерти тела. Хитрая такая душа: мол, что мне твои, то есть телесные, проблемы, если мне от них ни холодно, ни жарко, но... Но... Но...
      Подняв уровень своего сознания, я сразу успокаиваюсь. Душа не только не умирает вместе с телом, по крайней мере, в высшем своем аспекте, но она способна абстрагироваться от земных проблем, не в смысле оторваться от них, а в смысле посмотреть на них со стороны. Этот взгляд обнаруживает, что у меня все не так уж плохо.
      Я облегченно вздыхаю и продолжаю идти...
      ***
      Когда прихожу в себя, ощущаю, как ноют нервы. "Жить!" - раздается внутри меня отчаянный вопль, и я впервые понимаю, что готов пожертвовать ради спасения своей жизни миссией, возложенной на меня.
      Просто и без сомнений приходят на ум слова правды, как она есть.
      "Глупец! Идиот! Самонадеянный болван! В одиночку решил разрушить целую цивилизацию! Вот и подыхай теперь в одиночку!".
      В тот же миг я вспоминаю о Том, Кто меня послал сюда. Мысли снова путаются. Его мощь немыслима. Он может все. И я надеюсь на Него и верю в Него.
      Но Он виноват передо мной, виноват в том, что я здесь подыхаю, как собака, брошенная своим хозяином. Могу ли я простить Ему это унижение?
      Начинается новая буря, но теперь она разразилась внутри меня. И я уже не вижу ничего перед собой, и бреду, не разбирая дороги, ругая Его, свою судьбу, падая и вставая, падая и вставая....
      ***
      На вторые сутки я уже ничего не соображаю. Да и соображать-то нечего и не о чем. Притупились даже инстинкты, уступив место одному желанию: пить!
      Связь с душой ослабела настолько, что похожа на пунктирную линию - то она есть, то нет. В этот день я в основном охаю и лежу. Зато на следующее утро случилось маленькое чудо.
      Во-первых, вопреки всем ожиданиям, я не умерла. Во-вторых, у меня оказывается полно сил, и я целый день смогла идти, как заведенная. К концу четвертого дня, внутренние ресурсы истощились настолько, что я впадаю в истерику: хохот, слезы, снова хохот, но слез уже нет, поскольку организм полностью обезвожен.
      С этого вечера счет времени был потерян. Сколько минут, суток, дней, ночей - не помню. Будто вечный омут забвения поглотил все мое существо.
      Я пришла в себя мгновенно от одной простой мысли: дальше ни шагу - ни смысла, ни сил. Вместе с тем появилась невероятная чистота и ясность ощущений. Говорят, такое бывает перед смертью. Я видела каждую песчинку среди барханов, палящее, пустынное солнце превратилось в настольную лампу, я ощущала небо и каждое движение атмосферы.
      И в ту же минуту мне почудилось, будто солнце померкло в лучах другого света, более важного, более светлого, более доброго. И это был не физический свет, хотя и был не только внутри меня, но и вокруг.
      Я чувствую, как потрескавшиеся губы растягиваются в мучительной улыбке, и тогда...
      ***
      ...Через день последняя крошка и последняя капля исчезли в моем бездонном желудке. Я потряс на прощанье флягой и швырнул ее вдаль. Больше рассчитывать было не на что, и, послав вслед за флягой переполнявшие меня эмоции, я снова зашагал вперед.
      К этому времени я уже не ждал никакой помощи, никого не винил и ни о чем не думал. Перед моими глазами был только Камень и больше ничего, и я шел к нему, потому что нужно было хотя бы куда-нибудь идти.
      Да и не в моем характере лежать, ожидая смерти.
      Я шел не меньше недели. И меня удерживала в жизни только одна мысль: я бесконечнее, чем эта пустыня, ведь и у нее есть конец. Это я шел по ней, а не она по мне, это я пройду ее до конца, а она останется лежать здесь, такая же однообразная и никому не нужная, как горсть пепла.
      Я презирал ее, как презирал все, что меня окружало и все, что я знал. Я презирал даже Его за то, что он бросил меня, свое дитя. Более того: Его я даже ненавидел. Положив свою жизнь на престол Его славы, что я имею теперь?
      Создав меня таким, какой я есть, Он может, конечно, и уничтожить меня, а затем создать кого-то другого, но тогда почему я должен трепетать перед ним? Почему должен просто подарить Ему право распоряжаться моей судьбой?
      Или я всего лишь инструмент в Его руках, который можно заменить в любой момент? Так ведь у меня есть и мое собственное "я", и ему совсем не хочется быть чьим бы то ни было инструментом. К тому же, бросив меня на произвол судьбы, Он поставил крест и на своих планах.
      Тут логика отключается, однако, гнев мой праведный с каждым шагом впитывает в себя вязкий песок, пока не настает момент, когда я чувствую, что в моей голове взрываются от ярости тысячи кровеносных сосудов, и тогда....
      ***
      Они стояли друг против друга на расстоянии двадцати метров. Она обостренными чувствами не услышала, а скорее ощутила его приближение, и, повернув голову направо, вся замерла, не веря своим глазам.
      Он же увидел ее издалека и шел наискось, пытаясь крикнуть, но не мог. Да и узнал-то он ее только теперь, когда она повернулась.
      И теперь они стояли, покачиваясь, молча разглядывая один другого.
      В глазах Валентайна не было радости, ибо радость стоила бы многих и многих сил. Но раздражение, в котором он находился долгое время, напротив, могло бы их прибавить. К тому же, подсознание его искало сейчас виноватого, врага, на ком можно было бы сорвать злость за свою слабость и неудачу. Это мог быть и друг, но слабый друг, который молча снес бы все оскорбления и обиды, от которого можно было бы оттолкнуться, чтобы двинуться вверх, набравшись сил.
      Что же Джой? Она не подходила для этой цели. В ее глазах Валентайн не находил больше той покладистости, которая поддерживала его прежде. Женщина была сдержана и хладнокровна.
      Ярость Валентайна вскипела с новой силой, и радость, волчья радость появилась-таки в его глазах, загоревшись лихорадочным блеском.
      Джой ждала этой встречи, ждала и боялась ее... Раньше боялась, а теперь внимательно изучала этого человека, как когда-то изучал ее он. Она даже не удивилась силе, которую ощущала в себе. Ей казалось, что этот несчастный, слабый человек с алчным от бессилия и ненасытности взглядом достоин лишь сожаления и участия, но сражаться с ним ей казалось недостойным.
      Валентайн оценил этот взгляд, и у него не осталось никаких сомнений в том, что Джой потащилась в пустыню не затем, чтобы помочь ему, а затем, чтобы помешать. И он с яростным хрипом, вырвавшимся из его глотки, швырнул в нее заряд воли и ярости. В ответ ему досталась лишь улыбка в уголках глаз.
      Он начал было метаться в поисках бреши в этой стене, как вдруг его посетила новая галлюцинация: прямо за спиной его соперницы появилась фигура огромного старика с длинной бородой и посохом в руках. Глаза и лицо его были еще более спокойны, чем у Джой, правда, улыбки на этом лице не было, а была непреклонная суровость. И Валентайн закрыл на миг глаза, ибо облик старца ослепил его своей белизной и силой.
      Тотчас в голове его запульсировал магический символ того, Кто Его Послал, в руки и ноги хлынула энергия, плечи распрямились, голова обрела четкость восприятия. Валентайн возликовал: Он, наконец, пришел.
      Джой не испугалась, когда за спиной Валентайна появилась черная, неопределенной формы огромная фигура в плаще. По ней там и тут пробегала рябь, будто ее знобило, но Джой поняла, что это волны силы.
      Теперь они стояли двое против двоих: маленькие люди и две силы за ними. Джой ощутила, как напряглось пространство. Со стороны темной фигуры поплыл туман, подобный тому, что Джой видела не так давно на вершине Джомолунгмы. Но тут же свет, пронзавший ее, усилился, рассеивая мглистую рябь.
      Оги Валентайн попытался произнести несколько магических заклинаний, но это было сродни комариному писку в реве турбины реактивного самолета. Тогда он двинулся вперед, чтобы в физической схватке победить Джой и тем самым помочь своему хозяину. Однако, Сила, стоявшая за ним, приковала его к месту, не позволив сделать и шага, повелевая исполнять лишь то, что необходимо Ей. А Ей нужно было лишь его тело, которым Она пользовалась, как проводником в чужом для себя мире Земли.
      Джой с радостью отдала управление своим телом белому сиянию, понимая, что вместе они достигнут наибольшего эффекта. Она напрягла свою интуицию и нервы, и старалась точно выполнять каждую мысль, каждое ощущение, которое было направлено в ее сторону из потока за ее спиной. Они были партнерами, и она была свободна: ведь это был ее собственный выбор.