- О чем речь! - после долгой паузы пробурчал Баскаков. - Все, что в моих силах, как говорится...
      - В твоих, в твоих, - не без раздражения оборвал его Растопчин. - Прежде гостиницу, где я сейчас живу, курировал КГБ. Теперь, надо полагать, - местная служба безопасности. Вывеска, ясно, сменилась, но люди, конечно, остались те же. Так? Как и повсюду. Сведи меня с кем-нибудь из них, из тех, кто посерьезнее. Не поверю, чтоб у тебя в Ялте не было бы все давным-давно схвачено.
      - Схвачено-то схвачено, а в чем дело?
      - Кража валюты, старик. Считай, что это у меня украли. Нужен грамотный мужик, чтоб капельку попахал как... - Андрей закашлялся, - как частный детектив. Потом мы с ним расплатимся. В этом ты мне тоже, надеюсь, захочешь помочь, - добавил Растопчин. - Ведь я тебе еще не раз пригожусь, да?
      Баскаков медлил с ответом.
      - Сиди в номере, Андрей, - сказал он наконец. - Вечер, но попытка не пытка. Есть у меня один солидный товарищ. Зам. генерального твоего "Интуриста". Попытаюсь через него.
      - Объясни, что это лично для тебя, - прокричал Растопчин.
      Стемнело. Андрей зажег лампу над письменным столом, оглянулся - тень Растопчина ожила и зашевелилась на противоположной стене. Лейла собирается вешаться? Пусть, усмехнулся Растопчин. Никто не станет вытаскивать ее из петли. Теперь никто никого не станет вытаскивать из петли. Особенно если это сопряжено с риском для собственной шкуры. На дымящихся руинах государства мародеры, в душах - ни Бога, ни Ленина - страх да цинизм. Власть бросила обывателя под бандитский нож - поделом горлопану, он сам ратовал за эту власть. Пора признать поражение: между жаждой разрушения, диким инстинктом и кнутом, обуздывающим инстинкт, - пустота. Давно уже пустота. Что возрождать? Народа, в прежнем понимании, не существует. Существует биологическая масса, форма которой зависит от формы кастрюли (площади, стадиона, зала), куда ее помещают. Наступает фантастическая эпоха. Цветочки отцвели, на свет полезли волчьи ягоды. Крышка чана приподнята, биомасса ищет выход, ищет новые площади - Европа, похоже, обречена. Скоро-скоро орды сильных, умных, изворотливых, не знающих жалости человеко-волков хлынут на Запад. Гасите свечи, бедный Старый Свет. Даже Москва сдалась этим ордам, город отдан на разграбление, и главный московский прокурор провозгласил: из-за недостатка специалистов и средств прокуратура рассматривает только уголовные дела, связанные с убийствами. Все остальные дела или не возбуждаются прокуратурой или прекращаются ею. Вероятно, решил Андрей, и сие досадное для убийц ограничение свободы их действий в самое ближайшее время будет снято. Пей пиво, обыватель, посоветовал себе Андрей, пей, милый, пока тебя не угостили твоей же кровью. Да и не во власти дело, вдруг понял он. Слишком запущена болезнь. На любого барина сыщется кол. Дело, однако, в холопах, стремящихся к барству.
      В начале шестого Растопчину позвонили.
      - Я от Баскакова, - пробасил в трубку мужик.
      - Прекрасно! - ответил Растопчин. - Где встретимся?
      - Я, пожалуй, сам к вам спущусь, - услышал Андрей.
      6
      - Итак, Вячеслав, - подвел итог своему рассказу Растопчин, - если вчера в баре именно они подслушали, что Лейла хранит деньги дома, и вознамерились этими деньгами заняться, им оставалось лишь узнать адрес Лейлы и успеть попасть в квартиру до нее.
      - Что за условие "до нее"? - спросил Вячеслав. - Были опасения, что она вооружена и окажет сопротивление? Разве нельзя было поступить с ней так, как с ее матерью?
      - Лейла обронила фразу типа: завтра же иду решать вопрос с билетами. Она могла истратить деньги, - пояснил Андрей. - Как тут не поспешишь?
      - Допустим. Далее?
      - Далее, Лейла ночует здесь, в Ялте. Первый и единственный самолет, на котором она может улететь из Крыма в Москву - в полдень, - сказал Андрей. Предположим, ее московский адрес они узнали мгновенно. Предположим, созвонились с кем-то из своих московских ребят и навели их на квартиру Лейлы, растолковав, что искать.
      - Как будто все логично, - кивнул Вячеслав. - Но вот вопрос. Если бы квартиру брали москвичи, когда б они наведались за деньгами? Или вчера еще, или утром сегодня, но уж никак не за полчаса-час до прибытия хозяйки. Согласны?
      Андрей плеснул в стакан Вячеслава немного пива и пододвинул к стакану открытую пачку "Мальборо".
      - Получается, или ялтинцы рванули в Москву тем же самолетом, что и Лейла и обыграли ее за счет скорости уже в Москве, на дороге из Внуково, или еще вчера сели на поезд.
      - Нет, вчера не сели, - Вячеслав прикурил от зажигалки. - Единственный скорый, тридцать первый, на который они могли рассчитывать вчера, отправился из, Симферополя в семнадцать сорок. Он прибыл сегодня на Щушкий около четырех, если не опоздал, как обычно бывает, и добавим время... а в каком районе живет Лейла?
      - Понятия не имею, - сказал Растопчин. - У меня есть только ее телефон.
      - Да, не столь и важно сейчас, какой район. Хоть десять минут они должны были бы, затратить на дорогу до ее дома? Уже не тот график.
      - Верно, в этом случае дверь им открыла бы сама Лейла. Или не открыла бы вообще, я догадываюсь, - сказал Растопчин. - Остается выяснить, мотался ли кто-нибудь из наших "качков" или их местных дружков сегодняшним самолетом в Москву.
      - А если визит нанесли из Тулы, к примеру? - спросил Вячеслав.
      - Такую версию вдвоем нам не отработать, - Андрей шагнул к шкафу и достал с полки свитер. - Совсем задуб, прямо холодильник. Так что, не будем выяснять, летал ли кто из ялтинцев? Я специально спускался минут двадцать назад в бар. Из четырех "качков" застал лишь двоих. Играют в нарды. Вот это пиво мне продали. Бармена я не видел.
      - Бармен исключается, - заверил Растопчина Вячеслав. - Не будем о нем.
      - Почему исключается? Вячеслав промолчал.
      - Ладно, - пожал плечами Растопчин. - Держите меня в курсе, не напускайте, пожалуйста, на дело тумана, - попросил он.
      - Как что-нибудь прояснится, тотчас вам позвоню, - пообещал Вячеслав.
      Он вышел в коридор. Андрей метнулся за ним. Догнал, коснулся плеча, зашептал:
      - Хорошо бы идти по горячему следу, если, конечно, мы взяли именно тот след. Деньги на то и деньги, чтобы их тратить да менять.
      - Боитесь, что их уже нет?
      - Да.
      - Не паникуйте раньше времени, - посоветовал Вячеслав и зевнул. Тринадцать тысяч долларов? Ну, прогуляют сотню на радостях, и все. Хотя, кто знает... Не люблю гадать.
      - Отчего вы занялись моими проблемами? - заторопился Растопчин. Практически ведь частный сыск. С использованием служебного положения. Приказ начальства? Просьба? Рассчитываете на хорошее вознаграждение? На какое, если честно?
      - Поторгуемся? - прищурился Вячеслав.
      Растопчин сделал вид, что не замечает насмешки.
      - Пятьсот долларов гонорара, нормально? - предложил он. - Семьсот? Восемьсот? Ну, до пяти процентов от суммы, которую вы мне вернете...
      - Куй железо, пока горячо, - ответил Вячеслав, продолжая смеятся глазами, и Растопчин неожиданно понял, что парень просто не получил инструкции, как следует отвечать на вопрос о вознаграждении.
      Растопчин махнул рукой, мол, ладно, позже обговорим детали, еще не вечер, и побрел в номер. Вечер, однако, давно наступил, в комнате было холодно и тоскливо, и от одиночества Андрею становилось еще холоднее. Его тянуло на люди, на свет, в какой-нибудь "демократический" гостиничный закуток, где продают портвейн и "Славянское" за рубли, где первый встречный вываливает на тебя все, что думает о большой политике, кухне интуристовского ресторана и ценах на шлюх, где выражение лица у свободной шлюхи такое, словно дама приглашена на дипломатический прием, но шофер из посольства запаздывает всюду лед и заносы, и вот, представьте, даме приходится греться чашкой кофе сомнительного качества и слушать "Депеш Мод" вместо Майкла Стайпа с его знаменитым "Ремом". Растопчин попытался связаться с Баскаковым, но ни на работе, ни дома архитектора не оказалось. Правда, вскоре он сам "вышел" на Растопчина. Голос в трубке звенел, словно был пропущен через мощный усилитель.
      - Человек появился? - поинтересовался Баскаков.
      - Да, и вроде бы не дурак, - поблагодарил Баскакова Растопчин.
      - Если надумаешь приехать ко мне, приезжай к девяти. Я тут в одном кооперативе вынужден стопорнуться на часок-другой. Ну, до встречи, - Баскаков нервничал.
      - Постой! - попросил Растопчин. - Скажи, почему человек взялся за мое дело? - Он - твой товарищ? Знакомый? Рассчитывает на крупный гонорар? Я должен знать сумму.
      - Я думаю, он не откажется от гонорара, хотя не знаю, о какой сумме и о каком деле ты говоришь, - сказал Баскаков. - Но это - второй вопрос. Сколько дашь, столько дашь. На твое усмотрение. Главное, один из его начальников - мой добрый приятель. И я ему, естественно, оказал не одну услугу. Дружескую, разумеется. Но то тебя не касается. Тебя касается...
      - Я понял, - поддакнул Растопчин. - Проект вырисовывается? Проект виллы?
      - И мы квиты, Андрей?
      - Ты отличный друг, старина, - сказал Растопчин.
      - Я всегда в твоем распоряжении.
      Он знал, нельзя смотреть в глаза голодным бродячим собакам. Посмотришь, и пес привяжется к тебе, и не отстанет, и тебе, жалостливому, взбредет в голову его покормить, и ты будешь вынужден кормить его еще и еще - попробуй, топни на него чуть погодя, стараясь отогнать! Пес отбежит в сторонку, но, как только ты двинешься с места, пристроится у тебя за спиной. Что толку оборачиваться и уговаривать его - не беги за мной, дорогой? Побежит. Не так ли происходит и с людьми? С той разницей, что люди умеют не только бегать следом, они выучились звонить, писать письма, садиться в самолеты и поезда, отдаваться тебе в постели, выливать на тебя потоки истерик, упреков и грязи, и вежливо отказать тебе в помощи, когда она действительно необходима. И в одночасье вычеркивать тебя из своей жизни. Именно так, то никуда ты не можешь спрятаться от людей, и начинает мерещиться, что, будь ты хоть на седьмом небе, хоть на дне морском, они тебя и там достанут и, как наркоманы, мстящие "завязавшему" собрату, вгонят, вколят в кровь твою свои эйфорию и кошмары, привьют тебе свою беду, одарят-заразят букетом своих несчастий и проблем. А то, когда тебе требуется поддержка, любовь, просто доброе слово, рядом - никого... Андрей распахнул створки платяного шкафа, выпятил перед зеркалом грудь, заставил себя захохотать - хохот получился натужным, невеселым и каким-то железным, со ржавчиной, будто в полный голос вдруг засмеялся некто глухой от рождения. И на этаже, и над парком стояла мертвая тишина. Андрей повалился на кровать и, гася усмешку, завыл, сначала тихонько, затем все громче и громче, злее и с перепадом высоты, точно не волка передразнивал, а падающую бомбу. Ни за стеной, ни за окном никто не отозвался. Густая вечерняя тьма так замазала, так залепила стекла, что стало казаться - никакому солнцу теперь уж не отбелить их.
      В далекой юности Растопчину нравилась пьеса, эдакий телефонный роман, трогательный до умиления. Это был радиоспектакль, и по сюжету до самого финала герой не видел даму своего сердца, а дама - героя. Заочный вариант - любовь по телефону, любовь "не глядя", на слух. В трубках потрескивало, помнил Андрей, но, Боже, какая была чистота отношений! Увы, свои романы Андрей всегда начинал "глаза в глаза", и прекрасно видел их всех, девушек и женщин, и женщины прекрасно видели Растопчина. Некоторые - даже насквозь. Проклятая физиология, думал Андрей. Восемьдесят килограммов плоти, а души - унция, да? Жалкие граммы! Растопчин глядел во тьму, и небеса привычно отвечали ему с не менее черным юмором. Порой Растопчин не мог до конца, по достоинству оценить их мрачный юморок. Жизнь давно стала садистским анекдотом, а Растопчин, толстокожий, продолжал морщить лоб - в чем же соль этой шутки?
      Он сел к телефону и немного поболтал с Еленой: о погоде в столице и в Ялте, о тезисах к американским лекциям, о детях Елены, о разных пустячках. Все эти дни, буквально каждый вечер, он звонил ей, словно искупая вину за "американское" молчание. Каждый вечер, кроме вчерашнего, когда приезжала Лейла.
      Андрей включил телевизор, нажал на кнопку одного канала, другого. Московская программа передавала кинокомедию, киевская - рекламу, местная крымско-татарский концерт из детского сада. Близкое зарубежье, дальнее зарубежье. Где бы мы ни были - всюду мы за границей, подумал Растопчин и погасил экран. И всюду ты чужой, сказал он себе, и всюду лишний, и где-то даже откровенно презираем, и надо согласиться, есть за что. Для молодых ты старик, не способный отличить компьютер последнего поколения от компьютера поколения предпоследнего, для стариков ты - сопляк, по молодости и глупости не успевший вкусить от пирога Эпохи Справедливого Распределения Благ, для трезвенников ты - пьянь, для алкашей - изгой в белом воротничке, для богатых ты - нищий, для нищих - проныра, для русских - дурак, не оставшийся на Западе, для нерусских - русский, что тут добавишь?
      И снова он набрал Москву - реакция Лейлы на его бодрый, наигранно бодрый голос была вялой: да, никаких глупостей делать Лейла не собирается, да, в милицию она ничего пока не сообщала, да, она подтверждает, что никто в Союзе не знал о деньгах, привезенных Лейлой домой из Америки. И то, что Союза давно нет, ей известно. Оговорился человек, с кем не бывает, зачем цепляться? А что касается Рудольфа, то это его деньги, и не стал бы он посылать их с Лейлой в Москву для того, чтобы здесь их у Лейлы отнять. Девочки, конечно, тоже были в курсе, знали и о деньгах, и о миссии Лейлы, но не враги же они себе? А если какая-нибудь из этих девочек из "Эль Ролло", поинтересовался Растопчин, позвонила из Лос-Анжелеса в Москву какому-нибудь своему дружку и предложила тебе, случайно, доллары не нужны? Лежат, скорее всего, вон там-то. Возьми, мол, тысчонку-другую на пропой, а остальные припрячь, будет время - разберемся с остальными?
      Пошли короткие гудки.
      Когда в номере появился Вячеслав, Андрей валялся на кровати, смотрел телевизор, информационную программу. Информация Вячеслава оказалась куда более занимательной: все четверо "качков" в городе. И не просто в Ялте, а здесь, под боком, в гостинице. Вопросы имеются? Вопросы имелись, но все - не по существу. Сигарету? Пиво? Не проветрить ли в комнате? Бросает ли Вячеслав это темное дело? На экране телевизора шла война. Горел дом, мужики в пятнистой форме перебегали от забора к забору, постреливали, прятались за камнями и разбитой машиной.
      - Дело, конечно, темное, - сказал Вячеслав, - но просвет есть. Один из этих четверых действительно навел справочку у администратора: что за дама появилась в "Ялте"? Я имею в виду Лейлу. Записал фамилию и домашний адрес. И весьма щедро оплатил услугу.
      - Пора и вывеску повесить: "Бюро нетрадиционных услуг".
      - Он наплел, что Лейла - его старая знакомая. Сто лет не видел. Решил выяснить, не обознался ли? Не поменяла ли она адрес?
      По телевизору гоняли новый сюжет. Но он, как две капли воды (или крови?), был похож на предыдущий. Носилки, трупы, автобус на обочине, пробоины в обшивке, битое стекло на размокшей земле. Трупы трупами, не воскресишь, скользнул взглядом по экрану Растопчин. А тачку, пожалуй, надо продавать. Вновь, как лет двадцать-тридцать назад, становится роскошью. Причем, на этот раз роскошью бессмысленной. Если и не угонят, если и не сгорит, все равно - ни уму, ни сердцу, подумал Растопчин. Не кольцо с бриллиантом и не антикварная ваза. "Калашников" - вот предмет первой необходимости. Или последней, мелькнула у Андрея забавная мыслишка. По детскому принципу - "не догоню, хоть согреюсь". То есть, сам не выживу, так хоть сволочей постреляю всласть.
      - Та администраторша, естественно, сменилась, - продолжал Вячеслав. Пришлось съездить к ней домой, побеседовать о грядущей безработице, о бирже труда. Кличка у парня занятная - Рока. Какая-то помесь рока с Рокки.
      - Да, - согласился Андрей. - Нечто музыкально-суперменское... - А сколько нынче стоит "Калашников"? - зевнул он.
      - Смотря, где брать, - пожал плечами Вячеслав. - В Чечне одна цена, в Туле другая.
      - А в Москве? А в Крыму?
      Вячеслав поглядел на графин, щелкнул ногтем по стеклу:
      - Выпейте водички, Андрей, - посоветовал он. - Успокаивает. Жареным, не буду скрывать, немного запахло, но вы, поверьте мне, пока в полной безопасности. Главное - на рожон не лезьте. Договорились?
      - Послушайте, - обозлился Растопчин, - бросьте разговаривать со мной снисходительным тоном и глядеть на меня сверху вниз. Уж не полагаете ли вы, что занимаетесь моим делом исключительно из ваших благотворительных побуждений?
      - Вы хотите сказать, что я польстился на ваш гонорар? - съязвил Вячеслав.
      - Я предпочел бы, чтоб это было именно так. Но, если я вам вовсе не заплачу, что изменится? Вы откажите а маленькой просьбе вашему начальству? спросил Растопчин. - Предлагая вам процент от сделки, я просто щадил ваше самолюбие, - закусил удила Андрей. - Поэтому не будем ставить друг друга на те места, которые мы оба, надеюсь, не заслуживаем. И вопрос о том, лезть мне на рожон или нет, я решу сам.
      - Огоньку не изволите, хозяин? - оскалился Вячеслав и вынул из кармана зажигалку.
      - Ладно, - сказал Растопчин. - Прекратим подначки, а? Считайте, что случайно наступили мне на больную мозоль. Итак, ниточка - классная. Как мы поступим дальше?
      - А дальше мы посоветуем потерпевшей обратиться в милицию по месту жительства. Рассказать все по порядку. Не забыть про разговор в баре, Вячеслав почесал за ухом. - Ну, Москва рано или поздно выйдет на Ялту. Тут и мы подключимся. Подсобим в меру сил.
      - О, канитель! - застонал Андрей. - И что из тех денег останется к тому времени, когда Москва соизволит ими заняться? А что останется вам после этих пинкертонов? Страшно представить! И о чем же Лейла будет заявлять? Сначала о том, как ей удалось протащить тринадцать тысяч через таможню без декларации? Плюс несколько слов о происхождении и о предназначении валюты, да? Где сейчас ваш чертов супермен? Рококо петушиное.
      - Недооцениваете парня, - покачал головой Вячеслав. - Не советую вам с ним знакомиться.
      - Мне решать.
      - Нет, шутки тут неуместны, - Вячеслав загородил Андрею дорогу к двери. Шутки, как говорится, в сторону.
      - Сами вы - в сторону, - зарычал Растопчин. - Вы здесь кто? Частное лицо? И валите отсюда, частное лицо, - он оттолкнул Вячеслава к шкафу, встроенному в стену прихожей, и дернул дверь на себя.
      Вячеслав чуть не сплюнул от досады. Такая вша, обругал он Андрея, и столько гонора! Проучить, что ли? Опоздать на разборку на пяток минут? Но потом, засомневался он, отскребай его от стенки какой-нибудь подсобки или туалета. Себе дороже... Вячеслав выключил телевизор, поменял в комнате свет с верхнего на тусклый ночничок, причесался и нагнал Растопчина в холле, у лифта.
      Андрей неотрывно глядел на кнопку вызова лифта и взвинчивал себя, подогревал, раскалял. Теперь он определенно рвался в бой. Ярость застилала ему глаза. Он был недоволен всем - собой, Лейлой, сытой Америкой, нищей Россией, бандитским правительством, дохлым лифтом, холодной гостиницей, погодой, тоном Вячеслава, прыткостью амбалов из валютного бара. Ублюдки, долбаные ублюдки, шептал себе под нос Андрей. Что он станет делать с ними, когда, наконец, до них доберется? Тут он верно чувствовал - начнешь обмозговывать варианты, и все, благородная предстартовая дрожь pвyщегося в бой молодца обернется постыдной дрожью в коленях. Несколько секунд Вячеслав наблюдал за Растопчиным со спины. Шея Андрея раскраснелась, точно ее натерли снегом. Пьет, брезгливо отметил Вячеслав. Вот и нервы ни к черту... От депрессии - к бешенству, и обратно - с горки. Скоро-скоро крутые укатают сивку.
      Пришел лифт, Андрей отправился вниз. Вячеслав решил спускаться в другой кабине.
      В баре было шумно и весело. Подвыпившая публика галдела, кавказцы искали общий язык с эстонками, коверкая русский. Молодые немцы строили из пивных банок вавилонскую башню. Две валютные проститутки слаженно размахивали над головами носовыми платочками, пародируя лубочно-балалаечный перепляс и, подтянув юбки на бедра, всерьез примеривались - а не пуститься ли вприсядку? Шампанское лилось через край бокала в пепельницу. "Качки" выползли из своего угла на свет, наметанный глаз мог бы вполне заподозрить кое-кого из них в сутенерстве. Андрей какое-то время наблюдал за парнями с порога, потом сделал пару решительных шагов к столу, но, видно, духа не хватило - повернул к бармену, замельтешил, стал рыться в карманах, переложил купюру из одного кармана в другой, вяло поулыбался проституткам и подался назад. У дверей столкнулся с Вячеславом, отвел его в сторону, к закрытому киоску.
      - Ну, как, разобрались уже? - спросил Вячеслав, и в тоне его отчетливо просквозило презрение к Растопчину.
      - Слушай, - Растопчин перешел на "ты", - вытащить бы его оттуда. Хоть бы в холл.
      Вша интеллигентская! Сам бы и вытаскивал, подумал Вячеслав. Пригладил волосы и направился к бару.
      Растопчин сбежал по лестнице, оглядел огромный холодный зал и устроился в кресле, рядом с плевательницей и цветником. В центре зала уборщица мыла пол.
      Когда она переставляла ведро, дужка с гадким казенным звоном падала на ободок. Еще бы хлорочкой припахивать начало, не без злорадства помечтал Растопчин, да мочой, да больничным борщом... И он невольно сравнил роскошный, воздвигнутый в мертвых песках возле Долины Смерти Лас-Вегас с убогой и грязной Ялтой, с этим бандитским притоном, выросшем в райском уголке земли. А цены? Любой американец может позволить себе расслабиться в игорной столице Невады. Кому из львовян или пермяков ныне доступен отдых на южном побережье Крыма? Даже зимой. Холл был почти пуст. Лишь у кассы, у стойки "Информация" да у лифтов переминались с ноги на ногу редкие люди. У главного входа в гостиницу подремывал, стоя и заложив руки за спину, усатый швейцар. За стеклянными стенами холла над морем и заснеженным берегом царила стылая тьма. Ни завывания ветра, ни шума прибоя Растопчину слышно не было - он слушал далекие голоса постояльцев "Ялты" и всплеск мокрой тряпки на каменном полу. Наконец, они появились, Вячеслав и "качок".
      - Тот самый? - поинтересовался Растопчин. Вячеслав кивнул.
      - Можешь называть меня Андрей, - Растопчин поднялся из кресла. - Твою кликуху я знаю.
      - В миру он Григорий, - подсказал Вячеслав.
      - Ответь мне, Григорий, - рванул с места в карьер Растопчин, - кто залез сегодня к Лейле в квартиру? В московскую квартиру. Шепни на ушко.
      Парень прикрыл глаза, втянул ноздрями дым сигареты, которую держал перед собой Растопчин, и с видимым усилием разлепил ресницы.
      - Я понимаю, капитан, - пробормотал он, - человек не совсем здоров, и вы привели его ко мне, как к опытному массажисту. Мне же, честно, кажется, что ему нужен хороший врач. И целый комплекс процедур. Курс лечения.
      - Не дури, - покачал головой Вячеслав.
      - Хотя, если вы настаиваете, могу начать и с массажа, - Григорий постучал пальцами по запястью Растопчина. - Когда прикажете?
      - Не дергайся, - сказал Растопчин. - Не трясись и не дергайся. Здесь мы тебя бить не будем, - зачем-то добавил он и вздохнул про себя: не то, не то.
      - А где будете? - прицепился к фразе Григорий.
      - Неужто опять в кутузке? Ай-яй-яй! Прям так заберете, - дернул он себя за рукав, - или по случаю морозца теплые шнурки дозволите взять? Они у меня уже глаженые!
      - Давай-ка о Лейле, - сказал Растопчин. - Мы вчера с ней в вашем баре пиво пили. Не припоминаешь? А потом ты справки о ней наводил у администратора, во-он у той стоечки, - махнул сигаретой Растопчин.
      - Адресок тебе понадобился, да?
      - А! - показал зубы Григорий. - Хотел ей письмо написать. С детства я ужас какой застенчивый, не могу к бабе подойти. Другое дело письмо. С признанием в любви.
      Вячеслав засмеялся.
      - Признание в любви? - тянул время Растопчин, не зная, что говорить дальше. - И только-то?
      - Ах, ваша правда, господа, - повинился Григорий.
      - Хотел, еще не шашлык пригласить, на Ай-Петри.
      - На шашлык, значит.
      - Да, - сокрушенно уронил голову Григорий и чуть было не пустил слезу. На Ай-Петри. Как снежок сойдет. Там бы я ее и сооблазнил, проклятый. Или изнасиловал. Каюсь.
      Парень оглянулся. Пятачок перед баром оставался пустым. В центре холла продолжалось поломытие. За стеклом совсем стемнело. Под фонарями падала сбитая ветром с деревьев снежная пыль.
      - Вот тебе задачка, Гриша, - сказал Вячеслав.
      - Наши друзья из Будапешта снова обратились в прокуратуру Украины с просьбой вернуться к делу по тому венгру... Ты помнишь его лучше меня. Скоро в Ялте высокие гости будут, и, я полагаю, в целях укрепления венгеро-украинской дружбы, местным органам придется с особым усердием...
      - Следствие уже было. Он просто утонул. Я чист, - занервничал парень.
      - Пожалуй, твоя роль, Гриша, в той истории оценена не по достоинству. Ты ведь его пас с первого дня. А тут выяснилось, что твоему следователю, Вячеслав поморщился, - как раз когда он с тобой возился, кто-то подарил необыкновенно дорогие горные лыжи. И знаешь, кто подарил?
      - А это считается западло, капитан, - оскалился парень. - И не твоей конторе...
      - Взять тебя в консультанты? - обозлился Вячеслав. - Будешь подсказывать, что моей, а что не моей? И вот что, массажист. Его делом, - Вячеслав кивнул на Андрея, - меня обязал заняться не кто иной как Вениамин Александрович. Пойди, поднимись на этаж, почитай табличку. Хочешь, чтоб опять бар прикрыли? В этот раз прикроют лично из-за тебя, я тебе это обещаю, И что с тобой тогда сделает... - Вячеслав назвал имя одними губами.
      Парень пожал плечами.
      - И что в результате? - Растопчин швырнул сигарету в плевательницу.
      Вячеслав помолчал, что-то просчитывая в уме, потом посмотрел на часы.
      - Вернешь человеку деньги завтра в пятнадцать ноль-ноль. Третий этаж, запомни номер, - сказал он парню. - Вернешь в моем присутствии. И чтоб ни волоса с человека за это время не упало. Я тебя предупредил.
      - На кой он нам сдался? - процедил Григорий. - Зашкаливает у тебя, капитан. И вообщ, уймись.
      Когда Григорий удалился, Растопчьн пригласил капитана в ресторан на ужин. Первую рюмку выпили за удачу на завтрашней встрече, вторую - друг за друга, третью - за сильную власть. Неожиданно для себя за хмелевший Растопчин, прежде так дрожавший перед КГБ, вдруг разразился длинной и нудной тирадой о том, что с коммунистами, если ты принял их правила игры, поладить, в принципе, было довольно легко. И жить, если не в комфорте, то в безопасности. Теперь иная пора, признавал Растопчин. Иная пора, когда ты должен быть постоянно готов убить или искалечить каждого, кто, за видев тебя, решил перейти на твою сторону улицы. Даже если он и просит всего-навсего огонька для папиросы.
      - Хотя, конечно, ошибиться - пара пустяков, - сказал Растопчин. А вдруг и сегодня мы ошиблись, - предложил он, - и требуем деньги от тех, кто их не брал? Сволочи-то они сволочи, но если квартиру ограбили не они, то мы занялись обыкновенным вымогательством, угрожая Гришке дополнительным расследованием и закрытием бара, так?
      - Муки совести? Боишься невиновных обидеть? - усмехнулся Вячеслав. Невинных голубков.
      - Ладно, ты прав, - согласился Растопчин. - Второй вопрос. Допустим, грабеж - их работа. Но по техническим причинам они не успеют доставить московскую валюту в Ялту к трем?
      - Пусть по городу побегают да займут, - пригладил волосы Вячеслав. - Решат отдавать - достанут.
      Долгое время Андрею казалось, что за ним кто-то постоянно наблюдает. Сначала Андрей заподозрил в этом официантку, затем - хмырей за соседним столиком, позже - кто-то еще. Однако, водка делала свое дело. К десерту и кофе Растопчин посветлел, расслабился, и от подозрений остался у него на душе лишь один невнятный осадок. После коньяка Растопчин посоветовал капитану держать хвост пистолетом, немедленно оставить службу и заняться коммерческой деятельностью.
      7
      Андрей очнулся от холода, он умирал от холода голый, в одних трусах, со связанными руками и ногами и кляпом во рту, Растопчин валялся на мерзлом бетоне, который кое-где был присыпан снегом, и сверху, из тьмы на трясущееся тело тоже падали хлопья снега. Из каких-то огромных щелей в спину порывами дул насквозь пронизывающий, прожигающий кожу ветер. Дышалось тя жело, хотелось хлебнуть воздуха ртом, но мешал кляп.
      Задохнусь раньше, чем околею, понял он. От страха Растопчина затошнило. Рвущийся на волю пульс долбил внутри череп. Андрей то терял сознание, проваливаясь в пустоту, то сладко грезил: он видел пчел, росу на лопухах, развалины монастыря в горном лесу, прогнившие доски, с которых в родник капало густое, как мед, солнце, видел, как волнуется ковыль на склоне, восходящем к сосновому бору, как снуют муравьи по коре ствола, не когда поваленного ураганом. Над краем распадка, над глиной, откуда ящерицы и муфлоны сыпали в бездну мелкие камешки, плескались в листве, в кронах гигантских буков молчаливые птицы. По другую сторону горы порхала над лугом, над цветами и ручьем девочка в свет лом платине, своя в стае бабочек. Как же звали ее, вечно припорошённую золотой пыльцой, веснушчатую внучку пасечника? Имя ускользало от Андрея. А пасека стояла рядом, на задах двора, между огородом и персиковым садом. Во дворе, в пристройке размещался крошечный магазин. Им заведовала жена пасечника. Дважды в неделю сюда доставляли хлеб, реже - сахар, под солнечное масло, керосин и баловство для мужиков: водку и курево. Андрей жил у егеря, в нескольких кило метрах от форелевого хозяйства, и, значит, большую часть пути к пасеке мог катить на велосипеде по хорошей дороге, по асфальту. Но, как правило, он делал крюк, забирал влево, к стилизованному под средневековый замок гостевому домику, часами просиживал на любимом дубе, выглядывая кабанов, или ловил стрекоз над камышом. От мостков к середине озерца ветром сносило узкую лодку - Андрей прыгал за ней в воду с горячего откоса, в отражения сосен и скал, и брызги, белые, как молоко, летели к солнцу, и солнце нагибалось, тянулось губами к брызгам и шершавым языком задевало смуглую спину маленького Растопчина.